Село Бессоновка в моей памяти
Родился я в селе Бессоновка Пензенской области в 1919 году. Дня рождения долго не знал. Мать говорила, что Ильин день. Он бывает 2 августа
Помню, малышом играл в «шаруль» — это был деревенский хоккей. Игра проходила так: играющие стоят одной ногой в «селе» (ямке), кто вадит, тот должен дубинкой подогнать «шаруль» и стараться попасть им в ногу, которая стоит в «селе». Стоящие в «селе» отбивают. Помню, что я больше всех вадил, плакал, но играл. Я думал, что виноват не я как игрок, а плохая дубинка.
Мужики зимой уходили в лес запасать дрова. Работали всю неделю, в субботу приходили домой париться в бане. Я попросил у отца, чтобы он мне вырубил хорошую дубинку. Он обещал, и я всю неделю ждал, когда дроворубы придут. Подходит суббота, дед говорит: «Пойдем отца встречать». Вышли, стоим у мазанки. Из переулка показались дроворубы, смотрю, отец несет на плече палку. Я говорю:
— Она плохая!
— Я тебе ее обтешу.
Дед говорит отцу:
— Максим, говорят, что Ленин умер — Я поднимаю мордашку вверх и спрашиваю деда:
— А кто такой Ленин?
Он мне говорит:
— Царь.
Вот это я запомнил, мне шел пятый год.
Бессоновка — очень большое село. От центра Пензы до центра Бессоновки 12 километров. В селе было три церкви, три школы, четвертую построили в 1930 году. В 1936 году построили кирпичную школу 10-летку, в которой я учился один год (1936 –1937)
В Бессоновке бывал Емельян Пугачев. На северной окраине была улица, которая называлась Берег. На этой улице проживало с десяток мелкопоместных помещиков, от трех до двенадцати душ крепостных. Они нещадно эксплуатировали своих крепостных. Когда появился Пугачев, крепостные пожаловались ему, что помещики их сильно обижают. Он приказал собрать помещиков у церкви и всех повесить. После сыновья повешенных отлили чугунную плиту, сделали постамент и эту плиту на него положили. Я видел эту плиту. На ней было написано, что на этом месте злодеем Емелькой Пугачевым были казнены дворяне (перечислены фамилии, имена, отчества). Плита эта долежала до 1932 года. В этом году начали принимать металлолом по 2 копейки за килограмм. Чугунную плиту разбили, на салазках отвезли и сдали.
Главная церковь в Бессоновке пятиглавая, очень красивая (За войну я много прошел, отступая и наступая, видел много городов и сел, но такой красивой церкви не видел). Вокруг церкви была красивая металлическая ограда. На каменных столбах были красивые шары. Половина территории церковной ограды было отведено под кладбище, где были похоронены помещики и попы.
Приходилось мне бывать на звоннице и звонить в большой колокол. Бывало, выпросишь у матери пару яичек (или просто украдешь), отдашь их Митеньке — звонарю, и он за это берет тебя на колокольню.
Село большое, похороны были часто. (По топографической карте съемки 1919 года в Бессоновке было 2100 дворов.) Похороны проводились торжественно, хоронили с попами. С колокольни было видно все село. Та часть села, которая скрывалась главным куполом, звонарь ходил по крыше и смотрел. С колокольни хорошо видно, как из ворот выносят гроб с покойником. Я начинаю бить в главный колокол (весил он 120 пудов, звук был слышен на 15 километров). Звонарь подыгрывает маленькими колоколами руками и ногой. Звоним, пока пронесут метров 200, потом просто смотрим. Как до церкви остается метров 200, опять звоним, пока не занесут в церковь. Выносят из церкви, опять звон, пока не перенесут за мост через реку Шелдоис. Когда подносят к кладбищу, начинаем звонить за 200 метров, и заканчиваем, когда закопают.
В Бессоновке рождалось очень много детей. Слова «аборт» никто не знал. Но много детей умирало еще в грудном возрасте. Частенько приходилось видеть похороны младенцев. Маленький гробик с плоской крышкой отец несет на полотенце. Иногда идут вместе с матерью. Сдают гробик кладбищенскому сторожу, дают ему немного денег, он гробик закрывает в часовню. Хоронят взрослого, сторож подносит пару детских гробиков и просит положить их в ноги покойному. Никто не отказывал.
В 1929 году с церкви сняли колокола. В 1930 году закрыли церковь и вскоре начали переделывать ее под клуб. Против церкви был большой красиво отделанный, двухэтажный барский дом. В советское время это была школа — семилетка. В 70-е годы здание школы сломали — пришла в ветхость.
