Владимир Михайлович Жариков

Красинский сад

Книга первая

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Владимир Михайлович Жариков, 2018

Расцвет НЭПа в казачьей станице Морозовской. Молодой кулацкий батрак Мишка идет на работу к нэпману. Он заводит новых друзей и влюбляется в девушку Фросю. Отец вопреки воле дочери отдает ее замуж за сына начальника железнодорожной станции. Большевики приступают к «сворачиванию НЭПа», и Мишка уходит в г. Шахты, переживающий период индустриализации. Вливается в коллектив, становится передовиком, встречает девушку необычайной красоты Марфушу.

18+

ISBN 978-5-4493-0921-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Красинский сад

От автора

История страны, хранящаяся в памяти очевидцев, всегда отличается от сухой официальной хронологии своей оригинальностью. Роман-трилогия «Красинский сад» написан по рассказам моего отца, прожившего трудную жизнь батрака, шахтера, инвалида-пенсионера, политического заключенного. Пережить все невзгоды ему помогло чувство юмора, с которым он шел по жизни.

Так он видел исторические события, происходившие в СССР: сворачивание НЭПа начало индустриализации Донбасса, Великую отечественную войну, восстановление шахт и хрущевские реформы. В рассказах отца «оживала» история моего родного города Шахты, который стал центром индустриализации в 30-е годы. Красинский сад — это не только парк культуры и отдыха, это символ эпохи шахтерского благополучия, где рабочие могли отдохнуть, прогуливаясь по аллеям, сходить на вечерний сеанс в кино и потанцевать под духовой оркестр.

***

Рано утром у ворот скотного двора колбасного завода, так называли цех местные казаки, стояла очередь. Сюда гнали скотину на убой со всей округи. Мишка сегодня пригнал четырех коров и двух бычков из хутора Кузнецовского и теперь ждал, когда бойщики откроют ворота. Принимали скот только утром, и поэтому со вчерашнего вечера и всю ночь парень без остановки гнал хозяйскую животину тридцать километров. Принимаемый скот взвешивали на больших специальных весах, и приказчик тут же рассчитывался со сдатчиками. Мишка уже однажды пригонял сюда бычков и, получив за них деньги, часть их утаил от хозяина, заработав на этом десять рублей.

В станице Милютинской, которая рядом с Кузнецовским не было такого заводика, а здесь в Морозовской залетный нэпман построил на месте бывшего охотобойного пункта капиталиста Разлуки колбасный цех и вот уже несколько лет производил около десятка ее сортов, торгуя с утра до ночи в специально открытых для этого лавках по всей станице. При самом заводе был главный магазин, где можно купить сырокопченую, вареную колбасу и сосиски различных наименований. Бывало, что затоваренные лавки и магазин не позволяли принимать животных и тогда недовольные казаки возвращались восвояси. Кормить скот длительное время, за который уже заплачены деньги, нэпману невыгодно. Как не корми, все равно похудеет, скотина чувствовала, зачем ее сюда пригнали, и быстро сбрасывала вес.

За высоким забором завода слышался злобный лай псов, а по их грубому голосу можно было судить о размерах собак. Нэпман держал целую псарню для охраны двора и специфический звук давал понять, что многие собаки бегали на цепи по проволоке, натянутой вдоль забора. Но были и свободно бегающие по двору, их лай то удалялся, то вновь приближался к забору.

Наконец, ворота впускного загона отворились, и огромного роста казак в клеенчатом фартуке появился перед ожидающими сдатчиками животных. Его нечёсаная, взъерошенная шевелюра, небритые щеки и сонные глаза говорили о том, что работа бойщика давалась ему нелегко.

— Загоняйте только по очереди, — грубым голосом продекларировал бойщик, — не то закрою ворота и будете стоять еще час! Кто первый?

Первые по очереди были хохлы, которых на Дону считали пришлыми и относились к ним, как к людям второго сорта. Говорили хохлы на смешанном русско-украинском языке.

— Мы першие мабуть, — заявил высокого роста мужик, — хиба хто будэ протыв….

— Хохлы в последнюю очередь, — грозно пробасил бойщик, — казаки сначала загоняют!

— Писля рэволюцыи уси равнэсеньки, — возразил высокий мужик, — шо казакы, шо хохлы…. Так кажуть товарыши бильшовыкы!

— Вот и гони свою хурду к большевикам, — прогремел недовольно бойщик, — нам твои краснопупые не указ!

Хохлы не стали возражать, опасаясь драки, и послушно отогнали свой скот в сторону. Их было несколько человек погонщиков, но пригнали они десятка два трехгодовалых бычков. Очередь сразу резко сократилась, и вскоре Мишка уже загонял своих коров. От база к весам вел длинный прогон из жердей, отделяемый перегородками, чтобы скотина не перемешалась.

Первые загоняли своих бычков и сразу отделяли их от прогона перегородкой, так в нем получался маленький базок. После чего следующие сдатчики загоняли своих коров и так далее, пока прогон полностью не превращался в базки. После этого прием скота заканчивался, а уж из базков, так же по очереди скот гнали на взвешивание после предварительного осмотра ветеринара.

Погонщики скота ждали у весов расчета и после взвешивания приказчик, приходивший сюда с портфелем, выдавал деньги. Он смотрел за точностью взвешивания, «сбрасывал» вес на рога, копыта, шкуру и внутренности, высчитывал причитающуюся сумму. В этот раз приказчик не торопился, и собравшиеся сдатчики стояли в ожидании самого главного для них человека на этом заводе.

Собак, вольно бегающих по двору перед началом приема скота, псари загнали до следующей ночи в вольеры, а тех, что бегали по проволоке, с утра кормили костями прямо у забора. Мишка смотрел на кости для собак и удивлялся щедрости псарей, на каждом мосле было по полфунта мяса и на таких костях, кухарка его хозяина-кулака варила для работников борщ. Хохлы успевшие загнать своих бычков тоже с удивлением смотрели на псаря, бросающего кости собакам.

Огромный кобель злобно рвался с цепи, даже не обращая внимания на брошенные ему псарем кости. Он был черно-серого окраса и больше всего напоминал волка, а не собаку. Металлическая цепь, сдерживающая это чудовище казалась ненадежной, а клыки кобеля могли впечатлить любого смельчака. Собаке почему-то не понравились хохлы, стоящие рядом с Мишкой, он не прекращал попыток сорваться с цепи, и когда приказчик уже подошел к весам, цепь не выдержала. Кобель стремглав помчался к толпе, обегая прогон со скотом. Он злобно рычал, изо рта шла пена. Сдатчики, псарь, бойщик, приказчик, ветеринар и хохлы ринулись в небольшой сарайчик, стоящий поодаль от весов. Только Мишка остался там, где стоял.

Парень не только не испугался, но и пошел навстречу несущемуся на него кобелю. Спрятавшись в сарае, все дружно глядели сквозь щели двери на Мишку, невысокого роста, подтянутого паренька, не испугавшегося огромной собаки, и ждали трагического исхода. Пес резко остановился, не добежав до Мишки пару метров, продолжая злобно рычать и скалить зубы. Парень пристально смотрел кобелю в глаза и медленно подходил к нему ближе.

— Ах ты, дурак, — протяжно говорил Мишка, приближаясь к собаке, — на людей бросился. …Лежать!

Пес к удивлению людей, наблюдавших из сарая за этим геройством Мишки, заскулил и виновато стал крутиться на месте. А парень подходил к нему все ближе, и пес лег, опустив морду. Серые глаза Мишки сверлили его, не переставая, кобель беспрекословно подчинялся парню. Мишка взял собаку за обрывок цепи и повел к забору, где прикрутил к оставшейся части цепи, найденным куском проволоки.

— На место! — скомандовал парень и злобный кобель, гремя цепью о проволоку, поплелся к своей будке, стоящей недалеко у забора.

Только теперь из своего убежища стали выходить люди. Первым выскочил псарь.

— Парень! Как тебе удалось его усмирить? — с удивлением и восторгом спрашивал он, — это же Дик, помесь собаки и волчицы…. Его все боятся, он никого к себе не подпускает!

Мишка ничего не отвечал, с безразличием глядел на собачника и выходивших из сарайчика хохлов. Приказчик с благодарным выражением лица подошел к Мишке, отряхивая свой наряд — белые брюки и пиджак.

— Парень, хочешь, я поговорю с хозяином, чтобы он взял тебя на работу? — неожиданно спросил приказчик.

Мишка совсем не ожидал такого поворота событий. Он немного растерялся и испытывающе смотрел на приказчика, стараясь понять — не шутит ли тот?

— А можно, дядь? — растерянно спросил он, — я ить не умею ничего, акромя, как ухаживать за скотиной….

— Ты паря умеешь то, чего не доступно другим, — весело ответил приказчик, — пойдешь работать на псарню?

— Конечно, пойду! …Я люблю собак, — спешно заговорил Мишка, — но они меня боятся почему-то!

— Вот и хорошо, — сказал приказчик, — у нас на псарне много таких непокорных псов, которые больше волки, чем собаки. Хозяину отловили десяток хищников для охраны двора специально, но они почти все передохли, а одна волчица осталась и даже дает потомство от кобелей. Вот этот Дик ее сын…. Ты согласен работать на псарне?

— Конечно, согласен, дядь! — скороговоркой произнес Мишка, боясь, что приказчик передумает.

— Ну, вот и замечательно, паря, — молвил довольный приказчик, — сейчас я быстро рассчитаюсь за скотину и мы с тобой пройдем к хозяину.

Уже через полтора часа Мишка с приказчиком вошли в коридор хозяйского дома, находившегося на территории завода. В кармане, специально пришитом сестрой Марией изнутри брюк, у Мишки лежали деньги, полученные от приказчика. Обычно корова вытягивала по весу на тридцать, максимум пятьдесят рублей, трехгодовалый бычок — на четвертак, от силы тридцатник. Приказчик заплатил Мишке по максимуму огромную сумму — двести восемьдесят рублей. Парень мысленно прикидывал, сколько можно оставить себе и что отдать своему хозяину-кулаку.

Девять купюр по три червонца каждая и одна достоинством в десять рублей приятно ощущались в потайном кармане, но никак не удовлетворяли Мишку своим раскладом. Оставить себе десять рублей, мало, считал он, а значит, придется разменять трехчервонцевые банкноты, на которых был изображен сеятель. Если сказать хозяину-кулаку честно, что за одну буренку ему заплатили по пятьдесят рублей, а за бычка по тридцать, то кулак сам даст премию Мишке за удачную сдачу скота. А если не даст? Тогда нужно оставить себе шестьдесят рублей из расчета сорок за буренку и четвертак за бычка, а кулаку соврать. Неожиданно Мишке дошло, что это как раз две трехчервонцевых банкноты и менять ничего не надо.

Так они и вошли в нэпмановский дом, улыбающийся приказчик и Мишка, радостный от своих вычислений. Дом представлял собой кирпичные хоромы на манер купеческих домов царского времени. Он был покрыт жестью, крашеной в бурый цвет. Таких домов во всей станице не было ни у кого. Войдя из прихожей в гостиную, Мишка с интересом рассматривал мебель, которой он никогда в жизни не видел. Все говорило о больших доходах хозяина дома и его изысканном вкусе.

— Постой здесь, я сию минуту, — произнес приказчик и скрылся за дверью, ведущей в соседнюю комнату.

Вскоре он вышел оттуда с нэпманом, ухоженным мужчиной сорокалетнего возраста, в домашнем плюшевом халате и комнатных туфлях. Нэпман улыбался и с интересом рассматривал Мишку, выглядевшего на фоне этой роскоши холопом. Наконец он сел в кресло и закурил папиросу.

— Наслышан, молодой человек, — сказал нэпман, — и согласен принять тебя.

Расскажи мне, как тебе удалось усмирить этого зверя.

— Я не знаю, как это случается, — отвечал Мишка, — я просто смотрю в зрачки собаке, и она мне подчиняется!

— Но ведь это, наверное, не первый раз? — спросил нэпман, — когда ты узнал об этой своей способности?

— Это было несколько лет назад, зимой, — отвечал Мишка, — мы тогда с моей сестрой ходили на базар в Милютинскую. Поднималась пурга и начинало темнеть, когда на дороге появились волки. Сестра очень испугалась.

— Нам, конец, Мишка! — сказала она мне, — волки нас сожрут!

— Но я почему-то не чувствовал страха и смотрел в глаза самому крупному из волков, — продолжил рассказ Мишка, — а в уме вопрошал: «Кто меня жрать будет? Ты зверюга серая?». К нашему громадному удивлению волк начал взвизгивать и за ним несколько хищников как по команде, повторили это. Тогда я стал приговаривать: «пошли прочь». И волки подчинились мне, поднявшись, они убежали в степь, а мы с сестрой благополучно вернулись домой. С тех пор меня в хуторе некоторые казаки стали называть колдуном.

