Владимир Леонов

«Я родился в России»

Юрий Бернадский

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Владимир Леонов, 2019

Размышления и впечатления о новосибирском поэте Ю. Бернадском: И мудрость вечную, как ночью синь морозную,

Прольет вселенная на землю в два ковша…

16+

ISBN 978-5-4496-3688-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. «Я родился в России»
2. Предисловие
3. От автора
4. Глава «Я родился в России»
5. Глава «Прогнозам вопреки»
6. Глава «Сквозь времена и облака..»
7. Глава «золотой Иероглиф» Бернадского
8. Глава Лирическая дерзость
9. Глава Поэзия судьбы и пути человека
10. Глава Капелька подлунного мира
11. Глава «Для доблести есть миг и для отваги»
12. Глава «В каждом человеке есть солнце…»
13. Глава «Просто верю…»
14. Глава « Не ради выгоды, славы и призов…»
15. Глава «Поэт счастливой смелости»
16. Глава «В поисках себя не заблудился»
17. Глава «Пусть в тебе нуждаются»
18. Глава «…Польза вечная»
19. Глава «…Шел разговор веселый обо мне»
20. Глава «Веселый призрак знаний и свободы»
21. Глава «Штиль» Бернадского»
22. Глава «Я стал смотреть на мир иначе»
23. Глава «…дар небес, самый желанный»
24. Глава «…Лавры с миртом сочетал»
25. Глава « Веленью сердца следуй смело»
26. Глава. Побеждать, чтобы сберегать…
27. Глава « …к противоречиям жгучая страсть»
28. Глава «Быть с людьми и природой»
29. Глава « Там чудеса…». «Божество из глухомани»
30. Глава» … не верь плохим приметам»
31. Глава «Ларец русской души»
32. Глава «…Как начал он писать!»
33. Глава « …жизни другой… не найти!»
34. Глава « Верность делу и вера в людей»
35. Глава «В рубище поэта облачясь»
36. Глава «Добрые знаки» Бернадского
37. Глава «Верю в себя и иду…»
38. Глава «Быть Одиссеем»
39. Глава «Под сенью звезды путеводной»
40. Глава. Дух родоновского «Мыслителя»
41. Глава «Островки в море стихии»
42. Глава «Где шатер мы разобьем?»
43. Глава «За путеводною мечтою вдохновенно…»
44. Глава «Казус Бернадского». Его двойственность
45. Глава «… одно государство имеем — мир…»
46. Глава « Мне надо, чтоб бурлил поток…»
47. Глава «И мудрость вечную, как ночью синь морозную…»
48. Глава «Россия, без которой нам не жить»
49. Глава «Любви не меркнет свет один»
50. Глава « Те, которыми я приятен»

Предисловие

Косточка разума и воздушная прозрачность души».

Книга В. Леонова «Я родился в России» (Юрий Бернадский)» умная и талантливая. Я читал ее с удовольствием. Густо. Насыщенно. Неотразимая по силе лексического обаяния, восхищает полнотой жизни, буквально бьющей фонтаном. По энергетической емкости, заряженности оптимизмом — сильный мотиватор, особенно для молодежи.

Писатель В. Леонов привносит в мир духовные ценности и лексическую красоту русского слова. Богатый, яркий язык, отлично прописанный художественный мир; текст читается чувствительно тепло. Книга чем — то напоминающая Млечный путь — красивый, узнаваемый и впечатляющий.

Она тихо и ненавязчиво втягивает тебя в поток того, что действительно любишь. Такая книга не обманет. Полное равновесие трех начал: чувства художественности, мыслительности и глубокой содержательности. Книга очень личная и невероятно эмоциональная, наполнена солнцем, жизнью в ее лучших тонах — зеркальное отражение (удвоение) поэтического подвига Ю. Бернадского. Имено ради такой жизни, о которой пишут писатель В. Леонов и поэт Ю. Бернадский, и хочется жить!

Книга В. Леонова выражает собственную авторскую иллюстрацию времени, личный взгляд автора, со многими схолиями и подробностями, на жизнь нашей Родины. Она удивительнейшим образом выражает суть поэзии Ю. Бернадского, это древнее правило: «Куда бы ты ни шел, иди со своей душой».

Доходчивый язык книги, соединенный с повышенной выразительностью и образностью — вот такой он, пластичный и рельефный, эссеистичный язык книги. Он буквально как исповедь народа, этнонима: захватывает, побуждает вслушиваться, читать, переживать, осмысливать — слова здесь как ключи, правильно подобранные, открывающие любую душу…

Книга яркая. Очень эмоциональная. Удивительно сильная по духу и тексту. Трогательная и добрая. Написана с любовью, дышит теплом и очарованием от поэзии Ю. Бернадского, сравниваемый В. Леоновым с солнечным богом Фаэтоном.

После такой книги уже нельзя не влюбиться в творчество Ю. Бернадского, которого я открыла для себе неожиданно, благодаря В. Леонову. А когда прочитала стихи, то уверенно, без сомнений, заняла позицию В. Леонова — Ю. Бернадский это метеор на поэтическом небосклоне России!

Эти строки В. Леонова ошеломляют своей пронзительной запоминающейся метафористичностью. Не удержался, чтобы воспроизвести их буквально, слово в слово:

— «…Можно смело утверждать: тот, кто взял в руки томик стихов Ю. Бернадского, у того навсегда исчез безмятежный свет в глазах, ведь не только все святые, но и сами духи ада, прислужники однажды воцарившего на земле нечистого, разверзшие врата бездны, внемлют царственным звукам поэта, а по его неровным дорогам и оврагам бродят, не смыкая глаз, бешеные волки и циклопы и воют химеры Собора Парижской богоматери.

Будут вечно звучат звуки поэтической лиры Ю. Бернадского, изумляющие всю Русь. Похожие на сон, в котором реальность, идиллия и легенда одновременно… И под солнцем, и под вьюгой, и под снежными бурунами, и когда просветлеет восток, и когда запылает запад… очаровывая, возбуждая любить больше, любить тоньше… в условиях сегодняшней суетности принимающие редкое, сродни космической метелице и звездному водопаду, чудесное, сказочное проявление…».

Этот язык, выражающий творчество В. Леонова и поэтическое дарование Ю. Бернадского — он такой родной, такой русский, раздвигающий все культурное пространство, насыщающий его античными, мифологическими, библейскими, религиозными и историческими ассоциативными архетипами, мифологемами и реальностями; мудрый, дерзский и осторожный, с той самобытной стройностью и смысловой ясностью, и выразительной патриотической ноткой, которая исподволь наполняет читателя чувством гордости за свою Родину, свою нацию, за такое «племя кипящее».

Слог наполняет радостным чувством за Россию, сравниваемую в книге В. Леонова и в стихах Ю. Бернадского с древним топонимом — — «Россия как сказочная, мудрая страна» в которой живет «зрелость с чистыми порывами»,. владеющая таким могучим языком и умеющая мыслить образами и воплощать свои переживания в русском слове, да с такой насыщенностью, будто опрокидвается пьянящий ковщ «правды сущей», которой издревле отличалось и славилось русское слово, как дар Бога. Вот как у Бернадского:

А мне бы жизнь прожить хоть раз

по людски, по совести

Книга В. Леонова о поэте Ю. Бернадском несет высокий гражданский, патриотический и просветительский смысл. Она создает у читателя настрой на оптимизм, добро и милосердие, приобщает к красоте и глубокой содержательности русской словесности. А в наше сложно время нужно уделять особое внимание достойному воспитанию подрастающего поколения: школьников, студентов. От правильной расстановки приоритетов зависит, каким станет будущее нынешной молодежи, а в конечном счете, и будущее страны.

Ю. Бернадский предстает в книге как восхитительный поэт с высокой ноткой самооценки и любви к себе и людям. Своей поэзией сделавший свою жизнь неотделимой от судьбы Родины, такой же как и Ю. Бернадский, всегда бросавшей вызов времени, преодолевающей бедствия, страдания. И еще — из книги Владимир Леонова:

— « Ю. Бернадский идет к вершине и по вершине. Его стихи есть духовно — нравственный ориентир, особенной предпочтительно и приоритетно ориентированный на мировоззрение молодежи. Мир человека в его стихах это не лужа и грязь, а высота полета, манящая и увлекающая. Ты словно бежишь по облакам, а не врастаешь в землю, настолько энергетическая заряженность пронизывает каждое художественное слово поэта…»

Искусство всякое, в том числе и поэзия, всегда срез психологической действительности автора. Ю. Бернадский предстает личностью цельной, целостной, сильным и зрелым, излучающий магию уверенности и счастья, умеющий мечтать, создавать.

Он из тех, кто смело смотрит на мир и может сказать: «Я ЭТО СДЕЛАЛ». Покоряет содержательностью стихов и изяществом словесной формы, целый салют позитивных мыслей и настроений, ярких и красочных, хорошо нормированных слов и увлекательных сюжетов. Можно сравнить с психологическим цунами, подавляющим все страхи и сомнения; самонаводящаяся ракета, которая точно и верно знает цель и не сбивается с курса.

Книга важна для воспитания школьников, в ней высокая духовность и бессмертные ценности мира: любовь, доброта, дружба, сострадание. Главное достоинство будущей книги, и в этом ее самобытность и неподражаемость — это непрерывное очарование и искреннее восхищение поэтическим талантом Ю. Бернадского, ими буквально светятся все страницы от начальной до последней.

Книга В. Леонова — сегодняшний классический образец высококачественной содержательной литературы, без трепа и вульгарщины, в которой так остро нуждаются не только молодежь, но и родители, педагоги, представители власти и политики. Она развивает интерес к родному языку и родной литературе, расширяет понятийный и теминологический корпус лексики, семантики, лингвистики и, вне сомнения, любви к Родине. Она очень светлая и по настоящему добрая и умная- ведь именно такими по сути и содержанию являются стихи Бернадского. И потому вызывают у читателя только жизнерадостный тонус, тонус победителя!

Считаю, что данную книгу В. Леонова — (Юрий Бернадский) — можно смело рекомендовать для чтения и изучения в школах и вузах, рассматривая ее как как компонент духовного саморазвития — пример, образец блистательного творчества Ю. Бернадского, насущного глубокого и мощного поэта современности.

Я желаю В. Леонову и Ю. Бернадскому всех творческих благ, процветания и счастья. Они этого заслужили!

Айзман Р. И., доктор наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, отличник образования, член — корр. РАН, директор НИИ Новосибирского государственного педагогического университета

Отзыв о книге В. Леонова

«Я родился в России» (Ю. Бернадский)»

«Русский стих взахлеб»

Приобщение к самобытному богатству родной речи и родной картине мира начинается с книги. Поэтому в словесной сокровищнице всякой развитой нации существует особый раздел: качественная литература. Произведения этого раздела обязательно годятся и для детей, зачастую они с удовольствием прочитываются и во взрослой аудитории:. Она учит их чувствовать родной язык и видеть мир так, как видят его соотечественники. Талант писателя эссеиста особый: он требует от автора повышенной выразительности и простоты языка, соединённой с показательной смысловой ясностью сюжетной ситуации.

Эти качества в полной мере воплотились в книге современного писателя Владимира Леонова «Я родился в России» (Юрий Бернадский)». Основной сюжет, сам по себе стройный и продуманный, «ветвится» за счёт вставных жанров — мифологических, библейских, исторических. Она — смысловая интеллектуальная глубина и просветительская по широте сюжетов. И обьем листов впечатляющий — более 400 на каждом листе разлиты ум, душевность и страсть. Это труд ума незаурядного

При этом текст построен так, что всякая деталь, всякая подробность повествования с любовной теплотой указывает на масштабность поэзии Ю. Бернадского. А между тем на таких поэтических дарованиях держится тонкий миропорядок, в котором мы оставались людьми вплоть до нынешнего времени. Книга Владимира Леонова напоминает эти реалии, заставляет о них задуматься сегодняшних читателей.

Таким образом, книга Владимира Леонова — это повествование о талантливом и смелом поэте, с ощущением счастья, которым о проникнута вся книга. Книга очень светлая, добрая, как сейчас говорят, «позитивная». А это, между прочим, едва ли не главное достоинство, в особенности литературы о современниках.

Нельзя не отметить абсолютно адресный характер языка, которым пользуется писатель. Она — для молодежи, думающей и растущей, и нуждающейся в примерах для подражания…

В стихих Ю. Бернадского — история страны, ее минувший век, глубь и дали времени и ее современность. Трогательно и ярко выписаны картинки и образы Родины, переданные со светлым эмоциональным накалом и глубокой чистой романтичностью. Так ее видел и понимал юный герой стихов, мальчик Юрий, представляющий Россию как сказочностью страну. Тема преемственности, тема благодарной памяти, воспоминаний, неотъемлемой связи человека с прошлым страны, историческим и культурным, красной нитью проходит через всю повесть.

Читал стихи — а узнал поэта Бернадского как раз от Леонова- и словно носил милую родину в душе. Веет от теплом и искренним очарованием. Нет ни злобы дня, ни словесного блуда, ни риторической назидательности. Вот прямо то, что надо детям и взрослым. В книге что — то от бунинского стиля, проникающего в самые сокровенные состояния души и сердца: размеренное, сдержанное повествование, но эмоционально звенящее и волнующее, живое и почти музыкальное. Точно высказанн В. Леоновым — кто не читал Бернадского, тот не знает поэзии…

Резюмирую сказанное. Поэзия Бернадского Кн является прекрасным образцом столь немногочисленной сегодня и столь необходимой качественной литературы. Она прививает молодежи вкус к родному языку и любовь к Родине, ее подлинным патриотам. Она тяготеет к ряду лучших образцов литературы последних десятилетий

Моё мнение таково: книга Владимира Леонова фантастическом поэте современности Ю. Бернадском имеет право занять своё достойное место и в домашних, и, возможно, даже школьных библиотеках, рядом с книгами самого поэта.

Во всяком случае, юный и взрослый читатель, взяв в руки эту книгу, о своём выборе не пожалеет. По крайней мере, я открыл для себя нового современного поэта Ю. Бернадского, с наслаждением читаю его лирику. И выражаю исключительно щедрую признательность писателю В. Леонову, подарившему мне возможность познакомиться с ярким поэтическим миром Ю. Бернадского

Хочется закончить свой отзыв строками Ю. Бернадского:

Обрести равновесие мне бы,

В чистом поле пройтись по стерне.

И, лицо запрокинувшись в небо,

Позабыться на мига в тишине.

Чтоб под сенью звезды путеводной

Отпустила печаль и недуг…

Полной грудью вбираю холодный

Исцеляющий Родины дух.

Акацатов А. М., преподаватель Новосибирского государственного педагогического университета, председатель Ассоциация учителей и преподавателей-организаторов Новосибирской области

От автора

Искра Божья —

Отечества свет..

(Ю. Бернадский)

Великодушный Читатель, мы впервые свидимся с тобой на страницах этой книги. Я представляю тебя истинным собеседником, человеком думающим и больше всего — добродетельным. Ты же поверь, мысли автора не лгут, слова не обманывают, ибо «О стыд, ты в тягость мне! О Совесть…» (Б. Пастернак).

Мое намерение, с которым предлагается тебе текущее словесное собрание, ты поймешь по мере чтения… На этот случай используем древнее суждение: «Стучите, да откроется вам» — Библ. Прибегнем к мысли Пушкина о том, что приятны те, кто разделяет твои чувства…

Но скажу одно, в книге нет прославления, важности и нравоучения. Она не исчисляет погрешности и пороки, ей неуместно исправлять грубые нравы. Она лишь рекомендует спасительную опеку разума, равно направленная против безнадежной усталости духа и заведомому «принижению» человеческого порыва к знанию.

Она не озарит тебя молниеносным словом и не потрясет силой шекспировского вдохновения. Однако речь идет о деяниях громких, сильных и перспективных, культивирующих идеал личности безустанно деятельный, творческий, «фаустовский»…

Есть единственное, пребывающее в ладу ума и чувств, показать тебе зримый окоем, современного Одиссея, по -мужицки работающего топором, чтобы построить собственный плот — личность, всяким размышляющую и разрабатывающую себя исключительным сюзереном мыслей, идей и дел…

Писал А. Экзюпери: «В основе всякой цивилизации лежит поразительный парадокс: человек уравновешивает могущество толпы». Дополним советом Тибулла: «В одиночестве будь сам себе толпой».

При написании оного малого сочинительства автор не покусился на лесть и ханжество и помнил слова одного речужника: кто желает отдаться морю, тот не должен на реке страшиться слабого волнения…

А тебе, доброжелательному читателю, оставлю мнение древних писателей — если кто презирает малые вещи, тот никогда много разуметь не может… Спроецируем, как «солнечным зайчиком», сияние, которое исходит от легендарного Буаноротти:

— «Сидя под палящим солнцем, мальчик наблюдал, как молодой человек сосредоточенно откалывал куски от большой скальной глыбы.

— Почему ты делаешь это?

— Потому что внутри спрятан ангел, и он хочет выйти наружу», — ответил Микеланджело»…

* * *

Всмотревшись в свою жизнь честно и и непринужденно, я ужаснулся, увидев глубину своего заблуждения. Страх сковал меня! Казалось, невозможным проделать такую работу по переоценке ценностей и познанию себя!…

Вырваться из отупляющей действительности, мира вульгарности, очистить себя от гламурной накипи. Произвести обновление своей «внутренней цивилизации», впитав в себя яркий свет Жизни…:

Два мира есть во мне:

мир Христа и мир Мамоны,

мир Спасителя и мир Сатаны:

как мне вместиться в них». — Мудрость времени.

И вдруг, я почувствовал чье — то невидимое присутствие! Какая -то сила прикоснулась ко мне, и я понял — Возможно все!… раскрыть новый мир мыслей и чувств, передающих и состояние земной завороженности и близко физическому восприятие жизненного самозабвения. Еще в Библии сказано: «Дух веет, где хочет»:

Так же прадеды наши седые

Смерть встречали в лицо.

Чтобы сильные и молодые

Заменили отцов. — Ю. Бернадский.

И, как пушкинский Вальсингам, герой «Пира во время чумы», обрел «неизъяснимые наслажденья» от общения с поэзией Ю. Бернадского, пламенные стихи которого выказывают любовь к жизни, дышат «настоящим», «счастливым днем», не упоминают о скоротечности жизни и освежают светлыми мыслями.

Они повергают душу в сладкие переживания — приходят воспоминания о том молодом, впервые пробудившемся чувстве, о юной красавице, взгляд которой, случайно встреченный тобой, затомил сердце; на них лежит яркий отблеск неувядающей строки Тютчева: «И солнце медлило, прощаясь //С холмом, и замком, и тобой».

Они призывают не экономить на душе и искренности, повышают октановое число кислорода в капиллярах, питающих сердце:

Как лебединая песня дана

Мне эта Вечность… И Женщина эта. — Ю. Бернадский.

* * *

Речь в авторской книге идет о той поэзии, выраженной метафорой «Устремленная ввысь», которая говорить о самом близком: о каждом из нас и о людях, среди которых мы становимся собой, среди которых отстаиваем себя, то сближаясь с людьми, то оставаясь в одиночестве посреди толпы. О поэзии, будто посланной светом дальним, сочетающей в себе всю загадочность звезд:

Найдешь в безбрежном том эфире

С Душою связывающую нить…

Бог есть. Жизнь обладает смыслом

У человека есть Душа. — Ю. Бернадский.

О стихах, проникнутых большой психологической и художественной правдой, когда впечатления от внешнего мира органически слиты в них с твоими душевными ощущениями. С твоей заботой о будущем. С твоим интересом верить и любить, не конструировать абстракции, а выращивать семена на плодородной душевной равнине. Фет словно подсмотрел твои мысли, когда написал:

Снова в сердце ничем не умеришь

До ланит восходящую кровь.

И душою подкупленной веришь,

Что, как мир, бесконечна любовь.

О том поэте, на сердце которого камнем Полифема, колоссальным обременением лежит вся циклопическая нелепость и уродливость нынешней эпохи. Который несет груз этического решения, сумев выразить все насущные вопросы человеческого жития, ибо они и сегодня остро волнуют нашу веру, культуру и государственность. Писал Тютчев: «… Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле»:

Порядочность, верность и вера в людей

Дают мне три точки опоры. — Ю. Бернадский.

Да, внимательный читатель, ты прозрел… чисто русское явление, поднявшее из своего пройденного такой существенный характер, «Мелькартовый столп» современной поэтической России… новосибирский поэт Юрий Бернадский. С жизненной целью простой и ясной: «Чтоб идти за мечтой и не сбиться с пути…» — Ю. Бернадский:

Кто я? Лист на ветру на осине,

Что трепещет с неясною тоской…

Но зачем — то, беспечный РАзиня,

Видно нужен тебе и такой. — Ю. Бернадский

* * *

* * *

Автор приглашает вас в путешествие по реке творческой жизни Бернадского, имеющей непременными три чистых источника: его поэзия не превращает мечту в пытку, а жизнь в святость; свободного черта в повязанного ангела; о насилии вами судьбы мысль ею не владеет: «Твою мечту буду беречь я», — так ответила Планета Маленькому принцу. (Антуан де Сент — Экзюпери.).

Тем самым вместе с поэтикой Ю. Бернадского видеть в жизни новые миры с новыми чудесами красоты, чтобы сказать: «Эта сказка под названием жизнь — у тебя есть „Я“. Вместе мы справимся — для этого будем проводить каждый день без тревоги, трусости и притворства».

Вместе с поэтом будем продираться сквозь дебри действительности, находит себе дорогу среди заросших невежеством тропинок знаний. Взбираться на горные кручи истории, чтобы распознать прошлого пути и рассеять мрак будущего: «Анархии с хаосом мы супротив…» (меткость Бернадского) … При этом соблюдая три жизненных правила; если вы не сделаете шаг вперед — вы не сдвинетесь с места; если вы не спросите -вы не получите ответ; если вы не попробуете — вы не добьетесь цели:

Каждый выбирает по себе

Слово для любви и для молитвы.

Шпагу для дуэли, меч для битвы

Каждый выбирает по себе.

Писал Гомер свою вторую поэму: «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, / Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, / Многих людей города посетил и обычаи видел, / Много и горя терпел на морях, о спасенье заботясь…»

На поэтическом плоту Бернадского, (словесная инверсия мифологемы о «плоте Одиссея») мы пересечем воды жизни и истории, которые не просто никто не пересекал, но которые никто так и не видел… но достаточно очевидно и об этом следует сказать: именно так мы можем понять свою глубинную природу, самих себя — только необычное, несхожее с банальным поэтическое озарение способно дать результат. Тот самый, пушкинский: «Жизнь — вот истинная дама сердца»:

Кому — подвал, кому престол,

Добра не выбрать из двух зол.

Когда по совести — и правда лишь одна. — Ю. Бернадский.

Вслед за поэтом, как за дантовским Вергилием, мы пойдем сквозь этические, философские и исторические интересы, «Воронку дьявола» (образно, из Данте), которые нас окружают, сквозь блеск всего мира красоты и спускаемся в мир современного человеческого существования, который стал для нас непроходимо скучен…:

Ждем красивую жизнь, и дождемся, покуда

Наши души убожество духа разъест. — Ю. Бернадский.

И к удивлению обнаруживаем, что Бернадский поворачивает зрение нашей эпохи: его поэзия, его лирическая полифония»…отзывается неуемным раздольем…», научает нас (многих) видеть сквозь пленку внешних событий — существо бытия, живое и трепетное, однажды обожженное страстным жаром Н. Некрасова: «Когда из мрака заблужденья// Горячим словом убежденья//Я душу падшую извлек…»:

Пусть процветает родовое древо

Одно на всех в заботе и тепле…

Нам говорит, — настало время сева,

Проросшая пшеница на столе. — Ю. Бернадский.

* * *

Проросшая пшеница — традиционное обрядовое дерево, символизирующее вечную жизнь.

* * *

Смею высказать одно ригористское соображение, понимая, что оно вызовет в ком-то дух Фронды, дух сопротивления: в нем поэзии больше, чем во всей отечественной словесности. На этот счет автор статьи обратился за поддержкой к библейской общепризнанной мудрости, вложенной в уста Христа: «Да воздастся каждому по делам его… по вере вашей да будет вам» (от Матф.)

Органический замес, дающий всходы всех желаний и целеполаганий, создан в далекие времена и сегодня актуален, свеж и плодоносит: Творец не железною рукою наводит порядок, но действует любовью и добротой И Сам есть Любовь и Доброта.

Именно в таком свете автор увидел блистательную поэзию Бернадского, постарался четко и ясно изложить свой концепт понимания его поэтического мира, в отличии от Данте не «…сбиваясь с верного пути», а лермонтовском акценте — «свободы для заблуждения» не отдавая:

И не знает Совесть отдыха и сна.

Даже если подлецы кругом и плуты.

Даже если ты — вконец уставший путник.

Не позволит заплутать тебе она. — Ю. Бернадский.

* * *

Истории, легенды и мифы, простота и мудрость крылатых слов вошедшие в авторскую книгу по ассоциации со смыслом стихов, будут невольно захватывать вас, заставят энергичнее включиться в ритмику поэзии Бернадского, формировать высокое эстетическое, этическое и гуманное восприятие поэтического мира Бернадского. Точне, чем Фет, суть его не выразишь:

Я ль несся к бездне полуночной,

Иль сонмы звезд ко мне неслись?

Казалось, будто в длани мощной

Над этой бездной я повис.

Авторские схолии (короткие комментарии) посвящены философским, мифологическим, историческим, географическим, текстологическим вопросам, затронутым Бернадским в поэзии…

Книга полезна и актуальна для всех ценителей русского языка, русской поэзии и русской культуры, она придает яркость и красочность лексике, увеличивает «интеллектуальный мускул», понятийный и терминологический словарь думающего современника, имеющего интерес «побеждать, чтобы восхищать» -протопоп Аввакум.

* * *

Притча. Быть центром внимания!

Спросил мудреца — что делать, если про тебя идут слухи?

— Если про тебя идут слухи, значит, ты — личность, — отвечал мудрый. — Запомни: никогда не осуждают и не завидуют плохому. Завидуют лучшим, обсуждают лучших. Лучше быть центром внимания, имея скандальную репутацию, чем находиться в примитивном стаде осуждающих.

* * *

Автор книги объясняет свое восприятие творчества Бернадского с максимальной ясностью, изложение ненавязчивое, как и сама поэзия, запоминающаяся надолго, — она человеку и миру «дарит стройного пения лад», если применить античную риторику.

Без пиета, как воздух для легких, так и пища для души — поэзия Бернадского. Она — питатель Красоты слова и смысла:

В красоте мироздания слиты конец и начало.

И рожденье звезды и гробница Святого Петра.

Простота мудреца, невозможность достичь идеала.

Притяжение родственных душ у ночного костра. — Ю. Бернадский.

Уверяю тебя, будущего читателя книг Бернадского, ты приобретешь столь замечательное познание в области природы и человека, истории, культуры и языка своего народа, которым говорит само величество Время, что оно причинит тебе величайшее удовольствие:

Забытых ценностей растаптывая крошево,

Ты остановишься на миг, поняв не вдруг,

Что у тебя гораздо больше прошлого

В балансе, чем будущего, друг. — Ю. Бернадский.

Остается только добавит к этому предупреждение человека с «железным намордником»: «Так обманывает нас время под маской пространства». (А. Шопенгауэр).

Рискуя попасть под бульдозер, которым славные мастера — критиканы («бессмертие свиноподобного размножения») укатывать все необычное и несхожее в плотный асфальт (как он вознамерился хвалу себе напрочить!), выскажу маленькую надежду, (и чем жизнь не балует!), что представленное истинному читателю данное сочинение станет для него, пусть и не сегодня, а в дальней перспективе (или — не смеши черта!) настольным, когда придет время поиска знаний и добродетелей (скажете — ну и замахнулся!), чтобы мог он сказать: «А ведь Бернадский — это талантище! Он — это его поэзия, и нет другого Бернадского. Незаменимые есть, неповторимых -нет!»

Глава «Я родился в России»

Я родился в России,

И, видать, неспроста…

«Кто хочет понять поэта, должен вступить в его область», — сказал Гете…

Бернадский стоит в ряду поэтов России нового времени, моральных интерпретаторов целей и смыслов отечественной идеологии и культуры, открывая шлюзы потокам Правды и Красоты:

Мне верните Россию,

Где рябина в окне.

Утром ноги босые

Росы выстудит мне. — Ю. Бернадский.

Через поэзию Бернадского мы чувствуем и русскую землю, и небо, под которым родились и живем. Живой и видимый, всматривается в нас своими всепонимающими глазами и говорит открыто:

Под защитой созвездий

Все живое на Земле.

Мудрость древнюю приемля,

Красотой полна душа…

Пусть Стожары льют на Землю

Счастье людям в два ковша. — Ю. Бернадский.

Его волнует Родина и Согражданин. «Страшные загадки русской души…». Как когда — то волновали Гоголя: « Русь, чего ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Зачем глядишь ты так и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?…»

И потому его поэзия вмещает далекую древность и современность России, все поведение и умонастроение Великого народа: « Ведь он русский: стало быть, ему все под силу, все возможно!»:

В нас оптимизма меньше год от года.

Прогнозам мы не верим ни на грамм.

Мы — прихожане, только без прихода.

Мы веруем, но путь не помним в храм.

  Чего боимся и о чем мечтаем?

  Что радует и сводит нас с ума?…

Нас мучают обманы и невзгоды,

Несбывшихся надежд заели вши… — Ю. Бернадский.

Сильный мастер резкого слова и один из родоначальников современной поэзии совести: «Стыд один. // Культурка, падла,// Не поднять — так низко пала.// А журналы и кино — Все про секс, да про убийство//Из -за денег… -Просто свинство…// Все — про деньги. Просто шиза…».

Наполняет емкость жизни пушкинской страстью, драмой и верой, умением переносит на свои страницы куски бытийного ристалища, как их преподносит жизнь, ничего не смазывая, не причесывая и не сглаживая. Писал Пушкин:

Я тайности свои и небеса отверзу,

Свидения Ума Священного открою.

Я дело стану петь, несведомое прежним!

Ходить превыше звезд влечет меня охота

И облаком нестись, презрев земную низкость. — А. С. Пушкин.

Во имя высшей неизменной правды Бернадский несет в стихах верность «нравам лет и стран» (Буало. «Поэтическое искусство»), точность историческому и сегодняшнему колориту жизни, считает обязательным для себя правилом излагать мысль ясно, правдиво и не тривиально.

В. Маяковский чувствовал это, понимал и говорил: «Не беда, если моя новая вещь хуже старой. Беда, если она на нее похоже»:

А в закоулках духа шоумены

Опять готовят «пищу для души»,

На оба глаза окосев от лжи.

  Средь бела дня Россию обокрали.

И мы же виноваты без вины… — Ю. Бернадский

* * *

Ю. Бернадский не играет театрализованно с судьбой и историей Великого народа:

Властью в правах пораженный,

Горя с лихом хватил…

Обескровленный, веры лишенной,

Как народ победил? — Ю. Бернадский.

Его поэзия — это не душок национализма и прочих фобий — юдо, хачи, мигранто; это не нарочитая сага о том, как «смелый» Юрий постмодернистки «лягнул мертвого льва» — немые языческие капища и погосты России — и провел акт Пражской дефенестрации — препарировал и выбросил на свалку истории всю мощь и величие Родины; это не демоническое, безмерно гипертрофированное милитаристское русское «Я» — таким смертельным ядом пропитана истерия «иноплеменных» (Тютчев наименовал Европу) :

По чужому примеру

Слепо шли в западню.

Принимали на веру,

Словно дети, брехню…

Мы слегка заплутали,

Путь пройдя непрямой.

Из заоблачных далей

Мы вернемся домой. — Ю. Бернадский

Все в точности наоборот. Он ловит потоки сознания всей социальной среды. Поэтический труд Бернадского — это восстание духа, стремление к высоте и полету — «Предельной воли глоток захватить…» (в определении Фета):

Лояльность к власти — общества опора.

Но нам она, как водится, не в масть.

  Завет от Ионна Богослова, —

Что «вавилонская блудница — власть»

В конце концов так низко может пасть. — Ю. Бернадский

И шарится у нищих по карманам

То олигарх, то государь… увы…

Такой досуг, — хоть вешайся на сук.

Он видит в России и безмерно гордое, возвеличенное предками, состояние Славы и Победы, и другое начало — душевное, эмоциональное, отзывчивое

Но верю я, — прозренье рядом.

Мир можно заново открыть.

Окинуть благодарным взглядом.

Не из корысти полюбить. — Ю. Бернадский

Это стихия пробуждения, обжигающая истиной каждое слово. Стихи размышления о судьбе собственной и Родины с желанием понять ее путь и фактор развития: «Мы искали град Китеж — // Светлый рай на земле» — Ю. Бернадский.

Стихия предупреждения, обличения. Порой — гнева и скорби. Но без намека на взращивание жуткой антропофагии: «Новое исходно может быть только насилием или жестокостью». Желание трезво взглянуть на народ и Россию, разобраться в алогичности и запутанности бытия, в невероятной сложности характеров и мировосприятия российского общества:

И пора б оглядеться,

Как и где я живу.

Малой родиной с детства

Ту деревню зову. — Ю. Бернадский.

Подлинно национальный поэт, поэтический патрон, взрывает и переделывает взгляд современника на историю России. Очень подходят к его позиции слова Дантона: «И я также люблю мир, но не мир рабства».

Как любил мир, людей и свободу тот русский поэт, о котором спустя сто пятьдесят лет после гибели написали: «С ним русская литература вошла в мир, как сама Россия вошла с императрицей Екатериной Второй в число великих держав. То европейское сияние, которое, как и русское, исходит от Пушкина, было спроецировано, как лазером. в Европу, от Гоголя до Достоевского, и перед этим новым источником света Европа не могла устоять… его смерть была оплакана как подлинно национальное бедствие и оставила невосполнимую пустоту в русской литературе.»

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —

 И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.

Стихия непоколебимого духа. Известно выражение: «…сам оставался господином своим среди всех оскорблений»:

Дурея от вражды и недоверия,

Сятых не помним, стариков не чтим… Ю. Бернадский

Поэзия национального духа. Поэтическая ракета, летящая строго в мишень — славную историю Отчизны: «…история предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь отечество — Н. М. Карамзин:

С оскалом диким загнанного зверя

Сквозь бурелом столетия летим,

Не обретя достойного пути…

И здесь же поэт обретает силы, до времени спящие внутри:

Страдая от неутолимой жажды,

Отечество не можем разлюбить…

Величие не в силах позабыть…

Но, будучи и сотню раз обманут,

Народный дух очнется ото сна,

Устав терпеть и верить, что настанут

  Когда — нибудь получше времена…

              Расправит плечи древняя страна. — Ю. Бернадский.

Бернадский рожден в стране контрастов, парадоксов и противоречий — России — с ее двумя отталкивающимися полюсами, только в борьбе между собой и находящих смысл существования. Одно начало — этногенетическое пространство с надвременным метафизическим определением «великий русский народ», другое — сама конкретная жизнь этого великого народа, условия народного бытия и частного быта во всех формах мирского, противоречивого. Бернадский — наследник всех этих социальных массивных торосов, и его душевный уклад вибрирует от их натиска:

Что родился в России,

Вам поклон до земли.- Ю. Бернадский

Спектр своих сердечных болевых ощущений автор локализует в следующем видении: «Бернадский отнюдь не юродствует над всем, что видит вокруг себя: как хранитель слова, он раздражена его вульгарностью и пошлостью, как человек с честолюбием — презирает низость, как талант — лесть и обновки внешние для него ничего не значат, но никогда не хотел бы он переменить прошлое, или создать новую историю своей судьбы, «кроме такой, какую ей вручил Творец».

Поэт, чья палитра «знает небо, но проникнута землей», разрушитель духовного бонапартизма века с его всеядным милитаристским безумием. Мудрец и философ, в котором сходятся общие для человека и человечества идеалы земного устройства («вечного мира» на земле), сходятся и в представлениях о человеческом счастье, понятиях о человеческой личности, капитальных принципах Добра и Зла, и о гармонии, земной и художественной:

Счастье…

Неподвластно мудреной оно ворожбе.

Если нет его — не совершается тризна. — Ю. Бернадский

Один, но един, пребывающий в своем душевном створе, который нередко становится для него очистительной купелью, живет мечтой страстной: извечно не маяться и не каяться, видеть в пророчествах судьбы только Любовь чудесную, слезинку милую и белый бархат цветущих по весне всех цветов и деревьев русского Армидина сада:

Разгляжу и на невидимом мосту,

И во тьме твою любовь и красоту.

И во сне и наяву

Я судьбой своей зову

Ту, с которой я не мог не повстречаться. — Ю. Бернадский.

Античный мифологический Харон, мечтающий перевозит душу человека от скверны, равнодушия, к трепетному состраданию и милосердию.

Он не грязнет в суете, рутине и покое. Он всегда делает первый шаг к тому, чтобы быть в настоящем. Она живет в этом настоящем, как ребенок, ничего не пропуская и делая самое важное для себя, людей: «…ибо я един во всем человеческом».

Жизнь для него — не готовый к употреблению продукт. Ее порождают его действия. Он понимает и создает ясную картину миру, возможность для русского человека прикоснуться к знаниям, им выношенным, выстраданным:

Ты, моя обычайная Русь…

Ты до времени будто спала,

В тишине совершая молебен.

Для тебя на земле и на небе

Золотом горят купола. — Ю. Бернадский.

Его стихи передают живой облик страны, которая есть наша общая родина и которая некогда была велика и могущественна до такой степени, что казалось в поднебесной она одна не подвластна судьбе, что вопреки обычному ходу вещей, разрушению и исчезновению, она одна предназначена существовать вечно: « И с иконы глядела // Русь, и верила в нас». — Ю. Бернадский.

Слишком патетично, усмехнется кто — то, — и как бы правда, но… если он не знаком с предположением Достоевского, что выше России может быть только истина:

Дай же, Господи, силу

Нам с тобой устоять.

Из России в Россию

Мы вернемся опять. — Ю. Бернадский.

Он создает «образец» поэзии, как истории судьбы Личности и Родины, связав их единственной нитью — единством духа, всегда морального, столь характерного для личностного мировоззрения Бернадского:

И пусть она сегодня нездорова, —

Нет моды в нас страну в беде бросать…

Пусть лишены достоинства и крова,..

Как бы осененного покровительством российской императрицы: «Нелицемерным сердцам во благо тем рука божия покровительствует» — Екатерина II:

Видим цель. Своим идем путем.

А на их « Резервную систему»

Крепкий кол осиновый найдем. — Ю. Бернадский

* * *

В исследовании сущности «человеческой природы» Ю. Бернадский — воплощение устойчивой поговорки, культового мема — «Ab ovo Ledae incipere», («начинать от яйца (яиц) Леды»), — поэт подробно, буквально со всеми уточнениями и в деталях постигает феномен Творца — душу и дух людской, следуя призыву Марка Аврелия: «Каждое дело исполняй как последнее в своей жизни»: то есть не будь формой без субстанции, бытием без жизни или жизнью, лишенной движения, «несчастьем невских берегов» — (А. С. Пушкин):

Бернадский пишет стихи для людей, которые очень человечны. Для –«…нации мечтателей». Для тех, кто защищают человеческую праведность и хотят быть только на стороне истины и милосердия. Для тех, кто делает жизнь достойной жизни. Он родился под счастливой звездой, и он хочет, чтобы люди также были счастливы:

И когда вам наскучит по свету мотаться

Приходите в мой дом. Приходите в мой дом. — Ю. Бернадский

Он по — пушкински тянется к естественности и простоте, по — гоголевски несет необычную нравственную энергию — «я люблю добро», по –лермонтовски ищет свободу и восхищается ею, по — фетовски — сгорает величием природы, — и все синкретичное, без фальши и лицемерия, без шекспировского «беса каменосердного» все питает в нем голос человеческой силы, человеческой души, влюбленной в жизнь:

Сочный хлеба домашнего запах

И напаренной каши в печи…

Ель во мху на раскидистых лапах,

Вкус смолы, что немного горчит. — Ю. Бернадский.

Бернадский выучивает читателей думать, искать в самих себе воображения, увлекаться грезами души, растить очарование к повседневной жизни. Ее стихи возбуждают горячее сочувствие и милосердие, чуждость происходящему людскому непониманию, равнодушию и мелкому эгоизму

В его сердце живут рядом чувство близости среди людей и непреодолимая жажда родной души, — такой же по — лермонтовски всепонимающей –«…стал я понимать душою беспокойной», — прощающей, близкой поэту своими необыкновенно глубокими чувствами, пленяющейся загадочными, но сильными образами:

Поэзия Ю. Бернадского — это название мира, бесконечного в своей красоте и мудрости, поразительного в своей христианской героике, эмоциональной правдивости… и вечного, потому что Великое Художественное слово не умирает. Этот мир существует вокруг нас, в нас самих. Ведь души наши всегда будут взыскать что — нибудь светлое и священное: «В системе мире нам дан кроткий срок пребывания — жизнь. Дар этот прекрасен и высок» — Аристотель:

Невинные обряды, благие заблуждения, —

Мне дедовский обычай и дорог, и любим.

Мой каждый нерв пропитан приметами с рожденья.

Дух моего народа во мне неистребим. — Ю. Бернадский.

Чарующий ритм стихов, легкость, простота бернадских «штилей» — и скрытый глубинный подтекст. Мир ясных строф и сложных чувств, и рядом «призрак» философии — страсть и любовь как божественный заменитель вечности, душевная обнаженность и откровенность как константа человеческого бытия:

 Каждый выбирает по себе.

Щит и латы. Посох и заплаты.

Меру окончательной расплаты.

Каждый выбирает по себе.

Высокие чувства, духовный и нравственный поиск истины и свободы. Мифоэпическая магия слов и смысла. Абсолют Творца — «питаться в полете, а не сидя на земле». В сущности, ответ на вопрос, а что такое наша жизнь: «Наша жизнь — это то, во что ее превращают наши мысли». — М. Аврелий (Философ. Император Рима):

О многом не прошу — избави от соблазна,

Семью и отчий дом спаси и сохрани. — Ю. Бернадский.

Стихи Бернадского — блестящее явление русской поэзии, вызывающие пушкинское «изумление и восторг», они «вымывают» душу, очищают ее от шелухи впечатлений тревожной действительности, учат производит собственный ум, а не заемный, понимать, «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». Так это сличается с высказыванием И. С. Тургенева (в парафразе): «Бернадский может сказать себе, что он… создал речи, которым не суждено умереть» и утверждением И. Бродского: «Существуем по милости Божьей //вопреки словесам ворожей»:

Имею честь…

Ни в каком не замарался сраме — Ю. Бернадский.

Искренняя и цельная, глубоко и страстно верующая поэтическая личность говорящая о том, что волнует нас, притягивает и отталкивает на протяжении всей жизни:

Не напоказ родной стране служить,

А так, чтобы вольней дышалось людям.

Нас хоть руби на части, — не разлюбим

Россию, без которой нам не жить. — Ю. Бернадский.

Фауст, создавший своего Мефистофеля — свою мечту и волю, свою судьбу и свою долю, сплав силы духа и и энергии, бьющей фонтаном:

Кричу, попасть под санкции рискуя:

Не обретем достоинство, пока

Пока определяем нравственность людскую

По толщину и весу кошелька…

Повадками чужими подменяя

Заветы и традиции отцов. — Ю. Бернадский.

Пример предела совести и свободы человека, сильного и независимого от власти, славы и обстановки, а только и всецело — от внутренней установки: «…Нам дороже …// Верность делу и вера в людей…//Нами движет доверия свет…» — Ю. Бернадский…

Поэзия как род духовного наставничества, путеводителя нашего запутавшегося мышления, имеющего метафизическое значение — путь к сатори, исключительной просветленности, истиной сущности нашего мира без примесей сюрреалистичных и галлюциногенных образов, коими сегодня пытаются заполнить Пустоты нашего сознания: «Поклоняясь доллару, как Мекке, / / Чахнет мир, „экспертами“ ведом». — Ю. Бернадский.

Поэзия как высший миг познания, когда неясное становится очевидным. Так похожее на Океан из «Соляриса» или даже это — разноцветные вспышки из «Космической одиссеи». Так и хочется не обрести спасение от Бога, а «самому достичь вершин горних»:

А надежда — как небо ночное она.

Верь в себя и утихнет тревога.

Тем, кто ищет настойчиво, станет видна,

Как звезда. К новой жизни дорога. — Ю. Бернадский.

Поэзия восхождения. Поэзия перерождения. Очищения от мук сомнений и неверия:

Уже не так и яростно брыкаясь,

Куда идем, думаю с тоской?

От языка родного отрекаясь,

Себя сотрем из памяти…

Идеи нет. Элита измельчала.

В глазах туман, и воля не тверда… — Ю. Бернадский

Это трудная доля и предполагает неистовую волю, потому что:

Судьба обложит матом, как оброком.

Удар держу. Солому не жую.

По — матери ругаясь ненароком

Мать поминаю, но не предаю. — Ю. Бернадский.

Охватывая широкий простор человеческого бытия, в хронометре времени которого, по воле Ю. Бернадского, встречаются образы нынешних событий и их давние прообразы, автору книги хотелось, чтобы твой дух, читатель, просто захватило от открывающегося в стихах поэта вида на смысл и ценность Пути и Судьбы каждого. И помните, помните всегда слова Мефистофеля: «…оставь свои недомогания, свои упреки!» И иногда оглядывайтесь. Вдруг там где то та или тот, кто помнит и ждет:

Нас тянет к тем, кто предан и похож,

И не приемлет гнусность.

Нас тянет к тем, кто ценит жизнь

И в ухо шепчет нам «Держись».

Свою патриотичность, гражданский долг, благочестие поэт берет с Державина и Пушкина, эмоциональность, страстную чувствительность — от Лермонтова, нравственное начало проистекает от Анненкова и Волошина. По психологической достоверности он сопоставим с Тютчевым, Фетом, в любовной лирике — Блоком, описание природы и людей напоминают пейзажи Шишкина и портреты Рембранда:

Пусть в нас добродетели не много,

И от соблазнов каждый нерв гудит…

Но если есть во мне частица Бога,

То, значит, от нее тепло в груди. — Ю. Бернадский

Он — рядом с Пушкиным по благородству и грации выражений, по той же строгости и конкретике очертаний. Он — родня Лермонтову по впечатлительности душевной:

Таков поэт: чуть мысль блеснет,

Как он пером своим прольет

Всю душу: звуком громкой лиры

Чарует свет, и в тишине

Поет, забывшись в райском сне.

Вас, вас! Души его кумиры… — Лермонтов.

Блистательный поэтический удел, вотчина князя слова, дарящего нам чудо и радость понимания мира и России «…великой да сказочной страной» (В. Высоцкий). Безупречная ритмика стихов зажигает «огни усилий» (лат.), победоносно проникает в самые потаенные уголки нашей вдохновительницы, в латинской транскрипции нареченной anima, по — древнерусски доуш, в русском звучании — душа, стихи запоминаются легко и быстро, «кладутся яко печать» в сердцах детских и взрослых, «…ибо в черную глину// Превращает людей небосвод голубой» — О. Хайям:

Мир наш, если приглядеться,

Ладно скроен, прочно сшит…

Пусть порой и не до жиру —

Жизнь не зря дает урок. -Ю. Бернадский.

*   *   *

Каждое стихотворение Бернадского — это законченное выверенное произведение, с понятной структурой, четкой неколебимой идеей Памяти и Уважения, напрочь лишенной обсценной — распутной, безнравственной — лексики (сам себе цензор) и мощно противостоящей «манкуртизму» (сам себе идеолог):

Поверь, непроходимых нет препонов…

Мы ищем свод неписанных законов,

Что создают сообщество Людей…

Решайся, будет весело, дружище!

Поверь в себя и сделай первый шаг. — Ю. Бернадский.

Стало у нас в моде хулить Родину, пренебрежительно отзываться о своей истории и мужестве предков.

И россиянам объясняют,

Что всех их надо — «на ремни».

В Европе воздух загрязняют

Своим дыханьем они. — Ю. бернадский

По сути — уродливое и ужасающее своей вакханалией бесстыдства явление генетической мутации, потеря связи со своими историческими, национальными корнями: «И мерзко — пакостная пошлость // Зубами мир на части рвет» — Ю. Бернадский.

Как «злак земной», «мыслящий тростник», «беспомощное дитя», применяя тютчевскую лексику:

Предателей воронья стая

И мать готова клюнуть в глаз…

Все, что нам дорого, ломают. — Ю. Бернадский.

С «гоголевской слезинкой» в голосе, вопрошает поэт:

А мы? Прощаем подлецов,

Тех, что свободу понимают,

Как право нам плевать в лицо?…

От иностранщины впадая

То в амнезию, то экстаз. — Ю. Бернадский

Люди «манкурты», утратившие память о своем родстве, уважение к славному прошлому, выведенные Чингизом Айтматовым в увлекательном романе «И дольше века длится день»: «Повеление хозяина для манкурта было превыше всего. Для себя же, кроме еды и обносков, чтобы только не замерзнуть в степи, он ничего не требовал…» — Ч. Айтматов:

И вновь Иуды ринулись в вожди…

И рвутся узы близких отношений,

Как после многочисленных измен…

Все победил хватательный рефлекс… — Ю. Бернадский.

На историко — нравственном, философском уровне, для Бернадского эти люди равнозначны людоедам, каннибалам, утоляющим только свое поганое ненасытное чрево и принципиально не познающих:

Память вечная герою,

что в бою огнем прошит…

Был в аду… и там, однако,

Он пощады не просил…

Что постиг и что он понял,

Опален войны костром…

Поднимал страну… И поднял. — Ю. Бернадский.

И понимает поэт, что они не одиноки и не вдовцы, что во множестве они: « им легионы» — библ. И что его просьбу — «То, что живы мы сегодня, //Помяни его добром» — они не услышат, ибо «свет они называют тьмой». (из Библ.). Размножаются, как плесень, которая до времени не видна, плетет свои сети изначально в глубине шаткой душе молодости:

И скалить зубы «конь в пальто»,

Которому не стыдно

С презреньем о родной стороне

Злословить не стыдно. — Ю. Бернадский.

Свою патологию ненависти, ущербность ума (синоним -«зомби») они проявляют агрессивно, публично, авторитарно — считают Россию по аналогии с едким европейским цинизмом «вошью в навозе», оправдывая глумление над историческим великолепным наследием страны: «…словом, шизо» (из Бернадского):

В речах запутанных у существа бесполого

Все — трескотня одна, как будто дрелью в голову,

Слова пустые, как холодное дупло. — Ю. Бернадский

С «манкуртами» поэту не по пути: «Любовь к отечеству микстурами не лечится» — восклицает Бернадский.

Он и его герои, и реальные и созданные авторским воображением, ведут с ними борьбу, растирают в крошево и удаляют с лика России, как нездоровый гнилой прыщ:

Зарубками, как деды, по — простому

Путь отмечаю, чтобы не заплутать…

Чтобы любовь к отеческому дому,

Как завещанье, детям передать. — Ю. Бернадский.

И не просто восклицание, а с в убеждением «в тайне русского загадочного духа», в самостоятельности и жизнестойкости России, разворачиваются строки:

Заразу этой вши тифозной

Здоровье нации сметет.

И верю, что не очень поздно,

Выздоровление придет. — Ю. Бернадский.

И борьбу с «нищетой духа» и «смутой в умах», когда «душит темное начало» Бернадский видит, опираясь не ненависть, а взяв в помощники веру и призвав любовь. Он против девиза «на войне, как на войне», «оправдывая собственные страхи» (Бернадский):

Что нами Родина любима,

Мы доказали много раз.

Надежда в нас неистребима

И вечен прочности запас.

Пускай предатели в экстазе

Торопятся сдаваться в плен.

А чудо в том, что раз за разом,

Мы поднимаемся с колен. — Ю. Бернадский

Через пелену гнусно — извращенных суждений о исторической немощи России, виден характер подлинного славянофила, неистового защитника России в силу генетических, природных своих начал, «чистокровное порождение России»:

И брешут эксперты с бесстыдством,

Мякиной прельщая умы.

А после глядят с любопытством,

Ка долго продержимся мы. — Ю. Бернадский

Поэт Бернадский вызревал в недрах гордой Отчизны. В нем имеет явление необычный мировоззренческий опыт, собранный смыслом всей отечественной истории: «иррациональный патриотизм» Достоевского, «иррациональная вера» Тютчева, «иррациональная русская теплота» Толстого. У поэта это выражено метафорой «Прозренье»:

Когда казалось, — жизнь остановилась, —

Ни целей, ни дорог:

Хватило сил принять судьбы немилость

И Времени урок…

Соединив разрозненные звенья,

Пойму, что мир не плох…

И сокращение страданий-

Единственный к спасенью курс. — Ю. Бернадский.

В своих стихотворениях Бернадский выступает защитником идеи Величия и Благородства России. Знающим, что все испытания, которым подвергает она свою «таинственную судьбу» на протяжении тысячелетней истории, непременно решаются только в пользу его Отчизны:

И не грозит стране сиротство.

В любой проявится беде

Величие и благородство,

Без пафоса, простых людей…

Пусть отдано на поруганье,

Оболгано родное все…

Но к мерзости непривыканье

Нас от забвенья спасет. — Ю. Бернадский

Поэзия живая, зримая как художественная картина, плоскость, покрытая выразительными сюжетами и образами, объединённых единым художественным замыслом. Инсталляция нового поэтического стиля — «бернадский штиль»:

Как прожить без Расеи,

Где погост за селом?

Где веси и семьи,

Все — единым узлом. — Ю. Бернадский.

Стихи Ю. Бернадского сквозным продуманным мотивом реконструируют мифическую функцию позднейшей традиции русского фольклора увязывать защиту единой и неделимой сокровищницы человека — веры и души — с внешним оберегом, росссийской государственностью. Такое явление в современной поэзии редкое, похожее на идиллию, семантически увязываемую с легендой о неожиданном цветении папортника, близкое лингвинистически к «живой воде» в русских сказках.

В этом — похожесть поэзии Ю. Бернадского на высокие оды воспевателя мощи государственности М. Г. Державина и «запечатанность», «слитность» с духом А. С. Пушкина, вечевым непримирителем к уродцам терситам, злобой и площадной руганью исступленно, как в баснях Пильпая, хулящих Российскую империю.

У Пушкина: «…и ненавидите вы нас…// За то ли//Что на развалинах пылающей Москвы// Мы не признали наглой воли// Того, под кем дрожали вы?».

И — в строках Ю. Бернадского:

Одна, но чуткая душа

Мня ведет, судьбу верша.

И сердце верное

одна стучится в груди.

Пусть даже рвусь куда — то вдаль,

Одна — о Родине печаль… — Ю. Бернадский.

Сила стихов Бернадского — это сила подлинности, сила достоверности, сила души, которая, как у Радищева, «страданиями человеческими уязвлена стала», с полной верой сердца в бытие Бога и бессмертие души: «Все великое ходит по земле голубиными шагами…» (Из Ницше), то есть сердечной верой…

Поэзия бьет у него из всех недр духа, зачастую его собственная воля подчинена «поэтическому бунту», не совладевает с ним и оттого перед нами — вся глубина бернадской аполлонийской радости от самого факта Жизни: «Я от счастья пою…// Есть оно, или нет…» — Ю. Бернадский.

Стихи воодушевления, в них пульсирует, сверкает, искрится жизнь, долгая одиссея человека. В словах Л. Толстого это звучит так: «…у человеческой личности есть как бы своя душевная мелодия, которую каждый из нас носит повсюду с собой».

Стихийные формы Вселенной наполняются замечательным балансом между контрастными оттенками небесного и земного, за счет чего создается ощущение равновесия, активным продуманным предложением «Читай нас…», от которого нельзя отказаться тому, кто хочет достигать внутренней гармонии, — о ней, вплоть до рокового выстрела в грудь, мечтал М. Лермонтов:

Я тайный замысел ласкал,

Терпел, томился и страдал.

Он был похож на ветер ясный…

Поэзия поведения. Поэзия обстоятельств: «Между прошлым и будущим связь. // Переплавленный в знание опыт» (Бернадский). «Докуменальная» поэзия, поэзия не «лгунья» — в ней много гражданских стихотворений, отражающих всю тяжесть от страшных геополитических потрясений 1993 — 2000 гг., когда «делал клистер рассудку Голливуд» и «Россию тащили вверх… за ребро крюком» (Бернадский):

…нам несут «дары» данайцы — демократы.

И с совестью своей мы вновь ведем бои.

В пустые черепа стучать — не достучаться.

и честный человек в своей стране — изгой… — Ю. Бернадский

Они сыграли практически ту же роль в головокружительном переломе ума поколения Бернадского, какую сыграли каторга для Достоевского и крушения дела его жизни для Сперанского…

Стихи как обновление души («цивилизации» человека) заключенной в клети отупляющей действительности, обвитой жестким «змеем золотым» и избитой в кровь батогами лицемерия, что «близ него мне всегда казалось, что я слышу серный запах и в голубых глазах его я вижу синеватое пламя подземного мира» (фраза немца Вигеля о русском патриоте Чаадаеве); ответ на гламурное масштабирование современных «геростратов и иудов искариотов», — «бесы, что к казне близки, // Страну кромсают на куски»» (в гневном определении Бернадского).

Тени прошлого, «эстетика дерьма» (по Бернадскому), но вездесущи, всемогущи и всесильны. Они вокруг нас. Они бесцеремонно врываются в личный духовный мир. Используя власть, криминал, «черный нал», обман, насилие, шантаж, отбирают последнее, что есть у человека — Надежду: «И трижды Невского изгнал // Бунтующий народ» (Бернадский). Они крушат жизнь, разрушают память, стыд и совесть. Стремятся к одному: «… умножить потребление: // Бери от жизни все, и именно сейчас!» (Бернадский):

Мы к Родине глухи — о чем бы не просила.

Нет духа побороть к вину и блуду страсть…

Врагов как будто нет, а явный вред в избытке.

За чтобы ни взялись — все делаем не так.

Ни чести, ни стыда — реклама и агитки.

И хаос в голове. И на болоте флаг. — Ю. Бернадский.

Стихи — эстетическая и духовная квинтэссенция «погоне за выгодой», безудержному материализму: «На земле весь род людской // Чтит один кумир священный. // Он царит над всей Вселенной. // Тот кумир — телец златой» — «Фауст» — слова беса Мефистофиля.

«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Библ. Откр.).

Отсюда — и пастернаковская горечь на устах Бернадского:

…И искушает нас богатством вражья сила —

Не праведно нажить, а как бы где украсть…

Живем не для души, а чтобы от пуза есть. — Ю. Бернадский.

Но… взрывается бунинская звенящая струна, побуждающая произнести великое требование: «Не для пьяной потребы // Образ древней старины» (Ю. Бернадский). Вся интенсивность и острота ее такова, что Бернадский предстает поэтом напряженным, динамичным, «дерзким»: «Я не отдам страну // ромашко -васильковую // Ораве алчущих бессовестных жлобов…».

Он не отдыхает от Бога, он совершает требу, возжигает бунт вдруг во всех пределах России, требуя «страшное» от «оравы алчущих бессовестных жлобов… впавших в предательство и срам» (Бернадский) — дать Волю, Справедливость и Свободу гражданам, вручить им солидную идейную основу, глубокую, личную, как равным, возвеличивающую статус и вес нации и «…по заслугам воздающую //Подонкам и ворам» (Бернадский)…

Все это сравнимо со знаменитой впоследствии «Запиской о древней и новой России» Карамзина и имеет следствием развитие гражданского мужества М. Горького: «Основная задача… одна и та же: внушать бедным холопам, что для них — нет счастья на земле, оно уготовано для них на небесах, и что каторжный труд на чужого дядю — дело богоугодное»:

Стыда бы нам занять, а не идей.

Страну, что вечной славой покрыта,

Спасут не зарубежные кредиты,

А вера и терпение людей… — Ю. Бернадский.

Вне сомнений, если зайти за кадр истории… представить встречу Наполеона и Александра I, во время которой со своей обычной проницательностью император Франции тотчас выделил из толпы придворных Сперанского, удостоил личной аудиенции, подарил ему золотую табакерку с собственным портретом и даже спросил в шутку Александра «не угодно ли вам, государь, обменять своего секретаря на какое-нибудь германское королевство?», то безошибочно можно утверждать — будь там Бернадский, именно он и был бы отмечен…:

Мы — граждане, но словно без гражданства,

Стране, похоже, дела нет до нас:

И наша жизнь — как будто партизанство… — Ю. Бернадский.

Яркий прожектор современной российской поэзии, поэт, моралист далеко не одинокий (как некогда в истории Радищев), авторитет которого является бесспорным даже в глазах передовых литераторов. Главный жрец духовной чистоты, поставивший сердце на предел: «Мой каждый нерв пропитан приметами с рожденья. // Дух моего народа во мне неистребим» (Бернадский). Со стихами, воплощающим нравственный завет Тютчева:

Велика, знать, о Русь, твое значение!

Мужайся, стой, крепись и одолей.

Смотритель «старого маяка», исторической славы России. Знающий точно, она одна такая страна — Россия: «Русский — тот, кто любить Россию и служит ей» — Петр I.

Как прожить без Расеи,

Где погост за селом?

Где веси и семьи,

Все — единым узлом. — Ю. Бернадский.

Необходимо выделить в стихах Бернадского тот идейный каркас, который отнюдь не личен, а выражает зависимость от характерных комплексов нашей эпохи, интеллектуальных эгоцентристских веяний времени, религиозных и светских тенденций.

Примета этой зависимости — романтическая тема состязания «сильной личности» с законами и обычаями мира, до тошноты замазанными разглагольствования по поводу «идейного тупика», — «Задурили сознанье народу — Прежде, мол, несвободным он жил» (Бернадский) — понятая через ницшеанский код «Одиссея», то есть — вопреки всему, «прогнозам вопреки» (Бернадский) — метафоре, высвечивающей авторский дух индивидуальности:

Россию топором как только ни тесали

Чужие и свои. Да видно — не с руки.

Нас двадцать лет назад со всех счетов списали.

Да вот жива страна, прогнозам вопреки. — Ю. Бернадский..

Поэтическая декламация — многосюжетность, ассоциативность, связь прошлого и настоящего, густая эмоциональная окраска. Поэзия выдает объективный социальный паспорт, отражение переломного состояния, сдвига социальной жизни. Она взрывает «канонизированное сословие», максимально приближенное к власти и казне, основное свойство которого благовидный обман и правдоподобная ложь; они «разлагающей порчей» (определение Бернадского) накрывают Отчизну:

Мы к Родине глухи — о чем бы не просила.

Нет духа побороть к вину и блуду страсть.

И искушает нас богатством вражья сила —

Не праведно нажить, а как бы где украсть…

Остался только шаг, чтоб стать на четвереньки.

Живем не для души, а чтоб от пуза есть…

Стремимся к одному — умножить потребленье:

Бери от жизни все и именно сейчас. — Ю. Бернадский.

От стихов Бернадского кровь бунтует как от укуса тарантула и пьянит голову, как от лучшего вина из папского подвала «…А сыплет щедро, и ему еще прибавляется — Царь Соломон. Притчи:

Терпеть и верить — доля наша,

Радея о родной стороне. — Ю. Бернадский

Поэтический подвиг Бернадского олицетворяется с нравственным детонатором времени, в его стихах — искренняя исповедь души, благодарность родителям, согражданам и Отчизне. Будто Вергилий, по преданию установивший близ Везувия особую статую, сдерживавшую активность вулкана, поэзия Бернадского останавливает мутные потоки анархии с хаосом на пути «Локомотива по имени «Россия»:

Ну что за жизнь без солнца? — Безнадега.

Как нам с тобой без Родины — не жизнь…

И мы бессмертны, видит Бог, покуда

Себя в потомках наших узнаем. — Ю. Бернадский

В стихах Бернадского, равно как и в бессмертном творении Гомера «Илиада», есть все, чего хочешь знать и понять, и нет ничего из нашей жизни, что бы не отразилось в таком глубоком поэтическом совершенстве. Он не стесняется перенимать от жизни то, что ему неизвестно было самому.

Круг интересов и приложения творческих сил обширное, от античной культуры до православной русской, от истории первобытной архаики до оценки оппозиции «полезно — вредно», современного противостояния двух идеологических течений, некогда воцарившихся в умах ледяными сомнениями: «Россия — Запад» — Петра I и максимы Карамзина — «Россия не Запад!»:

Вопрос о власти — ключевой,

Хоть всякий имеет довод свой…

Кому — почет, кому — позор…

Во вред единству всей страны

 Любые способы годны — Ю. Бернадский

Поэзия, не только удовлетворяющая наш ум ясностью своих суждений и выводов, но и проникающая в наше сердце, говорящая ему, она возбуждает страсть, поражает воображение: «Чародеи заговаривают змей, пауков, скорпионов и др. животных или болезни, а сочинители речей заговаривают и укрощают судей, депутатов и народную массу»

Платон -Эвтидем.

Темы, поднимаемые в стихах Бернадского, подобны бездне, где гаснет все, где «…мозг — «как динамит за миг до взрыва», и подобно свету, где все искрится и меняет цвет, несут свежесть летнего дождя, прохладного и очищающего — вместе компилированные удачно и слажено есть продолжение метаморфоз такого существа, как «Я»: «И вечность на тебя в упор глядит…// Предела нет возможностям твоим. // Проснись! // Веленью сердца следуй смело» — Бернадский.

Разум наш, он будто из темницы выходит, когда соприкасается с текстом стихов поэта — и мы в силах понять, что происходит с миром и самим разумом, ведь наш разум есть часть неумолимого движения материи и неуловимого замысла природы, воспеваемого Бернадским:

Чтоб крест нести — одна спина.

И честь одна. И жизнь одна.

И слово данное не взять уже назад.

Один по жизни тащим воз… -Ю. Бернадский.

Свои поэтические установления Бернадский берет с «портика Соломонова», мудреца, передавшего нам, что «Господа должно искать в простоте сердца» — (Соломон. Притчи.)». «В простоте сердца» — это очень важный момент для Бернадского. Он ищет и находит Бога в простоте своего сердца, и потому его стихи легко и ясно открываются каждому человеку: «Поскольку Бога есть частица // В Душе…// И не бесцельна жизнь»

Перед тобой — некая высшая формула поэтического жанра, когда твои чувства двигаются, играют и сверкают, будто наслаждаясь своей живучестью, а если продолжить мифологему «живых ощущений, то надо сказать «…я, как первый житель рая»; когда при чтении стихов тебя охватывает чувство, близкое состоянию Фета: хочется броситься с седьмого этажа вниз головой с непоколебимой в верой в то, что ты воспаришь по воздуху: «Неугомонная порода. // Нам было много дано…// Мечта любого вертопраха — // Шагнуть за грань, за край земли» — Ю. Бернадский.

* * *

Изыскано и изящно, подобно бриллиантовому фейерверку, взлетают к небу поэтические мысли, как яркие искры, они на мгновение осветят небесные сферы, придав им сказочный вид, наполнив мелодичностью стройных голосов, а затем уйдут в вечную землю, будоража сердце и волнуя воображение непостижимостью своих изгибов. Впечатление, равное по силе строкам Тютчева: «…ветреная Геба, // Кормя Зевесова орла, // Громокипящий кубок с неба, // Смеясь, на землю пролила».

Дуновение вечного проносится в стихах Бернадского, поистине неизъяснимое, только на подсознательном, биологическом, улавливаемое. Это как бы Потоки грядущего. Дух русских поэтов покоится, быть может, на их позднем потомке, на нашем современнике, Бернадском:

Зарубками, как деды, по — простому

Путь отмечаю, чтобы не заплутать…

Чтоб любовь к отеческому дому,

Как завещанье, детям передать. — Ю. Бернадский.

При том в стихах чувствуется сосредоточенность, какая-то национальная гордость, какая-то приподнятость мыслей, — в аргументации, цели и стиле духовных сентенций: она — унаследованная, ибо Бернадский принадлежит к великому «сосново — березому роду», у которого темперамент есть природная данность, характер — всегда завоевание и достижение и который предполагает свободу, совесть и родину:

Невинные обряды, благие заблуждения, —

Мне дедовский обычай и дорог, и любим.

Мой каждый нерв пропитан приметами с рожденья.

Дух моего народа во мне неистребим. — Ю. Бернадский.

Глава «Прогнозам вопреки»

Магистральный сюжет своей поэзии Бернадский выразил понятием «Прогнозам вопреки», даря нам — вновь, как в Эдеме, — тайну чуда, которого заслуживает лишь вера — та вера которую мы по своему желанию и по своему разуму лишились на перегоне веков. Веру, создавшую невообразимую землю — Россию и невероятный «сосново — березовый род» (определение Бернадского):

Здесь дышалось легко мне и пелось,

Здесь я духом окреп и возрос,

Маршируя из юности в зрелость

По аллеям из лип и берез.

Здесь меня в колыбели качала

Мать моя. И меж сосен берет

В стороне этой где — то начало

Мой сосново — березовый род. — Ю. Бернадский.

Мы, знающие Платона и Эмпедокла что же, благодаря этому знанию, лучше понимаем Мировую судьбу, ее истинный смысл? Ее бессмысленные жертвы, глупости, черствования! Или будущее человека пусто, темно, и человек старится под бременем познания и сомнения, что они иссушили его ум?:

А голос совести затих.

И мыслям о душе нет места.

Все планы — о деньгах одних… — Ю. Бернадский.

Мы вроде понимаем, что на долю человеческого разума выпала необычная судьба: он словно в крепости, его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой — вопросы нашего бытия, телесного и духовного:

В божественность всего, что есть вокруг,

Сомнения мешают нам поверить.

Реален мир, что видим и упруг,

Который можно как — нибудь измерить. — Ю. Бернадский

И в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят все его возможности. В такой разлад разум попадает не по своей вине, ибо — и это весьма древняя, извечная истина практической мудрости — «всякое деле о двух концах» — признания дисгармоничности бытия и духа? А может — «Всё будет, как угодно Богу»?, ибо… Он приходит и уходит, когда хочет…

Возможно, пыталась ответить на эти вопросы поэтесса Т. Снежина, жизнь которой трагический оборвалась такой молодой:

Нам в жизни так бывает больно,

 Израненной душой стремимся к небесам,

 Ища спасенья там.

И можно быть судьбой довольным,

Но так и не понять, что есть ты на земле,

 Отдавшись в небеса.

Наш взгляд на мир остановился. Застыл. Мы достигли (согласились) считать, что сначала появилась Вселенная, потом Жизнь на одной из ее мельчайших частиц, а потом — разумные существа, сиречь мы с вами. Такое состояние природы мы полагаем вечным, а себя венцом творения или завершением (плодом) этого процесса. Нам кажется, так случилось и так завершилось создание материи, биосферы, нашего физического мира…:

Кто мы? Где мы сейчас? Что пытаемся делать?

Как мы тут оказались? Что будет потом?

И насколько нуждается бренное тело

В архаичном прообразе — Духе святом? — Ю. Бернадский

Но… задаемся вопросом: почему Христос выбрал себе в ученики простых людей — рыбаков, мытарей, дервишей — «Немудрое мира», (апостол Павел), а не взял богачей, философов, не взял фарисеев?…Повисает вопрос в воздухе, равно как и молчание Иисуса на вопрос Пилата о том, что такое истина?:

Небо с каждым из нас говорит… но услышать

Нам, увы, недосуг… до поры… до звонка…

Большей части из нас — не до этих вопросов,

Даже пусть гарантирован «точный» ответ. — Ю. Бернадский.

Зачем вслед за «проводником» Вергилием, предсказавшим появление загадочного младенца, предвестника нового «золотого века», следуем кругами познаний, идем «сквозь чащу исканий, сомнений» (из Данте), несем баснословно тяжелую (а кажется нам — нежную!) ношу иллюзий? Отчаянье, блаж, откровенье? В «тенях платоновских», задыхаясь, как в пустыне или тумане, ищем свой единственный образ, свой чистый идеал: «Сбросить разом бы все наносное // В суматохе бессмысленных дней…» — Ю. Бернадский.

Фактически не верим в Мечту, поскольку не верим Мечте! Без которой и вне которой наша жизнь превращается в пустое существование, лишенное смысла и цели, опустошенной… и хочется жить, но страшно — утраты, потери оплакиваем кровью… — и так одиноко…:

«И как скупец, копивший клад за кладом,

Когда приблизится пора утрат,

Скорбит и плачет по былым отрадам» — Данте.

