Александр Самойленко

Смеющийся горемыка

Остросюжетный социально-психологический роман

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александр Самойленко, 2017

Остросюжетный социально-психологический роман «Смеющийся горемыка» рассказывает читателю о жизненных перипетиях главного героя, которому не всегда удается выходить победителем из сложных ситуаций, однако он остается верен своим моральным принципам.

18+

ISBN 978-5-4485-0950-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Смеющийся горемыка
2. ЧАСТЬ I. ЛИХАЯ БЕДА — НАЧАЛО
   1. На голом месте
   2. Криминальный случай
   3. Житуха
   4. Медвежий угол
   5. Барин
   6. Господи, помоги
3. ЧАСТЬ II. ЗА ЗАСТОЕМ НАГРЯНУЛ ОТСТОЙ
   1. Сбылось
   2. Ловушка для шакалов
4. ЧАСТЬ III. ЛАГЕРЬ ПРИКОЛЬНОГО РЕЖИМА
   1. ЧП укромного масштаба
   2. Этап
   3. Прикосновение господа
   4. Смех сквозь слезы

ЧАСТЬ I.
ЛИХАЯ БЕДА — НАЧАЛО

На голом месте

Толчок в спину был сильным. С трудом удержавшись на ногах, Доля по инерции прошел несколько шагов вперед.

— Советую больше не приходить сюда! — сердито крикнул сзади сержант, и вслед за этим громко хлопнула высокая парадная дверь.

Обернувшись, с досадой посмотрев на здание областного УВД, на шпиль над башней, Александр Васильевич Доля поплелся через Комсомольскую площадь.

— Ничего, — как мог, успокаивал он себя. — Мы еще с тобой встретимся, товарищ сержант, и нам будет, что вспомнить. Я же ничего такого не сделал, чтобы меня вот так вот взашей… Ничего, — опять подумал он, уже стоя на автобусной остановке. — Не я буду, если не пробьюсь на прием к этому главному кадровику Петрову, а уж после смогу убедить его в своей правоте…

Дождавшись автобуса восьмого маршрута, он протиснулся между пассажирами к окну и подышал на замерзшее стекло.

— Да, это не Крым. Еще только середина октября, а здесь уже начались нешуточные морозы, — подумалось ему. — Надо бы потеплее собраться, знал ведь куда уезжал.

У него стали замерзать ноги. Он потоптался на месте и пошевелил в холодных ботинках пальцами. Но это не помогло и скоро окончательно замерзнув, Доля, не дожидаясь конечной остановки, вышел. На него зло набросился порывистый северный ветер. Он съежился, поднял воротник и глубоко засунул руки в карманы. В левом кармане нащупал мелочь. И тут же случайно увидев через дорогу столовку, решил немедленно деньги проесть. От этой мысли засосало под ложечкой. Из столовой как раз пахнуло жареным мясом и, перебежав на другую сторону улицы, Доля в два прыжка очутившись на крыльце, рванул на себя заиндевевшую дверь.

За обеденными столами людей сидело немного. У раздаточного окна, пристроившись в хвост небольшой очереди, он, взглянув на меню, прикинул в уме, что можно съесть на последние девяносто две копейки:

— Возьму полную тарелку щей, котлету с пюре и хлеба. Надо как можно больше съесть хлеба, чтоб сытнее было. Мне сегодня больше ничего не светит. Ну, а завтра? А завтра будет день, будет и пища…

Спустя несколько минут, он поставил поднос с едой возле кассирши, и пока та щелкала костяшками на школьных счетах, с опаской ждал результат, переживая, что денег рассчитаться за обед не хватит.

— Девяносто копеек, — сказала женщина.

Доля, с облегчением выложив деньги, пошел в зал и остановился у ближнего столика, за которым сгорбившись сидела и медленно двигая ложкой хлебала суп опрятная на вид старушенция. Она приветливо ему улыбнулась и, улыбнувшись в ответ, Доля, устроившись напротив, принялся за еду, безразлично поглядывая на соседку. Вскоре старушка, отложив ложку, стала что-то старательно пережевывать, сосредоточенно уставившись в угол стола. В это время внимание Доли было приковано к своей тарелке, и сначала он даже не понял, что произошло. В его щи вдруг плюхнулся склизкий комок недожеванного мяса.

— Сынок, — ласково обратилась к нему старушенция. — Жилистое мясо не осилить моим зубам. У тебя зубки молодые, сжуешь. Не пропадать же, сынок, добру.

Доля оттолкнул тарелку и, сдерживая тошноту, едва успел выбежать на улицу. Там дал волю желудку, и, не солоно хлебавши, еще больше голодный, чем был, пошел на вокзал…

В электричке собачий холод. Полупустой, потрепанный вагон жутко скрежетал на поворотах. Доля, глубоко втянув шею в воротник демисезонной куртки беспрестанно топотал ногами и украдкой наблюдая за сидевшим впереди мужиком, жравшим сдобный батон хлеба, сглатывал обильную слюну. Мужик, по-видимому, об этом догадался. Поерзал задницей по лавке и сев удобнее, уставился на Долю. На лице его отразилось тупое самодовольство. Он с хрустом отрывал зубами от батона большие куски, жадно перемалывал их, заглатывал, а во время коротких передышек каждый раз чмокал, на удивленье толстыми губами. Доля заставил себя отвернуться к окну. За окном среди голого березняка на почерневшей траве иней, но чуть подальше наперекор помертвевшей округе, радуя глаз, стоял сочно зеленый еловый лес. Доля чуть взбодрился. Вспомнил о матери:

— Может быть, пора домой? Объяснить как-нибудь маме свой приезд из Крыма.

Подумав, он тут же прогнал, казалось спасительную мысль.

— Нет. Я уж до конца буду расхлебывать кашу сам. Мама здесь не причем.

— Билетики, граждане пассажиры, попрошу предъявить на проверку билетики, — неожиданно громко прозвучало в вагоне.

Доля напряг спину и уныло подумал:

— Все. Приехал. Сейчас меня выгонят, я пойду по шпалам. И было бы интересно до того узнать, водятся ли в этих местах медведи…

Горько усмехнувшись, он посмотрел в уже начавшее темнеть небо, а потом на сказочно-страшный в потемневшем свете непроходимый кустарник.

— Молодой человек, ваш билет! — раздался мужской строгий голос над его головой.

Доля встал. Зачем-то пошарил по карманам и выдохнул: — Нет у меня билета.

— Тэкс, — со значением проговорил усатый мужчина, одетый в форму железнодорожника, с компостером в руке. — Тэкс, — повторил он, сделав короткую паузу…

— Ха-ха-ха! — дико засмеялся пожиратель батона и, злорадствуя, пальцем показал на Долю, привлекая к нему внимание.

— Заяц! Заяц! — орал он. — А с виду как будто интеллигент. Вот они интеллигенты паршивые! Без билета норовят проехаться!

Очень хотелось Доле подойти сейчас к крикуну и заткнуть ему рот остатком батона, но он сдержался. Ревизор цепко схватил Долю за рукав куртки, а скандалить с ним Доле не хотелось. При его теперешнем положении это было бы глупо. Разом перечеркнуть все, к чему он стремился последнее время, стало бы слишком большой платой за удовольствие набить морду какому-то случайно вдруг возникшему на его пути живоглоту.

— Пойдем, пойдем с нами, товарищ. Не дергайся, — предупредил ревизор, и Доля нехотя ему подчинился.

Завершив проверку билетов, усатый железнодорожник с помощницей, а с ними и Доля перешли в следующий вагон, и вскоре поезд остановился.

— Маша, высади безбилетника, — приказал ревизор. — Все равно у него денег нет, штраф не заплатит. Я, таких как он, давно изучил, знаю. Если б деньги у него были, он купил бы билет.

Доля, не дожидаясь, когда ему предложат сойти, спрыгнул на посыпанный снежком перрон. Ревизорша Маша для порядку высунулась из вагона и тут же скрылась обратно в тамбуре.

Доля рысью пробежал в конец поезда, где по его расчету проверка уже прошла и в последнюю секунду запрыгнул в вагон. Электричка, пронзительно взвизгнув, понеслась дальше, а он присев на скамейку у выхода, поднял воротник и, спрятав в него лицо, стал размышлять над только что с ним случившимся. Ему было мучительно стыдно и в то же время жалко себя до слез… Однако слабость продолжалась недолго. Будто сверху, эхом, прозвучали в сознании напутственные слова Алевтины:

— Саша, тебе будет очень трудно. Очень. Но ты держись. Твое дело правое, а правда, если за нее бороться, придаст тебе сил и тогда ты справишься с любыми невзгодами…

Доля убрал в карман ставший ненужным носовой платок и крепко задумался. Теперь мысли его опять, как и прежде, закрутились о главном. О том, что ему предстоит сделать в завтрашний день. За думами он не сразу заметил, как с обеих сторон засветились огни станционного поселка Калино.