— Интересная история, — произнес задумчиво нэпман, — ну, ладно, поработаешь на псарне, а там посмотрю, зарекомендуешь себя, переведу в разделочное отделение, а может и в колбасники даже. Все зависит, как работать будешь. Кормежка у меня отменная, колбасы наешься вдоволь, платить буду пять рублей в неделю. Устраивает тебя такая работа?

— Да, еще бы, дядь…, — робко выдавил из себя Мишка, — спасибо…, я век не забуду Вашей доброты!

— Ну, а если согласен, то ступай домой, — сказал нэпман, — предупреди родных, собери свои пожитки и возвращайся. Меня зовут Николай Леонидович, приказчика моего — Филипп Григорьевич. Как вернешься, он тебя введет в курс дела.

…Солнце садилось, и ее краснеющий диск завис у горизонта, как степной орел, высматривая добычу в густой траве. Пыльная дорога, накатанная телегами и арбами, тянулась меж земельных казачьих паев с уже убранной пшеницей, которые совсем скоро казаки начнут пахать под озимые. От самой Морозовской до хутора, где жил Мишка обработанные поля чередовались с пастбищами, покрытыми ковылем и полынью, насыщающей воздух горьким ароматом степи. У обочин дороги местами прорастал пырей, а там где были пастбища и сенокосы — густо расстилался чабрец. В балках, заросших терновником, журчали ручьи, из которых можно было попить прохладной воды, черпая ее ладонями, сложенными в лодочку. На ровных местах густо произрастал бобовник и себерёк, которым бабы выпаривали бочки под соленья. На засушливых, выветренных местах прижилась калмыцкая малина.

Мишка любил степь, ее просторы и запахи, чарующие и неповторимые, разные и не похожие друг на друга, в каждое время года. С конца апреля и большую часть мая степь зеленая. В этот период цветут бобовник, терн и дереза — розовыми, белыми и желтыми пятнами. Расцветают огненно-красные степные пионы. Из злаков в это время разрастается мятлик луковичный. К концу весны массово цветет ковыль, превращая степь в бегущие седые волны. На этом фоне выделяются большие синие острова шалфея, белые душистые шары катранов. Во второй половине июня злаки начинают буреть, но степь еще пестра. Разнообразие вносят синие заросли шалфея, желтой люцерны, розового эспарцета, шары ранних перекати-поле. В начале июля большинство растений отцветает, и степные просторы приобретают бурую окраску. А в дождливые годы сильно буйствует ковыль тырса, и степь островками остается золотисто-зеленой. В это же время цветут поздние перекати-поле и лиловые шары кермека. В сентябре степь бурая. Это однообразие нарушается цветением степной астры и полынки.

Степь только кажется необитаемой, здесь можно спугнуть прячущихся в травах дудаков, стрепетов, журавлей, а дальние озерки и пруды облюбовали дикие гуси, утки и даже лебеди. Мишка, пригоняя скот на водопой, не раз видел этих красивых и гордых птиц, неуклюжих на суше из-за коротких ног, и грациозных на водной глади. Степные орлы и кобчики здесь повсеместно, реже тетерева и фазаны, обилие перепелов и куропаток, горлиц и вяхирей. В степи вольготно ведут себя гадюки и ужи, много ящерок и ежей, водятся суслики, хорьки и сурки. Мишке приходилось часто наблюдать за семьей диких кабанов во главе со свиноматкой, спешащих к воде в жаркие дни, но чаще вечером. В засушливые годы с выжженных солнцем калмыцких степей, гонимые голодом, прибегали небольшие стада сайгаков, которых пожилые казаки называли почему-то сагайдаками.

Мишка спешил добраться до хутора засветло. Он боялся не успеть управиться к завтрашнему утру. Нужно было отдать деньги кулаку-хозяину и заявить о своем уходе, собрать нехитрые пожитки и снова преодолеть расстояние до Морозовской, чтобы через день приступить к работе у нэпмана. Шагая по этой пыльной дороге, он мечтал о том, что он теперь будет иметь заработок, пропитание и обучение какой-нибудь нужной профессии.

Пять рублей в неделю, это двадцать в месяц, да еще и кормежка бесплатная. О такой работе можно было только мечтать. Хромовые сапоги фабрики «Скороход» стоили двадцать пять рублей пара, а костюм, пошитый на заказ — тридцать рублей. Мишка мечтал, как он купит себе и костюм и хромовые сапоги и в этой одежде явится в хутор. Настя Фирсова, девка шестнадцати лет, что нравилась Мишке, сама за ним теперь бегать будет. А сейчас Настя стыдилась Мишку, потому что батрак, хотя и дарила при встрече обнадеживающие взгляды. Он мечтал, и дорога казалась легкой и неутомительной, ведь его ждала станица Морозовская.

Парню приходилось слышать от пожилых людей, что Морозовская получила свое название только весной 1917 года, до этого она была Таубевская. Старики ее так и называют, как раньше, потому что это название дано ей было в честь наказного войскового атамана, барона и немца по национальности Таубе. А уже в 1915-м станичный сбор ходатайствовал о переименовании с русским названием. Гутарили, что казаки были не против покойного атамана Таубе, немало послужившего Отечеству и Донскому обществу. Но название Таубевская, как слово немецкое, чуждое казакам, в связи с открывшимися военными действиями с ненавистными нам немцами.

А еще говорили, что основанию станицы предшествовало строительство железнодорожной ветки до Царицына. Самой крупной на этом участке была станция Морозовская, названная по имени ближайшего хутора. Для обслуживания станции и ее ритмичной работы, построили железнодорожное депо, и целый поселок. Вплотную к нему приблизились разросшиеся хутора Басов и Любимов. Теперь это все — станица Морозовская.

Именно в железнодорожное депо Мишка приходил устраиваться на работу два года тому назад. Но его не взяли даже учеником рабочего-путейца, и он вернулся в хутор. Надежда «быть техническим человеком» и работать в депо, рухнула, потому что он никогда в жизни не видел гаечного ключа.

— Спервоначалу, ответь мне, паря, что это? — спросил мастер путейцев, показывая Мишке гаечный ключ, предназначенный для завинчивания гаек стыковых рельсовых болтов.

В ответ Мишка пожал плечами, он без притворства видел этот инструмент впервые в жизни.

— Никогда тебе паря не быть путейцем! — торжествующе отказал мастер, — это работа сложная и ответственная, сморозишь хреновину, и поезд под откос уйдет!

А где Мишка мог видеть такой инструмент? Он и паровоз-то увидел впервые на станции Морозовская, когда шел в депо. Долго смотрел на грузовой состав, проходящий мимо станции, и с испугом закрыл уши, когда паровоз загудел, предупреждая о себе.

Родился Мишка в хуторе Кузнецовском и рано остался сиротой. Отец Ефим был набожным человеком, но мать Наташа полностью компенсировала его смиренность. Она была не из робкого десятка и могла вступиться не только за себя, но и за мужа. Бывало, могла загнуть крепким словцом на обидчика, отлично ездила верхом на лошади и считалась «оторвилой» среди хуторских девок в молодости. Мишка часто удивлялся, как мать могла выйти замуж за его отца-тихоню. Ему в ту пору было уже тридцать пять, а маме Наташе на три года меньше. Такие поздние браки не редкость на Дону.

Семья была небольшой по тем меркам — у Мишки было три сестры, старшая Маруся, и две младшие — Анна и Таисия. В хозяйстве имелось две коровы с телятами, пара быков, конь и кобыла, овцы свиньи, индюки, гуси, утки и куры, коих никто не считал. По оценкам царского времени хозяйство было бедным. Земельный пай в пользовании в размере тридцати десятин был только у отца. Если бы Мишка достиг семнадцатилетнего возраста, то дали бы еще тридцать десятин и на него.

Но в 1914 году началась Первая мировая война, когда Мишке было семь лет, затем две революции в 1917–м, Гражданская война и директива Свердлова о расказачивании, которая негласно предписывала уничтожить физически всех казаков, способных оказать сопротивление Красной армии. Многие не вернулись с фронта Первой мировой, а те, кто воевал в Гражданскую вернувшись, домой были расстреляны без суда и следствия. На весь хутор осталось всего трое-четверо взрослых казаков, перешедших на сторону Советской власти еще в Гражданскую войну.

Сестра Мария была старше Мишки на десять лет и вышла замуж незадолго до Первой мировой войны за сына зажиточного казака из Милютинской, тезку Мишки. Не успел закончиться медовый месяц, как муж сестры ушел воевать с немцами. А уже осенью Марии пришла похоронка, и она стала вдовой, так и не познав радости семейной жизни. Сестра родила через полгода сына и назвала его Сергеем, как приказывал муж перед уходом на фронт.

Отец Ефим умер в 1915 году, когда Мишке было восемь лет, приглашенный из Милютинской фельдшер, сказал, что у отца было воспаление легких. Когда умерла мама, то фельдшера не удалось найти во всей округе, всех мобилизовали в военные госпиталя. После смерти родителей небогатое хозяйство стало быстро «проедаться», земельного пая лишили и Мишка пошел в батраки к зажиточному казаку Скобелеву Георгию Максимовичу, у которого работал, по сей день. К началу Гражданской войны Мишка успел закончить четыре класса церковно-приходской школы, умел писать, бегло читал и хорошо знал арифметику.

В прошлом году младшая сестра Таисия, вступив в комсомол, уехала из хутора, якобы на какие-то курсы и на иждивении Мишки осталась старшая Мария с десятилетним Сергеем и младшая Анна. Скобелев платил за работу зерном, денег никогда не давал, но теперь у Мишки была огромная сумма, которую он «выгадал» при сдаче скота. Шестьдесят рублей, это не шутка и он решил спрятать их на черный день. Парень не считал это воровством, а просто улыбнувшейся удачей, ведь он ненавидел своего хозяина-кулака, который заставлял работать с утра до ночи и без выходных дней.

Батрачить казаку считалось унизительным на Дону, но нужда заставляла Мишку, хотя он помнил, что Скобелев дружил с его отцом. Придя к нему на работу, Мишка надеялся на какое-то сочувствие и снисхождение с его стороны, но дядя Жора относился к нему, как к батракам-калмычатам. Никто не знал, откуда Скобелев привёз их. Случилось это лет пять назад, когда дядя Жора уехал в Новочеркасск, а вернулся с этими мальчишками. Так и остались они у него в хозяйстве, подрастали и работали на обогащение кулака за кормежку.

Мишка сдружился с ними, и все вместе долго могли болтать на любые темы на базу зимой, где им приходилось ухаживать за двенадцатью коровами, десятком телят, шестью рабочими быками и лошадьми, не считая овец, свиней, индюков, гусей, уток и кур. У калмычат, так их все называли, была любимое занятие убивать гадюк, которые осенью заползали в стог сена или соломы и, свернувшись в спираль, впадали в спячку. Набирая сено или солому для животных, калмычата находили их и расправлялись самыми жестокими способами.

Одну гадюку приговорят к смерти через замерзание и выложат ее на морозный ветер на крыше сарая, другую наоборот притащат аккуратно в теплое помещение, где сами спали. Отогреваясь, змея начинала оживать и тут совершался акт расправы — избиение гада хворостиной до тех пор, пока не сдохнет. Однажды, забыв за отмораживающуюся гадюку, ребята заснули, а проснувшись, один из них чуть было не наступил на ожившую тварь, подвергшись смертельной опасности.

После этого случая у батраков, появилась мечта, как отомстить кулаку-хозяину. Каждый раз, если эксплуататор детского труда обижал кого-нибудь из них, вечером на сеновале разыгрывались фантазии. Обиженный представлял себе, как он отогреет гадюку и подпустит ее к кровати дяди Жоры, тот проснется, наступит на гада и получит смертельный укус. Фантазер рассказывал вслух, как будет мучиться, и умирать Скобелев. И это было своеобразной психологической разрядкой у ребят.

…Вскоре показался хутор, его крайние хаты в сгущающихся сумерках напоминали Мишке игрушечные домики. Он прибавил шаг, решив, что перво-наперво зайдет к Скобелеву, отдаст деньги, скажет ему свою новость и попрощается с калмычатами. Через полчаса он открыл калитку во двор хозяина. Тот возился с самогонным аппаратом и матерился из-за того, что кто-то гвоздем пробил змеевик.

— Сдал скотиняку, паря? — резко спросил дядя Жора у Мишки.

— Сдал, дядь Жора, — отвечал Мишка, доставая из потайного кармана деньги и протягивая хозяину, — во, считай!

Георгий Максимович сделал бровь скобкой, что означало его сосредоточенность, взял из рук Мишки купюры и, посчитав их, уставился на парня.

— Двести двадцать рублев? — спросил он, наконец, сложив в уме цифры, — …молодец Мишаня! Я не ожидал…, думал, будет меньше….