Разоблачая своеобразный интерес нашего «бескорыстия», приведем язвительное замечание Ларошфука (отчасти переиначенное по смыслу): «Мы скорее поступимся своим мнением, нежели пожертвуем своим состоянием»:

Но как не сбиться с курса, отступая,

Когда удача, бестолочь слепая,

К тем благосклонна часто, кто падлей?! — Ю. Бернадский

А может быть в нашем познании много гордыни и самомнения? И мы не чувствуем (или не хотим чувствовать!), как по венам нашим и сквозь нас равнодушное Время «водой из Лета» течет в бесконечность… и снова обратно. И нам не избежать Дороги, ведущей нас по следу: «Вселенной силы через нас транзитом // из Прошлого в грядущее прошли» — Ю. Бернадский.

Именно поэтому бунтует Бернадский, как некогда — Ницше, подхлестнувший «клячу» человеческой истории жестким бичом — «кодом Одиссея»: «Перестань беспокоиться, думай, дыши и твори» — Бернадский.

Именно поэтому Бернадский создал поэтический перл — «Прогнозам вопреки», — и пусть он не несет силу и славу римского «Rex», богов Юпитера или Минервы, но в общемировоззренческое настроение великого народа входит, — используя вымысел того же Ницше, — национальным и деятельным, сильным, слишком национальным идентификатором — «Я родился в России…».

Ясно ощущаемая патетика поэзии, выражение духовности как глубоко внутреннего состояния делают ее воплощением национального русского мирочувствования: « Святость общего дела- // Сокровенный наказ» — Ю. Бернадский.

* * *

С точки зрения человеческих знаний, тривиального, этого не должно было быть: ни России, ни русского человека. Но стало достоверным, ни с чем не сообразуясь, в разрез логики исторических процессов. Понять, объяснить данный феномен только миром знаний, притязаниями рациональной идеологии, невозможно. Реальность этих событий предсказать никто не смог, ни один мудрец не мог придумать, в них можно было только верить. И это правда. Потому что этого «не могло быть».

По все симптомам — человеческим, языческим, православным, светским — с точки зрения мирской логики — это невероятное, но обернувшееся для человечества Славой и Победой, превзошедшим человеческие мерки понимания. Как обернулся спасением человечеству Крест Иисуса — орудие самой позорной, самой стыдной казни в Римской империи. Казни на кресте, казни для рабов.

«Я не знаю, но верю» — ключ к ответу, аксиологический корень поэтического выражения «Прогнозам вопреки»:

Россию топором как только ни тесали.

Чужие и свои. Да видно — не с руки.

Нас двадцать лет назад со всех счетов списали.

Да вот жива страна, прогнозам вопреки. — Ю. Бернадский.

Выражение, далеко не локальное, не суверенное, не принадлежность только художественного вкуса или эстетического изыска, когда следует ограничиться объяснительной функцией, отказавшись от функции исследования, понимания.

Оно шире и глубже, продукт идейный, с претензией на национальное идеологическое, ибо несет в себе опасный для хулителей Отчизны взрыв, взрыв справедливости: « Россию тащим вверх, но снова почему — то // Не к звездам на крыле, а за ребро крюком» — Ю. Бернадский.

Поразительно напоминающее лучистый хвост раннехристианской кометы — К. Тертуллина, выразившего концепцию Троицы и создавшего легендарную максиму, первый мем христианства, взорвавший языческий мир немыслимыми представлениями о Творце, человеке и мире: «Это несомненно, ибо иное невозможно» (Credo quia absurdum est). Эта фраза станет понятней современному человеку, если ее перевести так: «Я верую, ибо невозможно», «Верую, ибо чудесно». И усилить чары ее воздействия на ум и чувства, если приложить второй мем К. Тертуллиана, ставший аксиомой человеческой души: человек как «золотой малек золотой рыбы» («золотая рыба» — это Иисус, авт.).

Оно не только подчеркивает выразительность образа поэта Ю. Бернадского, христианина вникающего (Christianus sapiens) но и выражает сущность его творения — отдавать, «…что хотел сберечь в себе, сделав собою…»:

Страдая от неутолимой жажды,

Отечество не можем разлюбить…

Величие не в силах позабыть. — Ю. Бернадский.

Глава «Сквозь времена и облака..»

Бернадский — поэт и философ поднимает человека над бездумным проживанием — «без доблести, без подвигов, без славы», из ведомого превращает в ведущего, из поденщика на родной пашне — в казначея собственной судьбы, из немоты извлекает живость и беса, и божества. Отторгает его от ошибочных или мнимых ценностей, ориентиров и жизненных отношений, навязываемых тотально извне, в которых человек сначала выставляется на посмешище, а потом его ведут, как немытую овцу, на убой:

Довелось нам блуждать в лихолетье

Среди смуты и неразберихи… -Ю. Бернадский.

«Умный, умный как свет», Бернадский создает для человека концепт жизнестойкости — он в том, чтобы целиком опираться на самого себя, свой эстетический и этический анклав — и лишь в этом у Бернадского проявляется истинная свобода: «…освободиться от лишнего и впустить желаемое».

Делать самого себя, из галерного раба превратиться в Тезея, от повязанного ангела — стать свободным Фаэтоном, вдохнуть ярость Пигмалиона в статую Галатеи и оживить ее — тем самым обретать свою сущность на протяжении всей жизни, выводя ее из «вавилонского пленения» — предпочтения жить,»«как заведено в мире», не подлинно, приносить в жертву флеру благополучия свою онтологическую тоску» по раю:

Так о чем небеса мне толкуют?

Ручеек что за песню поет?…

Глухари на поляне токуют,

Трубный голос журавль подает. — Ю. Бернадский.

У Бернадского, как и у Пушкина и Лермонтова, свобода без душевного покоя и воли мало что стоит, для него человеческое существование — это бытие ума и души, безусловный духовный и нравственный фетиш, трансцедентный феномен, входящий в пантеон русской (российской) словесности «Сквозь времена и облака…»

Бернадский не «подсаживает» себя на собственный малогабаритный пьедестал «небесного гения», преображенного из «земных низин», Ответ нашел краткий, но сакральный, философский, содержательный: «Мы наполним красотой Мир, // как лампу в миллион свечей накалом».

Юрий бережет свою судьбу, относится к ней как сильный человек и стойкий философ, принимая земную жизнь как данную необходимость, наполненную заповедным божественным мотивом — «…мыслить и страдать», понимая под «страданием» не мифическое, инфернальное, «печаль и грусть и утешительный обман», а живое и видимое — чувства и страсть, как вечный шанс на обновление мысли и души:

Сбросить разом бы все наносное

В суматохе бессмысленных дней. — Ю. Бернадский.

У Бернадского свой орнитологический символ — его душа поистине как птица бьется в груди, балансируя на «кончике счастья». Испепеляюще — дионисический, буквально оргазматический приворот всех ангелов и бесов — служа у Христа и при нем, он не противится покровительству владыке ада Вельзевулу, а демон Люцифер ходит едва ли не в его другах.

И возникает порой алогичное ощущение, что исчезнувший в библейской смуте жемчуг из короны светозарного демона (Люцифера) и есть сам Бернадский, возвращенный явным и видимым из кругов колдовских, осененных печатями загадок и тайн — равный кандидат на трон и плаху, царскую диадему и остров Святой Елены:

Льдом была до вершины покрыта

Наша к Солнцу крутая гора. — Ю. Бернадский

Православный, ценящий истинное: «Церковь знала то, что знал Давид: музыка славит Бога. Стих способен славить Его в той же мере, и даже лучше, чем вся архитектура и убранство Церкви; это её наилучшее украшение».

Ему удается находить в этой древнейшей теме все новые повороты, коллизии, краски, образы, глубоко лирично и философично, и в фольклорной стилизации, и в романтических балладах….

Сладкоголосый Арлекино, Ходатай к Аполлону за все классы и чины, изумляющий почитателей прелестью лиры своей, ибо в евангельской простоте его поэтических лексем изысканный сплав душевности и нежности, потрясающий читателей самобытностью ума первого разбора, превращающий время и жизнь в локальные феномены, у врат которых он, Бернадский, на постое ключником, как апостол Петр у входа в рай.

Воинствующий монах Добра и Любви, не пускающий в свой душевной затвор, поэтическую келью земных пороков и недомоганий. Бунтующий Прометей, объявивший гордую вражду скверне, ненасытному аспиду ханжейской святости и лицемерия, подтачивающему издревле совесть гражданина, как некогда эти черви разрушили древо Ирода:

А для правды в прессе — пробка и тромбы.

Нас смывает шквал плохих новостей.

И в невидимой войне рвутся бомбы,

И в клочки разносит души людей. — Ю. Бернадский.

Он не застегнут в редингтон священника на все пуговицы и крючки, не живет аскетизмом православного клира, из- под кафтана Бернадского выглядывают бесенята, а потому его поэзия приобрела подлинное обаяние и восхищение»«меж детей ничтожных мира» — (Достоевский).

Заметное место в сочинениях Бернадского занимают поэтические размышления о высоком и вечном. К понятиям этим поэт относится деликатно, осторожно. Тема Добра и Зла, морального и нравственного выбора — «от праведной жизни иль блуда,//Но жизнь — есть великое чудо» — отличается еще и поистине прожигающим эмоциональным накалом.

Читая стихи Бернадского, не перестаешь удивляться богатейшей россыпи его поэтической фантазии, бьющей огненным фонтаном, вобравшей в себя немыслимое, неисполняемое, несовершаемое. Поэт смешивает небо и землю, сакральное и мирское, витает в космических эмпириях, а может в то же мгновение уподобить проходящее как «осенний бриз бодрит слегка.» Для передачи любого состояния эмоций и природы у нее всегда палитра своих, не заемных слов и красок — « Нам с тобой земля мала, // И любая даль мала. // Не скучна и нескончаема дорога»

Образы переживаний, настроений у Бернадского импрессионистичны, магнетизируют и находятся иной раз на зыбкой грани, в маревой окрасе яви и волшебства, очень точно, впрочем, выделяя у поэта мистическую способность улавливать и локализовать мельчайшие вибрации души, сюрреалистическую способность тонко видеть и мудро произносить:

Чтоб крест нести — одна спина.

И честь одна. И жизнь одна… Ю. Бернадский.

Глава «золотой Иероглиф» Бернадского

В стихах Бернадского переплелись мотивы античных мифов и ветхозаветные сюжеты, в них звучат легенды Средневековья, пульсируют идеи эпохи Возрождения и мысли античных философов. Бернадский отыскивает в этом историческом безмерном океане те житейские вещи, ту силу светлого мирочувствования, которого люди ищут в вере и любви.

Он создает и делает это триумфально, ярко, захватывая капитально всесилье Добра, пришедшее из древнего, далекого: «…домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». Еще древние подметили, что порою полезно принадлежать другим, дабы другие принадлежали тебе. Некая старуха-провидица, согласно легенде, сказала римскому императору Адриану: «…иногда складывай с себя сан».

Яркая образность и лаконичность изложения, приближение художественного мира подчас к языку и обычаям того времени, придают стилистике Бернадского привкус вечного — живая античность, сочная мифологическая и библейская колоритность смотрят на нас первозданной свежестью. Чувство времени и пространство. Связь эпох и смыслов. Источник вдохновения и добра. Так и хочется пить из этого родника — мудрой поэзии Бернадского:

Солнцем, словно волшебством. заворожен.

Встречу первые лучи на заре.

Будто мостик сквозь века переброшен…

Вс в округе от росы серебро. — Ю. Бернадский.

Есть в арсенале Бернадского стихи — молитвы, искреннее обращение к Богу, они тревожат душу, увлекают неистовой бунтующей силой, пленяющей сознание, обжигающей сердца — ведь поэте выражает в них наше высокое время, такое красивое и одновременно трагическое, время искушений и заблуждений. Выражает наше желание и наше стремление разобраться в первопричине полярности мира, замешанной на библейских, евангельских мотивах:

Бьющая ниагарским водопадом поэтическая удаль Бернадского, приправленная лексической терминологией, экстренно выплескивается протеиновым густым афористическим каскадом: «От мудреца — по заветному слову…//с каждой снежинки — особый узор…// И гонит нас ветер, как в море волну».

Вот он, как Фаэтон, хочет, «Чтобы когда -то дивное сияние // Воскресло впредь». А то, как Эней «Преодолевает новую ввысь».

В его стихах жеманятся и ласкаются фольклорные образы — « Мухомор… у знахарей и у шаманов // Был в чести и в почете всегда», в круговой поруке бунтующие санкюлоты — образы «другов своих», выскользнул лик романтической грусти — «…Молодильных яблок в Тридевятом царстве // Бабушке родимой наберу чуток», выглянул густой русский дух — в образе одическом, мадригальном «Я родился в России». Все эти оттенки бытия как будто с флейты Аполлона снимает Бернадский, разбавляя их звуками свирели своей поэтической.

И виден за текстом «Бог есть душа» подстрочный кадр, воплощенный богатым воображением читателя: образ «адской силы», тенью Каина идущий вслед истории человека: мятежность и непримиримость — это мильтоновский Сатана; знающий и мудрый — байроновский Люцифер; прекрасный, соблазнительный и коварный — чем не герой Виньи из поэмы «Элоа»; по мощи отрицания — гетевский Мефистофель.

И возникает ощущение, что Люцифер с дьявольским хохотом разбрасывает искры надежд, которые он берет из мученического костра человека, и как «дикий каннибал», в антропофагической ярости их топчет. Он как иудейский Ирод присовокупляет «отрубание головы Иоанна» к страданиям людским:

Сам себя в измене,

Душ, замученных в геенне,

Слышу голоса. — Ю. Бернадский.

Для убедительности, приведем монолог Мефистофеля, греховодника и безбожника, святопорицателя, дерзновенного непослушника, нечестивца и злонамеренника, ненавидевшего и проклинавшего весь человеческий род: «Ох горемыка я и служба моя горькая, просто иногда хочется вернуться в свою адскую мастерскую и навсегда забыть вас, людей. Вечно вы недовольны, вечно вам чего — то не хватает! И почему не жить просто, без суеты, без выдумок в виде смысла, ценностей, добра и красоты. Сами себе строите препятствия, а потом призываете нас, чертей, вам помочь. А перед этим, конечно, промоете нам все до одной косточки».

Отсюда, на взгляд владыки ада, сообщество людей представляет собой ярмарку человеческого тщеславия, торжество самомнения и человеческих амбиций, где простым и подлинным мыслям и делам нет места; эгоисты, которых снедает ненасытная жажда наслаждений и почестей.

Вот как свидетельствует история: «Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния…» а Бакунин — «Монах воинствующей церкви революции, он бродил по свету, проповедуя отрицание христианства, приближение страшного суда над этим феодальным и буржуазным миром…», — писал Герцен.

Поэтическое самовыражение как самый дорогой витаминный мотив Бернадского, «золотой Иероглиф» на пергаменте душевного полотна:

Помнишь, как водили мы хороводы

На лугу в густой траве у реки…

И катились времена, словно воды… -Ю. Бернадский.

Поэт выжигает стихи, уподобляясь богу Гефесту, выковавшему на огне под кузнечными мехами невидимую цепь, в которую, как в ловушку, попала Афродита. Яркие, чеканные образы, отлитые в строках, приобретают поистине колоритный брендовый аромат, невидимым потоком устремляющийся в людские сердца и, чаруя их смелостью и дерзостью Девкалеона, мифического героя, спасающего людей, — «Кто веры не утратил» — после Потопа (по греческой легенде, в 1530 г. до н.э., через девять дней после Потопа Девкалеон причалил ковчег к горе Парнас и спас всех жителей Фтии в Фессалии).

Слова Бернадского, c оттенком дерзости, встряхивают нас интенсивностью художественных и интеллектуальных впечатлений и побуждают к чтению и мысли, чтобы «сердцу высказать себя»:

Стой. Замри и почувствуй Мгновенье.

Проворонил?… А Время не ждет. — Ю. Бернадский.

Стихотворения Бернадского — яркое отражение пережитого поэтом: в минувшем, летах пронесшихся, в настоящем отрадном. Этот ясный памятник прелестных состояний Бернадского по-детски мил и любезен, отмечен знаками судьбы. Его дух здесь цветет молодостью, задором, пахнет счастьем, органически связан с внешним миром, создает, как у Лермонтова, «в уме своем… мир иной и образов иных существованье»:

И как будто колесо покатилось, —

Давних образов прошла череда.

Память словно ото сна пробудилась.

А казалось, что уже — не следа. — Ю. Бернадский

Кажется, что Бернадскому мир наш земной тесен, порывы его и горячие чувства рвут ноши обманов, симуляций и безразличия, перед нами Аталнт, держащий на своих плечах свод преждевременного нравственного разрушения… когда жизненная цель всего лишь».. наесться до пуза…»

В этих стихах, конечно, много героического настроения, но в их основе лежат безусловно искренние огорчения поэта, что хрестоматийный лик Христа покрылся уродливыми трещинами, как свидетельство несомненного духовного разлада в нашей действительности, вызревания измельченных мыслей и измученных душ, отказавшихся от своих вдохновений, живущих без веры, с презрением и равнодушием и называющих себя лермонтовскими «жертвами жребия земного» — «ты дал мне жизнь, но счастья не дал!..» М. Ю. Лермонтов.

Стихи Бернадского — это трепетная и тонкая эллиническая мысль, ее современная вариация, когда Эол приютил во время странствий Одиссея, а при расставании подарил ему благоприятный ветер зефир и также мех из кожи девятигодовалого быка, в котором были зашиты остальные ветры благодати.

В Древней Греции делали «Эоловые арфы» в честь Бога ветра Эола — музыкальные инструменты, издающие различные звуки благодаря энергии ветра.

А древнегреческая богиня лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства Геката передала Бернадскому в дар свой «божественный факел», которому поэт уподобил «рождение восхода» во всей палитре «космической», обескураживающей сознание метафористичности: «Встану Солнцу поклониться, родному…//Как и во поле любой колосок».

Как будто пролилась многоголосица безумного «дьявольского восторга», так изумительно однажды воспетого испанцем Гарсия Лорка.

Красоту, «как лампу в миллион свечей накалом» Бернадский принял от Тютчева, а чудо любви «А мы — рука в руке» приходит от фетовского «В моей руке — какое чудо! — Твоя рука,// И на траве два изумруда — Два светляка».

Поэтическое слово Бернадского, словно кантовское априористическое, самоочевидное, есть безбрежная грозная стихия, оберегающая границы человеческой души от Зла — «И только светлые мечты // Наполнят душу нам!». Русская стихия мощно плещется в слове Бернадского. Для него лик России — в Своеобразной самости, в ее Непохожести ни на кого:

Здесь сходятся земли и неба край.

Такое чудо разве что приснится… — Ю. Бернадский.

Никто не знает своей судьбы. Но главное — надо знать и помнить, что мы — православные, что Россия — великая страна, коль Бог ей посылает таких поэтов, обладающих сильным, ритмически выдержанным, победительным русским словом, и при том — проникновенным, трогательным и задушевным:

Без всяких контекстов и двойственностей, со всей прямотой указов римских императоров, можно утверждать: Бернадский — сильный гармоничный поэт России. В ее стихах нет ничего случайного. Своим творчеством она выражает наше высокое время — время поисков нравственных маячков:

А мир — это лишь отраженье души.

Все, что отдаешь, обратно

Вернется к тебе многократно… — Ю. Бернадский.

Он, образно, воплощение изящества формы и смысла русской поэзии. Стихи плотные, сжатые, и одновременно в них — все и обо всем, их сила проникновения в сердца людей неотразима и победоносна, стихи «физически» ощутимы: «Шагаем, отбросив сомненья».

Стихи подкупают — содержательностью, искренностью и верой, просветительской смысловой образностью. В них воочию, наглядно видишь буквально эпические, развернутые широко картины русской действительности…

Как чистые переливы лесного ручейка, как глоток свежего прохладного воздуха в раскаленной пустыне, как молитва о том, что солнце вечно и непрерывно — встреча со словом Бернадского. Его слово подливает «масло в лампадку жизни»:

Пусть даже и жизнь быстротечна.

Лишь только движенье вечно. — Бернадский.

Каждая фраза — радиоактивно значимая, биомасса афористичности. Блистательный образец Певца жизни, любви и светлой эмоциональности, подтверждающей канон бессмертия

Бернадский — поэт с уникальным и неповторимым ощущением Мироздания. Во всех его сочинениях — это расщепленное мгновение, как под лупой, свет юпитеров, детонированных магнием или острой молнией. Это — приступ нервного фермента от величественности природы, благости перед ее силой, бьющей огненной лавиной из далеких необозримых недр. Это расцвет, природа в зелени и цветах. Это правило Ю. Цезаря: «Великие начинания даже не надо обдумывать, их надо чувствовать».

Он передает читателям прелестную способность деликатно и тонко понимать человека и природу, в их пифагорской ясности и простоте: « Не гоняйтесь за счастьем: оно всегда находится в тебе»:

Он — против суесловия и славословия, которых французский философ Сартр обозначил — «Другие — это ад». Против пороков, одеваемых на скользких золотых паркетах нашего века в приличие и благоверность. Против того, чтобы наша жизнь была похожа на хижину, построенную на обломках того позолоченного дворца, которого мы называем «Идеал»…

Неограниченное субъективное дерзание, основной замес в натуре Лермонтова, роднит Бернадского с великим поэтом России. Но если могучий дух классика растерял свои упования, томясь в «пустынной жажде дела», и «казнит» свое постылое бессмертие, то поэтический штиль Бернадского насыщен гуманистическим содержанием, позитивным настроем:

И с рожденья во мне кровь отцова

Так по кругу и бежит, горяча — Ю. Бернадский.

Сама органическая общность мира и стиха у Бернадского связаны в единое целое, что создает эффект древнего фантома: «Человек есть сумма Мира, сокращенный конспект его Величия»

Глава Лирическая дерзость

Лирическая дерзость» — очень точное определение основной доминанты киевской поэзии. И никак иначе, именно так: через все творчество Бернадского проходит одна «паганинская нота», звонкая не стихающая струна — напряженная, динамичная, «дерзкая». Это — рядом с А. Блоком: «Любить есть действие — не состояние».

Густота стиха у поэта достигается вязким, сильным напором чувств, который открывает шлюзы языка, нарастающие и затихающие звуковые сцепления и сопоставления. Сформулируем так: из определенного ритма слов Бернадского проглядывает определенная область музыки (и пример тому, более ста песен на стихи..):

Как по желобу лечу,

Сквозь года, — ледовому…

В сотый раз с утра хочу

Все начать по — новому. — Ю. Бернадский.

Целостная концепция бытия, ставшая основой мировосприятия Бернадского, привела к формированию единой лирической системы (развертывание мысли и наличие сюжетной ситуации, смысловые потенции широкого контекста, соединение полярных субстанций типа: снег–огонь), все элементы которой находятся между собой в хронотопе структурно–семантических отношений, вбирающих семантику вещей и сознания, преходящего и сущего, вещного и вечного

Блок утверждал: «Всякое стихотворение — покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из–за них существует стихотворение».

Эти «слова — острия», отшлифованные проницательным, по-сивилльски, внутренним оком Бернадского, рассыпаны бриллиантами смысловых коннотаций (дополнений -авт.) внутри каждого текста, как носители устойчивых семантических и стилистических функций, создавая тем самым превосходное ощущение поэтического лада стихов — буквы, духа и чувств:

Красота — это древнее с небом и солнцем родство…

И знакомого голоса милой моей волшебство. — Ю. Бернадский.

Эта единая структура обусловлена эмоционально–субъективным авторским замыслом и отражает целостную концепцию миропонимания, идею пути, духовного развития, сложившуюся в творчестве Бернадского. Этот автогенез динамичен, он диалектичен, движется во времени, в своем движении образуя, по–моему мнению, судьбу поэта, напоминающую звездный интерьер…

Эту авторскую, бернадскую доктрину можно отослать к бальмонтовским образам: «Я — для всех и ничей», и В. Иванова:

«Бурно ринулась Менада,

Словно лань,

Словно лань…».

Жизнь — единственная книга, все страницы которой полны содержания и смысла, постоянное метание между грехом и святостью, и «Сокращение страданий — // Единственный к спасенью путь» (Бернадский).

И потому все окружающее воспринимается поэтом как антитеза, живое и в этом качестве им репрезентируются позитивные, «божественные» человеческие образы:

Блуждаю ли во сне дорожкой Млечной,

Кружась впотьмах космической пурги…

Но вспомню вдруг, как делал я беспечно

В далеком детстве первые шаги. — Ю. Бернадский.

По К. Бальмонту, в его «Скрижалях» образ — две воли, управляющих миром: божественная и дьявольская. Дух лирического героя «сатану поет и славит», но, «изведав низость», «насытившись позором», вновь обращается к Богу:

«Снова верит в чью–то близость,

Ищет света тусклым взором».

Всплывают рядом образы Ф. Сологуба, в которых жизнь превращается в ведьмовской шабаш, которые «…визжат, кружась гурьбой. Над шумною рекой качает черт качели мохнатою рукой»; образ брюсовского «Жреца» — символа высшей силы, управляющей миром, чуждой людским горестям, не «внемлющей мольбам» и надменно царящей над «бедственной вселенной» («далекий Сириус, холодный и немой»), становясь причиной катастроф в судьбах людей и государств. Эти наглядные представления Бернадский ассоциирует с «сукинами детьми… ратью прожигателей, мотов и жуликов», которым «на пользу война»:

Рать прожигателей и мотов

Страну кромсают, как ножом…

Но, уверен Бернадский:

Заразу этой вши тифозной

Здоровье нации сметет.

И верю, что не очень поздно

Выздоровление придет.

Происходит слияние внешнего и внутреннего планов бытия. Поэтические образы Бернадского семантически двуплановые, двунаправленные. Они характеризуют, с одной стороны, объект, внешний мир, с другой — воспринимающее его лирическое сознание. Когда Бернадский пишет: « Сжигаем сноп солому и зиму прогоняем…» читатель с очевидной ясностью переживает эту конкретную пластическую картину.

Четкость вообразительного ока достигается вкраплением в структуру образа субъективной модальности поэта, которые одухотворяют образ, делают его аксиологически значимым: « Сквозь времени и облака // Уйдем вдвоем… за горизонт» и т. д.

Учился Бернадский у Мандельштама передавать свои эмоции через вещные и природные образы — «живую плоть» мира, калейдоскоп картин, сменяющих друг друга. В лирике бернадского вещные детали, так называемые «сенсорные» образы помогают реконструировать картину переживания, «материализовать» эмоцию:

Даже если в безвременье вдруг пропадем,

Пребывая в одиночестве.

В Тридевятое царство дорогу найдем,

Кривду с нечистью вычистим… — Ю. Бернадский.

В статье «О природе слова» Мандельштам, стремясь найти тот стержень, на котором держится русская литература, приходит к выводу, что именно русский язык, вобравший в себя «самобытную тайну эллинистического мировоззрения», стал основой русской культуры.

Поэт пишет: «Эллинизм — это сознательное окружение человека утварью вместо безразличных предметов, превращение этих предметов в утварь, очеловечение окружающего мира, согревание его тончайшим телеологическим теплом…»

И вот у Бернадского — уже намёк на пьесу Еврипида «Вакханки», где обезумевшие женщины разорвали македонского царя Архелая: «…Рвал заговор страну на части, // Перерасти в пожар грозя…». Или — поэтическая инверсия греческого мифа о любви Психеи: «Черты земые бретает // Воздушный образ твой».

Подобно французским «проклятым поэтам» Бодлеру и Малларме, Бернадский поражает нас непредвиденными, порой загадочными сочетаниями образов и понятий, создавая импрессионистический «эффект разоблачения»:

Жизнь — азартная игра.

Глупостью приправлена.

А на кону — моя с утра

Голова поставлена. — Ю. Бернадский

Таким образом, на философско–эстетическом острие поэзию Бернадского объединяют мотивы радости и любви, жизни и смерти, здесь возникает первопричина осмысления поэтом своей самобытности, сопоставления своего творческого метода как с традиционной классической архаикой, как с романтической традицией, так и с социальной лирикой:

В дому тепло, а на душе морозно.

Как медный грош, сожму печаль в горсти…

Прости меня, родимая, что поздно

Шепчу: «Спасибо, мама. И -прости» — Ю. Бернадский

Стихотворения структурированы и в свободной композиции, и по принципу антитезы, отражающей Бернадского идею двойственности, и по полифоническому принципу: разные тексты выступают в ней как компоненты единого смыслового полилога, отражающего мозаичную картину мира:

Обратно в реку отпускаю рыбу,

Как будто самому себе грехи. — Ю. Бернадский.

Главная тема поэтического творчества Ю. Бернадского — поклонение красоте. Она славит ее, молит о ней и восторгается ею, несет сознательное даровитое чувство красоты, способность «по узенькой пятке» дорисовать весь образ:

Будто бабочек крылья — на личике детском ресницы,

и в распахнутых настеж наивных глазах -красота. — Ю. Бернадский.

Глава Поэзия судьбы и пути человека

Кредо Бернадского, его аксиологический поэтический стержень: «Поэту дорога только природа и человек». Это — его гармония, его жизненный и поэтический максимализм. Именно в этой сфере он создает ценности, которые, на мой взгляд, будут пламенеть вечно, как божественная благость» И которые будут неисчерпаемы, словно данаидовы круги, ибо «когда солнце и луна померкнут, и звезды потеряют блеск свой» (предостережение пророка Илия)

Как эллинский мудрец, он весь погружена вовнутрь, в глубину, в самоё себя. Туда, где ценности скрытые, глубокие и тем самым истинные — нет иллюзий, то есть чувств, ослепленность которыми, и порождает марево действительности, обман: «Ласкает утренний прилив // Наш замок на песке».

Поэте не признает полуправду или приятную имитацию правды, этот усыпляющий наркотик, этот успокаивающий туман действительности, «опиум Новалиса».

«Боже, и это она про нас?» — спросит кто-то. «Да», — кивнет устало Боже».

Поэт Бернадский — это Ахилл и Ясон, Адам и Иов, Соломон и Христос, Данте и Леонардо. Но все цельно и органично подчинено одной тайне — Судьбе и Пути Человека. Его бесконечным исканиям, взлетам и падениям, за которыми угадывается одно великое стремление. Подчинено — вечной трагедии Человека, трагедии человеческой души, распятой между небом и землей. Блужданиям во тьме в поисках света. Мелеагр, чья жизнь зависит от горящего полена.

Это гимн величию Человека и это все — Юрий Бернадский.

У Бернадского все получается, хоть тему и образность она берёт порой весьма непростую. Здесь и общая человеческая история, и вторым слоем — воспоминания автора, и вопросы веры, покаяния и молитвы за человека. И превращение жизни в «даму» своего сердца. И архаичные желания — держаться за все хорошее:

И с каждым годом все родней

Мне звонкий голос твой. -Ю. Бернадский.

Его произведения не лишены поэтической барельефности и готической монументальности. Автору не только важно в череде стихотворных сочинений создать целое, структурно и содержательно синкретичное, слитное, но и, последовательно, поступательно поднимаясь по ступенькам литературной лестницы, выстроив свою картину сущего, доказать, аргументировать, что она имеет право на существование.

Внутри поэтических рассуждений Бернадский создаёт систему смысловых оппозиций, выстраивает семантические ряды, развивая их и смыслово, и интонационно. Из–за этого в лексических оборотах одновременно живут гармонично, по законам поэтического времени, несколько философских и христианских мыслительных пластов, плавно и логически дополняющих и обогащающих друг друга:

Жар — птица — как память о чуде,

Уронит ли плат расписной…

И словно пророчество будет

Перо красоты неземной…

И станут бессмертными люди…

И ты будешь рядом со мной… — Ю. Бернадский

Для Бернадского сила человека в прощении, в полете духа, а не в том, чтобы найти вину и неправоту или создать свод возмездия Немезиды, под которым нередко агонизирует душа, словно Зевс, придавленный стоглавым Пифоном. Он знает, что важнее веры нет ничего. И ее убедительность впечатляет, он словно кованой палицей Геракла вбивает в душу корпус надежных, устойчивых моральных перлов — выступая своего рода пантократором солнечных мироощущений:

И с надрывом блюет перепуганный мир

От сценариев прошлого…

Косяками и толпами рвутся в эфир

Предсказатели прошлого. — Ю. Бернадский.

Его стихи гибкие, эластичные, в меру нарративны, но при этом насыщены образностью, создающей пульсирующую чувствительность, как полет цветной бабочки по весне. А главное, что в строках живёт «Божественное предназначение», и осеняет их подлинной, не заёмной силой. И всё это, повторюсь, в рамках чудодейственной эстетики русского классицизма, ставшего авангардом поэтического таланта Юрия Бернадского. И пусть Бернадский — поэт проявляется во множестве личин, но ходит он только в одном облике — в категорически ригористской позиции Достоевского, утверждавшего, что ничего не стоят наши познания, если они причина одной слезинки ребенка:

И не грозит стране сиротство.

И в любой проявится беде

Величие и благородство,

Без пафоса, простых людей. — Ю. Бернадский.

Графически и зрительно четкий образ этот хорошо подчеркивает сакральную ценность поэтического дара Бернадского, аллегорически выведенный издавна: «Великий изощренный поработитель человечества — Ум — играет свой шедевр на судьбах слепого стада…»

Образ цветистый, живописный, четкий. И, вроде, краткий сюжет, всего — лишь «капля масла с лампадки Психеи», но какой матерый кусок нашего существования отколот — содрогание по телу проходит, словно апокалипсические молнии пронзили, будто «небо по жилам протекло».

Жесткая конструкция мыслительных процессов, ее предельная консервативная форма, выстроенная на иерархизации, подчинении принципам и правилам, для Бернадского универсальный социум, где можно быть одновременно глубоко лиричным и философичным, и пребывать в неге фольклорной стилизации, и в романтических мечтаниях: «И обернется ночь с утра // Волнующим уроком». Почти два столетия назад об этом написал русский классик И. Тургенев: «Когда на земле переведутся Дон-Жуаны, закройте книгу истории, ее будет неинтересно читать»:

Пустопорожних ожиданий

И разочарований груз

Снимем с плеч без оправданий…

И сокращение страданий —

Единственный к спасенью курс. — Ю. Бернадский.

Своей поэтической строчкой Бернадский легко передает аромат любой эпохи, любой вещи. Как бы подтверждая, что его таланту под силу всякая стихия — одушевленная и застывшая, живая и камнем–валуном придавленная –« Устал я… Привал. Передышка…// И в сердце не пламя — ледышка».

Здесь ему помогает обостренный художественный вкус, чутье новизны, способность в хорошо знакомом видеть необычайное и неиссякаемый кладезь феерического воображения, исполинской фантазии. В сообществе таких верных слуг, он смело выгоняет сор из неприхотливой жизненной избы, превращает его в жемчуг с блистательным перламутром. Здесь ему подвластен тот особый талант, и состояние души, и нечасто встречающаяся способность взрослого человека быть ребенком со скатившейся с глаз «милой слезинкой»:

Мерцал костер, последний до снегов.

И путники уставшие не спали.

В тумане словно лики проплывали

Языческих богов. — Ю. Бернадский.

Глава Капелька подлунного мира

В поэзии Бернадский — «божественная» капелька подлунного мира, великолепное творение Божьего мира, конспект мудрости и сердца и, как ребенок, искренний и чистый, а потому природная самость проливается в нем «вальтасаровским пиром», «лукулловой роскошью», потрясающим великолепием, роскошью и обворожительностью поэтического литого слога, в котором комфортно чувствуют себя и ноктюрн страданий, и сюита покаяния, и окисленный банальностью ум, и полет орлиной души; в котором крышей дома выступает свод небесный и в его хрустальный сосуд Бернадский наливает напиток прозрений, искушений и воспоминаний своего века, больного неверием и страстного не покоя:

Мой каждый грош трудом и потом,

Стараньем воли и ума,

А не обманом заработан.

И не достался задарма. — Ю. Бернадский

Слово для Ю. Бернадского, как «мощный фактор пораженья» «обладать должно ударной силой». Жажда самовыражения, движения, самовозгорания. В нем — сила страсти пушкинского Алека, изгнанного из цыганского табора, и свод мольбы и душевных поисков лермонтовского Демона, и печаль Овидия, некогда изгнанного из Древнего Рима в заброшенные степи на черноморский берег.

Накал страстей, полных душевного огня — этого пьянящего шипящего словесного изобилия, — поневоле сам читатель начинает думать образами и выражаться стихами:

Удаче рад и неуспеху…

Пусть и дорогой не прямой,

Пришло, как откровенье сверху:

Смысль жизни — только в ней самой. — Ю. Бернадский.

Бернадского невозможно повторить, «как невозможно поймать шапкой ветер или откусить зубами кусочек от весны». (Д. Померанцев) Его нужно принимать целиком. Или же не принимать вовсе — « Со мною рядом у костра ложится // Ночь, властвуя пока»

Контрастный, ироничный, протестный. Сильная, победительная поэтическая речь, как безудержный галопирующий клинч, на всём скаку врезающийся в постную унылую явь, ярмарку человеческого тщеславия, сбивающий её с ног и топчущий копытами своего «смысла» жизни, проникновенного и понятного — « За пазухой не прячу камень…»

Вновь взвинтивший накал страстей до страшного нерва и поставивший ребром проклятые вопросы принца датского: быть или не быть, любить или убить, простить и отпустить или же покорно умереть–уснуть: «Впадая в унынье… нет, не грешу, // А лишь наполняюсь печалью»

Цокающее стаккато каблуков — слов порождает нервную дрожь, такую тонкую и грустную, местами — до горечи. Весёлый — напоказ — стоицизм и сдержанная мужественная грусть и деликатная рассудительность, признающая константу бытия — «голые амбиции лучше пышных одежд уныния и богатой глупости» :

…Как будто леший лез к костру

Или пришел за мной. — Ю. Бернадский

Возвышенный романтизм и бездна падений — все вместе и рядом, способы поэтического оформления пороков и добродетелей современности под личным, бернадским, бинокулярным присмотром, обнимающие целые области жизни во всех ее поразительных и предельных контрастах. И, утверждающей, в отличие от Фрейда и иудейских заклинателей, что задача сделать человека счастливым все-таки входила в план сотворения мира:

Будет звездная ночь — к урожаю,

Ясный солнца восход — на жару.

Как из небытия воскрешаю:

Если гром поутру — не к добру. — Ю. Бернадский

В таком блистательном поэтическом пафосе Бернадского нет места черно — магическим неврастеническим ритуалам, сластолюбию умалишенного, индюшиного хвастовства и отсутствует напрочь некий конспирологический комплот. Его душа представляет собой поле битвы, где непреодолимая тяга к языческой обнаженности, нескромной наготе вещей купируется евангельским целомудрием:

Думалось мне, словно о простом:

Прирастает дерево не корнем,

А зеленым молодым листом. — Ю. Бернадский.

На таком распятом ристалище протуберанец его мистической, колдовской воли превращает жизнь в радугу с разноцветными камнями и каждый обращенный им адепт видит в ней свой камень — индивидуальный проект под названием Я».

В том проекте клокочет буйный призыв поэта к «слабым детям рода человеческого» сбросить с себя ярмо корысти, обузу тщеславия, вырваться из аркана зла и обид: «Ведь все равно в тот мир предстанешь неимущим» (О. Хайям); с толком истратить наличность — нашу жизнь,…«ибо в черную глину превращает людей небесный свод» (он же).

По версии поэта, наша жизнь должна быть слаще славы и прекрасней молитвы ханжей: «Счастье редко снисходит до того, чтобы стать ступенькой жизни»: и не в постах и молитвах, бабских заговорах и приворотах искать спасенья спасенья, а в любви, возбуждая очень основательную зависть: «Словно птица небесного рая — любовь» (О. Хайям); и пусть другие строят себе хрупкие жилища из глины, а мы должны жить в замке, и наша задача — добыть для него камни, ведь столько стоишь, сколько сделал. А потому нам надо действовать без промедления и это избавит нас непременно от страха и лени :

И снова тетива дрожит в руках.

И вдаль мечты уносятся как стрелы,

Куда — то в тридевятые пределы,

Как ветер в облаках. Ю. Бернадский.

Немалое место в творчестве Бернадского занимают поэтические размышления о явлениях высоких и вечных — Боге, вере, душе, противостоянии Добра и Зла, сущности и смысле бытия, добродетели и греховности, о существовании за гранью бренного мира… Многие из таких стихотворений несут на себе печать его самобытности и дарования:

И пробил час. И отошел засов.

И души мы как двери открывали.

Четыре дня — неполных сто часов.

Но сто веков как будто миновало. — Ю. Бернадский.

Это происходит потому, что он вынашивает и растит их в себе, как моллюск жемчуг: «своих границ не ведает мысль поэта», пронзительные своей парадоксальностью выражения, обволакивающие его стихи в воздушный искрометный мираж — и я, читатель, вылетаю, как ошпаренный, из демонической кипящей лавы гротесков и контуров левиафанского сюрреалистического измерения, — словно побывал в колоссальной воронке Дантова ада из картины Боттичелли или примерил рубище, сшитое из смертных грехов:

Копье в руке и яд на острие, —

Бой с тенью нас все больше увлекает,

Все глубже искажая бытие. — Ю. Бернадский.

Стихи — как невероятная энергетическая волна. Она накрывает тебя мифологемой о спасении Персеем красавицы Андромеды от чудовища. Силой дерзости, рожденной на пределе человеческих возможностей. Силой взрывной, побеждающей смертную Медузу Горгону. Стихи словно сошли издалека — картины «Рождение Афродиты» — в наш век, чтобы подарить ему удивление, нежность и ласку, гордо восстать в тумане, предчувствуя идеалы…

Поэт всецело держатель гармонии формы и содержания. Благодаря чему и достигает выразительного художественного эффекта «очарования пластикой душевных переживаний» — …растворение многовековых иллюзий в пламени вечности: «//Тишина Всепоглощающего Одиночества// …закат, который растекается по небесам алыми тонами» (авторское…).

Бернадский, в образном прочтении, — «лепит в себе Бога и дьявола// …потаенно плачет о венке лавровом» И, главное для его душевной устойчивости и эстетической самодостаточности — «я хотел бы, чтоб осозналось и ушло все ложное».

Таким способом поэтической рифмовки, глагольным моноримом, поэт усиливает и подчеркивает проходящую духовную нить, связывающую все стихи — «а я хочу… тихо сесть у вечерней реки рядом с костром и не дергаться в своей амбициозной иллюзии» (авторское…).

Родина милая, отечество, рождение и смерть, высокое и вечное, любовь и непреходящие человеческие ценности, свет — как друг человека и богов, звездный интерьер ночной атмосферы, полное бытие природы… — для поэзии Бернадского вопросы стержневые, архаичные и традиционные, как свойственные русской лирике в целом. В их окружении поэт чувствует себя комфортно и уверенно, пропитывая этот громадный пласт русской словесности великолепным вальсированием редкой индивидуальности мыслей, слов, мифологем:

И тишина звенит, как колокольцы

Хрустальные вдали. — Ю. Бернадский

Да! Ю. Бернадский, словно Ганимед, выливает на головы современников полный ковш этот магического напитка, «амбрози» — под названием «русская словесность» — с его мифологической функцией давать вечную молодость и бессмертие, тем самым превращая русский язык в исповедь народа.

Он пишет изысканно, как Бальмонт и автор «шабли во льду…» М. Кузмин, с глубиной мысли, как Достоевский, накалом страстей и идеалов «оссианских», как у Лермонтова; драматизм жизни берет от Толстого, покаяние — от Ахматовой, у него — простота строф от Цветаевой, сложность чувств — от Блока.

И, конечно, звенящие небесным хрусталем лирические строки Бернадский впитал от Пушкина.

Я знаю: век уж мой измерен;

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я…  «Е. Онегин»

Все, что выходит из-под пера Бернадского, становится сияющим зерном, перлом. Он — сын гармонии. Он никогда не находится на поводке у Провидения: ни у умалишенных сановников и помешанных на интригах бомонда, мейнстрима, ни у хвастливых собратьев по промыслу, ни у льстивых медиа–князей.

Бернадского создал сам Бернадский. Та его часть, которая получила право называться божественной Индивидуальностью:

Прощаюсь с солнцем где- то у околицы.

Вот — вот оно уйдет за край земли…

И также в вышине плывут, безмолвны,

Седые облака. — Ю. Бернадский.

Глава «Для доблести есть миг и для отваги»

Средневековый таинственный алхимик, преобразующий с помощью философского камня неблагородные металлы в золото — именно так, соединяя казалось бы обычные слова, поэт Бернадский получает нечто необычно прекрасное. По существу он превращает материю обыденности в золото высшей пробы под названием Красота. Высветляет все, к чему прикасается его перо, и блаженство этого прикосновения люди хранят с благодарностью и передают друг другу:

И в ратном и монашьем житие

Для доблести есть миг и для отваги,

Когда сверкает честь на острие

Пера поэта и гвардейской шпаги. — Ю. Бернадский.

Словно прекрасный и юный бог сна Гипнос, он неслышно летит над землей на своих крыльях с поэтическим жезлом — головкой мака — в руках и льет из рога чарующий лирический напиток. Нежно касается Гипнос, воплощенный в Ю. Бернадском, своим чудесным словесным жезлом души человека, и она наполняется негой сладостью, расцветает как молодой тюльпан, ярко и красочно.

В нем вызрела «великая душа», он ее постоянно растит и пестует, ибо в жизни только великодушие души «упавших простит».

Это все взятое и есть поэт Ю. Бернадский, гипербореец, нашедший волшебный рог Оберона — свое внутреннее солнце, внутренний свет, сотворивший Свой Отличительный Масштабный Проект под названием «Я»:

На Калиновом мосту

Я — в дозоре на посту.

За рекой Смородиной

Полыхает Родина. — Ю. Бернадский.

— — — — — — — — — — — — — —

Калинов мост — мост через реку Смородину (Пучай — реку, т. е. бурлящую) в русских сказках и былинах, соединяющий мир живых и мир мертвых. Название «Калинов мост» происходит от слова «калить», разогревать докрасна».

— — — — — — — — — — — — — —

Творческим детонатором для Бернадского в труде поэтическом является предвосхищение, что в бесприютной обители души тревожной прорастет семя брошенного им зернистого слова обильным цветением живого первозданного чувства — жить со всем жаром солнца.

Художник слова, создавая свое произведение, стремится всеми возможными лексическими, синтаксическими и стилевыми средствами создать яркую образную картину, воздействовать на аудиторию читателей и вызвать определенный отклик. Для этого используются различные фигуры художественной речи…

Мировоззренческая установка Бернадского незатейлива: кто не верит в себя, тот останавливается на подступах к раю: «Жизнь есть лишь то, что ты думаешь о ней» (император Рима и философ по совместительству М. Аврелий).

У него своя судьба, своя доля и своя мечта — смотреть на мир глазами счастливых людей, потому что у них соблазны и вожделения не подавляют увлеченность, страстность и развитие, и во всякой неудаче они видят новый опыт, новую мораль, новое поученье: «Величайшая слава не в том, чтобы никогда не ошибаться, но в том, чтобы уметь подняться всякий раз, когда падаешь».

Важно у Бернадского — ощущение движения, он, как Демон Лермонтова, постоянно двигается, стремится к действию, летает в небе между облаками, светилом, наслаждаясь пеной рек и шумом лесов, дубрав:

Вальсируют звезды, и как в колыбели,

Уснувшую… тихо качают луну… — Ю. Бернадский

Его трон, — осмелившейся отказаться от бессмертия, находится среди сердец людских. Дух мятежности, а не «Кассандры вестник несчастий», сочетается у Бернадског с тотальным добром и всесильем любви. Читателю импонирует способность поэта передать всю емкость настроения, величие силы духа, умение управлять собственными страстями при помощи высокой лексики и завораживающих слов: «Калиных ягод багряный салют».

Творит огненно и остро, живет азартно, проявлением эмоций, настроений — не цепенеет, внося в мир свои неповторимые бернадские стили — воспевание незримой связи звезд, пространства и человека. Да таким проникновенным и чувствительным словом, когда хочется ему душу отворить, чтобы растворилась печаль, вернулась ласточкой молниевидной изъятая из жизни весна и почувствовать как светла жизнь и так красива, будто на белый снег упали янтарные грозди рябины: «Что сбудется все непременно, как в сказке…».

Считает, что ярко жить — это самое главное для человека, и тогда все, что укрепляет корни жизни — свято, благословенно.

Легче согреть камень, чем разбудить сердце человека. Камни остаются камнями, что бы с ними ни произошло, а вот люди могут потерять свое человеческое начало, их сердца могут закаменеть… Самый холодный камень может быть согрет солнцем, и, если к нему прикоснуться, он отдаст свое тепло. А вот сердце человека замерзает до такой степени, что вернуть ему былое тепло не в состоянии даже самое жаркое солнце и, чтобы отогреть его, надо иметь огромное терпение, потому, что иногда на это уходит вся жизнь. Это явление Достоевский обозначил, как умиление своей мерзостью.

И здесь Бернадским острым плугом входит в обветшалое и пресное сознание современников, уверяя, что наша жизнь — это море, по которому мы должны идти бесстрашно, как по земле, и осознавать, что все в жизни происходит по необходимости, через борьбу и преодоление; проводить день без тревоги, трусости и притворства; а для этого быть теми, кто помнит и знает, о чем помнить, чему молиться и не «собирать себе сокровищ на земле»:

Вечной юности у неба не проси…

Лишь тепло души лицо преобразит. — Ю. Бернадский.

Глава «В каждом человеке есть солнце…»

Поэтическая субстанция Бернадского наполнена двумя питательными стратами: в первом измерении — он сам трепещет и чудно воспевает незримую и непостижимую мандельштамскую связь звездного неба, пространства и человека, — и читателя она заставляет трепетать; во втором — он проникает вглубь человека, заставляет читателя прислушиваться к голосу внутри самого себя. Он учит понять мир и понять самого себя — радостная картина весеннего дня в образе «цветущей черемухи» и осени в образе «соленого бриза».

Своим поэтическим осветлением Бернадский, как вавилонский халдей — прорицатель, превращает тутовое дерево в шелк, глину — в грозный замок, кипарисовое дерево — в святыню, а прядь овечьей шерсти — в царские одежды:

Нынче — я не тот, что был вчера.

Образно, пространственно, духовно.

Я вчерашний канул в вечность, словно

Возродился заново с утра. — Ю. Бернадский.

В каждом дюйме его поэтических сюжетов присутствует властитель мыслей, царствующий по-римски: щедро и великодушно. Бернадского имел ввиду Рабиндранат Тагор, когда-то писавший: «В день, когда смерть постучится в твою дверь, что ты предложишь ей? О, я поставлю пред моей гостьей полную чашу моей жизни. Нет, я не отпущу ее с пустыми руками».

Апофатичные талант и энергия, корпус энтропии, обрушивающий свод примитивно устроенных, амебных мыслительных каркасов и конструкций. А потому Ю. Бернадский монументален, как древний колдун и волхв, служащий одновременно и языческому богу Перуну и новозаветному Христу, но никогда, ни в каких тенетах рая и кругах ада — Мамону, змию золотому, обвивающему души: «Не прикрыть ничтожество свое, // Набивая брюхо и карманы…»

Бернадский возвышается приметно, он не истертый камушек, он камень на поэтическом небосклоне Новосибирска — уделе императора, властителя и держателя спроецированного, как лазером, метаисторического чертежа под названием «Я и Жизнь — вместе мы сила!»

С ним, подобием сияющему жемчужному перлу, он вошел в поэтический мир Новосибирска и за пределы его, как однажды как сама Россия вошла с императором Петром Великим, императрицей Екатериной Второй и властителем дум Пушкиным в число великих держав: «Поселюсь в далком — далеке, // Чтобы мир мог лишь глядеть мне в спину».

Планктон окаменевший, реликтовая сомнамбула, дремлющая под толщей массы инертной — это не о нем и не про него. Свободный черт ему дороже повязанного ангела, он — по пути с теми, кто не превращает мечту в пытку, жизнь в святость, не мыслит о насилии судьбы — не воет, не ноет и не скорбит — и исторгает из жизни чудо и загадку:

— «Я знаю, легко простонать, что ты разбит, легко сказать, что ты проиграл, и сдаться. Но я приучиа себя сопротивляться всем невзгодам, смело идти вперед навстречу и горю, и радости. Никогда не сдаваться. Безнадежно, но драться. Все, что нас не убивает, нас укрепляет. Проиграть, но не потерять честь и совесть и не пасть духом. Не отказываться от мечты, не предавать ее, и не оставлять надежду начинать все заново… Отступать не просто „еще рано“, а „всегда рано“…Не отступать и не сдаваться. Никогда и никому…»

Творчество Юрия Бернадского всеми своими корнями оттуда, из времён классических од и предельного философского поэтического сосредоточения. При этом, запечатлевающее глубокое эмоциональное и духовное измерение современного человека — здесь Бернадского никак не заподозришь в подражательстве, угодливости или намеренной стилизации:

И глаз твоих цветцщие сады

В себя вмещали мудрость и беспечность.- Ю. Бернадский

Неуловимая и тонкая лирика, похожая на аромат дорогого одеколона и дорогих сигар. Очередная попытка поймать ускользающее, остановить мгновенье. Непередаваемо взволновал момент, когда я, автор данных строк, вдруг «почувствовал кончиками пальцев» всю красоту мира — Бернадский будто изящно закольцевал стихию времени, создав «эффект неожидаемого» — не визуальное, тактильное восприятие окружающего:

В самом себе — и то не разберешься.

А мыслей столько, — хоть сноп вяжи! — Ю. Бернадский.

Бернадский не верит — в проклятия, суеверия, «драконовые зубы» человеческой души, в «звериный оскал лика человеческого» (Шопенгауэр). Он идет своей дорогой — без страха и сомнений, никому не завидует и не подражает, не сожалеет, не обвиняет и не оправдывается, ни нужда, ни бедствия, ни раздоры не мешают ему.

Его нравственный камертон извлекает основной простой тон, незатейливый узор слов: «Хоть плохо мне, но это не причина, чтоб доставлять страдания другим». Он верит в себя, верит тотально, вера в смысл бытия для него — шелковый путь, ведущий от сердца к уму, победы добывает собственноручно, как рудокоп руду в копях:

К чему высота, если взята без боя?

А в драку ввязался — себя не жалей. — Ю. Бернадский

Когда-то именно такая «внеземная» вера вела фигуру загадочного и величественного пророка Моисея к оазису — земле благодати, обещанной Богом в качестве награды за выпавшие испытания.

Авторское отступление:

— «И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Бог знал лицом к лицу… и по руке сильной, и по великим чудесам, которые Моисей совершил пред глазами всего Израиля» — Библ. (Второзаконие) (В. Леонов. из книги «В раю снег не идет»).

Бернадский словно приобщает нас к счастливой истории, освещает нашу судьбу и открывает ее глубокие тайны, неземную веру — видеть во всем «божественное истечение» Доброты, Любви, Веры: «Всякое движение и бытие имеют начало в душе» (Платон).

Это Урок Бернадского и Открытие — для нас: новых фактов, новых мыслей, новых красок жизни, новых сторон нашей души — неординарных и многогранных, сверкающих, как Полярная звезда и Южный Крест на темном небе: ««Тот, кто хочет, зачастую делает больше, чем тот, кто может» (Г. Марри):

Для тех, кто позитивно мыслить начал,

Счастливые наступят времена. — Ю. Бернадский

Своим поэтическим и философским даром, лучами мыслей и слов, коктейлем речевых оборотов и словосочетаний Бернадский, словно Вергилий в «Божественной комедии» Данте дает каждому из нас общий сценарий, ставший архетипом здравого смысла человечества: «В каждом человеке есть солнце. Только дайте ему светить» (Сократ).

Мы очарованы эпикурейской мощью поэта, мы поддаемся его апокалипсическим убеждениям и словесной инквизиции, проводящей полную инвентаризацию всех наших внутренних темных подвалов; мы начинаем размышлять, открывать неношеные возможности, творить и воплощать свои мечты, на многие привычные вещи изменять угол зрения и точку отсчета и просто жить в Процветании, назначив жизни собственную цену и создавая собственные ценности: «Легче зажечь маленькую свечу, чем клясть темноту» (Конфуций):

Все побеждает искренность твоя.

И мир спешить стать искреннее тоже. — Ю. Бернадский.

Глава «Просто верю…»

Ю. Бернадский– это сильное культурное явление, которое стоит вертикально на линии земли, линии змеи. Стоит под искрящимся снегом, под летящим листопадом, в алой заре, в сверкающей синеве, в непрозрачном молоке зимы.

Стоит — намокаемый дождями, продуваемый ветрами, под ласковым и удивленным солнцем. Стоит — и уже навсегда, потому что «…делает то, чему быть… чему предопределила рука Твоя» — (Библ. Новый Завет).

Он способен радоваться и коронованному солнцу, и «сиятельному вельможе» — месяцу, и просто любой житейской прелести. Древний мир приблизительно следующими словами описывал такое состояние: «Величайшее счастье, о котором я ежедневно прошу небо: пусть буду превосходить себя в силах и знания»х:

Душе и радостно и любо.

Глухарь, как приглашенье в рай,

Тащил, токуя, крепким клювом,

Как будто солнышко за край. — Ю. Бернадский.

Он строит самую высокую башню на земле. Литературную Вселенную. Поднимается к ней по лестнице, по ступенькам веры, как библейский пророк — «верь в себя и другого не проси» — и ступенькам разумения, как афинский мыслитель — «все свое ношу с собой».

И всегда оставляет ту ступеньку, на которой стоял, чтобы идти дальше, выше. Это есть источник его счастья и наслаждения. В это время, этот миг, этот момент. А большего он и не хочет, потому что несет в себе это древнее правило мира: «Куда бы ты ни шел, иди со своей душой»:

Света с тьмой не окончена битва.

И Земля, содрогаясь, гудит.

И кРА — мольников к Солнцу молитва

Сквозь пространства и время летит. — Ю. Бернадский.

Это о нем, поэтической Вселенной, было сказано в те далекие библейские времена:

— «Когда Творец задумал сотворить человека, ангелы разделились на несколько групп: одни говорили Ему: «Не твори», а другие говорили: «Сотвори».

Милосердие сказало — создавай, потому что он творит милосердие.

Истина сказала — не создавай, потому что весь он — ложь.

Правда сказала — создавай, потому что он вершит справедливость.

Мир сказал — не создавай, потому что он — сплошные раздоры»:

Нас судьба пытает оптом,

Будь ты грешник или свят.

Зазевался — и растоптан.

А доверился — распят…

От судьбы не отрекаюсь.

Пусть какая есть — моя. — Ю. Бернадский.

У него человеческая натура возвышается над саном. Для этого он держит на высоте и душу и уверенность в своем уме. Ведь происходило в истории, когда Великий Август больше гордился тем, что он человек, а не властитель; Петр Великий — тем, что вместе с простолюдином строил корабли; Екатерина Великая — что приравняла перо к короне…:

Даже если не веришь ты в Бога,

Час настанет… Как знать… Не ершись.

Может статься, что это — дорога,

На которой вся держится жизнь. — Ю. Бернадский

Поэтический мир Бернадского вызывает наполняемость чувств силой духа и силой цели, победы Добра над Злом, его строки, как стражники перед пещерой, в которой скрывался маленький Зевс от кровожадного Кроноса; как боги Посейдон и Аид строят неприступные стены Трои, совершают подвиг Геракла, доставляя нам из сада Гесперид золотые яблоки, сродни живой воде, дающей вечную молодость, дерзость, страсть; в образном русском народном воплощении — «ломают иглу Кащея»:

Дороги, друг, поверь всему начало.

На том стоим, о том поем.

От перевала рвемся к перевалу, —

То спуск крутой, то медленный подъем. — Ю. Бернадский.

Он выторговал у судьбы одну привилегию — привилегию Феникса, возрождения и обновления — в делах, таланте. победе. Во всем, ибо новизна всегда возбуждает восхищение и интерес: «…показывайся. как солнце, всякий раз в новом блеске» — Б. Грасиан.

Он из фаланги современников, вскормленных «молоком дикой капитолийской волчицы» (основная мифологема в истории, героизирующая личность, наглядно — картина Рубенса «Ромул, Рем и волчица») — жаждой Свободы и Правды…:

Дней запас не иссяк и не прожит.

Пусть пройдет даже тысяча лет,

РАзобщить нас и время не сможет,

Мы отыщем дорогу и след…

Поднимает до Солнца и выше

ВеРА в нашу незримую связь… — Ю. Бернадский

***

Стихи Юрия Бернадского — идеал для чтения, бороздят наше сознание, мы вместе с ними растем и созреваем, учимся отвергать»…совместность между Христом и Велиаром… храма Божия с идолами…» (от Луки.), освобождая свой дух от ребяческий мелочности, гремучих рифм и пустых словопрений, а головы — от побрякушек, где не зародилась ни одна истина.

Они — глубокие и сильные, умные и добрые, нежные и ласковые, с пушкинским «веселым призраком знаний и свободы»; все мысли и чувства, как на подбор, удивительны, неповторимы, от них так сладко томится душа, по — римски, по — царски, по -маяковскому красиво: «Я знаю — //солнце померкло б, //увидев наших душ золотые россыпи!» (Маяковский) — ведь стихи Бернадского не молят о легкой жизни, а молят о том, чтобы ты стал сильнее, — при всем разнообразии отлиты в единую форму, создают цельную умственную силу, — самого автора Ю. Бернадского, — воплощающую в себе древнюю аскезу: «Шестерки не становяться королями, в какой бы парик они не рядились».

Жизнь ― это воля, а не фарт,

Терпение, а не упрямство.

В одном лишь только постоянство,

Что каждым утром ― новый старт. — Ю. Бернадский.

Мудро и просто лирика Ю. Бернадского освещает события и явления, сополагаясь с суждением Б. Кастильоне о том, что «…талант мастера… если он сумеет избавиться от самого большого порока, деланности и неестественности… как говорится, притягивания за волосы…» и просветленным сознанием И. Гете: «Кумир моей жизни — реальность».

Линия литературного стендапа, монологи и откровения лирического героя, отождествленного с автором, проявляется отчетливо, как библейские сюжеты в гравюрах Г. Дюре, оптимистично и жизнеутверждающие- без изнуренного психологического бурлачества, которое тащит на себе баржу со страхами, сомнениями и депрессиями:

Зачем палить по нервам из двустволок?

Пусть жизнь не праздник… но и не война…

Понадобится вряд ли косметолог,

Когда душа гармонии полна…

Поверь, что песни все еще не спеты,

Все так же в венах кровоток звенит… — Бернадский.

Возникает ощущения, что для поэтической гуманистической души Бернадского стук колес подвод, подвозящих хлеб голодным, важнее «Сикстинской Мадонны» Рафаэлло, «Моны Лизы» Леонардо да Винчи и статуи Давида Микеланджело..

Поэтика Бернадского одновременно и камбэк (возврат к прошлому), мифологема и подлинник пути, отражающая представление о человеческой жизни как странствии в мире, который больше, чем тот, что стоит перед нашими глазами.

Его стихи — они носитель нашего человеческого смысла, позволяющего нам и менять мир и изменяться вместе с ним. Этот мир пронзает нас. Он воет, «как стрелецкие жёнки», каменеет, как мать распятого Иисуса, и видит смысл будущего в сбережении памяти и скорби. Передаёт мученический опыт человека. Он — немой свидетель роста, бунта и распада человечности в ойкумене существования:

И прозябая в самоистязанье,

Один и тот же крутишь крутишь ты мотив…

Ты сам себе назначил наказанье,

Все больше погружаясь в негатив…  Ю. Бернадский.

А главное — он выразитель общечеловеческой (христианской) аскезы: «…каждая смерть убеляет меня, ибо я един во всем человеческом…» (Библ.), потаённая святая вера на краю гибели, торжество человеческого духа, правды и исторической справедливости над «дряхлым стариком Произволом».

И он же, мир Творца, привнес в мир человека вот это пасхальное полнолуние, апогей человеческого бытия — Наилучшее украшение жизни не убранство и место, а жажда «Быть». Та внутренняя сила, которая выше сплина, Млечного Пути и Южного Креста. И звучащее в лексическом ритме Бернадского победоносно:

Я буду правду говорить.

Мне много раз грозили пыткой,

Но — истины поклонник пылкий —

Я буду правду говорить. —

 Ю. Бернадский. Монолог Джордано Бруно.

Не филологические трепетные изыскания, а замечательная человеческая энергетика, боль и искренность — «Ты в ответе за тех, кого приручил» — говорят о его эмоциональности, о его вопросах к миру, о его ответах миру. Высвечивая мифопоэтическую изнанку обыденного мира, Бернадский отыскивает в житейских вещах ту силу светлого смирения, которого праведники ищут в вере и сострадании:

Торжественность наших обрядов,

Густой аромат придорожной полыни

Мы вам завещаем для Города-сада,

Где Совесть и Родина станут святыней. — Ю. Бернадский.

Чтобы в жизни было меньше сюжетов, о которых — в этой притче:

— Почему ваша ванна наполнена льдом?

— Там лежит душа. Лёд замедляет процесс ее разложения. А вот и комната, которую я сдаю. Она опустела совсем недавно.

— А кто в ней жил?

— Мечта.

А больше — других и надежных: никогда ни на кого не надеяться, никогда ни от кого ничего не ждать. Не выть, не ныть и не скулить. Не искать оправданья, не винит других за свои ошибки и свои недостатки. Не жаловаться на качество жизни. Просто взять и сделать все самому — это намного проще: «… Видеть цель, не теряя из виду…// Нам по силам большие дела… Чтоб крутил водоворот// Чтоб под напором весла гнулись» — Ю. Бернадский..

Его культурный свод самобытен, лингвинистически выверен, грамматически верный и лексический насыщенный пласт русской словесности. С томиками стихов Бернадского уже не расстанешься! В древности звучало так: «Подай учителя». Потому что поэтика Бернадского превращает наши трудности в новый опыт, новые знания и новые таланты, ибо зачастую «… Мы подобны тем детям, которых не заставляли самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего, все их знание на поверхности, вся их душа — вне их» — Чаадаев. «Философическое письмо». 1836.

В поэтике Бернадского нет яда и желчи. В ней- прелестная сила весны, цветущие и благоухающие акации, звонкие трели соловьев и веселое журчанье ручьев. В ней — душевное внутреннее достоинство, неповторимое в своем обаянии, покоряющее и притягивающее простотой и ясностью жизненных аксиом: «Тому, кто собирается в один прекрасный день научиться летать, следует сначала научиться стоять, ходить и бегать» — Фридрих Ницше. В ней говорит сама любовь, которая живёт в нас!!! Об этом когда-то писал Лермонтов: «Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми: все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять».

В этом держателе лиры полностью отсутствует потребность кому-то что-то доказывать, он — носитель гармоничного единства внутри.

Самодостаточное и самостоятельное явление. Кто-то зажигает свечу, кто-то фонари, кто-то звёзды. А он… зажигает глаза других людей счастьем… и тонко связывает противоположности, контрасты и несовпадения в единый Марафон Жизни (буквально «быть тем же самыми»).

* * *

«Казус человека». Его двойственность.

Мы познаем Жизнь как женщину в молодости. Мы снимем с нее одежду фактов, различений, примет. Мы с придыханием владеем ее телом, насыщая собственную физиологию, живя в обманчивости, что мы познали все в ней — и анатомию, и физиологию, и характер, а капризы разложили на частности, сделав их простыми, незатейливыми и прямолинейными.

А вот когда мы хотим поймать ее душу, чтобы понять и навек сделать одалиской- прислужницей, рабыней, — душа жизни ускользает от нас, как ускользает взгляд даже любящей женщины. И только с годами мы понимаем, что тайна Женщины, Жизни, не в ней самой, а в нашем ослеплении своими мечтами и надеждами, идеалам и миражами. (Античный Еврипид в своих драмах воспользовался этим «казусом человека», чтобы отмежевать человеческую волю от божественной).

И Бернадский это понял и этим воспользовался:

Восходит миф из древности веков.

Пылали злобой грозных судей лица.

Был сброшен в пропасть вместе с колесницей

Вступивший в спор с сильнейшим из Богов. —

Ю. Бернадский. Фаэтон.

Поэт музыкальности — мелодичного напевного стиха, обобщенного мотивом «народной мудрости» — мечтательного русского фольклора:

 Красота — это искренность в радостный миг, или горе.

И цветок, что бурлящий поток безвозвратно унес.

В дуновении ветра над гладью спокойного моря,

Или в грохоте волн  штормовых о могучий утес — Ю. Бернадский.

Для него, прежде всего, существует человек — живой, антропофил, конкретная явь сущего и — земля, на которой он работает.

Печать исторической эпохи лежит на всех делах Бернадского: обычный человек с его естественным стремлением к счастью, наслаждению и беспощадная страсть к творчеству; порой она сводит на нет все личные желания…

В поэзии — божественный, мудрый и сердечный. Явления, протекающие энергично и постоянно в его собственной натуре, вместившей не только мир русского, но и человечества русского:

С нас судьба когда — то спросит строго…

Чтобы я не заплутал в пути,

Верную всю жизнь торил дорогу

Предок мой — «идущий впереди».

Семенят наследник по следу,

Молодой шумит листвою лес.

Буду я когда — то, канув в Лету,

Пращуром на мир взирать с небес — Ю. Бернадский.

Да, музе своей служит всегда с чувственным благородством; всю свою короткую мятежную жизнь стоит перед Ней в почетном карауле и выплачивает сполна дань всем великим явлениям, образам и мыслям, всему тому, что чувствует и вынашивает в себе Россия. Так свежо и целомудренно страстно им произносится и горячо объясняется:

Я полон презреньем до дрожи,

И нет толерантных идей,

Когда замечаю похожих

На гадов ползучих людей. — Ю. Бернадский.

Он, выражаясь фигурой речи, есть поэт — Торос Зримый, вешняя часть невелика, но подсознательно угадывается огромная глубина человека: лирика, мыслителя и воспевателя красоты. Сопоставимое, сличимость, идентичность с записью Мандельштама: «Немота — как кристаллическая нота, что до рождения чиста»:

Ум, доведенный до сжатой поэтической пружины — точный контур фигуры Бернадского. Жизнь осмысленного человека представляется ему как «…незримая связь Души со Вселенной… с Всевышним началом… Эта связь вдохновляет и преображает».

Но… звучит печаль Бернадского, как в легенде о « Летучем голландце» — он хочет пристать к берегу, но не может — о том, что «Небо с каждым из нас говорит… но услышать Нам, увы, недосуг». Ему становится не по себе, будто какая — то «длань незримо — роковая» накрывает нас темнотой «… И летим в облаках неизвестно куда» (Ю. Бернадский). Говоря языком образов, языком Тютчева: « Жизнь, как подстреленная птица, //Подняться хочет — и не может…// Нет ни полета, ни размаху».

Да, поэзия Бернадского — это поэзия охвата широты и смысла,, она — антипод, враг внешней «отрицательной узости» и «внутренней рептилии», дезавуирует предвкушаемое удовольствие о своем поэтическом мире как «сладкой вишенки».

Его метафора «Прогнозам вопреки» прочно прижилась в отечественной поэзии. И томится поэтика Бернадского, как деревенское молоко на печке, как нельзя вовремя всплывает фраза русского поэта Хлебникова (в переиначивании): «… смотрится, как глаза Бернадского»:

И на снегу костер мне долго будет сниться,

И звезды — как глаза напуганных зверей,

Проверенных друзей обветренные лица,

Что помогли мне стать немного, но добрей. — Ю. Бернадский

Бернадский — поэт с неподражаемым ощущением вселенной. Бытие мира осмысливается поэтом как преодоление времени и пространства, как всегда бесконечное движение… Сличимое с брюсовским: «Пусть боги смотрят безучастно смотрят на скорбь земли, их вечен век».

Этот эпический взгляд позволяет Бернадскому узреть принципиально другую картину, отличную от узкопартийных воззрений современной интеллигенции — это воззрение с явным отсутствием исключительности и оригинальности, в очевидных предпочтениях подражательности, тавтологичности, самоповторяемости, самоперепевности и других «общих мест» текущей поэтической и интеллектуальной моды.

Его поэтическое бунтарство выглядит так:

Не мелочен наш Бог и не придирчив

К тем грешным, кто решил по правде жить.

Сквозным рефреном проходит к бунтарству Цветаевой:

И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет всё — как будто бы под небом

И не было меня!…

И так же будут таять луны

И таять снег,

Когда промчится этот юный,

Прелестный век.

Каждый его стих — это запечатленное мгновение, словно вспышка магнии или молнии. Это ощущение нервного спазма от мощи природа, благоговения перед ее силой, бьющей огненным фонтаном из его неведомых недр: «За поступки свои отвечать головой, -// Надо мужество ныне и после…».

Тема души — и музыки и слова, «всего живого не нарушаемая связь» (Мандельштам):

Ждет нас доля иль недоля,

Дружбы свет или мрак вражды?

Лишь любовь к труду, и воля, —

Вот лекарство от нужды… — Ю. Бернадский.