От сильной боли сжав зубы, Доля грел ноги в тазике с теплой водой. Рядом, на табурете сидела, горестно вздыхала и охала двоюродная сестра Нина.

— Ох, Сашка, ты Сашка, — причитала она. — Да неужто так можно над собой измываться. Ехал бы к матери. Все одно бы приняла, родной ведь, не чужой. Там, глядишь, и работенку какую присмотрел. Ну, на какой бес сдалась тебе эта милиция? Кто ее любит? Ну ведь работают же люди везде, зарабатывают же на хлеб и, слава Богу, никто еще не помер с голоду. Теперича хоть где дак жить можно, лишь бы войны, будь она трижды проклята, не было… Вот чем тебе Лысьва не город, ты мне скажи?

Доля глухо простонал в ответ и прикрыл веки. Боль не отпускала. И теперь думать, атем более разговаривать, было выше его сил…

Трудно сказать, сколько прошло времени. Нина, ничего от него не добившись, ушла. Боль понемногу начала отступать и Доля провалился в сон. Однажды его качнуло, и он чуть не свалился на пол. Очнувшись, посидел немного. Тупо поглазел на сковороду с остывшей жареной картошкой, стакан козьего молока и лениво подумав о том, что ему совсем не хочется есть, побрел спать…

В полшестого утра Доля уже снова был на ногах. Первым делом жадно поел картошки. Боясь опоздать на электричку, быстро надел ботинки, мысленно поблагодарив Нину за то, что они оказались на теплой печке, и схватил с вешалки куртку.

— Саша, постой, — прозвучал сонный голос сестры из-за дощатой перегородки.

Доля с тревогой посмотрел на часы-ходики над столом. Времени у него оставалось в обрез.

— Я тебе вчерась забыла сказать, — протяжно зевнув, продолжила она. — Какой-то друг приезжал к тебе из Лысьвы, письмо вон оставил на тумбочке.

— Володька Красильников?!

Сестра помолчала. Громко заскрежетала под нею железная кровать, она вышла, или, можно сказать, выплыла на кухню. Потому что сначала из-за перегородки показались ее огромные груди, затем щеки, а уж потом она вся. Ее слишком пышные формы и неторопливая походка напоминали Доле баржу и мысленно он в шутку часто сравнивал сестру с этим неповоротливым плавсредством.

— На, — сказала Нина, подав обрывок тетрадного листа.

Доля бегло прочитал несколько кривых строк:

«Саша, привет! Почему не звонишь? По твоей просьбе я нашел Ирину. Она тебя помнит и в любой день вечером готова встретить у себя дома…» Далее следовал адрес и после Красильников несколько слов сообщил о своей работе…

— Что еще за Ирина? — подозрительно прищурившись, спросила сестра. Доля, не ответив, с повеселевшим лицом присел к столу. Торопиться ему

теперь не было необходимости.

— Чего лыбишься? — не отставала Нина. — Погодил бы с бабами-то здешними связываться. Любка, наверно, вся извелась там одна-одинешенька тебя дожидаючись…

— Ага, как бы не так, изведется она, — подумал Доля и, после некоторых раздумий, сказал сестре, чтобы та успокоилась. — Я поеду к ней насчет будущей работы.

— А почему же домой? — резонно поинтересовалась Нина, чем поставила Долю в тупик, и он не сразу нашелся, что бы ей ответить…

— Да потому что на работе к ней не протолкнуться. Слишком человек занятой, — отмахнулся Доля.

— Ну, ну, — проворчала Нина. Попив воды, зачерпнув ее ковшом из ведра, она, наконец, удалилась.

Доля, как был в куртке и ботинках долго не вставал из-за стола, предавшись воспоминаниям…

С Ириной он познакомился на работе у Красильникова в милиции, когда приезжал в отпуск к родителям в Лысьву. Володька представил ее как проверяющую из УВД. Помнится, они много тогда выпили втроем, а потом он проводил Ирину на электричку. Она в тот день закончила проверку и должна была уехать…

Сейчас, сидя на скамье полуголодным и без копейки денег в кармане, он четко осознавал, что тогдашнее мимолетное знакомство теперь оборачивается для него чуть ли не единственной возможностью устроиться на работу в органы. И не важно кем, лишь бы оттуда можно было начать трудный путь восстановления справедливости…

Проснулся Петро, Нинин муж, и шумно протопал к вешалке. От нее, нахлобучив заячью шапку и кое-как натянув на голое тело телогрейку, ударив в тяжелую дверь, выбрался через высокий порог в сени.

Проводив его взглядом, Доля попробовал воспроизвести в памяти образ Ирины, но это ему не удалось. Тогда, несколько лет назад они были вместе часа три, не больше…

— По-моему, на ней были очки, — смутно припомнил он и в эту минуту вернулся со двора Петро.

— Чё не уехал? — бухнув дверью, спросил он.

— После обеда поеду. Встреча у меня сегодня на вечер назначена.

Петро удовлетворенно хмыкнул.

— Вот Витька проснется, пойдем, опохмелимся. Пойдешь с нами?

— Не. Я не могу. Как я заявлюсь нетрезвым?

— Так до вечера все уже выйдет. Даже выхлопа изо рта не будет.

— Нет, я не могу, — отрезал Доля.

Петро обиженно засопел, но не ушел и Доля, избегая дальнейшего разговора, быстро разделся.

— Досыпать что ли? — хмуро спросил Петро.

Доля кивнул.

— Ну, иди, иди. А мы с Витькой пойдем, как встанет.

Ревизоров на этот раз не было, и Доля без приключений вышел на конечной станции. Проехал через весь город до нужной остановки на автобусе и выйдя не сразу нашел дом Ирины. Он стоял на отшибе и путаница в номерах сбивала с толку. В конце концов он оказался у заветной двери на первом этаже и, волнуясь, нажал на звонок. Скоро послышался оживленный разговор. Дверь открылась. Женщина в домашнем халате сквозь очки недоуменно посмотрела сначала на него и зачем-то заглянула за его спину:

— Здравствуйте. Я бы хотел поговорить с Ириной, — сказал Доля.

— А вы кто? — спросила женщина подозрительно.

— Я, Александр Васильевич Доля. Красильников дал мне адрес…

Из глубины квартиры послышались быстрые шаги и было понятно, что это торопятся к ним. Женщина обернулась с улыбкой, встретив высокого мужчину в майке. Доля сходу узнал в нем кавказца. И еще, когда она встала

боком к нему, он уловил что-то знакомое в ее облике и догадался, что перед ним и есть Ирина.

— Вот, меня ищут, — сказала она.

Кавказец бесцеремонно навалился на ее плечи.

— Он хочет показать мне, что Ирина его женщина и хозяин здесь он, — понял Доля.

— Ну что ж, приглашай, — ухмыльнулся кавказец. В его ухмылке, впрочем, не было ничего плохого и Доля, не задумываясь, шагнул в прихожую, когда хозяйка красивым жестом пригласила его войти.

В одной из комнат на небольшом столике стояла разнообразная еда. Посреди нее начатая бутылка пятизвездочного армянского коньяка.

— Алик, — сказал кавказец и протянул руку.

Доля назвал себя и без каких-либо усилий выдержал крепкое рукопожатие Алика.

— Присядем, поговорим по-мужски, — предложил Алик.

Доля сел. Ему стало окончательно ясно, за кого его принимает кавказец, и он вымученно улыбнулся.

— Алик, молодому человеку нужна моя помощь. Меня об этом просил сотрудник из Лысьвы.

Кавказец задумался и вроде бы надолго замолчал. Но уже через минуту громко поцокал языком, выразив сочувствие, или может быть, радость и взялся за горлышко бутылки:

— Сначала выпьем с гостем, закусим, а потом, Ирина, о деле…

Кляня себя за бурно прошедший вечер, Доля ехал на окраину города, в колонию усиленного режима. Там, в отделе кадров о нем знали.

— Ну, зачем я пил столько коньяка и сейчас маюсь, что могут обо мне подумать в отделе кадров?.. Если унюхают — подумают алкаш и откажут.

Доля посмотрел в окно автобуса, дыхнул на стекло и сморщился от вернувшегося к нему запаха перегара.

— Что же, попробуем снова, как говорится, начать с нуля. Когда-то, тринадцать лет назад, я впервые вошел в зону. Тогда я быстро разобрался, что к чему, наставник попался хороший. А теперь?! Что будет теперь?.. Я не представляю себя в роли мастера на производстве. Но, а это к сожалению все, что смогла сделать для меня Ирина и выбора у меня просто нет…

— Следующая остановка Башенная, — послышалось из динамика.

