Оглавление

Предисловие

Первая любовь — как первая попытка летать: не знаешь, куда понесёт, но с той минуты уже не можешь без неба. Она приходит внезапно и оставляет след на всю жизнь.

В этом сборнике нет ни сахарной романтики, ни хэппи-эндов на заказ. Здесь — живая, настоящая любовь: та, что приходит внезапно и остаётся в памяти навсегда, даже если сама не задерживается. Первая — не обязательно по возрасту, но всегда по силе переживания. Первая — потому что раньше не болело именно так, не светилось именно так, не рушилось так окончательно.

Герои этих историй разные — ироничные, нежные, беспощадные. Иногда всё это в одном лице. Подростки и взрослые, начинающие и уже по уши увязшие. Все — участники наивно-серьёзной и великой драмы под названием: «почему именно он?», «почему — она?», а порой и «что теперь делать?» С годами становится труднее признаться, что всё началось с чьих-то ресниц, взгляда, футболки, кассеты, случайной встречи в метро или письма из армейской части.

Порой жизнь подбрасывает нам такие варианты развития уже знакомых сюжетов, что диву даёшься. А у Галины Маркус как раз так: очень жизненно, ощутимо и узнаваемо. Стылость осенних дачных домиков, разухабистый бардак студенческих общежитий, душная суета офиса, чопорность книжных презентаций — и за всем этим обязательно стоит история любви. Несбывшейся, трагичной, невинной, роковой, разрушающей, дающей надежду, ломающей и возвращающей к жизни. Разной, но всегда — первой.

«Будьте как дети»… Именно такими трогательными детьми являются герои рассказа «Белые носочки»: первое нежное чувство помогает им освободиться от нелепых комплексов и стать по-настоящему свободными и счастливыми.

А вот в драматическом рассказе «Ведьмин внук» предрассудки оказываются сильнее юношеской страсти… Может, и правильно — как сложилось, так сложилось. Но пусть это решает читатель. Иногда неудачная первая любовь рождает монстров — одного из них мы встречаем под маской интеллигентной преподавательницы в рассказе «Стерва».

Не позволяйте циничным людям запутать вас, как бы тонко они ни играли на чувстве вины. Как говорил старый мудрый волшебник в известной на весь мир книжке: «Ты — это выбор, который ты делаешь». Об этом — и ещё о многом другом, психологически неоднозначном, рассказывает история о коварной и обаятельной писательнице Мусе.

Рассказы Галины Маркус ломают стереотипы. Оказывается, девушкам иногда можно и даже нужно признаваться первыми. В этом мире любимого человека можно переубедить — если делать это с настоящим чувством. Все мы имеем право на ошибки, и родители тоже не три жизни прожили, особенно такие молодые, как в рассказе «Нарисуй мне птицу».

Дружба? Это ведь тоже любовь. И предать друга — значит предать самого себя. Очень тонкие вопросы затрагивает офисный рассказ «Служебный не-роман», на первый взгляд — простой и житейский.

Пока жива любовь, всё возможно. И бывает так, что первая любовь становится главной и единственной. Не у всех и не всегда, но случается. И от таких историй становится особенно светло на душе. Рассказы Галины Маркус дарят надежду там, где, казалось бы, её уже не осталось. Заставляют разглядеть добро даже в самом чёрством сердце, учат не сдаваться и верить в чудо.

Потому что первая любовь — это не про идеальных людей, а про нас самих, растерянных, храбрых и настоящих. Тех, какими мы когда-то были и, возможно, всё ещё остаёмся.

Так пускай этот сборник станет вашим письмом самому себе. Тому, кто когда-то любил — впервые.

Писатель, журналист Ирина Митрофанова

Ведьмин внук

Не очень приятно оставаться на даче одной, но что поделать. Планировалось ведь сначала как: мама берет отпуск, они вместе живут в Обозлово эту неделю. Галя пишет диплом, и при этом на воздухе, не в городе выхлопными газами дышать. Раз уж моря в этом году им не видать, то хоть на природе. А тут эта родня из глубинки — у них, видишь ли, тоже отпуск. Приехали посмотреть Москву.