Перед лицом разных миросозерцаний, в поэзии Бернадского соответствие дум и чувств, ответ их друг другу, иерархия, выдержанная последовательно и до конца. Это — искусство диалектического сочетания конкретного и вечного, природного и человеческого позволяет Бернадскому придать характеру своих стихотворений полноту и жизненную убедительность.

Ту самую «нелукавую серьезность» Достоевского, благодаря которой познается подлинность мира, и которая неразрывна с чувством ответственности за каждую мысль, каждое произнесенное слово. Это мощный труд миропонимания, подвиг самосознанья, взыскание «высшей идеи существования», чтобы выразить полностью максиму Достоевского о «всемирной отзывчивости» русского человека.

«Смысл поэзии и искусства вообще, — писал Соловьев, — не в том, чтобы „украшать действительность приятными вымыслами живого воображения“, как говорилось в старинных эстетиках, а в том, чтобы воплощать в ощутительных образах тот самый высший смысл жизни, которому философ дает определение в разумных понятиях, который проповедуется моралистом и осуществляется историческим деятелем как идея добра».

Вот такой художественно-философский и поэтический мир Бернадского, на наш взгляд, входит в духовный микрокосм каждого из читателей, определяя линии его движения и духовного роста. Не декларируемый, а осознанный поэтом и реализованный в жизни:

Выбрать ли для восхождения гору,

Или положе — дорогу свою.

Чтобы найти наконец — то опору —

Дело всей жизни, подругу, семью…

В жизни огонь и азарт пробуждает

Непредсказуемость каждого дня.

Новое будет заданье.

В этом завидная участь моя…

Глухо РОКочет прибой Мирозданья.

Вечный гудит океан Бытия. — Ю. Бернадский

Сильный корень поэзии России. Поэзия не есть для него заклятием страшного Полифема — обреченности и темноты. Наоборот, его вдохновительницей, Музой есть «День летний- затейливо скроенный… // И — пламенный солнца привет»

Предстает перед читателем выразителем двойственности мифологемы, когда «живая вода» соотносится с «музыкой души», разрешающей противоречие между «Я» и природой, становятся метафорой творчества поэта, метафорой души и подразумевают понимание своего горения как божественной силы, сопряжения души поэта с охваченной вселенским наслаждением и с самой жизнью, источником мироощущений:

Горят полевые гвоздики,

И лету румянец к лицу.

Плывет аромат земляники.

Щебечут пичуги в лесу. — Ю. Бернадский.

Стихотворение «Дикая воля» Цветаевой лучше авторских рассуждений выражает глубинный дух поэта Бернадского, безумную любовь к жизни, судорожную лихорадочную жадность жить: « Я люблю такие игры, // Где надменны все и злы.// Чтоб врагами были тигры // И орлы! // Чтобы пел надменный голос: // «Гибель здесь, а там тюрьма!» //Чтобы ночь со мной боролась, // Ночь сама!// Я несусь, — за мною пасти,// Я смеюсь, — в руках аркан…// Чтобы рвал меня на части // Ураган! // Чтобы все враги — герои!/ Чтоб войной кончался пир! // Чтобы в мире было двое: // Я и мир!»

И сам поэт вторит поэтессе:

Я в поисках себя не заблудился.

Дом не забыл, от водки не сгорел…

Твой сын вернулся, мать. Остепенился.

Он тем самым умело производить срез психологической действительности человека, рельефно и колко. Весь ряд поэтических сюжетов и образов полон и мысли, и чувств, и рефлексии. То радость, веселье шум, бурные реки, горы, — «громокипящий кубок» (метко у Северянина) то знобящая грусть, печаль, как будто из одного гнезда с поэтом Анненковым мир видит, как будто оба — граждане «гиены огненной»: «А сколько было там развеяно души / Среди рассеянных, мятежных и бесслезных…» (Анненков).

Бернадский:

Когда вокруг и холодно и пусто,

И в пору волком выть, —

Забытые и образы, и чувства

Случилось оживить…

И в тишине мелодию услышать,

Как будто вдалеке.

…И летим в облаках

неизвестно куда. — Ю. Бернадский.

Бернадская художественная техника — элемент «бернадского штиля» вбирает в себя просьбу Достоевского к человеку в этот мир с топором не врываться, совпадает с образом «детей планеты» А. де Сент — Экзюпери -«Все мы дети одного корабля по имени Земля, значит, пересесть из него просто некуда…», семантически питается «Легендой» Достоевского: «…и почти весь вопрос теперь в силах нашего разумения, просто в нашей талантливости. Талантливый момент придвинул к нам Бог; сумеем ли около него мы сами быть талантливы…».

Этим поэт добивается того, что легендарный мир стихов, с одной стороны, обретает пластическую реальность, наглядную воплошаемость преданий, былин и традиций в темах и текстах, а с другой — становится миром психологизации, очеловечивания, когда точные слова и чистые чувства, настроения, признания в любви — все живет, меняется, трепещет, пульсирует, все взаимопереплетено и всё возможно, принадлежа не самому себе, суетности, мелькости и разбросанности, а природе, народу, Сущему и Вечному.

Писал по этому случаю Сент — Бев, как личностное, но впоследствии ставшее общезначимым: «Есть только один способ верно понять людей: он состоит в том, чтобы жить подле них, позволить им самим выражать себя изо дня в день и самим запечатлевать в нас свой облик».

* * *

Чтобы в жизни было меньше сюжетов, о которых — в этой притче:

— Почему ваша ванна наполнена льдом?

— Там лежит душа. Лёд замедляет процесс ее разложения. А вот и комната, которую я сдаю. Она опустела совсем недавно.

— А кто в ней жил?

— Мечта.

А больше — других и надежных: никогда ни на кого не надеяться, никогда ни от кого ничего не ждать. Не выть, не ныть и не скулить. Не искать оправданья, не винит других за свои ошибки и свои недостатки. Не жаловаться на качество жизни. Просто взять и сделать все самому — это намного проще: « … Видеть цель, не теряя из виду…// Нам по силам большие дела… Чтоб крутил водоворот// Чтоб под напором весла гнулись» — Ю. Бернадский

* * *

Поэзия Бернадского, в понимании автора, откровенная оппозиция банальному «жизнь — страдание», оно — родовое понятию «космический звездопад», мифологической реминисценции, символизирующей слияние человека и мира в единстве Красоты, завещанной культурой античности и реализуемой поэтическим мастером Бернадским в полифонии стихий, явлений:

Здесь береза меня повстречала,

Прогоняя душевную хворь…

И на Троицу Русь отмечала

Пятьдесят очищенных зорь. — Ю. Бернадский

А автором книги — в таком художественном слове: «Лепестки, как будто красочные бабочки, чувствительные своим ярким разноцветьем, закружась в звездной метелице, опускаются на ласковую гладь воды, удивленную дорогу, на багряную крышу деревянного дома…». И утверждающим восклицанием Тютчева:

«Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик —

В ей есть душа, к ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык».

* * *

Как Гарун Аль-Рашид из сказочной «Тысячи и одной ночи» — снимает позолоченный кафтан и одевает платье простолюдина, и как французский суверен Франциск I — не брезгует привечать калик, подавать милость нищим и ночевать в простой хижине, и как герой Бомарше — не заискивает перед сильными мира сего и не принимает от них подачек. И все это отражает в своих стихах, лучах света с душой человеческой:

…звезд холодных противостоянье

Стремимся мы… преодолеть.

Чтобы когда — то дивное сиянье

Воскресло впредь… — Ю. Бернадский.

Поэтическая душа Бернадского — это и способность отражать изменчивые, многозначные и многосмысленные народные настроения под всевозможными углами зрения; это и человеческая мера памяти историй и событий, запечатлевающая путаницу русской жизни, ее жуткую неразбериху и всю историческую катастрофу российской империи.

Предвестьем, предзнаменованием нашей общей трагедии стали слова русского поэта «серебряного века» И. Анненкова, воспетого в строках А. Ахматовой «Учитель». Строки поэтессы цепляющие как реквием: «Весь яд впитал, всю эту одурь выпил… Всех пожалел, во всех вдохнул томленье — И задохнулся…».

Вот как писал И. Анненков, прозревший трагизм предстоящего: « …очень скоро тяжкие и красные когти Судьбы будут, не ведая жалости, бессмысленно и яростно терзать его пока еще ничего не подозревающих современников».

Добавим от автора данной книги — терзать с такой же бессмысленностью и яростью, с какой они терзали героев древнегреческого драматурга Еврипида («Медея». «Троянки»):

Что нас объединит — нелепая задача —

Походы по грибы, гармонь и сала пуд?

Пока мы в темноте блуждаем на удачу,

Нам делает клистир рассудка Голливуд…

В отходах городов мы безнадежно тонем.

И ищем смысл в эстетике дерьма. — Ю. Бернадский.

Глава « Не ради выгоды, славы и призов…»

Ю. Бернадский вошел в русскую литературу, как поэт тонкой поэзии, поэзии мысли, растворенной в жгучей смеси ощущений и настроений. Поэзии онтологических, укорененных гуманистических идей — читаешь, и «словно лики проплывают // Языческих богов», и душе становится радостно и светло, словно вдруг оказался пред вратами рая: «Чтобы жить в России, надо быть героем // И пахарем, а не впадать в тоску» — Ю. Бернадский.

В его стихах — вера в Счастье, Радость и Любовь, он признает их единственным прибежищем человека как во всех испытаниях, так и в поисках земли обетованной — удовольствия и наслаждения Удивительно ласкающие слова для любви и молитвы, подкупающие своей прямотой, искренностью и невинностью

Такой удельный антропоцентризм Бернадского, ставящей во главу творчества антропофила — человека, и воспевающей геофилию — землю, на которой он трудится, — его остро не хватает современной культуре, запутавшейся в своих экзистенциалистских рефлексиях, флерах и мнимых святостях:

Охаяли огульно, без разбора

Все прежние устои и места. — Ю. Бернадский

Он высоким октановым числом вводит в поэтический реестр «божественное начало» — систему библейских нравственных ценностей. И приходят на ум слова Блеза Паскаля: ««Существует достаточно света для тех, кто хочет видеть и достаточно мрака для тех, кто не хочет»…

У него все получается — он творчеством своим, а не славословием и буквализмом восхищает и покоряет — своей солнечной эмоциональностью, своими вопросами миру, своими ответами миру. Обыденный мир он осветляет мифопоэтической оболочкой, вспахивает в житейских землях ту борозду светлого смирения, которого люди ищут в вере, свободе и просвещении:

Хоть порой мечусь и маюсь

Так, что просто нет житья.

От судьбы не отрекаюсь.

Пусть… какая есть — моя. Ю. Бернадский

Его нельзя заподозрить в неискренности, в добывании славы наигрыванием на худших струнах человеческого сердца. История его тревожной души и судьбы есть история падений и восстаний — веры и отрицания, добродетелей и пороков, любви и разочарования, легкомысленной игры и глубокой серьезности, что и отразилось в сочинениях поэта в глубоких и ярких красках:

Ведь сам Бернадский и его поэзия не имеют ничего общего ни с шаманским гнозисом, ни с экстатическим рассольным «эго», меняющих наизнанку слово и мысль, делающих их нагими, бесцветными, «земными низинами» а наоборот, и прежде всего, это — чарующая своей необыкновенностью и несхожестью ни с каким явлением обыденного мира магия звука, слова и смысла:

И вот уже рисую на Луне я

Иконостас.

Не покидай нас. Мы и так на грани…

Почти у дан.

Мы без тебя и часа на протянем.

…Луна. — Ю. Бернадский

Словно вкушаешь молодильные яблоки Гесперидова сада и ощущаешь, что опрокидывается на тебя полный ковш живой воды, берущей начало в новозаветных преданиях. А память вытаскивает из своих дальних сусеков высказывание Ф. Ларошфуко, точно выражающих суть описываемого состояния: «Ветер задувает свечу, но раздувает костер».

Высвечивая мифопоэтическую изнанку обыденного мира, изгоняя из него буквализм — это театральное гетто — Бернадский диагностирует надежду человека не с филологически трепетными изысканиями, а с болью, слепящим светом и гальваническим прорывом в потаенные уголки души, поднимает на высоты запредельные мысль (авторское осмысление):

«…каков дух времени и каковы люди стали. На крапиве не родится виноград, изо лжи не выведешь правду; из смешения лени, равнодушия, невежества с безумием и развратом не возникает сам собою порядок. Что мы посеяли, то и должны пожинать. Всем неравнодушным к правде людям очень темно и тяжело, ибо, сравнивая настоящее с прожитым, давно прошедшим, видим, что живем в каком-то ином мире, где все точно идет вспять к первобытному хаосу, и мы посреди всего этого брожения чувствуем себя бессильными».

Глубочайшее литературное верование России, которого волнуют загадки Русской земли и Русского человека; которого так мало, горстка…: «…Однообразие, убогость обстановки интеллигентных людей. Пошлость буржуа. (…) Но еще труднее развивать в душе чувство красоты и быть эстетиком — ценителем вне соответствующей обстановки, без постоянного прилива эстетических впечатлений» (Анненский И. Педагогические письма // Русская школа. 1892).

Одинаково верующий личному «Я» и людям, питаемый фонтаном жизни, однажды описанным А. де Сент — Экзюпери: «Быть человеком — это чувствовать свою ответственность. Чувствовать стыд перед нищетой, которая, казалось бы, и не зависит от тебя. Гордиться каждой победой, одержанной товарищами. Сознавать, что, кладя кирпич, и ты помогаешь строить мир».

Следующий зову своего сердца и не продающий отечество за «злато и брильянты», имея оную схожесть с пушкинский идеалом: «Я не Иуда, но яко Разбойник — Романтик» — Пушкин о себе.

Проповедником быть не берусь.

Просто верю, что не позабыта,

Родниковой водой умытая

Ты моя обычайная Русь. — Ю. Бернадский.

Храмовник высокого искусства, усердно служащий Музам, с высокими мыслями, возвышенными чувствами, полезными истинами, собранными с Древа Познанья: «Всмотритесь же в пути и судьбы России… и вы увидите, что русскому народу есть только один исход и одно спасение — возвращение к качеству и его культуре. Качество необходимо России: верные, волевые, знающие и даровитые люди; напряженный и добросовестный труд» -И. А. Ильин, русский мыслитель. Спасение в качестве, 1928 г.

Забыты страх, сомненья и усталость…

Перешагну незримую черту…

Через барьеры, омуты и броды,

Не ради выгоды, славы и призов… — Ю. Бернадский.

Сильная земная Индивидуальность. Поэт Аввакумова склада, человека, «не преклоняющегося под чужое ярмо…» (библ.), говорившего о доброте и правде — даже когда это вело его на Голгофу. Это взгляд Бернадского на мир, который проповедовал Достоевский: «вне науки», «со Христом, нежели с истиной». Надежда на «лучший, неизменный свет», отстаиваемая Жуковским, позволяет поэту уловить сокровенный смысл нашего бытия:

Темного мира оскал и жестокость

В чистой душе паутину не вьет. — Ю. Бернадский.

Только такой, клокочущий «бунт против безверия», нравственный взгляд на мир «высоких зрелищ», когда человек стоит на «краю земли» и когда шкала ценностей располагается не по горизонтали, между правыми и левыми, Западом и Востоком, христианами и мусульманами, а по вертикали — между верхом и низом, Добром и Злом, Богом и дьяволом, — только такое мироощущение способно предотвращать катастрофы, только оно даёт шанс на будущее: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» — (Матф.)

Мы должны быть светом для мира, не позволяя ему погасить наш свет. Конечно, «Это труднее, //чем взять тысячу тысяч Бастилий!» — Маяковский… Героическая» концепция призвания, означающая у мыслителей эпохи Возрождения некую отборность, престижность личности (не в сословном смысле, в духовно — нравственном), вытекающую из сущности личности как «степени человека» — Б. Грасиан:

Тысячи глаз ободряющих — звезд —

Нас убеждают в силе.

Небо всей мощью врывается в мозг.

Так вырастают крылья.

И люди тогда, безрассудно смелы —

Пусть ждать не заставит кара, —

Бросаются к солнцу с отвесной скалы,

Бессмертные, как Икары! — Ю. Бернадский.

Кто пробуждает в нас понимание, тот возбуждает в нас и любовь, и влечение. Кто выбрал свою дорогу, свою религию и свою женщину; делает историю и сам становится историей: «И пусть собаки лают, а караван все равно идет» (Данте), — тот становится поверенным мира людей: «Отдать — значит перебросить мост через бездну своего одиночества» — Сент — Экзюпери.

Сам Бернадский через поэзию настолько передает любовь к Жизни и Человеку, что кажется — ему хотелось бы, как Тютчеву остановить время: «О время, погоди!» (Тютчев. «Так в жизни есть мгновения…»).

Он отдает свой талант и свое сердце не потому, что чувствует обездоленность мира, он отдает, чтобы люди чувствовали присутствие «искры гефестовой», — бунта Прометея, — когда хочется верить и творить. Это условие, вне которого наше движение вперед не предусматривается: «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его, — Евангелие от Матфея:

Рай быть, может, не где — то в заоблачных далях.

И от взра не так далеки Небеса.

Чтобы звездное небо увидеть в деталях,

Загляни, отразись у любимой в глазах. — Ю. Бернадский.

Бернадский — живое и видимое воплощение доктора Фауста — дерзновенный, могучий ум, который поставил перед собой цели, «чтоб равным стать отныне божеству» —

«Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!

О как прекрасно ты, повремени!» — В. Гете

Позволю откровение Бернадского в своей интерпретации:

— «Все дело обстоит с идеалом, а он вечен, пока живет человек. И вечно будет стремиться он к своему идеалу, к познанию себя и мира, побеждая душевные скорби и муки, побеждая раздираемые его сомнения. И будут говорит про него: «В нем живет дух Фауста! Дух Русского человека! Всепобеждающий дух познания! —

«О, верь словам моим. Властью высшей облечено отныне мое слово!». — Слова Фауста…:

То, что другим не по нраву, отведав,

Преодолей неподъемную высь…

Сильному духом дается победа.

Не отступай. Не сдавайся. Борись. — Ю. Бернадский.

Как греческий мифологический Аид — обладатель волшебного шлема, делающего поэта невидимым, но осязаемо присутствующего в мыслях, эмоциях и настроениях читателя.

Как–то само по себе поэтическое слово, мелодичный голос поэта, звучащих с тех незримых рубежей, становятся частью человека, частью его сознания, частью его совести, частью счастливой и достойной жизни, не допускающей превращения личности в посредственность, ординарность, в экзистенционально трагическую фигуру, несущую в себе образ жалкого кондотьера и коллаборациониста: «Велик на малые дела»:

Мастер берется за дело любое,

Даже когда его дело — «труба».

И ничего не добиться без боя…

Силу дает не победа, — борьба. — Ю. Бернадский

Ю. Бернадский, российский поэт с «искрой Божией», знает точно — он не продукт массового производства. Не доска на складе, а дерево в лесу, отдельное и со своими корнями.

Создатель одарил его талантами и с любовью отправил на землю. Он все понимает и допускает, но этику и философия свою ни под кого не меняет:

К Богу явлюсь я без ужаса,

Ибо не крал и не лгал». Ю. Бернадский.

* * *

Стремление к красоте, свободе, просвещению, тютчевский «друг человека и богов». Сила и Воля. Напряжение душевного перерождения, жесткая протестность, очень резкие краски, социальная лирика, «стрелой Париса» летящая в самое слабое и уязвимое состояние российского общества — безыдейность и лицемерие, прикрытое «фиговым листом» благочестия; «Всякое восхождение мучительно. Перерождение болезненно. Не измучившись, мне не услышать музыки. Страдания, усилия помогают музыке зазвучать» (Сент — Экзюпери):

Хвостом, как пес униженно виляя,

Остаться человеком мудрено.

Тем, кто чужих кумиров прославляет,

Своих героев помнить не дано.

Уже не так и яростно брыкаясь,

Куда идем мы, думаю с тоской?

От языка родного отрекаясь,

Себя сотрем из памяти людской. — Ю. Бернадский

Позволить себе быть естественным, быть собой. Державным, самодостаточным. Не испытывать чужого давления. Сличать свой духовный ориентир с житейским опытом Экзюпери: «Мы деремся, чтобы победить в войне, которая идет как раз на границах нашего внутреннего царства.

И с прагматичной максимой Грасиана: «…Штука не в том, чтобы тебя при входе приветствовала толпа… но чтобы о твоем уходе жалели».

Бескорыстная заинтересованность носителя знаний. Именно об этом когда- то мечтал Петр I: «Для пользы и просвещения империи российской оные дела делать нужно».

…Все увидеть, узнать, удивиться.

И без грусти подумать о первой звезде — Ю. Бернадский

Искренен и честен по отношению к себе и каждому вокруг, настоящий и натуральный, вызывающий неподдельное влечение.

«Свежий и сильный» как Фет (в определении Л. Толстого). «Умный, умный, как день, как Тютчев» (признание Тургенева).

Никаких признаков чудовищ, вырастающих за спиной, — косности, аморфности и слабости, — как образ, «женщина с бычьей головой эпохи неолита». Наоборот, формула уверенности в себе — когда каждое действие согласовано со своими мыслями, эмоциями и со своей идеальной жизнью. Все вместе взятое — Ю. Бернадский:

Жизнь ― это поиски себя,

А не координат на карте.

Не гонка в бешеном азарте

За счастьем, яростно трубя. — Ю. Бернадский

Первозданная движущая сила Ю. Бернадского — личное интеллектуальное самоутверждение, личная внутренняя свобода и в дальнейшем развитии как вызов судьбе, выплата дани Творцу (как вам сходство с образами лермонтовских Демона и Печорина!?).

Для Ю. Бернадского поэзия — это не гимназический курс, а родной дом и мир, тайная земная сказка, в которой поэт фактически существует, повенчан — «…иду… ибо во мне тайны богов» -лат.:

…И что — то давнее в душе

Как будто колыхнулось.

Полузабытое уже

Нечаянно проснулось. — Ю. Бернадский.

Ю. Бернадский вошел в русскую литературу, как поэт тонкой поэзии, поэзии мысли, растворенной в жгучей смеси ощущений и настроений. Поэзии онтологических, укорененных гуманистических идей — читаешь, и душе становится радостно и светло, словно вдруг оказался пред вратами рая: «Чтобы жить в России, надо быть героем // И пахарем, а не впадать в тоску»

Он богат опытом, как лермонтовский Демон; возникает мистическое, что он целые века неравнодушно наблюдает человечество в его стремлении к воле, вере и счастью, и — научился любить людей сознательно и искренне, и этот порыв до такой степени решителен и неугасим, что поднялся до апогея, идеальной высоты поэтического таланта:

Знаю, — буду я Небом услышан,

О любимой моей помолясь. — Ю. Бернадский.

Миросозерцание, такое стройное и логическое у Бернадского, без агонии и зловещих предчувствий, не ведущее к распятию и казни — ведь по сути отражает естественное стремление людей к цветущей жизни, к свободе, к сохранению веры в самих себя, к своей личности.

В таком мировосприятии, когда мир не превращен в пучину личного произвола и человеку разрешается все то, что не обижает и не оскорбляет других, а поступки проистекают не из отвратительных и фальшивых побуждений — ключ к разгадке таланта Бернадского, изумляющей современников звуками свой лиры поэтической:

Край родимый и узор всех красИней»

Скажем с трепетом, труды заверша…

И останется всегда за Родиной

Слово веское, язык и душа. — Ю. Бернадский.

Поэт обнажает в стихах свои сокровенные, потаенные мысли и чувства, имманентно присущие его смысловому бытию. Выдвинутый тезис тут же подвергается сомнению, скептически переоценивается, мысль становится неоднозначной, противоречивой. Поэт пишет стихотворения «в минуту душевной обнаженности», под влиянием эмоций. Но в них он говорит об извечных, органических темах: о любви, о памяти сердца, о дружбе, о прозрениях в прожитых годах:

Жаль, что редко мы теперь ходим в гости.

Недосугнам в песне слить голоса…

Нарисую купола на берЕсте,

Чтобы блАговест поплыл в небеса. — Ю. Бернадский.

Предшествующий опыт и размышления поэта приводят нас, читателей, к эндогенному, сущему выводу: жизнь нашу со всеми мыслями, проходящими эмоциями и восторгами, по сути делает характер — мерило нашей свободы, умения противостоять и сопротивляться — и душевная линия: с Богом говорить о дорогах Судьбы:

В божественность всего, что есть  вокруг,

Сомненья мешают нам поверить…

И все же есть, как после запятой,

Полунамек- картина над картиной —

Отец и Сын, и сними Дух Святой.

Все, что непреходяще — триедино. — Ю. Бернадский.

Сформулируем кратко, но содержательно — Бернадский весь в поисках гармонии, идеального, пусть и невозможного. Возьмем в помощь мысль Герцена, считавшего, что поэты изображают в своих произведениях «патологию собственной души», и выразим духовную лоцию поэтической натуры его личным кредо, отлитым афористично: «Весь мир не исправить. Поэтому я // С себя самого начинаю».

Как бы повторяя рефрен П. Когана:

Снова мне, ни  во что не веруя,

По чужим проходить путям.

Экспрессивную, мятежную силу Бернадского можно подчеркнуть словами Печорина, вложенные в уста героя поэтом Лермонтовым: «Нет, я бы не ужился с этой долею! Я как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойного брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится».

Мышления поэта, который наблюдения за явлениями внешнего мира рефлексируя, увязывает с движениями своей души, и в этом импрессионистическом порыве, в кольцевой чувствительной зарисовке читатель вдруг начинает приходить к кардинальным философско — психологическим обобщениям: оказывается, что счастье заключено в мгновениях гармонии, когда ты чувствуешь единение с миром и людьми, когда рядом есть живая душа, родственная твоим настроениям и ощущениям:

Но, падая поодиночке,

Мы, взявшись за руки, встаем…

Найдешь в безбрежном том эфире

С душою связываю нить… — Бернадский

* * *

Мудрость времени такова: чему бы жизнь нас не учила, а сердце верит в чудеса. Лирика Юрия Бернадского подтверждение этой человеческой мудрости: его поэзия — это мелодия сердца, нежная и прекрасная:

И опять, поверив сказкам,

Я надеждой вдохновлен.

Очарован и обласкан.

И судьбою окрылен. — Ю. Бернадский

Можно обмануть глаза, но трудно обмануть сердце. У сердца свои законы, не послушные законам разума. Они нашептывают нам в мерцающей тишине заснувшего неба, что жизнь — всего одна и другой не будет; что «Климат зависит от людей, которые нас окружают» — М. Твен; что надо верить в жизнь как в сказку с хорошим концом, как ученики верят апостолу, звезды — алому рассвету с вкраплениями бирюзовых нитей, а зеленое дерево — пению птиц на ее ветвях: «Надоело говорить и спорить,//И любить усталые глаза…//Пьём за яростных, за непохожих,//За презревших грошевой уют». (Павел Коган. Погиб в первые дни войны, не дожив до двадцати лет…). Что жизнь не черновик, ее не перепишешь: «От судьбы не отрекаюсь. // Пусть какая есть -моя» — Ю. Бернадский…

Просто надо жить с радостью, наслаждением и тогда радость и счастье будут жить с тобой. Об этом страстно, будто выплеск огненной лавы извне, из кузницы Гефеста, переиначенного на римский манер в Вулкана, строки Ю. Бернадского :

Наши деды сомненья не знали, —

Избы строили и города.

Воевали, любили, пахали,

Не робели, уж если беда — Ю. Бернадский.

Ритмичные, мелодичные строки, изумительно нежные, романтичные и мелодичные — сильный пример духовных поисков. Его душа умеет всматриваться в пучину бушующего жизненного потока и вести обычного человека к вратам подлинного Откровения и давать ему глоток пьянящего настоя, замешанного на колдовских травах — уме, чувстве, совести:

Жизнь ― это поезд, не вокзал,

Не мраморный камин, а пламя,

Узлы, которые с годами

Не разрубил, а развязал». — Ю. Бернадский.

Ю. Бернадскому не нужны «копи царя Соломона» и «вина из папского подвала», он не хочет служить алчному богу Мамону. Наоборот, его взяли под покровительство два божества Средиземноморья — египетский бог мудрости, волшебства и владыка всех чар Тот и греческий бог Гермес, знаток и хранитель всех путей и всех «искателей»:

Неразгаданны веками

Провидения пути…

Потому — Судьба не камень —

Стороной не обойти. — Ю. Бернадский

Поэт «растекается мыслю по Древу Познанья» (из «Повести временных лет») — его увлекают пергаменты Библоса, Троя Шлимана и загадочный образ гречанки Фрины, подарившей миру под резцом Праксителя дивное телесное очарование Афродиты (согласно греческим представлениям о прекрасном, совершенное тело не могло скрывать несовершенную душу):

Торжественность наших обрядов.

Густой аромат придорожной полыни

Мы вам завещаем для Города — сада,

Где Советь и Родина станут святыней. Ю. Бернадский

* * *

Вы смотрите на звезды по двум причинам: потому что они сверкают, и потому что непостижимы. Так и поэзия Бернадского — освещает вашу судьбу и открывает ее глубокие тайны. Одна из них — в рассуждении Сент — Экзюпери: «Если люди не видели звезд и в вашей власти выстроить для них Млечный Путь с небывалыми пролетами и арками, потратив на строительство целое состояние, неужели вы сочтете, что выбросили деньги на ветер?»

Поэтому приобщение к его счастливой поэзии — это Ваш Урок и Ваше Открытие: новых фактов, новых мыслей, новых красок жизни, новых сторон Вашей души — неординарных и многогранных.

«Чтобы жить… надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость» -Л. Н. Толстой.:

Счастье — это не бег от утех и красот,

Но и не приложенье к богатству и славе.

Неподвластно мудреной оно ворожбе.

Если нет его — не совершится тризна. — Ю. Бернадский.

Как будто поэтический мир Бернадского — это неведомая страна, и каждый из нас плывет туда на своем корабле, и каждый из нас кормчий на этом корабле и ведет корабль своим собственным путем.

И в этом плаванье по поэтическим водам Вы узнаете то, что не постижимо, не доступно и некогда изучать и задумываться в суете и рутине будней: «один из самых обычных и ведущих к самым большим бедствиям соблазнов есть соблазн словами: «Все так делают» — Л. Н. Толстой.

Будете вместе с поэтом размышлять, открывать новые возможности творить и реализовывать свои мечты жить в Процветании и Радости; на многие привычные вещи измените ваш угол зрения и вашу точку отсчета: «Ветер задувает свечу, но раздувает костер» — Ф. Ларошфуко.

Полюбите мир поэтической мудрости. И станете собой и останетесь собой — это лучшее из всех возможностей, что вам предоставляет поэт Бернадский:

И на виду у всей Вселенной

Я бережно, как предок мой,

Священный дар любви нетленной

Несу

за пазухой

домой.

И поймете, что движение вперед — это всегда жажда получить ответ на вопрос, который тебя мучает… и почувствовать парадокс бытия, ибо с ответом тогда теряется смысл.

Освоите и усвоите собственную силу духа, ее продолжительность, ее светлую сторону, которая и составляет величие — важно не то, что выпадает на вашу долю, важно, как вы все это воспринимаете.

Нам об этом напоминает Рим словами Марка Аврелия: «Жизнь есть лишь то, что ты думаешь о ней»; японская пословица: «Семь раз упади — а восемь поднимись»; Русская метафора: «Не бойся падать — бойся не подниматься. Словом, поэтический дух Бернадского прост и ясен «Не бойся сто раз упасть, бойся один раз не подняться»:

Дом родной уберечь от раздора,

Если спор стать раздором сулит

Жить в ответе за тех, кто мне дорог:

   Только так, как мне совесть велит…

   И во власти всего, что люблю. — Ю. Бернадский.

Вместе с тестом стихов вы начнете «растекаться мыслью по Древу познания» («Слово о полку Игореве»), а затем посредством веры и дела становиться мудрее и счастливее. Будете бежать за морем своих мечтаний, меняя только небо, но не душу. Назначите жизни собственную цену и создадите собственные ценности: «Если не можешь или не хочешь делать хорошо, лучше совсем не делай» — Л. Н. Толстой:

Где тот край, что для нас

станет новым причалом,

Где на стыке времен

мы шатер разобьем… — Ю. Бернадский.

* * *

Притча.

Два яблока.

— Девочка держала в руках два яблока. Мама попросила дать ей одно. Дочь в ответ внезапно надкусила одно, а затем другое яблоко. Мама расстроилась, хотела высказать свое возмущение эгоизмом ребенка, как девочка неожиданно протянуло маме одно яблоко и сказал: «Возьми вот это, оно самое сладкое!» Растроганная мама крепко обняла дочь и поцеловала..

Эта нежная аллегория воплощает душевный мир поэзии Бернадского, дающей нам возможность обьясниться, понять, что не всегда внешнее выражает внутреннее, приучает отдавать людям самое сладкое, и тогда ты будешь получать от них самое лучшее, настраивать сердца на одну волну — Доброты и Любви.

* * *

Можно смело утверждать: тот, кто взял в руки томик стихов Ю. Бернадского, у того навсегда исчез безмятежный свет в глазах, ведь не только все святые, но и сами духи ада, прислужники однажды воцарившего на земле нечистого, разверзшие врата бездны, внемлют царственным звукам поэта, а по его неровным дорогам и оврагам бродят, не смыкая глаз, бешеные волки и воют химеры Собора Парижской богоматери. И, как робкий росток первоначала личности, пробивается в душу нам пестернаковское: « О совесть,… Я б штурмовал тебя, позорище мое!»…

Будут вечно звучат строки стихов Ю. Бернадского. Похожие на сон, в котором идиллия и мираж одновременно… И под солнцем, и под вьюгой, и под снежными бурунами, и когда просветлеет восток, и когда запылает запад… очаровывая, возбуждая любить больше, любить тоньше… в условиях сегодняшней суетности принимающее редкое, сродни космической метелице и звездному водопаду, чудесное, сказочное проявление, и напоминающее: «Пока мы откладываем жизнь, она проходит»:

Звезд мерцанье — как предвестье.

Словно искорки в зале.

Под защитой созвездий

Все живое на земле. — Ю. Бернадский.

Глава «Поэт счастливой смелости»

Поэт «Счастливой смелости»… Это не только метафора, подчеркивающая выразительность образа поэта Ю. Бернадского в книге, но и выражает сущность его творения — отдавать,«…что хотел сберечь в себе, сделав собою…»:

Страдая от неутолимой жажды,

Отечество не можем разлюбить…

Величие не в силах позабыть.

Поэзия как знак обновления, когда в художественной среде происходят бурные метания, поэтические полотна Бернадского выступают идеей, образцом поэтической цельности, примиряющей прошлое и сегодня Отчизны, способной выразить глубокое и емкое содержание российской действительности — от ликов древнерусских богов до монументальных описаний событийных явлений нашей эпохи, поэтически выраженных пронзительно и с горечью: «И плыву по течению мутных каналов // Не к лазурному морю, а к морю бабла». — Ю. Бернадский.

Поэт не мельтешить под ногами в роли присяжного моралиста — начетчика, считает таковое ниже своего честолюбия и достоинства. Он выделяется умением возвысить поэтическую мысль над миром грушницких и терситов, притворства и уродства. Она как бы уносит нас в надземную сферу, где мрачное земное перевоплощается в мечты, светлые, добрые красивые:

И пока не легли мы костьми,

Утром, вечером… снова и снова

Люди, вам я кричу:

«Черт возьми! Будьте счастливы. —

Станьте людьми…» — Ю. Бернадский.

Он не вступает в полемику с бойкими многоучеными от литературы и политики, самоуверенными советниками, участниками пафосной «фронды мысли» во множестве, в кафтанах и мундирах пестрившими при власти и на форумах, при дворах и в салонах, к самообману примешивая обман: « Пусть галдят болтуны вразнобой…// Слово Вечное — слово простое // Поведет тебя верной тропой» — Ю. Бернадский

Доводы разума, по аналогии с последним «доводом короля» Ришелье, здесь мало что стоят, главенствуют партийные, а значит, личные страсти, — прежде всего тщеславие и гордыня: что только они и служат миру, только они все и делают для родины, для людей, а конкретному человеку они ничего не должны (область тишины и безмолвия…):

Только чешем мы, будто зудит,

Языком… в пустомели готовясь.

Между тем дотлевает… гляди

Дочерна обгоревшая совесть

Головешками в холодной груди. — Ю. Бернадский.

Опишем их словами Ларошфуко: « прежде всего тщеславный «светский человек», жаждущий светского успеха, всеобщею интереса к своей особе — со стороны равных ему по общественному кругу людей (о других он и не думает), домогающийся их поклонения, даже зависти: некий «принц (в латинском смысле слова: „первый“ — среди равных) света». Причем, утолив свою жажду, удовлетворив свое тщеславие, он в упоении не прочь и «почить на лаврах».

Добавим предупреждение апостола Павла: «Смотрите, чтобы никто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому вопреки Промыслу Духа Святого» :

И… сразу образом чудесно — волшебным

Превратятся ведьмы в фей, гномы — в птиц

Райских. Черти — в симпатяг совершенных.

Ну а шлюхи — в благородных девиц.

Тьмы оплаченных борцов — демо — плутов

За чужие за права бьют челом.

Свой карман с чужой казной перепутав… — Ю. Бернадский.

Завершим описание психологического портрета данного сословия общества следующим рассуждением. По Аристотелю, человек есть «животное общественное» и, как известно, «разумный», одна из форм разумности — это эгоизм, неотъемлемым свойством которого выступает тщеславие (брак по воле: муж -эгоизм, жена — тщеславие!?) — выдвинуться из всех, «показать себя» перед другим, перед всеми.

Этой страсти, «общественной» по преимуществу, служит — невольно, как сами страсти, — и самодовольный ум человеческий, этот «дурачок», …простофиля» (le dupe)» (ирония Ларошфука). Вон он — то ловко и искусно рядит страсти (прежде всего самолюбование и сильную выгодность, материальность) в высокие, обществом и, конечно, самим сословием, восхваляемые добродетели…

Глава «В поисках себя не заблудился»

Я в поисках себя не заблудился.

Дом не забыл. От водки не сгорел.

Твой сын вернулся, мать. Остепенился.

Возрос, вошел в года, заматерел. — Ю. Бернадский.

«Все минется, — сказал апостол, — одна любовь останется». Которая, по выражению Савонаролы «управляет душами». Хочется добавить — останутся и добрые дела. Они и любовь не разлетаются дымом — они долговечнее самой вечности:

Не мелочен наш Бог и не придирчив

К тм грешным, кто решил по правде жить. — Ю. Бернадский.

Он каждый миг сражается за Правду и Красоту. Не все и не всегда ведут бой за них, а он недвусмысленно безнадежный — это основа всей его человеческой жизни, это инстинкт самосохранения как закон природы для всего живого:

Я — дождь — по капле облаком рожден.

И мне неведом страх былых падений.

Взлетаю вверх в потоке испарений.

Чтоб снова стать дождем. — Ю. Бернадский

* * *

Звуки лиры Ю. Бернадского легко и ненавязчиво наполняют все нервы, мышцы и капилляры, весь скелет, остов жизни состоянием счастья, в образном сравнении «благоуханием чудесного, всех цветов и деревьев Армидина сада» (Торквато Тассо — «Освобожденный Иерусалим»).

Поэзия, неопределимая до конца, как сама Жизнь. Литературное бессмертие, противостоящее локальному феномену — земной кончине.

Литературность. Красота. Мощный пласт русской культуры, содержательный и сбалансированный: «Русский народ создал язык, яркий, как радуга после весеннего ливня, меткий, как стрелы, певучий и богатый, задушевный, как песня над колыбельной» — А. Н. Толстой

«Эолийский стих», чувствительность лирического поэта древности Анакреонта. Современное наследование русского классического стихотворения, озаренного гениальностью В. Тредиаковского и М. Ломоносова, создавших историческую «тоническую метку» отечественной поэзии — ритмичность, соразмерность и мелодичность.

Жизнь берется в стихах Бернадского в момент наивысшего напряжения, миг «озарения», счастья. В момент страсти, экстатического подъема.

Его стихотворения — это не фугас, мина замедленного действия. Это вулканический выброс душевной лавы, сейчас и здесь. А вся поэзия — отталкивание от приевшегося, от «самоперепевности» других мыслей и чужих слов; это всегда взлет, рывок, это прежде всего отказ от елейности и приглаженности земного — подняться с наглаженной и заезжанной колеи, и заглянуть запредельно туда, где стихия «проблемы» трансформируется в азартное «приключение».

Ему не нужно быть важным — ему важно быть нужным:

Срок придет душе призвать поводыря —

Полечу в последний путь крестообразно…

Верю в то, что жизнь дается не напрасно.

Для чего, не знаю точно…

Но не зря. — Ю. Бернадский..

Он не отделяет себя от современного поколения, ищет гармонию в эпическом прошлом России, высказывает себя в вопросе о смысле поэзии и полезности ее для людей, оценивает жизнь как щедрый дар Творца, поднимает темы богоборчества и нравственных маяков, ведет непрерывный поиск душевной умиротворенности, восхищается красотой и поднимает культ любви до Денницы, выводит себя за пределы земной обреченности… Он грызет землю, как волчонок Мцыри, потому что «…един во всем человеческом» (Библ.).

Легко и непринужденно Ю. Бернадский шествует в кортеже «словесной стражи», «благословляя колеи// И рвы отеческой земли» (А. С. Пушкин), в артельном сопровождении образов, мастеровой от Бога. Панург лирической души, прожигающий эмоциональным накалом. Пантократор солнечных ритмов:

И не знает Совесть отдыха и сна,

Даже если подлецы кругом и плутни.

Даже если ты ― вконец уставший путник,

Не позволит заплутать тебе она. — Ю. Бернадский.

Философ мотиваций. Практик. Волшебник, изгоняющий глянец с витрин не подлинных, возвышающий бесконечно мир Печорина над миром грушницких, не верящий князю тьмы Вельзевулу,…Властью мечты загадочной покрывая примитивные инстинкты множеств, «Верующий в человека, чтящего распятого в безднах Бога» (из Анненкова) и искрометно, по-царски награждая чудесное мирское бытие звуками своей прелестной лиры:

И время повернёт назад,

Года вмещая в сутки.

И добрые коней глаза

Внимательны и чýтки — Ю. Бернадский.

Подлинность. Отсутствие фальши. Конгруэнтность, состояние внутренней гармонии и комфорта человека с самим собой. Здоровые эмоции и амбиции. Проекция настоящего себя. Искренняя и притягательная подача и выражение себя, по — конфуциански мудрая и простая: «Куда бы ты ни шел, иди со всей душой»

Стремление к красоте, свободе, просвещению. Напряжение душевного порыва, озарения, исторической памяти. Знать цель. Знать дорогу Следовать установке, а не обстановке:

…Все увидеть, узнать, удивиться.

И без грусти подумать о первой звезде — Ю. Бернадский

Глава «Пусть в тебе нуждаются»

Его облик красив и мужественен, как и полагается загадочному алмазу, В нем — сплав дерзости и мужской простоты, улыбка светит и греет…

Во всем у Юрия Бернадского — достоинство Жреца, словно он в храме. Профиль античный, патрицианский, бриллиантовый. Взгляд — загадочная смесь солнца и тумана. Страстью и задумчивой мудростью веет от смуглого живого лица, сверкающего жаждой победы. Глаза умные и выразительные, добрые и теплые.

Взгляд, мудрый и красивый… романтический, но может мгновенно испепелить… пропасть и бездна, притягивающая и одновременно предостерегающая — блестит предрассветной звездой, будто Эос на небосклоне, освещая всех вокруг. Магическая привлекательность. Во всем достоинство властелина лирических троп:

По вечерам брело в деревню стадо.

И следом, наигравшись, детвора…

Был каждый день — надежда и отрада…

И жаль, что там сегодня нет меня. — Ю. Бернадский

В этих синих, с серым переливом глазах виден характер, настоящий, мужской, вызывающий симпатию и привлекательность. Выступающие скулы, темные и густые брови, волевые морщины над переносицей, которые придают выражению уверенность.

Он не занят собой, не позирует и не рисуется, он не был «наперсником близ трона / / У северной Минервы» (Г. Державин), он уважает себя и других… исключительно отграничивающий все человеческое, что есть в каждом отдельном живом существе, от нравственно негодного, бесстыдного, бесчестного — от всего, что названо Шекспиром приблизительно, как мутное море.

Облик летописца времен царя Эхнатона, носителя чудотворного просветительского начала. Орфически — шаманская загадочность Эмпедокла и легендарное честолюбие Фемистокла. Не конструкт, а живой человек, впитавший в себя в текст и дух эпохи.

Эпохи, современниками и очевидцами которой мы являемся; эпохи геополитических сдвигов, когда противостояние знания и веры, цитируемое русским философом Л. Шестовым в переносном качестве «Афины» и «Иерусалим», стало метафизической болью, лежащей за пределами непосредственного и простого объяснения: «Оглохшие от пафоса, // Не верим громким фразам, //И возмущенье глупостью // фонтаном бьет из вен» — Ю. Бернадский

Внимательный к мыслям и словам, строгий к себе. Точнее, неумолимый к себе. Неукротимый. Неукротимость, как ключевое в личности, высокая потенция умного и чувствительного, спасающая смысл судьбы и создающая профессионала. Им можно стать, только имея цель, зная дороги и проявляя беспощадность к самому себе. И — неугасимое чувство понимания и сострадания в душе, сердце, поступках: «В темные времена хорошо видно светлых людей» -Е. Ремарк:

Но, будучи и сотню раз обманут,

Народный дух очнется ото сна,

Устав терпеть и верить, что настанут

Когда — нибудь получше времена…

Расправит плечи древняя страна. — Ю. Бернадский.

Базальтовый профиль Наполеона- молодые задорные глаза, сверкающие жаждой побед, лоб чистый, без единой морщины, кожа на нем натянута, ровная как поверхность тихой речки.

Душой Мефистофеля — острый, дерзкий, горячий, испепеляющий, умещающий в себе и ад, и рай, и само небо, и всю землю, весь род людей и весь мир… поднимающий без робости и содрогания пестрый покров познания, чтобы увидеть его глубинный смысл — тайну египетской богини Изиды: «Будто бабочек крылья — на личике детском ресницы,//И в распахнутых настежь наивных глазах — красота». — Ю. Бернадский.

Доброхот от Бога. Властитель емкого личного и ускользающего вечного, колдун высокого искусства, его мощная человеческая энергетика просто прёт: упрямо, жестко, уверенно, страстными рывками: «Пусть в тебе нуждаются» (император Рима Август).

Он из тех, кто сделал самого себя. У него, по — цицероновски, «дух стремится ввысь». Средневековый алхимик, архитектор собственного «философского камня», в действительности означающее — своя мечта, цель и судьба.

В словах Л. Толстого это прозвучало свято и трогательно: «…у человеческой личности есть как бы своя душевная мелодия, которую каждый из нас носит повсюду с собой»:

Нас угораздило родиться

Или, напротив, повезло

Жить так, чтобы было чем гордиться. — Ю. Бернадский

* * *

С раннего детства он знал, что всегда хотел признания и уважения своих сограждан. Он жаждал этого, мечтал об этом и готовился к этому. В то время как все дети играли и смеялись, он учился и усердствовал в делах: «Сколько ни сделано открытий в стране самолюбия, там еще осталось вдоволь земель неисследованных», предсказывал Ларошфуко, один из великих первооткрывателей этой «страны».

Родители Бернадского были простыми гражданами России, — «Незлобивые душой…» в его жилах не текла кровь нуворишей. Он не получил во владения крепости, замки, виллы… счетов за границей, у «иноплеменных» (по Тютчеву):

Мой отец — Иван и по отцу — Иваныч,

Был простой мужик от роду на земле…

На таких стоит и держится страна…

На земле незримо след его остался. — Ю. Бернадский

Вместо этого его переполняла решимость. С «одной судьбой на всех», Бернадский знал, что он был предназначен для чего-то великого. Словно его имел имел ввиду школьный учитель, сказавший Мефистоклу за пятьсот лет до рождения Христа: «Из тебя, мальчик, не выйдет ничего посредственного, но что-нибудь очень великое, — или доброе, или злое»…

Он знал, что ценность жизни не в поиске счастье — она в труде. Он знал путь и способ: трудился, не покладая рук, творил, чтобы получить самую главную награду жизни — стать счастливым, светилом для себя и людей:

Но даже получив пинок,

Захлебываясь болью,

Я счастлив, что не одинок

И вдохновлен любовью.

И снова жизни смысл постичь

Мечтаю я с рассветом.

И справедливости достичь

Не в следующей… а в этой. — Ю. Бернадский.

Он осознал, что знания не даются с рождения; дверь в этот бастион захлопывается перед каждым входящим, даже если предшественники оставили ее открытой — в мире знаний действуют свои внутренние законы притяжения и отталкивания (по аналогии с физическими величинами), свои неожиданные озарения; они столь же таинственные и безмолвные, как небесные чертоги, звездные сферы, и столь же многообещающие и притягательные, как евангельские притчи Христа.

И помнил житейскую мудрость: « Если путник, взбираясь на гору, слишком занят каждым шагом и забывает сверяться с путеводной звездой, он рискует ее потерять и сбиться с пути». Идти и не останавливаться, не обманываться зрением, все- таки цель — это не пункт остановки, это всегда дорога к горизонту — дойдя до него, уж видится другой… Жизнь наша начинается с рождения и не прекращается, пока есть движение, есть развитие, в котором возникает всесильное «Я», вбирающее в себя все наши мечты, надежды, иллюзии — словом, того реального, каким мы становимся и каким принимаем себя…

Да, это было его время — он выбрал свое поле для сева — поэзию и свое душевное средство его обработки — искренность и истинность, но а после того, как сделал выбор, начал растить поэтический урожай и радовать людей…:

Пусть с каждым часом все мрачнее небо,

Чернее ночь и яростней гроза.

Пусть это даже выглядит нелепо, —

С улыбкою взгляни судьбе в глаза. — Ю. Бернадский.

* * *

История показала, позволив нам убедиться в великолепии его поэзии, сильно впечатляющей, слишком неослабевающей интерес — вышло только доброе, на подступах к душе Отчизны сдерживающее «Империю Зла»: «Поднимемся. Прорвемся. Отстоим» — Ю. Бернадский…

Поэзия удивляет, поражает убеждает. Художественный вкус почти непогрешительный. Чувство изящного так же сильно в ней, как чувство долга. Блеск вымысла и богатство реального. Сила собственного рассуждения, сила, свойственная всякой размышляющей и разрабатывающей себя личности. По меткому замечанию К. Делумена, похожей на «Нил — он бывает особенно прекрасен, когда выходит из берегов»:

На каждый день найду себе обычай впору:

Озябшему — тулуп, ослабвшему — опору.

Все, чем горжусь, и что мне не мешает жить.

В Крещенье, хоть мороз, — ныряю трижды в прорубь,

Чтобы грехи отмыть… И снова нагрешить. — Ю. Бернадский.

Поэзия движения, убеждения. Ритмичная. победоносная. Тени древнего Рима и Греции, и Руси, «внявшей евангельской проповеди при киевских князьях Аскольде и Дире», Руси Рюрика, Синеуса Трувора, легендарного Евпатия Коловрата из Рязани — стоят у истоков такой поэзии:

Святость общего дела —

Сокровенный наказ…

И с иконы глядела

Русь, и верила в нас. — Ю. Бернадский.

Поэзия как «Золотое тавро», область благоденствия и процветания души; выражающая эпоху, течение жизни поколения, эон, если применить греческую символику. Поэзия « ликованье веселью милой отчизны» — на языке эллина Клавдия. Конкретная и содержательная, как надпись на римских памятниках:

…бесы, что к казне близки,

Страну кромсают на куски. — Ю. Бернадский.

Поэзия страстной чувственности. Это полет пчелы. Всегда по прямой. Всегда добирающейся до изначального — до носителя меда. Лирика звенит у Бернадского пчелиной песнью (из строк Фета): «В каждый гвоздик душистой сирени, // Распевая, вползает пчела» — и вся поэзия как будто превращается в пчелу, вбирает в себя все «радости земли»:

Благодарю судьбу за то, что понял.

И  Душу спас, которая есть Бог. — Ю. Бернадский.

Поэзия, дающей ответ на поставленный вопрос — что движет солнце и светила? То есть, что движет нашей жизнью, тем шедевром, светлым и чистым, как слеза ребенка, что однажды Природа дарит каждому: «От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь» — Клав Льюис:

Нам знание с рождения дано,

И к ясной цели выбрана дорога…

Не отступай от Правды и Бога,

Поскольку Бог и Истина — одно…

…ты не предавай того, что свято! — Ю. Бернадский.

Поэзия ума, ищущего знание, и характера, требующего действия — одним словом, поэзия личности, услышавшей призыв Тютчева:

Жизнью пользуйся, живущий…

Как уходят клубы дыма,

Так уходят наши дни!

Древний мир уже указал краткий путь, чтобы стать личностью: «Прокладывай дорогу усилием» (Ю. Цезарь), Ибо в деяниях проявляется все; не только ум, но и «сила духа» — «щит личности» (Б. Грасиани).

Глубинный и обширный ум кардинала и мыслителя XV века Николая Кузанского ввел в практику личности трансцедентную высшую «логику Первого Мастера», по образу и подобию которого дух человеческий был создан — принцип «совмещения противоположностей» (coincidentia oppositorum), то есть признания двойственности бытия, материи и сознания, тела и духа. Принцип «дополнительности» друг друга. Принцип, призванный заполнить пропасть между мечтой и действительность. Он стал революционным, культовым…

Вот как выразительно, когда пульс сердца и пульс эпохи сливаются, начинают биться учащенно, высказывается Ю. Бернадский о таком принципе — о силе бытия и силе духа русских людей, частица и заступник которых он: «Их безбожно ломали и гнули, // А они все равно не сдались. // И горели в тайге, и тонули // В половодье… А вот прижились — Ю. Бернадский.

* * *

Возникает подсознательно отсылка к эпическому роману Д. Дефо. Мировая слава «Робинзона Крузо», произведения с героем в высшей степени характерным, кроется во всечеловеческом пафосе деятельной натуры. Для аргументации данного положения многократно приводился образ бедной старушки, которая на последние пенсы покупает себе своего «Робинзона Крузо»; такой славы никогда не достигала ни одна книга в XVIII в.

Герой Робинзон делает дело (природное предрасположение!), а перед этим конкретно рассуждает на эту тему, ему и в голову не приходит думать, а с кем посоветоваться — сам себе являясь жизненным энциклопедистом и оптимистом по воле рока.

«Простой человек» Робинзон Крузо от природы владеет «синдересисом» (речь о нем пойдет ниже), «даром небес самым желанным», — и остальное безлично фактографическому местонахождению: человек думает, делает. Все просто и сильно поучительно, без дидактики, в чем — то величественно, как древний миф.

Возможно, именно такой сюжетный источник позволил Сент — Экзюпери прийти к следующему выводу: «Запомни: неразрешимая проблема, непримиримое противоречие вынуждают тебя превозмочь себя, а значит, вырасти — иначе с ними не справишься».

А Бернадскому излиться откровенной душевной молитвой:

Давно не жду нечаянных подарков

На блюдечке с каемкой голубой.

Пусть даже не на шутку станет жарко, —

Не тороплюсь заигрывать с судьбой.

А если от безделья занедужу, —

Хоть режь меня, — не сдамся без борьбы.

Привычка к лени ослабляет душу.

А слабый духом — пасынок судьбы. — Ю. Бернадский.

В стихах Бернадского — все рядом, можно потрогать это единство образов и эпох, прикоснуться к скрижалям многообразного в сюжетах, яркого в смысловых аккордах, живого по полноте музыки и гармонии заповедного летописного языка, в котором гражданин России выплачивает сполна долг современника истокам «сосново- березового рода» — «княжеству Залесскому» (так европейцы уничижительно называли Русь), «Северной Пальмиры» (а так пристыженные и обескураженные европейцы восхищенно окрестили петровскую Россию), «Отечеству, данного Богом» (в понимании Державина и Пушкина), «России — Истине» (в восприятии Ф. Достоевского), «России, без которой этому миру жить нельзя» (в пророческих слова Л. Толстого):

Чтобы вновь в солнцеворот у народа

Раскрывались и душа и глаза…

И с рождения во мне кровь отцова

Так по кругу и бежит,

 Горячо… — Ю. Бернадский.

Дух эры, отведавший эфемерность земных постоянств и земных ценностей, принимающий жизнь, «как метафизический бордель чьих — то эмоций» (А. Кестлер), стирающий светлые лики с гравюр исторического наследия, делающих злонамеренно их скучными, мелкими, доморощенными, — по — своему высветил авторскую индивидуальность Бернадского.

Философия поэзии не ограничиться объяснительной функцией, отказавшись от функции исследования и анализа, она пропитана мыслью экзистенционального, сущностного вектора… но в ней нет ни порабощения. ни антропофагии («людоедства»). Замечательное по единству духа, всегда морального, всегда побеждающего

Было сказано же однажды: Прятаться за чужой широкой спиной! Прибегать к крючкотворству! Слава богу, у него есть еще пара крепки рук, а после ег удара остаетс только«бежат за духовником, потом что врачу тут уже делать нечего».

Поэтическая философия проявляется в поэте как способ оставить о себе и эпохе нечто больше, чем погосты, кресты и прах: «Перейти надо все. И пройти все пути, ибо размер их известен тебе… не важны зигзаги дороги, по которой ты идешь. Знай, размер ее определен жизнью» (Библ.).

Своим поэтическим ремеслом Бернадский выкладывает нам светлую дорогу в «Изумрудный город» Френка Бома, чтобы мы, благодарные читатели, не заблудились на жизненном Марафоне, помнили: «Потерявшему образ грозит // Стать безобразным и без образа» (Бернадский). Об этом — пронзительное, как хруст ветки в морозный день, восклицание Цветаевой: «Быть в грядущем лишь горсточкой пыли / Под могильным крестом? Не хочу!»:

Как страшно потерять опору:

Любовь, работу, дом семью…

И мыслим: попросить бы впору

Пощады, стоя на краю…

Но, падая поодиночке,

Мы, взявшись за руки, встаем. — Ю. Бернадский.

Смысловой экспонента его стихов, его душевная рефлексия в категориях «идти за мечтой», «глаза любимой без льдинок», «светлых эмоций поток», — вся эта поэтическая неподражаемость усиливается, переходит в очевидный «звездный час», если добавить цветаевское: «И будет жизнь с ее насущным хлебом.// И будет всё — как будто бы под небом // И не было меня!// И так же будут таять луны //И таять снег, // Когда промчится этот юный, // Прелестный век». (Уж сколько их упало в эту бездну…»:

Буду я когда — то, канув в Лету,

Пращуром на мир взирать с небес. — Ю. Бернадский

Глава «…Польза вечная»

Они в чем — то и гимн мужественности, призывают неколебимо преодолевать жизненные провалы и пропасти, кулисы и подводные рифы жизни. Если судьба назначена, надо платить цену — «страдания преходящи, польза вечная» — Микеланджело (скульптор времен Ренессанса, четыре года расписывал Сикстинскую капеллу, лежа спиной на строительных лесах).

Они допускает, что наш мир — лучший из миров, он не осложнён пагубными премудростями рационализма. Поэтому «не дело человека высказывать недовольствие им, ибо он должен принимать его таким, каким его создал Всевышний Творец» (Лейбниц). А чтобы идти своей дорогой, призывают создать подлинный порядок действий, который поможет «преодолевать насильственный упор земли» (Ахматова).

То есть, как Одиссей (Улиссий, по — римски), блеснуть неожиданным решением, преодолевая опасность в лице циклопа и каннибала Полифема (собирательный образ, гротеск сил зла сегодняшних): «…Греков восхищало в Одиссее умение не пасовать перед неожиданным поворотом судьбы, если нужно, быть благороднее любого благородного… вообще быть тем, кем хочешь стать. Их восхищало его мужественное упорство, умение использовать все подходящие средства, всегда обнаружить присутствие духа. Его дух всегда вызывает восхищение богов» (Ф. Ницше):

Талантами не оскудела

Русь. И, радея о стране,

Мы жили рвем, когда для дела

Или когда наш дом в огне…

Доброй Волей Свободы лишаю

Сам себя

И на всех разделю. — Ю. Бернадский.

Поэзия Бернадского учит полностью отвечать за свою судьбу, за результаты жизни, как за свершения, так и неудачи, признать себя родником и ручьями всех событий в жизни — «Родники мои серебряные, золотые мои ручейки» (В. Высоцкий); сжигать в топке усердия любую мысль о неудаче и страхе, — «Мои упрямые потуги // Не надоели мне пока» (Бернадский), — уважать собственные желания, сделав их выше мизансцен, сплина, солнца и звезд; стать временно недоступными для себя, для эгоистических выгод, чтобы услышать крик седого мироздания: не извлекай счастье и любовь из жизни, а переноси их на жизнь; не живи, чтобы быть счастливым, а будь счастливым, чтобы жить: «Не боги властвует над тобой, а ты управляешь собой» — лат.:

Неугомонная порода.

Нам было многое дано…

Мечта любого вертопраха —

Шагнуть за грань, за край земли…

Мы так характеры ковали,

Чтоб не было стыдно отцам.

И, увлекаясь, рисковали,

Шли напролом и до конца. — Ю. Бернадский.

Чтобы жизнь стала вашей королевой, станьте сами королем: цените, что имеете; не переживайте, что не имеете и не сожалейте о невозможном: «Самое худшее безумие — видеть жизнь только такой, какова она есть, не замечая того, какой она может быть!» -Сервантес:

Чтоб хоть на дюйм стать выше ростом,

Я спорю с каверзной судьбой. — Ю. Бернадский.

Поэзия решимости — «не поднимать пыли на жизненном пути» (Пифагор), поэзия деятельности — все делать ради «деятельной любви», все, что возможно нам, все что сами искренне признаем для себя возможным: «Я знаю, нет у вольных птиц несбыточных надежд, // Они у пленных птиц, тому виной темница, верь». — Саади Муслих. Укрепляет значительно этот идейный корпус мысль И. Гете, соответствующая космической константе: «Всякий, кто не верит в будущую жизнь, мертв и для этой»:

Стать Человеком готовясь,

Жить не боялись мы тогда.

Мы помним, что такое Совесть

И как сгорают от стыда. -Ю. Бернадский.

* * *

Глава «…Шел разговор веселый обо мне»

Кажется, он нашел в себе волшебный камень Алатырь из древних русских сказаний, и как бог Сварог, ударил по нему своим поэтическим жезлом и извлек искры слов, словосочетаний, связав их в единый самобытный поэтический сноп. Сошлюсь на Гоголя, ассоциация непосредственная: «Ничего он не заканчивал, чтобы не поверить себя… он не входил в шумные беседы и споры, он не стоял ни за пуристов, ни против пуристов. Он равно всему отдавал должную ему честь, извлекал из всего только то, что было в нем прекрасного…» (Гоголь, повесть «Портрет»):

Обрести равновесие мне бы,

В чистом поле пройтись по стерне.

И лицо запрокинувши в небо,

Позабыться на миг в тишине.

Чтоб под сенью зведы путеводной

Отпустила печаль и недуг…

Полной грудью вбираю холодный

Исцеляющий Родины дух. — Ю. Бернадский.

Поэтический Мондриан, «волнорез» и «маяк» на огромных пространствах душевного океана, отблеск света на его волнах — как яркая иллюстрация богатого творчества Бернадского: «С усердием я себя секу, // Чтоб псов цепных орава поредела».

Поэзия Бернадского — круговорот реального бытия и сказочности; с одной стороны, стихи о природе, Родине и друзьях, родном доме, где ждут его жена Татьяна и его дети; с другой — ее действие разворачивается в волшебных краях богов и богатырей «сосново — березового рода», — «Ах, если бы вы знали, какую волшебную страну я втайне посещаю… каких бываю заповедных уголках!» — Ю. Бернадский.

Лирика чувств прописана простым общедоступным языком; его пронизывают философские диалоги, легенды и рассказы, складывающиеся в целую систему символов и аллегорий. Кажется, поэт обдуманно наполняет повседневность обширным и глубоким океаном чудесного вымысла, чтобы в нем, как в зеркале, наш быт отразился островом наслаждения, упоения и мы не хотели бы вскричать как Одиссей: «Ах, зачем не погиб я под Троей!» (из «Одиссеи» Гомера):

Хоть порой мечусь и маюсь

Так, что просто нет житья,

От Судьбы не отрекаюсь.

Пусть какая есть — моя. — Ю. Бернадский

Читаешь светлую лирику Бернадского, и будто неведомый скрипач играет ноктюрн Шопена, с души смывается вся тяжесть лет и возникает ощущение, что она летит за тучи, к небесам и звездам вслед, чтобы сказать тебе: «Не откладывайте счастье на потом, лучше отложите все тревоги и суету».

О такой интимно — чувствительной связи твоей души с космическим мирозданием, солнцем и светилами писал Тютчев:

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины —

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены. — Тютчев.

А главное — твое мышление и понимание могут найти здесь неиссякаемый оплот своему любопытству, верованиям и убеждениям: «Для вас истина ничего не значит. Вы променяли ее на грошовый уют и лестную славу мужей ученых. — Фауст. И пусть даже придется изменить свои взгляды на понятия «человек», «разум», «цивилизация». Где-то незначительно, а в чем — то кардинально. Но это -право выбора каждого:

Приходит срок понять секрет простой:

Наполнить жизнь значением и смыслом,

Покоем — душу, сердце — правотой. — Ю. Бернадский.

Будто мозг взрывается и звучит в душе симфония; и в таком сравнении, переносном — когда потухает день, отчетливей становятся звуки природы.

Или как декоративное украшение, панно, когда красивая поэтическая техника, имеющая в своей основе принцип mise en abyme, «матрешки», «ларца кипарисового», шкатулки», становится украшением композиции (по аналогии с арабским сказочным «сезам, откройся», подобное русской «ключ — траве», — всемогущими средствами открытия замков и запросов). Как стали украшением русской литературы проникновенные строки поэта:

День догорал; звучнее пела

Река в померкших берегах. («Я помню время золотое…»).

Создаются захватывающие истории, которые можно (в квинтэссенции) длить до идиллической бесконечности, порождать новые предложения и конструкции. Лермонтовский «Сон»: « И снился мне сияющий огнями// Вечерний пир в родимой стороне.// Меж юных жен, увенчанных цветами,// Шел разговор веселый обо мне».

У Бернадского, для наглядности, находим воплощение указанных принципов в таких строчках:

И снова тетива дрожит в руках,

И вдаль мечты уносятся, как стрелы,

Куда- то в тридевятые пределы

Как ветер в облаках. — Ю. Бернадский.

Он берет свои сюжеты и образы и с неба и с земли, с веток черемухи и корней деревьев, цветущих вишневых садов и утомленного лика луны, вырывает из забытых пещер, закрытых паутиной сна беспробудного, отовсюду: « Молодильных яблок в Тридевятом царстве // Бабушке родимой наберу».

Поэтический Морозко, обходящий дозором все леса и долины, затихшие под снегом, но ждущие бунта — весны: «Верить в сказки мы, жаль, перестали. // И грустим, дожидаясь весны…// Если верить в чудо, Сказка оживет»

Кажется, нет ему преграды и запрета, что его взор проникает во все молекулы и атомы материи. Глубина и тонкость анализа. Сила беркута, весну встречающего как божество и падающего молнией на свой трофей: «Жизнь — это чести с алчностью борьба… Добра со Злом — последнее сраженье…» — Ю. Бернадский:

 Лишь души, любили которых,

Лишь те, что способны любить,

Услышат неслышимый шорох,

  Увидять незримую связь… — Бернадский

Сквозь примеры, сцены и образы, описанные просто, но с силой евангельского воздействия, читатель видит истинный смысл той глубинной картины мироздания, которая скрывается в Плероме, полном божественном наполнении всего, применяя язык греческой философии гностизма — и раскрывается через вечные уровни бытия — эоны (там же; как пример, в Новом Завете вся «вся полнота Божества телесно» обитает в Иисусе):

И как в жару прохладный ветер,

Придет прозрения звонок:

Душа — есть Бог… И ты на свете,

Что б ни было, не одинок… — Ю. Бернадский.

Поэзия как вполне конкретный консептистский намек: «семь мудрецов древности», каждому из которых приписывается одно любимое изречение, а для Бернадского вся мудрость житейская в одной истине: «Книга — ловушка, возможность уловить то, что ты жаждешь настичь, постичь и понять. — Сент — Экзюпери.

На природном, генетическом уровне, нам предписано осмысливать и понимать свою роль на Земле. Нам от такого испытания (есть оно как «искра Божья») не уйти, не ускользнуть, какие бы предлоги нами не выдвигались. И вот когда мы свою роль улавливаем и распознаем во всем потоке общих, и она заполняет все наше естество осознанием своей полезности (и даже необходимости!) пребывания на планете, тогда лишь мы будем счастливы по — настоящему.

Спокойными, сильными, убежденными. Писал Сент — Экзюпери: «Какими бы насущно необходимыми не казались наши действия, мы не вправе забывать, во имя чего действуем, иначе действия наши останутся бесплодными».

Именно об этом, о поиске и нахождения своего сокровенного смысла, истинной ценности повествуется в стихах Бернадского:

В общем, жизнь сравнима с раем…

Полируем, чистим, драим.

Чтоб и наш чудесный край

Не похож был на сарай. — Ю. Бернадский.

В поэзии Бернадского душевное, человеческое («антропологизм») играет, примерно, ту же роль, что «сила», «энергия» в механике и физике. С его точки зрения познать мир вне пределов душевного, духовного (читай -божественного), опираясь лишь на способности человеческого разума, достойны удивления и жалости. Говорил об этом апостол Павел, что«умы спорливые и презрительные», занятые «праздными вопросами и разговорами», но не знающие истины, ибо «они еще ищут, стало быть не нашли».

Благодарные читатели находят в его стихах и глубинные мыслительные сентенции, порой переворачивающие привычные представления, и духовное скрепы всего, что свято и монументально для русского человека, и светлые душевные порывы, переданные поэтом трепетно и нежно.

Будто утренний свет рассвета омывает наше чудесное бытие. Все такое чистое, доброе, искреннее в поэзии, светлое откровение в снегах; вычищает примеси и шлаки, держащие наш ум в тисках, как от хватки хищного зверя, предположительно — чудовища Ахерона: Яркой мечтой залатаю любую прореху, // Чтобы добраться до самых высоких вершин» —

Ю. Бернадский.

Мысль о неисчерпаемости жизненных потенций человека, сообразно мильтоновскому воззрению, выраженному аллегорией: «Лучше царствовать в аду, чем прислуживать на небесах», акцент на самореализацию сильной духом личности» (из рассуждений Ницше об Одиссее), обострение «восприимчивости» и наслаждения миром «каждую минуту последний раз» есть глубинное в сознании Бернадского:

В завтра незачем спешить заполошно,

К звездам в призрачные дали лететь,

Чтобы в крохотном цветке придорожном

Отражение души рассмотреть. — Ю. Бернадский

Глава «Веселый призрак знаний и свободы»

Стихи Юрия Бернадского — идеал для чтения, бороздят наше сознание, мы вместе с ними растем и созреваем, учимся отвергать «…совместность между Христом и Велиаром… храма Божия с идолами..» (от Луки.), освобождая свой дух от ребяческий мелочности, гремучих рифм и пустых словопрений, а головы — от побрякушек, где не зародилась ни одна истина.

Они — глубокие и сильные, умные и добрые, нежные и ласковые, с пушкинским «веселым призраком знаний и свободы»; все мысли и чувства, как на подбор, удивительны, неповторимы, от них так сладко томится душа, по — римски, по — царски, по -маяковскому красиво: «Я знаю — //солнце померкло б, //увидев наших душ золотые россыпи!» (Маяковский).

Стихи Бернадского не молят о легкой жизни, а просят о том, чтобы ты стал сильнее, — при всем разнообразии отлиты в единую форму, создают цельную умственную силу, — самого автора Ю. Бернадского, — воплощающую в себе древнюю аскезу: «Шестерки не становяться королями, в какой бы парик они не рядились».

Жизнь ― это воля, а не фарт,

Терпение, а не упрямство.

В одном лишь только постоянство,

Что каждым утром ― новый старт. — Ю. Бернадский.

Его поэзия ценна и для праведника, который ищет спасение в вере, и для грешника, для которого спасение — в покаянии… Несет отпечаток поступка А. С. Пушкина — на дуэли злой Кюхельбекер стрелял в голову Пушкина с пяти метров, промахнулся. Пушкин выстрелил в воздух и радостно воскликнул: «Кюхля, …пойдем пить пиво»…Того Пушкина, который позже: «… падает в голубоватый колючий снег» — Э. Багрицкий.