Доля очумело бросился к выходу. От остановки до штаба колонии рукой подать. По высокому забору с колючей проволокой наверху он сразу определил направление и, сделав чуть больше сотни шагов, остановился перед входом в двухэтажное здание. Сзади подошел грузный мужчина в форме с мятыми капитанскими погонами.

— Ты к кому в такую рань? — рявкнул он на Долю и тот почувствовал шедший от него омерзительный сивушный запах.

— Я в отдел кадров насчет работы.

Красные, совиные глаза капитана посмотрели на чужака с подозрением.

— У нас что, разве есть прием на работу?

Доля поколебался, сомневаясь, стоит ли выкладывать ему все, и решил ответить уклончиво:

— Я по звонку. Сверху.

— Ах, сверху, — уважительно повторил капитан и сделал предупредительное движение руками, предлагая Доле зайти внутрь первым.

В коридоре первого этажа широкая лестница вела наверх. Мужчина в форме стал тяжело подниматься, а Доля в нерешительности остановился.

— Ну, ты чего? — обернувшись, спросил он. — Следуй, товарищ, за мной. Я тут заведую кадрами.

Войдя в свой кабинет, кадровик первым делом налил из графина и жадно, в три глотка, выпил стакан воды. Доля откровенно ему позавидовал и, когда тот начал снова наполнять стакан, отвернулся.

— Кхе, кхе! — оглушительно кашлянул хозяин кабинета и сев, достал из-под телефона какую-то бумажку. — Доля? — спросил он, прочитав ее.

— Да, — подтвердил Доля и от себя дополнил. — Александр Васильевич. Капитан нахмурил брови:

— Так вот, Александр Васильевич. Ирину Николаевну мы уважаем, и, если б не ее просьба, то никто с тобой разговаривать не стал бы. Понял?

— Понял.

— Ну, если понял, тогда давай свои документы сюда.

Доля отдал все, что у него находилось в кармане, и кадровик, быстро пролистав паспорт с военным билетом, спросил: — Жить есть где? Доля с ответом замешкался

— Ну хотя бы на первое время? У родственников, у знакомых? — уточнил капитан.

— Нет пока, но я сегодня же поищу съемное жилье где-то поблизости.

— А вообще, кто-нибудь еще окромя Ирины Николаевны знает тебя в нашем городе?

Доля пожал плечами. Капитан хохотнул. В глазах его мелькнуло любопытство.

— На голое место, значит, из Крыма приехал? Ни двора, ни кола. Да и глядя на тебя денег у тебя тоже нет…

Доля нахмурился. Догадки капитана-кадровика попавшие прямо в цель, рванули душу. Ко всему, от выпитого вчера, ему вдруг стало очень скверно и помолчав немного он, не в силах больше терпеть, попросил воды.

— Что, тоже с бодуна? — засмеялся кадровик, щелкнув себя по горлу. — Я вот тут один рапорт читал, — неожиданно оживившись и налив Доле воды, весело заговорил он. — Наш работник про своего коллегу написал. Так в нем такие слова: «В пьянке Поносов, в свободное от работы время, замечен не был, но почему-то с утра я замечал, он всегда, приходя из дому, много пил холодной воды…» Ну, каково, а? Вроде бы как получается друга он не сдал, а на самом деле?.. Вот и гадай я — пьет Поносов или нет…

Доля, приняв рассказ кадровика за шутку, улыбнулся. В то же время, почуяв скрытый намек на самого себя, подумал:

— А ты гусь, наверно, тот еще. На всякий случай, потом надо будет держаться от тебя подальше…

Кадровик, помедлив, достал из стола бумагу и что-то черкнул:

— Вот, Доля, получи направление на медкомиссию. Берем тебя сменным мастером на производство в зону усиленного режима.

В сопровождении инженера, высокого парня старлея, Александр Васильевич Доля, находясь под пристальным вниманием сначала солдат, а затем осужденных, шел в цех, куда его определили мастером. Окружающая обстановка и все происходящее вокруг лишь отдаленно сейчас напоминали ему ту зону строгого режима, в которой он начинал службу. На первый взгляд эта зона с ее обитателями больше походила на трудовой лагерь для однажды оступившихся, совершивших незначительные проступки граждан. Ее можно было даже сравнить с лечебным учреждением для алкоголиков, в котором Доля не раз бывал по служебным делам, будучи участковым…

Скоро они очутились в противоположном конце промзоны и поднялись по крутой лестнице в цех.

— Ну, я пошел, — сказал инженер. Доля растерянно осмотрелся.

— Тебе вон туда, — пальцем указал инженер наверх, где за большой застекленной рамой ярко горел свет.

Он тут же ушел, и Доля остался один среди рабочих-осужденных. Их в цехе за сборочными столами находилось человек пятьдесят, и в большинстве это были молодые люди, почти мальчишки.

— Гражданин начальник, закурить не найдется? — весело крикнул кто-то из них и Доля не сразу определил кто, поскольку все они казались на одно лицо и все как один, отложив работу, глядели на него любопытными глазами — незнакомого человека с воли. Просивший закурить, привлекая к себе внимание, поднял руку. Доля полез в карман за сигаретами, благо пачку импортных сигарет ему любезно подарил вчера Алик, и зек, худощавый паренек, увидев это перепрыгнул через связку велосипедных шин, оказавшихся на его пути, и подбежал к нему.

— Ого! — воскликнул он, увидев «Мальборо» в руках у Доли.

С вожделением вынув сигарету из пачки, зек немедленно ее прикурил.

— Чё, трудиться к нам, гражданин начальник? — не преминул спросить он, сделав подряд несколько затяжек.

— Да.

— Мастером?

— Мастером.

Казалось, любопытство осужденного было уже удовлетворено, однако уходить он не спешил. Ему, как понял Доля, очень хотелось завязать с вольным человеком нужное знакомство.

— Где цеховое начальство располагается, знаешь? — спросил Доля.

— Пойдемте, я вас провожу, — охотно предложил осужденный. — Начальника цеха нет. Но кого-нибудь из мастеров или бригадиров найдем. Это я обещаю.

Доля обратил внимание на его потрепанную куртку и едва разобрал на небрежно пришитой бирке фамилию Елькин, и рядом инициалы З.З.

— Хорошо. Веди, Елькин.

Они пошли через весь цех в дальний конец и повсюду Доля встречал взгляды осужденных. Любопытные, а иногда враждебные. Чувствуя себя не в своей тарелке, шел настороженный, с опаской обходя высокие кучи собранных велосипедных колес. Елькин по пути заглянул в три помещения. Открыв четвертую дверь, остановился.

— Вот, пожалуйста, один «бугор» на месте. Пока с ним говорите, начальник цеха появится и я сразу вам цинкану.

— Спасибо, Елькин. Ты, я вижу, тут, как рыба в воде, все знаешь, — решил похвалить услужливого паренька Доля.

— Третий год идет, как сижу на усиленном режиме, гражданин начальник, и весь срок на сборке колес работаю. Уже не одну благодарность от хозяина заработал. Между прочим, я и на воле работы не боялся.

Елькин красноречиво махнул рукой и попросил еще закурить. Доля подал сигарету и просто так, из праздного любопытства, спросил:

— За что же тебя упрятали в тюрьму, такого положительного?

— А считайте ни за что, гражданин начальник, пятнашку вклепали.

— То есть, как?

Доля, хотевший было уже зайти в помещение, где, по словам Елькина, сидел бригадир, задержался у двери.

— Да. Ни за что тяну пятнашку, — подтвердил Елькин и поправился. — Нет, конечно, кое-что было, но не давать же сразу столько сроку.

— Ну, за какие все-таки грехи тебе почти самый потолок вклепали. Дальше, сам знаешь, может быть только «вышка».

— Понимаешь, гражданин начальник, привели мы однажды ко мне домой шлюшку. Знала ведь, зачем шла, так я понимаю. А начала вдруг выделываться. Чуть поприжали ее, трахнули конечно, а она тут сука заявляет, что сдаст нас ментам. Ну теперь, скажите, что нам оставалось делать?.. Взяли мы ее, порубили на куски, вывезли на лодке, да в Каму. Она уж, наверняка, сгнила там, на дне, а я сиди здесь еще столько лет. И спрашивается, за что? Ее ведь все равно не вернешь, а мне мучений еще на двенадцать лет вперед отмеряно.

Доля даже опешил от такого циничного признания. На скулах заиграли желваки.

— Вот тебе и мальчишка, — мысленно ругнул он себя. — Надо б тебе, Доля, не распускать нюни. Почему я про этих зверенышей мог так подумать, как о расшалившихся детях?..

— Иди, Елькин, иди, — сквозь зубы проговорил он. — Некогда мне с тобой языком чесать.

— Еще б одну сигаретку, гражданин начальник… Доля, побагровев, матюгнулся.