Мама, конечно, отказать двоюродной сестре не могла. Галя возвращаться с нею не стала: во-первых, ночевать на раскладушке удовольствие небольшое (гости ведь займут комнату родителей, а мама будет спать в Галиной). Во-вторых, надо писать диплом, а где там писать, если сумасшедший дом? Хорошо еще папа в санатории, лечит язву, он всегда нервничает, когда в доме чужие. Да и не слишком жалует ту мамину родню.

Ночевать тут было не страшно — кругом люди, здесь же не садовое товарищество, а обычная поселковая улица. Раньше здесь жили бабушка с дедом, и мама тут выросла. Потом уехала учиться в Москву, вышла замуж. Всей семьей навещали стариков по выходным, оставляли на лето внучку. Когда те умерли, дом стали использовать как теплую дачу. Даже телефон тут есть и водопровод. Удобства, правда, на улице.

В воскресенье вечером Галя проводила маму на электричку, на обратном пути зашла в магазин — успела до закрытия, накупила себе продуктов на неделю и не спеша добрела до дома. И только возле калитки поняла, что единственный (так и не сделали второй!) ключ уехал вместе с мамой в Москву.

А она даже не может поехать следом — следующая, последняя электричка совсем уже ночью, метро работать не будет, а главное, она даже не взяла с собой сумочку, только деньги в карман, и все потратила. Вот так в один миг можно оказаться бомжом!

Галя вышла за калитку и в панике огляделась. Все ее подружки проживали как раз на дачах, на параллельной улице. И они уехали в начале сентября — кто учился, кто уже работал. На улице горел единственный фонарь, во многих домах зажегся свет, но она почти никого тут не знала. Ну, кое-кого знала, конечно, здоровались, но и всё. Их семью называли здесь «дачниками», считали чужаками.

Заявиться вот так и сказать: здрасьте, я буду у вас ночевать, или дайте мне денег на такси с электричкой, она, разумеется, не могла. Ночевать на улице тоже. Может, разбить окно?

Она вгляделась: от поля со стороны пруда кто-то шел. Хорошо бы кто-нибудь из соседей, спросят ее, что случилось, она ответит, а там…

Точно, из соседей, но только она и днем-то при виде этой старухи спряталась бы за калитку. Жила она на другом конце улицы, внизу, слева от перекрестка. «Очень неприятная бабка», — говорила про нее мама, а соседи так и прямо называли ведьмой. Смуглая, сутулая, с черными — не седыми! — волосами мочалкой, злыми острыми глазками и крючковатым носом: ну точно Баба Яга. Впрочем, окрестили ее так не из-за внешности и не только из-за злобного нрава. Даже девчонки с дач знали про нее, что она — настоящая ведьма. Не в смысле там травница или заговорами лечит, а взгляд у нее черный и вообще может сделать с тобой что угодно, коли ей не понравишься. Бабка могла отчихвостить любого встречного, а те ей ответить боялись — проклянет.

А еще у бабки был внук — тот у девчонок вызывал скорее опасливый интерес. Жила старуха вдвоем с этим внуком, чем он занимается, никто не знал, на улице считали, что у него криминальное прошлое (раньше он жил в городе), то ли с местной бандой связался, то ли сам по себе. Взгляд и у него был тяжелый, волосы черные, но Гале, да и не только ей, мерещилась в нем какая-то хищная опасность, и это странно притягивало. Когда она шла к дачным подружкам и поворачивала в конце улицы направо, частенько его встречала. Иногда он копался на углу со своим мотоциклом, иногда что-то делал на участке, но всякий раз поднимал на нее глаза и смотрел, прищурившись, как-то очень уж нагло, то ли с усмешкой, то ли с иронией — мол, иди себе мимо, хорошая девочка, смотри, осторожно.

Недавно она шла вместе с подружками, и они, хоть и боялись бабки, похихикивая, поглядывали в сторону ведьминого внука. Только Галя прошла мимо гордо, не повернув головы.