Видится за спиной поэта чистый лик христианского апостола Иоанна Богослова, преданного ученика Христа «…обличителя Антихриста» (библ.) …Того самого проповедника, который следовал за Иисусом на всем Крестном пути; создал метафору, ставшей символом всего, что сеет бесчестье и растленье души, уничтожает человека — «Вавилонская башня»:

Пусть лишены достоинства и крова,

Но час настанет наконец сказать,

Что мы готовы гражданами стать. — Ю. Бернадский.

Свет и тьма борются в его стихах до самого конца, чтобы человек возродился в своей истинной сути, оттолкнулся от ада — одиночества, неприкаянной бездомности, безнадёжности, и как античные боги, стал таким же всесильным против рока. И стихи Бернадского не заволакивает тьма, а венчает сияние подлинного, безудержного пушкинского восторга Красотой и Милосердием: « Мои крылатые мечты // Как облака несутся» — Ю. Бернадский.

Поэзией Бернадского правит сама богиня Венера, меняющая мир античной простотой. И эта богиня, по легенде, чтобы отдать людям жар своего сердца, обворожит любовью, временами сходит на землю… в новую Россию, где царит «хаос чистилища, маета грешников» (из библейского). Кажется, здесь ей тесно и тревожно, словно она чужда этого человеческого мира, словно она не богиня, а «вербовочный херувим»…Но ошибается, как — никак, а в стихах Бернадского оживают:

Лишь души, любили которых,

Лишь те, что способны любить,

Услышат неслышимый шорох,

Увидят незримую связь…

Все это производит в душе читателя глубокое впечатление… И следом за русским поэтом М. Волошиным он готов повторить:

Не верь князю тьмы. Верь в человека.

Толпы не уважай и не бойся.

В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога.

Власть затаённой мечты покрывает смятение множеств.

Честолюбивый поэтический вирус Бернадского уникален, заразен и абсолютно неизлечим, это называется — очаровать читателя с первой строчки, с первой смысловой ноты, с первого чувствительного аккорда колоритностью, смоляной вязкостью и внутренним интенсивным ритмом лирических стихий, словно ты в лабораторию Мефистофеля, в жерло Этны погружаешься в мерцании пылающей свечи. Или превращаешься в светлячка, полет и свет которого не зависит от капризов цветков и природы. Все предельно искренно. Предельно честно и ничего лишнего: «Привыкли с детства мы во многом сомневаться…//Нам древних истин смысл не хочет открываться// Спроси себя — зачем на свете я живу…» — Ю. Бернадский.

Возьмешь книгу стихов Ю. Бернадского в руки и «утонешь с головой». Бернадский читается легко, быстро, увлекаешься, и стихи притягивают к себе каждый день.

В них — энергия и непринуждённость подлинника, который хочет стать целым миром, раствориться, разлиться в нем — «Родным могилам и всем павшим вместе..» (Ю. Бернадский) поклониться и «горсть землицы» кинуть. В стихах словно слиты все времена и все имена богов, а звезды блестящими подковами льнуть к твоим дверям, в переводе на языке обобщающей христианской аскетики означающее: неважно, в каком мире живешь ты, важно какой мир живет в тебе:

И все же есть, как после запятой,

Полунамек — картина под картиной —

Отец и Сын, и с ними Дух Святой.

Все, что непроходяще — триедино. — Ю. Бернадский.

Поэтика — как радуга послеливневая, шелковый шелест весеннего ветра. Как «горстка земли обетованной» — идеал и мираж одновременно. Загадка, почему так происходит!? И ответ уже однажды прозвучал в том, дальнем запросе времени: «Первой обязанностью молодых богословов он назвал качество проповедей; нужно, чтобы их речи «не шли мимо современных запросов, но как раз именно навстречу им»:

В звездную ночь занавесьте луну.

Свет зажигать не надо.

Слышите: тоненько ветер струну

Трогает звездопада. — Ю. Бернадский.

Да просто потому, что мы, читатели, сходимся с Бернадским в общем для человека и человечества идеалу земного устройства («вечного мира» на земле); и в представлениях о человеческом счастье, понятиях о человеческой личности, постыдности, основных принципах порядочности и нравственности, и о гармонии, земной и художественной:

Не здравый смысл правит нами.

Его давно в помине нет.

И русофобию, как знамя,

Несет Европ сотни лет.

Ее оскал не виртуален.

Он проступает сквозь туман.

Он неизменен и банален:

Коварство, подлость и обман. — Ю. Бернадский.

Такой конструктивный принцип поэтических композиций, когда миротворно и так сладостно слиты, неразличены звенья жизни и звенья поэзии, когда день позолоченный томится как серафим у Боттичелли, а гриф звучащей виолончели Бернадского, с вкраплениями русского духовного стиха, изумляет читающую Русь:

Лишь только тот, кто мыслит позитивно,

Власть получает над судьбой своей…

Туда, где мы сегодня оказались,

Нас собственные мысли привели…

Незримо новых мыслей зреет завязь,

Чтобы увидеть завтра мы могли. — Ю. Бернадский.

И будто душа читателя оказывается в бытии пушкинского идеала мирского существования: «…Никому отчета не давать, // Себе лишь самому// Служить и угождать; //Для власти, для ливреи// Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…». Мистерия правды и красоты, предельное выражение бренности мира, в котором есть мы и в котором переплетения человеческого и природного из периферийного, маргинального пространства воображением поэта Бернадского воплощаются в античную «золотую середину» — становятся центром вселенной.

Такая поэтика по силам только подлинно одаренным сильным личностям: «…Изнуренный музыкант…// Слушатель притихший…» — Ю. Бернадский.

А еще потому, что стихи Бернадского -это персонифицированное состояние современного мира в полярности полюсов — «Это маска твоя или ты?», — ставшее материалом для эталонной поэзии Бернадского; это не просто лучшие слова и лучший порядок, но и единство правды и самой красивой формы, ассоциативно отсылающий нас к высказыванию П. Мериме, адресованному Пушкину: «Ваша поэзия ищет правду, а красота потом является сама собой»:

Часто в болоте обыденных дней пропадаем.

С грузом ошибок бросаем хромого коня…

Но, если искренне верить, — все, что ожидаем,

Жизнь на подарит с рассветом грядущего дня. — Ю. Бернадский.

* * *

Поэзия как вопрос интеллектуальной чести для мыслителя Бернадского, коренным образом поддерживающего концепцию гуманизма человека, свившей себе здоровое гнездовье в эпоху Возрождения: свободно думать, свободно принимать решение и самостоятельно делать. Весь жизненный (да и исторический) опыт поэта обращен к разуму, к его чисто мирским целям.

Поверь, что песни все еще не спеты.

Все также в венах кровоток звенит.

Притягивает добрые приметы

Эмоций положительный магнит. — Ю. Бернадский

Поэтика Бернадского — в демаркационной зоне вместе с апологией Руссо естественному в природе человека, направленной против искусственности современной культуры, абсолютистской «цивилизованной» — с патронирующей ролью разума над страстью, — но именно поэтому фальшивой и несчастной.

Вместе с острым молодым Гете, называющего себя «бурным гением», а следом Эдвардом Юнгом в Англии, автором знаменитого «Рассуждения об оригинальном творчестве» (1759), — Бернадский признает за самостоятельной творческой личностью решающую роль в развитии подлинной культуры нации — чистой и истинной, разительной общности исторической памяти, чувств и культуры. Она в том, чтобы считать основой всякой мысли и всякого дела — самого человека, В присущей ему неодолимой жажде добра и любви, это как дорога к огню в среди ночи.

И в этом значении передать сей драгоценный клад потомству, как до него сделали «властители дум» — русские поэты и писатели, — чтобы потомков никогда не посетило беспокойство писателя, трагически погибшего в войне за человечность: «Мне сегодня грустно, очень грустно, беспросветно. Грустно за моих современников, в них осталось очень мало человеческого» — Сент — Экзюпери:

Мы — знаменосцы, а не предков тени.

Мы — бесконечной эстафеты часть,

Несущей факел смены поколений.

И каждому придет свой день и свой час. — Ю. Бернадский

* * *

Вряд ли допускаю опечатку, если обозначу авторскую позицию- стихи Ю. Бернадского одинаково нужны для сильных и слабых мира сего, для богатых и нищих, дервишей и каликов, для школьника и президента, студента и премьер — министра:

…Это не кино — война.

Она у самого порога,

У моего и твоего…

А суть жестокого урока

Опять все та же: «кто кого»…

А цель их главного удара —

Россия …и никто другой…

От драки не отгородиться…

Так пусть не дрогнет командир.

Россия вновь возродиться,

Объединяя Русский мир. — Ю. Бернадский.

Они — стражник первичного психического и мыслительного генетического материала, генетического кода нации, однажды вскрытого в истории библейским всечеловеческим смыслом: «Любое процветание силою берется и применяющие усилие восхищения достойны» (Матф.).

Его поэзия заставляет задуматься с первых нот произношения, ибо она прорывает планктонную блокаду двуногих особей, болезнь рода человеческого — депрессию, нищету дух и грошовый уют, когда «…копейка есть солнце в жизненной орбите» — бледная пыль на лице Вечности; хранит следы первоначальной мифической символики — как Зевс, распределяет добро и зло на земле, вкладывает в людей стыд и совесть, проливается зевсовым золотым дождем (аллегорией благополучия); как богини хариты, несет нам веселье и радости, и обязательно — поэзия Бернадского, словно золотым ключом апостола Петра, охраняющим врата рая, открывает перед нами магическую Державу, пробуждающую в нас Жажду к победе, Волю к победе, Саму Победу: « Я дам ключ тому, кто увидит дверь» (Библ.):

И с годами приходит прозренье,

Понимаю я, косность круша, —

У свободы не три измеренья,

Есть четвертая степень, — душа. — Ю. Бернадский.

*   *   *

Талант жить, неуемная жажда «Быть», стремление к полноте самовыражения «Есть цель — есть дорога», во всем — таков достойный ответ «сильной личности» — поэта Бернадского миру: «Лишь тот, кто мыслит позитивно,// Власть получает над своей судьбой» — Ю. Бернадский.

Одиссей, по -мужицки работающий топором, чтобы построить собственный плот, античный Сизиф, который, согласно Камю, обрёл свой смысл и свою гордость, гомеровский Менелай, поборовший вещего морского старца, тюленьего пастуха Протея и узнавший верный путь назад, мифический Мелеагр, несущий в себе тайну «Полена жизни» — это тот модус размышлений о смысле жизни, подлинных ценностях бытия, которые по своей поэтике и идеологии формируют мировоззренческую целостность, по крупицам и деталям собирает уникальный поэтический образ Бернадского:

Пусть в твоем сердце надежда найдет и без лоций,

За путеводной мечтой вдохновенно скользя…

Только из бомбы готовых взорваться эмоций

Вынуть мечту тво, как детонатор, нельзя. — Ю. Бернадский.

Он способом Цезаря, усилием и усердием, прокладывает себе Дорогу, идейно подкрепляясь библейским «возлюби ближнего, как самого себя», чтобы не утопить свой дух на мелком месте и получить все, что захотел, в непревзойденной картине мира ощутить себя Вечностью среди мира временного: «…какою мерой даете, такой воздастся вам» (библ.):

Я стал смотреть на мир иначе,

Поняв, как эта формула верна:

Для тех, кто позитивно мыслить начал,

Счастливые наступять времена. — Ю. Бернадский

Ведь золото приобретает необходимый вид, только пройдя огонь: «Кто хочет добиться мечты, тот буквально и со связанными руками может это сделать» — Ф. М. Достоевский. Бернадский своей лирой звучной делает то, что любит, работает на свое имя, свою идею и оставляет след во Вселенной. Чтобы спустя годы стать легендой, и его дети, внуки и правнуки гордились им и его поступками: «Ты, бросив смерти вызов, будешь вечно // В потомстве воскресать и жить, конечно» — У. Шекспир:

Но если искренно верить, — все, что ожидаем,

Жизнь нам подарить с рассветом грядущего дня.

Это чудачество, знаю, не выйдет из моды.

Сбудется то, что всего лишь в мечтах пожелал:

Крепкого чая с утра и хорошей погоды.

Легкой дороги и места, где будет привал. -Ю. Бернадский

Таким видит Бернадский свой и наш путь к свободному и самостоятельному развитию, иначе, остановиться в развитии — это значит стать «человеком в футляре», и такой примитивный опыт слишком дорого обходится, — «становишься бесплодной смоковницей» (Библ. Матф.).

И кажется, что и ему, как Пушкину, Жуковский привез из Веймара гусиное перо Гете, что он еще вчера на закате ждал в осеннем лесу «хохотушку земную» Татьяну. Будто он и мы, его читатели, сходим со страниц Ницще, крепкие и сильные, сидим вместе с поэтом на высокой горе, разговариваем наравне с предками, не подчинившими души циклопам страха и слабости, -«Все, что нас не убивает, нас укрепляет» (Библ. Экклезиаст) — восхищаемся, смеемся и плачем, ибо «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман» — А. С. Пушкин:

Предок мой обряды правил непритворно,

Этим был законом крепок и велик.

И преображался Спас Нерукотворный

В просветленный образ — всенародный лик.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

От восторга в ладоши не бью.

Только знаю, что выдюжим, если

Задушевные русские песни

Наши дети и внуки поют. — Ю. Бернадский.

Глава «Штиль» Бернадского»

Для Бернадского поэзия в ее жанровом определении — род красоты нетленной, Зевсовой религии стыда и совести, оберег души человека от порчи, скверны, всех недугов и пороков общества:

Там, где времени разлом,

Вечный бой добра со злом.

Ходят тучи черные

И не спит дозор. — Ю. Бернадский

Поэтика, время и пространство вороша, вызывает и чувственные перенагрузки, рвя жилы и нервы, и спасает от скуки и депрессии, и ведет дорогой познания, и вытаскивает из водопада экзистенциональных дрязг, рефлексий, неверия, в древности выраженного как «боль вечных капканов бездонной бездны»:

Сменяются культуры и века

Почти бесследно, словно в море волны…

И также в вышине плывут, безмолвно,

Седые облака.-  Ю. Бернадский.

Поэзия Бернадского выходит за пределы только ритмичной согласованности, в ней есть Душа, она парит над текстом, одевает его в свою прозрачную завесу — это пропитанность евангельской сюитой Красоты и Милосердия: «…ибо я един со всем человеческом». (Ветх. Завет). Это некий цикл «Путешествие по времени», где ты явственно улавливаешь и мгновение, и место действия, и позицию автора:

Все было на виду у той заставы:

Забрешет пес, ведро ли загремит…

Там — молоды заботливые мамы,

Здоровы работящие отцы.

Здесь почитали дух общинный, древний.

За тяжкий труд не ждали наградных… — Ю. Бернадский.

В ней Жизни потоки двигаются с интенсивностью, которую может дать только страсть и зрелость. В ней «побег», смена «картинок» и новый взгляд на старое, привычное и затасканное, вдохновение и душевные переживания. И все у Бернадского точное и искреннее, в согласии с собой, с мечтой, устремленной к звездам, с родственными душами и совестью, топорищем не обтесывающий ближнего:

И что-то давнее в душе

Как будто колыхнулось,

Полузабытое уже

Нечаянно проснулось.- Ю. Бернадский.

И вдруг ты вспоминаешь себя когда — юным, как ты по весенним рощам легко и беззаботно скользил, как рвал ослепительные белые ветки цветущей черемухи и трогал струны сердца в предчувствии первой любви. Чтобы вместе с ней провожать серебряные луны, а розовые зори — встречать.

*   *   *

Очевидное в полной мере, насколько мастер самостоятелен и индивидуален как в выборе слов и интонации художественного языка, так и в детальной разработке сюжета.

А то, как автор конструирует свой текст, какие он выбирает стили и образы, временные алгоритмы, имеющие нескончаемые потоки в человеческом бытии, говорит о том, что его творчество актуализирует качество современной литературы привнесением рекурсивной (шкатулочной) художественной техники, позволяющей читателю порождать в своем воображении более расширенное представление о содержании текста:

Бескрайнее и дикое приволье

Лес дичью полон… рыбою река…

Вкус настоящий квас из подполья,

И теплого парного молока. — Ю. Бернадский.

Хозяин своего поэтического мира, Бернадский предстает перед читателем в период зрелости своих духовных сил, освобожденным от следования каким — либо художественным авторитетам и сам ставший высочайшим авторитетом, доброжелательно ведущий с читателем душевную беседу, глубоко проникновенную и сочувственную, и внимательную:

Нас годы силы и огня лишают,

Но утешает мудрость добрых книг…

Там наша память в новых поколеньях

Вновь обретает зримые черты. — Ю. Бернадский

В блистательном поэтическом речитативе раскрывается и композиционное мастерство, и творческое освоение всех скрижалей культуры, и богатейшее воображение, и художественное воссоздание многочисленных изгибов истории России, образов, характеров и верований русского человека, опираясь на высокий вкус, тонкое художественное чутье («Это наслаждение миром, которое даровано нам Богом»):

И как в жару прохладный ветер,

Придет прозрения звонок:

Душа — есть Бог… И ты на свете,

Что б ни было, не одинок. — Ю. Бернадский.

Знание человеческой природы и умение передать эти знания средством поэзии и определяет тот эффект, когда мы, читатели, можем с полной уверенностью сказать, что это о нас и о нашем времени пишет Бернадский.

Стихи выделяются особой жизнерадостностью, являя собой гимн во имя детства, зрелости и самой красоты жизни. Подобно прекрасной античной статуи в плаще нежно розового цвета, они украшают серый фасад нашей банальной повседневности, одновременно являя образец приветливости, вежливости и обходительности:

Там знали мы тропинки все и броды.

И в ночное уходили до зари.

Косули забредали в огороды.

Летели над деревней глухари…

И, поклонясь таежному ручью,

Со вкусом детства воду из ведерка,

Захлебываясь, ненасытно пью… — Ю. Бернадский

Вполне возможно, что на сюжетный и композиционный замысел стихов и и вообще на общий колорит поэзии влияет гуманистическое мировоззрение Бернадского, которое катализирует его отношение к поэзии как к высокому и благородному делу: «Да и какое место в мире более достойное, чем поэзия» — думается, что такое суждение выражает подлинный душевный мир Бернадского:

И молитвы слова немудрящей

Я шепчу (хоть не знал никакой):

Тот, кто искренне ищет, обрящет

Благодатный, душевный покой. — Ю. Бернадский.

Вот как видел призвание художника Аристотель в своей «Поэтике»: «Так как поэт есть подражатель, подобно живописцу или какому — нибудь другому художнику, то необходимо ему подражать непременно чему — нибудь одному из трех: или (он должен изображать вещи так) как они были и есть, или как о них говорят и думают, или какими они должны быть».

Вот такой «своею кистию свободной и широкой» (Пушкин), поэтической, Бернадский и создает свои произведения во всех проявлениях, внося в поэтически образы лишь то, что сам передумал и перечувствовал:

Нас судьба пытает оптом,

Будь ты грешен или свят.

Зазевался — и растоптан,

А доверился -распят. — Ю. Бернадский

Бернадский строит свои индивидуальные композиции, создает торжественный и простой лирический колорит, выводя его из многообразии жизненных проявлений, как авангардных, так и периферийных, выделяет фон событий, едва ли не до мегавзрыва, или приглушает его и делает почти нейтральным — во всем этом проявляется с полной силой зрелое мастерство Бернадского:

Расчетливому не понять уму,

Что совесть в нас и дух непобедимы.

Любимой — сердце, жизнь — стране родимой.

Лишь чести отдать не должно никому. — Ю. Бернадский.

В нем нет словесной небрежности и диссонансов, доводящих ум до состояния кретинизма, навязчивости и неуместности, раздражающих ум и чувства, возводящих привычное в абсурдное — все размеренно, имеет свое конкретное место в композиционной структуре, точно согласовано с анатомией жизни, мастерски моделировано, обыграно словом, интонацией:

Коль веры нет- не жди чудес от Бога.

А если нет любви — хот забожись. — Ю. Бернадский

В каждой поэтической строчке чувствуется не только пристальный глаз и чуткий слух художника, но и ум мыслителя:

Найдешь в безбрежном том эфире

С Душой связывающую нить…

Когда все переменно в мире,

Ты сам можешь все изменить. — Ю. Бернадский.

Прибавим к этому воображаемый срез, усиливающий магнетическое восприятие Поэта — стол с книгами, чернильницей и бумагами, на которой, задумавшись, собирается писать мирской человек, землянин… но с переложением на божественный клавир: «Романтиков опять вернется племя, // Чтоб наяву увидеть чудеса». — Ю. Бернадский:

Мы прилепились. словно два магнита,

Как Инь и Янь — два полюса Земли.

Вселенной силы через нас транзитом

Из прошлого в грядущее прошли…

И мы бессмертны, видит Бог, покуда

Себя в потомках наших узнаем. — Ю. Бернадский.

— — — — — — — — — —

Инь — в китайской философии обозначает луну и женское начало; Янь — обозначает солнце и мужское начало. Вместе они символизируют гармонию вселенной.

— — — — — — — — — — — — — —

Поэзия Бернадского суть одушевленные предметы, во всех его строках трепещет, дышит плоть жизни, сдержанно и не броско проявляется подлинная душа, одухотворенность, мужество. Жизнь ему нужна здесь, на земле. Близко душевному трепету Тютчева: «Ах, она мне на земле нужна, а не там где — то».

Как бы рядом с нами, — фолиант с изысканными цветными миниатюрами, которые переливаются, играют в складках истории перламутровыми нотами: «Прими, как есть, весь мир, не сокрушаясь. // И перестань бороться с самим собой». — Ю. Бернадский.

Таков поэт: чуть мысль блеснет,

Как он пером своим прольет

Всю душу: звуком громкой лиры

Чарует свет, и в тишине

Поет, забывшись в райском сне.

Вас, вас! Души его кумиры… — М. Лермонтов.

Как Тютчев, он понимает, что отрицание мысли приводит к безумию, славит личность и ум, как это делал поэт гомеровских ощущений:

«Счастлив наш век, кому победа

Далась не кровью, а умом —

Счастлив тот, кто точку Архимеда

Умел сыскать в самом себе». — Тютчев.

А за «благоуханной свежестью» стихотворения Фета «Я пришел к тебе с приветом» стоит подлинно духовное откровение, переживаемое Бернадским, — вдохновение глубиной жизненной стихии, олицетворяемой для него образами Смысла, Человека, Души:

Когда над пропастью повисла

Судьба… промолви не спеша:

Бог есть. Жизнь имеет смысл.

У человека есть Душа. — Ю. Бернадский.

В стихах Бернадского человек всегда вертикален, он помнит, что линия земли это одновременно и линия змеи — нагнулся, жди укуса, удара:

Пусть с оптимизмом не каждый свой день начиная,

Духом не падаю, если стою на краю…

Яркой мечтой залатаю любую прореху,

Чтобы добраться до самых высоких вершин — Ю. Бернадский.

Во всем — пластика, простота, изящество и слаженность строф, смыслов, строя, композиций и полифоничность славянской кириллицы, рожденные свежим взглядом, когда ты увидел вокруг бездонное чёрное небо, усеянное крупными звёздами, среди которых засияло ослепительно яркое солнце.

Они прорываются из поэтических недр не набором эклектичных стилей в виде рококо, а кристальной улыбкой и пением птиц душевного рая, «Зари — Алконост» (в понимании Бернадского); примеры, аллегории, отвлечения, комментарии, метафоры, символы, сравнения, прототипы — вся многосмысленность пространства, в котором правят магия и волшебство звуков лиры Бернадского:

Твоя Любовь дарует, а не дразнит,

И чудеса творит, а не чудит.

Особая свеча горит — не гаснет.

Не ослепляет, светит… Не чадит. — Ю. Бернадский.

Глава «Я стал смотреть на мир иначе»

Я стал смотреть на мир иначе.

Поняв, как эта формула верна:

Для тех, кто позитивно мыслить начал,

Счастливые наступят времена. — Ю. Бернадский.

Сюжеты, избираемые мастером слова, просты, жизненны, наполнены душевной мягкостью, открытостью и отзывчивостью, с налетом сказочности, загадочности. Мягко и осторожно идут они навстречу нам, лечат, вдохновляют, окрыляют. Не дают нам потерять остроту памяти, «вымирание» души. Не проиграть в войне, которая непрерывно идет на подступах к нашей внутренней империи. Не ползать тишком и «тварью дрожащей» у ног, обутых в «сафьяновые обувки», а то становишься «сточной канавой для нечистот общества» — Грасиан.

Возбуждают в нас стремление к гармонии и красоте, благородству мыслей и поступков, острее почувствовать силу Жизни. И ты как бы начинаешь парить в чистом, прозрачном воздухе:

…даже боги всех времен и рас

Повязаны родством и материнством.

Их дух и образ в каждом из нас…

И с годами приходит прозренье,

Понимаю я, косность круша, —

У свободы не три измеренья —

Есть четвертая степень — душа. — Ю. Бернадский.

Стихи поэта ведут нас по пути истинного мужества. Путь имеет множество разветвлений, одно из них — это способность противостоять осуждению людей, не подвергаться влиянию толпы и не поддаваться заблуждению, а применяя терминологию эвфемизма — освобождаться от «пошлых мнений и настроений», когда начинаешь примечать, образно выражаясь, чужой позор как «верный знак собственного упадка». По пословице: « Кто там копается, пуще марается». Максима Грасиани: «Не быть зеленой книгой»:

Водовороты мутных тревог

Влекут на дно и воздуха лишают.

Нет силы к счастью совершить рывок, —

То страхи, то безволие мешает… — Ю. Бернадский.

* * *

Яркие образы, полифоничность, многосмысленность слова, чудотворный сплав русской мелодичной духовной речитативности, сказочной архаики, ведической аскетики, былинной размеренности и света христианской (иудаистской, авраамически — моисеевой) заповеди «Возлюби ближнего своего». И это все Ю. Бернадский — светящийся метеор на поэтическом небосклоне России:

Под  защитою созвездий

Все живое на земле.

Мудрость древнюю приемля,

Красотой полна душа. — Ю. Бернадский.

Бернадский мастерски создает многофоновые, многокаскадные и многофигурные композиции, органически заключает свои произведения в оконные и более широкие, дверные проемы пространства и времени: « …А Времени Мастер грядущего Храма // Топориком плотницким тешет» — Ю. Бернадский.

Он так тонко и ювелирно отточено составляет свои поэтические конструкции, что архитектура слов и словосочетаний приобретает осязаемое явление, становится для читателя вдруг самостоятельной душой, жизнью, смыслом, сущностью — видимым рисунком, в котором играют яркие краски:

Намоленные храмы, чудесные иконы.

Таинственные старцы, церковных сводов высь.

Заступнику поставлю свечу с земным поклоном.

Попросить помолиться душа твоя — молись. -Ю. Бернадский.

Единая сквозная компиляция, один прекрасный пассаж чувств и духа, объединенных единым замыслом, а внутри этих частей — чувств и духа — Бернадский расписывает выразительные, обладающие своей особой красотой, притягательностью и динамичностью индивидуальные сцены, сюжеты и характеры.

Описаны мягко и гармонично, дополняя и оттеняя друг друга в последовательности, разнообразии и контрастах. Каждую деталь, как видно, поэт рифмует и по воображению, пользуясь некоторой идей, которая приходит ему на мысль, и с оригинала природы, тем самым добиваясь анатомической точности, а также легкости, изящества и пластической гибкости строк, а в итоге — соответствия воплощаемого своему замыслу, партитуры Творца — партитуре землянина, в котором Творец и зажег свою «небесную искру:

И душа с малолетства полна

Красотой и чарующей силой.

Всем, что мы называем Россией,

В каждом сердце и слове она…

У героя и блудного сына.

От краев и до самого дна…

Для тебя  на земле и на небе

Золотые горят купола. — Ю. Бернадский.

«Лобные» триггеры в поэзии Бернадского («штиль» Бернадского»):

1. Отсутствие барочности — филологического «плетения словес», бездушной риторики, желания поразить воображение, нагромоздить лингвинистических и грамматических терминов, по-разному называющих, но выражающих по существу одну и ту же вещь.

2. Использование событийного социального механизма, вызывающего лирическую реакцию, а не набор «мертвых слов», и амебной риторической запальчивости.

3. Табуистичность на заклинания, архаику первобытной магии, стремления перечислить все эпиклесы бога, тем самым прослыть «вольнодумцем» в угоду кокетствующего двуличья. Напрочь отсутствует намек на архаизацию, брутализацию и вульгаризацию языка.

4. Принцип романтической поэзии — поиск мечты и цели, искренность чувств и мыслей, как антитеза стебу, («насмешка») — напыщенности, игривости.

5. Использование «пуанта» — ключевой взгляд, острое многообразное слово, который читатель улавливает и локализует в импульс понимания и вдохновения.

6. Принципиальный отказ от «филидства» — злобной сатиры, направленной на социальное унижение и уничтожение. Преемственность духу Пушкина и Лермонтова, не меняющего свой смысл и не подстраивающегося под чужую мысль, тональность и манеру воплощения, бунтующего, но верящего:

Слова колючие, как дятлы, бьют по темени.

Такие модные, мудреные слова.

А мы с тобою, друг, — из ранешнего времени

Страной воспитаны на кухне два — на — два…

Пусть не богато нам жилось в краю родном.

Мы бил в очень близких с «Правдой» отношениях…

Тем задушевных нас к общению маня… — Ю. Бернадский.

Глава «…дар небес, самый желанный»

В понимании поэта человек двуедин, подлинно благоразумен — и частица и заступник природы, его разум и мудрость не служанки личного «Эго», а поверенные природой и обществом для их правильного развития: «Это трон разума, основа мудрости… дар небес, самый желанный» — Б. Грасиан.

Его стихи — баланс двух сторон в описании «человеческой натуры» — объективного исторического и субъективного антропологического, они у него относятся в своей истине друг к другу в духе «принципа дополнительности», как подтверждение тютчевской строфы: «Как ни гнетет рука судьбины…»:

На делянке лесной и на тракте

Наши деды ковали для нас

Нерушимый сибирский характер.

Что проявит себя в трудный час…

Не по возрасту быстро мужали

И по полной держали ответ…

И в своей приземленности выше

Небожителей были они. — Ю. Бернадский.

И сам он, и его мысли, идеи не «Обломок старых поколений» (Тютчев) обреченный уступить дорогу «новому младому племени», а нечто грандиозное явление, призванное творить и наслаждающееся своим бессмертием — «себя в потомках узнаем» — Ю. Бернадский.

И вот уже автор книги, под влиянием непринужденного и свободного чтения стихов Бернадского, представляет Аполлона, сидящего у Кастальского источника, по преданию, источника поэтического вдохновения и увлеченно играющего на кифаре, с которой изображали бога Солнца древние художники и скульпторы. На вершине Парнаса видны стройные лавровые деревья на барельефе облачного голубого неба. Вокруг Аполлона — пророки и сивиллы, Музы поэзии: Каллиопа, Энтерпа, Эрато, Мельпомена. Рядом, по кругу — поэты Древней Греции -Гомер, Вергилий, Гораций, Анакреон, — и эпохи Возрождения — Данте, Петрарка, Боккачио, Ариосто… и даже Микеланджело, автор поэтических виршей:

Часто в болоте обыденных дел пропадаем.

С грузом ошибок бросаем хромого коня…

Но если искренно верить, — все, что ожидаем,

Жизнь нам подарит с рассветом грядущего дня. — Ю. Бернадский.

Среди всех этих великолепных фигур поэтесса Сапфо в эти минуты рождает очаровательные, пронзительные в своей элегичности стихи: «Богу равному кажется мне по счастью// Человек, который так близко — близко// Пред тобой сидит, так звучащий нежно // Слушает голос // И прелестный смех. У меня при этом// Перестало сразу бы сердце биться: // Лишь тебя увижу, уж я не в силах // Вымолвить слово»

Да, эти фигуры, как греческие боги, подобным нам, людям, современникам, но отличаются они от нас одним качеством — они бессмертны. Их бессмертие — это прежде всего идеи гармонии физических и духовных сил, земного и небесного, веры и совести, искусства и справедливости, запечатленные в них; светлая гуманистическая идея преобразования окружающего мира на принципах совершенного общества и совершенного человека:

От передряг дойдя до точки,

Яд разочарований пьем…

Но, падая поодиночке,

Мы, взявшись за руки, встаем.

И те, кто нам не безразличен,

Кому мы дороги, придут

И скажут: «Страх преувеличен.

Абсурден. Выдуман. Раздут» — Ю. Бернадский.

Оттого поэт Бернадский сближает прекрасный мир античности, добрую атмосферу русских сказаний и нравственную евангельскую риторику. Выражено это все убедительно властно, наглядно и натурально, как лобное, место возвышения человека в качестве преобразователя мира без теней Авеля и Каина, по законам милосердия и любви: «Общаться с теми, от кого можно научиться. Да будет твое общение с друзьями школой знаний, а беседа — изысканно приятным обучением: смотри на друзей как на наставников и приправляй пользу от учения наслаждением от беседы» — Бальтасар Грасиан (1601–1658) — испанский прозаик-моралист:

Счастье — делать счастливыми близких тебе.

В этот час, в этот день.

И поныне и присно…

На солнца  краешек вдали

Глядеть — и не наглядеться.

Звуки вечные земли

Приходят к нам из детства…

И что -то давнее в душе

Как будто колыхнулось.

Полузабытое уже

Нечаянно проснулось. — Ю. Бернадский.

Как видно, само творчество Бернадского не застывшее, не раз и навсегда данное. Оно — в постоянном изменении и движении. И не только под воздействием личных художественных впечатлений, но и художественно откликаясь на события жизни России, полной драматизма и бед, с удивительной силой реализма придавая ей активное и злободневное звучание, постояно противопоставляя темные и светлые тона, осквернителей храма России, ее Духа, и энергию святых сил:

Но зябко нам у своего костра,

Культуру променяв свою и гордость

На «западные ценности» и комплекс

Людей второго сорта третьих стран.

По умыслу воров и подлецов

На время потеряли мы лицо…

Пришла пора нам, наконец, проснуться.

Дай, Боже, в детях, не обмануться. — Ю. бернадский.

И проявляется далекое видение: темница с заключенным апостолом Петром, стражники, державшие цепи, которыми закован апостол. А в глубокой темноте в золоте расходящихся лучей фигура ангела, поднимающего Петра, а затем ведущего его из темницы к выходу мимо ячеек мрачной решетки (символично, «золотой век России», как бы в железной клетке сегодняшней).

И симметрично, другой библейский сюжет, когда алчного сирийца Гелиодора, грабящего Иерусалимский храм, изгнали небесные воины, спустившиеся на молитву настоятеля.

И достоверный, исторический, когда папа Лев IV остановил своим благословением пожар в квартале Борго, близ папского дворца.

Такой же, как и на картинах Рафаэля, в стихах Бернадского мы находим победоносный, жизнеутверждающий проект, победу добра над злом, света над тьмой, правды над ложью, и еще торжественнее — победу праведных сил небесных (духа и души русского народа) над темными и злобными земными, как и внутри «осажденной крепости» — России, — так и извне:

Россию топором как только ни тесали

Чужие и свои. Да видно — не с руки.

Нас двадцать лет назад списали.

Да вот жива страна, прогнозам вопреки. — Ю. Бернадский.

Ассоциативно напрашивается исторический образ папы римского Юлия II, принявшего единолично решение снести старую базилику св. Петра и на ее место возвести самый большой в христианском мире соборь св. Петра по проекту Браманта: «Не страсть, не тяга к жизни сытой,// А вера, что у нас в крови, // Замес культуры самобытной…» — Ю. Бернадский.

Личность непреклонной воли и решительных действий, самовластно принимающий решения, схожий с Маяковским: «Может быть, нарочно я в человечьем месиве лицом никого не новей. Короной кончу? Святой Еленой? Буре жизни оседлав валы, я — равный кандидат и на царя вселенной, и на кандалы».

Глава «…Лавры с миртом сочетал»

Счастливая уверенность в своем таланте и в своих делах придает творчеству Бернадского особую насыщенность оптимизмом, жизнеутверждающим началом… говоря словами И. Бродского: «в каждом чувстве всегда сила жизни с иглой».

Неувядаемый лавр, цветущий во льдах и под буранами, его блеск ложится также на образ современника и потомка; украшает гравюру исторической памяти, достойную кисти творца -мыслителя, его народа.

Вы не найдете в стихах Бернадского ни натянутых фраз, ни неестественных сравнений, ни приторной лести. Его поэзия — порядок искренней и дружеской беседы, в ней нет беспорядка, грубости, бифштекса:

Нам еще предстоит научиться

Вновь гордиться страной.

Протрезветь, навсегда излечиться

От напасти дурной…

Верю, зрячими станем когда — то,

Без вранья и нытья. — Ю. Бернадский.

Ярко индивидуализированные и глубокие человечные образы. Человечность, дышащая в стихах и находящая в них различные формы художественного воплощения, находится в явном соответствии с представлением о Бернадском, как поэте с открытым внутренним миром

Очищающий и возвышающий слово, Н. Заболоцкий писал:

«Как мир меняется! И как я сам меняюсь!

Лишь именем одним я называюсь —

На самом деле то, что именуется мной,

Не я один. Нас много. Я — живой».

Это он, Бернадский, который «на кивере почтенном //Лавры с миртом сочетал» — К. Батюшков, нежно выводит перед читателем свои образы, как учитель своих детей; он берет только то, что близко ему, но это близкое так нам знакомо — это и аристотелевское «бытие Ума», и платоновский «мир идей» и тертуллианское «…свидетельство души, по природе христианки!»… и тютчевское грациозное «… одной с природой жизнью дышал, // Листка понимал трепетанье»:

Пусть даже беспросветно и темно, —

Мы для прозренья души открываем…

Бог — он один. И Богу все равно

Как мы его в молитвах называем…

Не отступай от Правды и Бога,

Поскольку Бог и Истина — одно. — Ю. Бернадский.

Властитель русского слова, источника небесного и земного в природе человека: поэту в высокой степени доступна передача эмоционального ощущения, вызываемого в человеке явлениями внешнего мира: «…А надо мною в тиши безмолвно небо звездное…// А под ребром, земная, мается душа». — Ю. Бернадский.

Он черпает свою мудрость и свою энергию из одной своей души, простой и ясной, много познавшей, но не ожесточенной жизненным опытом. Все человеческое главенствует у Музы российского поэта. Оно — сюзерен в его вотчине ума и чувств; глубокая полноводная река, размеренно протекающая вдоль многоликих берегов:

Невесомо летит паутина…

Щука ходит в реке, и малина

Наливается соком в лесу. — Ю. Бернадский.

Мастер высокого Художественного слова и вкуса, образов, символов и скрытых смыслов, синхронизированных по принципу шкатулочной поэзии, когда все персонажи — это и есть один главный герой, сам автор:

Обрести равновесие мне бы.

В чистом поле пройтись по стерне.

И лицо запрокинувши в небо,

Позабыться на миг в тишине. — Ю. Бернадский.

Так и напрашивается прямая отсылка к арабским сказкам «Тысяча и одна ночь», к монументальной «Энеиде» Вергилия, Потоцкому с его легендарной книгой «Рукопись, найденная в Сарагосе» и к знаменитому рассказу Борхеса «Сад расходящихся тропок» — в них линия жизни героя, как и в поэзии Ю. Бернадского, дробиться и существует в пограничных эпохах одной эры, в разных возрастных рубежах, локализованных в предметной исторической конкретике:

Стыда бы нам занять, а не идей.

Страну, что вечной славою покрыта,

Спасут не зарубежные кредиты,

А вера и терпенье людей. — Ю. Бернадский.

Вся поэтика Бернадского суть живое и пластическое — настолько верное, не поверхностное, а глубинное описание внешнего мира, что читатель своим воображением, может дорисовать сам окончание сцены или продлить ее, указав индивидуальные черты:

Вы рассказчика не троньте.

Он свое отвоевал…

Тем легко судить о фронте,

Кто на фронте не бывал… — Ю. Бернадский.

Поэтический исповедник русской души. Устроитель красивого и глубинного русского языка, того самого, которым говорит сам Бог и о котором держатель литой и чеканной русской рифмы, картежник, буян и мот, с царями бранившийся, Державин говорил молодому, взятому в полон циклопами страстей и честолюбий, Александру Пушкину: «Слово — самый совершенный дар Бога человеку». И Пушкин его услышал… И Бернадский услышал:

А мне бы жизнь прожить хоть раз

По людски, по совести…

Лишь дерзостью духа пройдем через горы.

 Рискнем, и невзгод разомкнется кольцо. — Ю. Бернадский.

Своими поэтическими аккордами, объединенных семантикой «песнь души и жизни», Бернадский исторгает у современников одновременно и радужное настроение и слезы; берет самые высокие рубежи чувств, очищая душу от зависти, алчности и уныния — «если бы такой случай передала нам история, мы бы сочли её басней» (из Гомера).

Его поэзия учит любить и ждать, думать только о хорошем, не скупясь, прощать, быть добрее: «…и ничего не будет невозможного для вас» — (Мф.); что бы ни случилось, верить в себя, верить в жизнь, верить в завтрашний день, верить во все, что ты делаешь, верить всегда -«…и время собирать камни…» (Екклезиаст); что не трудности должны толкать нас в спину, а вперед вести мечта, на которую нам надо отвечать подлинными страстями, надеждой, трудами:

И, итог подводя, от пустых сожалений не кисну,

Все, что раньше задумал, есть время ещё совершить…

Свою грешную душу в чужую сорочку не втиснуть.

Свою грешную жизнь не заставить другого прожить. —

Ю. Бернадский.

Удивительный поэт, дарующий нашему миру органичность, естественность и победоносное философское мировоззрение. Поэтическая фантазия Ю. Бернадского выделяет наши мысли чувства из мира обыденности и тем самым вводит нас в мир, исполненный добра и любви, тот сон дальних странствий, о котором еще раньше, в веке минувшем, писала его землячка, поэтесса Т. Снежина:

А душа улетит и всё забудет,

 Ну а Бог ей всё простит,

 Была б душа легка.

 Просто так надо жить,

 Чтоб неустанно радость
И любовь дарить
Всем тем, кто здесь в гостях.

Стихи легкие, светлые, романтичные, как дуновение ветерка и экспрессивные, как весенний ливень. Талантище, и время над ним, как над Пушкиным, Лермонтовым, Фетом, Тютчевым не властно: «Порой опять гармонией упьюсь,// Над вымыслом слезами обольюсь.// И может быть — на мой закат печальный // Блеснет любовь улыбкою прощальной» — А. С. Пушкин. «Элегия».

И ему вторит поэт«с неуемной душой» (Бернадский- о себе):

Родился человек — загадка или чудо?

И кто вершит судьбу и меряет года?

Случайно и на миг возник ниоткуда.

Мгновенье спустя исчезнет в никуда. — Ю. Бернадский.

Главное, что хранит цельность души поэта и питает силой жить, бороться, есть спасительная нравственная опора — любовь к труду, потребность труда, неодолимая потребность творчески выразить, вытеснить из себя ощущения, образы, чувства, которые из груди его просятся на свет Божий и облекаются в звуки, краски, в глаголы очаровательные и поучительные:

Не воротишь время вспять

К маяку неблизкому…

А мне б довериться опять

Сердцу материнскому…

А мне бы пару раз еще

С батей побеседовать. — Ю. Бернадский.

Труд для него — святыня, купель, в которой испепеляются язвы, обретает бодрость и свежесть немощь уныния, восстанавливаются расслабленные силы — при налете вдохновения Бернадский словно мужает, перерождается — труд выполняет функцию трофейного актива, не разменного ни на какие блага:

Только совестью, только любовью

Измеряется та высота. — Ю. Бернадский.

Иллюстрацией высказанного может служить греческий миф, отсылающий нас к гомеровским временам: тень Ахилла, вызванная Одиссеем из подземного царства говорит, что лучше быть батраком на земле, чем царем в царстве Аида.

В творчестве Бернадского чувствуется нечто вулканическое, чудесное сочетание страстности и мудрости, чарующей любви к жизни и резкого осуждения пошлости…:

Светлый дух и образ изначальный

Прорастет, как колос из земли…

И не спит Хранителя печальный,

За моим плечом, небесный лик. — Ю. Бернадский.

Глава « Веленью сердца следуй смело»

Поэт выступает художником своих идей, мыслей и принципов, извлекаемых им из своих внутренних тайн, чертогов. Он — адвокат своего внутреннего мира, философ ереси, глубины человека, в котором неуловимые и ускользаемые идеалы и образы, и предпочтения нашей эпохи слиты в поэтическую многосюжетную повествовательную форму, замечательную по магистральному концепту, всегда исключительно правдивому и совестливому (пять увесистых сборников стихов!): «куда важнее «наводить на мысль… чем приводить на память» — Грасиан:

За что готов ты заплатить вдвойне,

Не размышляя о дороговизне?

У Бога и у Вечности в цене

Лишь то, что для тебя дороже жизни…

За нрав же подлый смрад из подземелья

Отравит душу малый срок спустя. — Ю. Бернадский.

Стихи Бернадского далеки от призыва ломать натуру человека, об этом так красноречиво говорить теперешняя массовая (мейнстримовская) культура: «все они «умы спорливые и презрительные», занятые «праздными вопросами и разговорами» (из К. Тертуллиана), а в пониманиии апостола Павла: «…немудрое мира, чтобы посрамить мудрых».

Бернадский подозревает ее в том, что она вводит человека в соблазн: алчность, леность, вялость, всевластие. В ней властвует циклоп зависти, бык выгоды топчет чистые поляны души. И ведь не без основательности, еще раньше, на исходе века «призрака свобод», и начале «века катастроф общечеловеческих» писал русский пророк: Все бедствия людей происходят не столько оттого, что они не сделали того, что нужно, сколько оттого, что они делают то, чего не нужно делать — Л. Н. Толстой:

Шарлатанам двери отворяем

Сами. А потом впадаем в шок.

Но тушить пожары доверяем

Тем, кто мир финансовый поджег…

Но приходят вновь Буратины,

В кулачке сжав несколько монет…

А мужик всю жизнь с нуждою бьется,

За долги закладывая дом. — Ю. Бернадский.

Понимал это и чувствовал тлеющий, тусклый огонь жизни поэт гомеровского ощущения Ф. Тютчев, написавший такие горькие бесстрашные слова:

«На самого себя покинут он —

Упразднен ум, и мысль осиротела —

В душе своей, как в бездне, погружен,

И нет извне опоры, ни предела».

Для поэта Бернадского секуляризация мысли в эпоху Реформации, эпоху У. Уиклифома, Я. Гуса, М. Лютера, коренным образом пересмотревшая концепцию природы человека и вошедшая в человеческую историю периода Возрождения как Культ Доброты и Любви — « О свидетельство души, по природе христианки» — (из работ Тертуллиана) — воспринято прочным завоеванием человеческой культуры, вопросом интеллектуальной чести для мыслителя и поэта, разоблачающему маскарад («цивилизованной») морали, прикрытую нарядами культуры, благодаря мнимостям (обману, лживости, лицемерию) мейнстримской культуры:

Кумиры мелочны и злобны…

И вновь Иуды ринулись в вожди…

Подонки попирают честь,

И от позора некуда податься…

…Дорогу золотом мостит

Ложь, виртуозна и витиевата…

Изменили все до одного,

Те, чьи слова ты и поступки ценишь. — Ю. Бернадский.

Поэзия пронизана монизмом «маленького еврея из Амстердама» — Спинозы. Поэт и мыслитель Бернадский отстаивает принцип абсолютного единства Сущего. Как и Спиноза, он монист. Для него бытие и мышление — атрибуты одной субстанции, имя которой — Мир, Бог.

Для Бернадского, как и для мыслителя Крескаса, Мир создан волей Творца исключительное для добра и любви, и природа Мира состоит в вечном излучении благости. Поэзии Бернадского присуща такое редкостное явление в нашей культуре, как «духовный интеллект» (постоянная связка ум- природа, человек -Бог, ставшие друг для друга «своим»), об этом еще в ХII века говорил философ Гебироль, («маленький Платон»), а в XIV веке — сторонник Аристотеля мыслитель Герсонид: «… не может запретить нам считать верным то, признания чего требует наш разум»

Философским направлением, признающим основой мира одно начало — дух: «Ведь Бог напрасно не обидит…» (Бернадский). Поэт и мыслитель Бернадский отстаивает принцип абсолютного единства Сущего. Это все равно что «бросит быку зависти плащ — во спасения бессмертия»:

Лишь дерзким покоряется высота

И даст себя за хвост поймать комета…

Предела нет возможностям твоим.

Проснись! Веленью сердца следуй смело. — Ю. Бернадский.

* * *

Поэт не довольствуется античной декларацией Анаксагора: «Человек рожден для созерцания». Он — представитель «фаустовского» духа. Он на стороне автора «Речей к немецкому народу», вполне по его душе концепция личности у Фихте: «Сущность Я состоит в его деятельности». Он близок к понимаю Блока, что «Любить — значить делать»

В наше время знание жизни в понимании поэта — оно-то и есть истинное знание:

Сбросить бы разом все наносное

В суматохе бессмысленных дней.

И узнать, что пчела перед зноем

Жалить чаще и даже больней.

Что черемуха в платьице белом

Выпускницей на школьном балу

К холодам зацветает несмело.

А грачи прилетают — к теплу. — Ю. Бернадский.

*  *  *

Как когда- то эллины, умы античности, искали мудрости, поэт Бернадский идет на путях интеллектуального поиска. По философской ценности стихов с вкраплениями атмосферы исторических побед России, религиозно — светского объяснения явлений жизни, самодостаточного и просветительского напрашивается выразительная параллель с «патриархами еретиков»: Платоном, Аристотелем, Эпикуром, Гераклитом, Эмпедоклом: «Солнце — не только новое каждый день, но вечно и непрерывно» (Гераклит), — мыслителями Реформации и Возрождения: Блаженным, Оригоной, Тертуллианом, Лойолой: «Два противоположных духа действуют во мне. Первый меня смущает: он от дьявола. Второй меня умиротворяет: он от Бога». — И. Лойола; с героическим эпосами творцов Средневековья и Возрождения: Данте, Петрарка, Торквато Тассо.

И это даже не просто философия, а естественное мировоззрение поэта « по духу — русскому» (Бернадский — о себе). Ярко выраженная ориентация на национальную идентификацию: «Я родился в России». С упором на отделку русского слова — сочетание конкретного и прямого смысла с побочным значением, допускаемых контекстом:

И чувствительный самый радар —

Душу ребрами прочно сжимаю…

Улыбнусь золотому лучу

На рассвете… в душе воскрешая.

Чувства светлые… а не ворчу.- Ю. Бернадский.

*   *   *

Глава. Побеждать, чтобы сберегать…

Данная книга — это кропотливый труд, для воплощения которого пришлось глубоко изучать и осмысливать множество вещей из творчества Ю. Бернадского, имея желанием заставить мыслящих читателей переболеть глубиной мыслей поэта, у которого мечта и сказка, и реальность — все в одном, нет интереса «… средь юношей тепличных // Разменивать последний грош души,» (Мандельштам), есть желание — быть Прометеем, а не Терситом, и понимать: есть цель — есть дорога. Кто стал доверителем Солнца и Луны, чтобы разбирать смысл снов, загадок и ликов старины: «И хор светил, живой и дружный, //Кругом раскинувшись, дрожал…» — Фет.

Имея желание вызвать восторг от красивых и содержательных текстов, язык поэтический которых поистине превосходен — мелодичен, богат и лёгок, а «Слово есть образ дела» -Солон:

И обычаи наши, и быт…

Ранним утром покос и вечорки…

Живы присказки и поговорки,

Заповедный язык не забыт. — Ю. Бернадский

* * *

Поэтическое творчество Бернадского некое большое художественно единство, монистическое. С единым общим началом. Эту магистральную функцию в его поэзии выполняет понятие «правды красоты», как генерирующего принципа, синтетичного, охватывающего и содержание и форму, грубую материю мира и тонкую материю души:

Свежескошенной пахнет травой,

Кислым яблочком, стружкой сосновой.

И всему благодатной основой —

Добрый нрав и характер живой. — Ю. Бернадский

Для Бернадского Правда и Красота и есть квинтэссенция человека, красноречивый жест, по умолчанию присущий Жизни в качестве «авторства Личности», естественный порядок мира и человека предопределен этими понятиями, они побеждают невозможное, все слабости и пороки мира; всё в его поэзии становится сущим, только пройдя через них, как через сито:

В красоте мироздания слиты конец и начало

И рожденье звезды и гробница Петра.- Ю. Бернадский.

Сущность бернадской «красоты правды» можно определить словами мага русской словесности И. С. Тургенев: «…каждое его стихотворение начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления». (Тургенев — о Тютчеве).

Присутствие такого магистрального сюжета у Бернадского — свидетельство и признание автором цели поэзии как помощь человеку в попытках разобраться в своей природе, а не в превосходстве над человеком; понять истоки «духа мещанского фрондизма», сопротивления, инфантильного состояния современника, скажем так — «присутствие несоциалистических ценностей», — пытающегося скрыть «свиноподобные размножения» своих постулатов от совести (Совесть — по этимологии происхождения означает — «жить, сообразуясь с Истиной, с осознанием ценностей мира» — авт.):

Куда по воле волн плывем?

Себя забыв, ушли из ГОев.

И так изгоями живем…

…Пресмыкаться, не парить.

Ничем делиться не способны.

Тем более блаГо-дарить. — Ю. Бернадский

— — — — — — —

(«Гой» — праславянское, означающее буквально — «несущий жизнь, имеющий в себе свет, лучистый -авт.)

— — — — — — — — —

Не просто философия, а естественное разумное (также — нормальное) поэтическое мировоззрение, в котором правда и красота, одетые в броню разума, рациональных строк, наделены правом саморазблачения бесчисленных и страшных сомнений мыслящего человека, приобретающих едва ли не футуристические очертания в вопросах смысла жизни, авторское образно — …и все… И нет спасения, и снова мрак и тьма ада…:

Не ведая пути и цели,

Слепые стали у руля.

Безрукие на весла сели,

Чужих пророков веселя. — Ю. Бернадский

Картины мира и человека безупречно точны и эмоционально волнующие, затрагивают самые отдаленные уголки души, повествование ведется необычайно деликатное и ненавязчивое, а его аксиологический поэтический стержень прост и ясен: поэту дороги две стороны предмета — Правда и Красота:

Красота — это искренность в радостный миг или горе.

И цветок, что бурлящий поток безвозвратно унес.

В дуновении ветра над гладью спокойного моря,

Или в грохоте воли штормовых о могучий утес. — Ю. Бернадский

Писал Некрасов по поводу стихотворения «Весенние воды» Тютчева: «Читая их, чувствуешь весну, когда сам не знаешь, почему делается весело и легко на душе, как будто несколько лет свалилось долой с плеч…». В равной мере по — ценности получаемого наслаждения это можно отнести к стихам Бернадского. В них — позитивное настроение, боевой дух, жизненная перспектива:

Всем, кто хапать привык дармовщинку,

Погодите чуток.

Скоро небо вам станет с овчинку

И земля — с ноготок. — Ю. Бернадский.

То, что у Фета «…Золотом вечным горит в песнопенье». И то, что можно назвать гармонической правдой души Бернадского: нет ее в душе художника — нет и поэтического произведения. Все просто. Все ясно. Без излишеств. Конкретная частичка его поэтического существования, индивидуальной гармонии, неиссякаемого источника высоких мыслительных ресурсов: не обновка, не лживые и льстивые речи, а только талант: «… Вселенная, в сущности, просто и плоско устроена.// А странников участь — плыть к дому и брезговать тронами.// Я знаю. Я был Одисеем» — О. Ладыженский.

Красота в его стихах — это радость, как алмаз, добытый из копий царя Соломона; она питается в его стихах живой жизнью, как капилляры мозга и сердца питаются кровью:

Красота, как любовь, не проходит и не исчезает,

Будто в доме заброшенном память о прошлом жильце.

Каждый день, каждый миг она, как божество, воскресает…

— Ю. Бернадский

Правда — как великая истина для поэта: « Не мелочен наш Бог и не придирчив // К тем грешным, кто решил по правде жить…//.» — Бернадский.

Будто «Итаки» для Одиссея. «Троя» для Шлимана. Или «Пергам» для Хумана. В ней цель души, «по природе христианки!» (восклицает Тертуллиан) — выбирать не грех, а мораль добра и любви. Правда у поэта — в разуме, требующем доказательств, и в философии, пытающейся постичь наше бытие гораздо глубже и серьезнее: «…ты не предавай того, что свято! // Бог не простит».

И — как постоянное преодоление сомнений, боли и страданий мира за счет собственной волей, о чем настаивает мизантроп Шопенгауэр в трактате « Мир как воля и представление» и солнечный Гете в «Фаусте», пишет не верящий «…ни в Бога, ни Черта, ни Новый, ни Ветхий Завет» Гейне; правда как стремление «обрести равновесия..//Полной грудью вбирать холодный //Исцеляющий Родины дух» (Бернадский).

Поэт верит, как верил Фет, что «как мир, бесконечна любовь». Она будит сознание, прельщает сердце, прорывают такой сладкий для нас плен апатии и лености мысли: «Ждем красивую жизнь и дождемся, покуда // Наши души убожество духа разъесть» — Бернадский.

Заставляет думать и действовать, как будто мы сейчас должны проститься с жизнью, как будто время, оставшееся у нас, есть неожиданный феномен, о чем в унесенных столетиях оставил запись русский поэт:

«Мир — лестница, по ступеням которой

Шел человек. Мы осязаем то,

Что он оставил на своей дороге»

М. Волошин.

Стихи, напоминая собой египетских пирамид, у основания мощных и широких и возносящих свою вершину к небу. Островерхие, гранитные скалы, подпирающие Совесть и Родину на земле:

Светлый дух и образ изначальный

Прорастет, как колос из земли…

И не спит хранителя печальный

За моим плечом небесный лик. — Ю. Бернадский.

Это служит подтверждением поэтической незаурядности Бернадского, носителя обширного и глубокого интеллекта, въедливой совести и необычного ума. Без преувеличения, можно сказать, что достойные и талантливые поэты составляют его свиту, а само небо «пожаловало ему красную шапочку кардинала поэзии».

Говорил Пабло Пикассо: «Незаменимых нет, но есть неповторимые».

Сформулируем совет: научитесь встречать букву и дух, принципы и откровения стихов Бернадского как старых добрых друзей; держите их поблизости и « Придет прозрения звонок…» (Ю. Бернадский).

Уточним последствия: уберите книги Бернадского и заветы в них, будет полной наша жизнь? Нет, она будет стылой: «…Однообразие комфорта…// Идиотизм… Но так и есть» — Ю. Бернадский.

Конкретизируем энцикликой: действительно можно считать, что на нас снизойдет «божественная» вера: « Весь мир не исправить. Поэтому я // С самого себя начинаю». — Ю. Бернадский.

* * *

Здоровые амбиции и твердости душевные. Счастье и радости, живые и яркие. Воля и дух, готовые к победе. Воодушевление и страсть. Знать и понимать: «Перейти надо все. И пройти все пути, ибо размер их известен тебе… не важны зигзаги дороги, по которым ты идешь. Знай, размер ее определен жизнью». — Ветх. Завет.

Все взятое вместе и есть созвездие поэзии Бернадского, такое полное равновесие, сочетание трех равных начал: чувства художественности, чувство реализма и чувства глубокой душевности. Оно освобождает от иллюзий, порой роковых для судьбы искупает, очищает и напоминает о величии человека как источнике «дерзновенной свободы» (У. Шекспир). Уж одно такое определение многого стоит, в нем очевидная связь с общей концепцией ренессансного гуманизма, которая сегодня становится преобладающей в умонастроении нашего общества:

Нам еще предстоит научиться

Вновь гордиться страной.

Протрезветь, навсегда излечиться

 От напасти дурной. — Ю. Бернадский.

Можно выразить смысл бернадской лиры метафорой Б. Грасиана — «ручное зеркало», в котором изображение человеческой жизни со всем, что в ней есть подлинного и сокровенного точно отражается во всем поэтическом стиле, где каждая строка опирается на легендарное правило 13 -го ребенка древнего баскского рода, внезапно ночью исцелившегося от болезни, когда его уже причастили и собороновали, посчитав умершим, а потом всю ночь простоявшего в часовне перед образом Пресвятой Девы: «Применять все средства человеческие, словно бы не существовало божественных, и все божественные, словно бы не существовало человеческих». (И. Лойола):

Не бывает выходных у Доброты.

Не по праздникам Сочувствие дается.

И отзывчивое сердце не сдается,

Пуст за гранью даже вечной мерзлоты. — Ю. Бернадский.

* * *

Глава « …к противоречиям жгучая страсть»

Поэзия для Бернадского — это способ выразить собственный взгляд на мир: идеи, мысли и жизненные принципы: «И, радея о стране, // Мы жилы рвем, когда для дела. // Или когда наш дом в огне» — Ю. Бернадский. Совпадающие по сокровенному замыслу и честолюбию с запальчивой отвагой фаворита Екатерины II: «Не спрашивайте, почему стоит ему памятник здесь. Спросите лучше — почему не стоит» (Потемкин, государственный деятель, присоединивший Крым к России): «Про отчизну мою // В многотысячном хоре // Третий справа пою» — Ю. Бернадский.

Это — стремление и интерес посредством художественного слова положить у основания человеческой мудрости древний постулат: «От того, что ты за человек и откуда смотришь, зависит, что ты увидишь».

Поэзия Бернадского — и ключ к пониманию нами реальности. Пониманию того, что прошлое и будущего рисует один нехитрый узор на лике настоящего, моменте вечности, — Быть. Жить, как Высоцкий, а не казаться: «…И я немел // От боли и бессилья. // И лишь шептал: « Спасибо, что живой» — В. Высоцкий.

А потому его поэзия — приглашение к диалогу истинного собеседника, в библейском прочтении — не ходящего во многих обличьях. Бернадский видит своего читателя — как друга:

Нас хотят разобщить, перессорить —

И отцов и детей.

Все, что дорого нам, опозорить.

Приучить к слепоте. — Ю. Бернадский.

И связанное с этим обстоятельство поэт ставит выше всех иных — быть искренним, точным, до деталей и мелочей передать атмосферу, психологический надрыв и «смиренную наготу» эпохи, колорит человеческих противоречий и страстей, пережитых его героями, отстаивающих свое право на Волю и Свободу; обман и предательство, страх смерти и жажда жизни, слабость и ярость, боль и ненависть, отчаяние и надежда, любовь и нежность, безмерное желание жить: « Порядочность, верность и вера в людей // Дают мне три точки опоры» — Ю. Бернадский.

Бернадский реалистичен, и когда представляет сограждан слишком разными в менталите, полярными друг другу, и тогда, когда видит их одновременно слишком схожими, равными по своим жизненным устоям перед одним однородным явлением, моноисторическим — перед Родиной:

Всем, что мы называем Россией.

В каждом сердце и слове она…

У героя и блудного сына,

От краев и до самого дна… — Ю. Бернадский.

Его поэзия — поэзия протеста. Поэзия вызова тем, у которых:

 …житейская формула в общем проста —

 Развлекуха, тусовка и бары.

А потом обалдуй…

Поэзия — отповедь « недорослям», кто без мыслей об Отчизне:

До любви не дорос,

Состраданья лишен

И к сочувствию не расположен. — Ю. Бернадский.

Его стихи — они не «брак по расчету», они — «брак по любви к России и людям», которые очень приятны и человечны. Для «детей промеж рода человеческого» (из Достоевского), которые могут признавать вину и неправоту, улыбаться над своими ошибками и которые достигли своего благополучия сами, а не за чужой счет. Знающие свои цели, мечты призвания и разрешающие себе все то, что не обижает других. Люди, признающие человеческое достоинство и уважающие его, и которые всегда — только на стороне милосердия, справедливости и истины:

Не поможет и Создатель,

Коль ты сам себе — предатель.

Бесполезно ждать чудес.

На себе поставив крест. — Ю. Бернадский.

Душа поэта — среди тех людей, которые умеют нежно прикасаться к сердцам других и любить бескорыстно. Среди тех, которые без нытья и скорби преодолевают препятствия, растут и несут веру в себя и смысл судьбы. Они спешат жить, думать и делать без зависти и злобы, которые может дать только праведность. Стараются не тратить зря ни одной из минут, которые им еще оставила жизнь. Поэт Бернадский уверен, что оставшееся время будет самым блистательными для них, чем то, что они уже успели потратить:

В душе я к великим свершениям готов,

Мозги напрягая и вены…

…к противоречиям жгучая страсть

Толкает за рамки и через. — Ю. Бернадский.

Поэт Бернадский оппонент вольной мысли, низводящей все поведение человека к эгоизму, как бы некоему «первородному греху» человеческой природы. Для него человек — это осуществление слиться с мечтой и жизнью, все равно что для одуванчика — увидеть свет, а для этого он даже пробивает асфальт.

По сокровенности Бернадский даже близок к догме христианской церкви — и к практическому ее итогу в морали, к идеалу веры и прощения (но не «нищих духом»! ), к предельной чистоте (хотя и без христианского «каяния» — практически бесполезного).

Он — в самооценке, в сократовской познающей себя личности. Вместе с тем он воодушевляет своего читателя оптимизмом, по существу продолжая апологию высокого призвания личности в духе знаменитой речи Пико делла Мирандола «О достоинстве человека» — и развивая в современной яркой поэтической форме традицию гуманизма Возрождения:

Пусть не горим мы золотом сусальным, —

От мусора эмоции просей.

И пропуском тогда универсальным

Улыбка стает в мир твоих друзей. — Ю. Бернадский.

Обстоятельства делают людей решительными, потери — жестокими, в опасности проявляется характер и истинное лицо каждого человека: страх, слабость, жажда власти и богатства… или самоотверженность, сила духа, несгибаемая воля… Современная Россия. Государственная жизнь и мирская. Жизнь власти и простых землян. Жители, граждане России со всеми мощными психогенетическими комплексами добра и зла, неустанными поисками любви и истины — в этом вся соль, вся суть поэзии Бернадского. Весь «бернадский штиль» (образно из Ломоносова):

В нас оптимизма меньше год от года.

Прогнозам мы не верим ни на грамм.

Мы — прихожане, только без прихода.

Мы веруем, но путь не помним в храм. — Ю. Бернадский

Поэт ищет и пытается найти ответ на вопрос — в чем основа внутреннего мира русского человека? Поэтому в его стихах жизненные темы. Как поступать? По приличию, оправдывающему трусость и подлость, или по совести, чтобы услышать зловещий окрик: «Ужо тебе… получай!» — «И мы же виноваты без вины…».

Что важнее — светский рационализм лицемерия, возведенный (таргетированный) «по окаянству… и безбожничеству» (протопоп Аввакум) в нравственный бренд, или независимость Духа, отстаивающего любовь и верность, честность и несгибаемость?

Дурея от вражды и недоверия,

Святых не помним, стариков не чтим… — Ю. Бернадский.

Как не возвести лукавого палача, извращающего истину, в символ справедливости, а лидера страны — в царя и сатрапа, ибо «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое горьким!» (Библ. Ветх. Завет).

Острейший ум Бернадского задается вопросом — неужели современное поколение и есть исторический Герострат и Иуда Искариот? Варвар и предатель палестины своей? «Ищу человека, а вокруг Иуды» (из Достоевского) — так жизнь оправдывает и обосновывает любое насилие и любую жертвенность человека… или промысел «твари двуногой» (из библ.) в ином — он в безмерной жажде Справедливости и Милосердия, так соизмеримой с просьбой Достоевского к человеку о том, чтобы тот не врывался в мир с топором. Эти внутренние колкости и резкости — тот органический замес, духовный страт, дающий стихам Ю. Бернадского пронзительное гражданское звучание, отражающие печаль Мандельштама и стон Бродского :

Средь бела дня Россию обокрали…

И шарится у нищих по карманам

То олигарх, то государь… увы…

Такой досуг, — хоть вешайся на сук. — Ю. Бернадский.

Глава «Быть с людьми и природой»

Писал Макс Вунд в книге «Греческое мировоззрение»:

«Научное понимание внесло глубокий раскол в отношение к природе. Чарующая интимность, связывающая до сих пор человека с жизнью природы, любовное одухотворение природы, все это безжалостной рукой было превращено было в царство мертвой природы».

Против такого плоского рационализма бунтует лирика Бернадского, в ней — полные и гармоничные отношения между человеком и стихийными силами:

Так о чем небеса мне толкуют?

Ручеек что за песню поет?

Глухари на поляне токуют.

Трубный голос голос журавль подает. — Ю. Бернадский.

И с горечью отмечал М. Вуд: « Прежде человеку была дорога каждая песчинка, в нем жило дыхание божеств, принимающее непосредственное участие в его жизни. Древнему греку природа казалась прекрасной, ибо божественный дух проникал ее, он считал ее добродетельной, заимствовал у нее нормы поведения, согласуя свою жизнь с ее силами, сознавая себя во власти их».

А как раз, сильная идея поэзии Бернадского — это отказ принять мир как «полый тростник», представить его лишенного души, чувств, одухотворенности. В бернадской лирике человек и природа имеют онтологическую цельность, живые внутренние связи, выраженные формулой Бернадского «Красота мира» — это то, что делает мир простым и ясным, а не то, что порождает дебри, болотца, создает туман и тени, это внутреннее око человека, выделяющее из многообразия общее.

Судьбу просил я, мастерицу

Дверь потайную отвори.

Доисторическую птицу

Яви на краешке зари.

Минуты тщетно убегали…

Но вот, меж туч найдя просвет,

Увидел в крошечном прогале

Я между веток силуэт. -Ю. Бернадский.

Поэтический мир Бернадского являет разнообразное оформление, демонстрирующее воплощение принципа «быть с людьми и природой»: «К родной душе — сочувствие живое // Равно под солнцем или при луне». Он возникает как удвоение бытия современной личности:

Чтоб образ тот в сердце остался,

Пьем бодрящий березовый сок.

Ну а дома уже настоялся,

Ждет рябиновый горький квасок.

Лес суровые чары развеет,

Отпуская нам, смертным, грехи…

И волшебная палочка феи

Где — то прячется в ветках ольхи. — Ю. Бернадский

Первое бытие — его проекция на прошлое, отголосок древнего мира и древней культуры, реализованная в архетипах и мифологемах, символизирующих слияние человека и мира в единое одномерное бытие, в сострадание друг другу — таких как «заповеди», «брызги живой воды», «загадка или чудо», «Звездный час» (в перекличке со Стефаном Цвейгом), «Герои восьмого сентября»:

Для того этот мир, как желанье загадан,

Чтобы встретились мы непременно с тобой. — Ю. Бернадский

Второе — перетекание в насущное сегодня с динамикой сюжетов и раздумий, очеловечиванием, персонификацией стихий природы, выдвижению их на первый план в качестве основных действующих лиц: дни и месяцы природы как живые — «солнечный день», «запах полыни», « снег в апреле», «май», новогодняя ночь»:

…Как будто вдалеке

Июльский дождь чуть шелестит по крыше,

И — всплески на реке.

И шорох листьев там, где ветви гуще…

Крадется ночь, боса…

И аромат садов и трав цветущих,

И птичьи голоса. — Ю. Бернадский.

Персонифицированный Солнечный День у Бернадского метафорически выражает светлость мира и души, сердечную теплоту, комфортное мироощущение. Антропоморфизация природы является метафорой лирического героя (самого автора), переживающего Удивление и Восторг от божественной красоты Вселенной:

Провожаю взглядом птичьи стаи.

Осень… Палых листьев кутерьма.

Журавлей последний клин растает…

Сразу вслед за ним идет зима. — Ю. Бернадский

*   *   *

Текст у него играет всеми красками, пропитан солью священных праздников и обычаев, заменяющих провалы и пустоты природного круговорота будоражащими эмоциями, оттого он яркий и выразительный, изумителен, просто шикарен, влезает в самые отдаленные уголки твоей души, истосковавшейся как Психея в своем душевном порыве к Эросу — по гармонии чувственной красоты:

Когда уйдём, как дождь по капле в реку,

Едва ли жажду жизни утоля,

Равнó любя героя ли, калеку,

В объятья примет Мать ― сыра Земля… — Ю. Бернадский.

Истоки пейзажных мотивов связаны с родным краем, малой родиной, с дорогами и географией движений. Природа имеет особое значение в передаче эмоционального строя поэтических композиций Бернадского.