Не ожидав такого отпора, Елькин попятился:

— Гражданин начальник, а ведь вы не тот, за кого себя выдаете. У нас мастера так не ругаются, за базаром следят…

— Пошел, — по-прежнему зло, но уже тише повторил Доля и Елькин, скорчив недовольную гримасу отстал. Провожая его взглядом Доля видел, как он возвращаясь на рабочее место попутно что-то говорил осужденным, при этом все время жестикулируя.

В каморке, почти целиком заваленной ящиками с комплектующими деталями, куда зашел Доля, сидел крепкий парняга. По одежде и откормленному лицу можно было догадаться, что он один из тех, кто трется возле администрации.

— Начальника цеха когда можно будет увидеть? — обратился Доля.

— Проходите, гражданин начальник. Сейчас я его мигом найду, — радушно сказал крепыш и тотчас выскочил из каморки.

Прошло несколько минут, бригадир все не возвращался и Доле ничего не оставалось делать, как ждать. Он присел на тот единственный табурет, на котором сидел «бугор» и взгляд его случайно наткнулся на тетрадный, исписанный мелким почерком листок. Слова заинтересовали Долю, и он в несколько секунд пробежал глазами весь текст:

«Гражданин начальник УИТУ области. Пишет вам осужденный НТК усиленного режима Задорожный Е. Г.

Не ругайте меня за то, что письмо я отправил мимо цензуры, не по уставу. Понятно, что оно бы официальным путем к вам не попало…

Я хочу донести сведения об ужасном беспределе, какой ежедневно совершает руководство нашей колонии. Когда я работал поваром в столовой жилой зоны (неделю назад меня перевели на производство, собирать колеса), я ежедневно сталкивался с этим вопиющим беззаконием. Начальство зоны, используя служебное положение, набивает свои карманы тогда, когда в зоне свирепствуют туберкулез, дистрофия и наркомания. По известным причинам, я не могу вам сейчас описать, как все происходит. Я надеюсь на личную встречу с кем-нибудь из ваших помощников и надеюсь, что такая встреча произойдет очень скоро, в ближайшие дни.

С большим уважением к вам осужденный Задорожный Егор Григорьевич 25 отряд».

Письмо было не простое. Доля понял, что может стать невольным свидетелем чьих-то разборок и поспешил вернуться на прежнее место к двери. В ту же минуту ворвался «бугор» и чуть не сбив его с ног кинулся к столу, схватил листок и сложив вдвое сунул за пазуху. Лицо его казалось бледным.

— Там, начальник цеха, — с придыханием сообщил он Доле. — В цехе ходит. Я провожу вас к нему…

Криминальный случай

Доля лежал на жесткой кровати и, пытаясь хоть как-то согреться, вжимался в матрац. Лоскутное ватное одеяло он подоткнул под себя, но это не помогало. Оно, из-за своей ветхости плохо грело и, не смотря на то, что он лежал одетым, озноб нет, нет, да и содрогал все тело. Время уже приближалось к пяти часам утра, через пару часов надо было вставать и собираться на работу, а Доля от холода и вместе с ним обуревающих голову мыслей все еще не мог заснуть.

В комнате темень. Ему захотелось курить. Он, протянув руку, нащупал сигареты на табурете. Брякнув спичками, прикурил. На мгновенье увидев при свете, как идет изо рта пар.

— Когда же чертова бабушка образумится и печку начнет топить, — мысленно обругал он свою хозяйку. — Пар изо рта валит, будто я на улице.

Доля очередной раз пожалел, что в тот злополучный день, поселившись месяц назад в этот деревянный дом, заплатил старухе вперед за два месяца, как это потребовала она и, вспомнив, с каким трудом он выпросил в долг эти деньги у двоюродной сестры, чертыхнулся. Докурив сигарету, ткнул окурок в консервную банку. Полежав еще немного, вскочил.

— Нет, лучше уж я на работу пойду. Там погреюсь, — решил он. — Сегодня вечером сон все равно меня свалит и я отосплюсь досыта. Шутка ли, вторую ночь подряд не сплю, маюсь.

Надо было как-то умыться. Доля открыл дверь на кухню, подошел к умывальнику и набрал в ладони ледяной воды. Собравшись с духом, плеснул ее в лицо, и в это время заскрежетала кровать, послышалось шарканье тапочек и появилась хозяйка. Из ее комнаты пошло на кухню приятное тепло.

— Марь Иванна, вы бы печку затопили, а? Холод ведь невозможный. Уснуть не могу, — пожаловался Доля.

Бабка зевнула, привычно перекрестив открытый рот.

— Ох-хо-хо, — простонала она протяжно. — Горе с дровами-то. Ить до весны не хватит. Зимы ноне еще не бывало. Неужто у тебя холодно?

Доля сжал зубы, и от греха подальше молча ушел в комнату. Но обида все-таки вырвалась у него наружу, и он выкрикнул:

— Когда буржуйку натопишь, легко потом в тепле думается, что и другим тоже должно быть также приятно живется.

Бабка что-то пробурчала в ответ. Точно слов ее Доля не разобрал. Однако примерно понял, что она предлагает ему убраться, если что-то его не устраивает.

— Хорошо. Я так и поступлю, — сказал он себе. — Не терпеть же без конца этот холод.

Согрев кипятильником в кружке воду, Доля заварил чай, и торопливо глотая, выпил его горячим, обжигая глотку, даже не обратив на это внимание.

До зоны, кажется, рукой подать. Она перед Долей вся как на ладони под горой, всего в нескольких сотнях метров, опоясанная по периметру множеством электрических огоньков. Узкая тропка, протоптанная в снегу по крутому склону, вела прямо к КПП. Доля, чтобы не заморозить ноги в осенних ботинках, пошел быстро, часто срываясь на бег. На середине горы вдруг поскользнулся и, не удержавшись, кубарем покатился вниз. Проделав глубокую борозду, длиной не в один десяток метров, он, зарылся с головой в снег и проклиная все на свете, в особенности свою не складывающуюся судьбу, оставался лежать так, не в силах от боли в спине подняться. Скоро дикой болью дали о себе знать и околевшие ступни. Страх лишиться ног заставил Долю думать о спасении и, превозмогая боль, он начал вставать. Сначала на колени, а уже с них тяжело поднялся во весь рост. За пазуху и в рукава набилось полно снега, и Доля меланхолично принялся его вытряхивать.

— Кажется пронесло. Кости целы, а то не встать бы, — подумалось ему.

Дул пронзительный ветер. У него замерзла голова и особенно уши. Дотронувшись до них, Доля обнаружил, что нет на голове шапки. Пошарил глазами около себя и не найдя ее, отправился обратно в гору. К счастью, он почти сразу нашел шапку в метрах пяти в борозде и, нахлобучив ее поглубже, теперь уже осторожно продолжил путь на работу.

КПП долго не открывали. Полусонный солдат, впустив Долю, еще какое-то время подержал его в проходной, он никак не мог взять в толк, что мастеру делать в такую рань на производстве. Наконец, смилостивившись, открыл решетчатую дверь и Доля, насколько хватало сил, припустил в цех.

На участке сборки велоколес рано никого не ждали. Зеки спокойно дремали, сидя за столами, а в кабинете мастеров Доля увидел следы ночного пира. Мастер Журавлев ужасно громко храпел в углу на стуле и, судя по количеству стаканов и другой нехитрой посуды, пил он ночью не один. Кое-как растормошив его, Доля убежал по лестнице вниз к бригадирам. У них хорошо грела труба парового отопления, ион надеялся быстро там отогреться…

— Менты! — неожиданно раздался предупреждающий вопль.

Доля, не раздумывая кинулся обратно вверх. Журавлев, видно сразу же после его ухода опять заснул.

— Слава, убери бардак со стола! — крикнул он ему в ухо. — Прапора идут в цех.

При слове «прапора», Журавлев вскочил как ужаленный, и быстро покидав все без разбора в урну, спрятал ее в шкафу.

— Где прапора? — спросил затем он, протирая грязным полотенцем глаза. — Я не видел. Кто-то из зеков крикнул.

— Может, кому показалось спросонья, — с надеждой проговорил Журавлев и заискивающе взглянул на Долю. — Ты, Саша, ничего не видел, ладно?

Доля раздраженно пожал плечами.

— Если б я хотел тебе устроить подлость, то не сказал бы про прапоров.

— Да. Это так, — согласился Журавлев.

Он заторопился, чтобы встретить прапорщиков подальше от кабинета и вышел вслед за Долей. Двое человек в форме, как раз в это время поднялись с улицы в цех.

Уже полчаса Доля грелся возле батареи, часто обжигая то руки, то босые ноги, а окончательно согреться все не мог. Неожиданно сзади к нему бесшумно подошел бригадир Ральников и поставил пару поношенных серых валенок.

— На, Александр Васильевич, носи на здоровье, не мучайся. Ваши кожаные щегольские ботинки больше годятся для Бродвея или какой-нибудь южной стороны, но не для нашей уральской зимы.

