Пролог. Бизнес по знакомству
Рутина
Дорогая квартира в центре Москвы. Патриаршие пруды, седьмой этаж.
Саня стоит в коридоре. Напротив него — лощеный мужчина лет сорока пяти в костюме за полмиллиона. Глаза бегают.
— Он там, — кивает мужчина в сторону спальни.
Из приоткрытой гостиной доносятся голоса:
— …завещание еще можно оспорить, если докажем невменяемость…
— …квартиру на Остоженке сразу продадим…
— …швейцарские счета только через суд…
Саня проходит в спальню. На кровати труп. Восковое лицо, руки сложены на груди. Кто-то привел его в порядок — наверняка частный специалист.
Он подходит ближе, наклоняется. Нюхает воздух. Слабый запах одеколона. И что-то еще. То самое ощущение — как натянутая струна.
Возвращается в коридор.
— Полтора, — говорит он.
— Мы договаривались на миллион!
— Это было утром. Сейчас полтора.
— Но почему?!
— Двадцать часов прошло, — Саня пожимает плечами. — Еще четыре — и шансов не будет. Или ищите другого специалиста.
— Но вы же сказали, что можно!
— Можно. Но чем дольше лежит, тем дороже.
Мужчина мечется взглядом между Саней и дверью гостиной. Оттуда доносится:
— …дача в Барвихе минимум двести лимонов стоит…
— Хорошо! — выдыхает клиент. — Полтора.
Достает из внутреннего кармана три толстых конверта. Саня пересчитывает купюры прямо при нем. Медленно. Мужчина нервно постукивает ногой.
— Спасибо за сотрудничество, — Саня убирает деньги. — Теперь слушайте внимательно. После того, как я выйду из комнаты, ждете ровно пять минут. Потом заходите. Он будет в сознании. Что он скажет или сделает — ваши проблемы. Моя работа — оживить. Психотерапия в стоимость не входит.
Возвращается в спальню. Закрывает дверь на защелку. Подходит к трупу, морщится — запах сквозь одеколон бьет в ноздри, лезет прямо в мозг. Кладет руку на плечо.
Процесс пошел. Словно включили насос наоборот — энергия из него перетекает в мертвое тело. Колени подгибаются. Саня стискивает зубы, держится. Минута. Две. Три.
Труп дергается. Хрипит. Открывает глаза.
— Где… где я?
— Дома, — отвечает Саня, отходя к окну. — В своей постели.
— Какого… года?
— Две тысячи двадцать пятого. Вы проспали почти сутки.
Старик пытается сесть, не получается. Поворачивает голову к Сане.
— Они… думали, я умер?
— Думали.
— Сволочи… — в голосе появляется сила. — Где мой телефон? Где, черт возьми, телефон?!
Саня молча указывает на тумбочку. Старик хватает айфон трясущимися руками.
Набирает номер.
— Алло? Михалыч? Да, это я! Нет, сука, не умер! Заткнись и ко мне немедленно! С новыми бланками! Всё к херам меняю! На благотворительность! До копейки!
За дверью топот ног, крики.
— Папа?! ПАПА?!
— Это невозможно!
— Он же был мертв!
Дверь дергают. Колотят.
— Уберите их! — орет старик Сане. — Уберите этих гиен!
— Это не входит в мои обязанности.
— Я заплачу!
— Не интересно.
— Миллион!
— Всего доброго.
Саня направляется к двери. Старик за спиной надрывается в телефон:
— И охрану! Пришли охрану! Они меня убьют! Опять убьют!
Саня отодвигает защелку. В спальню врываются наследники.
— Папочка!
— Отец, как ты?!
— Мы так волновались!
Проходит мимо них к выходу. За спиной — вопль старика:
— ВОН! ВСЕ ВОН! МРАЗИ! МОГИЛЬЩИКИ!
Звук пощечины. Грохот упавшей вазы.
— Ты не имеешь права!
— Это наши деньги!
Саня выходит на лестничную площадку. В лифте — зеркало. Смотрит на свое отражение. Седина в висках стала заметнее. Новые морщины у глаз.
На улице прохладно. Он поднимает воротник.
Идет к метро. Мимо проносится Bentley — наверное, нотариус спешит. Или охрана. Или новые наследники.
В подземном переходе нищий с табличкой «Помогите на лечение». Саня бросает в банку пятитысячную купюру. Нищий изумленно смотрит вслед.
— Эй, мужик! Это ошибка?
Саня не оборачивается. Какая, к черту, разница.
Откат
Однушка в спальном районе. Бибирево, панельная девятиэтажка. Третий этаж.
Саня толкает дверь плечом — замок заедает. Квартира встречает его запахом табака и пыли. Не раздеваясь, проходит в комнату, падает на диван.
Откат накатывает волнами. Сначала озноб — мелкая дрожь, которую не остановить. Потом жар — будто изнутри жгут. Двадцать часов — это уже серьезно.
На журнальном столике — недопитая вчерашняя водка, пепельница с окурками, пульт от телевизора. Саня тянется к бутылке, но руки трясутся так, что он проливает половину мимо стакана.