Для Бернадского природа — идеал «естественности» и потому способна преобразовать человека, помочь ему отказаться от всего ложного, искусственного. Подобное отношение к природе явилось закономерным результатом развития поэтических идей русских художников. Вот как Карамзин пишет и о себе, о местах, где прошли его детские годы:

Где в первый раз открыл я взор,

Небесным светом озарился

И чувством жизни насладился;

Где я Природу полюбил,

Ей первенцы души и сердца —

Слезу, улыбку — посвятил…

И такой же фонтан чувственных настроений, воспоминаний о детстве, проведенном в деревушке рядом с лесом, в стихах Бернадского:

Разгорается в ночи весело печурка.

Лошадям насыпал я от души овса.

Где ты скачешь без меня, конь мой сивка — бурка?

Что ты грустная сидишь, девица — краса… — Ю. Бернадский

Яркая и богатая фантазия поэтического решения детских стихов. Основу поэтических композиций составляют сюжеты из древней славянской мифологии, в которых вешние боги управляют за Великими Переменами и присматривают за родом. А вокруг Сварога, Перуна, Веретена, Авось, Чур, сплошь заполняя богатое лесное пространство прелестями и величайшей добродетельностью, расположилась многочисленная артель божества дел конкретных — лешие, домовые, водяные, полевые, — приветливые, вежливые, обходительные.

Вечная красота природы, ее душа, ее язык очень чутко восприняты и выражены. Известные строки Ф. И. Тютчева можно взять эпиграфом к этой теме творчества Бернадского: «Не то, что мните вы, природа.// Не слепок, не бездушный лик, -// В ней есть душа, в ней есть свобода.// В ней есть есть любовь, в ней есть язык».

Природа и человек сливаются в единый образ, имеющий глубокий смысл. Природа — создание Бога, дух — создание человека, выступают в стихах Бернадского в гармоничном единстве.

Образ природы действенно звучит в поэтическом ансамбле. И это вполне гармонично, так как именно человек является средоточием творчества Бернадского, качеством душевной силы. Созвучное эмоциональному настроя Д. Кленовского:

Двоился лебедь ангелом в пруду.

Цвела сирень. Цвела неповторимо!

И вековыми липами хранима

Играла муза девочкой в саду.

И Лицеист на бронзовой скамье,

Фуражку сняв, в расстегнутом мундире,

Ей улыбался и казалось: в мире

Уютно, как в аксаковской семье.

Мягкая моделировка контуров детства, мудрая сдержанность зрелости, певучесть строк, изысканная и хрупкая простота незамысловатых деревенских сюжетов — все это говорит о особом даровании Бернадского, поэта фетовского стиля, основными темами поэзии — любовь, чувственность. языческий культ Прекрасной природы и Прекрасной Дамы. Поэзия покоится на эстетике красоты — на принципах гармонии, четкости, пластичности и ясности:

«…лирическая дерзость, свойство великих поэтов…» — писал Лев Толстой.

Перед тобой въявь рождаются богатые художественные демонстрации, которые заполняют нежные ромашковые поля, чистейшие родники и голубые озера, прелестные березовые и сказочные хвойные леса, снегов пушистых ковры — и вкупе с яркой последождевой радугой и соловьев звонкой трелью ты вместе с поэтом очарован дивной природной красотой:

Тропка еле заметная вьется

Через памяти зыбкий мосток…

Но оттает душа, и пробьется

На проталине первый росток. — Ю. Бернадский

Он не пытается как -либо идеализировать облик малой родины. С одной стороны, свидетельство точного следования оригиналу, самой природе, лаконичность, а порой, и строгость изложения, с другой — достигает особой свободы в изображении внешних свойств ее проявления, предоставив их в разнообразных ракурсах, движениях и перемещениях.

Мягко и плавно поэтические линии огибают контуры деревенского мира, без аффектаций и вычурности, все тонко и спокойно, вещи и обстоятельства гармоничны в отношении друг к другу, одухотворены и возвышены. Подчас Бернадский в определенной мере выступает главным действующим лицом, художественным портретистом Рафаэлем, не приукрашивая, не придавая значительности и величественности там, где ее нет, с уловимой улыбкой, вполне естественной и соответствующей молодости и радости жизни юности и не заключающей в себе загадочности и таинственности: «…На заре горсть рябины сорву,// Соберу ярко — алые бусы // И любимую в лес позову». — Ю. Бернадский

Красноречивое свидетельство о том что перед нами единство быта, атмосферы той эпохи, в которой протекали детство и юность поэта, и композиционного воплощения душевной сущности времени. Тончайшие и прозрачные теплые тона, законченность деталей, четкая прорисовка основных объемов природной панорамы, выделение характеров природных стихий, дополняющих и развивающих представление о красоте малой родины, светлый и легкий тон, оставляющий прекрасное, ароматное и терпкое послевкусие, которое с наслаждением держишь в душе — все характеризует особенность мастерства Бернадского, выступает определяющим в его творчестве как поэта природной лирики, там, где издавна и безапеляционно царствуют Тютчев и Фет: ««Святая ночь на небосклон взошла,// И день отрадный, день любезный // Как золотой покров она свила,// Покров, накинутый над бездной» — Тютчев:

Чтоб образ тот в сердце остался,

Пьем бодрящий березовый сок.

Ну а дома уже настоялся,

Ждет рябиновый горький квасок. — Ю. Бернадский.

Иконическое явление бернадской лирики — это незримая связь человека и природы, глубокая внутренняя. Слитная, цельная — мир природы с одной стороны, и «Я», человеческое — с другой стороны. Ассоциативно восходящая к восклюцанию Тютчева: «Все во мне, — и я во всем».

Бернадский не может представить мир как некий отвлеченный «Абсолютный дух» Гегеля, начисто лишенный души, чувств. Это не в правилах его тонкой душевной восприимчивости, душевного стиля и почерка, прожекторных достоинств сюжетов, композиций: «Тот, кто искренне ищет, обрящет// Благодатный душевный покой» — Ю. Бернадский.

Поражает в лирике Бернадского определенное ощущение, что красочно изображаемая природа «деревеньки его» говорит, не молчит.

Можно только искренно восхищаться цельностью общего художественного впечатления от чтения стихов Бернадского из цикла «Я родился в России». Оно опирается на высокое умение поэта описать все частности и детали, вплоть до листочков на деревьях и стебельков травы, меж которыми заметны красные ягоды земляники: «Истина — это то, что упрощает мир, а не то, что создает хаос, это язык, выделяющий из многообразия общее» — Сент — Экзюпери.

Бытовые мотивы в виде знакомым каждому с детства сцен семьи, нежного голоса мамы, бдительного взгляда папы, его открытой любви к тебе и жалости к жене, усиливают впечатление читателя, пробуждают в его душе искреннее и благородное восхищение от образа родного края, великой природы, среди которой и совершатся жизненный путь каждого.

Душевное настроение читателя от встречи с прекрасным поэтическим миром Бернадского можно передать строками Пушкина: «…Так исчезают заблужденья// С измученной души моей. // И возникают в ней виденья // Первоначальных, чистых дней»:

Как из детства письмишко,

Вспомню дом над рекой.

И вихрастый парнишка

Мне помашет рукой…

И пора б оглядеться,

Как и где я живу.

Малой родиной с детства

Ту деревню зову. — Ю. Бернадский

Бернадский создал в своих стихах одухотворенный мир природы, эмоционально наполненный и нежный. Восхищаясь красотой родной земли, Бернадский и в нас пробуждает любовь к родному краю, просторам нашей великой Родины. И мы, взволнованные художником слова, по — новому переживаем и чувствуем и ее великую душу, и красоту ее земли с муаровыми, волнообразными цветовыми переливами и свечениями, как будто на плотном шелковом ковре золотыми буквами выведено- «Создано в России»:

Мне печаль на бережку

Словно ветром сдуло.

Всей душой приму лишку

Вешнего разгула…

Нас с тобой не тронет грязь.

Верю, — не гадаю…

И к земле, теплом делясь,

Сердцем припадаю. — Ю. Бернадский.

Подлинное духовное откровение, переживаемое поэтом, когда он отбирает окружающие вещи исходя из предназначения русской культуры, а не отдавая дань моде, создает феномен патерналистского, отеческого приюта, ласковой обители, в которую Бернадский помещает свод земных, зримых и подсознательно ощущаемых картин и образов исконно драгой сторонушки — от «…колеи и рвов отеческой земли» Пушкина до багряного яблочного Спаса, от «пролетных журавлей» Фета до «ночей воробьиных… конских праздников… цветения петровых батогов …и выпадения росы целебной…» (Бернадский).

На поэтическом современном языке подобное изображение «обычайной Руси» (читай — обычайной русской души — авт.) во всей жизненной пластичности, неисчерпаемой конкретике, доходящего до весенней неги, весеннего огня, праздничного и неутолимого, еще не встречалось. Точнее А. Фета не скажешь: «… Точно уголь в груди я несу»:

Отразится в озере празднично и хрупко

Образ, что сподобились в сердце сохранить.

Тропки сокровенные ищем по зарубкам,

Обретя незримую от истоков нить. — Ю. Бернадский

И ты понимаешь, «обычайная Русь» Бернадского — это последовательность и иерархичность событий и вещей, рождаемых живописным воображением поэта.

При том возникает ясная мысль, что объяснение данной эстетической пряности, дающей терпкость и сладость особой даровитости, лишь в одном — само небо послало поэту советника с практически безупречным художественным вкусом и чутьём: продуманные фабулы и иллюстрации, в гнездовьях которых поселено евангельское нравственное начало, а лейтмотив всех этажей, ярусов единого сюжета — слияние и обратимость звеньев, перлов, ожерельев жизни, сродство души природы и твоей души, которая, как известно, напоминает ландыш, растущий в землях свободных, а не на пашнях заезжанных, засеянных и побежденных:

Тема преемственности, тема благодарной памяти, воспоминаний, неотъемлемой связи человека с прошлым страны, историческим и культурным, красной нитью проходит через весь поэтический порыв Бернадского. Читаешь и словно носишь милую родину в душе:

На окраине выпас

И поленница дров.

Где родился и вырос —

Дом родимый и кров. — Ю. Бернадский

Веет от стихов теплом и искренним очарованием. Нет ни злобы дня, ни словесного блуда, ни риторической назидательности. Вот прямо то, что надо детям и взрослым. Ни больше, ни меньше. В «штиле» Бернадского что — то от бунинского стиля, проникающего в самые сокровенные состояния души и сердца: размеренное, сдержанное повествование, но эмоционально звенящее и волнующее, живое и почти музыкальное:

Бескайнее и дикое приволье.

Лес дичью полон… рыбою река…

Вкус настоящий кваса из подполья,

И теплого парного молока.- Ю. Бернадский

Вроде обычная повседневная жизнь страны, но какой ей придан общезначимый смысл, общечеловеческая ценность. Всем нутром ощущаешь свою удивительную Родину, в которой белым бархатом всегда цветут по весне старые сады, чувствуешь, как она хороша и привлекательна со своим волшебно — романтическим началом. Бернадский словно укрывает ее хрустальным колпаком своих забот и оберегов.

Все в поэтической лире живое, эмоционально прожигает сердце, греет душу любовью и добротой, раскрывает жизненный секрет Лиса из «Маленького принца: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь»:

Здесь были мы упорны, — не упрямы.

Легко срывались с места… сорванцы.

Здесь — молоды заботливые мамы.

Здоровы работающие отцы. — Ю. Бернадский

В поэзии Бернадского своя завораживающя энергия, своя уютная исповедальность, исключительная присущая плодовитой даровитости от Творца по принципу генетики, ума, и таланта, свой фонтанирующий каскад сличений, перечислений, интонационности, свое сочетание рифмы и прозы, сплав любви и милосердия, восхищения и горечи, веры и надежды.

Два ярких светоча освещают её, два дара Бога — душа и дух поэта, всех пространств и времен связывающая нить мудрого Прошлого, рационального Настоящего и незаурядного Будущего, восходящая к истокам, корням — душевной красоте, понимающей, верящей и прощающей: «Свежескошенной пахнет травой,// Кислым яблочком, стружкой сосновой.// И всему благодатной основой -// Добрый нрав и характер живой// И обычаи наши, и быт…// Живые присказки и поговорки,// Заповедный язык не забыт…» — Ю. Бернадский.

Детали и подробности деревенской детской и взрослой жизни описаны трогательно, без негатива и плоской жалости, но сколько в них чудных мгновений, потоков радости и счастья, что невольно заряжаешься светлым и теплым настроением. А ненавязчивый юмор, нехитрые сцены, мудрые мысли и яркие метафоры, трогательные воспоминания и посвящения — весь ритм жизни передан так блестяще и метко, что приводит в восторг. В этой поэзии — высокая духовность и бессмертные ценности мира: любовь, доброта, дружба, сострадание:

Там знали мы тропинки все и броды.

В ночное уходили до зари.

Косули забредали в огороды.

Летели над деревней глухари. — Ю. Бернадский

Поэтическое мастерство Бернадского возвращает во дворы нашего детства, в которых взрослое аналитическое видение не отменяет детского поэтического, когда косточка разума и эмоции, — эта воздушная прозрачность души, — начинают жить рядом и вместе с ним Мы, взрослые, несомненно, становимся искреннее и добрее, а дети — духовно богаче, как -никак, а в стихах мастера слова оставил свой след призыв А. де Сент — Экзюпери: «…не зарывать в землю свои детские мечты и таланты»:

И душа с малолетства полна

Красотой и чарующей силой,

Все, что мы называем Россией,

В каждом срдце и слове она. — Ю. Бернадский.

Многие строки — легкие и нежные. Нет тяжелых подробностей о быте, говорят больше о любви и о том, что счастье возможно найти везде. Та сказочность и загадочность, которые присутствует в параллели с большим удивительным миром реалий, передает ощущение искреннего восхищения природой, бриллиантовым фейерверком в котором проливаются нежные мелодии детства- нам, взрослым, так не хватает чудесного в нашей хлопотной жизни, чистой прохлады томящих эмоций, схожих по интенсивности с ожиданием солнечного восхода: «ведь взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнить» — А. де Сент- Эзюпери:

По вечерам брело в деревню стадо,

И, следом, наигравшись, детвора…

Был каждый день — надежда и отрада…

И, жаль, что там сегодня нет меня. — Ю. Бернадский.

Поэту, как сказочному джину из арабских сказок «Тысяча и одна ночь», блестящее удалось оживить историю своего детства — «ломтика счастья» — эту яркую радугу, солнечную эмоциональность маленького человечка на райской планете под названием «Земля», где он весело смеялся, любил, был любим, где жили его мама и папа:

Здесь меня в колыбели качала

Мать моя. И меж сосен берет

В стороне этой где-то начало

Мой сосново-березовый род. — Ю. Бернадский.

Его поэтические мысли, как трудолюбивые пауки, создают красочное полотно, эмоционально насыщенное барочными контрастами масштабов, игрой света и глубоких цветов, материзуя влечениие наших чувств к своей чудесной малой родине, родному краю, где когда — ты родился и вырос, где трудились твои родители и односельчане, жизнь которых в колористической расцветке и поразительно точно представлена в восприятии лирического героя (самого автора): «А надо мной в тиши безмолвно небо звездное…// А под ребром, земная, мается душа»:

Как невесту, березку рядили

В именины родимой Земли.

Меж берез хороводы водили

И венки красны девки плели. — Ю. Бернадский.

Ты смотришь на окружающий мир всепроникающим поэтическим оком, коллекционирующим все жизненное обычное, которое вдруг вздымается, словно волна, «штилем Бернадского», сменяя вогнутое обыденное, ординарное пространство в удивительное и чудесное выпуклое, — грани иллюзий и реалий, — и перед тобой оживают, как в театре под открытым небом, картины сельского быта с садами у монастыря, позолоченными куполами церквей:

«Купола в России кроют чистым золотом,

Чтобы чаще Господь замечал» (В. Высоцкий).

Образы деревенских жителей с их простыми радостями и повседневными заботами под пером Бернадского дышат любовью, теплом и добротой: «Мой отец -Иван…//Как умел, по жизни нес свое отцовство.// Сыновей растил, и мать мою жалел.// И едал -то раза два всего лишь вдорсталь,// И за год от силы пару дней болел»:

Верить в сказки мы, жаль, перестали,

И грустим, дожидаяь весны…

Гуси — лебеди в дальние дали

Унесли мои детские сны…

Манят в дальние дали дороги,

Верстовые мелькают столбы.

И далекие в небе Чертоги

Тянут звездные нити судьбы. — Ю. Бернадский.

Поэтическая хронограмма трогательных детских ощущений через призму чувств и эмоций, проявлений чистых порывов юной души, особыми отличиями которой являются открытость, наивность и зачарованность окружающей жизнью, ведь она, как сказал известный датский писатель Г. Х. Андерсен, «сама по себе является самой прекрасной сказкой».

Словно ты перед горящим мангалом, чувствуешь жар этой потрясающей атмосферы живых эмоций, идеалов и ценностей, любви к отчему дому и Родине, мудрых мыслей и рассуждений, — что волнует нас, притягивает и отталкивает на протяжении всей жизни — и, конечно, искреннего восхищения красотой природы:

Здесь береза меня повстречала,

Прогоняя душевную хворь…

Здесь дышалось легко мне и пелось.

Здесь я духом окреп и возрос.

Маршируя из юности в зрелость

По аллем из лип и берез… Ю. Бернадский

Волею авторского воображения перенесенное сквозь время и пространство на поэтический алтарь, Детство предстает необыкновенно магическим, пластичным, зримым, буквально овеществленным и красочным, с чудесными ароматами, вкусами и звуками, с запахами яблок, цветов, трав, постоянные спутники которого Мечта, Волшебство, Любовь.

И потому — притягательным для взрослых, порой с желанием уходящих в полет за своими детскими мечтами, читателю зачастую будет казаться, это его, это личное — ведь так когда — то улыбалась «нежно молодость» его. И в этом есть что- -то подмывающее, что побуждает желание догнать детство, позвать его, чтобы оно услышало тебя, принесло тебе снова озарение общих переживаний и приключений, первой чистой любви, благоухающей в твоем взрослом сердце образом, созданном летчиком и мечтателем Французской Республики: «Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни» — Сент — Экзюпери:

Пусть на листьях, как звезды, сверкает роса.

Мир, как в детстве, — и хрупкий и звонкий…

Пусть приснится на счастье созвездие Пса

Деревенской наивной девчонке. — Ю. Бернадский

Счастье — вот, пожалуй, самый первый и самый главный устойчивый мотив в тропарях Бернадского; он пронизывает собой всю экспозицию и целостный сюжет поэтического мира, выступая у поэта универсальным обстоятельством жизни. « Спустя многие годы, когда я стал взрослым, подчас память возвращала меня в тот уютный летний день… Тогда — то я и понял- это и есть подлинное счастье, когда место встречи — дом и детство… когда все вместе» (В. Леонов. Мой ломтик счастья):

И как в жару прохладный ветер,

Придет прозрения звонок:

Душа — есть Бог… И ты на свете

Что б ни было, не одинок. — Ю. Бернадский

Все течет, все меняется. Изнашиваются и вещи, и слова, и воспоминания… Меняется жизнь. Меняются люди… И вроде все хорошо. Но иногда так не хватает детства. Той жизни… Тех людей… Друзей, что могли беззаботно радоваться и бескорыстно любить… Пройденных дорог… Безвозвратно ушедшего покоя и умиротворения.

На стыке эпох, под впечатлением эмоциональной прожигаемости стихов Бернадского, нахлынули потоком воспоминания. Старый, древний мир — мое детство — уходил в прошлое, его время кончилось. Годы унеслись, как будто ты с горки вниз спустился.

Под сердцем легкая грусть порой щемит — мое детство приснилось или нет? И тебе так хочется увидеть во сне созвездие Большого Пса с «собачьей звездой» Сириус, ощутить сладость древней легенды о том, что по соннику Нострадамуса такой сон указывает на счастье, способно привести к славе и великим достижения…

— — — — — — — — — — — — — — — — —

Звезда Сириус, самая яркая звезда ночного неба, является мифологической среда обитания богов, откуда они прилетали на землю (На юге Турции был обнаружен старейший храм в мире — Гёбекли-Тепе, построенный 11 тысяч лет назад, археологи предполагают, что он был построен в честь «богов собачьей звезды», для поклонения Сириусу; на греческом языке Сириус звучит как «жаркий день», ибо «сияет с белым ослепительным цветом», в гомеровском эпосе звездой Сириус стала сабака Икария, в латинской транскрипции — « маленькая собачка, псица»).

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Но детство как звезды — даже тогда, когда их не видно, мы знаем, что они есть. Оно как лазурный остров, где живут «одним желанием, лишь жаждой воли и добра» (А. Ахматова). Оно остается с нами навсегда, несмотря на то что уходит насовсем: «В наивности своей, как дети, верим в сказку…// И как добрые знаки приемлю// Я зарниц полыханье вдали» — Ю. Бернадский.

Тема детства в поэзии Бернадского — это тема вечно возрождающейся жизни, торжествующей любви. Там истоки, откуда берут начало ручейки душевной восприимчивости и чувствительности. Мы умели там смеяться, мы мечтали и мы влюблялись там. И звезды там в руки собирали: «Обрести равновесия мне бы, // В чистом поле пройтись по стерне. // И лицо, запрокинувши в небо, // Позабыться на миг в тишине» — Ю. Бернадский

Оттуда — мечты и дерзания, романтичность и наивность, вдохновение и пылкая страсть. Прозрачные — как южная ночь после восхода луны. Яркие — как вишневые сады, овеянные первой оттепелью. Обволакивающие негой — как восточная музыка. Красивые и нежные — как цвет черемухи по весне. Мучительно томительные — как предчувствие и неразгаданный намек перед вратами во взрослую жизнь: «…С легким запахом медовым// Золотистый первоцвет» — Ю. Бернадский. И глубоко вдыхаешь тонкую мудрость П. Пикассо: «…но есть неповторимые».

Поэтика Бернадского — это гимн дружбе, семейным ценностям, радости, неразрывной связи между поколениями и безграничной любви. Любви к детям, взрослым и живой природе. Любви, которая «…начинается там, где взамен ничего не ждут» (Антуан де Сент-Экзюпери).

Это воспевание красоты жизни, «солнцу на пасмурных мотивах», тому колдовству, высокой тайне, которое поддерживает и вдохновляет, делает наш мир ярче и сильнее; тому загадочному волшебству, которое придает нашему существованию силу и и осмысленность, заставляет добиваться целей и побеждать; внушает каждому несомненную истину о том, что настоящая драгоценность — это человеческое сердце, в котором живет любовь, дружба, верность и надежда, эмоциональная галактика, делающая нас по — настоящему счастливыми в мотивах, целях и поступках:

Пахнет теплым дождем и предутренней синью.

Дома стены не давят, не жмет потолок.

Настоящий, как воздух, как запах полыни.

Каждый в нем уголек. Каждый в нем уголек. — Ю. Бернадский.

«Слушай свое сердце» — это призыв Бернадского, глубинный и мудрый, отменяющий принуждение рационального к жертвенности души. Доверяйте своему сердцу — оно не подведет. И слова А. де Сент — Экзюпери не требующие рассуждений: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил».

Ни на минуту, ни на секунду нельзя забывать о близких. Мы обязаны делать так, чтобы они никогда не попадали в страну печали. Мы обязаны освещать лучами своей заботы их сердца. И это — доходчивое и внятно послание поэта:

Куст рябины в окне мне под утро приснится.

И большая семья за накрытым столом.

Материнской любовью белокрылая птица

Нас укроет крылом. Нас укроет крылом. — Ю. Бернадский.

Зажгите в своей душе, как в алтаре, свечу счастья — «мудрости последний причал», — потому что счастье живет в каждом из нас, надо только позволить себе быть счастливым. Помни о предупреждении Экзюпери: « Не экономь на душе. Не наготовить запасов там, где должно трудиться сердце. Отдать — значит перебросить мост через бездну своего одиночества».

И тогда жизнь будет выигрывать марафон Детству, спешащему к вам на свидание, комплиментарно возданному Достоевским: «душа взрослых исцеляется рядом с детьми».

Зарево мыслей дарят стихи Бернадского, освещая полумрак обыденного существования, прорываясь душевно ностальгическим у автора данной книги: не гасите в себе это чувство живущие сегодня взрослые — беззаботное, красочное, заряженное солнцем и светом. Пока оно есть, мы живём и продолжаем верить и любить, видеть солнце там, где раньше видели облака. И молить: «По проселкам от сердца до сердца // Дал бы Бог верный путь проторить» — Ю. Бернадский.

Глава « Там чудеса…». «Божество из глухомани»

Только представьте себе древнюю дохристианскую Русь — перед вами открывается величественный образ трехметрового строгого бога Перуна, вытесанного топорищем из цельного дерева, устремленным ввысь, к бездонной небесной синеве (возможно, этот далекий сюжет и навеял Екатерине Великой идею создание памятника Петру I с опорой на единый монолитный камень).

Вы невольно подвластны этому видению, влечение к мощи и красоте ведет вас, ваш дух захватывает от почти реального чувства, что вы попадаете в мир, освещенный ярким светом генетической духовной памяти народной, ещё живущей в мифах, сказках, летописях, словах — архаизмах, в названиях и в самом языке (и даже Иерусалим, возможно склонны расшифровывать — как русский олимп?)

Вы будто принимаете послов византийских и вести главный Диспут в окружении русских богов и добрейшей лесной братии «нечистой»:

«Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать и не знать оной — есть постыдное малодушие» (из письма Пушкина князю П. А. Вяземскому):

Два чувства дивно близки нам.

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века,

По воле Бога Самого́,

Самостоянье человека,

Залог величия его.

Животворящая святыня!

Без них душа была б пуста.

Без них наш тесный мир — пустыня,

Душа — алтарь без божества. — А. С. Пушкин

Не менее острее, пронзительнее и сличаемое по душевной трепетности, высказывание Бернадского:

Все ж, если приглядеться,

В уголке укромном дверца

Приоткроет на чуть — чуть

В чудный мир волшебный путь…

Поклонялись наши предки

Камню каждому и ветке.

Солнце, Небу и Земле.

В пояс — Хлебу на столе. — Ю. Бернадский

Композиция цикла стихов о древних божествах Руси у Бернадского симметрична, когда все образы обрисованы живо, находятся в свободном общении друг с другом, но с детальным обозначением области применения их небесных дарований и земных дел: лес охраняет недремлющий леший, к «кострам подходит, но рожу прячет»; чистоту вод бережет добряк водяной, на выдумки» зело доровит»…

Триумф дохристианской светлой религии поддержан у Бернадского в лирической обрисовке поз и внешности божеств русского ведического пантеона — приветливых, добрых, снисходительных и обходительных:

Приютились в глухомани,

В поле, омуте и в бане, —

С нами рядом… где -то тут

Быт российский стеругут…

Этот мир голов не рубит, —

Удивит и приголубит,

Пусть не сразу… но поверь,

И тебе откроет дверь. — Ю. Бернадский.

Яркая и богатая фантазия поэтического решения, когда детское воображение и взрослое окрашивается одинаковым эмоциональным состоянием, светлым и теплым. Ничем не скованная, художественная мечта Бернадского предоставляет читателю просторный и величественный храм природы, под сводами которого расположились на одной линии разнообразные поэтические композиции: сюжеты из древней славянской мифологии, история древней дохристианской Руси в ликах вешних богов, управляющих за Великими Переменами и присматривающими за родом.

Разнообразные и живые сцены общения божеств с природой, людьми полны у поэта игрой воображения, в котором тонкие наблюдения, точные характеристики и детальные прояснения. И главное — искренняя любовь поэта к родной Отчизне, воплощение квинтэссенции Шекспира: « … жить — значит любить»:

Там, где дуб стоит священный,

Неохватный, высоченный,

Древних капищ дремлет дух… -Ю. Бернадский.

А вокруг Сварога, Перуна, Веретена, Авось, Чур, сплошь заполняя богатое лесное пространство прелестями и величайшей добродетельностью, расположилась многочисленная артель божества дел конкретных — лешие, домовые, водяные, полевые, -по натуре своей и роду занятие наипервейшие «други рода соснова- березового»:

К мудрой Матери — Природе

Было принято в народе

За советом приходит

И природе не вредит…

И вокруг, гласит преданье,

С основанья мирозданья, —

Жили духи — божества

С нами дальнего родства. — Ю. Бернадский.

Прикоснешься к бернадской галерее «божеств из глухомани» и понимаешь, что их ярко индивидуализированные и продуманные поэтом фигуры и духовные сущности естественно согласуются с четкой симметрией и иерархией небесного миросздания, отраженного в религиозно — мифическом кругообороте наших предков и материализовано представленные в вещах, растениях, деревьях, в явлениях природы.

Расположившийся в свободной позе Полевик, строгий Перун и с разборчивым взглядом Сварог, погруженный в размышления Домовой, с хитринкой в глазах неказистая Шишига и слегка косящий серым взглядом Лешегон, с царственным обликом Заряница и добрейшим лицом Лесовик, расшалившийся Водяной и озорничающие Полудницы, чарующие чудным пением Русалки — Берегины и мудрый «идол босоногий» Ярило, насылающий любовь и достаток, сердец услада ласковые Лада и Лад, со времен царя Гороха крошка Первоцвет, — «Малым детям -на потеху, // И на радость — матерям,» — хромоногая и горбатая ведунья коварства Баба -Яга.

На другом поднебесном ярусе разместились защитники Земли и рода Святорусов от сил Тьмы, Зла, все нечестивой рати богатыри Валигор и Вырвидуб — «Сажень мерная в плечах, Гром и молния в очах», а за «далью синею // Святогор с Добрынею». Зорко и бдительно ратники наблюдают за порядком на Руси:

Там, где времени разлом,

Вечный бой добра со злом.

Ходят тучи черные

И не спит дозор. — Ю. Бернадский

Весь этот «сок земли», всея эта крепость духа русичей так описана, что понимаешь, в ней изнутри никогда не взращивались силы, готовые открыть ворота настежь внешнему врагу, что этот созидательный духовный союз и сегодня наполняет русского человека верой в Россию, но главное — учит детей любить Родину, понимать сложившуюся столетиями соразмерность, неизменяемость ее легендарных основ устройства! (авторское — посмотрел новый российский фильм «Последний богатырь» и, как в подтверждение всему сказанному, вдруг Кащей с Бабой-Ягой становятся положительными героями, а богатырь, который с детства у меня ассоциировался. как герой и защитник Руси, вдруг стал отрицательным и неприятным персонажем???):

Голос твой далекий слышу еле — еле,

Сторона родная…

Сказочная быль. — Ю. Бернадский.

*  *  *

Авторская аннотация к детской книге Ю. Бернадского «Божество из глухомани»:

— Замечательно! Богатый, яркий язык, отлично прописанный художественный мир; текст читается с удовольствием, восторгом. Книга, безусловно, придется по душе и детям, и взрослым. Все как у А. С. Пушкина: «В часы досугов золотых,// Под шепот старины болтливой,// Рукою верной я писал;// Примите ж вы мой труд игривый!// Ничьих не требуя похвал,// Счастлив уж я надеждой сладкой…»

Книга яркая. Очень эмоциональная. Удивительно красивая и нежная, Трогательная и добрая. Прелестные архетипы, добрая и светлая архаика ведической Руси. Написана с любовью, дышит теплом и очарованием неповторимого для нас детства. Ассоциативно вызывает параллель с чудесными сказками А. С. Пушкина: «Там чудеса: Там леший бродит// Русалка на ветвях сидит;// Там на неведомых дорожках// следы невидимых…

Мой прелестный юный дуг!

Эту книгу поэт — сказочник Юрий Бернадский создал именно для тебя.

Она очень красочная, яркая, красиво оформленная, ее приятно взять в руки и просто полистать. Все иллюстрации выполнены в виде чудных рисунков, доступных для твоего детского восприятия и непременно эмоционально завораживающих. Тебе будет интересно узнать, что же написано на странице, если есть такие интересные увлекательные картинки, а на них — добрые духи и боги древней Руси, родины твоих предков, У тебя появится интерес и желание послушать стихи или прочитать их самому, что тоже очень важно для твоего развития.

Стихи написаны простым, доступным для твоего понимания языком. Из них ты будешь узнавать много интересного об окружающем мире,, развивать свое воображение, приобщаться к прекрасному, доброте, внимательному и вежливому обращению к людям, животным и самой природе.

А еще — узнавать и понимать красоту русской истории, русской веры и русского слова, бережно относиться к нему, понимать его смысл и осваивать правильное произношение.

А для твоих родных — мам, пап, бабушек и дедушек — это возможность вернуться в прекрасную страну под названием Детство, где они были такими же маленькими и любознательными, милыми и очаровательными.

Приятного путешествия Тебе по страницам этой удивительной, волшебной и и загадочной книги, написанной не менее загадочным сказочником Юрием Ивановичем.

Владимир Леонов, Новосибирск, декабрь 2018.

Глава» … не верь плохим приметам»

Бернадский — мастерски создает многофоновые, многокаскадные и многофигурные композиции, органически заключает свои произведения в оконные и более широкие, дверные проемы пространства и времени. Он так тонко и ювелирно отточено составляет свои поэтические конструкции, что архитектура слов и словосочетаний приобретает осязаемое явление, становится для читателя вдруг самостоятельной душой, жизнью, смыслом, сущностью — видимым рисунком, в котором играют яркие краски:

Прости Страна, за то, что слабо верим

В твою звезду. Запутавшись давно

Открыть хотели в новый мир окно,

А впопыхах с петель сорвали двери. -Ю. Бернадский.

Владимир Костин, лауреат главной литературной премии России «Большая книга» в художественном богатом обрамлении отлил поэтический дар Ю. Бернадского: «Читаешь его стихотворения и ловишь себя на том, что ходишь к окну и новыми глазами видишь и облачное небо, и набухшие уже почки на березе, и полет стрижей, и самую обыкновенную тающую лужу с прошлогодним листом и мелким сором».

К этому узаконим авторский взгляд, перспективный концепт на Бернадского — природа одарила его редкостным генетическим кодом, и он не остается в должниках, создавая душевный поэтический мир, как сильный продукт психической деятельности:

Что — то главное знающий — веский,

Жизнью битый уже,

Встал упорный мужик деревенский

С крепким стержнем в душе.

Встал, чужие грехи искупая,

И за други своя

Встал, когда все уже отступали.

Удержал. Устоял. — Ю. Берадский

В нем поэт, помимо воли, увековечивает свою личность со всеми своими особыми качествами, со всей динамикой своего сознания и своей совести, с исходящим от нее немеркнущим светом для других, душа и чувства которых влекутся к нему, как к магниту, с неудержимой силой.

Перед нами встает полный образ того, «…кто уже не страшится более смутиться перед людьми» (Достоевский), потому что человечество любит творящих достойное и редкое: «…Обратно в реку отпускаю рыбу,// Как будто самому себе грехи» — Ю. Бернадский.

Как глубоко открывается в этих коротких строчках течение его дум и глубина его чувствований! И ты вдруг начинаешь ясно сознавать себя добрым спутником на душевной улице человека, обозначившего свой нравственный культ пронзительной метафорой «Рожденный в России», с замиранием влюбленного сердца перелистывая страницы книг, как будто смотришь в освещенное окно.

И радоваться, как удаче, что был в этом качестве «доброго спутника» замечен, отмечен, привечен в стихах: «Дай же, Господи, силу // Нам с тобой устоять. // И России в Россию // Мы вернемся опять.» — Ю. Бернадский:

Даже если ты не веришь в Бога,

Час настанет… Как знать… Не ешись.

Может статься, что это — дорога,

На которой вся держится жизнь. — Ю. Бернадский.

Реализм красоты, рожденной отчасти в природе, отчасти в мечтах и воображении Бернадского, очаровывающий гармоничным соединением человека с окружающей его природой, расстилающимся ландшафтом, окаймленном мягкими лирическими описаниями гор и долин, течением малых и больших рек среди цветущей зелени, лесистых взгорьев под синеющим сводом небес, вносит в душу читателя покой и умиротворенность и одновременно повергает в страх и смятение любого самоназванного поэта:

Бескрайнее и дикое приволье.

Лес дичью полон… рыбою река…

Вкус настоящий кваса из подполья,

И теплого парного молока. — Ю. Бернадский.

Бернадский не придумывает ничего искусственно, «за советом к гадалкам не спешит», его поэтические образы и сюжеты рождены не бабскими причитаниями и приворотами, а жизненным наблюдением и потому особенно убедительны и необычайно одухотворены и естественны.

И пишет он не только о том, что узнал, а выражает стремление понять что — то еще непознанное, через художественное слово материализовать, вплоть до тактильного ощущения, нечто невидимое и ускользающее в повседневных заботах и тревогах. Любовь к природе и людям живая и искренняя, а не вымученная; не музейная, не академически застывшая, не «нанятая совестью» (по Достоевскому), он, говоря словами Д. Вазари «…к благородной человечности своей натуры присоединил в качестве прекраснейшего украшения изящную приветливость в обращении со всеми людьми и во всяких родах делах».

Возникает ощущение, что пишутся тропари на голубом небосводе, потому что ты начинаешь как будто возвышаться над землей и как будто парить в чистом прозрачном воздухе: «…Но я себе твержу, проснувшись поутру:// «Не хочешь, чтоб сбылось, — не верь плохим приметам…// Мы живы… Видит Бог…// А значит, быть добру!» — Ю. Бернадский.

Пунктуальное фиксирование, точнее, почти «зеркальное» следованием за жизнью родного края, деревни, до бесконечности углубляющий и дополняющий богатство впечатлений от самого поэтического образа.

И напрашивается у автора книги: « Хрустальный купол небо, наполненный прозрачной голубизной, был призрачно ясен, неподвижен. Предчувствие холодов смотрелось на его гладких отбеленных поверхностях»:

Роднее мест нет под небесами.

Суровый край, но сердцу дорогой.

Обласкан солнцем, окружен лесами.

На крутояре поднят на рекой. — Ю. Бернадский

***

Поэт равной мере реален и фантастичен, познал грех и святое, ценитель собственного мнения, свободы и достоинства, считающий все чины и отличия в искусстве вредными, невозможно забыть ничего из написанного Бернадским, даже подстрочного, даже ненужного.

Бернадский есть прежде всего психолог, он не изображает нам быт с насыщенностью вещами, суетой, тревогами, но только душу человеческую и мысль человеческую с их тайными и явными стихиями и неуловимыми переходами, преемственностью, увлекает нас потоком ума и высотой душевного строя.

И с этой точки зрения, каждая поэтическая новелла Бернадского, как завершающее произведение, как надежда понять: «… кто мы и откуда,//Когда от всех тех лет //Остались пересуды, //А нас на свете нет?» — (17-е стихотворение Юрия Живаго); ведает о ликах древних богов в детальных перечислениях, что он и сам будто среди них, важных, обнаруживающих достоинства и таких ароматных, понятных и доступных, что хочется говорить с ними, трогать… В портретах поэтических Бернадский изображает действительность и породы человеческие как ваятель вековечного:

Предок мой обряды правил непритворно,

Этим был законом крепок и велик.

И преображался Спас Нерукотворный

В просветленный образ — всенародный лик. — Ю. Бернадский.

Глава «Ларец русской души»

Поэзия в образе Паллады — текст в вооружении Духа, обладающий искупительным действием, покровительствующий Искателям своих дорог и своей судьбы. Хранитель культурного шифра, кода Руси в мистических и реальных лабиринтах космоса (по легенде, палладий упал в Трою из космоса). Устремленный к русскому человеку, к его «движущейся душе» (определение Пушкина), в жертвенном служении России:

Мы помним все! Все соберем по крохам.

Все, чем едина Родина была:

Былины, языки, колокола,

Святые лики, пляски соромохов. — Ю. Бернадский.

Как палладдий хранится в Риме в храме Весты (перевезенный потомками Энея из Трои), так и поэзия Бернадского бережет «ларец русской души» в героях эпического культурного пространства Родины, которые, «Не напоказ родной стране служат (авторский парафраз слова «любить») // А так, чтоб вольней дышалось людям…», и которых «…хоть на части руби..», но родину они не разлюбят:

Свод простых житейских правил

Перенял он от отца.

От себя потом добавил

В голос — бас, в кулак — свинца. — Ю. Бернадсикй.

Можно безоговорочно сравнить стихи Ю. Бернадского с лоцией, подробной картой позитивного мышления и и настроения, духовным талисманом для тех, кто носит в своем маленьком сердце собственное величие. Сила его художественного слова — самостоятельная субстанция, сплав динамики и диалектики, мудрости и простоты, биение сердца старшего Диониса, похищенного Палладией, не «Глядится пустяком, опавшим лепестком под каблуками танца… (в понимании В. Маяковского), а ведет туда, откуда можно увидит чеховское «небо в алмазах».

Поэт отдает частицу души и себя, отделяя тень, страхи и сомнения от мыслей и духа. Говоря словами У. Шекспира, он «Смуту преодолевает противоборством» и авторским дополнением — энергичными и с искренней историей сюжетами, заквашенными на древней эволюционной неолитической фигуре: «Кому не ведомы дороги тому судьба и крыльев не дает»:

Я не отдам страну

ромашко — васильковую

Ораве алчущих

бессовестных жлобов…

И сок березовый,

и воду родниковую

Я пью, студеную,

до ломоты зубов. — Ю. Бернадский.

Он не растворяется в гламурном мире российской поэзии, вдохновенно идет выбранной по уму и совести дорогой, совершенствуя при этом данные Творцом свойства таланта — живость, искренность, пленительную гармонию и ярусность композиционных построений.

Поэт Ю. Бернадского не «оправдывает себя по слабости души», сторонится трутней, ибо они создают пустыню и называют это морем. Не слушает лицедеев — затопчут и похоронять. Избегает тех, кто цинизм и подлость возвел в практику, а леность и праздность — в льстивое искусство. Как в приведенной фразе: «Русский народ… Это не народ, а историческое проклятие человечества» — И. С. Шмелёв. И в продолжении — у Ю. Бернадского:

Никто и никому сердечно не обязан.

И правды всякий раз у нас зачем — то две.

Мы стукаемся лбом об стену раз за разом,

Уж если мысль гвоздем засела в голове…

В пустые черепа — стучать не достучаться.

И честный человек в своей стране — изгой.

На банковском счету вы не найдете Счастья.

Оно не в сундуках — оно в согласии с собой.

Была в истории такая концепция свободы, в которой счастье человека оценивалось материальном успехом: «Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); …рабство посреди образованности и свободы… алчность и зависть… робость и подобострастие… талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой… (Пушкин о нравах Американских Штатов… и так близко и понятно нам!)

Но она есть и сегодня, и с каждым днём охватывает всё новых людей, которые смотрят на материальное, земное благополучие как эквивалент счастья и благородной жизни: «Запутавшись давно,//В поисках удачи заплутали». Ю. Бернадский.

Мирским богатствам нет ни конца, ни края. Об этом — с тревогой и болью в строках Бернадского: «Стремимся к одному — умножить потребленье, -// Бери от жизни все, и именно сейчас!»

Поэт Бернадсктий знает — истинное счастье заключается вовсе не в этом. Ни одного человека на земле ещё не сделала квартира, машина, деньги счастливым… всё-таки каждый раз жизнь убеждает нас в том, что, поистине богатым и, как следствие, счастливым можно смело назвать только того человека, кто богат присутствием Любви и Доброты в душе, сердце, поступках!

Самым же несчастным на земле становится тот, кто превращается в раба земной жизни, зависящим полностью от наличия денег в кошельке, дорогой машины и шикарного особняка. Иными словами, такую личность можно назвать противоположным слову богатый — убогий: «Теперь, когда мы научились летать по воздуху, как птицы, плавать под водой, как рыбы, нам не хватает только одного — научиться жить на земле как люди». — Б. Шоу:

Владейте просторами пашен,

Которые мы очищаем от барства.

Возьмите знамена и заступы наши.

Забудьте границ руин государства — Ю. Бернадский.

Можно быть странником, дервишем, каликой, в пыли и поте. Можно не высыпаться, быть усталым, измотанным, иметь серьезные трудности и нехватку денег, быть попросту простуженным и замерзшим, но при этом абсолютно радостным и счастливым. Абсолютно! Это и есть философский и крепительный, сильный и духовный корпус Ю. Бернадского, сродни призыву Пауэло Коэльо: «Если у тебя не хватает смелости, чтобы сказать — Прощай, жизнь наградить тебя новым Привет».

Ю. Бернадский давно перестал быть рабом этой серой жизни, этой постоянной нужды, этих горьких мыслей и этих устаревших привычек, делающих людей, по образному выражению баснописца Пильпая «иступленными… бросающими камнями в небеса»:

Мне стыдно битый час сидеть без дела праздно

И клянчить разных благ у Бога и родни…

Только личной победой над ленью

Каждый день, каждый миг отмечать…

День грядущий готовить сегодня,

Не откладывая дел на потом» — Ю. Бернадский.

Возникает невольно ассоциация, живущая параллельно душевному складу Бернадского, со строками другого поэта, Н. Заболоцкого, но роднит эти самостоятельные и самодостаточные субстанции единое понимание всей эсхалотичности, первоначальности нашего бытия: «Не позволяй душе лениться!//Чтоб в ступе воду не толочь,//Душа обязана трудиться//И день и ночь, и день и ночь!…//Не разрешай ей спать в постели//При свете утренней звезды,//Держи лентяйку в черном теле//И не снимай с нее узды!» — Н. Заболоцкий.

А до них — наказ А. С. Пушкина о том, что русский поэт не должен быть «несчастьем невских берегов», чтобы «В Элизии улетает …легкая душа», который подхватил О. Мандельштам: «Я не хочу средь юношей тепличных. Разменивать последний грош души, …//Я в мир вхожу — и люди хороши». («Стансы», Мандельштам).

Он приучил себя при любых обстоятельствах стоять прямо, биться до конца и не показывать слабости: «Все, что нас не убивает, нас укрепляет» (Ветхий Завет. Екклесиаст).

Счастье…

Оно не в сундуках — в согласии с собой…

Не стоять перед миром в преисподнем…

О многом не прошу — избави от соблазна

Семью и отчий дом спаси и сохрани. — Ю. Бернадский.

И учит свою душу «жить по -человечьи», что радоваться неудачам — это гораздо веселее и надежнее, чем раздражаться и опускать руки. Абсолютно!

Усвоил иерусалимскую мудрость: «Верь в себя и другого не проси». В трудных ситуациях пользуется советом древних афинян: «Все свое носи с собой» в значении «личное достоинство», -и аскезой короля Франциска I: «Все потеряно, кроме чести». Помнить, что «линия земли -это линия змеи» — наклонился… и удар, — поэтому никогда не унывает, не пребывает в спорах, скорбях и тревогах:

Каждый сам выбирает выбирает дорогу,

В жизни дело, и в небе — звезду,

И какому молиться пророку

И в какую поверить мечту — Ю. Бернадский.

Не обетами и бабьими молитвами, а делами и разумными решениями богатеет человек: «Труд подливает масло в лампу жизни» — Д. Беллерс. И для Ю. Бернадского не важно, принесет ли ему работа сегодня результат. Он просто работает, чтобы никогда не отказываться от задуманного и чтобы никто не сказал ему, что он — бездельник: -«Труд освобождает нас от трех великих зол: скуки, порока и нужды» -Ф. Вольтер

Поэт Бернадский знает: в постоянном труде — надежда. И пусть неудачник еще спит, а он уже работает. Без страха стучится в закрытые двери, даже если знает, что его будет поджидать неудача. Идет туда, куда не заходит даже неудача. Говорит там, где молчит даже неудача. Заходит в те места, где неудача не поспеет за ним: «Мы на многое не отваживаемся не потому, что оно трудно; оно трудно именно потому мы на него не отважимся» -Сенека:

Чтобы крутил водоворот,

Чтоб под напором весла гнулись,

От напряженья вены вздулись.

Чтоб не хватало сил порой

Плыть против бешенных стремнин

И резать волны носом лодки.

Чтобы кусать, отчаясь, локти,

Но туже стягивать ремни! — Ю. Бернадский

Он совершает дело прежде, чем неудача начнет ему нашептывать, что он опоздал. Он всегда первым, когда надо делать, и последним, когда надо отдыхать: «Стыдно человеку, когда ему советуют в трудолюбии подражать муравью; вдвойне стыдно, если он этому совету не следует» — Талмуд (ивритское, иудейское — «учение»).

Завтра Ю. Бернадский оставляет трутням: завтра и немощный станет сильным, завтра и бездельник может преуспеть. Трудится только сегодня чтобы не заржаветь: «Труд есть совесть» — А. Платонов. Только сегодняшними делами он избавляет себя от жалости к себе, депрессии, бедности и слез. Потому что только труд делает заботы незаметными, а огорчения — короткими: «Труд… излечивает горе» -У. Шекспир.

Все мне кажется, что наступающий день

Самый крайний — и я им напиться:

Все увидеть, узнать и всему удивиться.

И без грусти подумать о первой звезде. — Ю. Бернадский.

Счастливая Судьба не будет ждать. Если промедлите, она не дойдет до вас. Не случайно, символом удачи в древности выбрали: крутящееся колесо, старик на нем с одним волосом на голове, — не поймаешь за волосинку, упустишь судьбу…

Действуйте — призывает Ю. Бернадский. Действуйте немедленно. Именно сейчас. В этом месте. Это и есть безграничный поток счастья — жить ради себя, ради родных и близких. И тогда вы переживете неверие и страх. Будете деревом, полным цветов и листьев:

Как завет, словно молитву в храме,

Силюсь я не разумом понять, —

Раз заведено было не нами,

Стало быть, не нам и отменять…

Светлый дух и образ изначальный

Прорастет, как колос из земли.- Ю. Бернадский

И алмаз действий отшлифует бриллиант стойкости: «Труд делает нечувствительным к огорчениям». И своими делами воздвигнете себе памятник — ведь каждый день вы сделали лучшим днем в своей жизни: «Боги пекутся о великом, малым же пренебрегают» — Наблюдение Цицерона. Тем самым докажите своим родным и близким, что не теряя присутствия духа, всегда заботитесь о своих любимых — и совершите «Душой исполненный полет» -А.С.Пушкин.

И подвиг Геракла, похитившего золотые яблоки с сада Гесперид, и слава Каллеоне, приводившего своим мужеством в священный трепет граждан Милана и Венеции, и безудержность Эразмо да Нарни по прозвищу Гатамелат (медосладкая кошка — авт.), правителя Падуи, — станет констеляцией вашего духа и вашей воли.

Идти вперед — чтоб тверже шаг.

Чтоб проверялась сила воли.

Чтобы физическую болью

Тоску глухую заглушать. — Ю. Бернадский

Глава «…Как начал он писать!»

Четыре потока, вектора русского мира, русской души: вера, язык, территория, государство. Ее венец, Акрополь — русское слово, как «Лестница Иакова» в поднебесное бессмертие: «вот, лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней…» — Библ.

Батюшков, прочитав элегию Пушкина «Редеет облаков летучая гряда», взволнованно смял лист бумаги с текстом и эмоционально сочно воскликнул: «Злодей! Как он начал писать!»

У Ю. Бернадского отвлеченное морализаторство, словесная эквилибристика и словесная алгебра в «другах не ходят», в его стихах напрочь отсутствуют низовые стилистики: мертвые слова, путанные мысли и туманные иносказания.

Наоборот, все конкретно и точно, авторская беспощадность к себе как один из признаков профессионализма, когда идеологический априоризм не доминирует над интеллектуальным, прямодушным и искренним поэтическим делом и господствует поэтическая доминанта- слова «парят по воздуху», создавая эффект покрытия «косточки разума воздушной чувствительной оболочкой»: все выверено архитектоникой живого духа и чувственного накала, художественный мир прописан текстологически богато, насыщен содержательными схолиями, расцвечен колоритными сравнениями, сопоставлениями и образами:

Родился человек — загадка или чудо?

И кто вершит судьбу и меряет года?

Случайно на миг возник ниоткуда.

Мгновение спустя исчезнет в никуда. -Ю. Бернадский.

В поэзии Бернадского нет «насмешливости, презрения к жизни», только — жизнелюбие духа, правота и точность того исторического проекта, который однажды Пушкин кратко и емко обозначил пронзительной метафорой: «…Числюсь по России».

А здесь и нравственная память усилить чувствительность, обрамляя словами современника Пушкина поэтический корпус Ю. Бернадского: прочитав элегию Пушкина «Редеет облаков летучая гряда», Батюшков взволнованно смял лист бумаги с текстом и эмоционально сочно воскликнул: «Злодей! Как он начал писать!»:

По неспокойному морю пшеницы

Ветер суденышко гнал васильков

От придорожных в пыли берегов

За горизонт, где закат наклонился низко… — Ю. Бернадский.

И ты понимаешь — стихи Бернадского сродни твоей душе, а она, как известно, напоминает ландыш, растущий в землях свободных, а не на пашнях заезжанных, засеянных и побежденных. И — возникает состояние, когда художественно-философский мир Бернадского плодотворно и спасительно входит в твой духовный микрокосм, определяя линии его движения и роста: «Все мне кажется, что наступающий день// Самый крайний- и я тороплюсь им напиться…» — Бернадский.

О таких звездных мечтателях и бунтарях, спешивших к мечте со скоростью космического протуберанца, исстари отражено в качестве концепта человеческого существования: «Идущих в жизни много, нашедших трудно найти». — (Библ.), о силе оных собирательно некогда было сказано: «крепость без слабых мест», о качестве характера которых писал неистовый сын России М. Лермонтов: «Я был готов на смерть и муку//И целый мир на битву звать», а древний Китай говорил: «Когда в душе человека свет, он красив. Когда человек красив, в его доме царит гармония»:

…Но нам пора кончать блудить…

Пора, собрав народ и волю,

Любовь к отчизне возродить.

Народы крепче, чем цепями,

Соединяют, как мосты,

Традиции, язык и память —

Мир наших ценностей простых. — Ю. Бернадский

Стихи рождаются как реакция чуткого сердца, проекция раздумий Бернадского, его отклик на мир, его прозрение на мир, несут в себе печать личной судьбы и являются отражением души поэта в реальности происходящего, становясь ее эквивалентом, вешним бытием, развертываются в моральную ответственность, лежащую у истоков судьбоносных значений для человека:

Культурный Запад ежечасно

Преподает цинизма курс…

Но лишь теперь нам стало ясно,

Как ядовит его укус.

Те, кто презрительно тусили,

От бед родной страны вдали,

Теперь от нелюбви к России

До омерзения дошли. — Ю. Бернадский.

Поэзия Ю. Бернадского как метаморфоза солнечного бога Аполлона в реальности, она освещает внутренний мир, заливает и укрощает внутренние пожары и дарующее прилив сил, воли и удали: «Но все мое богатство будет// В стихах и преданных друзьях» — Ю. Бернадский.

И тогда читательское «Я» — замученное сознанием своего безысходного одиночества, «приют для убогих» (Бернадский), придавленное ярмом корысти, обузой тщеславия, терновым венцом неизбежного конца, немо и незримо упрекающее себя в бесцельном существовании, абсурдности Сизифова труда, на который обречен человек -«растительная душа» (Аристотель); в кошмаре возвратов, под грузом наследственности, парадоксов, угасающее в тупике, пещере, заваленной камнем Полифема — перевоплощается, вырывается из тенет зла и обид: становится «Я» среди мира, дня и природы, где скуке жизни в стихах поэта противопоставлена мечта, прозаической обыденности — деятельный и животворящий миф, волшебство, по аналогии сходное с древним «ларцом судьбы» — «Творите мифы. Все боги начинали с этого»:

И всегда без сомненья ты будешь

Мысль и труд инвестировать вновь

В то, что сроду за деньги не купишь, —

Душу, сердце, здоровье, любовь. — Ю. Бернадский

Поэт книжник, а не одного стиха. Поэт сгусток, не обнаруживающий в своих сочинениях плебейских лепетов о России как о носительнице «роковой Каиновой печати» и мучительных либеральных аналогий и вслипов.

Заполняющий ээкцистенциональные пустоты и эсхалотичные истерики обжигающей магией русской словесности: сильное, музыкально выдержанное, всеохватное русское слово, и при том- проникновенное, трогательно и задушевное. В стихах отсутствуют нотки «барского владычества», ложной самоуверенности, тщеславия и интеллектуального хамства. Наоборот, наполняемость самыми драгоценным бисером — Искренность. Доброта. Красота. Ассоциативная сцепка с меморандумом И. Гете: «Кумир моей жизни — реальность»:

Нараспашку душа — перед вами весь я.

Где бы ни был, меня непременно найдете… — Ю. Бернадский.

Как волшебник и чародей, Ю. Бернадский легко накидывает тонкую душевную сеть, подобную золотой накидки Гефеста, на текущую жизнь и исторические события, возрождая их в прелестных лирических формах, близких к идеальному стандарту поэзии — безусловной реальности, обнаруживая перекличку и с Гераклитом, называвшим жизнь «дитем солнца», с Платоном и Гомером, для которых жизнь была игрушкой в руках богов, и с фольклорной традиции, представлявшей жизнь в виде «пестрого мячика детей, играющих на лугу»: «…И неба синего атласность.// И бархатистость трав над ним». — Ю. Бернадский

Стихи Бернадского — это ларец размышлений и переживаний, психология во внешнем мире, вещах, психологический катализатор, при помощи которого глубоко спрятанная душа поэта, облеченная в пластическую поэтическую форму, способна рассказать о себе, разрешить противоречия, утвердить неразделимость мира и человека: «Годы, как кони, проносятся вскачь,…// Каждый тебе предназначен для счастья.// По уходящим мгновеньям не плачь» — Ю. Бернадский.

Они сродни клубку катящейся сказки: мотивы очарования отсылают читателя к образу Цирцеи или одной из дочерей Миноса с солнечного Крита, убаюкивающих сознание, погружающее его в состояние комфортного и гармоничного инобытия, внутреннего сладостно томящегося покоя, святого и очищающего, когда растворяются наши случайные мелькания и наши неумелости — всегда о чем — то жалеть… всегда что — то обвинять… всегда кого — то упрекать…:

Нас сближают не пьяные песни.

Нами движет доверия свет.

Если мы собираемся вместе, —

Ничего невозможного нет. — Ю. Бернадский.

Поэт дарит человеку на пиру его бытия чашу с напитком богов — «небесной амврозией», «живой водой», очищающей рассудок от примесей и шлаков — «не хочу, надоело, устал…». Стихи напоминают один из атомов, одну из молекул нашей органики, непрестанно создающих очаровательный многоуровневый тип бытия, ту таинственную комбинацию духа и действительности, в которой заключается весь смысл человеческого существования, кратко, но содержательно выраженного У. Шекспиром: «Коль мы готовы Духом — все готово» («Генрих V»).

А в поэтике Ю. Бернадского этот смысл прорывается как игра космических сил, восхождение сознания и души по ступеням все повышающей реальности, всевозрастающего осмысления путей конкретно личностной и общечеловеческой судьбы: «Наша жизнь — это то, во что ее превращают наши мысли» — М. Аврелий:

Я как бесценный дар храню

В душе мгновенья эти,

Когда чубарому коню

Колышет гриву ветер.

Когда подходят на лугу

Доверчивые кони,

Снимая краешками губ

Соленый хлеб с ладони…

Уходит детство, плачь, не плачь,

Но память сердце гложет… Ю. Бернадский.

Композиционные особенности поэзии Бернадского близки к анатомической точности. Тонкие узоры поэтических контуров и линий выполнены превосходно, без растерзанности на клочковатости. Образы и сюжеты размещены внутри лирического каркаса стройно и соразмерно, исполнены мягко, задушевно, с явной художественной заманчивостью, с большим чувственным подъёмом.: эмоциональные, яркие, ассоциативные.

Всё есть: смысл, характеры, сюжет, интрига, но и это не главное. Основное — поэт Бернадский передает читателю мощный положительный эмоциональный заряда, а это, по-моему, и есть исключительная особенность, присущая только «Мастеру от Бога»:

Хочу до основ достучаться,

В глуши позабытых, в дыму.

Чтоб с Родиной не распрощаться,

Подкову поглажу на счастье

Над дверью в отцовском дому. — Ю. Бернадский.

Глава « …жизни другой… не найти!»

Всякое развитие человеческой природы есть прежде всего новая ступень свободы — свободы чувствовать себя и выражать себя. В стихах Бернадского свобода — не безжизненность и не аморальность, это проявление четкой национальной идентификации и национальной гордости: « …нам с тобой без Родины — не жизнь» — Ю. Бернадский

Эта неумолимая тяга духа к свободе проистекает из источника — от неуемной жажды существовать, жажды «Быть». Этот источник питает любое вещество и существо на свете. Вся человеческая мысль пропитана гальваническим элементом «Быть». Агрессивная, гильотинная, не знающая пощады и жалости, воля природы заложена в таковом неиссякаемым, неистребимом свойстве:

Сила духа — не в экстракте,

Не в колоде «верных» карт.

Только — воля и характер.

Смелость, дерзость и азарт…

В силу духа верю твердо,

Не блажу, молюсь не пню. — Ю. Бернадский.

В биологической эволюции показатели — ветви, виды, классы. В истории людей подтверждений не меньше: человеческие войны, рабство, походы викингов, крестоносцев и конкистадоров, истребление индейцев… бескровно завоеванная Сибирь… для Бернадского «Суровый край, но сердцу дорогой»:

И пусть не зарится вражина, —

Не для этого мы берегли

Одну четвертую аршина —

Родную сердцу пядь земли…

Сынам отцовский крест нести,

Чтоб на земле, где сын хозяин,

Порядок лучший навести. — Ю. Бернадский.

* * *

Стихи уже стали неотъемлемой частью российской литературы, в нее основательно привнесен незабываемый «бернадский штиль». Он — исключительно и безнадежно один, импрессионистически своеволен, смел, динамичен и экспрессивно воздействует на чувства и мышление, выражен метафорой «Счастлив близостью к человеку»:

…И далекие в небе Чертоги

Тянут звездные нити судьбы. — Ю. Бернадский.

Единая сквозная компиляция, один прекрасный пассаж чувств и духа, объединенных связанным замыслом, а внутри этих частей Бернадский создает выразительные, обладающие своей особой красотой, притягательностью и динамичностью индивидуальные сцены, сюжеты и характеры.

Просто и незатейливо, словно неторопливый восход Светила, разворачивается каждое стихотворение поэта, с вкраплениями ритмических пауз, многослойных интонаций, с обилием параллелей и сравнений, внутренним перезвоном начала и конца — все это и есть полноценность и исключительность бернадской поэзии:

Храню, как оберег отцовский,

Звезду… и прадеда кресты.

Но даже камень философский

Не тяжелее той звезды. — Ю. Бернадский.

Стихи Бернадского разумные и ясные, они подают свежую мысль в ум читателя, рождают новые знания в памяти и мир в сердце. Их приятно читать и слушать. Приведу мнение Сократа (о Гераклите): «То, что я понял, превосходно. Думаю, что таково же и то, что я не понял». С полноценным правом автор книги относит данное высказывание и к поэту Бернадскому!

Его стихи увеличивают октановое число чудесного в душе. Писал М. Лермонтов: «…моя душа, я помню, // С детских лет чудесного искала»

Говорят о том, что ты пришел в этот мир, чтобы совершить «Подвиг, стяжавший в потомках больше славы, чем веры». — (Ливий Тит. «История Рима от основания Города»). И о том, что ты не овца, терпеливо ожидающая бича пастуха, живущая в неволе, или под флейту Панурга бездумно покидающая кров, чтобы погибнуть в пучине…

Призывают — откажись ходить в овечьей отаре, стоять в хлеву и быть мясом для бойни. Откажись слушать стоны и жалобы.

Утверждают — выбор только за тобой, чтобы земная жизнь была как «амброзия», напиток бессмертных богов и была названа: «Прекрасное и яркое создание»:

Нам дано, как святое причастие,

Как знаменье, как яблочный Спас,

Ощущение праздника, счастья.

Каждый день для любого из нас». — Ю. Бернадский.

Да, что выбор у тебя есть всегда, история тому услужливо подбрасывает наглядные примеры: или ты — Агамемнон, который силами всей Греции, всех племен и всех армий за 10 лет взял один город (Трою), или ты — Эпаминонд, который силами одного города (Фивы) в один день, одним отрядом разбил лакедемонян (воинов Спарты) и освободил Грецию от господства Спарты

И нечто трудно выразимое, с неявно присутствующим ключом к разгадке, назидательница история объясняет обычными словами: «Верь в себя и другого не проси».

Как апостол Петр, стань единственным из двенадцати, рискнувшему выйти из лодки обыденности и совершить невозможное — поверить и сделать несколько шагов по волнующему морю як посуху. Как Дедал, утверждай себя не силой и войной, а знаниями и талантами.

Чтобы однажды, как легендарный кельтский король Артур, достичь своего острова Аваллона, своей мечты — непреходящей исторической идентификации блага и процветании. И эта тождественность является выражением метаисторической надвременности, не имеющей «… ни начала дней, ни конца дней» (библ.).

Просто и мудро об этом, будто по лекалу Ахматовой, пишет Ю. Бернадский:

Каждый сам выбирает дорогу,

В жизни — дело, и в небе — звезду,

И какому молиться пророку,

И в какую поверить мечту.

И напоминает поэт читателю — у тебя есть только одна самая безлюдная, тихая и безмятежная обитель, святая святых, куда ты можешь удалить свои мысли — это твоя душа. Разрешай себе сполна такое уединение и черпай в нем новые силы:

Родным могилам и всем павшим вместе

Ты поклонись и горсть землицы кинь.

Придет черед — мы тоже станем перстью.

Все преходяще на земле.

Аминь. — Ю. Бернадский.

Кто — то однажды сказал: «Все, что достигается чересчур легко, не слишком ценится нами. Лишь то ценится нами, за что дорого заплачено. Только небесам ведома настоящая цена всего».

Бернадский имеет точное представление о том, как ему хочется жить и -что ему дано: «Кто нашел истоки, тот не следует течению ручейков» — Вергилий. Своей поэзией он высекает в сердце читателей «искру Гефестову» -предназначение жить ярко, воплощать свои мечты -«Я первый в мире и в садах Эдема» (Н. Гумилев) -ведь жизнь задыхается без мечты и цели. Как утверждал Гераклит: «Солнце не только новое каждый день, но вечно и непрерывно»:

Ты сам выбираешь свой собственный путь,

Но помни одно, в этом главная суть —

Что жизни другой… не найти! — Ю. Бернадский

* * *

Бернадский — это в сущности продолжение поэтического торжества, вековых поэтических произведений от русских пророков Тредиаковского и Ломоносова к Державину, от Пушкина к Фету и Тютчеву, от Одоевского и Баратынского к Лермонтову, от Волошина, Анненкова и Батюшкова к Блоку. В его поэзии — простота и мудрость Ахматовой, лирическая дерзость Цветаевой, «стихотворный захлеб» Есенина, отиск «выженной строки» Маяковского, «сырая горечь» Пастернака и резкость Бродского. Чьи жизнь и поэтическое горение — очевидный ответ на вопрос, что воспламеняет жажду «Жить»?

«В наших жизнях человечьих

Есть один простой секрет:

В нас горят и гаснут свечи,

Излучая тонкий свет.

Три свечи —

Свеча Надежды, Веры и свеча Любви.

Три огня святых и грешных

Согревают изнутри».

Им и Бернадскому присуще родственное и неразрывное идейное — «Числюсь по России» (Пушкин о своем призвании). Для них единое и неразрывное: гармония как истина, рациональное, определенность мысли, переходящая в определенность слов и текста; гармония как иррациональное, подсознательное, восприятие мира на уровне биологического, органического, то есть осязаемо, чувствительно. Точно выраженное Фетом: «В нас вопиет всесильная природа».

Все вместе — «Веленью сердца следуя смело» (Бернадский) и есть констелляция, «звездный паттерн» русского языка, которым можно исчерпать все неисчерпаемое, вместить всю безбрежность Мировой судьбы:

Предок мой обряды правил непритворно.

этим был законом крепок и силен. — Ю. Бернадский.

Бернадский возвел высоким художественным словом из свойств земного, рационального и иррационального, «божественного» в человеке чувствительный, едва ли не тактильно осязаемый Собор Мечты, языческий Культ красоты жизни и многообразию ее выражения, если говорить языком ведической архаики. Потому что «Кто не знает, что такое мир, не знает, где он сам…»…

Писал Гоголь о том, что пушкинский «Стих густой, как смола» — эти слова можно без колебаний отнести и к творчеству Бернадского. Потоки чувств, переживаний и воспоминаний, вязко сцепленных и сопоставляемых друг другу, напоминают сильный напор весенних вод, прорывающих языковые барьеры, отчего «звуковые волны» наполняют душу мелодией, музыкальностью, становятся переживанием счастья, страсти; экстатического, наивысшего подъема духа и настроения, «Чтоб под сенью звезды путеводной // Отпустила печаль и недуг» — Ю. Бернадский.

Он из тех увлечённых жизнью людей, кто не проводит демаркацию между интимным стыдом и стыдом общественным, гением которого есть «ум и сердце человечье» (определение Г. Державина), для счастья которого не нужно скитов и церквей, суесловий и славословий; алтарь счастья — его собственный мозг и собственное сердце, а амвон счастья — это доброта и любовь: «Счастье нам прямое Жить с нашей совестью в покое». — Ю. Бернадский

«Иди один и исцеляй слепых…» — для Ю. Бернадского это не просто лирический мем А. А. Ахматовой. В этом заостренном образном выражении в купажировании с кантовским моральным императивом — « Звездное небо над головой и моральный закон внутри нас» — весь масштаб, сущность и ценность жизни, все содержание и вся форма.

* * *

Он точно знает — в жизни не происходит так, как мы решим. В жизни все будет тогда, когда поверим и решимся: «Увижу — поверю — сказал Человек. Нет — ответила Природа. — Поверишь — увидишь»:

«…И звуки вечные земли

Приходят к нам из детства». — Ю. Бернадский

Он — яркий представитель психологической лирики, как Тютчев, Фет, Блок, Бальмонт, Ахматова, Цветаева. Между образами жизнелюбивых «предков», сегодняшних «другов своих», семьи своей и собственным психологическим обликом Бернадского ощущается принципиальное сходство, которое его будоражить и питает его лирику:

Мне верните Россию,

Где рябина в окне.

Утром ноги босые

Росы выстудят мне. — Ю. Бернадский

Можно высказаться в таком векторе: Бернадский не иллюзионист, он не создает вымыслы, а только не мешает художественному слову прорваться из него наружу; завершить парафразом восклицания Л. Толстого (о Тютчеве), наиболее точно выражающее признание автором книги таланта Бернадского: «…Но зато, когда я прочел, то просто обмер от величины его творческого таланта…»:

«Нам не дано предугадать

Как наше слово отзовется —

И нам сочувствие дается,

 Как нам дается благодать». — Тютчев.

*   *   *

Глава « Верность делу и вера в людей»

Темы, поднятые в стихах Бернадского, несомненно, подбрасывают дров то в яркий, то тусклый костер истории, словесности, религии, мифов, где, по выражению Достоевского, «дьявол с Богом борются». И поле этой битвы, историческое ристалище есть душа человека.

Прости страна, что сбились мы с пути.

Что в поисках удачи заплутали.

Отцовское наследство промотали.

За глупую доверчивость прости. — Ю. Бернадский.

Ю. Бернадский идет к вершине и по вершине. Его стихи есть духовно — нравственный ориентир, особенной предпочтительно и приоритетно ориентированный на мировоззрение молодежи. Мир человека в его стихах это не лужа и грязь, а высота полета, манящая и увлекающая. Он, образно, «У мысли стоит на посту» (Тютчев). Ты словно бежишь по облакам, а не врастаешь в землю, настолько энергетическая заряженность пронизывает каждое художественное слово поэта…«У судьбы не брал отгула // Ни в строю, ни за столом».

Поэт «космического чувства», способный удивляться и замирать в священном трепете перед тайной мира и тайной человека: «Ты помилуй нас, Господи, и сохрани // Наши души, любовь и надежды». Он умеет и читателя заставить трепетать перед Красотой мира, ощущать его безмерность, его величие, и — он же проникает в глубь человека, и потому заставляет читателя прислушиваться к голосу внутри самого себя, ощутить себя частью «божественного» замысла, подхватить тютчевское: «Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги — бессмертье их чуждо труда и тревоги».

Он учит понять мир и понять самого себя: «Дай нам Бог искушенья все превозмочь»:

Дай нам, Боже, людьми оставаться…

И детей научить не сдаваться,

Не бояться и не предавать.

Не стоять перед миром в исподнем. — Ю. Бернадский

Строки Шиллера: «Мироздания не конченое дело». Так оно и есть: для Бернадского мир природы и мир людей — весь динамика, весь становление, весь движение:

Пускай в нас добродетелей не много,

И от соблазнов каждый нерв гудит…

Но если есть во мне частица Бога,

То, значит, от нее тепло в груди. — Ю. Бернадский.