Доля оглянулся и с благодарностью посмотрел на осужденного. И хотя этого делать было нельзя, мысленно сразу согласился с ним и молча принял ценный и даже спасительный для себя подарок.

— Игорь, прапорщики приходили в цех, ушли? — спросил он Ральникова. — Ушли. Они сегодня всю ночь по промзоне шастают, окаянные. ЧП у нас тут произошло небольшое, зек один повесился.

Доля смолчал. Это известие его не заинтересовало. Ральников, тем временем, раскрыл какой-то толстый журнал и начал вписывать туда цифры, очевидно, готовясь к сдаче смены. Но вскоре он оторвался от дела и уточнил.

— Висельник из наших бугров. Задорожный. Фамилию такую может слыхали?

Долю словно дернуло током, но не подав виду, что фамилия его заинтриговала, он равнодушно ответил:

— Вроде бы знаю. Пухленький такой, чернявый, на складе бригадиром работал?

— Он, он, — подтвердил Ральников и замолчал, снова сосредоточившись на журнале.

У Доли ясно воспроизвелся в памяти короткий текст того письма, некогда увиденного им в каморке у бугра Задорожного, в день своего первого выхода на работу мастером и следующая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что про письмо кто-то все же пронюхал, и парня попросту до виселицы, как говорится, довели.

— Спишут, — бросил Ральников и, отодвинув от себя журнал, ударился в размышления.

— Александр Васильевич, я вот что по этому случаю думаю. Задорожный из поваров к нам в цех пришел. Ну, а если сравнить, где житуха сытнее, так у котла наверняка лучше, чем бугром на производстве. Что у нас, к примеру, можно «толкнуть» на сторону? Да по большому счету ни хрена. Ежели только, когда прижмет, велосипедную камеру вольным отдать за пачку чая. А у поваров, что и говорить, совсем другое дело. Там всегда будешь сыт, корешей подогреешь, и еще на продажу останется. Водочку, к примеру, можно на кусок мяса обменять и опять же дурью разжиться есть на что по-любому…

Тут Ралышков сделал паузу. Налил из литровой банки в закоптелую эмалированную кружку остывшего чая и залпом выпил. Доля с самого начала догадывался, чем закончится его монолог, и ждал, когда об этом Ральников скажет сам.

— Я думаю, что Задорожный, лишившись благ, испугался грядущих трудностей и решил удавиться, — подвел итог Ральников. — Сидеть ему было еще целую пятилетку, а хотя б один день за решеткой, среди себе подобных прожить, согласитесь, очень нелегкое дело.

— Пожалуй, кое в чем я бы с тобой согласился, — сказал Доля и этим признанием вдруг вызвал целую бурю эмоций у Ральникова.

— А у вас, Александр Васильевич, есть по этому поводу другое мнение? Неужели не понятно, из-за чего он вздернулся? Лично я уверен, никто ему сдохнуть не помог. Если хотите знать…

— А ты чего кипятишься, Игорь? — прервал Доля. — Мне, по правде сказать, наплевать, как это произошло. Конечно, как человека Задорожного может жаль, а так…

Ральников нервно ломая спички прикурил. И по тому, каким тоном он спустя минуту заговорил, стало понятно, что он болезненно переживает случившееся с Задорожным и вероятно что-то не договаривает. Так потом рассудил Доля.

Жаль, что их начавшейся доверительной беседе помешал мастер Журавлев.

— Шмон, шмон, — дико вращая зрачками, сообщил он, врываясь в комнату бригадиров. В руке у него была урна с остатками пиршества.

— Где шмон? — спросил Ральников и, недолго думая, вырвал урну у Журавлева. Из нее вывалилась и с грохотом разбилась пустая бутылка.

— У-у-у! — тихо взвыл Журавлев. — Попал я, братцы. В цехе менты шмонают, сейчас сюда доберутся.

— Цыц ты! — рявкнул на него Ральников и с ловкостью дикой кошки вскарабкался по шкафам к высоко сидящему, под потолком небольшому оконцу и, открыв его, с трудом протолкнул на улицу всю урну, вместе с ее содержимым.

— Все. Концы в воду, — сообщил он. — Там никто не лазит, снегу полно, а весной уберем.

Он не торопился спрыгивать на пол, ждал бутылочные осколки. Где-то недалеко послышалось цоканье подков о железный пол. Похоже это двигались к комнате бригадиров прапорщики и положение в таком случае становилось угрожающим, все старания Ральникова могли пойти насмарку. Уже в самый последний момент Журавлев успел таки подать собранные осколки. Ральников, выбросив их вслед за урной, спрыгнул на пол и почти сразу открылась дверь. На входе появился начальник цеха Мороз:

— Вы и вы, — указал он по очереди на Долю и Журавлева. — Ко мне в кабинет…

Сказав, Мороз тотчас ушел. У Журавлева затряслись руки:

— П…ц, — упавшим голосом сказал он. — Мне хана. Он все пронюхал…

Журавлев зря волновался сильно. У начальника тогда ему обошлось. Он лишь слегка пожурил Славку за невыполнение суточного плана сборки колес и отпустил домой. На третий день после этого Задорожного похоронили, через неделю после похорон про него забыли, а на десятые сутки после случившегося по зоне прошел слух, что Задорожного будто бы сначала убили, а потом его труп кто-то повесил.

Однажды, к вечеру, завершая первую смену, Доля занимался обычным делом. Ему оставалось сходить на склад готовой продукции, и в это время его неожиданно вызвали. В кабинете начальника цеха, куда он через пару минут вошел, кроме Мороза сидел незнакомый Доле майор.

— Наверно из оперотдела, — почему-то подумал он и не ошибся.

— Майор Курганов, заместитель начальника оперативного отдела, — представился майор Доле.

Руки он мастеру не подал. Перед майором на столе веером лежали написанные бумаги и одну из них, самую крайнюю, Доля прочел. Это был рапорт какого-то оперативника в звании майора об известном всем происшествии и заканчивалось донесение словами, невольно вызвавшими у Доли улыбку.

— «Был убит насильственной смертью», — еще раз прочитал он про себя последнее предложение в рапорте и вторично улыбнулся. — Надо же такое придумать старшему офицеру. Нетрудно представить, что может сочинить тогда молодой лейтенант из их оперативного ведомства… В общем, уже напрашиваются определенные выводы…

— Чему вы там, мастер, улыбаетесь? — грубо спросил Курганов.

Доля посерьезнев, пожал плечами, не считая нужным отвечать на грубость.

— Ладно. Давайте приступим к делу, — сказал майор.

Мороз согласно кивнул и вкрадчиво обратился к Доле:

— Александр Васильевич, вы бригадира Ралышкова хорошо знаете?

— С тех пор как пришел в цех. Может месяца полтора-два, а что?

— Вопросы задаем здесь мы! — опять грубо сказал майор и начальник цеха, что также не ускользнуло от Доли, посмотрел на майора укоризненно.

— Неужели валенки, будь они неладны, всплыли, — подумал Доля, но сразу засомневался. — Нет. Из-за такой мелочи замначальника оперативного отдела не придет в цех. Какой-нибудь оперок из молодых, меня туда бы в штаб вытянул.

— Понимаешь, Доля, — на этот раз смягчив голос, начал майор. — Мы не случайно решили поговорить с тобой. Ты ведь когда-то в милиции работал?

— Да. Служил, — коротко подтвердил Доля. — И в каких службах?

— В разных…

Майор скупо улыбнулся:

— Ну, это не столь важно. Все равно навык какой ни есть, а имеешь в оперативных вопросах. Ведь каждый милиционер должен быть прежде всего опером, не так ли?

Доля, не ответив на вопрос, снова неопределенно пожал плечами. Он уже смекнул, что от него хотят эти двое, и ждал, когда, наконец, с ним заговорят по существу.

— То, что я сейчас сообщу, будет являться тайной, — предупредил Курганов.

Доля кивнул, показав готовность сохранять конфиденциальность. После чего майор, кашлянув, продолжил:

— Так вот, Доля… Не далее как позавчера проведена экму…, экзак…, — Курганов явно запутался в названии малознакомого термина, и Доля, мигом сообразив о чем должна идти речь, решил ему подсказать.

— Эксгумация, — быстро произнес он.

— Да, да, именно она, — косо взглянув на мастера, подхватил майор и отбросив излишнюю спесь, торопливо заговорил. — Понимаешь, Доля, в результате повторно проведенной экспертизы выдано новое заключение. В нем говорится, что Задорожного силой повесили, а не сам он накинул на себя петлю. Проще говоря, его убили и вся петрушка в том, что последний, кто его видел живым — это бригадир Ральников и он у нас, естественно, стал в убийстве главным подозреваемым. Ваша задача, поговорить с ним по душам… — майор прервался и красноречиво пошевелил растопыренными пальцами. — Ну, например, какие у них были взаимоотношения, была ли в тот день между ними ссора и так далее. Понятно?