Мишка смотрел на хозяина своими серыми глазами и ждал. Тот сосредоточенно думал, а потом протянул ему десятирублевую купюру 1923 года выпуска. Мишка слышал, что эти десятки неохотно принимают в лавках.

— На, вот… держи, — сказал, вздыхая Скобелев, — хотя это много тебе! …Ну, раз уж дружил я с твоим отцом, так и быть, …да еще и Маруся с сыном у тебя на шее….

— Спасибо дядь Жора, — благодарил Мишка, поглядывая на самогонный аппарат, — век не забуду вашу доброту!

— А не знаешь, какая сука проткнула гвоздем змеевик? — грозно посмотрел на Мишку Скобелев, вспомнив о своем занятии.

— Так ить не было меня дома, дядь Жор, — ответил Мишка, стараясь быстрее огласить свое решение.

— И то верно, — согласился Скобелев, — ты вот что, паря, отдохнешь ночью, а завтра давай приступай к ремонту сарая, где коровы стояли, а калмычата за тебя одни справятся. Надо, чтобы перед осенней пахотой окрепли быки-то…, да плуг пора ремонтировать….

— Дядя Жора, — уверенно начал Мишка, — я ухожу завтра в Морозовскую…

— На кой ляд тебе в Морозовскую? — еще не поняв, куда клонит Мишка, рассеянно произнес дядя Жора.

— На работу меня берет нэпман тамошний, — произнес Мишка, — на колбасный завод…. Сам предложил, я даже не просился….

— Ты что сдурел парень? — дошло Скобелеву, — …а как же сарай, где коровы стояли?

— Дядь Жор, ну, какой сарай? — удивился Мишка, — меня же на работу берут на колбасный!

Скобелев задумался на короткое время, зло, сверкнув глазами, смотрел Мишке в лицо.

— Да ты чего это удумал, выродок ты эдакий? — злобно произнес кулак, — кто работать за тебя должен? …Ты же разоришь меня к черту…, смотри-ка на него, пролетарий выискался. Хрен я тебя отпущу, так и знай!

— Тогда я сбегу, — рассердился Мишка, — хрен ты меня догонишь!

— Да ты знаешь, паря, как эти нэпманы людей ксплуатирують? — решил сменить тактику дядя Жора, — там нужно работать денно и нощно, да еще и штрафы платить…. Почитай, что в газетках написано!

— А ты сам-то читал, дядь Жор? — нашелся Мишка, — ты же читать не умеешь!

— А на кой мне читать? — ответил Скобелев, — люди, кто умеет, гутарят, что кспуатация все это…. рабочего люда!

— Не отговаривай меня, дядь Жор, — твердо стоял на своем Мишка, — все равно уйду к нэпману!

— …Так ты это, — пробормотал Скобелев, понимая, что Мишку ничем не остановить — пять рублев мне тогда отдай назад, жирно будет тебе….

— Разменяю и отдам, — сказал Мишка, — я же десятку не разорву пополам?

— Я сам разменяю тебе сычас, — промолвил дядя Жора и пошел в хату за деньгами.

Мишка стоял и думал, почему люди так рассуждают, как Скобелев? По его мнению, выходило так: если день и ночь работать на его хозяйстве, то это не ксплуатация. Но если день и ночь работать у нэпмана, то это ксплуатация трудового люда. Мишка не совсем понимал, что означает это слово, но догадывался — оно нехорошее, иначе бы Скобелев не стал бы употреблять его, отговаривая от работы на колбасном заводе. Дядя Жора вскоре вернулся с пятирублевой купюрой, которую тут же протянул Мишке.

— Гони червонец назад, — потребовал Скобелев, — жирно тебе будет, пять рублев вычитаю, за то, что бросаешь хозяйство мое на произвол судьбы!

Мишка отдал десять рублей Скобелеву, радуясь про себя, что шестьдесят утаил от этого жадюги. Рассчитавшись, парень направился к сараю, где жили калмычата.

***

Сегодня у Мишки был ознакомительный день. Накануне он искал квартиру, не спросив об этом у приказчика. Оказалось, что у нэпмана были в пристройке к зданию завода несколько комнат для проживания рабочих из других станиц и хуторов. Мишку разместили в одной комнате с двумя казаками, один из которых был из станицы Милютинской, а второй из хутора Беляева. Мужики были старше Мишки и работали в коптильном отделении, от чего в комнате стоял запах дыма.

До того как приступить к работе, приказчик повел его по заводу, чтобы Мишка посмотрел, что и как делается и попробовал на вкус колбасу. Таков был порядок на частном предприятии, установленный лично его владельцем. Нэпман потребовал, чтобы Мишка называл его и приказчика исключительно по имени и отчеству, что было непривычно для хуторского паренька. Филипп Григорьевич сказал, что начинать экскурсию нужно с убойного отделения, куда они и направились.

Бойня представляла собой просторное помещение с высокими потолками, посреди которого расположены два убойных станка. Это такие приспособления, в которые животное входит наполовину своей длины и просовывает голову в узкий проем в торце. Специальной закладкой голова фиксировалась так, чтобы боец при ударе попал между рог. В одном станке уже стояла буренка, а в другой заводили бычка. Здесь работали бойщики, одного из них Мишка уже видел утром, его звали Гриня. Второй бойщик был не меньше ростом и шириной плеч. Он загонял бычка в станок, зафиксировал ему голову.

Мишка смотрел в глаза животному, из которых катились крупные слезы, и ему стало жаль скотину. Животные с зафиксированными специальной планкой головами ждали смерти. Бойщики почему-то не торопились, хотя оба уже приготовили кувалды с острозаточенным концом. Из двери, ведущей в соседнее помещение, вышел казак в клеенчатом окровавленном фартуке.

— Можете бить! — крикнул он бойщикам и снова скрылся за дверью.

— Это Семка из разделки, — пояснил приказчик, — чтобы не загружать чрезмерно раздельщиков, ребята стараются вести убой так, чтобы туши не лежали долго с неободранными шкурами.

Мишка внимательно слушал приказчика и хотел уже кивнуть головой в знак согласия, вздрогнул, за спиной раздался грохот падающей туши. Он повернул голову к станку и увидел рухнувшую на пол тушу коровы. Бойщик опускал свою кувалду на пол, а второй в это время замахивался, чтобы нанести удар по лбу бычка. Он пришелся почти между рогов, и его туша тоже с гулом упала на пол. Оба бойщика вооружившись огромными ножами, перерезали сонную артерию, чтобы кровь стекала в подставленную специальную емкость.

— Эта кровь используется для изготовления некоторых сортов колбасы, — пояснил приказчик, — мы сейчас пройдем в разделочное отделение, и ты увидишь, что делается там.

— Я сам могу разделывать! — сообщил Мишка, — приходилось резать бычков….

— Молодец, парень, — похвалил его приказчик, — расскажи, как ты это делаешь!

— Я начинаю разделку со снятия шкуры, — начал Мишка, — тушу укладываю на деревянный щит, ногами кверху и подсовываю бруски под бока. Делаю продольный разрез от шеи по груди и животу до хвоста. Потом кольцевые разрезы выше копыт, затем по внутренней стороне ног. Все готово и можно начинать сдирать шкуру….

— Достаточно, — перебил его приказчик, — да тебя и учить не надо, ты хоть сейчас сможешь работать раздельщиком туш! Зачем тебе на псарню, ты же готовый раздельщик. Если что не по-нашему будешь делать, ребята подскажут….

— А можно так, дядь… э-э-э, Филипп Григорьевич? — спросил Мишка, забывая, что обращаться нужно по имени отчеству.

— А чего нельзя? — вопросом ответил приказчик, — все в моих руках! Хозяин дал согласие принять тебя, а это уж мне решать куда лучше…. Так-то!

— Выходит, мне можно уже начинать работу? — спросил Мишка.

— Сначала обойдем весь завод, — ответил приказчик, — попробуешь колбасы, а со следующего дня выйдешь вместо этого Семки!

— А он куда? — с недоумением спросил Мишка.

— Его хозяин давно выгнать хочет, пьет запоями, — пояснил приказчик, — пусть тебя это не волнует, куда он пойдет. Он местный, живет недалеко отсюда, вот и пьет поэтому. Сбегает домой на перерыв выпьет самогона и назад. Какая с него после этого работа, напарники сколь раз уж жаловались!

Мишка заметил, что Филипп Григорьевич избегает слова «казак» и, наверное, неспроста. Приказчик был грамотным человеком и, несомненно, знал об отношении власти большевиков к казачеству. По виду и манерам поведения Филипп Григорьевич был похож на казака, но старался не показывать свою принадлежность к казачеству из-за страха перед властью. Его разговор представлял собой грамотную речь и отличался от того, как гутарили на Дону, может потому, что учился где-то в городе, а возможно в самой столице. И Мишка старался беседовать с ним без казачьего диалекта. Парень много прочел книг из библиотеки церковно-приходской школы и тоже умел говорить «по-городскому», хотя ни разу не был ни в одном городе.

— Филипп Григорьевич, — осмелился спросить Мишка, когда они входили в обвалочное отделение, — а Вы казак или иногородний?

— Я-то? — с удивлением посмотрел на Мишку приказчик, — а зачем тебе?

— Гутарите Вы не по-нашему, не по-казацки, — ответил Мишка.

— Это потому, что я учился в Питере, — признался приказчик, — а здесь у меня отец с матерью, с братьями, сестрами живет неподалеку.

Они вошли в разделочное отделение, где пахло свежей кровью и мясом животных. Трое казаков разделывали туши убитых коров, среди них был Семка, который не знал еще о своем предстоящем увольнении. Он был явно под хмельком, и все время шутил, глупо смеясь со своих же острот. Два других обвальщика недовольно косились на него. Мишка смотрел на действия обвальщиков, которые обрабатывали туши от съемки шкур до обвалки и сортировки мяса.

— Если ты разделывал когда-нибудь, то тебе должна быть знакома эта работа, — сказал приказчик, — сможешь также быстро, как они разделывать?

— Такими хорошими ножами, как у них, разделывать легко, — согласился Мишка, поглядывая на ножи, — я справлюсь с такой работой.

Дальше следовало перерабатывающее отделение, где сырье перекручивали в фарш на больших ручных мясорубках. Мишка долго рассматривал это устройство, похожее на ворот колодца. Перекрученное в фарш мясо поступало в формовочное отделение. Сюда же в больших тазах привозили обработанные кишки. Здесь в фарш подмешивали различные специи и добавки, пахло черным молотым перцем и какими-то ароматами, которые Мишка никогда не нюхал.

Парень с неподдельным любопытством смотрел, как работник натягивал выделанную кишку на устройство, похожее на мясорубку, в которую закладывался фарш. После этого начинал крутить за рукоятку-ворот и эта кишка превращалась в колбасный батон или тонкую сосиску. Этот же работник перевязывал шпагатом, набиваемую кишку и продолжал крутить рукоятку. Затем эту готовую, но сырую продукцию увозили на тачках в варочное и коптильное отделение.

Приказчик, хитро поглядывая на округленные глаза Мишки, повел его дальше. В варочном отделении царил такой аромат готовой колбасы, что у Мишки сразу же потекли слюнки. Сосиски и некоторые сорта колбасы варили в молоке. Здесь были длинные печи, на плитах которых стояли огромные чаны с кипящим молоком. Здесь Мишка первый раз в жизни увидел уголь, которым топили печи. Его подвозили на тележке и чумазый кочегар, парнишка Мишкиного возраста, подбрасывал в топку этот интересный сверкающий камень.

Было жарко и раскаленный в топке уголь, казался Мишки адским пеклом, а мальчишка-кочегар чертенком, суетящимся здесь, чтобы оно не погасло, и вовремя было почищено от золы. Двое работников опускали в чан с кипящим молоком вязки колбасных батонов и сосисок на длинном шесте, держа его за концы, потом их клали на края чана и оставляли на время варки в таком положении. Через определенный интервал вязки поднимали и, удерживая их над чаном, выжидали пока колбаса и сосиски стекут. Затем грузили в емкости с дырочками, как у дуршлага и увозили в склад готовой продукции.

Приказчик подвел Мишку к работникам, держащим отваренные сосиски над чаном.

— Тряхните разок! — приказал он варщикам.

Работники, держа шест за оба конца, тряхнули его резко вверх, штук пять-шесть сосисок оторвались от связки и упали в подготовленные емкости с дырочками. Приказчик достал две сосиски и принялся жевать их, остужая струей воздуха изо рта.

— Бери, пробуй, — сказал он Мишке, — только смотри, не обожгись, они еще горячие! И запомни, трясти варку запрещено, потому что отрываются отдельные куски от общей вязки. За это предусмотрены штрафы, колбаса должна быть цельной вязкой на всю длину исходной кишки.

— А этих казаков не оштрафуют из-за меня? — наивно спросил Мишка.

— Нет, — успокоил его приказчик, — ведь штрафы выписываю я! Мне на этом заводе можно все!