— Девчо-оонки… — протянула Наташа. — А он-то, похоже, на Галечку нашу глаз положил.

— Глупости, с чего ты взяла? — она невольно залилась краской.

— Да так смотрел на тебя, прям укусил бы, — девчонки захохотали. — Смотри, приворожит тебя ведьмин внук!

Ей стало тогда страшно — но как-то по-особенному страшно… Словно смотришь вниз с большой высоты: и завораживает, и что-то внутри опускается при мысли о расстоянии до земли.

И вот теперь та самая бабка подходит к ней, да не проходит мимо, а останавливается, уставившись своими тараканьими глазками. В свете дальнего фонаря фигура ее казалась зловещим призраком: в руке у старухи была коса, видать, заготавливала сено для коровы. Молока у нее, правда, никто никогда не брал.

— Здравствуйте, — сказала вежливая Галя, все еще не понимая, как быть.

Она слишком боялась эту бабку, чтобы просить о помощи. Но больше просить было некого.

— Здравствуй, деточка. Что у тебя случилось?

Раньше Галя никогда со старухой не разговаривала, но слышала, как та хрипато отчитывает то одного, то другого соседа. Заботливость в ее неожиданно ласковом голосе казалась уловкой Бабы Яги, заманивающей жертву на противень.

Надо было ответить, что все нормально, и поискать другой выход, но Галя, как под гипнозом, рассказала бабке о происшествии.

— И что, так и будешь на улице торчать? Пошли-ка ко мне, а там… Голодная небось?

Бабка бросила проницательный взгляд на пакеты с продуктами.

Галя и сама не поняла, как оказалась вместе с пакетами на крыльце ее дома. Снаружи он был обычным домишкой, как у всех здесь — бревенчатый, обшитый синей доской. Но репутацию имел плохую, поэтому не стоило считать Галю трусихой за то, что она замерла на темном пороге.

— Входи, входи, я свет включу, — бабка подтолкнула ее сзади, и ловушка — то есть входная дверь — захлопнулась.

Внука дома, кажется, не было. Бабка включила свет, и Галя огляделась: обычная поселковая квартира, терраса, кухня с рабочей печкой и газовой плиткой, круглый стол, скатерть с бахромой, ветхий диванчик под выцветшим покрывалом… Примерно как и у них на даче: после смерти бабушки никто ничего в доме не поменял.

Бабка деловито переложила Галины продукты в холодильник и плюхнула перед ней миску с картошкой.

— Почисть пока, деточка, а я пойду парники закрою. И за сковородкой последи, чтобы не подгорело.

Бабка зажгла газ под сковородой, приподняла крышку, и оттуда вкусно запахло тушеным мясом.

— Может, я на электричку успею… — робко предположила Галя. — У меня только денег нет…

— Да какая тебе электричка, в темнотищу переться на станцию! — гаркнула бабка. — Переночуешь у нас, а утром посмотрим, как быть.

— А телефона у вас нет? — с надеждой спросила Галя.

— И не было никогда, — усмехнулась старуха. — Всем поставили, а нам нет. Завтра со станции позвонишь.

— Да нет, я завтра поеду…

Бабка, не дослушав, отправилась в огород, а Галя принялась обреченно чистить картошку, стараясь срезать потоньше, как полагается — обычно она чистила быстро и как попало.

Старуха скоро вернулась и закопошилась на террасе. И тут Галя услышала подъехавший мотоцикл. Рука с ножом замерла над картошиной. Хлопнула сначала калитка, потом входная дверь.

— Ба, привет, — услышала она насмешливый голос. — Ну что, сварила свое черное зелье? Жрать охота.

— Тише ты, у нас гости, — шикнула старуха.

— Кто это еще?

Галя представила, как он нахмурился.

— Галя.

Бабка произнесла это многозначительно.

— Кто-кто? — cначала не понял внук и появился из-за печки. — Ах, Га-аля?

Не понятно, чего в его интонации было больше — изумления или насмешки.