— Я, конечно, поговорить смогу. Но почему выбрали меня? С ним все мастера в хороших отношениях.

— Александр Васильевич, оперотдел доверяет вам как бывшему работнику правоохранительных органов, — подключившись к разговору, напомнил Мороз. — И потом, у оперативных работников колонии есть информация, что вас с Ральниковым связывают не только служебные, а и дружеские отношения…

— Например, валенки! — резко вставил майор.

— Ах, вон оно что, — подумал Доля.

Ему сделалось неприятно. Он даже обозлился на обоих офицеров, а заодно на себя и на Ральникова, и, сжав губы, отвернул голову.

— Ну. Ну. Ты уж не сердись на нас. Это я так, про между прочим. Носи на здоровье. Зимой валенки ох как нужны, — снисходительным тоном сказал майор и тем самым еще больше разозлил Долю, и он густо покраснел.

— Вам должно быть известно, что я носил их неделю, пока не купил новые, а те, потом, вернул Ральникову.

— И правильно сделал! — воскликнул Мороз. — Иначе это могло стать началом далеко идущих последствий. Ральников считал бы себя вправе требовать с тебя за эксплуатацию казенных валенок, к примеру, водку, ну и потом так далее, сам понимаешь…

— Так точно, — поддакнул майор Курганов. — Случались такие факты. Доля не стал ввязываться в полемику. Доказывать сейчас, что он не новичок, и неплохо знает правила жизни за колючей проволокой, не было смысла. Тогда пришлось бы многое рассказать о себе, а это не входило в его планы. Ему бы просто не поверили…

— Они уверены, что взяли меня на компру и хотят, чтоб я на них поработал. Хорошо. Я не стану разубеждать начальников, приму их предложение. Так будет лучше. По правде говоря, мне и самому уже интересно узнать, кто на самом деле убийца, подумал Доля и, соглашаясь с ними, заверил. — Насчет Ральникова я обещаю, что от меня зависит, сделаю. Но оговорюсь — у меня есть сомнения в том, что убил Задорожного он. На него это не похоже. Ральников кругом положительный, да и не было никакого смысла ему мочить Задорожного.

Мороз с Кургановым, ухмыляясь, переглянулись.

— Дай-ка ему, Анатолий, почитать приговор на Ральникова, — приказал Курганов. — Пусть знает, с кем дело имеет.

Мороз, засмеявшись, открыл ящик письменного стола и, покопавшись в толстой папке, вынул оттуда несколько отпечатанных на пишущей машинке листков.

— Возьми, Александр Васильевич, познакомься, узнаешь кто такой Ральников.

Взяв листки, Доля начал читать и в описательной части приговора с первых строк открыл несколько ошеломляющих для себя фактов из преступной биографии бригадира.

— «… года гр-н Ральников Игорь Сергеевич на почве неприязненных отношений затеял ссору со своим отцом Ральниковым Сергеем Андреевичем в частном доме по адресу ул. Вокзальная, 2. Вскоре ссора перешла в драку, в ходе которой Ральников, сорвав висящую на стене бельевую веревку, соорудил из нее петлю, а затем накинув ее на шею отца, стал его душить, вследствие чего, через несколько минут от удушения наступила смерть Ральникова С. А.…»

— Ни черта себе, — мысленно воскликнул Доля, положив листики обратно на стол Мороза. — Вот тебе и Ральников… Но постой! Как же он в таком случае связан с администрацией? Они же наоборот должны были отвести от Ральникова всякие подозрения. Ведь скорее всего Задорожного пришили из-за того самого письма, а в нем то как раз речь шла о преступлениях администрации… Короче одни загадки. Уж очень сильно кажется теперь все запутанным…

— Что? Задумались, мастер? — ехидно поинтересовался Курганов. Доля ему не ответил.

— Иди, Доля, да больше ни за кого из зеков не подписывайся, — посоветовал Курганов. — И запомни — мы рассчитываем на твою помощь.

Придя вечером домой, Доля заварил в стеклянной банке пару пакетиков вермишелевого супа, поужинал и, перекурив, завалился в постель. Бабка печь пока так и не топила. Единственным источником тепла, согревающим избу была ее буржуйка, но в Долину комнату тепла от нее попадало мало.

— Уйти бы, да некуда. Обещали с общежитием помочь, но когда это сбудется, неизвестно, — посетовал он, выключив свет.

В темноте послышались шаркающие бабкины шаги.

— Вроде ко мне старуха прется, — рассержено подумал Доля.

Шаги между тем заглохли перед его дверью. Некоторое время стояла полная тишина, потом раздался тихий стук в дверь его комнаты и после этого скрипучий старушечьий голос.

— Не спишь, квартирант? Буди поди-ка во двор, да наколи дров, печь истопим.

Доля радостно дернулся на кровати.

— Марь Иванна, дак дрова же там есть. Большущая поленница у хлева стоит…

— Это, милок, на запас. Пущай еще постоит целехонькой. Зиму ноне длинную предрекают…

Доля больше ни о чем ее не спрашивая, накинув у порога старую хозяйскую телогрейку, выскочил в ограду, а оттуда выхватив из колоды топор, на улицу. Там возле стены, под окном дома он давно заприметил сложенные неряшливо, уже почерневшие от времени чурки.

Умел Доля колоть дрова с детства, так долго ли умеючи наколоть их три-четыре беремя? Не прошло и часа, как он блаженно опустив веки сидел на табурете у печки слушая вечную музыку огня, чувствуя как по телу медленно разливается долгожданное тепло. Думать о сегодняшнем разговоре с Кургановым и Морозом ему не хотелось, к тому же стало клонить ко сну. Но его мозг, привыкший смолоду напряженно работать, не расслабляться до конца даже в редкие счастливые минуты, вот и сейчас как бы издалека, краешком заставлял его полусонного размышлять и анализировать по поводу тех событий, невольным участником которых он стал за прошедшие два последних месяца…

— Шел спать бы ужо, — протарахтела над ухом старуха.

Доля встрепенулся и послушно отправился в свою комнату. Любовно погладил ладонью русскую печь, кожей ощутив чуть затеплившиеся кирпичи, и лег.

— Почему Ралышков как будто оправдывался передо мной в то утро? И вообще кто я для него, всего лишь вольный мастер? Может он надеялся, что я его слова в точности передам кумовьям и они мне поверят?.. Как бы не так. Он явно тогда не договорил. Но про что?.. Завтра же утром скажу начальнику цеха, чтоб немедленно перевел меня в ночь, к бригадиру Ральникову…

Третья смена началась в обычном, установленном инструкциями, порядке. Доля, убедившись, что все осужденные приступили к работе, зашел в помещение бригадиров. Ральников был там не один. Выложив захваченную с собой начатую пачку грузинского чая на стол, Доля уходя сказал, что скоро вернется, и чтобы ему заварили чай…

Скоро дверь в его кабинет открылась. Ральников пришел к нему сам. В руках у него дымились две эмалированные кружки. Бригадир выглядел усталым и, как показалось Доле, очень удрученным.

— У тебя, Игорь, руки трясутся, — прямо сказал он, увидев как у Ральникова дрогнули руки, когда он ставил кружки на стол.

Ральников ему не ответил и на предложение сесть, лишь молча кивнул головой. Некоторое время они, не разговаривая, вместе прихлебывали круто заваренный чай. Доля настраивался на трудный разговор. Он чувствовал, что Ральников тоже хочет высказаться, но, видимо, как и Доля, не знает с чего начать.

— Тебя вызывали? — спросил, наконец, Доля.

— Да, — кратко ответил Ральников и тяжело вздохнул.

Похоже он опять замкнулся. Но Доля уже тонко уловил тот момент, когда ему надо придержать свой язык и терпеливо дождаться той минуты, когда Ральников заговорит о злободневном первым.

— Меня даже на сутки вывозили в СИЗО, — спустя некоторое время признался Ральников.

Доля этого не знал и несколько удивился.

— С чего бы вдруг? Ты разве под следствием?

Ральников отодвинул от себя кружку с остатком остывшего чая и внимательно посмотрел Доле в глаза. Потом опустил голову.

— Понимаете, Александр Васильевич, — тихим голосом проговорил он. — Меня загоняют, или скорее уже загнали в угол, а пожаловаться или просто поговорить у меня не с кем. В вас я вижу прежде всего человека. Причем как и все зеки нашего отряда думают — человека с правильными понятиями…

Бригадир прервался и снова пристально взглянул в Долины глаза. Доля, поощряя его откровенность, одобрительно несколько раз махнул головой. Ральников неожиданно встал, повернулся к нему спиной и задрал нательную рубаху:

— Вот, поглядите, Александр Васильевич, что со мной там сделали.