Мишка достал из ёмкости две сосиски и, следуя примеру Филиппа Григорьевича, начал на них дуть. Когда остудил их, то откусил от одной кусочек и застыл в блаженстве. Такой вкуснятины он не ел никогда, он первый раз в жизни кушал такой деликатес. Ему казалось в этот миг, что вкуснее нет ничего на свете.

После этого он пробовал вареную колбасу разных сортов, прошли в коптильню, где дегустировали копченые и вкуснейшие сырокопченые сорта. Там в коптильне Мишка увидел двух казаков, живших с ним в одной комнате. Он почтительно здоровался со всеми, кто встречался им по пути, что у казаков считалось должным, особенно по отношению к людям старшего возраста.

Экскурсия по заводу окончилась, и Мишка получил клеенчатый фартук, белый чепчик, тапочки, похожие на черевики и кривой нож для работы с мясом. Все! Завтра он приступит к труду, а уже в субботу получит первую зарплату. Конечно, не за полную неделю, но все же неплохие деньги. Шестьдесят рублей, выгаданные при сдаче кулацкой скотины он запрятал дома. Никто не знал об этих деньгах, и Мишка решил не говорить о них даже старшей сестре Маруси. Пусть лежат, думал он, они хлеба не просят.

Пять рублей, которые дал ему бывший хозяин, Мишка взял с собой и спрятал в потайной карман брюк. Для него это были большие деньги, считал он, их хватить должно надолго, а там зарплату за первую неделю получит и безбедно сможет прокормиться до следующей. Да и из одежды нужно было что-то купить, а к зиме новые сапоги, иначе ходить по снегу ему не в чем. Нэпман предусмотрел все, даже буфет для своих работников, расположенный на территории. Борщи там, конечно не варили, но хлеб завозили из частной пекарни и колбасу продавали гораздо дешевле, чем в лавках, разбросанных по всей Морозовской.

Мишка решил купить себе на обед хлеба и колбасы, зашел в буфет, в котором к его удивлению торговал молодой казак. Кроме него в буфете никого не было. Мишка уже приметил, что на заводе не работало ни одной женщины.

— Ты новенький что ли? — спросил его буфетчик, — гутарили казаки, что сорвавшегося волка Дика, посадил на цепь. Это правда?

— Много будешь знать, состаришься быстро, — ответил Мишка буфетчику, который был старше его на несколько лет.

— А ты грозный парень, как я погляжу, — весело отшутился буфетчик, — меня Степкой зовут, давай знакомиться!

— Меня Мишкой, я не супротив знакомства, да и не грозный я вовсе, — согласился Мишка.

— Ты на сухомятку-то не налегай, — посоветовал Степка, — вообще-то мужики нездешние, ходят обедать в рабочую столовку, что возля депо. Там и борща можно поесть и котлеты готовят вкусные…, да и сто грамм водки выпить можно!

— А почему на заводе ни одной девки или хотя бы пожилой женщины не работает? — спросил Мишка, — даже полы моют казаки….

— Шустрый ты паря, — улыбнулся Степка, — девок ему сразу подавай! Вечером сходим в клуб, его большевики недавно открыли для паровозников, в нем под граммофон танцы бывают, а два раза в месяц передвижка приезжает…. Видел кино про Чарли Чаплина?

— Нет, не видел, — признался Мишка, — что это такое?

— Темнота ты Мишка! — не преставая балагурил Степка, — кино это такое зрелище, дух захватывает! На стене простынь висит, а по ней люди смешно бегают, дерутся, целуются, даже один раз голую бабу показали…. Когда открывали клуб, приехала передвижка, выступал какой-то секретарь и говорил, что самый главный из большевиков сказал, что это очень нужное скусство для рабочих!

— А почему по простыни бегают? — недоумевал Мишка.

— Раз посмотришь и поймешь, — отговорился Степка.

В это время в буфет, где никого, кроме Мишки и Степки не было, вошел псарь, которого Мишка видел в день сдачи скота.

— Степа, — обратился он к буфетчику, — хватит болтать, взвесь мне копченки фунт и хлеба буханку дай. И запиши там, в книжку свою под зарплату.

Только теперь он посмотрел на Мишку, который поздоровался с ним.

— …А-а-а, это ты парень? — почему-то спросил казак, — когда в псарню работать придешь?

— Меня приказчик в разделку определил, — информировал Мишка, — завтра выхожу на работу.

— Не врешь? — спросил псарь радостно, — а я уж думал, что меня выгонят, а тебя примут! Уж монатки начал собирать…. Так поэтому случаю и выпить можно! Приходи вечером на псарню, познакомимся, по сто грамм водки выпьем!

— Я водку не пью, — ответил Мишка, — один раз всего в жизни пробовал на Рождество, гадость такая….

— Молодой ишо патамушта, — весело сказал псарь, — не втянулся ишо в жизню рабочую.

— А ты я смотрю ужо, слишком втянулся, — заметил Степка, — за что и выгонит скоро хозяин.

— Не болтай, не то не примут на Алтай! — балагурил псарь, — запиши лучше-ка мне еще бутылку водки на вечер.

— Так придешь, паря вечером на водку? — спросил псарь у Мишки.

— Мы с ним в клуб пойдем вечером, — ответил за Мишку Степка, — пей сам! А хозяин приказал мне водку под запись не продавать, так что облизнешься ты нынче вечером….

— Не беда, пробежусь до лавки паровозников, — парировал псарь, — вот только в долг там никто не даст.

Буфетчик взвесил ему колбасу, подал хлеб и тот, довольный, что Мишка будет работать в разделочной, удалился прочь.

— Так что, Мишка, идем вечером в клуб, ай нет? — спросил Степка.

Мишки очень интересно было узнать, что это такое, и он быстро согласился.

— Какой колбасы тебе отвесить? — деловито спросил Степка.

— Так чтобы не сильно дорогой, но вкусной, — по-стариковски ответил Мишка, — копченой хочу попробовать!

— Смотри-ка сам, вот эта по пятнадцать копеек за фунт, — рекламировал деликатес Степка, — а вот эта, по тридцать копеек….

— Давай вот этой, — показал Мишка на связку, — по двадцать три копейки за фунт которая.

Степка взвесил колбасу и подал буханку хлеба. Мишка долго доставал зеленоватую пятирублевую купюру из потайного кармана, отвернувшись от Степки и отойдя в угол.

— Да не боись ты, — подбадривал его Степка, — у нас здесь за воровство бьют сильно и выгоняют.

— А я и не боюсь, — ответил Мишка, протягивая деньги Степке, — на вот пять рублев и дай сдачу…. Только учти, я без твоих костяшек на счетах в уме вычисляю хорошо!

— А чего тут обманывать? — спросил Степка, щелкая костяшками деревянных счет, — двадцать шесть копеек за колбасу и четыре за хлеб, получается тридцать копеек.

— Тридцать две! — уточнил Мишка, долго высчитывая в уме стоимость колбасы и хлеба.

— Правильно! — вымолвил Степка, еще раз пересчитывая, — где ты научился так в уме считать?

— Я когда учился в церковно-приходской школе, — отвечал Мишка, улыбаясь, — пас скотину и тренировался каждый день, во!

…Вечером у ворот колбасного завода Мишку ждал Степан, как они договорились заранее. Он был в сатиновой красной рубашке, хромовых сапогах, начищенных до блеска, на голове казацкая фуражка с красным околышком, из-под которой торчал надраенный расческой чуб. Мишка сразу же почувствовал себя батраком перед Степкой. Он был в холщевых штанах, старой ситцевой рубашке и чириках, в обуви, что носили в хуторах Дона.

— Э-э, парень, — с огорчением и жалостью произнес Степка, — да тебе приодеться нужно в первые месяцы работы. Есть хороший портной, я сам шил у него костюм. Шьет хорошо и быстро, мне он обошелся в тридцать рублей, но это из дорогого шевьёта. А если мануфактуру подешевле выбрать, то и того меньше. За два месяца справить можно!

— Это же целая корова, тридцать рублей, — произнес Мишка.

— Ты теперь рабочий люд и своих коров оставь, — смеясь, сказал Степка, — считай все по своей зарплате. Сколь тебе Филипп Григорьевич назначил жалования?

— Пять рублев в неделю, — ответил простодушно Мишка, — а у тебя?

— У меня почти также, — уклонился от прямого ответа Степка, — считай двадцать рублей в месяц, за две-три зарплаты можно приодеться….

— А сапоги еще хромовые надо купить за двадцать пять рублев? — неизвестно у кого спросил Мишка.

— Ну, значит, за четыре месяца получится, — ответил Степка, — будешь хорошо работать, Филипп Григорьевич премию, может какую еще даст…

Так, разговаривая о будущем гардеробе Мишки, они шли по улице. Уже порядочно смерклось, и Мишка перестал стыдиться своего батрацкого наряда, видны только силуэты людей и даже наряды станичных девчат, спешивших в клуб, трудно разглядеть в сгустившихся сумерках. В это время вечерний холодок ощущался всем телом, и Мишка слегка озяб.

— Прохладно становиться по вечерам, — ежась, произнес Мишка, — в рубашёнке холодновато будет!

— В самый раз! — возразил Степан, — мы ведь танцевать идем, жарко еще будет! Ты умеешь отплясывать?

— Умею, — ответил Мишка, — а вы тут под гармошку танцуете? «Барыню» с выходом могу и «Цыганочку»….

— Под гармошку все могут, — деловито сказал Степка, — я спрашиваю, под граммофон отплясываешь?

— Чудак ты Степан, я его никогда не видел граммофон этот, — признался Мишка, — а танцевать под него даже и не знаю как! Это, что за хреновина такая?

— Сейчас придем в клуб, сам увидишь, — ответил Степка, — а ты куришь?

— Курю, но сейчас пока терплю, — признался Мишка, — махорка дорогая, а самосад и подавно….

— На, кури, я угощаю, — протянул в полумраке пачку папирос Степка, — это тебе не самокрутки, а цыгарки комиссарские, во! Асмоловская фабрика в Ростове выпускает такие, «Наша марка» называются. У нас даже девки «паровозницы» курят только такие папиросы!

— Какие паровозницы? — не понял Мишка, засовывая в рот папиросу.

— Это мы промеж себя так всех железнодорожников называем, — пояснил Степка, зажигая спичку для прикуривания, — а еще дочки паровозников и даже внучки у многих уже повырастали…. Ты хоть раз с бабой-то спал?

— Нет, — честно ответил Мишка и остался доволен, что впотьмах не видно, как он покраснел, — а ты?

— Была тут одна бабенка, — бахвалялся Степка, — хочь и старше меня, но в энтом деле любой молодухе фору даст. Солдатка она, мужа ГЕПЕУ расстреляло два года назад, а детей нет…

— А куда же она делась? — спросил Мишка.

— Уехала на какие-то курсы, — отвечал Степан, — так с тех пор я ее и не видел!

— Моя младшая сестра комсомолка тоже умотала невесть куда, — сказал Мишка, — где они эти курсы-то не знаешь хоть? От нее нет ни одной весточки….

— Да брехня это все большевистская, — сказал Степка, — в борделях комиссарских у них курсы!

— Нет, Степан, такого быть не может! — возразил Мишка, — комсомольские курсы не бордели, я это точно знаю! Моя сестра Таисия не из вертихвосток….

— Все они не из вертихвосток, — возражал Степка, — пока мест меж ног не зачешется!

Они подошли к длинному зданию, сбитому из шпал и с двухскатной крышей. Дверь была открыта настежь, и из нее лился яркий свет. Мишка никогда не видел такого. Он остановился, и некоторое время смотрел на дверь.

— Ты чего стал-то? — спросил Степан, — спужался что ли? Эт лектричество горит, не боись….

— Какое лектричество? — недоумевал Мишка.

— Вот деревня ты, — подначивал Степка, — лектричество это такой яркий свет, он горит от лектростанции, которая работает у паровозников. Еще одна такая же у нэпмана, что на чугунолитейке бывшего капиталиста Попова на берегу реки Быстрой. А гутарят, что скоро скрось такие большие лектростанции сделают от которых везде светло как днем будет!

— Стыдно мне перед девками в такой одежёнке показываться, — сознался Мишка, — они тут у вас все гордые небось?

— Хорошего молодца и в рогожке видать! — торжественно произнес Степка, — пошли, не боись!

Ребята докурили папиросы и вошли в клуб. Мишка с интересом рассматривал ярко горевшие у потолка электрические лампочки. В одном торце длинного зала виднелась сцена, сбитая из досок. Имелся занавес из парусины, скрывающий экран из белого материала, его раздвигали во время показа кинофильмов. В противоположном торце зала штабелем сложены деревянные скамейки. Их расставляли рядами по всей площади зала, когда приезжала передвижка. А сейчас вдоль стен выставлен десяток таких скамеек для сидения и отдыха танцующих. На краю сцены стоял граммофон и коробок с пластинками.