— Ну, здравствуй, Галя, — и снова этот издевательский прищур, словно птичка попалась в сети.

— Мама уехала и ключи увезла, — быстро проговорила она, желая объяснить свое присутствие одной фразой. — Твоя бабушка меня пригласила.

Парень хмыкнул и некоторое время задумчиво рассматривал ее, словно не зная, что и сказать. Галя принялась сосредоточенно чистить картофелину, срезая все больше и больше мякоти.

— Ну, правильно сделала, — наконец, довольно доброжелательно сказал парень.

Она вдруг поняла, что не знает, как его зовут, и тут же удивилась: а ее-то имя откуда?..

Он взял с кухонного стола маленькую помидорину, запихнул за щеку и отправился куда-то на улицу, видимо, загонять мотоцикл. Потом вернулся, снял грязную куртку и умылся прямо на кухне. Появилась старуха, быстро и деловито помогла Гале дочистить картошку, поставила ее на огонь. Парень схватил было сковородку с мясом, но бабка гаркнула:

— Ждем гарнира! — и тот, пожав плечами, отступил вглубь кухни.

Галя сидела на стульчике, не понимая, что делать дальше.

— Иди, деточка, в комнату, — вспомнила про ласковый тон старуха. — Толик телевизор включит, идите.

Толик, усмехнувшись, сделал приглашающий жест. Галя на негнущихся ногах прошла в проходную комнату. Спальня старухи была, наверное, дальше, там было темно, а тут явно обитал внук. Диван поприличнее, чем на кухне, старый письменный стол с двухкассетником (кассеты валялись везде, даже на кресле). Телек — но не такой допотопный, как у них на даче, а современный, как в московской квартире. Старый платяной шкаф с незакрывающейся дверцей. Джинсы на полу и пара маек на том же кресле.

Толик сгреб майки с кресла, поднял с пола джинсы, раскрыл шкаф и запихнул туда все одним комком. Галя сама собрала кассеты и присела в кресло. Повертела в руках коробочки: что за музыку слушает ведьмин внук? Несколько надписей были ей незнакомы, а вот зато: на одной накарябано «Кино», на другой «Наутилус Помпилиус».

— Тебе что поставить, что слушаешь? — спросил Толик, возясь с кассетником.

— Вот эту, — Галя протянула ему коробочку с Нау.

Тот оценивающе хмыкнул, подкрутил пленку карандашиком и вставил в маг. Бутусов запел про синоптиков — запись была не качественной, и это был не настоящий альбом (Галя помнила его наизусть), а сборник песен в произвольном порядке, возможно, с концерта.

— Слушаешь русский рок? — поднял брови Толик. — А я думал, какой-нибудь «Ласковый май».

— А ты даже про это думал? — не полезла за словом в карман она.

Он не ответил, плюхнулся на диван, явно не зная, как себя с ней вести. Это тебе не за заборчиком усмехаться, злорадно подумала Галя. Она вдруг поняла, что больше его не боится. Повернула голову, намереваясь спросить что-нибудь первой, и поймала на себе его напряженный взгляд. Он непривычно смутился, встал и перемотал кассету — она сама не любила «Всего лишь быть». А сейчас эта песня вообще звучала ужасно двусмысленно: «У меня есть дома новые пластинки…»

Зазвучал «Взгляд с экрана»: «Она читала мир как роман, а он оказался повестью. Соседи по подъезду, парни с прыщавой совестью».

— Оставить?

— Оставь, — смело сказала она.

Сейчас все любимые песни казались исполненными иного смысла.

— Учишься? — вдруг спросил он.

— Уже диплом пишу.

— Ясно.

— А… ты?

— Днем обчищаю дачников, а ночью собираю для бабки землю на кладбище.

— Толик! — старуха, оказывается, все слышала. — Не пугай девочку.

— Боишься? — он с интересом смотрел на нее.

— И что, сегодня тоже собрался? — небрежно спросила Галя.

Она не была уверена, что это шутка.

— А как же. Пойдешь со мной?

Бутусов как раз зловеще запел про «Князя тишины», который «идет вслед за мной».