Долю, уже достаточно повидавшего на своем веку, трудно было чем-либо удивить, но на этот раз увиденное задело его до глубины души. Чуть выше поясницы по обеим сторонам спины виднелись два больших багрово-синих кровоподтека.

— Ни фига себе! — присвистнул он.

— По почкам били. Самый любимый ментовский метод, — сказал Ральников. — Они хотят, чтобы я на себя взял Задорожного…

Ральников попросил закурить. Покурив, он едва не расплакался, Доля увидел, как глаза у него повлажнели.

— Понимаете, Александр Васильевич, когда мы с вами на эту тему говорили, я же тогда верил тому, что Задорожный по своей воле вздернулся. А теперь нет.

— Это почему же? — быстро спросил Доля.

— Я сопоставил некоторые факты… Во-первых, не было бы у кумовьев никакого резону на меня мокруху весить. Во-вторых, незадолго до смерти Задорожного дергали в штаб. По слухам к нему на встречу приезжал какой-то высокий чин из лагерной системы. Просто так к нашему брату, сами знаете, не ездят, а вскоре после той встречи Задорожного не стало. Ну и, в-третьих…

Ральников вдруг замялся и попросил еще сигарету. — А в-третьих?.. — напомнил ему Доля, чувствуя, что его молчание может затянуться и возможно потом он станет не совсем откровенным.

— Простите, Александр Васильевич, но больше я вам сказать ничего не могу. И пусть этот ночной разговор останется между нами.

— Хорошо, — согласился Доля. — Только ты его начал, не так ли? И не лучше бы было в таком случае его продолжить…

Подумав, Ральников мотнул головой.

— Нет, Александр Васильевич, жить охота.

— Ну ладно. Не говори. Кажется я тебе и так уже поверил. Хотя по правде сказать — это всего лишь мое внутреннее убеждение. Ты ничего в свою защиту, что бы можно было еще назвать коротким словом «алиби» не сказал. А ведь не случайно в этом мутном деле с Задорожным выбор пал именно на тебя. Крепко над этим подумай, Игорь, и если что надумаешь, приходи.

Ральников ушел. В эту ночь он больше в комнате мастеров не появлялся. А утром, как и ожидал Доля, вместе с начальником цеха пришел майор Курганов и сразу вызвал Долю к себе:

— Ну, как дела, мастер? — с порога спросил он. — Рассказал Ральников что-нибудь?

— Так. Кой о чем рассказал.

— Ну и о чем же? — обрадовался Курганов и азартно подмигнул Морозу. Доля помедлил, в последнюю минуту решая, говорить им о побоях или нет.

— Он рассказал, как его в СИЗО возили, и показал синяки на спине…

Майор сначала побагровел, потом кровь резко отхлынула от его лица, и оно стало бледнеть от злости.

— А что еще он тебе показал? Может, свою прыщавую жопу? — Нет, только спину, — невозмутимо ответил Доля.

— Так-с-с, — прошипел майор, готовый на всю катушку разразиться гневом.

— Погоди, погоди, — остановил его Мороз. — Давай выслушаем Александра Васильевича до конца.

Майор, недовольно хмурясь, отступил. Достал из кармана и выложил на стол сигареты.

— Ральников отрицает свою причастность к убийству Задорожного, — сказал Доля. — По-моему, он многое не договаривает, и я ему дал совет подумать.

— Так вот, дорогой! — сорвался на крик Курганов. — Пусть он думает, как быстрее явку с повинной написать об убийстве Задорожного, а не то я тебе…

— Чем пригрозил мне Курганов? — размышлял Доля, возвращаясь после ночной смены домой. — Если только валенками? У него ведь больше нечего предъявить мне кроме этих чертовых валенок. И зачем я только взял тогда их у Ральникова? Лучше уж было померзнуть еще неделю до получки, зато сейчас был бы чист. Не зря Курганов за валенки зацепился, нашел слабое место. То что я сделал, на языке тюремной администрации называется — незаконная связь с осужденным… Так что майор Курганов при желании может поломать все мои планы на будущее.

Мысленно продолжая нещадно ругать себя, Доля незаметно поднялся в гору и ощутив наверху усилившиеся порывы ледяного ветра, втянул голову в воротник. Дом Марии Ивановны уже виднелся невдалеке. Его покрытые инеем подслеповатые окна в лучах восходящего багряного солнца отливали красно-оранжевым цветом. Доля побежал к ним по-ребячьи прыгая через комья снега. Хозяйка обещала со вчерашнего дня регулярно топить, и в предвкушении тепла и горячего супа из концентратов ему стало на душе вдруг светло и весело.

В доме и в самом деле было натоплено. Скинув пальто и валенки, Доля кинулся сначала к горячей плите, а от нее к бабкиной комнате.

— Марь Иванна, можно я кипяточку из чайника налью?

— Можно, сынок, бери. Не жаль воды-то, полно вон в колонке. Справишься с делами, так сбегай уж, не поленись с ведрами раза два.

— Ага, Марь Иванна, сбегаю, — радостно пообещал Доля.

Наскоро закипятив гороховый суп и потом также быстро съев все до дна, Доля, одевшись, бегом пустился по улице с ведрами. По дороге попалась чья-то собака. С оглушительным звонким лаем она увязалась за ним и играючи все норовила схватить бегуна зубами за пятки. У колонки Доля махнул на нее рукой, собака отбежала, но не отстала совсем, а радостно визжа замахала пушистым хвостом.

— Ишь ты, радуется неизвестно чему, — улыбнувшись, подумал Доля. — Наверно оттого, что мне тоже радостно. Да и солнце светит, мороз лютый, снег под ногами скрипит… Ну, да мало ли еще чему радуется псина…

Доля подставил ведро под тугую струю, набрал воды до краев, убрал в сторонку и подставил второе.

— Эх-ма! — крикнул он, подхватив ведра с водой как пушинки и быстро понес их домой.

Через несколько минут он повторит в точности все и собака снова будет провожать его с радостным лаем. А спустя некоторое время, когда он будет лежать в кровати, на него опять перед сном навалятся не простые думы.

— У Курганова, кажется, большой интерес к Ральникову. Он, почему-то очень хочет его упрятать на длинный срок. Соответственно ему поменяют режим с усиленного на строгий и поедет он в Ныроб елки пилить… Но какая все-таки причина? Почему прицепились именно к Ральникову? Может, я в чем-то ошибаюсь, и действительно он убил Задорожного?.. Хотя, опять же интуиция? Она ведь мне верно подсказывает, как тяжкое преступление лагерные опера сначала желали скрыть, а уж после, когда родственники Задорожного пожаловались и прокурор санкционировал эксгумацию, они зашевелились. Нет. Ошибки тут быть не должно. Интуиция хорошая штука, если ей владеешь, меня она еще ни разу не подводила. И, пожалуй, уже сейчас можно прикинуть, что из всего этого следует… А, по-моему, следует то, что факт убийства хотели скрыть, поскольку в преступлении замешаны сотрудники колонии. На это косвенно указывает и то самое письмо, которое я случайно однажды увидел. И выбор пал на Ральникова возможно из-за того, что он был недалеко от места убийства и стал опасным свидетелем. Его вывозили в СИЗО запугать, теперь осталось только дожать, чтоб навязать мокруху. Кандидатура Ральникова, по стечению обстоятельств, как никогда подошла, это понимают все. Шутка ли, своего отца точно таким способом замочил, как и Задорожного кто-то… Меня же Курганов хочет использовать лжесвидетелем против Ральникова. Поэтому и исключать нельзя того, что Курганов сам замешан в убийстве…

С этой мыслью Доля крепко уснул. Примерно через семь часов сна он встанет, поест тот же суп из пакетов и уйдет опять в ночную смену.

Бригадира Ральникова он встретил перед началом работы и нутром почувствовал горячее желание Ральникова немедленно высказаться. Но они оба понимали, что делать этого на глазах у нескольких десятков осужденных не стоит и надо ждать подходящего времени. Только глубокой ночью, наконец, удалось им встретиться и перекинуться наедине несколькими словами.

— Александр Васильевич, — приглушенным голосом проговорил вошедший в комнату мастеров Ральников и с опаской оглянулся на дверь. — Я хочу вам кое-что показать, но предупреждаю, в случае чего это может стоить вам карьеры…

— Это касается Задорожного? — быстро спросил Доля. — Если так, то я согласен.

— Хорошо. Тогда я жду вас через двадцать минут в соседнем цехе у склада готовой продукции…

Сказав, Ральников исчез. Доля нисколько не сомневался в том, идти ему в назначенное место или нет. Он с головой окунулся в свою стихию профессионального опера, и его было ни напугать, ни остановить, азарт уже толкал его вглубь. Одну за другой выкурив подряд две сигареты, Доля, за несколько минут до обговоренного времени, одевшись, вышел.