— Здорово вечеряли, станишники! — громко приветствовал собравшихся в зале молодых парней и девок Степка, — знакомьтесь, наш новый работник Михаил!

— Здорово вечеряли! — повторил приветствие Мишка, озираясь вокруг.

К парням подошли двое молодых казаков и с интересом уставились на Мишку. Один из них комично стал обходить парней вокруг, кривляясь и раскачиваясь корпусом.

— А ты откеля такой, батрачок? — спросил он у Мишки, сделав один круг и снова оказавшись лицом к ребятам.

— Оттеля! — спаясничал Мишка, подражая интонацией вопросу, — откеля и ты шут гороховый!

На скамейке у стены сидели несколько девок, которые дружно взорвались смехом после мишкиного ответа. Одна из них с женским интересом разглядывала Мишку с ног до головы.

— Это я-то шут гороховый? — начал задираться молодой казак, — у тебя паря давно не бита харя, ай как?

— Ты-то, …ты-то, — ответил Мишка, — у тебя и морда, как свиное корыто и видно, что совсем недавно бита….

Девки у стены еще громче захохотали, а та, которая внимательно смотрела на Мишку осталась серьезной, не поддаваясь эмоциям подруг. Она лишь улыбнулась, ласково глядя Мишке в лицо.

— Макар, не задирайся, — заступился за Мишку Степан, — хочешь подраться, иди к нашим бойщикам, Гриня тебя быстро угомонит! Зараз напоминаю, что колбасники уже проучили когда-то путейцев за твои задиры! Хочешь еще?

— Ну и будет пока, — произнес задира, — придет черед, и мы вас колбасников погоняем!

— А я помню вашего новенького колбасника, — иронически произнес казак, вошедший вместе с задирой, — он года два назад приходил в депо путейцем устраиваться, а мастер наш не взял его.

— А чего же так? — паясничал задира, делая обиженный вид, — ай мордой не вышел?

— Да нет, он путейский гаечный ключ с палкой перепутал, — весело молвил казак, — а такие палкадавы на железке и даром не нужны…. Ха-ха-ха!

— Не обращай внимания на этого забияку, — советовал Степка, — он, как петух на всех прыгает. Его Филиппом зовут, а того, что с ним пришел — Кузьмой. Дружки не разлучные….

Филипп с Кузьмой отошли от парней, а Степка продолжал знакомить Мишку с клубом. Танцы еще не начались, все ждали заведующего, молодого помощника машиниста маневрового паровоза со станции. Должность завклуба была комсомольской нагрузкой и не оплачивалась. Зато танцы без его команды никто не имел право начать. Только завклуб мог разрешать крутить ручку граммофона для заводки его пружины и ставить пластинки.

— А что такое пластинки? — спросил Мишка.

— Круг такой черный, а на нем музыка нацарапана иголкой, у граммофона есть такая же, которая по этим царапинам скользит и из трубы раздается музыка и песни.

В зал вошел молодой казак, от которого пахло углем и паровозной смазкой. Это был завклуб, которого звали Тимоха. Он с интересом обвел всех взглядом.

— Ну, что станичники, к танцам готовы? — громко крикнул Тимоха присутствующим.

— Чего ты каждый раз пытаешь? — возмутился Филипп, — ставь первую пластинку и не выпендривайся! Квикстеп обязательно или фокстрот….

— А я и не выпендриваюсь, — отшучивался Тимоха, — это ты тут стараешься показать, что знаешь англицкие словечки….

— Выпендриваться у нас может только помощник машиниста, — не унимался Филипп, — паровоз — это же сложная машина! А по мне это бочка с дымом на колесах и двумя рычагами. Ха-ха-ха!

— Ну, будет тебе Филя, — проговорил флегматичный Кузьма, — угомонись, не то нынче ты точно в морду у кого-нибудь выпросишь!

Тимоха подошел к граммофону, открыл его, накрутил пружину за ручку и, поставив пластинку на проигрывающий диск, опустил звукосниматель. Из трубы послышалось шипение, а затем начала звучать бодрая музыка. Мишка смотрел на это действо широко открытыми глазами и, сомневаясь в чем-то, подошел к трубе. Он заглядывал в нее около минуты, а Степка стоял рядом и иронично глядел на Мишку.

— Ты смотри! — иронизировал Филипп, — наш батрачок граммофона никогда не видовал… ха-ха-ха!

Филиппа никто не поддержал и он сразу же утратил интерес к Мишке. Парни подходили к девчатам и приглашали их танцевать. Степка тоже не остался на месте, пригласил девку в дорогих фильдеперсовых чулках и туфлях на толстом каблуке. Танец казался Мишке смешным, и он улыбался, глядя на танцующих, но вспомнив о своем батрацком одеянии, отошел в угол и спрятался за стоящих там двух парней.

Когда к нему подошла та, которая смотрела на него с интересом во время перепалки с Филиппом, Мишка растерялся совсем. Не принято девке приглашать парня, это считалось дурным тоном. Но она пошла на это, показывая всем, что Мишка очень понравился ей. Она не спеша шла через зал, глядя ему в лицо. За ее спиной, сидящие на лавке ее подружки шептались, поглядывая ей в след.

— Пойдем, потанцуем что ли? — смело, предложила она Мишке, — меня Ефросиньей зовут!

— Да я это…, как его…, не могу смешные танцы танцевать, — признался Мишка, краснея от стыда.

— Почему смешные? — спросила она, — фокстрот нынче в моде! А знаешь что? Давай я тебя научу?

— Где, прямо здесь? — оторопел Мишка, — не надо, Фрося, ведь засмеют меня….

Девушке очень понравилось, что Мишка назвал ее по имени. Она широко ему улыбнулась и встала рядом, показывая другим девкам, что Мишка теперь ее. И если кто-то захочет отбить, как говаривали здесь, Мишку, то она всем видом показывала, будет иметь дело с ней лично. Казачки всегда отличались крутым нравом и нетерпимостью к изменам. Они только познакомились, но уже продемонстрировали всем, что гутарят меж собой, а стало быть, интересны друг другу.

— А ты откель родом-то? — спросила Фрося, — казак, ай иногородний?

— Я казак хуторской из Кузнецовского, — молвил Мишка, — меня на колбасный завод приняли на работу…. Завтра начну первый день!

— А я работаю судомойкой в столовке железнодорожников, — сообщила Фрося, — приходи обедать, к нам многие казаки с колбасного ходят. Борщ вкусный готовят наши стряпухи, да и мясные котлеты, а еще поджарку говяжью, вареники, ладики разные….

Фрося тараторила по-бабски, не сводя с Мишки глаз. Это подбодрило его, еще бы, девка сама подошла, да еще научить танцевать предложила, не смотря на его батрацкую одежонку. Это для Мишки уже что-то, да значило.

— Ладно, приду, как деньги заработаю, — ответил Мишка, не сводя глаз с фросиной талии.

— Так ты стесняешься, чтобы я тебя сейчас поучила танцевать фокстрот? — спросила Фрося, лукавя взглядом.

— Стесняюсь, Фрося, — молвил Мишка, отводя взгляд, — я скоро заработаю денег и приоденусь, тогда может быть осмелюсь….

— Приоденешься и забудешь, что обещал, — лукаво проговорила Фрося, — на тебя и сейчас многие девки зыркают…, а что будет, когда приоденешься? Но смотри паря, я ревнивая….

Мишка улыбнулся, и она ответила ему ласковой улыбкой. В это время к ним подошел Степка. Он заметил их взгляды и улыбки и понял, что мешать паре неприлично.

— Ну, я пойду, пожалуй? — почему-то спросил Степка, — смотрю, тут у вас отношения намечаются. Мишка, ты дорогу назад найдешь, ай нет?

— А я покажу, если надо, — кокетливо сказала Фрося, — а вот смотреть за нами не к чему, разберемся без тебя.

Степка отошел от них и сразу же влился в шумную девичью компанию. Он умел пошутить и вскоре послышался дружный девичий смех.

— И чего тогда мы с тобой делаем здеся? — спросила девушка, — если не танцуем, то и нечего тут торчать! Пойдем лучше погуляем.

— Пойдем, — согласился Мишка.

Они вдвоем вышли на улицу. После ярких электрических лампочек, ночь встретила их стеной темноты. Фрося замерла от неожиданности на месте, чтобы глаза привыкли. В темноте Мишка столкнулся с ее фигурой, от которой пахло удивительным и возбуждающим запахом девственницы. Мишка, не обнимавший никого из девок ранее, сразу почувствовал прилив крови к голове и засопел. Вскоре он и она стали различать силуэты в темноте и медленно пошли по улице в сторону колбасного завода.

Некоторое время Мишка и Фрося шли молча, напряженно всматриваясь в темноту и спотыкаясь на кочках. Вскоре дорога пошла ровная и Мишка, приблизившись к девушке, обнял ее за талию. Она отвела руку, взяв его по-детски за ладонь.

— А у тебя была любимая? — неожиданно спросила Фрося.

— А у тебя? — вопросом ответил Мишка.

— Нет, ты сначала ответь, я первая спросила, — настаивала Фрося.

— Не было у меня никого, — сказал Мишка и тут же признался, — нравилась мне одна девка на хуторе, но она стесняется меня, я ведь батрачил на кулака!

— И что же, стесняться этого? — спросила Фрося, — странная девка! Разве можно стесняться, если парень нравится, кем бы он ни был….

— Фрося, ты не ответила, — настаивал Мишка, — любила ли ты кого-нибудь?

— Я не любила еще никого, — ответила девушка, — нравился из паровозников один, но он комсомолец и мне поставил условие, чтобы я тоже вступила к ним. Я не люблю таких, кто сначала отношений об условиях гутарит….

— Понятно, — произнес Мишка, — а что такое любовь?

— Не знаю, — неуверенно молвила девушка и, кокетничая, продолжила, — вот влюблюсь в тебя, тогда и пойму!

Они прошли довольно солидное расстояние от клуба и уже дважды сворачивали с главной улицы. Мишка запоминал дорогу и с удовлетворением отмечал, что это не далеко от колбасного завода. Фрося неожиданно остановилась.

— Вот мы и пришли! — шепотом сказала она, — тише гутарь, чтобы маманя с папаней не слыхивали.

— Это твоя хата? — спросил Мишка, указывая на силуэт за плетнем и воротами из жердей.

— Угу, — подтвердила девушка, — давай прощаться!

Мишка снова обнял девушку за талию, но она в этот раз не стала отводить его руку. Он осмелел и прижал ее стан к себе, ощущая, как взаимная дрожь пробежала по обоим телам. Мишка приблизился своими губами к ее и не осознал даже, как у него сам собой получился поцелуй. Фрося не отводила своих губ, но вскоре, резко вырвалась из Мишкиных объятий.

— Все! Спокойной ночи Миша! — прошептала она, — приходи завтра в клуб опять!

Мишка глазом не успел моргнуть, как девушка исчезла в темноте, и вскоре ее силуэт виднелся за плетнем у входа в хату. Мишка постоял еще несколько минут и побрел назад, ориентируясь в темноте. Он уже дважды повернул и вышел на главную улицу, прежде чем услышал окрик.

— Эй, батрачок! — послышался голос, — поквитаться не желаешь?

Мишка напряг зрение и увидел, как от плетня рядом стоящей хаты отделяется фигура. Он по голосу узнал, что это был Филипп. Следом за ним отделился еще один силуэт, и тихо двинулся ему за спину. Почуялся запах самогонного перегара. Мишка не любил драться, но трусливо убегать от кого бы то ни было, не мог.

— За что мне с тобой квитаться? — спросил Мишка, пятясь спиной в сторону, чтобы дружок Филиппа не ударил его сзади.

— Как за что? — продолжал Филипп, — за словечки твои, с которых девки смеялися….

Мишка понял уже, что драки не избежать и спешно ретировался спиной к плетню. Вырвав из него кол, он затих в темноте, ожидая нападения с двух сторон.

— А один на один трусишь? — спросил он Филиппа, — дружка с собой прихватил, ай как?

Мишка пожалел, что спросил это, на звук из темноты полетел камень, угодивший ему в грудь. Короткий спазм прошел быстро, но этого времени Филиппу хватило, чтобы приблизиться на расстояние вытянутой руки и замахнуться. Мишка ударил колом по его руке и, отскочив в сторону, почувствовал, что дружок Филиппа обхватив его сзади, стал душить за шею в замке обеих рук. Мишка пнул дружка коротким концом кола в живот, тот громко взвыл от боли.

— Филя, он сука палкой дерется! — прозвучал незнакомый голос в темноте.

Мишка почувствовал, что не контролирует себя и, быстро развернувшись, ударил дружка колом наугад. По звуку было понятно, что попал по спине, дружок, крякнув, осел наземь. Мишка размахнулся палкой и ударил Филиппа по плечу, тот взревел от боли и сел на корточки, держась за плечо.