В селе через реку Суру каждую весну делали два деревянных моста и один пешеходный мост, по которому переходили пастухи. Река Сура — приток Волги. В Суру заходила стерлядь метать икру. Так называлась сурская мерная.
В 1930 году в Бессоновке было организовано 6 колхозов и машинотракторная станция (МТС).
Помню времена НЭПа. На каждой улице была одна, а то и две лавочки. В них торговали всем, начиная от сладостей и кончая керосином, сбруей, дегтем для смазки колес. На Суре было три крахмальных завода, в северной части села — сушильный завод. Сушили картошку и лук, отправляли в северные районы страны. В Бессоновке выведен особый сорт лука «Бессоновский», который даже экспортировали за границу. Лук грузили в вагоны, в каждом товарном вагоне ехал проводник, он отапливал вагон, чтобы не заморозить лук. Доезжали до Владивостока, лук перегружали на пароходы и везли в Японию.
На закрытом кладбище у Рамзайки и на новом кладбище были большие часовни. В часовне на старом кладбище хранились вытесанные из бревен 12 апостолов, которые носили мужики на поле на молебен, прося у бога дождя. Апостолы были тяжелые, каждый несли 4 человека на слегах (смех и грех). Была ужасная неграмотность. Великая заслуга коммунистов в том, что они учили людей. Народ на глазах менялся и уже не таскал 12 апостолов в поле.
В церквах попы вели строгий учет рождения детей мужского пола. Это делалось для того, чтобы учитывать мобилизационные возможности государства.
Раньше не было сторожей в сельсовете. Эту роль поочередно выполняли комсомольцы. Помню такой случай, один из комсомольцев, которому надо было дежурить в сельсовете, увидев меня, пригласил ночь побыть с ним, я дома отпросился, мне разрешили. Что я узнал! Когда закрывали церковь, всю документацию вместе со шкафами перевезли в сельсовет. Шкафы даже не были закрыты. Я начал копаться в книгах. Нашел книгу за 1919 год, начал листать. Нашел свою запись, что я родился 10 августа. Некоторых товарищей одногодков нашёл, записал и сказал, в каком месяце и какого числа они родились.
Помню, молодежь (ребята) вечерами ходили по улицам и пели похабные песни. Если завел невесту на чужой улице, угощай ребят, а то не придешь. В праздники молодежь встречалась на валу (участок железной дороги от разъезда до церкви примерно с километр). Там знакомились, порой из-за девок дрались.
Учиться начал в 1928 году. Первым учителем у меня был Константин Павлович Рождественский. В 1933 году голодовали по вине отца (не пошел в колхоз), учиться бросил. В 1934 году пошел снова в 5 класс.
Отец мой Каплин Максим Петрович, был участником Первой Империалистической войны. Я часто лёжа с ним на печи, просил его рассказать про войну, часто он отказывался, говорил, что спать хочет. Я был надоедлив, и, в конце концов, отец разговорился. И вот что он мне поведал.
Мне шел двадцатый год (родился он в 1894 году). Ребята — женихи, хочется одеться, обуться, а не на что. И вот они узнали, что на озеро Эльтон приглашаются рабочие на погрузку соли в вагоны. Собралась артель молодежи, человек 20, поехали на Эльтон. Недели две поработали. Нагрузить вагон соли стоило 1 рубль, а хромовые сапоги в то время — 16 рублей. Отец за рабочий день набрасывал два вагона. Прошло около двух недель. Их всех вызывают в контору, дают полный расчет и срочно отправляют домой.
Когда отец после смерти матери переехал жить ко мне в Саратов, на зимней рыбалке в районе железнодорожного моста, он показал, как их перевозили через Волгу, когда ехали на Эльтон и обратно.
Началась первая империалистическая война. Когда приехали в Бессоновку, воинский начальник направляет их в Пензу. Начинается срочная подготовка новобранцев. Учили ходить строем и стрелять. За всю учебу он израсходовал патронов десять. Учили недолго. Потом посадка в вагоны, и эшелон пошел на фронт. На каждой большой станции ходили по вагонам и спрашивали, кто грамотный. Если находились один, два человека, их немедленно ссаживали. Им завидовали, будут сидеть и писать, а ты иди, воюй. Везли: Пенза, Ртищево, Балашов, Купянск, Харьков, не помню, какие дальше станции были, но привезли на Румынский фронт — самый тихий фронт в войну. Отец был вторым номером у пулемета «Максим», первым номером был Нижегородский. Он был грамотный, научил отца читать, писать, считать мужики и без науки умели. А писал отец, как писали сельские писари, с закорючками.
За всю войну отец был раз ранен шрапнельной пулей в руку у локтя. Десять дней лежал в околотке.