Соседний цех в ночную смену не работал и потому в кромешной темноте, недалеко от высокого забора с колючей проволокой вверху казался заброшенным, зловещим местом. Одна половина ворот была предусмотрительно открыта, и Доля беспрепятственно проник на первый этаж, где слева, он помнил, был склад.

— Сюда, Александр Васильевич, — позвал Ральников.

Пройдя несколько шагов и ткнувшись в него, Доля остановился, не зная как ему поступить дальше. Ральников взял его за руку и подвел к стене.

— Здесь щель, Александр Васильевич, смотрите через нее на улицу, а я буду вам комментировать. Через пару минут возле вахты движение начнется, короче увидите сами…

Доля приник к щели, прямо перед тазами находилось КПП. До него было метров пятьдесят, не больше и при достаточном освещении все просматривалось как на ладони.

— Сейчас, Александр Васильевич, потерпите немного, — прошептал Ральников.

— Не волнуйся, Игорь, — успокоил Доля. — Сколько надо, столько и буду ждать.

Не успел он проговорить, как Ральников забеспокоился:

— Вон. Вон идет прапорщик, видите?

— Ага. Вижу, — подтвердил Доля и плотнее прижался к щели.

— Посмотрите вправо! — яростно шепнул над его ухом Ральников.

Доля перевел взгляд вправо и увидел две маячившие там фигуры в военных полушубках.

— И тут тоже прапора, видите?

— Вижу, вижу.

Прапорщики явно не хотели быть замеченными. Они скрывались от ненужных глаз в закутке возле котельной.

— Хороший у тебя наблюдательный пункт, Игорь, — не преминул похвалить Доля.

— Сейчас, сейчас, еще чуток, Александр Васильевич, и такое начнется… — нетерпеливо переступив с ноги на ногу, пообещал Ральников.

Между тем прапорщик, которого они заметили первым, дошел до КПП и поднял руку, по-видимому, собираясь нажать на кнопку звонка. Скоро дверь со звонким щелчком открылась, он вошел внутрь, и она снова закрылась.

— А теперь слушайте, — предупредил Ральников.

Доля послушно напряг слух. Почти в абсолютной тишине уловить любой посторонний звук было нетрудно. Вскоре где-то невдалеке послышался шум мотора. Машина, судя по звуку легковая, тронулась с места, и стала быстро удаляться от зоны.

— Теперь прапор с воли вернется, — сказал Ральников.

— Что все это значит? — не отрывая глаз от щели, уточнил Доля.

— Это значит наркота и водка сейчас зайдет в зону. А потом ее прапора разнесут по клиентам. Я уж не первую ночь за ними наблюдаю. С тех пор, как, меня с ни с хера, прессовать они начали.

— Ты их по именам знаешь?

— А как же. Там Дыня, Хохол и Жирный. Они тогда и были возле Задорожного.

Доля, оставив щель, повернулся к нему. Но как ни хотел, а выражение лица его не разглядел.

— Идет, идет, Александр Васильевич. Смотрите…

Возвратившись в зону, прапорщик сделал несколько шагов от КПП, и воровато покрутив головой по сторонам, пошел к своим товарищам у котельной. В руке он нес большую темную сумку и по тому, как он ее нес, склонившись на правый бок, она была нагружена чем-то тяжелым. Приблизившись к сослуживцам, он опустил сумку на снег и присел рядом.

— Сейчас куш делить начнут, — прокомментировал ситуацию Ральников.

— Ну, а потом? — спросил Доля.

— А потом, уважаемый Александр Васильевич, они разнесут его, «бабки» поделят и конец. Я все понял, как произошло тогда с Задорожным. По-моему, он выследил прапоров по заданию того «шишкаря» из УИТУ. Не берусь пока утверждать, но мне кажется тот тоже продажный, все они одним миром мазаны. Что-то у Задорожного не так получилось. То ли он на них напоролся и шум поднял, то ли прапора уже сами его пасли. В тот раз я будто тоже назло себе на участок гальваники поперся. Видать в то же самое время прапорщики там Задорожного и удавили и петлю только что смастерили, ее я сам заметил.

— Ты же еще недавно говорил мне по-другому, — прервал Доля. — Утверждал что самоубийца он…

— Так ведь я уж говорил вам, Александр Васильевич, повторяться сейчас не стану. Мысли-то поперли в голову, когда на меня мокруху стали вешать. А в ту роковую ночь они меня подозвали, спрашивают, «видишь»? Я сказал, вижу. Жить ему говорят надоело в зоне, взял и вздернулся. Сняли с петли, а он уж готовый. Ну чего, скажите, Александр Васильевич, оставалось мне больше думать. Еще приказали, иди, мол, к мастеру скажи, что его работник повесился, да пусть к нам сюда мухой летит.

— Так Славик с ними выходит в ту ночь водку и жрал, — догадался Доля.

— А то как же, конечно с ними. Прапора после в цех приволоклись, к вам в комнату мастеров зашли. Пировали там со Славиком чуть не два часа. Это когда вы появились, так уже другая смена подоспела. Дневные прапора для разминки сразу с обыском к нам и повалили…

— Да-а-а, — озабоченно сказал Доля. — Серьезными, однако, делами пахнет. Ради денег эти людишки ни перед чем не остановятся.

— Вот, вот. И я точно так же думаю, — подхватил Ральников и повысив голос с отчаяньем спросил. — Мне то как быть, Александр Васильевич?! Посоветуйте! Меня ведь хоть так, хоть эдак, а все равно уберут.

— Не шуми, Игорь, я как раз над этим сейчас думаю…

Доля не обманывал. Он действительно спешно прокручивал в голове различные варианты, думая, что ему в такой ситуации предпринять. Конечно, хотелось бы не затягивая и не особо мудрствуя разом покончить с участниками убийства Задорожного.

— Ты вот что, Игорь. Давай-ка чеши в цех, да организуй там мужиков. Только работяг, понимаешь? И жди моего сигнала. Свистну, тогда выламывайтесь из цеха, и дальше я скажу, что делать.

— Хорошо, — без лишних слов согласился Ральников и тут же будто растворился во тьме…

Прапорщики в это время по очереди опустошали сумку, распихивая по карманам и за отворот полушубков ее содержимое. Доля все с усиливающимся беспокойством наблюдал за ними.

— Кажется, наконец, все, — прошептал он, глядя на то, как последний из них положил себе что-то и стал сворачивать сумку. — Теперь они постараются товар немедленно сбыть и спокойно будут дожидаться смены.

Прапора, один за другим пошли вверх по промзоне, а затем резко свернули влево.

— На гальванику оборотни подались. Видать здорово прикормлено там местечко, — подумал Доля.

Они скрылись, и скоро туда же вслед за ними пробежали три зека.

— Ага. Так и есть. Блатота зоновская к ним потянулась. Еще пару минут и пожалуй пора…

Доля вышел из своего укрытия на улицу и, с минуту подождав, громко свистнул.

Со второго этажа, как горох, посыпались на лестницу осужденные. Всего было человек около двадцати.

— Хватит, — пронеслось в Долиной голове. — Только б теперь не подвели.

Он отчаянно замахал им руками и, уже не таясь, крикнул.

— Игорь! Веди всех на гальванику. Закрывайте там ходы, чтоб никто не ускользнул, а я пока дежурного по колонии вызову…

Житуха

Доля ехал в родительский дом. Пригородный лысьвенский поезд тащился посреди бескрайних хвойных лесов, часто пересекая по железнодорожным мосткам многочисленные ручьи и неширокие речки. Громким гулом отдавали железные мостки, как только поезд выезжал на них, и каждый раз Доля невольно отрывался от своих невеселых размышлений.

Еще совсем недавно, на прошлой неделе, закончилось почти двухмесячное расследование убийства Задорожного и ему все это время жилось непросто.

— Вывернулся таки Курганов, — думал он. — Арестовали, как водится, одних стрелочников — прапоров и разную блать из осужденных. Прапоров за убийство, Славика и блатных за наркотики… Впрочем, мне все равно. Главное, справедливость, при моем участии, все-таки теперь торжествует…

Доля припомнил все детали того задержания, когда он с помощью корешей Ральникова блокировал на гальваническом участке прапорщиков, и как потом вместе с ДПНК их прижал, что называется к стенке, забрал наркоту и в деталях, перед всеми, восстановил всю картину убийства Задорожного…

Загрохотал очередной мост и Доля посмотрел в окно. За окном темень. В вагоне тепло и уютно. Он, как никогда, был сыт, в кармане лежали небольшие деньги. Доля нащупал их и улыбнулся.

— Что ни говори, а ведь жизнь налаживается. Я еду с билетом и меня теперь никто не высадит, как тогда в середине октября на полустанке…

Железный мост остался позади, и он опять мыслями окунулся в недавнее прошлое.

— Однозначно, Курганов мне этого не прос

...