— Ну, с вас хватит, — сказал Мишка и быстро пошел в сторону колбасного завода.

***

Привыкший вставать ни свет, ни заря, Мишка проснулся намного раньше начала рабочего дня. Вчерашняя драка не прошла незаметно, он долго не мог заснуть и сегодня, проснувшись рано, чувствовал себя не выспавшимся. Казаки, в комнате которых его поместили, уже спали, когда Мишка вернулся из клуба. Он тихо разделся и лег в кровать, но заснуть не мог, одолевали мысли. Мишка старался понять, почему люди такие разные? Его новый друг Степка, например, доброжелательный молодой казак, который ни на кого не задирается, не лезет на показ из толпы и ведет себя по-взрослому. А этот Филя нечета ему вовсе, а полная противоположность.

Спрашивается, какого черта ему вчера было нужно? Ведь не захотел выяснить в честном поединке, кто сильнее, а подкараулил в темноте с дружком. Значит, был не уверен, что сможет побить Мишку, взял подручного. От таких парней, как Филипп можно ждать любой подлости, они, как трусливые собаки, кусаются из-за спины, втихаря. Мишка очень хорошо владел палкой, тренировался этому в поле, когда пас скотину. Представляя себя лихим казаком, а палку шашкой, он днями оттачивал мастерство рубаки.

Ему помнились еще джигитовки и скачки, проводимые в Милютинской, куда брал его с собой отец Ефим. Это всегда было зрелищем, восхищавшим всех — от пацанов до стариков. Отец рассказывал, что раньше при царе, казаки уезжали на сборы под Новочеркасск и там обучались военному делу. Это, кажется, что все просто — сел на коня и махай шашкой направо и налево. Ан, нет! Если этому не выучиться, то отрубишь шашкой коню и хвост и уши, а то и себя рубанешь по колену или ступне. И Мишка, оставаясь один со скотиной, учился мастерству владеть шашкой.

Ему сейчас смешно вспоминать, как он запрыгивал на молодого бычка, представляя, что это конь и старался удержаться на его спине, как можно дольше. Бычок не лошадь объезженная, он норовил тут же сбросить малолетнего седока и затоптать копытами, а то и покатать лбом по земле, норовя подцепить на рога. Когда батрачил у Скобелева, то в его стаде имелся бычок Буян, которого Мишка выдрессировал «под скакуна». Кличка не соответствовала характеру животного, бычок был спокойным, и разозлить его не так-то просто.

Бывает так, что животное и человек становятся друзьями. Никто не знает, почему это происходит, но Мишка и Буян любили друг друга. Когда мальчишка, вооружившись «шашкой» запрыгивал на Буяна, тот, как будто понимал, что от него требуется и послушно пускался в бег, не сбрасывая седока. А Мишка лихо рубил «шашкой» лопухи и высокий донник, густо произраставший у края распаханных наделов. Когда Скобелев узнал о забавах своего батрака, то смеялся до одури и еще долго называл Мишку бычачьим рубакой.

Вчера Мишка понял, что одному ему не справиться с Филиппом и его дружком, поэтому выдернул кол из расшатавшегося плетня и «потренировался шашкой». Он мастерски владел и ножом, также самообучаясь этому в одиночку. И вот сегодня он должен весь день работать ножом, обдирая и разделывая туши убитой бойщиками скотины. Но его нужно наточить, и навести о ремень, и Мишка поинтересовался у проснувшегося казака, где можно наточить инструмент.

— Да шут его знает! — ответил проснувшийся сокомнатник по имени Василий, — мы в коптильне работаем, а что и как в разделке, понятия не имеем.

— Там в разделке есть и точильный камень, и ремень для наводки жала, — подсказал проснувшийся второй сокомнатник по имени Кондратий, — а ты чего в такую рань проснулся-то? Вчерась до поздна со Степкой шлялися…. Видел, как вы вдвоем в клуб паровозников подались!

— Я всегда в это время встаю, — ответил Мишка, — потамушта привык….

— Девок-то много в клубе было? — спросил с улыбкой Кондратий, — пощупал хочь одну, ай нет?

— Пощупал, дядя Кондратий, — отшутился Мишка, — а вам-то что, завидно?

— Завидно! — сознался Кондратий, — жизня Мишка пролетает так быстро, что и не замечаешь ее, а опомнишься, когда смотришь на молодь такую…. Эх, ма! А какими же казаками мы были в свое время? За мной, поди, пол хутора девок бегало…

— Да будет тебе брехать-то с утра, — одернул Кондратия Василий, — жених нашёлси мне…. Вставай, нынче твой черед завтрак готовить, керосинка ждет тебя, а не девки. Яиц свари, колбаса с вечери осталась, да молока сейчас баба Груня припрет крынку…. Мишка будешь с нами завтракать?

— Да у меня ведь нет ничего из харчей, а на чужой каравай, рот не разевай, — по-стариковски ответил Мишка.

— Да будет тебе паря, — вмешался Кондратий, — вместе живем и стол один делить будем, а как оперишься, то и покупать чего-нить будешь. Садись, я щас мигом сгондоблю поесть. Но…, смотри, завтра твой черед завтрак готовить, понял?

— Понял, дядя Вася, — согласился Мишка, — чего ж тут не понять?

Керосинка стояла здесь же в комнате, Кондратий быстро ее разжег и поставил на огонь воду в алюминиевой кастрюльке, достал из фанерной тумбочки колбасу, хлеб и сырые куриные яйца. Когда вода закипела, Кондратий положил в марлю десяток-полтора яиц и, опустив их в воду, принялся считать. Он знал счет до десяти и, отсчитав десятку, клал спичку на стол из коробка.

— Мишка, а ты считать-то умеешь? — спросил Василий, — Кондратий могёть только до десяти, сейчас десять спичек положит и вытащит яйца. Чтобы они сварились всмятку, нужно три минуты, а посколь часов у нас не имеется, то, значит, спичками счет ведем….

— Я считаю до миллиона, — похвалился Мишка, — я же четыре класса церковно-приходской школы закончил, в уме складывать даже могу….

— У-у-у! Да гляди, прям счетовод, — удивился Василий, — у нас только приказчик в уме считать могёть, да хозяин ишо….

Раздался стук в дверь, которая сразу же распахнулась и на пороге появилась пожилая, полная женщина с большим кувшином в руках.

— Доброго здоровьица, казаки, — проговорила она, с интересом разглядывая Мишку и ставя кувшин на стол, — молока принесла вам! А вас смотрю, добавилось вроде…. Мож вам больше носить, ведь вас теперь трое.

— Спасибо, баба Груня, — поблагодарил Кондратий, — а нужно ли больше, спроси у парня. Любишь молоко, Мишка?

— Да, люблю, — ответил Мишка, — но ведь за него платить надо!

— А мы раз в месяц бабе Груне платим, — сказал Василий, — она носит весь месяц, а потом расчет.

— Ну, я пойду, что ли? — спросила баба Груня, — а кувшин пустой дайте мне.

— Сама и возьмешь, — сказал Кондратий, — на колу плетня висит чистый….

Баба Груня ушла, а постояльцы жилой комнаты принялись за завтрак.

Когда Мишка шел в разделочное отделение по двору завода, увидел того самого Семку, которого хозяин должен уволить накануне. Он был под хмельком, и околачивался возле входа в бойню. Увидев Мишку, удивленно смотрел некоторое время, а затем, демонстративно плюнув на землю в его сторону, ушел. Мишка не придал этому значения и поспешил на свое рабочее место.

— Здорово ночевали, казаки! — приветствовал Мишка двоих обвальщиков, с которыми ему предстояло работать, — меня Мишкой зовут!

— Меня Павлом, — представился невысокого роста казак с кривым ножом в руке.

— А меня Григорием, — отозвался другой, ростом повыше, — а мы тебя нынче и не ждали вовсе….

— Это почему же? — удивился Мишка, — вчера же сами слыхали, как Филипп Григорьевич сказал, что буду работать здеся….

— Приказчик-то сказал, это верно, — молвил Павел, — да вот только слышал я, что тебя вчера должны были избить до полусмерти, когда ты из клуба возвращаться будешь….

— Это кто-й-то меня должен был избить? — вопрошал Мишка, — уж не Филипп с Кузьмой? Вчерась они перестренули меня ночью, но у них не вышло, кишка тонка…. А вы откель знаете про то?

— Только учти паря, мы тебе ничего не гутарили, — заговорщически произнес Григорий, — я не то, чтобы боюсь, …но не к лицу казаку сплетни распространять. Слыхивал я, да и Павло то ж, якобы Семка, что работал здесь, подговорил двух парней Филиппа и Кузьму, чтобы они тебя избили, и ты на его место не вышел. Он-то и на работу с утра приперси хмельной, надеялси, что ты не придешь…. Но Степку-буфетчика они сильно поколотили заместо тебя.

— А Степку-то за что? — недоумевал Мишка, — за то, что он со мной подружился?

— Да нет, — пояснил Григорий, — со злости, что тебя не получилось избить! Они вернулись в клуб, и когда Степка пошел провожать девку одну, набросились на него сзади, сбили с ног и отколбасили….

— А откель вы все знаете? — засомневался Мишка, — сорока на хвосте принесла?

— Ты не удивляйся, паря, — успокоил Григорий, — здеся всё узнают на следующее утро от баб своих! Как только утром две их встретятся на базу, и они уж знают про всех, как будто им по телеграфу сообщают…. Мне моя рассказала, а Павлухе — его баба. …Ты лучше это, нож поточи свой, вон камень и ремень…, иначе от рук отстанешь за день.

— Да, готовься паря, — поддержал Григория Павел, — скоро начнем! Животину уж принимают, но, наверное, всех не примут….

Мишка принялся точить нож, но в голове мелькали мысли одна другой тревожнее. Ему теперь был ясен мотив поведения Филиппа и Кузьмы в клубе, они задирались намеренно, выполняя договоренность с Семкой. Степка заступался и поэтому пострадал вчера…. Но как же это подло нападать на парня сзади, так делают только трусы. А этот Семка-пьянчуга? Неужели он надеялся, что если Мишка не выйдет на работу, то его оставят? Хозяин если решил избавиться от него, то, наверное, это никак не зависело от приема на работу Мишки. Значит, Филипп и Кузьма и сегодня постараются отомстить за свою неудачу прошлой ночью.

— Ну, чего, готовы? — прокричал бойщик Гриня, вошедший в разделочное отделение.

— Погодь еще, тезка, — попросил Григорий, — пусть парень нож подготовит к работе.

Высокого роста бойщик по имени Григорий, внимательно посмотрел на Мишку, наводящего жало кривого ножа о ремень, закрепленный одним концом к стене. Неизвестно почему улыбнулся и скрылся за дверью. Это его Степка вчера называл Филиппу, именем Гриня. Наверное, он был холост, если участвовал в драках с паровозниками. Женатики редко поддерживают молодежь, исключая кулачки — кулачные бои «улица на улицу» по праздникам.

Кулачными боями отмечали наиболее значимые события в жизни: раздел делянок лугов для сенокоса путем жеребьевки, окончание сбора урожая, а также важнейшие календарные праздники: престольные, Масленица, Пасха, Троица. Серии кулачных боев организовывали в течение месяца, узнав о предстоящем возвращении со службы казаков-станичников. Бои, привязанные к наиболее значимым событиям и датам, организовывались, как правило, торжественно и с большим количеством зрителей.

Мишка закончил наводку ножа и вскоре уже орудовал им, разделывая коровью тушу. Напарники Павел и Григорий поначалу смотрели на его работу, чтобы определить — годен ли Мишка к ней и стоит ли ему чего-либо советовать. Убедившись в том, что парень, не смотря на возраст, работает с тушей профессионально, они, удовлетворительно кивая головами, занялись тем же. Мишка старался изо всех сил, понимая, что от этого зависела его дальнейшая судьба. Иметь хорошо оплачиваемую работу считалось исключительным везением.

Примерно через час после начала работы в разделочное отделение вошел приказчик. Он молча наблюдал за работой Мишки, стоя у входа, где его никто из работающих не видел. Филипп Григорьевич был из тех людей, которые хотели и могли контролировать все лично. Он не сидел в конторе без необходимости, посещал все рабочие места, следил за дисциплиной и если предупреждения не действовали на нарушителей — выписывал штрафы.

— Смотрю, ты справляешься не хуже Павла и Григория, — сказал он Мишке, выйдя из своего укрытия, — не ошибся я в тебе, молодец! Так и работой справно….

— Филипп Григорьевич, а можно мне вечером Дика выгулять? — неожиданно спросил Мишка, — засиделся он на цепи-то!

— Чего это вдруг тебе в голову втемяшилось? — недоумевал приказчик, — выгуливать этого зверюгу? А вдруг он перестанет тебя слушаться и покусает людей?

— Он всегда будет меня слушаться, — уверял Мишка, — я уже знаю это! Один раз взял за цепь кобеля, и он всегда в твоем подчинении….