Телевизор работает без звука. Новости. Пожар где-то. ДТП на МКАДе. Обычный день в Москве.
Саня закрывает глаза. Перед внутренним взором лицо старика в момент воскрешения. Этот первый вдох, когда душа возвращается в тело. Каждый раз одинаковый. Паника, непонимание, злость.
Пытается встать — ноги не держат. Ладно, полежит еще часок. Или два. Или до утра.
Засыпает прямо в куртке, свернувшись на диване. Во сне к нему никто не приходит. Мертвые являются, только когда еще можно что-то изменить.
Утро
Саня просыпается от того, что затекла рука. Пытается пошевелить пальцами — как чужие.
На груди — тяжесть.
Серый кот растянулся вдоль тела: хвост у ног, морда у носа. Желтые глаза смотрят в упор. Усы щекочут.
— Шеф, слезь.
Кот не двигается. Только медленно моргает.
Телефон показывает 11:23. Суббота.
Саня аккуратно сдвигает кота в сторону. Шеф недовольно урчит, но слезает. Идет на кухню, садится у пустой миски. Ждет.
— Да щас, я тока встал. Дай хоть рожу вымою.
Встает, идет в ванную. В зеркале — помятое лицо, щетина, мешки под глазами. Сорок три года, а выглядит на все пятьдесят. Шеф трется о ноги, напоминает о себе.
Холодильник встречает пустотой. Банка просроченного майонеза, полбатона черствого хлеба, пакет молока — открыл, понюхал, вылил в раковину. На нижней полке — последняя пачка кошачьего корма.
— Тебе осталось, мне — нет, — Саня высыпает корм в миску.
Шеф ест медленно. Мейн-кун — десять кило, метр от носа до хвоста. Серая шерсть с голубым отливом блестит даже в тусклом свете кухни. Движется неспешно.
Доел. Вылизал миску до блеска. Пошел в ванную. Саня слышит, как он залезает в свою будку — здоровенный закрытый домик занимает полванной. Скребет там, копает. Наполнитель шуршит, как галька на пляже.
Саня берет с холодильника пятилитровую баклажку, наливает холодненькую водичку в стакан. Пьет. Хорошо… Из ванной — усиленное копание, потом тишина.
БАМ!
Шеф вылетает из ванной, как ракета. Несется через кухню, заносит на повороте, когти скребут по линолеуму. Замирает посреди комнаты, смотрит на Саню дикими круглыми глазами — зрачки как блюдца.
— Че, попустило?
Кот срывается с места, делает круг по квартире — кухня, комната, коридор, снова кухня. На третьем круге запрыгивает на диван, спрыгивает, несется дальше.
— Старый псих…
Саня идет в ванную. В будке — свежие следы деятельности. Надо убрать, а то вонять будет. Берет совок, выгребает комки. Шеф уже успокоился, сидит в дверях, наблюдает.
— Доволен?
Кот медленно моргает. Уходит в комнату, запрыгивает на подоконник. Смотрит на улицу.
Надо в магаз. И корма взять. Шефу только премиум подавай.
Саня натягивает джинсы, свитер. Куртка еще пахнет вчерашним — он морщится, но другой нет.
Шеф провожает до двери, садится в прихожей. Будет ждать. Всегда ждет.
На улице серо. Московский сентябрь бывает разным. Сегодня — грязь, сырость и холод.
Пятерочка
В магазине тепло и людно. Субботнее утро — пенсионеры с тележками, мамаши с детьми, мужики за пивом.
Саня берет корзинку, идет к холодильникам. Телефон звонит — номер знакомый, это через Петровича.
— Да, — Саня прижимает телефон плечом, выбирает между пельменями «Цезарь» и «Сибирские».
— Здравствуйте, это… это по поводу услуги. Петрович дал ваш номер.
Женский голос. Молодой. Испуганный.
— Кто умер? — Саня берет «Сибирские», дешевле.
— Муж. Сегодня ночью.
— От чего?
— Авария. На Кутузовском. Машина всмятку, но тело… тело почти целое.
Саня идет к хлебному. Нюхает батон — вроде свежий.
— Голова?
— Что?
— Бошка целая? Череп не пробит?
— Нет… нет, голова целая. Сотрясение, сказали.
— Что сломано?
— Ребра… три или четыре. Ключица. Рука в двух местах. Но внутренние органы… врач сказал, что целы.
Саня берет батон в нарезке, дороже, но свежее.
— Тело вскрывали?
— Нет! Петрович предупредил меня про вас. Я сразу договорилась в больнице — сказала, что забираю в частную клинику, что вскрытие запрещено по религиозным причинам. Заплатила, они не стали спорить.
— Сколько часов прошло?
— Семь… может, восемь. Я не сразу узнала, полиция долго искала документы…
— Где тело сейчас?
— В Склифе, в отдельной палате. К нему никого не пускали.
— Миллион, — Саня кидает в корзину растворимый кофе. — Наличными. И мне нужен доступ к телу без свидетелей.