— Ужинать! — приказала старуха своим самым злобным голосом.

Ели молча, бабка с расспросами не приставала, Толик тоже молчал. Галя думала, ей кусок в горло не полезет, но мясо оказалось изумительно вкусным, как и картошка с маслом и зеленью. Из комнаты доносилась самая лучшая песня альбома — загадочная, мистически-таинственная, наполненная безмерным пространством космоса «Бриллиантовые дороги».

Галя вдруг подумала, а где они все будут спать. Неужели старуха постелет рядом с собой? С ума сойти, проснешься ночью, а она… что-нибудь страшное делает, или смотрит на нее, не мигая…

— Похоже, сегодня я сплю в сарае? — притворно вздохнул Толик, словно подслушав ее мысли.

— В сарае, в сарае, — пробурчала бабка.

— Оставить тебе музыку? — парень повернулся к Гале.

— Как хочешь.

— Ладно, до завтра.

Он как-то слишком быстро поднялся, и Галя вдруг с тоской поняла, что Толик сейчас уйдет в сарай (если не на кладбище), а она останется с бабкой наедине.

— Подожди, — невольно вырвалось у нее.

Толик удивленно обернулся. Бабка принялась собирать со стола.

— Мне бы позвонить завтра… — просительно сказала Галя. — Не знаешь, откуда?

— Могу утром подбросить на почту. А куда будешь звонить, в Москву?

— Ну да… скажу родителям про ключи.

— И че, они сорвутся с работы и ключики тебе повезут?

— Ну… нет, ты прав. Тогда одолжи мне на электричку… пожалуйста. Уеду с утра.

Она невольно обращалась к нему, а не к бабке — та самоустранилась.

— С пустыми руками? Паспорт твой где?

— Внутри, где же еще. Да всё там, — с досадой сказала Галя. — Вот же попала… И диплом там, и все.

— Ну и чего ты паришься. Откроем завтра твою дверь.

— Да? — удивилась Галя. — А как же замок?

— Новый поставлю.

— А ты умеешь?

— Что, квартиры вскрывать? Конечно, — снова усмехнулся Толик.

Он немного постоял, словно не зная, не пригласить ли ее на улицу подышать воздухом. Она бы с радостью вышла — конечно же, ради воздуха, — но момент был упущен, оба промолчали, и Толик отвернулся, подхватил телогрейку и был таков.

***

Нина Егорьевна — Галя догадалась, наконец, спросить, как ее зовут, — постелила ей на диванчике Толика. Белье было старенькое, но пахло свежестью. Обращалась старуха к ней все так же ласково, но односложно. Вообще ничего особо зловещего сейчас в ней не наблюдалось. Дома она ходила в холщовом халате и синих плюшевых тапочках с зайчиками — такие носят девчонки. И казалось просто некрасивой, полной забот старухой. Вежливости ради, но в надежде получить отказ, Галя предложила помыть посуду.

— Ну, помой, — согласилась Нина Егорьевна, — а я пойду одеяло Толику отнесу.

Под песню «Казанова», не жалея соды, Галя кое-как отмыла жирную сковородку чуть теплой водой. Старуха вернулась, повозилась еще на кухне и ушла к себе, пожелав ей спокойной ночи. Галя обычно до двенадцати не ложилась, но, видимо, старуха вставала рано.

— Ой, а туалет у вас где? — опомнилась Галя.

Дома у нее на такой случай стояло ведро — не бегать же ночью на улицу.

— Как выйдешь с террасы, налево, сбоку от сарая, — зевнула бабка.

Провожать она ее явно не собиралась.

Галя вышла, выпустив полоску света с террасы. Сталкиваться с Толиком сейчас не хотелось. Окошко сарая было темным — наверное, умотал куда-то, к приятелям, может. Или к девке какой. Хотя все были уверены, что Толик принадлежит местной банде, никаких приятелей-хулиганов рядом с ним никогда не видали. Но девушка-то у него наверняка была. У девушек он, похоже, пользуется популярностью.