— Ну, ладно, — согласился Филипп Григорьевич, — выгуливай, только смотри, чтобы нареканий посля не было никаких!

До самого обеденного перерыва Мишку не покидало чувство вины за избиение Степки, и он решил в перерыв сбегать к нему в буфет и расспросить что и как. Кроме того, он думал над тем, как поквитаться с обидчиками сегодня вечером. Конечно, они со Степкой могли позвать для этого других колбасников и устроить разборки со всеми паровозниками, чтобы неповадно было. Но, каждый раз при этой мысли у Мишки появлялось чувство несправедливости по отношению к паровозникам. Чего это вдруг все должны отвечать за двух задир?

— Мишка, в столовку пойдешь к паровозникам? — спросил Павел, когда был объявлен перерыв на обед, — там горячего борща можно похлебать….

— Я хочу Степку проведать, — сказал Мишка, — а потом, если успею, то схожу в эту столовку. А где ее искать?

— Пойдешь к станции, а там спросишь, она недалеко от депо — советовал Григорий, умывая руки в большом чане с водой.

Когда Мишка вошел в буфет, он своими глазами увидел зло, вымещенное на лице Степки Филиппом и Кузьмой. Под правым глазом красовался большой припухший синяк, прикрывающий глаз, на лбу ссадина, а ладонь левой руки отекла красноватым оттенком. Степка все же весело смотрел Мишке в глаза, когда тот поздоровался.

— Меня они тоже хотели избить вчерась, — как бы оправдываясь, сказал Мишка, — нынче вечером поквитаемся с обоими.

— Я знаю, что они тебя перестренули вчерась, — констатировал Степка, — это уже известно всем нашим и кое-кто захотел нынче отметелить паровозников!

— Степка, я тоже придумал, как проучить Филиппа и Кузьму, — серьезно заявил Мишка, — причем остальные паровозники? Мне вчерась завклуб Тимоха понравился, серьезный парень….

— А Фроська Копылова? — с ехидцей спросил Степка, его прикрытый синяком глаз придавал комичности выражению лица, — она ведь то ж паровозница!

— Я с девками не деруся, — также ехидно ответил Мишка, — чего с баб возьмешь?

— И чего ты удумал? — спросил Степка, — я зараз хочу предупредить тебя, что ножами в станице никто не дерется, за такое можно в ГЕПЕУ попасть. Казаки никогда не дрались ножами….

— А палками? — спросил Мишка, — я ведь вчера только этим и спасся от избиения.

— Палкой можно, — констатировал Степка, — ведь они вдвоем супротив одного тебя, да еще и сзади, как меня хотели…. И смотри, наш хозяин за драку может выгнать с работы. Гутарь, чего удумал?

— Я вечером отцеплю, этого волка Дика, и мы возьмем его с собой на веревке, — поведал свое соображение Мишка.

— Ты хочешь натравить этого зверя на них? — уточнил Степка.

— Нет, я хочу, чтобы состоялся честный поединок с Филиппом и Кузьмой, — сказал Мишка, — чтобы не сзади, как тебя…. Пусть в честном бою победят, если они супротив нас. Дик будет слушаться меня и не позволит им кучей на нас с тобой напасть…. Я уже спросился об этом у приказчика!

— Ну, ежели так, то я согласен, — неуверенно молвил Степка, — только ведь я пока драться не могу….

— Не переживай, я за тебя с ними буду драться, — уверил Мишка, — с начала с одним, потом с другим!

— А ежли первый накостыляет тебе? — спросил Степка.

— Ну, значит, так тому и бывать, — произнес Мишка, — побеждает сильный.

— А ты в столовку не ходишь на обед? — спросил Степка, — я же тебе говорил, что там борщ вкусный варят…

— Я уже не успею, ведь до нее еще добежать надо, — сожалел Мишка.

— Я думал, что ты туда помчишься, Фросю повидать, — многозначительно сказал Степка, — но ты решил меня проведать. Ты настоящий друг, Мишка! Спасибо тебе!

— Ты чего гутаришь? — удивился Мишка, — мы ведь с тобой друзья, Степка! Я нутром хороших людей чую…. А Фросю я и вечером увижу, а если нынче драка будет, так завтра… тогда!

— Я как увидел, что она сама к тебе подошла, — продолжил Степка, — так понял, что ты ей очень приглянулся… Она хорошая девка, не капризная и честная. К ней комсомолист один подкатывался, …то да сё, а она его прямо в клубе послала, и он как кобель побитый ушел и до си не является!

В буфет вошли двое казаков из варочного отделения, от которых вкусно пахло колбасой и кипяченым молоком.

— Степан, а ну-ка дай нам папирос энтих, как их…, фу ты черт опять забыл, — потребовал один из них. Второй с иронией смотрел на Степкины побои.

— Гутарь, каких папирос? — переспросил Степка.

— Да все забываю, какие курю, — сетовал покупатель, — то ли «Гильзы», то ли «Пушки»….

Мишка подмигнул Степке и вышел из буфета, чтобы не отвлекать друга от работы. Он был рад тому, что Степка сам назвал его настоящим другом и вечером Мишке придется драться с этим ненавистным Филиппом и Кузьмой. Мишка уже знал, что они оба трусы, иначе бы не напали на Степку вдвоем. Мишка не был силачом, но в обиду себя никогда не давал и частенько побеждал не силой, а хитростью и проворностью. Сегодня ему предстояло показать себя и самоутвердиться.

Вечером он, подошел к забору, где по натянутой проволоке, на цепи бегал Дик. Кобель поначалу кинулся с лаем, злобно сверкая глазами. Мишка стоял на месте и смотрел Дику в его волчьи глаза, тот резко остановился и заскулил, ложась на землю. Мишка подошел к собаке вплотную, взял за цепь. Дик поднял на Мишку виновато глаза, значит, признавал в парне хозяина. Мишка отстегнул карабин цепи и привязал вожжу к ошейнику узлом, которому научили калмычата у кулака.

Начинало темнеть, и Мишка спешил, чтобы засветло прийти к клубу, пусть Филипп и Кузьма посмотрят на волка, у него на поводке. Степка ждал Мишку за забором у въезда во двор завода. Он курил папиросу и постоянно оборачивался на въездные ворота. Когда Мишка с Диком на поводке появились в воротах, Степка оторопел. Волк, не подпускавший к себе ни единого человека, послушно шел рядом с Мишкой. Приблизившись к Степке, Дик злобно зарычал и рванулся к нему.

— Нельзя! — окрикнул пса Мишка и, показывая на Степку, продолжил, — это свой, это друг….

К великому удивлению Степки, Дик замолчал и посмотрел на Мишку снизу вверх.

— Молодец, — похвалил его Мишка и протянул на ладони кусочек колбасы.

Дик понюхал угощение и осторожно своими страшными зубами, взял его с руки, оскалившись при этом и повизгивая.

— Мишка, а кобель не сорвется с поводка? — с испугом спросил Степка.

— Калмыцкий узел животному не развязать, — спокойно ответил Мишка, — если Дик будет дергать за конец узла, то он только затягиваться будет. Животные быстро понимают это!

Степка все-таки держался подальше от переродка волка и контролировал расстояние между ним и своими ногами. Так они шли по улице до самого клуба. Еще не совсем стемнело, и там только начинали собираться парни и девки. Дик не обращал внимание на прохожих, но когда увидел молодежь, толпящуюся у клуба, рванулся к ним злобно рыча.

— Нельзя! — окрикнул его Мишка и Дик, снова подчинился ему, — замолчал.

Степка уже не стыдился своих синяков и, подойдя к девкам, принялся балагурить и смешить их прибаутками. Мишка держал Дика на поводке и следил за его реакцией. Собака изредка посматривала на хозяина и видимо тоже старалась понять, как себя вести. Фроси еще не было, и Мишка вглядывался в сумерки улицы, стараясь увидеть ее силуэт. Обидчиков тоже еще не было здесь, а те, кто собрался у двери клуба с опаской отошли в сторону, поглядывая на Дика.

Вскоре подошли Филипп с Кузьмой, Дик рванулся с поводка и злобно залаял, это был даже не лай, а громкий рев дикого зверя. Мишка промолчал, он понял, что собака чувствует агрессию, исходящую от этих парней и злобно реагирует.

— Ты смотри, батрачок псарем заделалси, — насмешливо сказал Филипп, от которого снова разило перегаром самогона.

— Эт он себе защитника взял, — поддержал Кузьма, — вчерась сбежал позорно, нынче с собакой приперся!

Дик рвался с поводка, он продолжал громко лаять. Степка подошел к Мишке и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул головой и привязал Дика к столбу, от которого электрические провода шли в клуб. Оба друга подошли вплотную к Филиппу и Кузьме.

— Вы, трусы позорные, — грозно сказал Мишка, — выходи кто-нибудь из вас на честный поединок со мной!

— Ну, да нашел дураков, — сказал Филипп, — а Степка в это время кобеля спустит….

— Пошли, чего струсил, — дразнил Мишка Филиппа, — обделался что ли? Перед девками, ты — герой! Честно будем драться….

— Ты кобеля зачем привел? — не унимался Кузьма.

— Чтобы вы вдвоем на одного не кидались и дружков своих к драке не привлекали! — сказал Мишка, — как вчерась на меня, а потом на Степку. Пошли за угол любой из вас, чего в штаны наделали?

Обидчики Мишки и Степки переминались и посматривали друг на друга. Наконец, Филипп решился на поединок и сделал шаг к Мишке. Дик, сильно рванулся на поводке, качнув столб, к которому привязан. Мишка пошел вперед, за угол клуба, следом нерешительно брел Филипп. Он был немного выше ростом, но проявленная нерешительность делала его слабее, несмотря на то, что следом шел Кузьма. Мишка знал, что нужно ударить первому, не дожидаясь, когда противник настроится на драку. Степка шел рядом с Кузьмой и часто оборачивался назад, посматривая на Дика, рвущегося с поводка.

Мишка резко повернулся к Филиппу и кулаком правой руки попал ему в нос, из которого струйкой брызнула кровь. Филипп ухватил Мишку за обе руки, блокируя удары, надеясь быстро отойти от полученного тумака. Но Мишка, кажется, готов был к такому ближнему бою, он обеими руками схватил Филиппа за грудки и приложился корпусом, чтобы подать торс противника назад. Это была уловка приема, который Мишка хорошо разучил в борьбе с калмычатами. Филипп, не догадываясь, подался вперед всей массой тела, а Мишка, падая на спину, увлек его за грудки, подсекая одной ногой в пах, а второй в живот, перебросил противника через себя.

Филипп с гулом грохнулся на землю, перелетев через Мишку, который тут же вскочил на ноги. У казаков лежачего не бьют, поэтому, дождавшись, когда Филипп начнет подниматься, Мишка нанес ему удар ногой в лицо. Этого хватило, чтобы прекратить бой, Филипп, понимая, что проиграл, остался сидеть на коленях в пыли. Ни Кузьма, ни Степка не ожидали быстрого исхода поединка. И только Дик, проявляя беспокойство, протяжно скулил на поводке, понимая, что его хозяин в опасности.

— Ну, что, теперь твоя очередь? — спросил Кузьму Мишка, у которого немного кровоточила верхняя губа.

— Да я это…, я не знаю, казаки, как вчера всё могло случиться…, — трусливо причитал Кузьма, — это Семка, которого с работы выгнали, чтобы тебя принять…. Он второй день самогоном нас угощает….

— А меня за что саданули вчерась сзади? — зло спросил Степка, — говори, не то волка спустим на вас!

— Ну, это…, пьяные мы вчерась были, — выдавил из себя Кузьма, — не соображали ничего, а тут еще этот — он показал на Мишку — отходил нас колом….

Степка, окрыленный победой Мишки, резко ударил Кузьму в нос. Тот схватился обеими руками за разбитую в кровь ноздрю и трусливо побежал от клуба. Филипп быстро поднялся на ноги и тоже пустился наутек. Инцидент был исчерпан и Мишка со Степкой вернулись к двери клуба, где Мишку уже ждала Фрося. Рядом с ней стояла ее подружка Аксинья и что-то быстро полушепотом рассказывала ей.

— Вот ты, какой у меня? — вместо приветствия, шутливо сказала Фрося, — второй день в станице, а уже успел подраться, да еще и волка с собой привел!

Мишка молчал, а Фрося увидела на свету его грязную рубаху и брюки, он выпачкал их, когда падал на землю, перебрасывая через себя Филиппа. Девушка заботливо принялась отряхивать Мишкину одежду, многозначительно посматривая на девок, стоящих невдалеке. После ее слов «вот ты, какой у меня» всем окончательно стало ясно, Мишка теперь ее ухажер и никому она его не отдаст.