*   *   *

Он не хочет тратить душу и время на борьбу с посредственностью и вздорных людей; быть там и с теми, где накачивается «Эго»: «Красота не нуждается в пышных наградах и званьях». (Ю. Бернадский).

Он не терпят манипуляторов, иллюзионистов и фрондистов, которые обсуждают тщеславие и абсурд. Его тревожат люди без чувства стыда, которые алчно захватывают таланты, позиции и достижения способных: «от пустых сожалений не кисну, //Все, что раньше задумал, есть время ещё совершить…» Ю. Бернадский.

Он — среди тех людей, которые отдают себя другим, кто не поддается и не продается темному и пошлому, искушению вседозволенности:

Каждый выбирает для себя

женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку —

каждый выбирает для себя.

Время отбрасывает все случайное и наносное в истолковании поэзии Бернадского, о его поэзии уже не спорят, без нее уже современник словно Тютчева безропотный «тростник…»; она уже органическая часть думающего гражданина, приходящая сладкой негой в его мысли, чувства, суждения, потому что:

И стало слово каждое весомей,

Сильней и основательней стих… — Ю. Бернадский.

* * *

Потрясающее прикосновение к Тайне природы — без которой и вне которой нет никакого человека, академическое преклонение перед ее силой и красотой. Вот как у Фета:

На стоге сена ночью южной

Лицом ко тверди я лежал,

И хор светил, живой и дружный,

Кругом раскинувшись, дрожал…

И у Бернадского:

Мне незачем просить у неба фору,

Пусть на зубах, но — чтоб подняться в гору.

С пути сбиваясь, через» не могу»

Ночь напролет ломиться через пургу,

Но обрести внутри себя опору.

Стихи Бернадского призывают охватывать окружающий мир во всей бездне падений и взлетов, не опускаться на дно Вселенского подвала, чтобы видеть жизнь лишь в темноте, не замыкаться на одной теме или одной эмоции собственной души; не каменеть памятником Оскару Уайду — сфинксом на кладбище Пер — Лашез или статуей Будды на горе Золотого Дракона, используя один и тот же набор слов, образов, метафор, а всегда расти, идти вперёд — в новые области бытия и быта, иные предметы и вещи просвечивать неугасимым вожделением:

Устроена мудро и прочно.

Уютна природа — наш дом.

И пахнет немыслимо сочно

Гроза перед самым дождем. Ю. Бернадский

Настаивают на том, что не надо бояться измениться, быть готовым как Диоген жить в глиняной бочке, радоваться как Демокрит, печалиться как Демосфен, грустить, как Данте, проходя вместе с Вергилием «круги ада» и, как Тия (орфическое имя Таис Афинской) призвать А. Македонского предать огню дворец Ксеркса, убедив полководца, что из всех дел, совершенных Александром в Азии именно этот смелый поступок будет самым прекрасным: «Срок придет душе призвать поводыря — // Полечу в последний путь крестообразно…» — Ю. Бернадский

В стихах Бернадского — плачь А. Македонского, узнавшего, что есть еще не открытые миры; они несут евангельскую ноту смирения, взращивают бунт лермонтовского Демона; сквозь них смотреть на лужу — это и видеть в ней отражение звезд, и «слезы девочки родной», и воспринимать ее печаль, как свою боль: «Все, что до тебя касается, я неравнодушна…» (Лермонтову — письмо бабушки).

Когда творчество имеет исцеляющий эффект и помогает закрыть гештальты прошлых печалей, открыться новой любви и найти свое настоящее счастье. Звучит, может быть, несколько эзотерически, но мы верим, что писательство и само по себе волшебство.

Просто нести в сердце кусочек солнца — словом, уметь соединять в своей личности то, что кажется несовместимым, невероятным, необъяснимым: «Пусть Любовь тебе подскажет, что дороже…» — Ю. Бернадский. Образно, быть скупцом злата, но не чахнуть над ним: « Мы больше в этот мир не попадем, //Вовек не встретимся с друзьями за столом.// Лови же каждое летящее мгновенье — // Его не подстеречь уж никогда потом» — О. Хайям.

И молитвы слова немудрящей

Я шепчу (хоть не знал никакой):

Тот, кто искренне ищет, обрящет

Благодатный, душевный покой…

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Только я не ищу благодати,

Или повода, чтоб пострадать.

Жизнь… Дал бы Бог не впустую прожить. — Ю. Бернадский

Глава «В рубище поэта облачясь»

Наши земные религии принимают мир (и следовательно, нас, живых созданий) за данность, дарованную богами и не исчезающий по их велению. Размышления о Вселенной, с которой мы связаны, всегда и вечно. А всякая мысль — это прежде всего вера, нравственная идея, результат демиургии — творчества богов, и как неисчерпаемая Гераклитова воля -«… искал самого себя», — и как страсть по Одиссею и А. Грину, поиск своего пути, своей доли и своей воли. Своей красоты внутренней и красоты внешней. При выборе жизненного Марафона непременно сверяя его с «моральным компасом» Пифагора: «Совесть да будет моим божеством»:

«Жизнь ― это поиски себя,//А не координат на карте»…// Знак умноженья, а не крест». — Ю. Бернадский.

Наследник библейских Адама и Евы, одинаково верящий в Перуна и второму лицу Святой Троицы, признающий «души высокие порывы», уважение к себе и милосердие к людям самыми восхитительными творениями седого мироздания: «Создав Адама и Еву, сказал Бог: «…наполняйте землю и обладайте ею» (Бытие). И для которого земной рай (иначе — цветущий оазис души) — это «Древо Познанья» и моральная квинтэссенция Христа, давшего нам право на выбор, а не на грех, однажды прозвучавшее приблизительно так — я приду подобно молнии… и сотворю ваше милосердное будущее:

Связь Души со Вселенной незримо тонка…

Эта связь вдохновляет и преображает.

С ней орбиту сверяет Вселенная мчась.

И никто посторонний Душе не помешает

Красотой насладиться хотя бы на час — Ю. Бернадский.

Прикоснешься осторожно к стихам Ю. Бернадского, и забываются «прелести святынь» и «повязанных ангелов», смягчается сердце любой дуэньи и мифические идолопоклонницы (девушки с горы Ида) молятся за тебя перед Юпитером в присутствии мудрых жрецов — это потому, что весь функционал поэзии мастера, как утренняя звезда Венера, переиначенная синодическим переводом в «Денницу» («белое сияние») не в развлечении нас (как бы время скоротать?), он в другом целеполагании — помочь нам понять Жизнь:

Когда, казалось, жизнь остановилась, —

Ни целей, ни дорог.

Хватило сил признать судьбы немилость

И времени урок…

Тогда, в надежде превозмочь забвенье,

Мечтаю о весне…

И трепетной руки прикосновенье

Почувствую во сне. — Ю. Бернадский.

Это значит, дойди до самых сокровенных и будоражащих ее «копий», чувств далеко минувшего и пережить их вновь в легендарном ответе князя Киевского Владимира на предложение принять веру мусульманскую: «Кто познал сладкое, тот никогда не захочет горького!» и мерцание свечи своей жизни усилить от наказа архонта «…всея земли Русской, …князя на стол отчий и дедов» Владимира Мономаха: «…поелику чтоб солнце не застало тебя в постели..»:

Парадоксальна русская душа…

В минуты счастья мне немного грустно.

Ломаю все, что дорого, до хруста…

И каюсь… не спеша…

И в ратном и монашьем житие

Для доблести есть миг и для отваги… — Ю. Бернадский.

Поэзия Ю. Бернадского — – это в особой поэтической форме мерцающий и бурлящий океан, загадочный Солярис и Южный Крест, этимологически олицетворяющие небесную стихию, атмосферу, где нет никаких пунктирных границ, красных буйков и территориальных споров, а есть только единая, эсхатологическая по своей глубине, золотоносная вера в прародину русского человека, в Отечество, в Русь, Россию, в русинов, в нас, современников, близкая по идейной направленности идеологии принципата, «нравственного Рима» (в определении Достоевского) и простолюдина: «Строй выше себе пирамиду, бедный человек», — говорит как будто полный этих ощущений Гоголь; Бернадский выражает все мерцание жизни в идее, в грани, в художественном пределе:

Всему, что создано веками

Людьми, народами, страной.

Положен в основанье камень

Краеугольный, закладной…

…стеной за Отечество встали

Те, кто верил в него. — Ю. Бернадский.

Он берет своей густой поэзией самый насущный вопрос об устройстве мира и саму решительность найти ответ, чтобы с толком истратить дарованную наличность — яркую жизнь индивидуальности; как в Древнем мире между Тигром и Ефратом его искал ветхозаветный пророк Иоиля, прознавший, «когда Солнце и луна померкнут и звезды потеряют блеск свой» (Библ.), а в двадцатом веке, с нескрываемой двойственностью правды и лжи, гласности и угарности, озарения и ядовитости, поэт Высоцкий, первый росток искренности и откровения той эпохи: « Я стою, как перед вечною загадкою…»:

Неприметной тропой

Мы уходим по лунному следу.

Все усыпано небо алмазной крупой,

Над бедой предвещая победу…

Напророчу, астрологам вопреки,

Я тебе только добрых открытий. — Ю. Бернадский

И ответ у Бернадского находится в человеческой и божественной сферах, на стыке которых и вспыхнул яркий свет первой месопотамской цивилизации, когда стали любить людей, а не время в них, в ощущениях изменчивости окружающего мира, хрупкого, но стройного балансирования реального и иллюзорного, когда радость не тушится и горе не крушит, постоянного перетекания небесного в душу, кровь и капилляры землянина, на метафоричном языке А. Фета, в».. плач сладострастный… как первого иудея, на рубеже земли обетованной», в колоритном звучании Л. Толстого, это как «…небо по жилам протекает», в сжатой мудрости А. де Сент — Экзюпери — в суд над собой: «Тогда суди сам себя, — сказал король — Это самое трудное. Себя судить куда труднее, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр».

Когда над пропастью повисла

Судьба… промолвили не спеша:

Бог есть. Жизнь обладает смыслом.

У человека есть душа. — Ю. Бернадский

Он врывается как «полыни дурманящий запах» со своим простым словом, воплощающим искренние мысли и чувства, яркой метафоричной образностью, притчивостью. В его поэзии красочность и живописность, соль и мед, горе и ликование. Его духовный ориентир, моральная инструкция бытия — жест молитвенный, подобием секир, точный, нацеленный в сердце православного: «дерзнул говорить в пользу людей, при одном имени которых бледнел оскорбленный властелин». (Бестужев о Грибоедове):

Соединив разрозненные звенья,

Пойму, что мир не плох.

И каждое у Времени мгновенье

Короткое, как вздох.

И жить любя, и жизнь любить всей кожей,

Пусть даже на краю… — Ю. Бернадский

Он из корпуса тех, кто стремится совершить невероятное и невозможное: «… милый друг, какая цель? Скажи, чего ты хочешь от своего гения? Какую память хочешь оставить о себе отечеству, которому так нужно высокое?» — вопрос, адресованный Жуковским в 1825 г. Пушкину семантически ассоциируется с предназначением поэзии Ю. Бернадского, ее высшего состояния, становятся метафорой творческого мира, метафорой души поэта и подразумевает понимание его творчества как божественного дарования, обнимающего целые области жизни во всех ее поразительных и предельных совпадениях и контрастах. У него разлив жизни по Тютчеву: « Жизнь как океан безбрежный,// Вся в настоящем разлита».

Да, мы слабы, бескрылы и слепы,

Когда в безумство Фаэтонов верим…

Но надо же кому- то сделать первым

Шаг к огненному богу из толпы! — Ю. Бернадский.

Он из корпуса тех, кто не хочет просто быть, просто думать и исчезнуть, как дым: «Не из мышиной норы, а с высоты птичьего полета следует смотреть» -Л. Гумилев. Кто протестует и не принимает отрицательных сценариев жизни: «Распни его» (крик толпы, требовавшей казни Иисуса).

Кто не хочет быть детонатором насилия и разрушения надо всем, что слабо и беззащитно, что зовется простым человеческим счастьем: «Остерегайся раны наносить Душе,// Которая тебя хранит и любит.// Остерегайся раны наносить Тому,// Кто грубой силой не ответит» — О. Хайям.

Иногда думаешь, возможно, Бернадский забирает твои чувства, навсегда завоевывает сердце, настолько строки стихов сливаются гармонично с твоей натурой, природой:

Я о счастье пою… Есть оно или нет…

Что из этой затеи со временем выйдет?

И придет ли когда осознанье того

Где Душа обитает?

И как нам увидеть

Что является Всем,

И превыше всего? — Ю. Бернадский.

Глава «Добрые знаки» Бернадского

Да, «Это было при нас…», (Пастернак), когда поэзия Бернадского говорит нам, пока еще очевидцам, о чистоте нашего внутреннего мира, теплоте в наших сердцах, говорит словами апостола: «Пусть языком твоим говорят ангелы, но если в словах твоих не будет любви, то они будут медью звенящей и кимвалом бряцающим» — и становится ясно для нас как никогда, и мы понимаем, что в стихах Бернадского дано мерило добра и зла, с которым мы никогда не погибнем и которое приложимо ко всякой душе, как мудрой, так и измученной, как грешной, так и праведной: непременно понимать, всегда верить, уметь прощать и находит в этом просветленье:

Как скальный грунт, в заброшенных селеньях

Основы мироздания тверды.

Там наша память в новых поколеньях

Вновь обретет зримые черты… — Ю. Бернадский

«Собрат по цеху пера», поэт и музыкант А. Олейников отмечает, что поэтика Бернадского «Это мир славянской старины, чей голос звучит убедительно, высоко и чисто, как щемящий и радостный отзвук сердца и души»:

Зарубками, как деды, по -простому

Путь отмечаю, чтоб не заплутать…

Чтобы любовь к отеческому дому,

Как завещанье, детям передать. — Ю. Бернадский.

Поэт, объединяющий в своих стихах различные ипостаси жизни образом «Устремленная ввысь»; грезы человека, верящего в простое земное счастье, в возможность обретать в природе и друг в друге душу, просветленную Добротой и Любовью: «Благодарю за день грядущий// Любовь мою и небеса». (Бернадский).

Все образы и сюжеты в поэзии, «… добрые знаки» Бернадского, от пленительных легенд до подлинных реалий, от сказочного прошлого до жесткого настоящего, от наивного детства до мудрой зрелости свиты, закольцованы в единый уютный и живой чувственный первоэлемент, монаду- «Опускаются звезды на землю…// Отрываемся мы от земли» (Бернадский), — куда мы с желанием перемещаем собственную душу и находим для нее «услады»: радость и восторг, щедрость и сострадание, и самое высокое, безмерно апогейное таинство — искренность и душевность, вера в доброту и любовь, именно в них утешительная первооснова и безграничная спасительность поэтического слова Бернадского, оттого и вызывающего популярность, восторг и изумление у благодарного читателя:

На солнца краешек вдали

Глядеть — не наглядеться.

И звуки вечные земли

Приходят к нам из детства. — Ю. Бернадский.

В поэзии Бернадского несовершенство природы человека и мира преодолевается всепоглощающим, как пожар, качеством Мастера — чудотворным сплавом русской духовной речитативности и глубинных слов- архаизмов, сказочной архаики и ведической аскетики, былинной размеренности во множестве легенд и преданий, и света христианской (иудаистской, авраамически — моисеевой) заповеди «Возлюби ближнего своего», одновременно осмысливаемой Бернадским, как метафора собственного творчества, как преодоление времени и пространства, как бытие его бесконечного поэтического мира:

Под  защитою созвездий

Все живое на земле.

Мудрость древнюю приемля,

Красотой полна душа. — Ю. Бернадский.

С. Савицкая, доктор философии, «Посол Мира» относит поэзию Юрия Бернадского к народной русской поэзии (авторский курсив): «…творчество Юрия Бернадского унаследовало четкую линию общенациональных славянских ценностей… любви к Родине… традициям. Ценность любви к детям и старикам… сопричастности ко всему происходящему»:

Зарубками, как деды, по-простому,

Путь отмечаю, чтобы не заплутать…

Чтобы любовь к отеческому дому,

Ка завещанье, детям передать. — Ю. Бернадский.

Глубинный энциклопедист истории древнего Отечества нашего, кто в поисках ключей и разгадок начал «рыться в ранних снах», буквально ветхозаветной божественной литургией, циклом духовных стихов воспевает мощь и красоту Руси и русской жизни, семантически венчает их («житие по воле») в фольклорно — культурном образе, лингвинистическом меме «Обычайная Русь» — «…И обходит дозором Морозко// Занесенные снегом леса… (Бернадский).

Все у Бернадского без лицемерия «pro» и без суетного тщеславия «contra». Совмещает в себе «обе бездны» — бездну вверху и бездну внизу»: красивые и живительные силы родной природы: «…теплый дожь и предутренняя синь… запах полыни в каждом уголке дома… куст рябины в окне… чистый лесной родник… свежесть утреннего ветра…» (Бернадский) и чарующие былинные персонажи, объединенные семантикой «Лесной народ» — Лешегон, Полевик, Лесовичок, Водяной, Берегини, Сварог, богатыри Валигора и Вырвидуб.

И все эти «верхние» и «нижние» ярусы в ворожбе ласковых традиций, в мелькании искрометных жизнелюбчивых потех, праздников и ярмарок с разудалыми коробейниками и весельчаками — балагурами. Во всем у Бернадского -непосредственность, искренность. И в чистом энтузиазме — сильно сказать о нравственной Реформации даже тем, кто «…до любви не дорос// Состраданья лишен// И к сочувствию не расположен»:

Обрести равновесие мне бы,

В чистом поле пройтись по стерне.

И лицо запрокинувши в небо,

Позабыться на миг в тишине.

Чтоб под сенью звезды путеводной

Отпустила печаль и недуг…

Полной грудью вбираю холодный

Исцеляющей Родины дух. — Ю. Бернадский

На этой поэтической дороге прозрения вздымается торосами удивленная Память, растерзанная ледяными сомнениями, подлинное прошлое проливается без подмесу, чистым эфиром с небесных Чертог, предначертанные сущности Русской Цивилизации, «лучшего из миров» (в определении Вольтера) спрессовываются в один хронометр, единый локальный измеритель Сущего — Прошлое и Настоящее: «В доме отца моего много таких обителей…» (И. Христос).

И говоришь: Бернадский — это гармония жизни и восхитительных ощущений! Он берет жизнь и людей такими, какими они есть, домысливая фразу Клода Гельвеция с соблюдением логики: «Надо брать людей такими, какие они есть; раздражаться следствиями их себялюбия — значит жаловаться на весенние бури, летнюю жару, осенние дожди и зимние стужи»:

Расчетливы мы и рациональны, —

И в ад не верим, и не рвемся в рай.

Наш главный козырь — эгоизм банальный

И принцип: «доверяй, но проверяй». — Ю. Бернадский.

*   *   *

Поэтический уклад Бернадского по частоте ОСМЫСЛЕНИЯ — это уникальная в своем охвате энергетическая единица, вбирающая в себя все, что прочно живет в натуре каждого («Чему веришь, то и получаешь» -лат.), воплощаясь в спасительный маяк и пъедестал для взлета духа по аналогии с извечным «правилом Прометея» — сначала прыгнуть, а крылья приделать по ходу полета, — и страстно выраженное Достоевским: «Несравненно полнее существование, которое достигается в великих произведениях духа».

Она вмещает в себе — мило, свежо, интимно — всю жизненную и новеллистическую лемуру поэта, что он в своей кладовой мыслей узнавал, видел, понимал, принимал, «питаясь не сидя, а в полете» и, глядя на судьбы с высоты идей и ценностей мировидения, по- ветхозаветному замыслу отходил от зла и творил мир и любовь; не в постах и молитвах искал спасенье, а в делах и в любви, возбуждая очень основательные пламени жизни, которые выше славы и прекрасней молитвы ханжи и которые наливаются у него соком и кровью практики Достоевского: «И что я поддельною болью считал,// То боль оказалась живая…»:

Здесь почитали дух общинный, древний.

За тяжкий труд не ждали наградных…

Не за слово, за дело уважали

Того, кто преуспел и превозмог…

От старших младшим все передавалось — Ю. Бернадский.

В поэтической конструкции Бернадского царствует библейский (на внутренней стороне печати Соломона -вторая надпись: «Ничто не проходит») и древнеримский, светский порядок, изложенный в Метаморфозах Овидия Назона, когда мир со дня своего творения, до рождения Христа и после, доколумбовой эпохи и послеколумбовой истории, не уходит и не исчезает, а был, есть и будет во всех своих превращениях, мыслимых и немыслимых, в сказках, былинах, заговорах, и обобщенный Мировой Судьбой в вечных образах, сравнениях, за которыми виден лик Истины…:

Но снова я вопросом вечным маюсь:

Что заставляет Душу вновь и вновь

На землю возвращаться, воплощаясь

В людей несовершенных?… — Ю. Бернадский

Мифологическая и эпическая наполняемость которой: Иерусалим и Афина — вера и знание, два ключа, открывающие любую душу; Рим и Русь — два светлячка в генетической памяти человека; Аполлон, лирой благозвучной утешающий мышь — живая связь человека и природы; Ахилл, отстающий от черепахи — образ прошлого, обгоняющего нас; деспот Терей, отрезающий язык своей жертве и превращенный богами в удода — образ настигающего возмездия; Пенфей, растерзанный во время вакханалии своей матерью, и слепой прорицатель Тиресий — образ самовластности, погибающей от надменности и потери разума; Зевс, спасающий ребенка, которого Каллисто носила в чреве — образ стыда и совести; Одиссей, привязанный жгутами к мачте корабля — предначертанность будущей смерти Христа на кресте; Ахиллес, попавший в преисподнюю от стрелы Париса, молвивший при встрече Одиссею, что лучше быть батраком у крестьянина, чем царем в царстве мертвых — подтверждение, что в оппозиции жизнь — смерть предпочтительнее быть на стороне первого элемента:

…Забытые и образы и чувства

Случилось оживит.

И в тишине мелодию услышать…

Но в прошлое и этот миг уходит

Неведомо куда,

И Времени как будто неугоден,

Растает без следа. — Ю. бернадский

Это — и урна с прахом астронома Ойджена Шумейкера на Луне — через две тысячи лет после рождения Христа двенадцать человек побывали на Луне и вернулись, тринадцатый должен быть мертвым — как противоположность, как антитеза вечного живого Иисуса (закон о том, что мысль и материя одинакова превращаются в свою противоположность в потоке времени, получил реальный аргумент: в последний день июля 1999 г. американская автоматическая станция доставила урну на спутник Земли);

И мифический «Калинов мост», соединяющий в русских сказках мир живой и мертвый — пограничная зона, где силы добра в лице богатырей и витязей неприступно отгородились от силы нечистой, совратительной, демонически стихийной: «озлобления многого… враги благочестия» — Аввакум:

Там, где времени разлом,

Вечный бой добра со злом.

Ходят тучи черные

И не спять дозорные…

* * *

И снова тетива дрожит в руках.

И вдаль мечты уносятся. как стрелы,

Куда — то в тридевятые пределы,

Как ветер в облаках. — Ю. Бернадский.

Среди всей мудрости, которую мы впитываем в себя от поэзии Бернадского (как здесь не вспомнить краткое высказывание И. В. Гете « Умные люди — лучшая энциклопедия»), на всей высоте своих понятий, это прежде всего — куканы, связи палестины нашей: и отечество и родной дом, пантеон богов и духов русин, волхов, колдунов, шаманов, богатырей и берегиней, где «Птица Сирин мне радостно скалится… Травит душу чудной Алконост, тоскует печалится, птица Гамаюн Надежду подаёт» (В. Высоцкий).

Незримые паутинки Отчизны с традиционным для древнерусского сознания принципом религиозно-мистического постижения тайн мироздания и опорой на патриотические чувства, представленные в оригинальном сборнике «Пересмешник, или Славянские сказки» М. Чулкова (1789). А еще — вековые деревья, аромат скошенной травы, белоснежные облака, затянутые тиной болотца и омуты, леса, поля, степи, благодатные деревенские бани:

Не кичась всевышним званьем,

Прежде чем подручных звать

(На кого и уповать?),

Даже Бог лишь после бани

Начал Землю создавать. — Ю. Бернадский.

В этом лирическом реестре перечислений, смысловых оттенков и интонаций живет настоящая, безупречно нравственная Вера, — «Душа народа русского» (Н. Некрасов). Глубинная, ритмичная, победоносная, согревающая и терпеливо несущая свой крест, далекая от жалоб и обвинений, сохранившая, что мы потеряли, морально выжгли — мысли, желания, страсти — понимающая все, что непонятно нам. Она освежает, детонирует дух, заставляет думать и понуждает «Сеять разумное, доброе вечное» (Н. Некрасов). И тогда: «Спасибо вам скажет сердечное //Русский народ…» (он же):

Высшей степени имя любое

Не присвоишь, не снимешь с куста.

Только совестью, только любовью

Измеряется та высота…

* * *

Где — то мы черти, где- то мы боги…

В дальние дали манят дороги.

В воды какие вновь окунемся?… -Ю. Бернадский.

Глава «Верю в себя и иду…»

Поэтическая идея Бернадского безнадежно ясна и и понятна. Она отмечена даром жить и даром творить, оттиск формуляра русского поэта Тютчева: «Все во мне, — и я во всем».

Таким идеям судьба не только покровительствует, но и подчиняется: «Пусть с оптимизмом не каждый свой день начиная, //Духом не падаю, если стою на краю». — Ю. Бернадский.

Идея, которая связана с событиями жизни, а не филологическим трепом, низкопробным блефом, гнусными инсинуациями и сознательно включается в умственный репертуар «поэтических исканий и тезисов» без кровавых бликов и вне умаления Воли и Свободы. Ввиду полноты и глубины ее свершения, она становится нравственным ориентиром и поколения и эпохи в целом: «Жить в ответе за тех, кто мне дорог: // Только так, как мне совесть велит». — Ю. Бернадский.

Эта общая идея у Бернадского слагается из отдельных композиционных идей, так или иначе, но затрагивающих порядок ума и совести думающих граждан России: государственных, нравственных, философских, мифических, религиозных — библейских, евангельских — и художественных. Именно отношение к этим темам является главным в оценке убеждений, какими он руководствуется в жизни, питает лирику и ставит во главе своей поэзии: «Даже мечтателем пусть прослыву безнадежным,//Верю в себя и иду сквозь года за мечтой». — Ю. Бернадский.

Точно подметил А. Карелин, Герой России, Почетный гражданин Новосибирска в своем послесловии «Возвращаясь к истокам» к книге Ю. Бернадского «Забытые проселки»:

— «Стихи, идущие от сердца, позволяют отдохнуть душой, поддаться светлым эмоциям, ощутить себя частью яркого многогранного, интересного мира, имя которому — наша Родина, Россия… в каждом образе — неувядающая красота и живительная сила родной природы… былинных персонажей… Эта книга о том, что живет глубоко в душе каждого из нас. О том, что и через сотни лет будет нам опорой и спасеньем. Эта книга написана, чтобы достучаться до каждого…»:

Произнесенные слова не являются лишь фигурой или риторическим пассажем. Смысл написанного абсолютен — поэзия Бернадского со временем не связана, выходит за пределы сегодня, как бы становясь вещью надземной, идеальной, «солнечная родинка» на лице русской литературы, светящаяся лампадка в генетической памяти нации.

Словесная декларация А. Карелина идет в ладу со смыслом, демонстрирует, как из идеологии рождается этический принцип поэтического стиля, точно выражающий и психологический облик Бернадского, и принципиальное сходство с образами «могучих духом русичей», и квинтэссенцию литературного воззрения Бернадского, обдуманного и ставшего раз и навсегда жизненной целью: осуществление себя в жизни, мысли и в слове…, индивидуальный стилевой постулат, необходимость в котором вытекает из мироощущения поэта, напрямую связанного с моралью и совестью: «Основной принцип интеллигентности — интеллектуальная свобода, свобода как нравственная категория. Не свободен интеллигентный человек только от своей совести и от своей мысли». («Письма о добром», академик Д. С. Лихачев).

Большего не скажешь, если здесь еще разместить формулировку М. Цветаевой: «Для меня каждый поэт — умерший или живой — действующее лицо в моей жизни» (письмо к В. Розанову, 1914 г.):

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед. — М. Цветаева.

Рядом, в том же интеллектуальном гнездовье, однажды родилось идейное клише — суждение М. Кузмина о духовном кодексе поэта:

— «…Поэты же особенно должны иметь острую память любви и широко открытые глаза на весь милый, радостный и горестный мир, чтоб насмотреться на него и пить его каждую минуту последний раз. Вы сами знаете, что в минуты крайних опасностей, когда смерть близка, в одну короткую секунду мы вспоминаем столько, сколько не представится нашей памяти и в долгий час, когда мы находимся в обычном состоянии духа» — (из предисловия Михаила Кузмина к сборнику А. Ахматовой «Вечер» 1912 г.):

Только я не ищу благодати,

Или повода, чтоб пострадать.

Жизнь, как этим деревьяи в тиши,

дай Бог не впустую прожить. — Ю. Бернадский

Глава «Быть Одиссеем»

Поэзия норматичная, границы употребления слов плавающие, гибкие, установлена целая система помет -слов, дающих толкование значений. Поэзия большая, густая, удачная во всех подробностях, корректная и деликатная, «растекается мыслью по древу познанья».

Бернадское поэтическое «бунтарство» собирает знание, разбросанное по миру, всю мудрость земли- чашу Грааль, христианство, буддизм, суфизм и теософию, — преподносит ныне живущим людям на «блюдечке с золотой каемочкой» (по легенде, на таком блюдце три волхва в вертепе, под Вифлеем, преподнесли дары только что рожденному младенцу Христу):

От мысли Слово к Действию ведет.

Рассудок. Сердце и Душа — созвучны.

Настороже и откровений ждет

Все то, что недосказанно научно. — Ю. Бернадский

Оно концептуально просторное, заманчивая диорама предстоящего, потому что обращено для веков последующих, «… и чтобы наши потомки, обогащённые знаниями, стали добрее и счастливее, и чтобы мы не канули в вечность, не сумев послужить грядущим поколениям» — Д. Дидро.

Стихотворное творение Бернадского в своей основе исключительно протестное, оно не мириться с загоном для убоя, куда ведут русского человека интеллектуальные снобисты, с безнравственным гетто, то есть с могильной заунывной мифологией, населенной покосившимися крестами и встающими из гроба фантасмагорическими покойниками при полнолунии, с бредовой кладбищенской философией, напрямую связанной с индивидуализмом, безнадежностью и милитаристским безумием:

Не поможет и Создатель,

Коль ты — сам себе предатель.

Бесполезно ждать чудес,

На себе поставив крест. — Ю. Бернадский.

Ницшевское «быть Одисеем» постоянно присутствует затекстовым фоном бернадских стихов «по поводу правды жития», позволяет ему уйти от стилистической наивности, найти в лице читателей истинных собеседников и о своем воинствующем духе сообщить им на кончике языка:

Сила духа — не в экстракте.

Не в колоде верных карт.

Только — воля и характер.

Смелость, дерзость и азарт.

— — — — — — — — — —

Дом родной уберечь от раздора,

Если спор стать раздором сулит

Жить в ответе за тех, кто мне дорог:

Только так, как мне совесть велит…

И во власти всего, что люблю. — Ю. Бернадский.

Оно живет параллельно, — достойное по смыслу и самодостаточное по вере — стилистической жеманости и манерности, которую сегодня производят многие судоржные поэтические высказывания как следование «умозрительной интеллектуальной и культурной моде». Гоголь в поэме «Мертвые души» это состояние охарактеризовал: «…так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан»:

Отрастили зады, изменились.

Мрак в душе и в мозгах перекос.- Ю. Бернадский

Оно концептуальное иное — это сильное художественное средство выражения глубинных, тектонических движений и противоречий общества, народа и власти, целей, путей и факторов дальнейшего развития русского мультиэтнонима, призванное быть знаком новых идей и эмоций:

Нам еще далеко до привала.

Ясен путь. И сомнений нет, —

Все вернется. И в нас не пропала

Искра Божья — Отечества свет. — Ю. Бернадский

Пирамидой выделяется на фоне современной поэзии как церковь Покрова в Филях, с которой Петр Великий начал утверждение в России красочного барокко.

Сверкает словно камень драгоценный с чистыми кристаллами, сквозь которые, говоря словами Мигеля де Сервантеса, медь кажется золотом, бедность -богатством, а капли огня — жемчугами.

Стихи вольно и свободно, по совести и разумению, чувству и уму закольцованы, вьются как серебряная нить Млечного пути, унизанная крупными жемчужинами древнерусских культов, легенд и мифов, а вокруг опоясанная золотым ожерельем в виде монисты с рубиновыми и изумрудными каменьями (цвета гербовых орлов Российской империи) — «Житием протопопа Аввакума, им самим написанным» и «Созерцанием кратким лет 7190, 91 и 92…» Сильвестра, печатника двора Московского времен регентши Софьи Алексеевны, выдающимися памятниками русской литературы, композиционно сравниваемыми по силе воспевания обрядовой стороны Руси и защите веры с монизмом, философским учением, сводящим различные виды субстанции к единому началу, общему закону устройства мироздания: «Опускаются звезды на землю…// Отрываемся мы от земли» — Ю. Бернадский.

Увлекательные стихи, в которых сильная сторона дарования выражена рельефно, диалектично и динамично авторской нес- прививкой на русской почве рационалистического мышления с его опорой на знание (по примеру словарей, — абевег, — «русских суеверий» и «мифологического лексикона» М. Чулкова), с упором на эмоциональный регистр чувствительных чарующих образов родного края и былинных персонажей, на мелодичность и красочность родного языка, «глубокого живого» (определение В. И. Даля):

Поет о любви вдохновенно

Мне птица Зари — Алконост.

О рае для светлых и сильных,

Где нет ни печали, ни зла.

Где яблок нарву молодильных,

Умытых росою с крыла. — Ю. Бернадский.

Весь фундамент нашего шаткого мироустройства, весь этот солнечный и пестрый мир объят бернадской негой таинств и художественной дальновидности. От нее так веет сладостно добротой и светом, который живет, размышляет о сущем, мечтает о мире и гармонии, улыбается, радуется и покровительствует, ибо «Был каждый день — надежда и отрада» — Ю. Бернадский.

Она напоминает, «…кто мы, откуда мы и куда идем» (К. Паустовский) и предлагает масштаб личности оценивать не тем, чтобы «хиреть… толстеть» (Лермонтов), «наесться до пуза» (Бернадский), не стрежневым грехом, преимущественной скверной — «Золотым Мамоном», а определять «… величиной проблемы, которая способна вас вывести из себя». («дедушка Фрейд»):

И мудрость вечную,

как ночью синь морозную,

Прольет Вселенная

на землю в два Ковша…

А надо мной в тиши

безмолвно небо звездное…

А над ребром земная,

мается душа. — Ю. Бернадский.

* * *

Глава «Под сенью звезды путеводной»

Уже давно занесены «пятидесятником» (ветер пустыни), мистическим хранителем времени, и даты, и имена, великие империи и крохотные этносы. Изрядно пообносился плащ истории, а мы продолжаем его штопать и латать. Вопрошает поэт: «Чего боимся и о чем мечтаем? // Что радует и сводит нас с ума?» — Ю. Бернадский.

Ответ находим у Тютчева — во внутренней напряженности и страстной силе веры: «Мужайтесь, о други, // Боритесь прилежно». Это так сокровенно близко духовному укладу Бернадского, пъедестал всего сущего, что есть в творчестве…

Наша жизнь — не склон покатый,

Оттолкнулся и — кати.

Жизнь — пороги, перекаты

И завалы на пути.

Здравый смысл, не щебет птичий

Правит миром испокон,

Добрый дедовский обычай

И неписанный закон… — Ю. Бернадский.

Дерзкий и острый ум нашей эпохи — исключительной, преобладающею стихией в Бернадском есть мысль, рассуждение:

Кто мы? где мы сейчас?

Что пытаемся делать?

Как мы тут оказались?

Что будет потом?…

И — не уступающая по своей глубине и полноте захвата корня бытия стихия веры. Жить для него означает верить:

Забытые  и образы, и чувства

Случилось оживить…

И в тишине мелодию услышать,

Как будто вдалеке.

Блок утверждал, что историческая эпоха внушает поэту, способному ее чувствовать, даже «ритм и размеры стихов». Поэзия Бернадского оправдывает это тонкое замечание. Ее тревожные тона и оттенки с необыкновенной выразительностью отражают тяготение поэта не только к изображению «стихийных споров» в природе и в истории:

Мы — граждане, но словно без гражданства,

Стране, похоже, дела нет до нас:

И наша жизнь — как будто партизанство… — Ю. Бернадский.

но и к воспроизведению их ритмов:

Обрести равновесие мне бы,

В чистом поле пройтись по стерне.

И, лицо запрокинувшись в небо,

Позабыться на мига в тишине. — Бернадский.

Ему, как и Тютчеву, и как Блоку свойственна «безумная любовь» к жизни наряду со сложным восприятием реальной действительности, «неотступное чувство веры и надежды», вызванное ощущением красоты и мощи мира, постоянная «внутренняя радость», пронизывающая его творчество и в конечном счете обусловленная «силой жажды быть и жить»:

Чтоб под сенью звезды путеводной

Отпустила печаль и недуг…

Полной грудью вбираю холодный

Исцеляющий Родины дух. — Ю. Бернадский.

Глава. Дух родоновского «Мыслителя»

О чем размышляет родоновский «Мыслитель»? Какая загадка поглотила его? Видимо, он задумался над фундаментальной темой о том, как мудр Создатель и как истины его уроки, о месте человека в Поднебесной лестнице бытия. Вполне возможно, что он носит в душе своей лермонтовское».. предчувствие будущего идеала».

Тем и дорог нам этот образ, созданный ваятелем из холодной мудрости камня, как гимн душе, сердцу и плоти. Ведь каждый из нас рано или поздно задает себе вопрос: «Кто я и что я в этом мире?», «Зачем пришел в этот мир и той ли дорогой иду?», «Для чего и ради чего живу?»

Нам очень хочется сбросить личины и носить свой достоверный облик, сделать землю приятным местом пребывания, чтобы получать удовольствие и наслаждение: « И тот, кто жизнью движет, последний луч над тьмой планет из солнц последних выжжет» — В. В. Маяковский.

Это суть человеческой жизни. Желание радости и счастья делает жизнь осмысленнее, помогает развиваться, на этом пути мы узнаем новые вещи о себе и мире: «Даже лучший грим не скроет безобразия сердца» -Ф. Фурье

Поэзия Бернадского — это и призыв поверить и довериться суждению Вольтера, что» Все к лучшему в этом лучшем из миров» и тезису Мирандоло: «Человек — это великое чудо и вещь священная».

Вы всегда найдете способ все изменить и исправить, сотворить мир и любовь, используя свои знания, опыт и силу духа. Напоминание Л. Валла: «Любое ваше творение будет свято и достойно похвалы».

Как Геракл, вступившему в бой с Аидом (подземный царь — авт.), нанесшему ему рану и выведшего из подземного царства героев, начнете выводить из области лености и праздности свое психологическое и интеллектуальное наслаждение. Чтобы не утерять всякое духовное озарение в значении «быть золотым мальком золотой рыбки» -М. Тертуллиан. Христианский мыслитель

И совершите свой невероятный подъем ввысь. Собственный «полет Икара» в значении «смело дерзать». Решитесь на плаванье к светлым берегам настоящей жизни: «Блажен в это верующий, легко ему на свете». -Из Библ.

«Во все мне хочется дойти

До самой сути:

В работе, в поиске пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины» — Б. Пастернак

И психологическое аутодафе, образ которого чеканно отлит русским писателем Короленко, никогда не приведете в исполнение: «Рыцарь, выбитый из седла жизни, и поверженный в прах» -Короленко. Слепой музыкант.

* * *

За повседневной суетой мы не всегда успеваем продумать этот вопрос, но ответы на них приходится давать постоянно — выбирая свой жизненный путь, совершая поступки, определяя цели и средства их достижения. Нам хочется, чтобы наша деятельность, осмысленная или подсознательная, приносила нам радость, счастье. Мысленно и практически отвечая на эти вопросы, человек вырабатывает свое понимание счастья…:

Счастье — делать счастливыми близких тебе.

В этот час, в этот день.

И поныне и присно…

Пожелание доброго утрРА

Я пошлю тебе с первым лучом…

Знаю — буду я Небом услышан,

О любимой жене помолясь… — Ю. Бернадский.

Входя в жизнь, людям свойственно мечтать, считая, что времени очень много и его хватить на всех! Каждый считает себя существом удивительным и неповторимым и что именно у него будет не так, как у других людей до него… Но проходят годы, и человек привыкает к тому, как уходит жизнь и многие мечты так и остаются мечтами: «По мере того, как растет тело, все больше съеживается душа» -Г. Гейне:

Запутавшись давно,

В поисках удачи заплутали. — Ю. Бернадский

Поэт Бернадский просто хочет быть честным и сказать: «У нас у всех очень мало времени. И мы достойны великих свершений за ту жизнь, которая нам отмерена. И пусть ветер исканий Зефир всегда поднимает паруса Счастья в флибустьерском (бунтующем) море вашей души:

«Здесь Зефир скользит и тихо веет в ветрила гордых кораблей» -А.С.Пушкин.

В основном, все люди следуют дороге, воюя друг с другом, страдая и жалуясь. На этой дороге нет свободы. Люди бредут, подчиняясь чужой воле, чужой дисциплине. Время своей жизни они просто тратят, колеблясь, как маятники, от удовольствия к страданиям и разочарованиям. Нет особых испытаний. «Поедают» время, следуя в людском потоке туда, куда вынесет: «Жившие до нас многое совершили, но ничего не завершили» — Вывод Сенеки

Делают то, что не нравится, и только для того, чтобы выжить, образно: Одиночество палача, который бредет на виселицу, чтобы приколотить себя к кресту. А все радости такой жизни: поесть, поспать, размножиться, вырастить детей… и умереть….

А другая дорога — это путь Свободы! Это путь самодисциплины, подчинения самих себя своим мечтам и целям. Непростой путь, ибо на свободе не кормят, пропитание надо добывать самому. И честь самому отстаивать:

Ни ангелу, ни змею

Нагадить в душу мне не дам,

Поскольку честь имею. -Ю. Бернадский

Свобода — удел тех, кто работает на свое имя, свою мечту, свой результат. Для дерзких, неукротимых и неудержимых, идущих по пути счастья и личного саморазвития и как Ахил, скорее готовых быть поденщиком на земле у бедного крестьянина, чем царем среди мертвых.

Кто бросает вызов и смотрит будущему в лицо с предвкушением. Тех, кого не страшат испытания и задачи, они к ним готовы: «Чтобы жить… надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость» — Л. Толстой.

Они уверены и радостны, так как ответственность за их жизнь лежит на них. Они инвестируют время в свою жизнь, а не в чужую. Думают своими мыслями, а не чужими. Используют самоконтроль и самодисциплину, создавая свою жизнь, полную волшебства и чудесных возможностей: «Тому, кто собирается в один прекрасный день научиться летать, следует сначала научиться стоять, ходить и бегать» — Фридрих Ницше.

И как греческие воины Одиссей и Диомед, вырывают из рук поражения свой Палладий(лат.palladium) — символ полной Победы; как вавилонское божество Митра удерживают в себе «небо знаний» и «землю веры», и заставляют не гаснуть «солнце духа»; как Геракл, сознательно отвергают легкий путь и выбирают тернистую дорогу трудов, ведущую к удаче, восхищению и славе: «…исчезни на земле учтивость, великодушие и верность, их вновь отыскали бы в твоей груди» — Слова французского короля Франциска I:

Выйду в путь — дорогу налегке,

Обломав о циников дубину…

Лишь тот, кто счастлив, рвется ввысь…

Осмелься выступить из тени. — Ю. Бернадский.

Чтобы действительно кем-то стать, нужно назначить себе Цену. Назначить цену и делать то, что приведет к намеченным целям — вот самое главное. Никогда не останавливаться. Начать и никогда не останавливаться.

На это у человека две доли: ум и воля! А еще — избегать застаревшей болезни рода человеческого — «После своего невероятного подъема ввысь он снова сблизился с плотью физического наслаждения и утерял всякое духовное озарение». Здесь срытый намек на человека вообще, который первоначально поднялся в поднебесье, затем он заметил запретную пищу, которая притянула его к земле…

Мир, что нас прежде окружал,

Стал мал и архаичен.

И безнадежно обветшал старинный свод приличий..

И чем заполнить пустоту?

Кругом понты и пена…

И скалить зубы «конь в пальто»,

Которому не стыдно

С презреньем о родной стороне

Злословить не стыдно. — Ю. Бернадский.

Нам дана природой одна великая способность — творить жизнь по собственному вкусу и желанию, исполненную счастья, радости, достатка и любви. Мыслить для собственного удовольствия! Поступать для собственного удовольствия: «Самое худшее безумие — видеть жизнь только такой, какова она есть, не замечая того, какой она может быть» -Сервантес.

Поэт Бернадский просит нас- наполняйте жизнью свои годы, а не прибавляйте их к своей жизни: по количеству прожитых лет никто вам не скажет, что вы прожили достойно: «Завтра, завтра, всегда завтра — так проходят годы» -Лат

Настаивает на непременном- если вы пытаетесь доставить удовольствие каждому, это разрушение вашей целостности.: «И будет судить не по взгляду очей своих, и не послуху ушей своих будет решать дела» -Библ. Ветхий Завет

Глава «Островки в море стихии»

Счастье и радость для Бернадского — начало и продолжение жизни, ее истоки и островки в море стихий.

В понимании Ю. Бернадского, очень — очень важно для полноценного счастья — преодолеть вегетативное Бытие, не превратиться, в конце концов, в муравьев, которые при встрече узнают друг друга не иначе как на ощупь: «Из всех возможных счастий // Мы выбираем лишь одно, // Лишь то, что синим углем страсти// Нас опалить осуждено» — Н. С. Гумилев.

Верить в сказки, мы, жаль, перестали.

И грустим, дожидаясь весны…

Гуси — лебеди в дальник дальний

Унесли мои детские сны. — Ю. Бернадский

Счастье оно густое как смола, сила жизни, бьющая фонтаном, коктейль дерзости, веры и своевольности, во множестве радужных оттенков проявления: «А счастье — есть удачное течение жизни» -Мудрость времени: А мне бы жизнь прожить хоть раз // по людски, по совести» — Ю. Бернадский

Счастье — это и экспрессивная жажда красоты, наслаждения красотой и порой парадоксальная светлая грусть, и безбрежное стремление ко всему необычному, необыкновенному, включающее в себе ожидание: вот сейчас что — то произойдет: «В пустыне бытия…//И страстного отрадному бесстрастью // Тебя я научу» — (Е. А. Баратынский, поэт, «дорически прекрасный певец):

Опускаются звезды на землю.

Отрываемся мы от земли.

И как добрые знаки, приемлю

Я зарниц полыханье вдали… — Ю. Бернадский

Для него счастье — это и потребность в самоутверждении, славе (лат. gloria — слава) — чувство всеобщего внимания и восхищения, чувство почета, чувство уязвленного самолюбия и желания взять реванш, чувство возбуждения самолюбия, чувство превосходства: «Приучайся к неутомимой деятельности; повелевай счастьем, ибо одна минута решает победу; покоряй себе эту минуту с быстротой Цезаря…» -А. Суворов:

Лишь дерзостью духа пройдем через горы.

Рискнем, и невзгод разомкнется кольцо.- Ю. Бернадский.

И — потребность в деятельности (греч.praksis — дело) — жажда добиться цели, чувство напряжения, увлеченность работой, любование результатами, приятная усталость, удовлетворение, что дело сделано и день прошел не зря. Туго натянутая тетива древнего мира, отпечаток от ее стрелы так и остался не стертым с полотна времени: «Счастье — не удовольствие, оно в основном — это победа»:

И опять, поверив сказкам,

Я надеждой вдохновлен.

Очарован и обласкан,

И Судьбою окрылен. — Ю. Бернадский

И непременно — потребность в преодолении опасности, интерес к борьбе (лат. pugna — борьба) — томительно — ликующее состояние — жажда острых ощущений, упоение опасностью, риском, чувство решительности, чувство высоты, власти над природой. Аполлонический поэт России А. С. Пушкин:

«Есть упоение в бою

И в мрачной бездне на краю».

*   *   *

Бернадский, будучи в действительности человеком острого ума, с понятным сердцу языком, против антиномического разделения на тело и душу, против их противопоставления. По нему, человек часть природы, природа одушевлена человеком. Об этом писал Гете: «…Мне всегда хочется думать, что если одна сторона никогда не может извне добраться до духа, другая изнутри едва ли достигнет тела». Или у Тютчева: «Дай вкусить уничтоженья, //С миром дремлющим смешай»:

И насколько нуждается

бренное тело

В «архаичном» прообразе —

Духе Святом?… — Ю. Бернадский

Бернадский хочет проникать в бессознательное, иррациональное туда, где «непонятные, но волнующие темы жизни», что «сквозить и тайно светит» (из Тютчева). Где человек, в определении Тютчева- « Рассеян, дик иль полон тайных дум…»:

И придет ли когда

осознанье того,

Где душа обитает?

И как можно увидеть

Что является Всем,

И превыше Всего? — Ю. Бернадский.

И вместе с тем Бернадский безнадежно диалектичен. Он защищает человека, который не сдается, борется:

И на виду у всей Вселенной

Я бережно, как предок мой,

Священный дар любви нетленной

Несу

за пазухой

домой. — Ю. Бернадский.

Глава «Где шатер мы разобьем?»

В стихах Бернадского нет вульгарности, нет грубости, брутто; в них все неуловимое, невидимое — все духовное. Они передают читателям способность деликатную и тонкую, прелесть понимания человека и природы.

У поэта Муза смотрит на мир глазами правды, в стихах сквозит, светит тайно чистая нагота мира, более семи тысячи лет назад запечатленная в фигурах библейских Адама и Евы:

Где тот край, что для нас

станет новым причалом,

Где на стыке времен

мы шатер разобьем… — Ю. бернадский

Он весь — в размышлениях о своей судьбе (и человека в целом) — « лишь жить в самом себе сумей» — и о природе, космосе, откуда человек пришел.

Он весь — в принадлежности самому себе, своим принципам и откровениям, он как юный Зевс некогда, ниспровергает в Тартар Голема, — власть рока, власть творения над творцом. Как ветхозаветный Моисей, он — против Золотого тельца, стихийного материализма, примитивного фетиша, вдруг ставшего для мирян богом:

…И эта неприкрытая блудливость

Нас загоняет дальше в неуют.

И мучает народ несправедливость,

Тьмы казнокрадов в души нам плюют

И честно жить народу не дают. — Ю. Бернадский

Как ни к кому другому, к поэту подходят мандельштамовские слова: «Но если подлинно поется и полной грудью, наконец, все исчезает, остается пространство, звезды и певец». Человек Бернадского смело выходит один (без толпы провожающих) на один к Вечности и говорит с ней на «Ты»: «По проселкам от сердца до сердца // Дал бы Бог верный путь проторить».

Он, выражаясь фигурой речи, есть поэт — Торос, зримая, вешняя часть невелика, но подсознательно угадывается огромная глубина человека: лирика, мыслителя и воспевателя красоты.

Ум, доведенный до сжатой поэтической пружины — точный контур фигуры Бернадского. Жизнь осмысленного человека представляется ему как «…незримая связь Души со Вселенной… с Всевышним началом… Эта связь вдохновляет и преображает».

Но… звучит печаль Бернадского, как в легенде о « Летучем голландце» — он хочет пристать к берегу, но не может — о том, что «Небо с каждым из нас говорит… но услышать Нам, увы, недосуг». Ему становится не по себе, будто какая — то «длань незримо — роковая» накрывает нас темнотой «… И летим в облаках неизвестно куда» (Ю. Бернадский). Говоря языком образов, языком Тютчева: « Жизнь, как подстреленная птица, //Подняться хочет — и не может…// Нет ни полета, ни размаху».

Да, поэзия Бернадского — это поэзия смысла, она — антипод, враг внешней «отрицательной узости» а метафора «Прогнозам вопреки» прочно прижилась в отечественной поэзии. И томится стих Бернадского, как деревенское молоко на печке, как нельзя вовремя всплывает фраза русского поэта Хлебникова (в переиначивании): «… смотрится, как глаза Бернадского»:

И на снегу костер мне долго будет сниться,

И звезды — как глаза напуганных зверей,

Проверенных друзей обветренные лица,

Что помогли мне стать немного, но добрей. — Ю. Бернадский

* * *

Бернадский — поэт с неподражаемым ощущением вселенной. Сличимое с брюсовским: «Пусть боги смотрят безучастно смотрят на скорбь земли, их вечен век».

Каждый его стих — это запечатленное мгновение, словно вспышка магнии или молнии. Это ощущение нервного спазма от мощи природа, благоговения перед ее силой, бьющей огненным фонтаном из его неведомых недр: «За поступки свои отвечать головой, -// Надо мужество ныне и после…» Тема души — и музыки и слова, «всего живого не нарушаемая связь» (Мандельштам). Сопоставимое, сличимость, идентичность с записью Мандельштама: «Немота — как кристаллическая нота, что до рождения чиста»:

Ждет нас доля иль недоля,

Дружбы свет или мрак вражды?

Лишь любовь к труду, и воля, —

Вот лекарство от нужды… — Ю. Бернадский.

Сильный корень поэзии России. Предстает перед читателем в антиподности, двойственности, он тем самым умело производить срез психологической действительности человека, рельефно и колко. Весь ряд поэтических сюжетов и образов полон и мысли, и чувств, и рефлексии. То радость, веселье шум, бурные реки, горы, — «громокипящий кубок» (метко у Северянина) то знобящая грусть, печаль, гражданин «гиены огненой»:

Когда вокруг и холодно и пусто,

И в пору волком выть, —

Забытые  и образы, и чувства

Случилось оживить…

И в тишине мелодию услышать,

Как будто вдалеке.

…И летим в облаках

неизвестно куда. — Ю. Бернадский

То человек чувств, сама чувствительность, ее высшее проявление- стихи о «пречистой деве Татьяне», а то — сама резкость нервичность, само бессилие:

Кому подвал, кому — престол, —

Добра не выбрать из двух зол,

Бернадского интересует зло как таково, как гаснущий день, как увяданье — «До любви недорос, //Состраданья лишен // И к сочувствию не расположен» Семантически тяготеющее к «возвышенной стыдливости страданий» Тютчева.

И параллельно. в его душе, «житнице» двух миров (мысли и рефлексии) -это расцвет, природа в зелени и цветах, пылающий пурпур деревьев:

Здесь дышалось легко мне и пелось.

Здесь я духом окреп и возрос.

Маршируя из юности в зрелость

По аллеям из лип и берез. — Ю. Бернадский

Каждый его стих — это запечатленное мгновение, словно вспышка магнии или молнии. Это ощущение нервного спазма от мощи природа, благоговения перед ее силой, бьющей огненным фонтаном из его неведомых недр:

Но мы свой путь переосмыслим.

Тогда нас хоть на части рви.

Упав на дно, взлетая ввысь ли,

Не отречемся от любви.

Можно острее — мир Фауста, мир дерзостного и неколебимого человека, это Бруно в поэзии, это отступник — от неверия и безнадежности, — поэтический Ян Гус, некогда смело взошедший на костер :

А надежда, — как небо

ночное она.

Верь в себя, и утихнет тревога.

Тем, кто ищет настойчиво,

станет видна,

Как звезда,

к новой жизни дорога. — Ю. Бернадский.

*   *   *

Бернадский отдает поэтический трепетный приоритет деталям наглядным и зрительным, чудесному миру образов, впечатлений и светлых эмоций, знакомых каждому с детства: «Все мы родом из детства» (наблюдение А. де Сент — Экзюпери), а параллельно доступность, легкость и поэтичность рассказов о космическом и символическом: «Ведь каждый в детстве верил в чудо» (утверждение Ж. Руссо):

И опять, поверив сказкам,

И надеждой вдохновлен,

Очарован и обласкан.

С судьбою окрылен. — Ю. Бернадский.

Такой прием рамочной композиции, когда поэтический материал соединяет откровение и постижение прошлого, мистерию и таинство будущего с неверующим сейчас, со всем мирозданием, таким большим, обстоятельным, раскидистым: «Помнишь, как водили мы хороводы// На лугу в густой траве у реки…// И катились времена, словно воды…» (Бернадский).

Бернадская художественная техника — элемент «бернадского штиля» вбирает в себя просьбу Достоевского к человеку в этот мир с топором не врываться, совпадает с образом «детей планеты» А. де Сент — Экзюпери -«Все мы дети одного корабля по имени Земля, значит, пересесть из него просто некуда…», семантически питается «Легендой» Достоевского: «…и почти весь вопрос теперь в силах нашего разумения, просто в нашей талантливости. Талантливый момент придвинул к нам Бог; сумеем ли около него мы сами быть талантливы…».

Этим поэт добивается того, что легендарный мир стихов, с одной стороны, обретает пластическую реальность, наглядную воплошаемость преданий, былин и традиций в темах и текстах, а с другой — становится миром психологизации, очеловечивания, когда точные слова и чистые чувства, настроения, признания в любви — все живет, меняется, трепещет, пульсирует, все взаимопереплетено и всё возможно, принадлежа не самому себе, суетности, мелькости и разбросанности, а природе, народу, Сущему и Вечному:

В завтра незачем спешить заполошно,

К звездам в призрачные дали лететь,

Чтобы в крохотном цветке придорожном

Отраженье души разглядеть. — Ю. Бернадский.

Писал по этому случаю Сент — Бев, как личностное, но впоследствии ставшее общезначимым: «Есть только один способ верно понять людей: он состоит в том, чтобы жить подле них, позволить им самим выражать себя изо дня в день и самим запечатлевать в нас свой облик».

Глава «За путеводною мечтою вдохновенно…»

Ущербность, зыбкость, обреченность существующего мира, выраженного у Бернадского обобщенными понятиями «негативных новостей», «фонтаном неуправляемых страстей», «водоворотом мутных тревог».

Тем самым он, как «де Новали» («возделывающий новину»), расчетливо компенсирует, преодолевает натиск злобных, как хорек, обстоятельств остро ощущаемой « верой в себя и мечту». Она завлекает, придает ему духовные силы и глушит боль… Сравнимая и сопоставимая с интонационной легкостью романтической декларации Цветаевой: «Моим стихам, как драгоценным винам,//Настанет свой черед».

Отсюда возникает идеал непосредственно творящего, ищущего, вечного во временном, бесконечного в конечном поэта, вставленного в философский фрагмент «Мечтателя», постигающего действительность и разумом и чувствами, связанному с духовным ростом, преданностью идеалам и лирическим чувствам: «Путь в твоем сердце надежда найдет и без лоций, // За путеводной мечтой вдохновенно скользя…» — Ю. Бернадский

Туда, где мы сегодня оказались,

Нас собственные мысли привели…

Незимо новых мыслей зреет завязь,

Чтобы увидеть Завтра мы могли.

* * *

С судьбою не спорю, обиду тая.

Каркас бытия починяю…

Весь мир не исправить. Поэтому я

С себя самого начинаю. — Ю. Бернадский.

Для придания единства поэтическим рифмам поэт пользуется различными приемами: он объединяет сочинительства по циклам («Горсть земли», «Прогнозам вопреки», «Забытые проселки», «На Калиновом мосту», «Обычайная Русь»), по сходству персонажей («За други своя», «Заповеди моей семьи», «Древние коды», «Божество из глухомани», «Герои восьмого сентября», «Звездный час» и др.) по месту действия («Из глубины веков», «С эпохой не в ладу», «Я родился в России»), по песенности, мелодичности («Всему начало». «Песни». ), придумывает связывающие звенья между разнородными сюжетам, соединяя искусно сказочные фигуры с реальными обыкновенными людьми, подчеркивая в них простые, понятные все черты внутреннего облика: самоуверенность и дерзость молодости, мудрость и нежная заботливость зрелости («Всему начало», «Красота» «Сотворение мира, Вечное слово» и др.):

Возле дома — все та же березка,

И все те же у нас адреса…

И обходит дозором Морозко

Занесенные снегом леса… — Ю. Бернадский.

*   *   *

Русь у Бернадского предстает и нежным одуванчиком, который, чтобы увидеть солнце, пробивает «толщу асфальта» (иначе — анамнезию памяти), и сонмом незлобной, не оскверняющей святыни, святотолучистой и улыбчивой нечисти, несущей необъятную доброту и свет, — домашней, лесной, болотной, — почитаемой на Руси с времен пещерных в качестве благодателей и покровителей мира, безмятежного покоя, уюта:

Приютились в глухомани,

В поле, омуте и бане

С нами рядом… где-то тут

Быт славянский берегут. — Ю. Бернадский.

Кажется, ты начинаешь вспоминать название каждой бутона, цветка и луговой травы, видеть смешной бег гусеницы, слышать шелест борного ветра и скрип коромысел, глухой клекот дальнего тетерева, любоваться молниевидным полетом ласточки и видеть в небесном хрустальном кувшине мерцающие образы ушедших от тебя. И так томит бернадская элегическая нотка, так она хороша, такое тонкое слияние с пастернаковской: «Природа, мир, тайник вселенной,// Я службу долгую твою,// Объятый дрожью сокровенной,// В слезах от счастья отстою!» и по -фетовски, лучезарна: «Лучистый лен любовно лепит//Лазурь ласкающих лесов,//Лукавых лилий трепет,//Летящий ладан лепестков»:

Мудрость древнюю приемля,

Красотой полна душа…

Пусть стожары льют на землю

Счастье людям в два ковша. — Ю. Бернадский

Душа расцветает, как после омовения «живой эссенцией» из Нагорной проповеди, если применить терминологию христианской лексики, впитывает все грезы природы, экстракты библейских, языческих символов от грехопадения до чистилища и дальше — от грешника до праведника, и ты начинаешь ощущать каждой клеточкой своего душевного мира принадлежность к вечной юдоли, в которой сливаются тело и дух, прошлое и будущее, утешение предкам и успокоение потомкам Отечества: «Предок мой обряды правил непритворно,//Этим был законом крепок и силен» — Ю. Бернадский.

Текст у него играет всеми красками, пропитан солью священных праздников и обычаев, заменяющих провалы и пустоты природного круговорота будоражащими эмоциями, оттого он яркий и выразительный, изумителен, просто шикарен, влезает в самые отдаленные уголки твоей души, истосковавшейся как Психея в своем душевном порыве к Эросу — по гармонии чувственной красоты:

Когда уйдём, как дождь по капле в реку,

Едва ли жажду жизни утоля,

Равнó любя героя ли, калеку,

В объятья примет Мать ― сыра Земля… — Ю. Бернадский

И — возникает состояние, когда многопирамидальный художественно-философский мир Бернадского плодотворно и спасительно входит в твой духовный микрокосм, определяя линии его движения и роста: «Все мне кажется, что наступающий день// Самый крайний- и я тороплюсь им напиться…» — Бернадский.

Край родимый — осины да елки.

То — дожди, то — метели метут.

Не проезжие тракты — проселки

От деревни к деревне ведут. -Ю. Бернадский

Глава «Казус Бернадского». Его двойственность

Он пишет для людей, которые знают, как прикасаться к сердцам других: «Любовь безбрежна и нетленна. // Придет, — лишь только позови». Для тех, которых не ломают тяжелые удары жизни, и кто живет через нежные прикосновения сердца. Для которых плод, выращенный в своем саду, слаще плода, добытого в чужом, кто не спекулирует на призваниях, но не спасается от своих обязанностей.

Кто может подняться к солнцу с любого закоулка. Кто, допуская словесную инверсию стиха О. Ладыженского, «хочет плыть к Итакам и может насмерть стоять под Троями» и в своем протестном состоянии «гордится Каиновой печатью» — страстным, (своеобразный вариант лермонтовского Демона, радующемуся братству с барсами и волками) презрением к инстинкту стада, человеку лживого мира, выраженному хлестко в древности: «Слабый жмется к толпе, сильный — один, но един»:

Жду, что кровь загудит, заиграет,

Как натянутый лук тетивой…

От восторга душа замирает.

А это значит — я есть… я живой. — Ю. Бернадский

Пишет стихи для тех, создает себя, работает на свое имя, свою репутацию, свою идею и свой результат. И принимает полноту ответственности за собственную жизнь и собственное дело — за все, что сделал, кем стал и кем явится в будущем.

Да, по моему мнению, на такое настроение души Бернадского оказал влияние герой поэмы Лермонтова «Демон». подкрепивший резкие и контрастные мотивы его стихов и в конечном итоге приведший к протуберанцу эмоциональных всплесков, так пленивших читателей и породившему внутреннюю уверенность Бернадского в собственных возможностях и сильных идеалах,

От его стихов душа оттаивает, радуется жизни, любит, это стихи жизни, всех ее проявлений! Луч, сноп, душевный фонтан, иллюминация явной индивидуальности! Чудесная наша Земля — любовь, счастье и благоденствие, море удовольствия и восхищения: «Прошла пора весенних гроз,//Всё тише птичий щебет.//Мерцает робко россыпь звёзд//И на воде и в небе». — Ю. Бернадский.

Позволю романическое отступление и, не скрою, оно навеяно лирическими строфами Бернадского о природе…

«Где-то в августе, когда одним прекрасным утром воздух вдруг начинает пахнуть совсем иначе, ты понимаешь: сентябрь наступает на пятки последнему месяцу лета. Солнце уже не обжигает, а словно целует твои плечи, укутывает в мягкий кашемир…

Сизой дымкой тянется вечерняя прохлада, а свежезаваренный травяной чай отдает сладкой меланхолией. В целом ничего не изменилось, ты все так же просыпаешься по утрам, в предвкушении удовольствия завариваешь кофе, только с каждым днем за окном все темнее…

А в памяти всплывают строки греческого поэта Менандра:

Сердце обрывается мое…

В поле порыжевшее жнивье,

В роще — листья желтые летят,

 Их перед отлетом золотят.

 Солнце начинает холодеть,

Можно его в золото одеть,

 С ним уйти за горизонт — туда,

— В сумрак, в остыванье, в никуда.

 Помню я светлеющий восток,

Помню зеленеющий листок…

И ты чувствуешь, как по жилам и нервам начинает протекать ностальгическая грустинка… И однажды твой будильник прозвонит, ты откроешь глаза и увидишь… ночь. А это значит, что в твоем городе осень. Осень похожа на изысканную болезнь: сначала ты любуешься сменой красок, хватаешь руками листопады, но уже начинаешь чувствовать какую-то нездешнюю печаль. Но чем холоднее и вязче темнота снаружи, тем уютнее становится теплый мягкий свет в квартире. И если лето — это время убегать из дома навстречу несбыточным мечтам души, то поздняя осень — время возвращаться, вспоминать и очаровываться…»

Стихи, c оттенком дерзости, встряхивают читателя интенсивностью художественных и интеллектуальных впечатлений и побуждать к чтению и мысли, чтобы «сердцу высказать себя»:

«Земля мой дом,

Мне крышей неба купол» -Уильям Эйтон, шотландский поэт.

Поэт выражает наше желание и наше стремление разобраться в первопричине полярности мира, в котором «Все глупости и подлости род человеческий уже совершил и теперь только их повторяет» (Феофан Грек), в котором рационализм свел наше существование к безжизненному началу, из нас извлекли загадку и таинство, — человек стал сиротой, бездомным, стоит и немощен и гол, сердце у него холодное и «немое существо, как устрица»:

Нам гламур сквозняками заносит «под крыши».

С хламом он вперемежку упреет потом.

Прилетают на запах летучие мыши.

Вместо нас навсегда занимая наш дом. — Ю. Бернадский.

Размышляет, как Гоголь некогда, задает вопросы, почти равные классику: «Что такое Россия? Как она возникла? Каким одним словом ее можно выразить? Куда идет?». И не очень ясное, но с очевидным ключом к ответу просматривается в строках: «Мы искали град Китеж — // Светлый рай на земле».

Стремится разобраться в мире, в котором вещи дорожают, а люди «дешевеют». Это явление Достоевский обозначил ригористским упреком- умилением своей мерзостью, а на языке современности данному состоянию поставлен клинический диагноз как пароксизм энтропией — хаосом, разрушением: «Слабы вы духом, змием золотым обвиты ваши души, как в клетке томятся» — демон Мефистофель.

В красоте мирозданья слиты конец и начало:

И рожденье звезды, и гробница святого Петра,

Простота мудреца, невозможность достичь идеала,

Притяжение родственных душ у ночного костра.- Ю. Бернадский.

Отсюда, масштаб собственного творческого накала, жаждущего самовыражения. Внутреннее озарение, самовозгорание, которое прорывает извечные сумерки жизни, символически выраженной «И мрак подарит свои первые цветы» — голодной, истосковавшейся по теплу и доброте душе человека.

Его стихи имеют параллель с пушкинской поэтической магией («Отче наш»):

Я слышал — в келии простой

Старик молитвою чудесной

Молился тихо предо мной:

«Отец людей, Отец Небесный!

Да имя вечное Твое

Святится нашими сердцами;

Да придет царствие Твое,

Твоя да будет воля с нами,

Как в небесах, так на земли.

Насущный хлеб нам ниспошли

Своею щедрою рукою;

И как прощаем мы людей,

Так нас, ничтожных пред Тобою,

Прости, Отец, Своих детей;

Не ввергни нас во искушенье,

И от лукавого прельщенья

Избави нас»!..

Перед крестом

Так он молился.

Свет лампады

Мерцал впотьмах издалека,

И сердце чуяло отраду

От той молитвы старика.

Все абстрактные, отвлеченные мотивы находятся у Бернадского на периферии его творчества, на окраине с отметкой «маргиналии», сознательно исключаются из реестра «поэтических поводов»: все идиллики, хайпы и истерики, безмятежные радости и бесцельное путание под ногами идущих, — все якоря, лишающие разбега: «…сети, ловит только тот, кто их забрасывает» (из Новалиса). И осознанное подчинение содержания стихотворных композиций наказу А. С. Пушкина о том, что точность и краткость есть первые достоинства литературы: «…Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат» (Пушкин):

…у каждого народа

Черта особенная есть…

Для россиян — любовь к отчизне,

Терпимость к ближним и печаль…

Не свято верим, но икону

На помощь, если что, зовем…

Порой бываем нелогичны,

Порой сгораем от стыда… — Ю. Бернадский.

В поэтическом мире Бернадского не прижилось ни изощрённое шарлатанство, ни интеллектуальное мошенничество, ни религиозно — мистическая экзальтированность — ибо постмодернистская культурная мельница крутится без остановки, не способная осмыслить собственную неудовлетворенность жизнью и безбоязненно принять свою участь: «…Повадками чужими подменяя//заветы и традиции отцов…//Чужих кумиров прославляет//Своих героев помнит не дано…//От языка родного отрекаясь…// В глазах туман, и воля не тверда…» (Бернадский).

Она создает ноктюрны страданий и протуберанец мутных эмульсий, примесей, вносящих недомогание и беспорядок во внутренний мир человека. Они напоминают снеговые тучи, как будто истощённые выпавшими из них грудами снега и буранами метелицы, таявшими с проходившей ночью и приходившим светом:

Но, сказочки любя,

Мы убедим себя,

Что нынче времена

Не самые плохие… — Ю. Бернадский

Своего рода, демонстрируя ад бессознательного существования, как результат ухода из мира Красоты, инспирированного Злом — бесплодной и пустой растратой сил и средств общества, государства, граждан:

Без нас назначил кто -то олигарха,

Чтоб недра сгреб и шахты под себя…

Определяем нравственность людскую

По толщине и весу кошелька… — Ю. Бернадский.

Мышление деятелей культуры загрязнённое, засорённое постмодернистским шлаком уже не способно к подлинной рефлексии, воплощает социальный раздражитель, бурлесковое явление «Я — Минос наоборот», по типу: «Мании величия у меня нет, великие люди ей не страдают:

Но балдея, словно наркоманы,

Мы самих себя не узнаем…

И не прикажешь «Стоп!»

Такому окаянству. — Ю. Бернадский

Тип «лакейской психологии», сначала запечатленный Достоевским в образе лакея Видоплясова из «Села Степанчикова», характеризуя «лакея, дворового», который, нося «фрак, белый официантский галстух и лакейские перчатки», «презирает» на этом основании народ. Законченным воплощением стал Смердяков, какой — то прыщ человеческого существа, воплощенный соблазн и олицетворенный грех, духовный Квазимодо и Жабер (из произведений В. Гюго), ассенизатор всего лакейского, что есть в природе человека, в уме и сердце:

Наслал как будто порчу чернокнижник.