Галя нащупала скрипучую дверь туалета — темно внутри, ну совсем ничего не видать, не промахнуться бы…

— Фонарик там справа.

Она вздрогнула. На лавочке за сараем сидел Толик. Он как раз чиркнул спичкой и зажег сигарету.

Хорошо, что ночью не видно, как она краснеет. И что, он так и будет сидеть тут, пока она?.. Толик, однако, встал и прошелся к калитке — огонек его сигареты мелькнул в конце дорожки. Галя как можно быстрее закончила с посещением заведения (фонарик, и правда, помог), но в дом не зашла, задержалась на пороге, словно ожидая, что ее снова окликнут.

— Я машины чиню, в мастерской. Кооператив у ребят на той стороне станции, — услышала вдруг она. — А ты что думала?

Снова мелькнул огонек — Толик по-прежнему стоял возле калитки. Она нерешительно подошла, он посторонился, и она тоже оперлась плечом о невысокий забор — настоящих воров тут не боялись, кто же полезет к ведьме?

— Ничего я не думала…

— А я, как ты верно сказала, думал, — усмехнулся он.

— А учиться, значит, не стал? — торопливо спросила Галя.

— Значит, не стал, — жестко ответил он.

— У тебя родителей нет, да? — аккуратно задала новый вопрос она.

— Отец ушел давно, а мать в Москве.

— А ты что же здесь…

Он ответил неохотно и не сразу:

— Она с новым мужем живет, у них двое детей. Я там лишний.

— Понятно…

— Да? — он бросил сигарету и повернулся к ней. — И что тебе понятно?

Голос был злым, и Галя тоже разозлилась.

— Ничего. Спокойной ночи. Спасибо, что приютили.

— Стой, — он сказал это как-то иначе, придержал ее было за руку, но тут же отпустил. — Не обращай внимание. Я знаю, что тут о нас говорят.

— Это все глупости! — горячо, но неловко запротестовала она.

— Да ладно, — хмыкнул он. — Видел я, как ты у печки дрожала. Гадала, небось, что там на тебя наложила бабка: приворот или безбрачие?

— А ты бы чего хотел?

— Приворот, конечно, — его голос неожиданно улыбнулся. — Я же давно на тебя глаз положил.

Значит, слыхал, что сказала дура Наташка.

— Тогда лучше безбрачие, — съязвила она.

Но Толик уже помрачнел — она угадывала его настроение в темноте, словно видела, — и достал новую сигарету.

— У бабки моей характер скверный, — сказал он чуть хрипло. — Настроила против себя весь поселок, и внешне тоже не ангел. Дед от нее быстро ушел к другой, через два дома отсюда. А та через неделю утопла. Вот все и кличут с тех пор ведьмой.

— А… дед?

— Вернулся. Но она не пустила. Помыкался где-то и помер с пьянки. Ну, это тоже бабке моей приписали.

Он помолчал.

— Я это с детства слышу. До школы мы здесь с мамой жили. Я тебя, кстати, помню. Тебя на лето сюда привозили.

— А я тебя — нет… Правда, я с местными мало играла, меня с ними далеко не отпускали.

— Я тоже. Пацаны со мной играть не хотели. Боялись и дразнили.

— А ты?

— Ревел, дрался, а после решил: обойдусь. Пусть по-настоящему боятся.

— А они?

— По-настоящему испугались. Дразнить перестали. Но дружить не начали.

— А там, в Москве, у тебя остались друзья?

— Ну… я не особо общаться хотел. Да нет, так, есть приятели, одноклассники. Они все в институты поступили. Я десятилетку окончил, год в техникуме автотранспортном, а потом бросил. После армии уехал сюда.

— Отчим? — изобразила понимание Галя.

Она слышала такие истории, но понять их изнутри, разумеется, ей было трудно. Хотелось спросить про отца, но воздержалась: тоже, небось, плохо кончил.

— Да не… то есть, да. «Я в твои годы…» — передразнил Толик. — А, ладно, че я тут тебе… Извини.