— У меня есть деньги. Петрович сказал, вы… вы правда можете?
— Если он еще тут — верну. Буду в Склифе в течение часа, у морга. Деньги с собой.
— Спасибо! Спасибо вам!
Саня вешает трубку. Идет к молочному отделу, хватает первый попавшийся кефир. Добавляет в корзину пачку сигарет, банку тушенки.
На кассе его узнают.
— Сан Саныч, давно не заходили, — улыбается молодая кассирша. — Как здоровье?
— Нормально, — Саня протягивает пятитысячную.
— Ой, у меня сдачи не будет с такой…
— Нин, сдачи не надо. За прошлые разы должен.
Выходит, не дожидаясь ответа. Восемь часов после ДТП — еще можно успеть. Если повезет.
Беха
Саня обходит девятиэтажку, во дворе — его BMW X5. Черная, 2018 года. Не новая, но еще злая. Тонировка по кругу — полный ноль. Номера блатные, три семерки.
Обходит машину. Привычка. Проверяет колеса — давление норм. Приседает, заглядывает под днище — сухо, не течет. Все чисто.
Открывает дверь — из салона валит запах табака и кожи. На торпедо — пачка Winston, зажигалка с гравировкой «Без шума», освежитель воздуха давно сдох. На заднем сиденье — спортивная сумка, всегда готова. Там сменная одежда, аптечка и кое-что еще. На всякий случай.
Бросает пакет с продуктами на пассажирское. Достает из пакета бутылку кефира. Смотрит на дату — вчера истек. Нюхает горлышко.
— Похер.
Пьет. Половину, залпом.
Садится, поправляет зеркало. Ключ в замок, поворот — мотор взревел, 3.0 дизель. Включается музыка — «Сектор Газа», громко. Делает тише, но не выключает.
— Склиф, палата, миллион, — бормочет себе под нос, выруливая со двора.
Двадцать минут по пустым субботним улицам — и он уже на Третьем кольце. Еще пять — и Склиф. Паркуется нагло, прямо у входа.
Достает телефон, пишет СМС: «На месте. Жду у входа».
Закуривает, откидывается на спинку. Достает бутылку кефира, допивает остатки. Морщится — теплый. Бросает пустую на заднее сиденье. В салоне тепло, музыка играет тихо.
За окном мимо идут люди — кто с цветами в главный корпус, кто с опущенной головой от морга. Обычный день. Кого-то спасают, кого-то хоронят.
А кого-то воскрешают. За миллион.
Пустота
Женщина появляется через пять минут. Молодая, лет тридцать. Дорогое пальто, сумочка. Глаза красные, макияж поплыл.
Подходит к машине неуверенно. Саня опускает стекло.
— Это вы?
— Деньги?
Она достает из сумочки пакет. Саня, не выходя из машины, пересчитывает. Все на месте.
— Как его зовут?
— Андрей. Андрей Беляев.
— Где лежит?
— В подвале. Комната 3. Я договорилась с санитаром, он уйдет на перекур.
Саня выходит из машины. Достает из багажника медицинский халат — всегда возит с собой. Накидывает поверх куртки.
— Ждите здесь.
— А если… если не получится?
— Верну деньги.
Идет к служебному входу. Толкает дверь — не заперто. Коридор пустой, пахнет хлоркой и формалином.
Спускается в подвал. Комната 3. На двери табличка «Временное хранение».
Внутри — три каталки. На средней — тело под простыней. Саня подходит, откидывает ткань.
Мужик лет тридцати пяти. Лицо в ссадинах, но череп цел. Грудная клетка деформирована — ребра точно сломаны. Левая рука под неестественным углом.
Саня кладет руку на грудь. Закрывает глаза. Ищет ту самую струну.
Пусто.
Открывает глаза. Снова закрывает. Концентрируется.
Ничего. Абсолютная пустота.
— Твою мать…
Проверяет пульс на шее — разумеется, нет. Холодный труп.
Саня отходит от каталки. Достает телефон, пишет: «Выходите. Нужно поговорить».
Поднимается наверх. Женщина уже стоит у входа, вцепилась в сумочку.
— Ну что? Получилось? Он жив?
— Нет.
— Как нет? Но вы же… Петрович сказал…
— Не могу.
— Что значит не могу? Я не понимаю!
Саня достает из кармана пачку денег. Протягивает женщине.
— Но как же… Может, попробуете еще раз? Я заплачу больше!
— Он ушел. Нет его. Не хочет обратно. Деньги не помогут.
— Не хочет? К нам? Ко мне?
В ее голосе — растерянность, обида, непонимание.
— У него дочка! Маленькая! Три года!
Саня сжимает зубы. Отводит взгляд.
— Так бывает. Простите.
Саня разворачивается, идет к машине. За спиной всхлипы.
— Подождите! А может… может, есть кто-то еще? Кто сможет?
Не оборачивается. Садится в машину, заводит мотор.
В зеркале заднего вида: женщина стоит под фонарем. Убитая горем одинокая фигура с пачкой денег в руках.
Выруливает на дорогу.
Надо домой. Выпить.