И вот народу в наказанье дан

Не преданный Отечеству подвижник,

А Родину предавший шарлатан… — Ю. Бернадский

В образе Смердякова Достоевский выразил русский вариант «enfant trouve», подкидыша от культуры, принадлежащего к «средине и бездарности» и поэтому «подлеца»: «…малообразованные, но уже успевшие окультуриться люди, окультуриться хотя бы только слабо и наружно, всего только в каких-нибудь привычках своих, в новых предрассудках, в новом костюме, — вот эти-то всегда и начинают именно с того, что презирают прежнюю среду свою, свой народ и даже веру его, иногда даже до ненависти» (Достоевский «Дневник писателя, апрель 1876):

Истину забыли даже те,

Кто ее нечаянно увидел…

Возводя в квадрат самообман,

Клоуны при деле остаются…

Не прикрыть ничтожество свое,

Набивая брюхо и карманы… — Ю. Бернадский

Из сусеков и амбаров повседневности выглядывает гримаса экзистенционального кризиса — состояние тревоги, чувство глубокого дискомфорта при вопросе о смысле существования: «Ищу человека, а кругом Иуды». Однако, в древнем мире убедились в том, что опасно играть с дьяволом. Как говорил Свидригайлов, имеющий единственную надежду для себя вернуться к источнику бытия, любви, жизни — Богу, «беда быть широким без особенной гениальности». А российский мистик Георгий Гурджиев называл таких «спящими машинами»:

Дурацкая затея и пустая —

Ждать, что тебя побалует судьба.

Не зли ее… Судьба шутит не станет,

А сразу бьет наотмашь по зубам. — Ю. Бернадский.

Поэтика Ю. Бернадского наоборот, прелестная архаика, пир бытия, психологической мотивированности, реализуемый в образах, объединенных семантикой выражений «Горсть земли», «Прогнозам вопреки», «Обычайная Русь», «Калинов мост», «Забытые проселки». Бернадский осмысливает себя не «пасынком стихий» — «…слабым духом- пасынком судьбы» (Бернадский).

Он поэтическим клинчем вспарывает пустоту жизни и одновременно выражает несогласие души с банальностью существования, причем в самой существенной классической и очень почтенной традиции, восходящую к стихам и поэмам Ксенофана, Парменида, Эмпедокла и, конечно, платоновским диалогам, в которых «мысли изложены ясно и отчетливо» (рефрен Декарта), добавим для аргументации фразу вольнодумца с «железным намордником» Артура Шопенгауэра: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает» и булатную константу Людвига Витгенштейна: «Всё, что может быть сказано, может быть сказано ясно» и завершим В. Высоцким: «Душу, сбитую утратами да тратами, // Душу, стёртую перекатами, // Если до крови лоскут истончал,// Залатаю золотыми я заплатами, // Чтобы чаще Господь замечал»:

Пускай в нас добродетели не много,

И от соблазнов каждый нерв гудит…

Но если есть во мне частица Бога,

То, значит, от ней тепло в груди. — Ю. Бернадский

* * *

В одной мистической повести Гоголь рассказывает, как старый ростовщик, умирая, призвал к себе художника и неотступно просил его срисовать с себя портрет; когда работа уже началась, художник вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к тому, что делал, и к этому отвращению примешался какой-то страх. Ростовщик, однако, все следил за работой, какая-то тоска и беспокойство светились в его лице, — но, когда он увидел, что по крайней мере глаза окончены, в этом лице сверкнула радость.

Художник отошел на несколько шагов, чтобы посмотреть на свою работу; но едва он взглянул на нее, как колена его задрожали: в глазах начатого портрета светилась жизнь, настоящая жизнь, та самая, которая уже потухала в его оригинале и каким-то тайным волшебством перенеслась в эту копию…

Сквозь всю фантастичность рассказа, сквозь замаскированную скрытую аллегорию видна та правда, во имя которой даровитый художник и создает свои творения. Гоголь сумел выразить некоторые тайны художественной души, «причудливые изгибы золотоносной жилы» (Сент — Бев), быть может, сознав ее в себе самом?

Скажем так — эта жизнь, перешедшая в создание, напоминает нам о самом главном, о предназначении самих художников, поэтов. Оно — только в непосредственном соединении воплощаемого и воплощающего, без разделения и опосредования, именно этот смысл несет гоголевская аллегория, изображая судьбу и личность всякого великого творческого дарования, не исключение из правила — и Ю. Бернадский: «Перестань беспокоиться, думай, дыши и твори» :

Взорвись фонтаном, а не брызни.

Лети в галоп… гони коней.

Найди свою дорогу в жизни.

Цель по душе… И следуй к ней. — Ю. Бернадский

* * *

Вряд ли допускаю опечатку, если обозначу авторскую позицию- стихи Ю. Бернадского одинаково нужны для сильных и слабых мира сего, для богатых и нищих, дервишей и каликов, для школьника и президента, студента и премьер — министра:

Чудо ждем… Обиваем пороги,

К предсказателям валим толпой.

Но меняют друг друга пророки,

Заметая следы за собой… — Ю. Б. ернадский

Они — стражник первичного психического и мыслительного генетического материала, генетического кода нации, однажды вскрытого в истории библейским всечеловеческим смыслом: «Любое процветание силою берется и применяющие усилие восхищения достойны» (Матф.).

Его поэзия заставляет задуматься с первых нот произношения, ибо она прорывает планктонную блокаду двуногих особей, болезнь рода человеческого — депрессию, нищету дух и грошовый уют, когда «…копейка есть солнце в жизненной орбите» — бледная пыль на лице Вечности:

К комфорту тяжкая привычка

Дышать свободно не дает.

Рев алчности мощней оркестра,

А голос совести затих.

Хрипит в горячке бедолага:

«Хоть тресни, но разбогатей!»…

К материальным благам тяга

Любой зависимости злей. — Ю. Бернадский

Она идет по следам первоначальной мифической благости — как Зевс, распределяет добро и зло на земле, вкладывает в людей стыд и совесть, проливается зевсовым золотым дождем (аллегорией благополучия); как от богинь харитов, в ней веселье и радости, и обязательно — поэзия Бернадского, словно золотым ключом апостола Петра, охраняющим врата рая, открывает перед нами магическую Державу, пробуждающую в нас Жажду к победе, Волю к победе, Саму Победу: « Я дам ключ тому, кто увидит дверь» (Библ.):

И с годами приходит прозренье,

Понимаю я, косность круша, —

У свободы не три измеренья,

Есть четвертая степень, — душа. — Ю. Бернадский

Владимир Костин, лауреат главной литературной премии России «Большая книга» в художественном богатом обрамлении отлил поэтический дар Ю. Бернадского: «Читаешь его стихотворения и ловишь себя на том, что ходишь к окну и новыми глазами видишь и облачное небо, и набухшие уже почки на березе, и полет стрижей, и самую обыкновенную тающую лужу с прошлогодним листом и мелким сором».

К этому узаконим авторский взгляд, перспективный концепт на Бернадского — природа одарила его редкостным генетическим кодом, и он не остается в должниках, создавая душевный поэтический мир, как сильный продукт психической деятельности.

В нем поэт, помимо воли, увековечивает свою личность со всеми своими особыми качествами, со всей динамикой своего сознания и своей совести, с исходящим от нее немеркнущим светом для других, душа и чувства которых влекутся к нему, как к магниту, с неудержимой силой. Перед нами встает полный образ того, «…кто уже не страшится более смутиться перед людьми» (Достоевский), потому что человечество любит творящих достойное и редкое: «…Обратно в реку отпускаю рыбу,// Как будто самому себе грехи» — Ю. Бернадский.

Как глубоко открывается в этих коротких строчках течение его дум и глубина его чувствований! И ты вдруг начинаешь ясно сознавать себя добрым спутником на душевной улице человека, обозначившего свой нравственный культ пронзительной метафорой «Рожденный в России», с замиранием влюбленного сердца перелистывая страницы книг, как будто смотришь в освещенное окно. И радоваться, как удаче, что был в этом качестве «доброго спутника» замечен, отмечен, привечен в стихах: «Дай же, Господи, силу // Нам с тобой устоять. // И России в Россию // Мы вернемся опять.» — Ю. Бернадский.

Дороги, друг, поверь всему начало.

На том стоим, о том поем.

От перевала рвемся к перевалу, —

То спуск крутой, то медленный подьем. — Ю. Бернадский.

Он равной мере реален и фантастичен, познал грех и святое, ценитель собственного мнения, свободы и достоинства, считающий все чины и отличия в искусстве вредными, невозможно забыть ничего из написанного Бернадским, даже подстрочного, даже ненужного. Без пиета, автор книги, прочитавший стихи Бернадского, говорить, что как воздух для легких, так и пища для души — творчество поэта. Он — питатель Красоты слова и смысла:

Народы крепче, чем цепями,

Соединяют, как мосты,

Традиции. язык и память —

Мир наших ценностей простых. — Ю. Бернадский.

Бернадский есть прежде всего психолог, он не изображает нам быт с насыщенностью вещами, суетой, тревогами, но только душу человеческую и мысль человеческую с их тайными и явными стихиями и неуловимыми переходами, преемственностью, увлекает нас потоком ума и высотой душевного строя.

Можно безоговорочно сравнить стихи Ю. Бернадского с лоцией, подробной картой позитивного мышления и и настроения, духовным талисманом для тех, кто носит в своем маленьком сердце собственное величие. Сила его художественного слова — самостоятельная субстанция, сплав динамики и диалектики, мудрости и простоты, биение сердца старшего Диониса, похищенного Палладией, не «Глядится пустяком, опавшим лепестком под каблуками танца… (в понимании В. Маяковского), а ведет туда, откуда можно увидит чеховское «небо в алмазах».

Поэт отдает частицу души и себя, отделяя тень, страхи и сомнения от мыслей и духа. Говоря словами У. Шекспира, он «Смуту преодолевает противоборством» и авторским дополнением — энергичными и с искренней историей сюжетами, заквашенными на древней эволюционной неолитической фигуре: «Кому не ведомы дороги тому судьба и крыльев не дает»:

Я не отдам страну

ромашко — васильковую

Ораве алчущих

бессовестных жлобов…

И сок березовый,

и воду родниковую

Я пью, студеную,

до ломоты зубов. — Ю. Бернадский.

Глава «… одно государство имеем — мир…»

Поэт Бернадский несет светлую стихию веры в нетленную мощь русского уклада и русского характера, связывает свой диагноз исцеления страны с надеждой на ее гальванический прорыв, чтобы не допустить высыхания мозгов до размеров в горошину, а примитивное, пресное и безразличное не залило темным чернилом душу.

Делом его поэзии стала битва на душевном поле русского человека, где языческое чистое начало покрывалось роковыми трещинами и язвами нового века, помутненного аспидными разрушительными парами клятвоотступничества, оборотничества, алчности:

Пусть кругом — бедлам и грязь,

И воняет серою.

Пусть обманут сорок раз,

Хоть секите, — верую!…

А мне бы жизнь прожить хоть раз

По — людски, по — совести… — Ю. Бернадский.

Бернадскому всегда интересен Человек, духовная сущность в видимом телесном саркофаге, его внутренний мир, его переживания — «Незримая Истина века// Сверкающая точка в темном мире Вселенной». Конъюктурный и конкурентый феномен действительности, поставленный волей Творца в центр мироздания, космоса. Тема Люви к человеку у Бернадского вне конкуренции, вне низких стилистических заквасок. Вера в светлое предназначение человека — концептуальный Светильник в творчестве поэта, его Катехезис, Авангард позитивного мышления:

«Милосердие ― не торг в базарный день,

И не милостыня, дал и ― прочь с порога.

И не поиск добрых дел, когда не лень…

Это ― со-переживанья дар от Бога». — Ю. Бернадский

Труд у поэта Бернадского — не избитость, не недомогание души тоскливой, а мужицкий, по — настоящему труд чернорабочего, бурлацкий — напряженный, кропотливый и неустанный. Творческим детонатором для Бернадского в труде поэтическом является «эффект неожиданного ослепления» — предвосхищение, что в душах людей прорастет семя брошенного им зернистого слова обильным цветением живого первозданного чувства — жить со всем жаром солнца.

Переставляя своих богов, слова и образы, по усмотрению недремлющего поэтического внутреннего взора, вверив себя чуткой подсознательной душевности, Бернадский воспроизводит вовне фонтан чудодейственных строк, коктейль великолепных речевых оборотов, которые я, автор книги, назвал бы с очаровательной иронией «мое милое земное сумасшедшее».

Редкая по своей кристальной яви «честь поэта», о сущности которой кратко, но живо и ярко выразился русский поэт М. Волошин: «… В глухонемом веществе заострять запредельную зоркость». Наглядно отражение — в легенде о великом художнике:

Ю. Бернадский вошел в русскую культуру, как поэт тонкой поэзии, поэзии мысли, растворенной в жгучей смеси из ощущений и настроений. Как поэт гармонии — блистательного вальса слов и музыки. Как поэт музыкальности — мелодичного напевного стиха:

Время торопит, — свободной минуты не жди.

Бегаем по свету, заняты делом, — не ходим.

Осень. Еще надоесть не успели дожди,

А за окнами снегопад время по ветру гонит.

Много ли надо нам? —

Досыта выспаться раз

И отогреть у южного моря немного.

Может, впервые узнать, что такое «заря»…

И не спеша рассказать, что такое «дорога». — Ю. Бернадский

Поэзия Бернадского полна мысли, это философская поэзия, в поэтические образы он облекает лишь то, что было передумано и перечувствовано им самим. Его мысль, как пятизвездочная лилия, из которой был рожден Марс, чистая, очищенная от примесей; она, как маленькая точка во вселенной, вспыхивает огненной колесницей Фаэтона, когда Бернадского переполняют глубокие чувства или сильные впечатления.

Поэзия Бернадского процветает потому, что проистекает от этих первозданных начал в человеке:

На солнца краешек вдали

Глядеть ― не наглядеться.

И звуки вечные земли

Приходят к нам из детства. — Ю. Бернадский

Своим претенциозным стремлением к максимально полному, исчерпывающему воплощению авторского мировосприятия со всем корпусом сложностей и противоречий, Бернадский несет потенцию целостной личности, воплощающей даже модель мира, меняющийся мир и меняющееся миропонимание.

Верящий в жизнь, как святой верит в чудо, паства — апостолу, а весна — лету. Дарящий своему почитателю золотой сон среди весны, нежный и светлый, и сказку, добрую от начала и до последнего.., раскрашивающий нашу жизнь прекрасными поэтическими красками, идиллическими, романтическими, возвышенными:

«Справедливость ― не паёк ― один на всех,

Не добро делить чужое ― страсть до дрожи…» — Ю. Бернадский

Юрий Бернадский воспринимает жизнь как единую стихию, коллаборацию Веры и Знания, Иерусалима и Афин, Академии и Церкви, скита и храма, ереси и христианства — Монах, но впускает в свою поэтическую келью все земное, а потому наполняет емкость жизни страстью, драмой и трагедией: «Срок придёт душе´ призвать поводыря// ―Полечу в последний путь крестообразно…» — Ю. Бернадский.

Мощная натура его всегда беспокойная и никому не угождая, не льстящая. Одно смягчающее действие сопровождает Бернадского — с ростом его честолюбия увеличивается размер истины и искренности.

Он никогда и ни при каких обстоятельствах не «рыдает обледеневшими слезами» — «лавр, который «цветет во льдах» (И. Анненков).

Это пример, как не «овдоветь при жизни» — что бы ни случилось. Бернадский верит в себя, верит в жизнь, верит в завтрашний день, верит во все, что он делает, верит всегда. Модальность такого мироощущения была отлита христианским мыслителем, создателем концепции Троицы Квинтом Тертуллианом в «Азбуке веры»: «Верую, ибо другое невозможно». И — в продолжение: «… одно государство имеем — мир…».

Между мнением и истиной Бернадский на стороне истины, он направляет ум не на предметы и вещи, а на людей и Творца — ведь в самой природе заложено различие между названием вещи и ее существованием (dici et esse). Древние называли такой миропорядок: «бережливость на небесах!». А царь и мудрец Соломон передавал, что Творца нужно искать в простоте сердца.

И Юрий Бернадский в своих стихах стремится к нехитрой жизненной простоте, которую он выражает так: «…да запомните все, что жизнь нужно делать и христианской и стоической, и платонической, и диалектической; разрешайте себе сполна все, что не причиняет вам вреда и не творит зла другим, не оскорбляет и не обижает людей»:

Но я, в запале и загоне,

Чудесным образом прозрел

И главное в жизни понял…

Что смыл в жизни — в ней самой. — Ю. Бернадский

Поэт морален в принципе, он не порочит истину словесной видимостью и, старательно возбуждаемая «лилипутами на сцене власти»; мелочная любознательность, украшенная искусством красноречия, для него представляется миром тела, лишенного головы. В жизни подобран пример этой неказистой апологетики: так, Фалес Милетский, который, осматривая небо и блуждая по нему глазами, с позором упал в яму. Проходящий недалеко египтянин его осмеял, сказав: «Ты на земле-то ничего не видишь, куда тебе смотреть на небо?»

Нередко нечто трудно выражаемое, с неявно присутствующим ключом к разгадке, поэт объясняет обычными словами, близкими к библейскому выражению: «Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий наверху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в мире». -Из Евангелия (Матф.)

Иногда думаешь, возможно, Бернадский забирает твои чувства.., навсегда завоевывает сердце, настолько строки стихов сливаются гармонично с твоей натурой, природой:

«Я в поисках себя не заблудился.

Дом не забыл, от водки не сгорел…

Твой сын вернулся, мать. Остепенился,

Возрос, вошёл в годá, заматерел». — Ю. Бернадский

И говоришь: Бернадский — это гармония жизни и восхитительных ощущений! Он берет жизнь и людей такими, какими они есть, домысливая фразу Клода Гельвеция с соблюдением логики: «Надо брать людей такими, какие они есть; раздражаться следствиями их себялюбия — значит жаловаться на весенние бури, летнюю жару, осенние дожди и зимние стужи»:

Найди свою дорогу в жизни.

Цель по душе… И следуй к ней. — Ю. Бернадский.

Текст у него играет всеми красками, пропитан будоражащими эмоциями, оттого он яркий и выразительный, изумителен, просто шикарен, влезает в самые отдаленные уголки души:

«Когда уйдём, как дождь по капле в реку,

Едва ли жажду жизни утоля,

Равнó любя героя ли, калеку,

В объятья примет Мать ― сыра Земля…» — Ю. Бернадский

Ты словно въявь видишь нежные ромашковые поля, чистейшие родники и голубые озера, прелестные березовые и сказочные хвойные леса, снегов пушистых ковры — и вкупе с яркой последождевой радугой и соловьев звонкой трелью вместе с поэтом очарован дивной природной красотой:

Тропка еле заметная вьется

Через памяти зыбкий мосток…

Но оттает душа, и пробьется

На проталине первый росток». — Ю. Бернадский

Чудесная наша Земля — любовь, счастье и благоденствие, море удовольствия и восхищения: «Прошла пора весенних гроз,//Всё тише птичий щебет.//Мерцает робко россыпь звёзд//И на воде и в небе». —

Ю. Бернадский

Ю. Бернадский — поэт Счастья. «Чем человек счастливее, тем длиннее линия его жизни» -Мудрость времени. Счастье, в его понимании, оно относительно. Счастье — по утрам видеть солнце в родных глазах, а вместо неба — счастливые лица… Счастье, когда услышишь, что ты первая радость и первое счастье, и что в памяти ты останешься навсегда… Счастье, когда есть, кому подумать о тебе… Счастье, это когда у тебя есть с кем разделить свои мечты… Счастье, когда тебе шепчут на ушко: «Я буду беречь тебя…» Счастье, когда засыпаешь в неге, а просыпаешься с миром… это смелая чувственная архитектоника живых и ярких образов:

«В бездонный омут темноты

Вновь тянет окунуться.

Мои крылатые мечты

Как облака несутся». — Ю. Бернадский.

Счастье, по определению поэта — это и экспрессивная жажда красоты, наслаждения красотой и порой парадоксальная светлая грусть, и безбрежное стремление ко всему необычному, необыкновенному, включающее в себе ожидание: вот сейчас что — то произойдет; оно густое как смола, сила жизни, бьющая фонтаном, импрессионистически дерзкое и своевольное, во множестве оттенков проявления: «Из всех возможных счастий// Мы выбираем лишь одно,//Лишь то, что синим углем страсти //Нас опалить осуждено» — Н. С. Гумилев.

И очень, очень важно для полноценного счастья Ю. Бернадского — преодолеть вегетативное Бытие, не превратиться, в конце концов, в муравьев, которые при встрече узнают друг друга не иначе как на ощупь. Ведь просил когда- то наш русский «певец дорический»: " В пустыне бытия…// И страстного отрадному бесстрастью// Тебя я научу» — Баратынский. И воспевал чудо счастье как «…Чужая радость так же, как своя…» поэт двадцатого века Н. Заболоцкий:

«Свежескошенной пахнет травой,

Кислым яблочком, стружкой сосновой.

И всему благодатной основой —

Добрый нрав и характер живой». — Ю. Бернадский

Волшебные строки, пронизанные нежной эмоцией, зажигают в душе читателя, как звездочку на небе, лампадку мечты — «мудрости первый причал», чтобы не остановиться на магистрали жизни и вырвать победу из цепких лап пораженья, стать казначеем свой Судьбы:

И пусть сегодня мы черствее стали,

И к заветам прошлого глухú,

Но бόрозды в душе моей остались

Деревянной дедовской сохи. -Ю. Бернадский

И — метафорические корреляции: как постоянное ощущение одиночества, беззащитности в мире, враждебном человеку. Пронзительный, нескончаемый контекст жизненных страданий, как колесо Сансары, заставляет вспомнить бессмертные страницы гоголевской «Шинели», где этот мотив переходит из физического мира (природного холода) в нравственное пространство (тонущая в «океане иллюзий» душа), а трагизм одной конкретной судьбы входит в историю русского мученичества, сливается с трагизмом человеческой жизни: «…и волны//С каждым часом выше и темней//Катят, тяжелы и непреклонны,//Как и думы в голове моей». — Ю. Бернадский

«Где-то солнце с добрыми вестями

Скрылось. Не видать его давно…» — Ю. Бернадский

Но не переводятся звездные бунтари и мечтатели по генезису происхождения с заданной свирепой сущностью «Быть», «Существовать». С индивидуальной паутинкой качеств: исключительной пылкости темперамент, восторженный энтузиазм по характеру, пламенно преданные чувству любви к свободе, самоотверженные искатели правды и справедливости:

Уходит детство, плачь, не плачь.

Но память сердце гложет…

Срываюсь жеребёнком вскачь

И фыркаю, как лошадь.

Из тесной духоты квартир… Ю. Бернадский

Эти люди — они, как ливневые весенние дожди, смывают все следы печалей, тревог, напряжений и сомнений, идут категоричным клинчем против мейнстрима, полированного общего мнения, приглаженного и причесанного. Против религии Мамоны, золотого тельца, говорят о смысле, ценностях, проснувшемся неравнодушии и сострадании:

Мы ляжем в земле перегноем,

В фундаменты будущих зданий ― камнями.

Мы двери Истории настежь откроем:

Дерзайте, идущие следом за нами! — Ю. Бернадский

На взгляд автора статьи, поэтический и гражданский корпус мыслей, чувств и дум Ю. Бернадского может звучать так:

«Каждый день испытывает Вас на стойкость и смелость. И счастье непременно найдет вас, если Вы будете непрерывно двигаться вперед и ввысь — кто не двигается вперед, тот отстает.

Перестаньте стонать и жаловаться. Никогда не думайте о поражении. Трудитесь, даже когда отчаяние. Надейтесь, даже когда надежды нет.

Не думайте о препятствиях, стоящих перед вами. Думайте о цели, сверкающей у горизонта, Ойкумены. Ваш меридиан, «Терра Счастья» — «Поле Куликово» Дойдите и пройдите «Мелькартовы столпы» (также — Геркулесовы). — «Чем глубже мы заглядываем в себя, Тем лучше видим будущего свет».

И тогда выдержите все испытания. И психологическое аутодафе, образ которого чеканно отлит русским писателем Короленко, никогда не приведете в исполнение: «Рыцарь, выбитый из седла жизни, и поверженный в прах».

Вы путник, идущий по пустыне. Туда, где родники с водой, цветущие травы и деревья.

Оазис Вашей судьбы. Пик Ваших наслаждений.

«Кто хочет съесть ядро, тот должен разбить орех» — Наставление древнего мира.

Станьте редкой и безупречной жемчужиной в горе устриц — ведь жемчужина олицетворяет свободное волеизъявление, озарение и познание. А еще — изумрудом из рода ада, например из короны Люцифера — ведь изумруд ассоциируется с верой и надеждой».

«И душа с малолетства полна

Красотой и чарующей силой,

Всем, что мы называем Россией.

В каждом сердце и слове она…

У героя и блудного сына.

От краёв и до самого дна.» — Ю. Бернадский

* * *

Притча.

Два яблока.

— Девочка держала в руках два яблока. Мама попросила дать ей одно. Дочь в ответ внезапно надкусила одно, а затем другое яблоко. Мама расстроилась, хотела высказать свое возмущение эгоизмом ребенка, как девочка неожиданно протянуло маме одно яблоко и сказал: «Возьми вот это, оно самое сладкое!» Растроганная мама крепко обняла дочь и поцеловала..

Эта нежная аллегория воплощает душевный мир поэзии Бернадского, дающей нам возможность обьяснится, понять, что не всегда внешнее выражает внутреннее, приучает отдавать людям самое сладкое, и тогда ты будешь получать от них самое лучшее, настраивать сердца на одну волну — Доброты и Любви.

Идти вперед — чтоб тверже шаг.

Чтоб проверялась сила воли.

Чтобы физическую болью

Тоску глухую заглушать. — Ю. Бернадский.

Глава « Мне надо, чтоб бурлил поток…»

Богатство его творчества — подобно сокровищам пещеры Аладдина из арабской сказки. И оно отрывается лишь тогда, когда понимаешь, что творчество Ю. Бернадского есть соприкосновение с Солнцем, Небом, Творцом. Об этом счастливом уделе поэтической судьбы мы читаем у Пушкина:

Блажен, кто знает сладострастье

Высоких мыслей и стихов.

«Ум человеческий имеет три ключа, все открывающих: знание, мысль, воображение и — все в этом» — столетием позже подтвердит Р. Ролан.

Некая общность, которая по странности бытия теперь проявляется в жизни Ю. Бернадского, как у великого мастера слова: — «Мое имя принадлежит России» (Пушкин). Единая линия судьбы мирянина России, «Воспевателя дум современных», на ладони истории русской словесности (Державин. Пушкин. Лермонтов. Блок. Ахматова…).«Мне одного простора мало// Мне надо, чтоб бурлил поток…» — Ю. Бернадский.

Он верит в себя и еще особенно в три вещи: — ты един и неповторим; — ты пришел в мир с определенной целью; принимай жизнь такой, как она есть, находи в ней радость и любовь, верь в лучшее будущее. «Верую, чтобы понимать» — (А. Кентерберийский).

Я как бесценный дар храню

В душе мгновенья эти,

Когда чубарому коню

Колышет гриву ветер. — Ю. Бернадский

Дерзкий Прометей, имеющий свою Мечту, отвергающий мир уродливых терситов и бурлесковых грушницких: «Кто захотел истины, тот страшно силен». — Достоевский.

Кто стремится стать сегодняшним Пигмалионом и создать собственную Галатею — образ пленительного идеала, вдохнуть в него жизнь и служить ему:

И душа с малолетства полна

Красотой и чарующей силой,

Всем, что мы называем Россией. — Ю. Бернадский

Сильный художественный талант, «в ком вызрела великая душа», неожиданно явившийся среди окружающей банальности и погрузивший нас в красоту, емкость и полифоничность русской словесности, аллегорий дерзости и своеволия, выводя ее на новый смысловой уровень — будто капли янтаря, слезы мифических Гелиад, омывают нас.

Проявление созревшего дарования, отличающегося самобытностью и неповторимостью, мышлением неистовой словесности, отсутствием внутреннего рабства — подражательства и стилизации. С предельной субъективностью «поэтического штиля», то есть наличия в нем «внутреннего элемента духа», позволяющего поэту выразить не только свои чувства и переживания, но и все, чем живет современник. Собиратель, пантократор уловимого конкретного, личного и ускользающего всеобщего, вечного:

Мы ищем благ, а не спасенья.

Нам выть привычно, обнявшись.

И упиваться невезеньем,

Всерьез обидевшись на жизнь.

Мы сами рвем себя на части,

Покой не в силах обрести. — Ю. Бернадский.

Он узнаваем, публичен, рельефен. Его поэзия — это искушение, но далекое от троллинга, от провокации и подстрекательства, возбуждения ссор и раздоров. Поэзия у него — это обольщение души, ее «ловля на блесну» интересов и эмоций, целеполаганий и целедостижений.

Он волнами, пламенем и огнем (флеймом) страсти искренней расчищает завалы человеческой психики от бесцельной конфронтации с миром, причинения вреда себе и сотворения зла другим (быть «троллями»), он, наоборот, призывает радоваться, наслаждаться и благодарить Бога за то, что он поднимает нас по утрам: «Нам бы хоть раз отдохнуть и не мчаться бегом,//Но уезжаю без злобы и денег в карманах..» — Ю. Бернадский

Обладатель поэзии живой и мелодичной, в которой высокие думы и романтическая красота. И главное в которой — тема современного ему общества. Он видит его сильным, одаренным, пассионарным, способным на деяние, страсть, творчество.

Он — органическая, живая часть общества, рефлексирующая, он — во власти переживаний и коллизий своего времени: Красота, как любовь, не приходит и не исчезает,//Каждый день, каждый миг она, как божество, воскресает…» — Ю. Бернадский

Самобытная личность, выражающая в себе и вовне, в поэтическом даре, все образы, предпочтения и идеалы нашей эпохи; с собственным цельным мышлением, собственным трактатом судьбы, — хромосомным сводом двух «божественных капелек»: духа, сознательно влюбленного в мир, выбравшего библейский концепт мироустройства — «Пока я в миру, я свет этого мира» и души, мечтающей о простоте, свободе и естественной гармонии: «Мы — самые прекрасные картины Творца…». Жизнь для него «…Не гонка в бешеном азарте… яростно трубя…//это чистая тетрадь./Не каменный причал, а парус,…//это воля… терпенье:

«В одном лишь только постоянство,

Что каждым утром ― новый старт». — Ю. Бернадский

Жизнь для Ю. Бернадского — это не сказка. Не случай. Не фетишистская прихотливость и стихийный демонизм. Жизнь для него — это причина что — то делать, что-то любить, во что -то верить и не сдаваться. Никогда. Ни при каких обстоятельствах: «Все, что нас не убивает, нас укрепляет» (Екклезиаст). Жизнь для него — это всегда помнить, не откуда упал, а откуда поднялся:

«Только личной победой над ленью,

Каждый день, каждый миг отмечать» — Ю. Бернадский.

Честолюбие его ведет. Дерзость — украшает, а размышления — питают: «Голая мудрость дороже богатой глупости». Неудачи — учат. Неудержимость — превращает мечты в реальность:

«Не поддаться влиянию многих,

Не кручиниться, сидя на пне» — Ю. Бернадский

Жить для него — значит «В жалкое рубище не облачаться»: никогда не отчаиваться и отворачиваться. Двигаться вперед и выше, а не ниже и назад: «Все, что уступает Гогу и Магогу, кажется пигмейским» -Байрон.

Совершать свой невероятный подъем ввысь, собственный «полет Икара» в значении «смело дерзать». И, как Ломоносов, «гипотез не измышлять», называть жизнь «прекрасным и ярким созданием», амброзией — напитком бессмертных богов и опрокидовать на головы современников пьянящий ковш русской словесности:

«Нам дано, как святое причастие,

Как знаменье, как яблочный Спас,

Ощущение праздника, счастья.

Каждый день для любого из нас». — Ю. Бернадский.

Жить для него — значит, отказаться ходить в овечьей отаре, быть овцой, покорной и трусливой, слепо следующей на гибель под флейту Панурга.

Ведь тогда ваша душа, ваше сознание, все ваши чувства, краски мысли берутся у других, органически чужеродны вашей сущности, вашему характеру.

Вы завоеваны другими. Покоренный, данник чужой силы, раб прихотей иных, пленник завоевателей других. Вас нет как силы, создающей собственные овины и табуны молниевидных коней — радости и счастья.: «Пил, ел, скучал, толстел, хирел…//Среди плаксивых баб и лекарей». — М. Лермонтов

Жизнь для него — это право выбора. Между Мамоном и Христом, между Сатаной, миром зла и лжи, и Денницей, принесшей в мир чувство стыда, раскаяния и милосердия: «Все, что должен человек делать — тяжело и трудно» -Л. Толстой:

«По проселкам от сердца до сердца

Дал бы Бог верный путь проторить». — Ю. Беннадский

Для Ю. Бернадского -полнейшая неправда, самообман списывать свои неудачи, лень и самопотакание на кого-то и говорить «Это судьба». Именно так человек выбрал. Человек или развивается или деградирует.

Не бывает промежуточных состояний. Попробуйте остановиться на ледяной горке, и вы сразу упадете или скатитесь вниз: «Чтобы жить… надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опять бросать и вечно бороться и лишаться…» — Л. Толстой.

Для Ю. Бернадского — Есть Только Восхождение или Падение. Третьего не Дано! Не Обвинять. Не Оправдываться. Не Сожалеть:

Беспечный праздник или вечный сон там, —

Перешагну незримую черту.

И если пустота за горизонтом —

Заполню пустоту — Ю. Бернадский.

Он побеждает, потому что верит в себя: «Верю в то, что жизнь даётся не напрасно…» -Ю. Бернадский. Даже когда другие не верят. Следует зову своего сердца.

Перестал беспокоиться, что о нем думают другие, выработав опытом мощное психологическое аутодафе; «Мое — это не то, что думают обо мне, мое — это то, что во мне и что я думаю о мире». Он отвечает за собственную самооценку и убеждение:

И, если мир трещит по швам,

Не морщись, словно от укуса,

Сомнения стряхни, как мусор,

Или как муху с рукава. — Ю. Бернадский

Он не хочет идти тем путем, каким ходит сегодня мир пресный и недомогающий, путем вялости, апатии и медленного тления, которые «съеживают» горизонт познания. А тем, какой нужен ему и другим «сеятелям правды и сиятелям звезд» (определение В. Маяковского) — путем дерзости, цельности и увлеченности. Чтобы изменить то, что хочет изменить — жизнь. Сегодня — на жизнь лучшую, жизнь Завтра:

Не бывает выходных у Доброты.

Не по праздникам Сочувствие даётся.

И отзывчивое сердце не сдаётся,

Пусть за гранью даже вечной мерзлоты…

И не знает Совесть отдыха и сна,

Даже если подлецы кругом и плутни.

Даже если ты ― вконец уставший путник,

Не позволит заплутать тебе она. — Ю. Бернадский.

Это его, победителя, крестный путь: «Но я несу свой крест спасающий, примером мне является Христос» (Н. Гумилев) — тот самый назаретянин, который нес на спине римское орудие распятия к месту своей казни — Иерусалимскому холму Голгофа, по форме напоминающего человеческий череп, череп первочеловека Адама.

«Припомнят люди, что дорога к Звездам

Шла через инквизиторский костер» — Ю. Бернадский.

Кто не боится врат ада с надписью; «Оставь надежду, всяк сюда входящий» (А. Данте) и знает, что выход есть всегда. Надо только найти его, проложить дорогу вперед и к возвращению.

Кто во имя Жизни и Милосердия, не колеблясь, стучится в двери людей всех чинов и сословий. Требует и умоляет. Взывает и просит. Ищет союзников и покровителей. Такое поведение обусловлено импульсом и геном жажды жить и творить: «Я иду, потому что во мне тайны богов- (лат.).

И знает, знает Ю. Бернадский эту историческую память, этот «звездный час» (по определению С. Цвейга),преодолевающий тление и забвение: и греческий бог Зевс, и вавилонский золотоволосый бог Митра, и библейский Иисус Христос — все они родились в попрании, пренебрежении, ветхих хижинах и пещерах (также вертепе), но впоследствии ушли к звездам и сами стали звездами:

И что-то давнее в душе

Как будто колыхнулось,

Полузабытое уже

Нечаянно проснулось. — Ю. Бернадский

Глава «И мудрость вечную, как ночью синь морозную…»

В предыстории к сборнику стихов Ю. Бернадского «Забытые проселки» В. Лямин, чл. — корр. РАН, и И. Силантьев, д. ф. н., применив метафору» Устремленная ввысь», свели частные и отдельные пульсации современной русской культуры в единый корпус (в архаике ведической Руси носитель цельности выступал бог Сварог — то есть, сваривающий, соединяющий), отлитый по самым идеальному лекалу — авангардистскому, социально острому и обостренному — одним инструментом, Высоким Художественным Словом: « Глубина настоящей поэзии — в видении и понимании, в очаровании и в движении к совершенству, к высшему смыслу жизни, устремленному ввысь, через слово (авторский курсив) яркое, душевное, честное и красивое».

Дополним Маяковским «Я знаю силу слова» … «слово — набат», которое «мчится, подтянув подпруги, звенит века…»

И поэзия Бернадского, удивляя и радуя изяществом лирической формы, приближает нас к пониманию совершенства мира через сакральную семантику слов «Добро» и «Любовь, в авторской ассоциативной связке: «Пусть рядом будут люди, готовые отдать вам самое сладкое, а вы им — самое лучшее. И совсем хорошо, когда эти люди совпадают с вами, два сердца в одном…».

Мир без любви — безмолвней льдин.

Любви не меркнет свет один.

Тот, от которого

и под землей светло.

Она с рождения — в крови.

И даже солнце без любви

Про нас забыло бы

или дотла сожгло — Ю. Бернадский.

Невольно и ненавязчиво параллельно всплывает радость, подаренная однажды человеку Маяковским, сравнившего любовь со звездами: Ведь, если звезды зажигают -// значит — это кому-нибудь нужно?// Значит — это необходимо,// чтобы каждый вечер//над крышами//загоралась хоть одна звезда?!».

И понимаешь, что и Бернадский и Маяковский (и другие русские поэты) — полюса одно великого поэтического Олимпа — «эгидодержавого», надтленного и метавременного, в котором нет первых и последних, живых и ушедших, а есть только собирательный образ единой и неделимой души человеческой, размером со Вселенной: «Не вечен человек//Но все, что вечно — человечно» (А. Фет).

Содержание его стихов представляет собой переплетение множества способов повествования, в которых звучит тема вечно возрождающейся жизни, молодости, торжествующей любви. «Только ею, только любовью держится и движется жизнь» — Тургенев.

Без эзотерики и чёрной магии, когда кладутся богатые требы, чтобы замалить содеянное, — такой удивительный буквальный антропоцентризм, которого так не хватает современной культуре, запутавшейся в своих экзистенциалистских рефлексиях, филологических трепетных изысканиях. Тот самый интеллигентский снобизм, о котором писал Ключевский: «Народ выращивает интеллигенцию сначала для посмещища, а затем для убоя»:

За счастьем гнаться нет больше смысла.

       Оно не где — то там, а в нас самих. — Ю. Бернадский

Н. Бердяев настаивал на эсхалотичности истории, Мировой судьбы. О том, что поняв ее начало, мы поймем и ее конец. С полным правом эту мысль можно отнести и к человеку, признающего самоуважение и личное достоинство своим внутренним негасимым солнцем.

Поняв свои истоки, ручейки, мы поймем свое развитие и свое завершение. Не то завершение, что связано у нас со словом «смерть», -«…с маленькой смертью встреча» (Гарсиа Лорка), -а завершение, как перерождение, то есть образование качественно новой структуры сознания, мышления и понимания:

Жизнь коротка, но красками богата.

И ты весну с зимойю не поссорь…

Медвяный цвет осеннего заката

Порой волнует больше летних зорь. — Ю. Бернадский

Всеприродность, неумолимость и вечность данного процесса — это развитие, перерождение и новое осмысление. Поэт Бернадский осознанно на этом настаивает, возводя солидный идейный каркас творчества:

По совести сказать, нам некого винить.

Но кто — то рвется вновь беспечных нас спасти.

  А к ближнему любовь — основа христианства.

  Способность сострадать, поверить и простит. — Ю. Бернадский

Мы понимаем, что мы люди, всего лишь временные существа. Мы пришли из тьмы мириадовой и уйдем в нее, когда будет срок, уйдем на погост или пламя костра. Да, мы для Вселенной такие же мелкие и незначительные, какими являются для нас трава и камень:

Глубинный голос колокола будто

Из дальнего далека к нам идет…

Сознанье и воля Абсолюта

Творит наш мир и просьб ничьих не ждет. — Ю. Бернадский

Но соглашаясь с собственной ограниченностью, дух наш тем не менее вправе искать объяснение всему, что он видит или домысливает. И мы не можем понять себя и свой крест иначе, чем рассматривая триединство Вселенной, Жизни и Разума:

Я — Земля, ты — Вода! И по Млечному рву

Сплетены наши корни и узы…

Неприметной тропой

Мы уходим по лунному свету.

Все усыпано небо алмазной крупой,

Над бедой предвещая победу. — Ю. Бернадский.

Здесь общее присущее им начало (принципы диалектики), которым руководствуется природа, порождая такое творение, как люди: «Велик на земле только человек, велик в человеке только ум» — У. Гамильтон:

Забытых ценностей растаптывая крошево,

Ты остановишься на миг, поняв не вдруг,

Что у тебя гораздо больше прошлого

В балансе жизненном, чем будущего, друг.

                           И мудрость вечную, как ночью синь морозную,

                            Прольет Вселенная на Землю в два ковша…

— Ю. Бернадский.

Поэт Бернадский не сводит Жизнь только к испусканию света Солнцем или течению вод реки, а мысль и слово в его стихах — не сводится только к жизни (мы часто говорим — идеальность или «потусторонность» мысли и духа). Знает Бернадский, понимает острый ум философа на поэтическом троне, что диалектика мысли и слова прошла поворот во Вселенной, у Мирового Творца. И поворот в том, что мысль и слово или приспосабливаются к миру или они приспосабливают мир к себе и создают новый — в прозе, поэзии, воображении: «Импульс жизни есть импульс мысли» — Бриант:

Сквозь облака мы рвемся на вершину

    Чтоб высоту преодолеть и страх.

Найти времен связывающую нить…

    И свысока взглянуть на неудачи,

    И каждое мгновение ценить. — Ю. Бернадский.

Поэт не понимает мысли, отделенной от стиха, от музыкального настроя души. Мысль у него, как кристалл в воде, полностью пронизывает слово, словосочетания, порождает мелодичность строк. Изначальное, фетовское: «Я думал…». Кажется, поэт растворяет рассудочность — мысли рождаются у него сами по себе, вне желания, воли и обстоятельств, возникают неожиданно и ослепительно, как маячковые зарницы: « Заморочен и разочарован, // Я от Времени вновь отстаю» — Ю. Бернадский:

Время мелкой рыбешкой в сети

Не загнать даже вечным богам…

В лодке Времени так неохотно

Замечаем мы бреши в бортах… — Ю. Бернадский

Можно говорить о мысли и слове, как опытном и зрелом, естественном продукте природы. В древнем мире мысль, слово признавали «высшим завершением», а боги звали — «облаком добродетели», которое делает человека при жизни освобожденным. Они потому всегда предмет наблюдений, исследований и рассуждений Бернадского, ибо «Учение без размышления бесполезно. Но и размышление без учения опасно» — Конфуций:

Пусть это даже выглядит нелепо, —

Во сне, во тьме, в горячечном бреду

Я тайно договариваюсь с небом

Что в новой жизни вновь тебя найду…

Чтобы наши правнуки вновь не обманулись,

   Нити наших ценностей свяжем до одной.- Ю. Бернадский

* * *

В стихах Бернадского колышется трепетная ткань Вселенной, из которой некогда произошло наше неуловимое «Я», удивляя Природу своей жалостью, жалкостью и могуществом: «…«Все великое земное // Разлетается как дым: // Ныне жребий выпал Трое, Завтра выпадет другим», (В. А. Жуковский — о пророчество Кассандры).

Понимая, что изменить ход Судьбы нам не дано: «мы в жизнь приходим по ее всевластвующему закону». Все будет так, как нужно собственной Судьбе:

Два пути нам не пройти,

Жизнь непременно возьмет свое.

Мы не властны остановить рассвет,

Вернуться назад. — Т. Снежина.

Ледяные ветра сомнений купажируют наш рассудок, мы насыщенны под горло, живот, позвоночник пертурбациями призрачных надежд, «Как мыши ботвой заскорузлой шурша…// И каждый персональным гвоздем прибит» (из Бернадского). Колокола прошлого звучат в наших сердцах… и вдруг временами они превращаются в набат — а он, как известно, предвещает потери и падения. Чехов: «…дьявол, та неведомая сила, которая создала отношения между сильными и слабыми, эту грубую ошибку»:

Только вот стремление к наживе

Часто пахнет кровью и войной…

Знать планета всерьез нездорова

У последних Времен на краю… — Ю. Бернадский.

Зачем все это? Зачем на небе живописный интерьер звезд, неизвестно для кого горящих и гаснущих. Зачем на Свете жизнь с ее легионом живых существ, и любящих и ненавидящих другу друга, вечно притягивающие одних и отталкивающие других:

«Храните их, кто сердцу дорог,

Кто за собой вас тащит в горы.

Как жаль, что их совсем немного,

Но вы просите их у Бога». — авторское.

Мы, люди, само таинство материи, задаемся вопросом эсхатологического свойства — куда она нас ведет, эта история материи, которая постоянно меняет нас, не считаясь с нашим жалким интересом сохраниться. Точнее, чем Ю. Бернадский, не скажешь:

В этой гонке не остановиться…

А накал страстей, как в психбольнице…

Кризис из потемок виртуальных

Попадает в наш реальный мир…

Мы сомневаемся в долговечности (история тому порука) тоталитарных и псевдогуманных человеческих обществ и отношений, а равно в полезности терпимости, которую мы проявляем к аморальным человеческим правам: «Глупая доверчивость — причина // В том, что счастья нет и не будет…// Но приходят снова Буратины, // В кулачке сжав несколько монет» (Ю. Бернадский).

Зачем мы сами со своей горькой, как микстура, историей, тревожным настоящим и миражом будущим, где мы перестаем быть самими собой? Зачем этот непрерывный хлесткий танец Жизни под звуки чужого барабана (лишь редкие танцуем под свою музыку). Выражение Чехова: «нет особенного желания жить, зато есть геморой и отвратительное психопатическое настроение»:

Жизнь нетленна, жизнь прекрасна,

Но бывает в жизни так, почему — то свечи гаснут,

Наступает полный мрак.

Ничего кругом не видно, страшно.

В этой темноте так просто

За друзей принять врагов,

За любовь принять измену,

Слепо растоптать цветы.

Куда мы идем в своем развитии? Кто будет ждать нас после заката луча? Какая же все-таки сила, по генезису своего происхождения так и не понятая нами, не дает нам покоя, вынуждая нас менять свои представления и понимания о Путях, зачастую не считаясь с нашим жалким интересом сохраниться на земной юдоли? Пуританская въедливость сквозит в строчках Бернадского:

Коли веры нет, — не жди чудес от Бога.

  А если нет любви — хоть забожись…

Все эти качества («смертные грехи») став духовными навыками, уводят человека, нас, современников поэта, от Бога, потому что именно на служении им («смертным грехам») концентрируется жизнь человеческого духа. Душа становится неспособна переживать духовную радость, отключаются некие духовные «органы чувств», а страсть затягивает всё сильнее и мучительнее, опустошая человека и требуя всё большего угождения себе:

Чтобы прогресс глобальный не зачах,

Приносим в жертву прах эпох и наций.

Погибших на Земле цивилизаций

Сжигаем след бестрепетно в печах…

Мы тратим силы из -за пустяков,

Беспомощных и ни на что не годных. — Ю. Бернадский.

Да, цивилизованный образ жизни превзошел в свое время предшествующий ему первобытный. Вирус опасен. А есть ли наша цивилизация милосердной, если она уже тысячу лет идет по планете пусть и победоноснее, но кровавее и беспощаднее: «Небо смотрит сверху, от слез седея» (авторское).

***

Притча — Два старца

Два старца жили вместе и никогда у них не было распри. Сказал же один другому: «Сделаем и мы распрю, как другие люди.» Он же отвечал: «Не знаю, какая бывает распря». Тот отвечает: «Вот, я кладу кирпич посредине и говорю: «Он мой», а ты говоришь: «Нет, он мой. Это и будет начало».

И сделали так. И говорит один из них: «Это мой». Другой же сказал: «Нет, он мой». И сказал первый: «Да, да, он твой, возьми и ступай». И разошлись, и не смогли вступить в распрю между собой.

***

Общечеловеческая цель — достичь конца, в согласии со своей верой и совестью, своими родными и близкими. Наша жизнь — не черновик, ее нельзя переписать, вы однажды поймете что у вас была и есть только одна жизнь:

…Груз расставанья чуть придавит плечи,

Уйдем в туман, как в море острова…

И времени рекой легко и плавно

Нас через века все перенесло…

Твой силуэт в оконной раме.

И лунный свет дорожку серебрит. — Ю. Бернадский.

Поэзия Бернадского, исходя из полярности нашего «Я», учит понимать, что и мы сами и мир вокруг нас намного сложнее, чем мы можем себе представить. Он апофатичный, безбрежный… и что на себе примеряют люди высказанные мысли, будь это суждения о таинствах Вселенной или о бездне человеческой души. Все люди испытывают на себе — или мечтой устремляются к звездам, а то топорищем обтесывают ближнего: «Как пошла, пуста, плоска и ничтожна кажется мне жизнь!» -Гамлет…

Устройство мира, в котором наше точечное бытие, есть ли оно роковая данность- единственное и застывшее? Оно предстает эмпирическим устойчивым, но, может, это нечто текучее, пластичное, приобретающее виды и замыслы которую ему создает человек? Как пастух тюлений, морское божество Протей:

Но мы лишь прячемся в кусты

В наивной простоте…

На тьму вопросов непростых

И неудобных тем

Решили наложить табу

И на рожон не лезть.

И не испытывать судьбу, —

Оставив все как есть. — Ю. Бернадский.

Стандарты и стереотипы предписывают поведение и даже мысли, те создают Марафон, по которому пробегает жизнь… а потом все становится неуправляемым, возрастает отбираемое, ничего не давая взамен и не прибавляя:

Бой с тенью нас все больше увлекает,

Все глубже искажая бытие.

И эта искажающая реальность

Рвет с истиной связывающую нить. — Ю. бернадский

Но путь наш может быть и другим, а с ним — и биографическая конкретика мира. Бесконечность смены чувств, эмоций, воображения, динамично и энергетически набирающих силу, наполняющие жизнь новыми ощущениями. Вот они и меняют и сам мир и самого человека:

И, итог подводя, от пустых сожалений не кисну,

Все, что раньше задумал, есть время еще совершить…

Свою чуткую душу в чужую сорочку не втиснуть.

Свою грешную жизнь не заставить другого прожить. —

Ю. Бернадский

Мы не можем отделиться от людей, не можем избежать отношений, и пусть порой стараемся сохранить беспристрастность и нарочитую отрешенность от людских тем и забот, без влияния их взглядов на наши мысли и слова не обойтись:

Мне сон приснился — монастырь в горах.

    Но был я не в ладах с собой и миром.

Угрюмым, безнадежно простодырым,

Когда заговорил со мной монах… Ю. Бернадский.

И прежде всего потому, что человеческая мысль и слово, как продукт его, подобны солнцу. Они освещает тьму вокруг, гиблые бездны и подвалы, перманентно неуместные дебри и болотца, уничтожающие все представления о смысле и ценности жизни. Мысль и слово возвышают наши биологические желания, превращая их в мотивы высшего порядка, мысль и слово строят города и цивилизации, объединяют людей, творят новые миры, более счастливые, более спокойные, расширяют пространство свободы духа:

 … В его словах сочувствие сквозило,

Наивности и тайных знаний смесь.

«Не трать впустую жизненные силы.

Мир принимай таким, каким он есть» — Ю. Бернадский.

Мысль и слово не имеют ограничений ни по возрасту, ни по интеллекту, ни по конфессии. Функционально практичны, одинаково полезны для сильных и слабых мира сего: «Всякий, кто захотел истины, тот страшно силен» — Ф. М. Достоевский.

И в то же время они заразны. Они как смертельный вирус, абсолютно неизлечимы. От них нет иммунитета в нашей анатомической целостности и защиты в наших убеждениях. Мысль и слово, как ураган, как торнадо, разносятся окрест, разрушая города, веси, палеолиты, неолиты и цивилизации, свергают старых богов, царей и императоров и возносят на их место новых:

Когда проснусь, какой тропой пойду?

С каким сольюсь пейзажем безусловно,

Чтобы дышалось глубоко и ровно,

Чтоб застарелый излечить недуг?…

  Чтоб стали по душе все дни и числа,

   Пустых переживаний голос стих… -Ю. Бернадский

Порой они, как чума, губят людские тела и души, вносят оцепенение, когда предлагают сомневаться в пользе прожитой жизни и принесенных некогда жертвах. Мысль и слово, как гарпии, безжалостны и коварны и нет от них спасения, ибо они проникает неуловимо и неумолимо:

«Когда земля уходит из-под ног,

Не хочется ни жить, ни улыбаться,

Ты знай и помни —

Это просто Бог

В твою судьбу решил всерьез вмешаться.

И никого на свете не вини.

Терпенье — всегда залог Судьбы.

За все, что есть, Судьбу благодари.

Ты просто помни — все всегда пройдет,

Настанет светлый час — пройдет и это…»

Спасение только в одном — применить волю, как однажды это сделал Эмпедокл, бросившись в жерло вулкана Этна, удалить негативные мысли и слова из мозгового овина, окружить мифическим блеском другие табуны и напоить их из собственного незамутненного источника — веры и совести. И об этом и о другом, и о множестве ином — в стихах, поэмах и схолиях Бернадского:

Ни у кого не спрашивай совета, —

 В чужих словах чужая правота.

Лишь дерзким покорится высота,

И дасть себя поймать за хвость комета. — Ю. Бернадский

Туманные мечтания о рае и аде, то есть внеземных чертогах и обителях тела и души, мы рассматриваем через призму вечности Вселенной, которая была и остается всему и вся оплотом, а значит, вместе с ней неразделимы судьбы всего, что в ней, наши судьбы: «Самое худшее безумие — видеть жизнь только такой, какова она есть, не замечая того, какой она может быть!» — Сервантес:

За малый грех и спрос с тебя — пустяк:

Излиха выпил — поутру похмелье…

За нрав же подлый смрад из подземелья

Отравит душу малый срок спустя. — Ю. Бернадский

Синдересис, приблизительно по — гречески «дар интуитивно верного решения», толкуемый Бонавентурой как естественную склонность души к благу — тот универсальный природный инструмент, позволяющий Бернадскому создавать блистательные поэтические произведения, близкий по смыслу к интеллектуальной интуиции и художественному чутью; скрытая, но с очевидным ключом к ответу, поддержка Творцом поэтической судьбы Бернадского; образ платоновской единой парусины, накрывающей многих людей :

Душу не тешат нимбы.

Люди — не оболочки…

Кем бы и где бы ты ни был, —

Личностью будь… — Ю. Бернадский.

Эмфатический — выразительный, сильный, отличающийся особой эмоциональной светлостью и порой восторженностью бернадский штиль, прикрывает глубокую и безнадежную горечь, свившее свое гнездовье в умах современников: «Жизнь сегодня сродни разгильдяйству. // Может, в этом причина всех бед?…» — Ю. Бернадский.

Как в недалеком прошлом и сейчас стремится жить и живет человек! Риторический вопрос. Где здесь что-либо о душе, совести, о назначении человека, о его ответственности перед судьбами других?: «А тогда лет с семи по хозяйству // Управлялся мальчонкой мой дед» — Ю. Бернадский.

Преуспеть в личном плане, любой ценой, только для себя, путь. А если он, этот твой путь загораживает пути другим, а то и вовсе лишает их возможности двигаться к мечте и цели… нас приучают, из нас выбивают, предлагая выбросить на свалку как рвань, максиму мониста Ларошфука, страстно возбудившую атмосферу Ренессанса, обозначенную мыслителем синкретичным термином Интерес — интерес достигнуть результата личным трудом, интерес личного духа, интерес личного дела; нас приучают больше надеяться на извне приходящее — на дар власти, богатых, инвестиции, да чудеса… подиумов, пюпитров: «От сплетен голова кружилась, // А блеф масштабом поражал …И каждый прибит персональным гвоздем. // Хоть рядод стоим, а — чужие» — Ю. Бернадский.

Да, удается вымолить, разжалобить, чтобы некое чудо пролило дождь именно на твое поле — только, ведь, поле другого может засохнуть, при этом… И вроде потенции большие, и вроде слоны, а вот привязаны тонкой бичевой иллюзий и призрачных надежд — а вдруг «Сивка — бурка» или «щука в полынье», или «Сезам» для простака… Топчемся …и мчимся в одном направлении — поесть, поспать, развлечься, размножиться и …умереть:

Обузой стали верность долгу.

И о свободе всяк трубя,

Наполеона треуголку

Спешил примерить на себя.

И каждый лез в вожди бездельник,

В пророки — каждый пономарь…

А за долги и блуд дворянства

Простой мужик сполна платил. — Ю. Брнадский.

Вот такая мораль, сильно разветвленная в обществе, сводит нас вниз, уводит от плодов древа («добродетелей») — к низменным, спрятавшимся корням, тщеславным страстям, рваным джинсам, зековским татуировкам, иностранным словам типа вао и заморским названием исконно русских обретений… а другой моралист, противоположный (видится за ним Радищев), Бернадский, требовательный, но без назидательства, возводит, возносит нас вверх, указывает путь к достойным плодам — каковы бы ни были корни…. В древности применялось ключевое убедительное «Одно слово: святость. Этим все сказано»:

Нам в чужие одежды рядиться

Ни к чему… И с пути не свернем…

Крест Поклонный и ныне не брошен…

Прозревая, стоим обнявшись,

Светлой памяти тех, кто здесь прожил,

Веря в завтра… нелегкую жизнь. — Ю. Бернадский.

— — — — —

(«Спаси и сохрани» — надпись на Поклонном Кресте -автор.).

— — — — — — —

Здесь стоит вспомнить слова Диотимы из платоновского диалога Пир: «Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды…».

Гвоздь и ржавый в хозяйстве сгодится.

Даже гнутый… Дай срок — разогнем…

Романтиков опять вернется племя

Чтоб наяву увидеть чудеса… — Ю. Бернадски.

Стремление уйти от «бесчувственной толпы», от «бессмысленного народа», которое порою испытывает поэт, отнюдь не говорит о пренебрежении или презрении его к людям. А вот то, что они ждут обещанную «красивую жизнь», не задумываясь «плывут по течению мутных каналов… к морю бабла», и хотят «…превратиться в блистательных жирных котов» (Бернадский), стиреть в человеке человеческое, — вот что в принципе неприемлемо для Бернадского:

Нам отчаянье и штампы

Побороть бы напрочь. нам бы

Не за деньги чтобы, эх!

По любви случались свадьбы…

И олигархов поменять бы

На жизнь хорошую для всех. — Ю. Бернадский

Терапевтический «афоризматик» Бернадский, у него естественная, интуитивная и осознанная склонность к краткости, лапидарности, так и видится духовником, входящим в положение усталого человека — успокаивающего и обнадеживающего: «Да вот жива страна, прогнозам вопреки…// Где угодно способные выжить, // Удержаться…«Спасти… Сохранить» — Ю. Бернадский

Пафос поэтического ремесла Бернадского, основа поэзии — Личность. Целость мира. Об этом писал английский поэт А. Поп:

Человек как целость мира хороша,

Где тело — вся природа, Бог — душа.

Величие человеческой личности как источник ее «дерзновенной свободы» (Шекспир). Бернадский весь в одном выражении: «…Будь личностью. И точка». Это можно вынести в заголовок каждого стиха «Моралист — человековед». Предпочитающий быть «золотым мальком золотой рыбы» (Тертуллиан; один из символов Христа — рыба).

По мнению Тертуллиана, душа человеческая была поселена Богом в Адаме и Еве, а затем передается из поколения в поколение, сохраняя в себе как образ Бога, так и первородный грех прародителей человечества:

И вечность на тебя в упор глядит.

Энергии горячее дыханье,

Запущенной во время мироздания,

Через тебя в пространство улетит. — Ю. Бернадский.

Глава «Россия, без которой нам не жить»

Юрий Бернадский — поэтический энциклопедист Руси и ее исторической славы, стоящий на стороне ригористской правды Достоевского, что выше России только Истина.«Страна, забывшая свою культуру, историю, традиции и национальных героев — обречена на вымирание!» — Л. Толстой.

Ю. Бернадский вторит этому отечественному пророку, развивая вектор исторической благодарной памяти:

Мы приложим все силы и волю,

Чтобы творческий дух и талант

Не развеять по чистому полю,

А сберечь и умножить стократ — Ю. Бернадский.

Казенный патриотизм всегда ненавистен поэту. Он — носит «Родину в душе», по — пушкински «примирен с отечеством моим», вмещает в своем поэтическом сознании далекую древность и современную Россию, всю палитру ценностей, интересов, идеалов и умонастроений Великого народа, — «неуважение к истории есть первый признак дикости…» (Пушкин) — создавая превосходный лирический напиток («амброзию») ума и чувств, опрокидывая на головы изумленных читателей пьянящий ковш красивой русской словесности: «Ведь он русский: стало быть ему все под силу, все возможно!» — Достоевский:

И всегда без сомненья…

Мысль и труд инвестировать вновь

В то, что сроду за деньги не купишь —

В душу, сердце, здоровье, любовь — Ю. Бернадский.

Осмысление роли и места России в масштабе вселенной имеет у Ю. Бернадского реперное, высотное напряжение, детонирующее желание понять важнейшие смысловые и целевые установки движения Российского государства и русского народа по историческим дорогам:

Довелось нам блуждать в лихолетье

Среди смуты и неразберихи…

Нам еще далеко до привала.

Ясен путь и сомнений нет, —

Все вернется. И в нас не пропала

Искра Божья — Отечества свет…

Ты расправишь два белых крыла,

Величавая вольная птица… -Ю. Бернадский.

Чрез легендарного Пруса выводит Бернадский род собирателей земли Русской — Рюриковичей и род, потрясший мир своим величием, мощью и блеском — Романовых. Внутренняя духовная слитность, синкретичность, как скреп национального прозрения, соединившая Исторические Чертежи России XIX века и России XXI века: — в письме Пушкина к Чаадаеву: «Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется)» — и строках новосибирского поэта: «Пусть господствуют прочно над нами// То, что в жизнь не украсть, не купить…// Дети, совесть, семья, честь и стыд».

Наполняя наши думы и души нравственными ветрилами, Бернадский являет образец независимости, осознавая порочность постоянного воспроизводство и упрочения несправедливости, раболепия и наживы, прорываясь через плен «пушкинской грусти»: «Беда стране, где раб и льстец// Одни приближены к престолу»».

Да, Ю. Бернадский не хочет тратить свой гений на суетные и корыстные дела вокруг трона. Он подпитывается от Ломоносова, который «не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей».

А ответ Ломоносова влиятельному сановнику И. И. Шувалову: «Я, ваше превосходительство, но только у вельмож, но ниже у Господа моего Бога дураком быть не хочу» и немецкому засилью в российской Академии: «Что они тут себе воображают? Я лучше их всех — я природный русский!», приводит Ю. Бернадского в восхищение, создают душевный подъем. Он пишет страстно, со всей непреклонной яростью неколебимого русского:

Дай же, Господи, силу

Нам с тобой устоять.

Из России в Россию

Мы вернемся опять. — Ю. Бернадский.

Поэт кованой палицей Геркулеса срывает приторные маски с ликов, «голгофнику оплеванному предпочитающих Варавву…» (Маяковский), «живущих не для души, а чтобы от пуза есть» (Ю. Бернадский), разрушает синдром литературного кокетства, бонвивантства и пафосной эстетизации с ее фальшью грушницких, лойоловским цинизмом и чванством бурлесковых выкормышей, выбирая материал для своей лирики на редкость реалистичный и детальный, хлесткий, заостренный и точно выражающий дух эпохи:

Рать прожигателей и мотов

Страну кромсают, как ножом.

И ряженые в патриотов

Живут привычно грабежом.

Лишь звону золота послушны,

И — полюс холода в груди.

И к горю ближних равнодушные

И от обжорства их мутит. — Ю. Бернадский.

С яркими, событийными и самобытными картинами нравов и горизонтальных человеческих противостояний, где на арене не только зло и добро, но и все человеческие слабости, ввергающие в соблазн волю и благородство:

Мы к Родине глухи — о чем бы ни просила.

Нет духа побороть к вину и блуду страсть.

И искушает нас богатством вражья сила —

Не праведно нажить, а где бы как украсть — Ю. Бернадский.

Он из тех, кто выращивает семена надежды, связывает свой диагноз исцеления страны с надеждой на ее гальванический духовный прорыв, ибо была уже обозначена глубинная причина, что «Зверь — это мир, оставивший веру; ум, оставшийся на себя одного…» (библ.); он в корпусе людей, кто отдает себя целиком потоку жизни, купируя пессимистическое лермонтовское: «…Гляжу на будущее с боязнью//Гляжу на прошлое с тоской», и принимая сторону древних гностиков — «Источник всех неблагоприятных мыслей — наше сознание» — создает свой поэтический цикл как живое воплощение морального эгрегори Гоголя: «Я люблю добро, я ищу его, я сгораю им…».

Мы, русские, зачастую ищем тайную мудрость в письменах тибетских монахов, у Будды, Конфуция, О. Хайяма; в предсказаниях Нострадамуса; пропорциях египетских пирамид; календарях индейцев Майя. А она — рядом, в поэтике нашего современника Ю. Бернадского: то «копьем Марса» он утверждает на лирическом небосклоне литой державинский стиль: «Россию топором как только ни тесали// Чужие и свои. //Да видно ― не с рукú»; а то веселым, озорным и нежным есенинским слогом возьмет наши души в полон: «Пусть Любовь тебе подскажет, что дороже,//Пусть согреет душу звонкий детский смех…».

Он ищет- и находит, то надежное и истинное, за что стоит жить и бороться: «Кто хочет приносить пользу, тот и с буквально связанными руками может сделать бездну добра» — Ф. М. Достоевский.

Посвящает этому делу страсть и любовь, — «Свет не померкнет. Жизнь не оборвется, // Пока горит… горит твоя свеча»; служит ему верно и самозабвенно и знамя его над делом — вера в мощь, богатство и счастье России, ибо не случалось такого еще, чтобы покорилась кому — нибудь земля русская: «… С русскими стоит или играть честно, или вообще не играть» (Бисмарк)…

Язык былинной летописи краток, но содержателен, когда описывает исторический факт прибития щита победителя к вратам цареградским: «В эту минуту Олег мог спросить: «Кто более и славнее меня в свете?»…

А вот как писала Екатерина II о том, какой она мечтала видеть Россию и что для этого делала: « Достигнув престола России, я стремилась к благу и хотела доставить своим поданным счастье, свободу и собственность… Я имела счастье найти добрые и истинные принципы…»

Именно русская нация создала масштабный факт резонансного и величественного явления духовности XIX века, однажды буквально кровью описанного В. Г. Белинским: «…На святой Руси не было, нет и не будет ренегатов, то есть этаких выходцев, бродяг, пройдох, этих расстриг и патриотических предателей». И вскрыла хирургическим скальпелем потрясений, революций и мучений гнойник человеконенавистничества, подтачивающий древо истории, дав ответ на вопрос «…кто мы, зачем пришли и куда направляемся» — К. Паустовский:

Не родством и богатством кичиться…

Не златые браслеты и чаши,

Не богатый имуществом быт… — Ю. Бернадский.

Гротеск, мощная аллегория парадокса, но с бездонным символическим наполнением: поэт не верить в мнимую святость, по преданию человеческому «…притворную в суждениях, изворотливую в посылках, недалекую в доказательствах, деятельную в пререканиях, тягостную даже для самой себя, трактующую все, но так ничего и не выясняющую… увлекает пустым обольщением» — К. Тертуллиан:

И те, кто меньше всех достойны,

Нужды не ведая, живут…

И вновь Иуды ринулись в вожди,

За спинами их «новых русских» хари.

Кто признает откаты, — проходи,

А если кто против — закошмарим. — Ю. Бернадский.

Он там, где антропофил, человек, возводить свой «портик Соломонов» не в болотцах и дебрях, а на чистоте помыслов, в юдоли земной шеи не гнет, не раболебствует, на затворе держит амбары души от вожделений «демонического зла» и жизнь не превращает в ««мышиную беготню», а обитель души наполнять светом и радостью.

Это так органично с душой и сердцем поэта, его собственной сутью. В этом — главный смысл и основная задача творческого горения Бернадского: «Чтобы, когда наступит старость,//Энергию не растерять»:

И душа с малолетства полна

Красотой и чарующей силой,

Всем, что мы называем Россией.

В каждом сердце и слове она…

У героя и блудного сына.

От краёв и до самого дна. — Ю. Бернадский.

Смотритель «старого маяка» — исторической славы России. Знающий точно, она одна такая страна — Россия: «Не спрашивайте, почему стоит ему памятник здесь. Спросите лучше — почему не стоит?» (Потемкин, государственный деятель времен Екатерины Великой, присоединивший Крым к России): «Про отчизну мою // В многотысячном хоре // Третий справа пою»:

Как прожить без Расеи,

Где погост за селом?

Где веси и семьи,

Все — единым узлом. — Ю. Бернадский.

Поэтический рыболов, выуживающий исторический улов из нерестилищ переживаний и перипетий великой империи Российской, аргументированно и убедительно бьющий в глаза светящейся архаикой: «Когда Русский Император удит рыбу, Европа может подождать». — Александр III.

Гражданин и поэт, восклицающий громко, по -суворовски: «Я -русский, какой восторг», сличаемый с мужеством, огромной, заряжающей любовью Аввакума, пророка-бойца, подвиг которого во имя правой веры сравнивается с подвигами библейских пророков, говорящего прямо и гневно государю Алексею Михайловичу:

«…в своем отечестве, где всем одинаково светит солнце, все равны перед Богом… Если богатому кланяешься в пояс, то нищему поклонись в землю», и добавляющему с укором: «Ох, ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелося немецких поступков и обычаев!»:

Хоть порой мечусь и каюсь

Так, что просто нет житья,

От Судьбы не отрекаюсь.

Пусть

какая есть —

моя. — Ю. Бернадский.

С. Савицкая, доктор философии, «Посол Мира» относит поэзию Юрия Бернадского к народной русской поэзии (авторский курсив): «…творчество Юрия Бернадского унаследовало четкую линию общенациональных славянских ценностей… любви к Родине… традициям. Ценность любви к детям и старикам… сопричастности ко всему происходящему»:

Зарубками, как деды, по-простому,

Путь отмечаю, чтобы не заплутать…

Чтобы любовь к отеческому дому,

Как завещанье, детям передать. — Ю. Бернадский.

Стихи Ю. Бернадского сквозным продуманным мотивом реконструируют мифическую функцию позднейшей традиции русского фольклора увязывать защиту единой и неделимой сокровищницы человека — веры и души — с внешним оберегом, российской государственностью.

Такое явление в современной поэзии редкое, похожее на идиллию, семантически увязываемую с легендой о неожиданном цветении папортника, близкое лингвинистически к «живой воде» в русских сказках.: «Но добрые дела не разлетятся дымом; они долговечнее самой сияющей красоты».

В этом — похожесть поэзии Ю. Бернадского на высокие оды воспевателя мощи государственности М. Г. Державина и «запечатанность», слитность с духом А. С. Пушкина, вечевым непримирителем к уродцам Терситам, злобой и площадной руганью исступленно, как в баснях Пильпая, хулящих Российскую империю. У Пушкина: «…и ненавидите вы нас…// За то ли//Что на развалинах пылающей Москвы// Мы не признали наглой воли// Того, под кем дрожали вы?» И — в строках Ю. Бернадского:

Одна, но чуткая душа

Мня ведет, судьбу верша.

И сердце верное

одна стучится в груди.

Пусть даже рвусь куда — то вдаль,

Одна — о Родине печаль… — Ю. Бернадский.