Галя не знала, что сказать. Посочувствуешь невпопад, еще разозлится.

— Ладно, иди спать, — как-то безразлично вдруг произнес он. — Завтра не работаю, в выходные отпахал, так что займемся твоей дверью.

— Спасибо, — неловко ответила она.

Постояла, помявшись. Но не нашлась, что сказать, пожелала ему спокойной ночи и пошла в дом. А он даже не оглянулся.

***

Галя заперла за собой дверь, погасила свет на террасе. У бабки в комнате было темно, похоже, уже спала.

Галя выключила свет и легла в постель, повертелась немного, пытаясь понять, как она вообще здесь оказалась. Мысль, что она спит там, где обычно Толик, смущала и волновала ее. За окнами было темно, в доме тоже, за стеной — дверь открыта — спала, похрапывая, местная ведьма, а Гале было совсем не страшно. Хотя поселковых можно понять: смерть разлучницы через две недели? Интересное совпаденье.

Может, у его бабушки просто сильная энергетика? Если так, то и у него тоже… Состояние было возбужденным, Галя не сразу заснула, спала беспокойно. Где-то совсем на рассвете бабка встала и отправилась доить корову. Из открытого окна пахло утренней свежестью — как-то иначе, чем у них на даче, может, к запаху примешивался запах сена и стойла, но это не было неприятно. Вообще бабка оказалась опрятной и готовила вкусно. А старое тряпье, видать, носила только на улице, соседей отпугивать.

Галя еще немножечко подремала, но вовремя проснулась — надо успеть сходить в туалет, одеться, умыться, прежде чем объявится Толик. Но за окном уже слышался разговор — Толик вяло переругивался с бабкой, что-то по хозяйству, какое ведро брать и куда делась его телогрейка.

Хлопнула входная дверь, и Галя натянула на себя одеяло — спала она в той же майке, в которой ходила днем, только лифчик из-под нее стащила (он и так-то был ей не слишком нужен, носила ради приличия, а уж спать в этой удавке…). Толик разулся в коридоре и осторожно, почти на цыпочках, вошел в комнату. Она притворилась, что спит. Пару секунд стояла тишина: Галя поняла, что ее рассматривают. Потом скрипнула дверца шкафа. Она чуть приоткрыла глаза: Толик стащил с себя рабочую майку и искал свежую. Торс у него был крепкий, загорелый, плечи — подкачанные от физического труда, движения ловкие. Он повернулся, и Галя тут же зажмурилась. Снова несколько секунд возни, и шаги быстро удалились.

Она поскорее поднялась, водрузила лифчик на место и прибрала постель. Теперь майка попахивала потом. Тушь с ресниц она смыла вчера хозяйственным мылом, и теперь глаза были красноватыми. Вот уж не думала, что в начале знакомства будет показываться парню в таком виде. Хотя — о чем она? Какое еще знакомство…

Хозяева вернулись, Толик бросил на нее короткий взгляд и принялся накрывать на стол. Нина Егорьевна скрипуче пожелала доброго утра. Она принесла банку с парным молоком и, не спрашивая, налила Гале целый стакан. Обычно она молоко не пила, и в голову пришла неприятная мысль: не берите питье из рук ведьмы. Но после вчерашнего ужина думать об этом уже было поздно. Галя выпила залпом, и ей показалось даже вкусно.

Во время завтрака бабка уставилась на нее — не столько добрым, сколько одобрительным взглядом:

— Хорошая у тебя кожа, чистенькая. Вот ведь какие есть девочки, без косметики, а такие красавицы!

Галя испуганно скрестила под столом пальцы. Толик это явно усек.

— Баб, а ты приворотное-то ей подлила, не забыла? — с серьезным лицом спросил он.

— Смени пластинку, — огрызнулась Галя. — Было уже.

— Шутит он! — рявкнула Нина Егорьевна, как обычно рявкала на соседей.

После завтрака Толик вооружился стамеской и еще какими-то инструментами, кажется, монтировкой, и они с Галей отправились вскрывать дверь. Улица, п