Вы только представьте, мои современнники, какими были наши предки и наша Россия в начале XX века (до 1917 г.) — когда российское общество было очень влиятельным в мире: пределах одного дня, в пределах всех государств, всех городов, весей, всех улиц и площадей мира. Это Рахманинов, Чайковский, Достоевский, Толстой, Шаляпин, Блок, Гумилев, Кандинский и десятки, нет, сотни других, составлявших масштаб российского общества и сделавших Россию самой популярной страной мира.

Это про тебя, русского, изрек в конце века XIX пророк Достоевский: «Дайте ему карту звёздного неба, и наутро он вернёт вам её исправленной».

Образованная часть Европы обожает Россию, все читают новых русских писателей, ходят в русский театр, все молятся на русских художников и слушают русских композиторов, в моде русский язык. Артисты берут русские псевдонимы.

А храмах и молельных домах Швейцарии светятся таблички с надписью «Здесь молился Суворов» и 495 квадратных метров земли возле «Чертового моста» на территории Швейцарии являются собственностью российской империи (переданы ей навечно в знак благодарности за чудесное спасение швейцарского этноса!)

Жители сицилийского города Палермо не берут платы с русских за питание в трактирах и ресторанах — это благодарность за моряков российского императорского флота, восстанавливающих безвозмездно город после землетрясения…

Ровно такова была ситуация в начале прошлого века: «Никогда Россия не была столь могущественною, как теперь». — Достоевский. Дневник.

Это была совсем другая Россия, не та, к которой мы привыкли — и нам это трудно сейчас понять и воспринять, подумать, какие мы бы еще совсем недавно, мы так застряли в стереотипах дебрей, болотц и мутных примесей. И не можем представить, что так было не всегда. А так жаль!!!:

По вечерам брело в деревню стадо,

И следом, наигравшись, ребятня…

Был каждый день — надежда и отрада…

И жаль, что там сегодня нет меня. — Ю. Бернадский.

Жаль нас, над нами пронеслось тысячелетие и улеглась наша достойная Русская цивилизация! И удвоение жалости от того, что в России всегда находятся те, кто недоволен политикой правительства, особенно в те периоды отечественной истории, когда сильная личность пытается направить жизнь страны по более благоприятному для нее руслу… и снова возродить достойную Российскую Цивилизацию …В свободную минуту внимательнее всмотритесь в лицо Истории российской, «священной» и «изящной» (в определении Карамзина), может испытаете силу ее духа и крепость ее воли и мысли: Оскорблять Россию и русских — это цивилизованно и культурно. А получить за это по морде — дикие русские варвары:

Святость общего дела —

Сокровенный наказ…

И с иконы глядела

Русь, и верила в нас. — Ю. Бернадский.

Иван Алексеевич Бунин напишет: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то жили, которую мы не ценили, не понимали — всю эту мощь, богатство и счастье»:

Роднее места нет под небесами.

Суровый край, но сердцу дорогой.

Обласкан солнцем, окружен лесами,

На крутояре поднят над рекой. — Ю. Бернадский.

Это как выстрел- в благополучные времена мы мечтаем о будущем, в неблагополучные — чаще вспоминаем прошлое… Один ищет в истории параллели, аналогии нынешним дням, второй черпает в ней силы, чтобы плыть в будущее дальше — Ю. Бернадский из второй когорты, из когорты Пушкина, Лермонтова, Достоевского… Той, которая вскормлена «молоком дикой волчицы» — Честью, Совестью и Достоинством…

Император Николай I прямо спросил: «Пушкин, участвовал бы ты в восстании мятежников, если бы в это время был в Петербурге?» И — ответ человека чести: «Непременно, Государь, участвовал бы. Все друзья мои были в заговоре, и я не мог оставаться в стороне. Одно лишь отсутствие мое спасло меня, за что я благодарю Бога».

Сегодня, спекулируя на гласности, алчность, распущенности и пошлости, «шулера… пустозвоны, шарлатаны» (едкость Бернадского) бросили открытый вызов чести, совести, порядочности, пытаются извратить, очернить наше прошлое, нашу историю, нашу славу и превратить ее лишь в бледный грустный сон: «Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним только настоящими», — таков приговор поэта Пушкина всем злопыхателям и циникам: «Но боже, как играли страсти// Его послушною душой…» (Пушкин).

И рядом — в пограничной зоне национальной идеи — грозные агрессивные слова другого русского мыслителя, прочным жгутом веры скрепляющим приоритеты развития власти и общества: «Каждое государство призвано к отбору лучших людей. Народ, которому такой отбор не удается, идет навстречу смутам и бедствиям» — Русский философ Иван Ильин:

Стремимся к одному — умножить потребленья, —

Бери от жизни все, и именно сейчас!

Но из других миров приходит озаренье —

К заветам старины вернуться пробил час. — Ю. Бернадский

Его поэтика наполняет нравственное пространство Родины ветром патриотической благодати, -«Есть грозный судия: он ждет, он не доступен звону злата…» (библ.), — энергии и непринужденной подлинности, она как детонатор, разрушающий миф о «генетической неполноценности» российской нации: «…до какой степени общественное мнение Запада настроено против России и против Православной церкви: западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства: нашего душевно-духовного уклада: и для самоуспокоения внушают себе, что русский народ варварский, тупой, привыкший к рабству, к бесправию и жестокости; что религиозность его состоит из суеверия и пустых образов». — Иван Ильин:

Правду ищем мы меж полюсами.

Прем за искренность душ на борьбу.

Пусть грешим, исправляем же сами

И ошибки свои и судьбу — Ю. Бернадский.

Не сытость и вялость, а ум, воля и действия — это та сокровенная правда, ради которой, собственно, и живет теперь страна: «…только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего» (Петр I). Это та правда, которая несет стране процветание, достоинство и уважения, а не сожаление и цинизм — такое признание звучит в стихах Ю. Бернадского, а это пронзительное воздействует на совесть людей: « Не родством и богатством кичиться// А друг в друге талант открывать…//Не давать друг друга в обиду// Отличать заблужденье от зла//» — Ю. Бернадский.

Духом и буквой стихов Ю. Бернадский утверждает — Россия продемонстрировала миру мышление сильного характера, который зажег в духовном внутреннем пространстве страны огонь и который никогда уже не откликается на мелочные интересы среды: «… и у нас есть поразительной силы умы» (Ломоносов).

Годы движутся, неумолимы.

После стольких удач и утрат

Нам даровано доброе имя

И любовь, что дороже наград — Ю. Бернадский

Его стихи — это мышление гордого протеста, созидающего и титанического, во имя великой цели: гордиться исторической судьбой своей страны, ее национальным самоопределением и самое главное — служить Родине, обворованной, измотанной борьбой и нуждой, но совершившей прорыв «морального планктона» и «крохоборствующей сомнамбулы»: «Всмотритесь же в пути и судьбы России… и вы увидите, что русскому народу есть только один исход и одно спасение — возвращение к качеству и его культуре. Качество необходимо России: верные, волевые, знающие и даровитые люди; напряженный и добросовестный труд» -И. А. Ильин, русский мыслитель:

Слава Богу, есть еще упертый,

Работящий на земле мужик.

…надо в пояс поклониться

Тем, кто доброй волей — не силком

В поле пашет по весне, на ком

Груз забот, — чтоб сеялась пшеница,

И буренки были с молоком…

Не по -щучьему править веленью.

Не на происки чьи-то ворчать.

Только личной победой над ленью

Каждый день, каждый миг отмечать — Ю. Бернадский.

Духовный поэтический меморандум Ю. Бернадского, наложенный на фразу Н. Гоголя: «Если у русских останется только один хутор, то и тогда Россия возродится», подводить Россию к самим вратам вечности, к собственному «бессмертному» творению, которое не будет иметь конца.

А вкупе с есенинским: «Если крикнет рать святая: „Кинь ты Русь, живи в раю“, я скажу: „Не надо рая, дайте родину мою“» создает мощный национальный гнозис, экстатическое напряжение, обозначенное Лермонтовым как «гордость неба» и выраженное Пушкиным в жгучей фразе: «…но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал»; а до них и перед ними прозвучал призыв необласканного властью Радищева: «Мужайтесь, бодрствуйте смело протекайте сей путь».

Каждому — дума и доля своя.

Малую жизнь проживи, как большую.

Если чего у судьбы и спрошу я, —

Перед кончиной — глоток из ручья. — Ю. Бернадский

Лирический воспеватель русских обычаев, традиций и сказаний, колоритный и талантливый до непостижимости… от замысла до исполнения…:

Просто верю, что не позабыта,

Родниковой водою умыта

Ты, моя обычáйная Русь…

И культурные древние коды…

Вопреки холодам и распутью

Не озлобили русский народ… — Ю. Бернадский.

Поэтический дух Ю. Бернадского как часовой на посту перед величайшим культовым явлением, стяжавшим в веках славы и побед больше, чем все народы и государства вместе взятые — перед Россией; стихией, вобравшей в себя всю абсурдность бытия, всю эфемерную, эмпирическую сущность человеческой Стихии, всю пленительную сладость загадочности, таинственности, непостижимости: « Мой каждый нерв пропитан приметами с рожденья. // Дух моего народа во мне неистребим». — Ю. Бернадский.

Умение видеть красоту, мощь и богатство Родины, где «… Зефир скользит и тихо веет в ветрила гордых кораблей» — А.С.Пушкин. Восхищаться безмерностью и необъятностью просторов и неба, перенести легко и ясно ее волшебные грезы, ворожбу, колдовство, былинно — сказочные раздумья из мира лирического в мир людей, увлечь Историческим Масштабным Проектом под названием «Я родился в России» — это как раз присутствие победоносной личной готовности нигде и никогда не умалить чести Родины: «…А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж?…» — А. С. Пушкин:

И когда тревожны были вести,

Полны решимости, могли

Прадеды мои подняться вместе,

Отстоять родную пядь земли. — Ю. Бернадский.

Неистовой бунтующей силой, пленяющей сознание, обжигающей сердца, гальванизирющей понятие жизнь, совесть, Родина, пропитан дух и текст стихов Юрия Бернадского — ведь он выражает в них наше высокое время, такое красивое и одновременно трагическое, время искушений и заблуждений, которое делает попытку надеть чистую тогу «эры внутренней гармонии», элегантно маскировать разновидности эгоистических интересов и бесчувственной роскоши, не исчезающих с полотна «человеческой одиссеи»: «Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас.» -так говорил Екклесиаст…

И дальше продолжил русский мыслитель и поэт: «…нужно сознаться, что наша общественная жизнь — грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству — поистине могут привести в отчаяние…» (Пушкин. В письме у Чаадаева):

Колдовство нам обещано было и чудо,

На Рублевку из грязных трущоб переезд.

Ждем красивую жизнь и дождемся, покуда

Наши души убожество духа разъест…

Презирая себя, мы хотим в одночасье

Превратиться в блистательных жирных котов.- Ю. Бернадский…

* * *

Уже не один век наша интеллигенция страдает болезнью «нелюбви к своему отечеству». Это модно со времени Великого посольства в Европу Петра, даже не царя (под маской простолюдина) и ещё не ставшего великим. Мы и сегодня с жаром в огонь страстного обструкционизма валим всё, что под руку попадётся: политические убеждения, патриотизм, рабскую душу, отсутствие свободы, нетолерантные высказывания…

И триста лет назад, и двести, и сто, и сейчас нам пытаются доказать «антиисторичность русского бытия». В конце концов, Россия должна знать своё место! И знает. Пушкин ещё в 1836 году объяснил это в письме старшему другу Петру Чаадаеву, ответив на его негативное отношение к истории России, высказанному в «Философических письмах»: «…у нас было своё особое предназначение. Это Россия, это её необъятные пространства …нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех…».

Да, есть у нашего исторического этноса, у нас, современников, особое предназначение — это Россия, это — «числиться по России», быть в штате России», органической частью сакрального замеса, купажированного равноценными ингредиентами — Совесть и Родина.

И Ю. Бернадский хорошо и громко говорить о том. Мысль и вера Бернадского идут выше живота, проникают в сердце, горло. Вулканически выжигают безропотность и равнодушие, залившие серыми чернилами нравственную атмосферу современной России. Слишком самодеятельный, слишком своевольный, даже в чем- то бунтарь. Без страхов, лакейства и компромиссов «среди детей ничтожных мира» (в определении Достоевского):

Под нами — пласты поколений.

Над нами — еще на рожденных громада…

Нас двадцать лет назад со всех счетов списали.

Да вот жива страна, прогнозам вопреки. — Ю. Бернадский.

Бернадский говорит так же, как и когда — то Тютчев, « Римской лжи суровый обличитель», называющий Запад « в цепях юродствующий Рим…, Цивилизация, убивающая себя собственными руками».

Поэзия Юрия Бернадского — феноменально до ужаса для праздных вельмож, сытых чиновников и разжиревших буржуазных мещан умная и страстная.

Яркий и вызывающий пример индивидуального горения, который не чванится перед «…смердами… чернью… быдлом» (это — хамская терминология современного чиновника) вольнодумством и тишком не ползает у ног сильных, не марает для них белые листы, не запускает им бумажные перуны и не суетится у трона власти, чтобы ему «сшили позолоченный кафтан».

В морали Бернадского — это ведущий мотив, плод «воли», которая должен обуздать тех, кто стрежевые грехи и скверны общества одел в золотые кафтаны приличия и благоверности, и они отливают теперь внешним блеском («гламурью») на скользких золотых паркетах прагматичного века:

С ноги не скинешь Веру — не сапог.

И жизнь — не за соблазнами погоня…

Благодари судьбу за то, что понял.

И душу спас, которая есть Бог.

Пусть даже справедливость обрести

Сегодня шанс — один из десяти.

И время на предателей богато…

Пускай дорогу золотом мостит

Ложь, виртуозна и витиевата…

Но ты не предавай того, что свято!

              Бог не простит. — Ю. Бернадский.

* * *

Притча:

— Однажды пришёл цветочник к парикмахеру постричься. Когда пришла очередь платить, парикмахер сказал: «Я не могу взять деньги. На этой неделе я стригу на общественных началах». Цветочник поблагодарил его и ушёл. На следующее утро, когда парикмахер пришёл открыть своё заведение, перед дверью он нашёл благодарственное письмо и двенадцать роз.

Затем пришёл постричься пекарь, но когда он хотел заплатить, парикмахер сказал: «Я не могу взять деньги. На этой неделе я стригу на общественных началах». Пекарь, довольный, ушёл. На следующее утро парикмахер обнаружил у двери благодарственное письмо и двенадцать пирожных.

Пришёл стричься сенатор и когда собрался платить, парикмахер опять- таки сказал: «Я не могу взять деньги. На этой неделе я стригу на общественных началах». Сенатор обрадовался и ушёл.

На следующий день, когда парикмахер пришёл на работу, у двери стояло двенадцать сенаторов, десять депутатов, пятнадцать советников, мэр и несколько министров, жена мэра и шесть детей — все на бесплатную стрижку…

Мой друг, ты почувствовал разницу между обыкновенными людьми и кастой «честных» людей, которые нами управляют!?»

Хромые нас упорно учат бегать,

Безрукие для нас построят дом.

Наслал как будто порчу чернокнижник.

И вот народу в наказанье дан

Не преданный Отечеству подвижник,

А Родину предавший шарлатан…

Без нас поделены хрусталь и бархат…

Без нас назначил кто — то олигарха,

Чтоб недра сгреб и шахты под себя. — Ю. Бернадский

* * *

Среди паролей, в которых «отразился век и современный человек», в авангарде — тема любви к Родине, эмоциональным и патриотическим камертоном звучащая в творчестве Бернадского. По — державински, по — пушкински, по тютчевски он упоен славой, мощью и духовным богатством страны, «…Вот царство русское» (в понимании Тютчева).

Поэзия Бернадского — светлая и благородная, в своей стройной симметричности и психологической мотивированности создающая патриотические пространства, соединяя их в единый художественный образ «Устремленная ввысь» и «Вопреки прогнозам», где действует подлинная тысячелетняя история России:

Ту, что нами, словно мать, любима…

Будем живы, в памяти храня:

Крепость духа непоколебима.

Верность слову тверже, чем броня. — Ю. бернадский

Эта история, охваченная проникновенной человечностью, подчинена спокойному патерналистскому ритму, привольно и свободно располагается на фоне величественных свершений Отечества нашего: «Мы вспомним все, все соберем по крохам. // Все, чем едина Родина была — Ю. Бернадский. И это вполне естественно, так как именно представления о Родине, об Отчизне, о сердечной близости родных мест входит в осознание себя как личности.

Причем особое нравственное единство поэзии, когда равны все неравные исторические рубежи, придают красочные образы «града Китежа», «поля Куликова», душевные измерители любви гражданина к Отечеству… и в тот момент, когда: «Европа Карла Великого очутилась лицом к лицу с Европой Петра» (Тютчев):

Злился недруг, не поняв с досады,

Почему без страха мы глядим.

Нас не взять измором и осадой —

Выдюжим, воспрянем, защитим. — Ю. бернадский.

Бескомпромиссно настроенный и гневно отвергающий иную подленькую мысль, кроме той, что Россия есть единодержавный и несгибаемый «корень бытия», Тютчев напишет: « Истинный защитник России — история, ею в течение трех столетий неустанно решаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу».

Целостность впечатления побед и незаурядных свершений страны глубоко и сильно передается в едином смысловом ключе исторического фона и героев, наших предков. По словам Александрова Н. А., стихи поэта — современника утверждают: «…жизнь — вопреки смерти, свет поэзии- вопреки тьмы бытия»:

Мир, что нас прежде окружал,

Стал мал и архаичен.

И безнадежно обветшал

Старинный свод приличий…

Но ведь мы дурнее не стали.

И есть на кого уповать, —

На тех, кто и хлеба и стали

Стране не устанет давать. — Ю. Бернадский

* * *

С художественной точки зрения поэма «Герои восьмого сентября» стоит особняком в творчестве Бернадского, определяющая и отличающая его поэтический дар от современных поэтов. Она интересна в первую очередь тем, что масштабы героев «былых времен» соразмерны с масштабом современных граждан, с глубиной духовного склада русского человека.

Эта соразмерность, ясность и общий светлый колорит строк, как бы озаренного солнцем юга, сверкающий и переливающийся героизацией и возвеличиванием наших предков и живыми достоверными батальными сценами, сознательно учитывались Бернадским, чтобы избежать суесловия и не опуститься до обычной лести.

От этого его поэма воспринимается легко, и читатель ощущает доверительность поэта, самородство с ним (принцип «Дети природы») и по необременительному желанию своему с явным раскрепощенным удовольствием непринужденно становится причастным тем событиям, которые развиваются в поэме: «Литература во всех её видах — не что иное, как тень доброй беседы» — Роберт Льюис Стивенсон:

Кто русичам победу напророчил?

Но жить они иначе не могли.

Шел предок мой, неотличим от прочих

Сынов России в поднятой пыли. — Ю. Бернадский.

Мы, современники, видим среди действующих лиц Куликовской сечи своих предков, как бы замытых песком веков, проясняемых явственно, до зеркального видения, необыкновенным художественным словом Бернадского.

Это эффект включения в происходящее, эффект реального присутствия еще больше усиливается («Это было недавно, это было давно…»). Нет бравады, пафосной навязчивости, игривости. Без театрализованного приукрашения, макияжа, глянца.

Все предельно честно. Предельно правдиво Наши пращуры не одеты в дорогие платья и золотисто — бордовые накидки, опущенные снизу по краям янтарного цвета мехом и в такие же цветом отороченные шапочки на голове:

В предутреннем сгустившемся тумане

Был слышен гулкий топот по мостам.

Всяк загодя помылся в русской бане

И каждый помолился: «Аз воздам

За лошадь, что без сил на пашне пала

За тысячи соженных деревень».

И каждый числил за врагом немало

За пржитый в несчастье каждый день. — Ю. Бернадский.

И вполне понятно то впечатление, которое производит легендарная композиция «Героев восьмого сентября» на читателей, увидевших своих праотцов в стане защитников земли русской, причем в самом героическом свете. А это дорогого стоит! Невольно восклицаешь в противовес Эразму Роттердамскому: «Предки, допушенные на небеса»:

Гремели, как набат, стальные латы.

На три версты по фронту — лес клинков.

До скрежета и хруста зубы сжаты.

Крик лошадей, рев слитный седоков. — Ю. Бернадский.

Тем самым наглядно раскрывает формирование Бернадского как мастера, способного осуществлять крупные многофоновые и многофигурные композиции, передающие героическое и драматическое содержание. А такое одухотворенный порыв вполне в духе патриотических настроений большого страта современного общества, предметом самой искренней заботы которого является военная мощь России и ее влияние на мировую политику:

Тому назад шести веков поболе

Меж Доном и Непрядвом все пути

Сошлись на бранном Куликовом поле,

Чтоб в наши судьбы намертво врасти.

Собравшись с силой, укрепившись верой,

Шел через Дон с молитвою вперед

На смертный бой в пыли дорожной серой

Могучий духом русский народ. — Ю. Бернадский.

Поэтический Верещагин, ведь описывает бранную сечь на поле Куликово, когда русские ратники сожгли за собой все ладьи и раскатали до последнего бревна на мостах, «Чтоб не было соблазна отступать» (как однажды сделали это женщины Трои, не дав мужчинам возможность покинуть осажденный город, Цезарь при захвате «Туманного Альбиона», испанский конкистадор Кортес при покорении ацтеков) — так мощно и захватывающе, что невозможно не поверить в это как в метафизическую боль, как будто зримо наблюдаешь баталию глазами верещагинского Наполеона; сродни скульптору Микеланджело, ваятель портретного вековечного — истории страны и ее народа:

…Ведь шли на бой не боги,

Не чародеи и ведуны.

И сбрасывали с ног обочь дороги,

Растоптанные лапти — шептуны… — Ю. Бернадский.

* * *

Образ Родины действенно звучит в поэтическом ансамбле Бернадского. И это вполне честно и откровенно, так как именно патриотизм, слияние ума и чувств в беззаветном служении Отчизне является средоточием творчества Бернадского. И только образ человека, думающего, действующего, верящего полностью в счастье России передает нам, читателям, основные идеи и чувства, волнующие историческую память художника слова.

Бернадский создал в своих стихах одухотворенный и прекрасный мир Родины, эмоционально наполненный и нежный. Восхищаясь красотой родной земли, Бернадский и в нас пробуждает любовь к нашей великой Родины. И мы, взволнованные художником слова, по — новому переживаем и чувствуем и ее великую душу, и ее историю, и красоту ее земли:

Проповедником быть не берусь.

Просто верю, что не позабыта,

Родниковой водой умыта

Ты, моя необыкновенная Русь. — Ю. Бернадский

Мы захвачены моральной человечностью и душевной силой поэта, противоположное собственным смыслом мысли Самуэля Джонсона о патриотизме как последнем прибежище негодяев, внушающей доверчивым толпам убеждение: в патриотизме таится самое гнусное негодяйство

Употреблялась эта мысль как густо пацифистская и анархическая идея до последнего времени и в нашем обществе, тем самым пресекая самое робкое поползновение государства на самозащиту; ассоциативная французскому «Liberté, égalité, fraternité», когда в воображении встают толпы парижан, ликующих вокруг гильотины, орудия смерти:

Нам еще предстоит научиться

Вновь гордиться страной.

Протрезветь, навсегда излечиться

От напасти дурной. — Ю. Бернадский.

*   *   *

«Русские — народ, который ненавидит волю, обожествляет рабство, любит оковы на своих руках и ногах, любит своих кровавых деспотов, не чувствует никакой красоты, грязный физически и морально, столетиями живёт в темноте, мракобесии, и пальцем не пошевелил к чему-то человеческому, но готовый всегда неволить, угнетать всех и вся, весь мир. Это не народ, а историческое проклятие человечества» — И. С. Шмелёв.

«Ах, как тяжело, как невыносимо тяжело порою жить в России, в этой вонючей среде грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых малых мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутов — отцов и благодетелей взяточников!» — Иван Аксаков, из письма к родным.

«Ох, как тяжко жить в России, в этом смердючем центре физического и морального разврата, подлости вранья и злодейства». — М. Горький, «пролетарский» писатель (1868 — 1936 гг.)

А у Н. А. Некрасова обнаруживаем ностальгию по временам, когда «ни в ком противоречия, кого хочу — помилую, кого хочу — казню. Закон — мое желание! Кулак — моя полиция! Удар искросыпительный, удар зубодробительный, удар скуловорот…».

А под под пером одного из новоявленных снобистских «пророков», — «архискверного Достоевского» современности, — кощунственно было указано, что место России только у параши… Как этот образ мыслей совпадает с лакейской ориентацией Смердякова из «Братьев Карамазовых»: «… Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна..В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с» («Братья Карамазовы», Смердяков с гитарой):

Нас хотят разобщить, перессорить —

И отцов и детей.

Все, что дорого нам, опозорить,

Приучить к слепоте. — Ю. Бернадский.

*   *   *

Бернадский же мотив нравственно -патриотической концепции доводит до высокой степени художественного совершенства, воплотив его эмоционально насыщенно в поэмах «Звездный час», «Герои восьмого сентября», в стихах «Прогнозам вопреки», «Я родился в России» и других циклах, связав его с национальной особенностью России, концепт которой озвучил император российской империи Александр III — о том, что самодержавие (читай — само держится, авт.) — палладиум России:

Своенравна, не безгрешна

«Русь — река» течет неспешно,

Лишь слегка меняя русло,

Неуклонно свквозь века.

Русь скуласта и курноса.

Нас твои умоют росы.

Ты чиста и светло — руса,

И душою широка. — Ю. Бернадский.

В предельном офортном оттенении безвольной серости, бледности российского интеллигентского рассуждения о России как «зловонной луже», писатель Александров Н. А. «крепкой водой» питательной, с гордостью и достоинством поливает всходы и бутоны национальной идентификации, расцветающие на плодоносящей «земле обетованной», — в поэзии Ю. Бернадского: «Он… не колеблясь нисколько, продолжает дело служения Отечеству… вопреки всем искушениям, активная гражданская позиция Юрия Бернадского полна любви к Отечеству и людям… нашел всей глубиной своего сердца связь с прошлым своего народа, своего легендарного удивительного Отечества… И эта связь, это восторженная любовь к Родине, которая лучится в его стихах, не дали ему потеряться в потемках новых политических перемен и обезволиться».

Как исповедальность души, применяя язык христианской аскетики, это суждение современника Бернадского, оно хорошо перекликается с историческим и культурным пушкинским мемом, душевным и спасительным: «Да ведуют потомки православных// Земли родной минувшую судьбу», усиливая эмоциональное воздействие стихов Бернадского на читателя:

Этим мы с рождения богаты, —

Ни украсть, ни вытравить нельзя…

Силы разбазарив, супостаты

Уходили, крепости не взяв. — Ю. Бернадский

* * *

История свидетельствует о разговоре Кутузова и Александра I, который состоялся накануне военной компании русских в Европе.

— Надо идти в Европу, спасать от Наполеона, мы же Европа! — говорил молодой царь.

— Нет! Не надо! Мы не Европа, — отвечал старый полководец.

— А кто же мы? — спросил монарх — Азия!?

— Нет, мы и не Азия — настаивал фельдмаршал.

— А кто же мы тогда? — недоуменно спросил Александр I.

— Мы, государь, Россия! — был ответ победителя Наполеона.

А позже ему вторил поэт Ф. Тютчев: «Умом Россию не понять, // Аршином общим не измерить. // У ней особенная стать — // В Россию можно только верить!» И продолжил Ю. Бернадский:

Мне верните Россию,

Где рябина в окне.

Утром ноги босые

Росы выстудят мне.

* * *

Эволюцию России, ее историческую перспективу определяет не количество населения, не число городов и земель, а качество населения, которое производит страна: национальное достоинство и патриотизм, полезные умения и навыки, благородство, трудолюбие, доброта: «На земле незримо след его остался…// Незлобивая душа…// Сын крестьянский…//работяга.// На таких стоит и держится страна» — Ю. Бернадский

Россия — не прихоть и не каприз природы. Россия — ум и волевая деятельность. Словно отлил в медаль высшей пробы, вычеканил в бриллиантовой оправе бесстрашный Портрет России Национальный Герой Отечества А. Суворов: «Я — русский, какой восторг!»

Высшим проявлением гражданственности и моральной ценности является патриотизм (гр. patris — родина, отечество) — высокое, сокровенное чувство любви и преданности своему Отечеству. Любовь к Родине — значит, бескорыстно ей служить: «Страна, забывшая свою культуру, историю, традиции и национальных героев — обречена на вымирание!» — Л. Н. Толстой

Поданный российской империи, дерзкий и неустрашимый Рязанов… приближенный дворов Екатерины II, Павла и Александра I, основатель и директор Российско — американской компании не знал слов «нельзя» и «не могу». Он писал: «Патриотизм заставил меня изнурить все силы мои». По свидетельству американского адмирала Ван Дерса «проживи Резанов на 10 лет дольше, и то, что, мы называем Калифорнией или Британской Колумбией, было бы русской территорией».

Облик умной и сильной России — они в пророческих словах мыслителя И. А. Ильина: «Всмотритесь же в пути и судьбы России… и вы увидите, что русскому народу есть только один исход и одно спасение — возвращение к качеству и его культуре. Качество необходимо России: верные, волевые, знающие и даровитые люди; напряженный и добросовестный труд» — И. А. Ильин, русский мыслитель Спасение в качестве, 1928 г.:

Наши главные скрепы

Не имеют цены.

Не для пьяной потребы

Образ древней страны…

Святость общего дела-

Сокровенный наказ…

И с иконы глядела

Русь, и верила в нас. — Ю. Бернадский.

Мир России — в его отрадно чудесных проявлениях, дух эпохи российской поистине неземного масштаба. Мир России — те невероятные свершения, которые изменили эпоху человечества и подняли Россию на рубежи великой славы, и одновременно основательной зависти: «Без нас ни одна пушка в Европе выстрелить не могла» (Безбородько, дипломат эпохи Екатерины II).

Ведь история России — это сокровищница наших деяний, пример и поучение для настоящего, предостережение действующим и будущим политикам. История России, история государственности российской выполняет функцию маяка: «…только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего» (Петр Великий).

По ней и политический деятель и гражданин страны ориентирует собственную нравственную и патриотическую позицию: «Человеку дается не только жизнь один раз, но и совесть» (А И. Солженицын, лауреат Нобелевской премии). Она дает ответ на вопрос, поставленный сегодня со всей мощью национального интеллектуального героизма: «…кто мы, зачем пришли и куда направляемся» (К. Паустовский):

Света с тьмою не окончена битва.

И Земля, содрогаясь, гудит.

И к РА — мольников к Солнцу молитва

Сквозь пространство и время летит…

*   *   *

Зарубками, как деды, по — простому

Путь отмечаю, чтобы не заплутать…

Чтобы любовь к отеческому дому,

Как завещанье, детям передать. — Ю. Бернадский.

Чтобы все вспомнить. Все собрать по крохам. Все, чем едина и сильна Родина была. Вот как писала Екатерина II о своей мечте, какой бы она мечтала видеть Россию и что делала для этого: «Достигнув престола России, я стремилась к благу и хотела доставить своим поданным счастье, свободу и собственность… Я имела счастье найти добрые и истинные принципы, благодаря чему Россия достигла больших успехов».

* * *

Правители Земли Русской из династии Романовых претворяли в жизнь две великие заповеди:

— 1) штыками можно сделать все, что угодно; только сидеть на них нельзя;

— 2) править нужно честно и справедливо, тогда этим забором государство и закон будут крепкие и сильные: «Мудрость — знать, в чем дело жизни и как исполнить его» -Л. Н. Толстой.

* * *

В наш «век неверием больной», Россия заставила трепетать весь мир, открыв ему заново страну, неведомую и нежданную Россию. Без которой этому мир, по выражению Л. Толстого, жить никак нельзя. Продемонстрировав тем самым дело судьбы, ума и характера: «Вам… нужны великие потрясения; нам нужна великая Россия» — Петр Аркадьевич Столыпин.

Поэт века Екатерины II Григорий Державин, с искренним восторгом перед мощью нации, написал строки, которые сегодня стали патентом на благородство и мужество:

«Услышь, услышь, о, ты, вселенна!

Победу смертных выше сил;

Внимай, Европа удивленна,

Каков сей россов подвиг был…

В надменных мыслях содрогайтесь;

Уверьтесь сим, что с нами Бог…»

А на современном поэтическом и идеологическом небосклонах ему вторить поэт, философ и мыслитель подлинно демократический, подлинно свободолюбивый, выражающий взгляд на историю страны, свойственный в целом думающему и мыслящему поколению России:

Мы слегка заплутали,

Путь пройдя непрямой.

Из заоблачных далей

Мы вернулись домой.

Все ж по духу ты — русский.

На российской земле…

По любви, не за страх… — Ю. Бернадский

Опираясь на нравственный постамент русской доблести, гранит исторической перспективы, заложенный неукротимым петровской духом и поразительной екатерининской смелостью, лидеры нации предъявили России одно требование: « Чтоб дом родной не стал собачьей будкой, Поверь в себя… и в нас поверь, Страна» (Бернадский).

Тем самым совершив прорыв «моральной и генетической блокады» нации. Как когда — то птенцы гнездовья екатерининского Григорий Потемкин и Федор Ушаков положили к ногам России Черное море, а Александр Суворов — крепости Измаил и Ахти — Яр (будущий Севастополь), лидеры страны положили к ногам нации веру в себя, свои силы и таланты, которые оживили эпоху и составили славу современного отчества: «И пора б оглядется,// Как и где я живу…» — Ю. Бернадский:

Что — то главное знающий — веский,

Жизнью битый уже,

Встал упорный мужик деревенский,

С крепким стержнем в душе.

Встал, чужие грехи искупая,

И за други своя

Встал, когда все уже отступали.

Удержал. Устоял. — Ю. Бернадский.

Лидеры государства не дала увязнуть коням России, по образному выражению В. Высоцкого «в сонной, раскислой, опухшей от сна державе», вывели их из табуна, чтобы они «бегали не под седлом и без узды» (он же), став рабочими и прорабами Духа российского, выразителем духовных и нравственных чаяний, патриотическим камертоном страны:

«Купола в России кроют

Чистым золотом,

Чтобы чаще Господь замечал» — В. Высоцкий.

Проявив особое состояние духа, которое стоит на плечах атлантов, «собирателей земли русской», на плечах Героев «Русской Трои», вобрав в него всю нашу российскую действительность, нас самих и нашу жизнь во всех ее противоречивых образах:

По чужому примеру

Слепо шли в западню.

Принимали на веру,

Словно дети, брехню…

Запад нынче без нимба.

В том не наша вина.

За науку спасибо,

Разочтемся сполна…

Святость общего дела —

Сокровенный наказ…

И с иконы глядела

Русь, и верила в нас. — Ю. Бернадский.

Неудовлетворенность состоянием жизни и деятельностью страны, протест против гнусных порождений внешних сил, отводящих России роль мизера и «твари дрожащей», и, ведущих ее, как неумытую овцу, на убой, со всей очевидной силой мятежного таланта проявили лидеры страны. Как никто, они знали древнюю формулу распада и разрушения государственности: народы исчезают, утратив веру и дух:

Руки даже и в горе

Опускать не привык,

Терпелив и упорен

Был российский мужик.

Пусть нуждою ведомый,

Бедовал с давних пор…

В том не наша вина… — Ю. Бернадский.

Верно разглядел русский мыслитель Иван Ильин: «…до какой степени общественное мнение Запада настроено против России и против Православной церкви: западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства: нашего душевно-духовного уклада: и для самоуспокоения внушают себе, что русский народ варварский, тупой, привыкший к рабству, к бесправию и жестокости; что религиозность его состоит из суеверия и пустых образов».

Ум, воля и действия — это та сокровенная правда, ради которой, собственно, и живет теперь страна. Это та правда, которая несет стране величие, восхищение и уважение, а не сожалене и цинизм. Такого ошеломляющего и пронзительного воздействия на совесть людей современная Россия не знала: «И детей научить не сдаваться, не бояться и не предавать. Не стоять перед миром в исподнем» — Ю. Бернадский

Нравственное пространство страны наполнилось ветром патриотической благодати, и сила идеи об «Великой России» стала детонатором, разрушившим миф едва ли не вселенского размаха о «генетической неполноценности» российской нации. С гордостью об этом колоколом вечевым звучат строки Ю. Бернадского:

Ты до времени будто спала,

В тишине совершая молебен.

Для тебя на земле и на небе

Золотые горят купола… — Ю. Бернадский.

Впервые в XXI в. Россия из объекта превратилась в субъекта, из слухов, доносов и измышлений о «падшем народе» и «закланном жертвенном обществе», начисто лишенном самоценности, явилась сила государственности цельной и гордой, идиллической формой, в которой общие и частные интересы, представления и убеждения приобрели характер необратимой конвергенции.

Тем самым подтверждая одно из вечных аксиологических достояний наших предков, озвученных Петром I в приблизительной метафоре: вместе выживаем — поодиночке погибаем.

И душа с малолетства полна

Красотой и чарующей силой,

Всем, что мы называем Россией,

В каждом сердце и слове она. — Ю. Бернадский.

Лидеры отечества стали своего рода поводырями для слепцов, вернув в общественное сознание утратившие свое значение нравственные базовые ценности: Честь. Достоинство. Самоуважение, которые органически неотделимы от страны, в которой мы живем.

От нас самих, отдаленных потомков, которые, по определению историка Карамзина, наследуют нравы своих предков. От нашей совести, которая не лишила нас разума, и памяти, и честности: «Честность в политике есть результат силы, лицемерие — результат слабости» — Владимир Ленин.

Исцеление общества от «муки несостоятельности», от боли неудач, переход к полноте жизни, к ее гармонической созидающей радости, к новым откровениям, убеждениям и надеждам — суть и смысл действий и подвигов лидеров нации. На них ложится блеск сверкающей фразы Петра I Великого: «Врачую поданных примером своим». А фраза Н. Гоголя подводить Россию к самим вратам вечности, к собственному «бессмертному» творению, которое не будет иметь конца: «Если русских останется только один хутор, то и тогда Россия возродится». Об этом и равно и ценно по силе духовной — у Ю. Бернадского:

Ты расправишь два белых крыла,

Величавая вольная птица.

И горячей степной кобылицей

Ты летишь, закусив удила.

Россия продемонстрировала миру мышление сильного характера, который зажег в духовном внутреннем пространстве страны огонь и которая никогда уже не откликается на мелочные интересы среды: «… и у нас есть поразительной силы умы» (Ломоносов).

Мышление гордого протеста, созидающего и титанического, во имя великой цели: гордиться исторической судьбой своей страны, ее национальным самоопределением и самое главное — служить Родине, обворованной, измотанной борьбой и нуждой, но совершившей прорыв «морального планктона» и «крохоборствующей сомнамбулы»: «Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю», я скажу: «Не надо рая, дайте родину мою» — С. А. Есенин.

С безусловной точностью в смысловой экспоненте строкам Есенина вторит Ю. Бернадский:

От восторга в ладоши не бью.

Только знаю, что выдюжим, если

Задушевные русские песни

Наши дети и внуки поют. —

Мощь и привлекательность таких людей М. Лермонтов обозначил как «гордость неба», а до него и перед ним Радищев «колоколом вечевым» призвал мужей российских: «Мужайтесь, бодрствуйте смело протекайте сей путь».

САМЫЙ ВЕЛИЧАЙШИЙ ВКЛАД РОССИИ В ЦИВИЛИЗАЦИОННУЮ ЖИЗНЬ МИРА:

1.Признание России величайшим разумением, непреходящей историко-духовной ценностью: народ России не ниже и не хуже ни одного народа в мире…

2.Чувство неудовлетворенности: никогда Россия не довольна ситуацией и всегда хочет ее улучшить: будит дерзость и неукротимость, превращает идеи в жизнь.

3. Благородство и величие как живая сила нации и такая нация смело смотрит в глаза грядущим вызовам: «кто захотел истины, тот страшно силен».

4. Свобода, справедливость и мир: без мира и справедливости свобода не может быть полной.

Лидеры России последовали завету российской древности: в решающих дела — единство мыслей, веры и воли; в важных — делать то, что необходимо делать сначала; во всех делах — великодушие. И опираются в своих свершениях на бессмертные принципы («маяки жизни») правителей Земли Русской:

Принцип великого треугольника Петра I: Знание. Вера. Воля.

Принцип образца Петра I: Врачевать граждан своим примером

Принцип свободы Елизаветы: Оппозицию никогда не казнить

Принцип оптимизма Екатерины II: «Смело, вперед!»

Принцип двух великих учителей Екатерины II: Несчастья. Унижения.

Принцип стыда Александра I: Не сдавать нацию.

Принцип благородства Николая I: Мораль страны вне подозрений

Принцип конституции Александра II: Характер лидера и есть конституция

Принцип оберега Александра III: Власть — палладиум России

_______________________________________________

Правила, реализуемые лидерами страны

1.Отвечать за собственную жизнь и жизнь страны: не оправдываться и не обвинять.

2.Начинать, представляя конечную цель.

3.Делать то, что следует делать: сплав железа, постоянства и уверенности.

4.Сначала стремиться понять, а потом быть понятыми.

5.Требовать от других то, в чем сами непогрешимы.

6.Не стремится все сделать самим и не присваивать себе все заслуги за сделанное.

7.Чтобы идти вперед, пропусти сначала других.

8.Умный господствует под видом благодарного

9.В отрыве от совести страна достойна не уважения, а лишь сожаления.

10.Важно не место, а независимость Духа.

11.Создавать перспективы, мечты и возможности

12.Непреклонная вера: чего нет сегодня, будет завтра:

* * *

Нас связали космос и балет,

И очередь за пивом, и дороги,

Ночевки у костра, реки пороги…

…Истинная ценность — дом родной,

Бесстыдством не замаранная совесть…

Мы вспомним все, все соберем по крохам.

Все, чем едина Родина была:

Былины, языки, колокола,

Святые лики, пляски скоромохов — Ю. Бернадский

* * *

После геополитической катастрофы 1991 года государство российское было изгнано из всех заповедников и вместилищ, гнездовий и хранилищ, мест высотных и впадин, из всех родовых мест, где оно прежде обитало: «Прилетают на запах летучие мыши.//Вместо нас навсегда занимая наш дом». — Ю. Бернадский.

Из экономики, из внешней и внутренней политики, из культуры и идеологии. И в открытые проемы, двери и амбары, напоминающие пустые глазницы, хлынула нечисть наипервейшая, лжепророки, стая разбойничья термитников и ворон, инспирирующая Зло под видом Благодати, и с остервенением инфернального зверя — чудовища Ахерона начала рвать на куски ствол, древо страны — территорию, веру, идею:

…И плыву по теченью мутных каналов

Не к лазурному морю, а к морю бабла…

Чтобы… не духовность, а только продажи поднять…

Получив от гламура не кайф, а подсрачник,

Сам себе буду жертва, топор и палач… — Ю. Бернадский

Начали делать подрастающее поколение бандой террористов, наркоманов и подкидышами в родной стране. Натравливать великие народы великой России на братоубийство: ««Война для народов — это слёзы и кровь, это вдовы и беспризорные, это раскиданное гнездо, погибшая молодость и оскорблённая старость…» — Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — советский прозаик

Горькие слова истерзанной души гражданина России Бернадского звучат молитвой покаяния:

Прости Страна, за то, что слабо верим

В твою звезду. Запутавшись давно,

Открыть хотели в новый мир окно,

А впопыхах с петель сорвали двери.

И  к нам теперь без спроса лезет в дом

Заморская бессовестная сволочь.

И мозг нам разьедает, словно щелочь,

Ложь, не обремененная совестью.

Сильных можно поставить на колени, но они всегда поднимаются. Россия — страна сильной судьбы и безмерных усилий. И страна оживала. Новый дух, новый принципат власти начинало свой рост, начинало возвращаться в «родные… рвы и колеи» (из Пушкина), занимать те пристани и тот кров, которые из — за доверчивости и нехитрости души праведной «промотали»:

Прости Страна, что сбились мы с пути…

Не понимали мы твоих масштабов,

Открытий, достижений и побед…

Прости за то, что обветшали веси,

Что русский люд все так же с горя пьет. — Ю. Бернадский.

И каждый дюйм брался с боем — и в фигуральном обозначении, и в прямом, жестко реальном. отвоёвывался пядь за пядью. Искупление с боем. Любое действия в сторону «сбора земли русской», централизации государства превращались в схватку с хищными птицами, кто захватил страну и считал её своей норой, пещерой, добычей. А это предвидел два столетия назад мыслитель Дидро: «Можно образумить человека, который заблуждается невольно; но с какой стороны атаковать того, кто стоит на страже против здравого смысла?»:

Вновь диссиденты Россию ругают,

Свою бездарность ставят ей в упрек.

И вот уже таланты за «бугор»,

Как из ведра худого, утекают…

Нас лечат сотрясением мозгов…

Мы «на трубу» посажены, как на кол.

И рвем страну на тысячи кусков. Ю. Бернадский.

Российское государство получило страшный удар: экономический кризис, падение рубля, рост безработицы, закрытие производств, дефицит товаров, дороговизна, социальная тревога и недовольство, санкции — это есть и рана, и новые удары:

Бунт и зараза самозванства

У нас в чести и во плоти.

А за долги и блуд дворянства

Простой мужик платил сполна. — Ю. Бернадский.

Мир внутренний и внешний испытывал государство российское на твердость и бесстрашие. И во время принятия нового гимна. И во время грузино-осетинской войны. И после присоединения Крыма, и после войны в Новороссии, противостояния с Украиной и «сирийского часа России» — а Россия смело и открыто шла навстречу вызовам, демонстрируя великую заповедь своих предков: не важно, какой силы ты наносишь удар, важно, какой силы ты выдержишь удар. В прозе так глубоко и сокровенно не выразишь, как Ю. Бернадский своим талантливым поэтическим словом:

Я — не сторонник радиальных взглядов,

Но чтоб хоть как — то двинуться вперед,

Развенчать нам надо симулянтов

Всех сортов, сословий и пород.

Не пугает кризис и разруха.

Хватить притворяться, ныть и врать.

Нам пора для творчества собрать

Всех единомышленников духа,

А не тех, чей козырь — показуха. Ю. Бернадский.

Лидеры страны преодолели концепцию национального государства, которую отстаивали при Ельцине, при котором:

Чины, поместья, побрякушки

И почести делила знать.

Поближе каждый лез к кормушке —

У власти свой кусок урвать.- Ю. Бернадский.

Преодолели взгляд на Россию, в которой доминирование русского населения позволяет строить национальное государство европейского типа. Суверенитеты, национально-освободительные движения, две чеченские войны побудили рассматривать современную Россию как многонациональную державу, как симфонию всех народов, культур и религий, создающих цветущее многообразие, негаснущей лампадой которой был и остается ЕГО Величество Гражданин Страны: «Без погромов, жертвоприношений // И других навязчивых идей // Можно сделать лучше, совершенней // Все вокруг — природу и людей — Ю. Бернадский.

Завораживающей красоты фраза А. Суворова, как ветер Зефир, надувающий паруса российской государственности верой и волей: «Мы — русские и поэтому непобедимы!», «Я — русский, какое счастье… какой восторг»:

Когда подонки попирают честь,

И от позора некуда деваться.

Нет ничего важнее — поквитаться

Любой ценой. Без чести кто ты есть?

И ты любую жертву принесешь.

И ад кромешный встретишь без испуга… Ю. Бернадский.

Гражданин как идеологическая норма государства российского. Не богатство, которое обеспечивается властью, не возвышение над другими людьми, которое приносит партии власть, а глубинное, честное и справедливое служение гражданину и родине, вот что делает историческим постаментом отечества.

Присоединение Крыма. Эта историческая магистраль, определенная однажды Екатериной II как «Отторгнутое Присоединяем» повторена государством российским как «Возврат Крыма в родную гавань» — есть общее дело, затрагивающее всех нас, что соединяет сегодняшнюю Россию с памятью предков, с великой русской мечтой, с нашей бесконечностью и бессмертием. Призыв, будто клекот орла поэтического, изумрудными вкраплениями восторга буйно расплескался в строках Ю. Бернадского:

Под нами — пласты поколений.

Над нами — еще не рожденных громада.

И те, что играют у нас на коленях.

Увидят рождение Города — сада.

Мы ляжем в земле перегноем,

В фундаменты будущих зданий — камнями.

Мы двери истории настежь откроем:

Дерзайте, идущие следом за нами!

* * *

Мы точно знаем, взрослые и зрелые, стоит только пойти по пути манипулирования дыркой от бублика — повторения чужих мыслей, чужих слов и чужих поступков — и вскоре душа пустеет, становится ленивой и какой — то трухлявой: лишь из телевизора узнавать, что ты думаешь; ты думаешь… но это не так…; думать — это тяжело, поэтому и рассуждаешь…

Наша душа, наше сознание, все наши чувства, краски мысли берутся у других, органически чужеродны нашей сущности, нашему характеру. Мы завоеваны другими. Покоренный, данник чужой силы, раб прихотей иных, пленник завоевателей других. Нас нет как силы, создающей собственные овины и табуны молниевидных коней — радости и счастья: «Пил, ел, скучал, толстел, хирел…// Среди плаксивых баб и лекарей» — Лермонтов.

Этот принцип нарастания эмоциональной значимости и возвышенности жизни отразил поэт, душу которого разбудил пистолетный выстрел, убивший Пушкина:

«Я тайный замысел ласкал,

Терпел, томился и страдал.

Он был похож на ветер ясный…» М. Лермонтов.

Понимал это и чувствовал тлеющий, тусклый огонь жизни поэт гомеровского ощущения Ф. Тютчев, написавший такие горькие бесстрашные слова:

«На самого себя покинут он —

Упразднен ум, и мысль осиротела —

В душе своей, как в бездне, погружен,

И нет извне опоры, ни предела».

С пронзительной весенней свежестью о жажде жизни, об этой самой сильной страсти, поведал поэт импрессионистического своеволия А. Фет:

«Не жизни жаль с томительным дыханьем.

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданием,

И в ночь идет, и плачет, уходя».

В. Маяковский чувствовал это, понимал и говорил: «Не беда, если моя новая вещь хуже старой. Беда, если она на нее похоже».

И чтобы мы, по образному сравнению поэта Анненского, не обрыдались ледяными слезами и не стали овдовевшей лазурью, должны допускать только один сценарий своей судьбы — лишь в собственному саду цветут все права красоты и счастья; лишь за высоким ревнивым забором — яркие слезы радости, ярче горит огонь удовольствия. Об этом и пишет Бернадский — это смелая чувственная архитектоника в динамичных, живых и ярких образов:

Довелось нам блуждать в лихолетье

Среди смуты и неразберихи…

Нам еще далеко до привала.

Ясен путь. И сомнений нет, —

Все вернется.

И в нас не пропала

Искра Божья-

Отечества свет.

Философия общего дела, философия могущества России и счастливого гражданина есть русский проект, создаваемый лидерами страны совместно с народом, который «Не уступив земли ни на мизинец, // В крови страну не бросил и в бреду» (Бернадский).

Проект, который способен преодолеть усталость и неверие и повести Россию в будущее. Девиз русского императора Петра I: «Небывалое — бывает» и русской императрицы Екатерины II: «Победителя судить не должно» унаследованы лидером современной Россией в качестве мощной державной силы, отвергающей слова «не могу» и «нельзя»: «И с иконы глядела // Русь, и верила в нас…//Терпелив и упорен // Был русский мужик» — Ю. Бернадский.

Государство и народ страны. Вместе выживаем, поодиночке погибаем — вот в чем призвание и назначение лидеров страны. Они побеждают сами и довольствуются достижениями других. Их победа — это и общая победа. А когда дело закончено и принесло свои плод, лидеры страны корректно уходят со сцены, говоря:

«Делай работу добросовестно, гражданин России.

Служи своей мечте и служи людям.

Победа — это все. Без победы нет будущего России

Без победы нет целого мира под названием Россия

Без победы нет успешного гражданина и успешной России

Если ты побеждал и побеждали с тобой другие, этого уже достаточно.

Достаточно для смысла жизни и счастья жизни

И когда придет время, будь готов действовать и вести других».

Сильно, страстно и громко звучит патриотическая нотка у подлинно любящего Родину Ю. Бернадского:

Хоть водолазом Родине служить,

Но знать, что не пропащие мы люди.

И вовсе не по дурости мы любим

Россию, без котрой нам не жить…

Чтоб дом родной не стал собачьей будкой,

Поверь в себя… и в нас поверь, Страна.

Потому что у сильной судьбы, у России, всегда расчет на Цель и Действия. Всегда расчет на Ум, Силу и Волю. Сделай это своим жизненным правилом, гражданин России, и тогда невыполнимых задач не будет. И будешь ты тогда гордиться Родиной, ее историей, ее выбором, ее созиданием: « Я предчувствую, что россияне когда-нибудь… пристыдят самые просвещенные народы успехами в науках, неутомимостью в трудах и величеством твердой и громкой славы» -Петр I:

Мне стыдно битый час сидеть без дела праздно

И клянчить разных благ у Бога и родни.

О многом не прошу — избави от соблазна,

Семью и отчий дом спаси и сохрани. — Ю. Бернадский.

А пока, гражданин России, для напоминания повес в своем кабинете высказывание: «В этом доме нет места пессимизму, и нас не интересует возможность поражения. Ее не существует». И помни о неотразимой силе суждения Ивана Ильина, русского философа: «Счастье приходит само. Не жди его. Ищи чего-нибудь верного, великого, за что стоило бы жить, бороться и умереть. Посвяти этому делу с любовью, служи ему верно и самозабвенно»:

Одна, но чуткая душа

Меня ведет, судьбу верша.

И сердце верное

одно стучит в груди.

Пусть даже рвусь куда -то вдаль,

Одна — о Родине печаль…

И путь к прозрению —

Единый впереди. — Ю. Бернадский.

Вот такие мысли, идеи, концепции овладели автором, когда он вылил на свою голову полный ковш, наполненный «живой водой» — мощным национальным духом поэзии Бернадского, где Совесть и Родина равноценные элементы, органические половинки душевного настроя моего современника, который «…родился в России, // И, видать, неспроста» — Ю. Бернадский.

Глава «Любви не меркнет свет один»

Читать лирику Бернадского о любви, это все равно, что носиться в древних «волнах седых», пропитанных мягкими и тонкими эмоциями Анакреонта, «пьяным от жаркой страсти… и без ума, и в разуме», ожидая чуда Пигмалионовой пылкости или воли «под царем восточным, православным», как будто воду родниковую пить после сильной жажды или смотреть в звездное небо: чем дольше смотришь, тем больше видишь звезд и чувствовать «…как лава древней крови //По Вашим жилам разлилась» — М. Цветаева:

Но снова я вопросом вечным маюсь:

Что заставляет Душу вновь и вновь

На землю возвращаться, воплощаясь

В людях несовершенных?…

Лишь Любовь. — Ю. Бернадский.

Концентратор чувствительности в переживаниях, настроениях, с полнотой личных потерь и приобретений, воспевающий любовь по -пушкински, как аполлонийскую радость, органический замес которой — эмоциональное начало и задушевность; как притяжение магическим «венком навкратидским»: о нем говорят, но мало кто его видел:

Лишь души, любили которых,

Лишь те, что способны любить,…

Услышат неслышимый шорох,

Увидят незримую связь… Ю. Бернадский.

Мудрый сказал:

«Самое лучше лекарство для человека это любовь и забота».

Кто — то переспросил:

А если не поможет?».

Мудрец ответил:

«Увеличьте дозу»… — много мятежных вопросов так в жизни решается только благодаря содержащейся в ней любви, романтически в древности называемой каприз…

Совершенно необязательно делать великие вещи, можно делать и маленькие, но с большой любовью. Когда ты что — то делаешь для других, не ожидая благодарностей, кто — то на небесах записывает это в Книгу Жизни и посылает счастье, о котором ты даже и не мечтал… И то и другое равно и ценно по отношению к поэзии Ю. Бернадского: « Соединив разрозенные звенья, // Пойму, что мир неплох…»

Его лирика, как песчинка у воды, полностью омыта свежестью и блестит ахматовским сентиментом: «Настоящую нежность не спутаешь». Мысль рождается, как прилив сказочной волны Цветаевой: «Мне нравится, что Вы больны не мною». Звучит по силе воздействия камертоном, настраивающий в общем чувствительном хоре основной тон- бессмертие, освещенное признанием Лермонтова: -«…удивлённый свет Благословит… С моим названьем станут повторять Твоё», — и утверждением Гете: «Кто перестал любить и делать ошибки, тот может похоронить себя заживо».

Поэт, приобщающий нас к внутреннему освобождению, со своим чувственным восприятием мира, не приемлющим любые формы несвободы, искусственного гетто: « Кто не знает, что такое мир, не знает, где он сам…» — М. Аврелий:

Я — Земля. Ты — вода.

И по Млечному рву

Сплетены наши корни и узы» — Ю. Бернадский.

Любовь и Женщина сопутствуют авторской жизни как истина, не имеющая даты рождения. И это не произвол субъективной воли поэта, а заданный жизнью смысл, один из самых «умиротворяющих» факторов для творческого самочувствия Бернадского: ясные предчувствия обгоняют жизненный опыт, находят адекватные словесные выражения, говорящие о чувствительности самой темы поэтического призвания: «В день Татьянин взойдет,// полыхая, светило… Пусть приснится на счастье созвездие Пса //Деревенской наивной девчонке» — Ю. Бернадский.

Женщина для Бернадского загадка: краска и мольберт; лесть и батога; заклинатель и кобра; мир и война: «Чудилась, что ты тетрадка, // Не заполненная мною». Она появляется «… как чудо, внезапно.// Как колдовская сила»…И смех твой чистый, как глоток воды..// И распустишься робко сережкой ольхи».

Всепоглощающий жар перевоплощений и испытаний, эссенция естества, сопоставимого с пушкинским чудным мгновением, когда женщина явилась « как мимолетное виденье, как гений чистой красоты“, или когда ты строчка за строчкой переживаешь с Блоком его мечты о Прекрасной Даме: „И вспомнил я тебя пред аналоем,// И звал тебя, как молодость свою…“ или испытываешь неколебимое постоянство М. Цветаевой: „Быть нежной, бешеной и шумной…», а то спускаешься в чистилище вместе с Симоновым:

В рай, наверно, таких отчаянных

Мало кто приведёт с собой,

Будут праведники нечаянно

Там подглядывать за тобой.

Необъяснимая вещь — душа. Морфологически относимая к женскому роду, у грека Гесиода — чувствительная бабочка, возложенная Минервой на головуПандоры, в античной мифологии — Психея, тоскующая о Амуре… Никто не видел и не знает, что это такое, душа но все знают, как радуется и волнуется Женщина..

Для Ю. Бернадского Женщина — поэтическую звезда, в которой есть некая тайна, необъяснимость, притягивающая и завораживающая — как южная ночь до восхода луны; горячая и крепкая, как объятия; горькая, как разлука: «И, вся полна глубокой муки, //Ты прокляла, ломая руки, //Тебя опутавший порок» — Н. Некрасов:

Весна. Все определено…

Лишь ты грустна и непонятна:

То шепчешь о любви невнятно,

То смотришь холодно в окно. — Ю. Бернадский

И он добавляет в Женщину свои колдовские чары — – запах мечты, глоток любви, порцию счастья, и будто солнце среди звезд неожиданно блеснуло, — Женщина открывает читателю (зрителю) свои волшебные стороны, трогательно описанные Лермонтовым: «Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, //Про любовь мне сладкий голос пел». Солнечная палитра идеалов и миражей, утонченных чувств и мечтательной неги, разлитая поэтом Бернадским в стихах, придает Женщине несказанную привлекательность, которую воспевал другой русский поэт: «Все полно мира и отрады // Вокруг тебя и над тобой» (Лермонтов):

Дана как лебединая песня..

Эта Вечность… И Женщина эта…

Ты появлялась, как чудо,

внезапно.

Как колдовская сила. — Ю. Бернадский

Она становятся для него сладким и дерзким, как поцелуй украдкой; вдохновенным и изысканным — как высокая поэзия; обволакивающая негой — как восточная музыка; красивой и нежной — как цвет черемухи по весне; яркой — как цвет вишневых садов, овеянных первой оттепелью; романтичной и волшебной — как прогулка по местам детства; мечтательной — как ранняя юность; томительной — как предчувствие перед вхождением в рай и… неопределенным, ускользающим послевкусием — как неразгаданный намек: «Взлетаешь ввысь от взгляда неземного// Завидуешь своим глазам — они // Не видели пока еще такого! //Ее душа- как яркие огни!»:

Из неведомых сказок

волшебным узором

Разукрасит окошко

крещенский мороз…

Я твоим околдован

бесхитростным взором,

Где ответ на не заданный

вижу ответ. — Ю. Бернадский.

Мир Психеи, сердечных женских переживаний лирой Бернадского предстает перед нами полетом яркой бабочки, вобравшей в свой окрас все цвета и оттенки намеков, аллюзий, аллегорий, сравнений, эмоциональной спонтанности, нервичности, переломов настроений, оттиснутое поэтессой в другом столетии, но так ярко и самозабвенно, что светло и поныне: «Я думаю об утре Вашей славы,//Об утре Ваших дней, // Когда очнулись демоном от сна Вы //И богом для людей» — М. Цветаева.

Полет как самоотречение от жалкого тривиального «суета сует» — «Зари слепой и бесполезной» (в понимании М. Волошина), — алмазных пыток безликой повседневности, и как попытка поймать неуловимое и ускользаемое, любовь, ту «пленительную тайну… страстный бред» (В. Брюсов), оплодотворяющее смысл нашего существования. Подходят слова А. Франса: «Даже вечность мы рисуем каждый по-своему, в своем вкусе. У абстрактного, как и конкретного, есть свои краски»:

И легкое твое прикосновенье

Способно даже камень оживить…

Как спирт,

аорту обжигая,

пью до дна. — Ю. Бернадский.

В партитуре гармонии ласкающей, под страстным чувственным сводом привольно разместились Аполлон с лирой сладкозвучной, Амур, «…заимствующий стрелы у глаз прекрасной», Купидон, льющий воду на пылающее сердце, которое «Ему никогда его не потушить», — все ущелины сердца поэта купированы «каплями масла с лампадки Психеи» — немой, тайной, но не слепой Вожделенной Любви, той, которая всегда стоит на пороге нашей души и ждет, чтобы ее впустили, как сказку среди зимы, и которую никакими притворствами не скрыть, не утаить: «Скажи мне, ветка Палестины://Где ты росла, где ты цвела?//Каких холмов, какой долины Ты украшением была?» — Лермонтов:

Она с рождения -в крови.

И даже солнце без любви

Про нас забыло бы или дотла сожгло» — Ю. Бернадский.

Кажется, после любовной лирики Бернадского еще больше и дольше хочется ликовать, страдать, тосковать в разлуке, ревновать. Быть верным часовым у святыни — у Женщины. Так поэт всемогуще, по -царски, и как простой смертный, доступно передает выразительным художественным словом свое состояние любви, обжигающей нутро искрами смятений Гефеста, прознавшего о страсти между Афродитой и Аресом, что мужчина однажды произнесет:

«Аве Мария! Святое провиденье! Ты мой изумруд! Чистый прохладный водопад! Чудесная, райская и прекрасная. Изумительная, сказочная. Нежная и волнующая. Ты владеешь вечной юностью моей! В твоих глазах растаяла вся моя грусть. Ты улыбаешься. Ты рядом со мной. Душевное наслаждение! Видя тебя, возбуждающую, душа просто улетает на небеса. Вырастают крылья для полета в рай, души соприкоснулись, и сердца нежностью наполняются, освещаемые символом любви: «У двух любящих одно сердце, // Они вместе живут и оба вместе умирают» (из древнего песенника):

Мир без любви — безмолвней льдин.

Любви не меркнет свет один.

Тот, от которого

и под землей светло. -Ю. Бернадский.

Слова — проникновение! В них «Душа одна — любовь одна» (З. Гиппиус). Нежная вязь! Эоловы арфы — звучащие лишь тогда, когда по их струнам ударяет буря: « И вновь мечтала я о той далекой воле, // О той далекой стране, где я была с тобой» (А. Ахматова).

Чарующее тремоло, звуки как мелодии, которые могут тронуть звезды: «Преклоняю я колена, Артемида, пред тобой». Душевная наполняемость, развитие и продолжение магии Цветаевой: «О любовь! Спасает мир — она!// В ней одной спасенье и защита».

Все так удивительно красиво и прелестно. Словно попадаешь в какой-то сказочный мир, когда всем счастьем пропитана каждая клетка твоего существа, тебя поднимает могучая сила и уносит твой покой в «грот Венеры», лучше которого нет ничего в этом МИРЕ: « Любви призванье — быть оплотом.// И как ее не нареки, -// Она — и крылья для полета,// Она — и русло для реки…». — Ю. Бернадский.

В душе производится глубокий приворот, в ней светится огонек сказочной жар — птицы, «Прозрачный сумрак, луч лампады,// Кивот и крест, символ святой…» (Лермонтов), будоражит шорох и шепот, несущийся в ветерке, услаждает свет тихой луны, глубокое безмолвие ночи, в которой Орфей, «…для нежной Эвридики в Тартар мрачный нисходит» (Н. Кармазин)) …и тень анакреонтовой «скалы Левкадской».

И мнится, что поэтическая лирика Бернадского вытекает из «Илиады», где «…и любовь и желания, шепот любви, изъясненья, //Льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных», из невинного удовольствия, испытанного однажды Лермонтовым: «Есть сила благодатная//В созвучье слов живых,// И дышит непонятная,// Святая прелесть в них.// С души как бремя скатится,// Сомненье далеко — // И верится, и плачется,// И так легко, легко…».

Стихи словно снежный ноктюрн — невозможно оторвать взгляд от этого чуда, изящно закольцованного у Пушкина в милую земную «глупость несчастную»: «Я вас люблю,..// И в этой глупости несчастной //У ваших ног я признаюсь!»

И засыпает луна нежной ленью… И тают слова, как деревья в снегу, и замирают в снежной пыли! И звучит совершенная музыка, которая меняет ритм сердца, питая его волошинской «влагой звездной», соком чувственного наслаждения, всей этой музыки любви, так чарующе переданной Н. Огаревым: «В вечернем сумраке долина // Синела тихо за ручьем. // И запах розы и жасмина // Благоухал в саду твоем…// Я близ тебя стоял смущенный, // Томимый трепетом любви. // Уста от полноты дыханья // Остались немы и робки».

Честно, другого и не ощутишь, как только звук нот, которые дают струнам человеческой души завораживающий аккорд, и возникает видение, будто: «Нежный мальчик вдруг с улыбкой детской // Заглянул тебе, грустя, в лицо…» (М. Цветаева):

Ты — река, что весной,

берега размыкая,

С половодьем уносит

приметы зимы. — Ю. Бернадский.

Стихи написаны с душой, а главное, со смыслом, где каждое движение твоей души абсолютно точно совпадает по частоте дрожания с необычным солнечно-волшебным текстом. Гармония. «Истинная красота… голубо-небесный взор… везде видна простота с добродетелью» (Муравьев). Закроешь глаза и витаешь над думами. Душевное удовольствие, удлиняющее жизнь! Феерия эмоций! Потому, что от души, искренне и честно: «Я двадцатиструнною лирой владею; //Ты же владеешь цветущею юностью, дева! (Анакреонт).

Душа женщины — мир психический. Неизреченное, неведомое, неосязаемое. Писал грек Гесиод:

«Первую женщину сотворил божественный ремесленник Олимпа Вулкан. Назвали ее Пандора (греч. «всем одаренная») — и была она творением олимпийских богов.

Хромоногий Вулкан создал из земли образ женского целомудрия. Голубоглазая Минерва (Божественная мудрость) украсила ее, одела в белую тунику и оживила ее, положив на голову бабочку — символ души в античности.

Вулкан выковал для Пандоры золотую корону. Все боги Олимпа, увидев творение Бога огня, не могли отвести от Пандоры восхищенных взглядов. От Пандоры и пошла «…утонченная раса женщин»:

Ты, женщина — начало всех начал…

Лишь души, любили которых,

Лишь те, что способны любить,

Услышать неслышимый шорох,

Увидеть незримую связь… — Ю. Бернадский

Бернадский пишет о Женщине, внутренний мир которой есть лирический трепет души, обжигающий выплеск чувственной лавы, еще в древности будоражащий мужчин — «Кто ты — ангел или блудница?» Как будто из мира эфирного, в котором неторопливо живет утомленная луна, он явным аналогом критского мифа о поясе Афродите спускает с небес на элегической нитке все драгоценные слитки- ласки, страсти, соблазны, обольщения. Как Грибоедов, «дерзнул говорить в пользу людей…» о любви — светлой двери в далекий манящий рай:

В мире иллюзий, где время не ждет,

Кажется, только любовь и реальна…

Нас от любви не дано отлучить-

В каждом она глубоко корениться… — Ю. Бернадский.

Ее образ наполняется у Бернадского сравнительными блестящими оттенками, прямой схожести с самим Апулеем: «…с неба сошедшая, морем рожденная, волнами воспитанная, пусть, говорю, будет самой Венерой, хором, грацией сопровождаемой, толпой купидонов сопутствуемой, поясом своим опоясанной, киннамоном благоухающей, бальзам источающей..».

Он дерзает говорить о Женщине — «клубке страстей» — в равной степени, восшедшей ли на трон царицы амазонок, посетившей А. Македонского в Персеполисе, или на трон Жозефины де Богарне, императрицы и жены Наполеона; о Таис Афинской, возлюбленной А. Македонского, или о Фрине — натурщице скульптора Праксителя, позировавшей для статуи Афродиты, Элефантиде — авторе руководств эротического свойства, или о Ксантиппе, неизменной спутницы Сократа:

И над собою чиня самосуд,

Руку и сердце швыряя под ноги,

Головы гордо на плаху несут

К ней императоры, черти и боги. — Ю. Бернадский.

Он одевает Женщину «в сути власяницы» — делая схожей с богинями на полотнах Рафаэля и Боттичелли наделяет чертами морской раковины — «Камеи», служащей символом римских императриц, то вдруг предстанет она в его стихах нагой, оставив свою одежду на дальнем мысе Горн, или одалиской — прислужницей в гареме, наложницей:

Ты, женщина — начало всех начал…

Духовной близостью сильна…

И воскрешает и прощает

По сердцу, а не по уму… -Ю. Бернадский.

От этой ворожбы, многообразия и яркости женских образов, навеянных ладной лирикой Бернадского, непрестанно плывущих и меняющихся, подобно ранним туманам и облакам или пушкинской «звездочке одной… в лазури ясной», возникает комфорт в душе и чувство тепла, возможность отвлечься от бытовых забот; успокаивает, наводит на воспоминания о прошлом: первой любви, чувственном изгибе женского тела, вожделенных губах: «Но память верно сохранила // И образ тихой красоты, // И сад, и вечер, и свиданье, // И негу смутную в крови, // И сердца жар и замиранье…» (Н. Огарев).

Да, всё так кристально и волшебно притягательно, чувственный экстаз, чувственный дурман, что обо всех невзгодах забываешь, — «Ах, обмануть меня нетрудно…// Я сам обманываться рад!» (А. С. Пушкин) — и наполняешь каждую клеточку сознания благостью присутствия в этом мире:

Часто любовь — как мираж на заре.

Меркнет любой перед ней эпитет.

Кто ослепнен этим светом, прозрев,

Всюду ее отраженье видит. — Ю. Бернадский.

О том, что Женщина Бернадского — стихия полифоничная, -«Ты кто, сирена или золотая рыбка…», — подтверждение в древней персидской притче:

«Однажды к Богу явился мужчина и попросил сотворить женщину. Бог взял немного лучей солнца, задумчивую грусть Луны, ласковый взгляд серны, трепет лани, кротость голубки, красоту лебедя, легкость воздуха.

А во избежание излишества добавил непостоянство ветра, дождливость облаков, слепящий блеск молнии и шум океанической волны.

Все смешал. И сотворил прекрасную женщину. Вдохнул в нее жизнь, и отдал мужчине со словами: «Бери. Наслаждайся и страдай!»

Бернадский, как древний колдун, волнующий, чарующий — действительно околдовывает жемчужными изгибами строк о Любви и Женщине, завораживает, исцеляет, успокаивает. Такое трогательное и нежное состояние души, будто в ней — цветение черемухи: «Очарованье, тайна всех твоих движений.// Невинный жест, руки волнующий изгиб» — Ю. Бернадский. О таком эпикурейском мире без бренной суеты некогда было описано в связи с божественно — мистическим откровением: «Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,//И звезда с звездою говорит.//В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом». — М. Лермонтов.

Любовная лирика Бернадского накрывают нас ласковым облаком и уносят далеко-далеко, туда, где «Тонкий профиль задумчиво-четкий», (Цветаева), где запредельной любви последний глоток про