Девчата смотрели на Мишку, как на героя, мыслимо ли привести с собой волка на поводке, да еще победить Филиппа в поединке, превосходящего Мишку ростом и комплекцией? Но парень не чувствовал себя победителем и его хорошее настроение объяснялось торжеством справедливости.

Степка тоже был в приподнятом настроении и весело развлекал подошедших к нему девчат. Он видел, как Фрося ухаживала за его другом, и не хотел мешать их идиллии. Вскоре он вошел в клуб и растворился в общем веселье. А Мишка не знал, как ему поступить далее — Дик еще был привязан к столбу, и вести его на завод означало испортить свидание с Фросей. Кобель спокойно наблюдал, как девушка отряхивала одежду его хозяина, и терпеливо ждал, когда тот к нему подойдет.

— Ты готов сегодня учиться танцам? — спросила Фрося.

— Нет, Фрося, я же говорил, мне стыдно в таком одеянии отплясывать смешные танцы, — напомнил Мишка, — давай отведем Дика на место и погуляем с тобой где-нибудь на окраине станицы?

— Хорошо, милый, я с тобой хоть на край света, — ласково проговорила Фрося, — только вот непонятно мне, почему танцевать в этой одежде стыдно, а драться — нет?

От этих ласковых слов Фроси у Мишки екнуло сердце, его еще ни одна девушка так не называла. Он сам начал светиться нежностью и ласково смотрел на Фросю.

— Не знаю, …милая, — запнувшись, ответил Мишка, — я вступился за Степку, за друга, которого эти пьянчуги сзади вчерась саданули по голове…. Ну, и за себя тоже! Когда я шел от твоей хаты, они и меня пытались отметелить….

— Знаю, — сказала Фрося, улыбаясь после слова «милая», — Аксинья все уж рассказала!

— А откуда ей известно? — удивился Мишка.

— Об этом уже половина станицы знает, — сказала Фрося, — у нас, как в твоем хуторе, сарафанный телеграф работает!

— Я не знаю, что такое телеграф, — признался Мишка, — да еще и сарафанный.

— Это когда баба бабе при встрече гутарит то, чего та не знает, — объяснила Фрося, — а телеграф — это такая машина, которая печатает буквы, идущие по проводам. Если из Ростова или Новочеркасска отправляют письмо по проводам в нашу станицу, то телеграф, что есть на нашей почте, принимает его и печатает на длинной бумажной ленте….

Мишка не стал вдумываться в объяснения Фроси и спрашивать, что ему не совсем было понятно, стараясь не казаться забитым и неграмотным батраком в глазах Фроси. Он подошел к Дику, отвязал его от столба. Дик вел себя на удивление спокойно и послушно пошел, куда ведет его хозяин. Молодая пара направилась к заводу и беседовала по пути.

— Миша, а ты читать-то умеешь? — неожиданно спросила Фрося.

— И читать и писать умею, — ответил Мишка, — в уме могу быстро считать. Я же церковно-приходскую школу окончил, все четыре класса!

— Тогда запишись в библиотеку, что при станции, — посоветовала Фрося, — там столько книг интересных имеется. Я многие из них прочитала, и про телеграф тоже.

— А ты училась в школе? — спросил Мишка.

— Нет, меня научили в ликбезе, — ответила Фрося, — это уроки такие, их товарищи организовали при железнодорожной станции, чтобы все могли читать и писать.

— Какие товарищи? — не понял Мишка, — твои?

— Мишь, товарищами друг друга называют комсомолисты и партийцы, — с иронией пояснила Фрося, — они хотят, чтобы люди могли книги сами читать и никому, акромя книг не верить! Когда меня научили чтению, то сказали, я должна прочитать главную книгу, она называется «Капитал» и написал ее какой-то немец.

— Ну и что, прочитала? — наивно спросил Мишка.

— Нет, — ответила Фрося, — она ведь в библиотеке единственная и очередь моя еще не дошла…. А те, кто читал, гутарили, книга совсем непонятная, сказано, немец написал….

Вскоре молодые люди подошли к воротам завода. Из будки у въезда вышел ночной сторож Митрич, высокого роста казак в гамайском картузе. Мишка уже знал его, поэтому тот открыл одну половину ворот и жестом показал Мишке пройти на территорию. От ворот до места проволоки Дика совсем рядом, поэтому Мишка и выводил кобеля именно «через Митрича». У завода было трое ворот, с фасада и двое с торцов. На всех въездах были установлены будки и каждые назывались по имени сторожа. Главный въезд фасадный, «через Пантелеевича». Над каждыми воротами весели большие керосиновые фонари, их зажигали сами сторожа. Фрося не захотела подходить близко к воротам и осталась ждать невдалеке от них, где было темно.

— Нагулялси небось? — спросил Митрич, показывая на Дика, — смотри, даже не кидается на меня …волчара! …Как это он признал в тебе хозяина …паря? Он же волк дикий, кто его знает, что у него на уме?

— Не боись, Митрич, Дик на танцах в клубе паровозников был, — весело сообщил Мишка, — и там вел себя, как послушный пес.

Мишка исчез с Диком в темноте и уже через пять минут вновь появился у ворот. Покидая территорию завода, он приветливо помахал Митричу, и это нужно было понимать как пожелание спокойного дежурства. Фроси нигде не было, Мишка всматривался в темноту и злился на себя за то, что сам испортил свидание. Но почему Фрося не дождалась его? Может быть, не хотела, чтобы Митрич увидел их вместе? Мишка отошел дальше от ворот, остановился и снова принялся всматриваться в темноту, затем негромко окликнул: «Фрося!» Он вздрогнул от неожиданности, когда девушка, бесшумно подкравшись к нему сзади, обняла его за талию.

— Не теряй меня, милый — ласково прошептала она на ухо Мишке — я здесь!

Мишка с облегчением вздохнул и спиной почувствовал прикосновение ее груди и нежный, возбуждающий запах девственницы. Он, развернувшись, обнял девушку и прижал ее стан к себе. Фрося не сопротивлялась и позволила парню поцеловать себя в губы. Легкая дрожь вновь пробежала по обоим телам и Фрося губами ответила на поцелуй. Она страстно обхватывала его губы своими, и нежно прикасалась к ним кончиком языка. Оба тяжело дышали, Фрося обняла Мишкин торс двумя руками, что говорило о взаимном возбуждении.

— Все хватит! — прошептала она, отталкивая Мишку от себя, — мы же прогуляться хотели. Пошли!

— Пошли, — прошептал Мишка, отпуская девушку, — покажи мне окрестности, я ведь станицу плохо знаю….

— Мы сейчас с тобой почти на окраине, — сказала Фрося, — пройдем за территорию завода, это и есть окраина. Там дальше начинается спуск к балке с родником и заросли терна. Мой папаня любит вино из него делать и собирает терн в этой балке.

Они вышли на окраину. В двух минутах ходьбы от колбасного завода начиналась степь, насыщенная ночным прохладным воздухом. Она дышала и очаровывала ароматами, характерными для конца августа. Горько пахла полынь и чабрец, даже человеку, жившему в этих степных краях не совсем понятно, чего больше. Эти ароматы соревновались между собой, и легкое дуновение ветерка решало этот спор. Пройдешь дальше — полынь превалирует, постоишь недолго на месте, и ветерок пахнёт чабрецом.

Небо было звездное, месяц только что народился и Мишка про себя повторял заговор, чтобы не болели зубы. Этому его научила покойная маманя. Нужно было смотреть на серп и произносить: «Млад месяц на небесах, кит-рыба в водах, серый волк в лесах. Когда эти три брата сойдутся, хлеб-соль поедят, у раба Михаила зубы заболят!» Он постеснялся произносить заговор вслух и повторял его мысленно. Фрося тоже молчала и смотрела на небо.

Молодые люди остановились у зарослей ивы. Мишка предложил сеть на корягу, лежавшую рядом с высокой ивой. Фрося не отказалась и вскоре их губы вновь срослись в страстном поцелуе. Мишка обнимал девушку, прижимая к себе и каждый раз, когда ее грудь касалась его, вздрагивал от возбуждения. Он, не контролируя себя, стал целовать Фросю в шею, она не сопротивлялась и отвечала ему поцелуями в лоб.

Мишка увлек Фросю на колени, она, споткнувшись о его ступню, села и обняла Мишку за шею. Так они молча сидели некоторое время, а затем вновь потянулись губами друг к другу. Голова девушки находилась немного выше его, и теперь он отвечал на ласки ее губ. Мишка чувствовал ее теплые упругие ягодицы и бедра и старался как можно плотнее прижаться к ним, машинально приподнимая свой таз. Вскоре Фрося, почувствовав его возбуждение и окрепшую камнем плоть, молча поднялась и села рядом.

— Мишь, а ты был когда-нибудь с женщиной в постели? — неожиданно спросила Фрося.

— Нет, а почему ты спросила об этом? — удивился Мишка, тяжело дыша.

— Просто интересуюсь, — уклончиво ответила она.

— Нет, нет, …ты не случайно интересуешься, — настаивал Мишка, — и должна честно сказать о том.

— Если ты еще парень, — произнесла Фрося, — то уж больно опытный в ласках!

— Как это? — не понял Мишка.

— Целуешь в те места, где мне нравиться, — игриво молвила она, — откуда ты это знаешь?

— Мне так хочется, — ответил Мишка, успокаиваясь, — а разве это зависит, был ли я в постели с кем-нибудь?

— Я и сама не понимаю многое, — призналась девушка, — ладно, забудь, о чем спросила. Ты мне нравишься и остальное не важно! …А я тебе нравлюсь?

— Ты очень красивая, Фрося, — признался Мишка, — самая лучшая, кого я встречал….

— А ты же говорил, что тебе нравится одна твоя хуторянка? — лукавым голосом спросила Фрося, — как ее зовут? …Ну, та, что стесняется твоего батрацкого происхождения?

— Ну, мало ли, кто нравится…, — уклонился Мишка от прямого ответа, — это так… увлечение! Настя Фирсова, она еще мала для любовных дел, ей шестнадцать исполнилось недавно….

— А почему ты не спрашиваешь, сколько мне лет? — неожиданно спросила Фрося, — может, и я еще не доросла до любви?

— Тебе уже есть восемнадцать, — утвердительно ответил Мишка, — иначе на работу тебя не приняли.

— А ты откуда знаешь? — не унималась Фрося, — может быть, и приняли бы!

— Мне бывший хозяин, кулак Скобелев сказывал, что большевики приказали до 18 лет на работу не брать, — отвечал Мишка, — потому как, ксплуатация это! А он сделал для меня одолжение и принял к себе на работу, потому что дружил с моим отцом…. Гутарил, работай, Мишаня, на благо своей семьи, а уж я заступлюсь в случае чего за тебя — скажу, что родственник ты мне!

— А знаешь, Мишь, я давно мечтала познакомиться с парнем, который бы любил меня больше своей жизни, — молвила Фрося, — …и этот парень ты! Я почувствовала это, когда ты со Степкой вошел в клуб. Мне сердце подсказало и я знаю, что ты будешь меня так любить….

Мишка ничего не ответил Фросе, он снова притянул ее к себе и их губы соединились в затяжном поцелуе. Мишка не отпускал Фросю, когда она попыталась отстранить его через минуту, но после прекратила всякое сопротивление и подчинилась его ласкам. Мишка возбужденно гладил ее ноги выше колен, оставил свою ладонь между ними, а Фрося сильно сжала их. Мишка губами прикоснулся к груди девушки, чувствуя через платье, как отвердел ее бугорок.

— Миша не надо так сразу…, — прошептала Фрося, — стыдно ж ведь! Мы всего второй вечер вдвоем…. Успеется, миленький мой, успеется….

Мишка подчинился девушке, он не стремился чего-либо добиться от нее. Ему просто было очень хорошо с ней и это впервые в его жизни. Он снова потянул ее на колени, и когда она устроилась, обняв парня за шею, гладил ее мягкий и вьющийся волос, припадая к нему губами. Запах, девушки будоражил фантазии парня, он старался сдерживать порывы своей страсти, и Фрося заметила это. Она то позволяла ему вновь гладить ее упругие ноги выше колен, то резко отдергивала его руку с интимных мест.

— Миша, может, пойдем уже? — спросила Фрося, — папаня ругал меня, что вчерась поздно пришла.

— Не может быть, — сомневался Мишка, — ты вчера пришла раньше, чем закончились танцы в клубе!

— Кто-то утром уже доложил ему, — объяснила Фрося, — что меня не было в клубе…, и я ушла с тобой!

— Сарафанный телеграф? — с иронией спросил Мишка, запомнивший это словосочетание.

— Это Аксинья, больше некому, — высказала догадку Фрося.

— Так она же подружка твоя, — сомневался Мишка, — наоборот должна бы молчать….

— Ты видно тоже ей понравился, — настаивала Фрося, — уж больно подробно она восхищалась нынче, как ты волка с собой привел и морду набил Филиппу. Подружки они же завистливые все и если у меня любовь намечается, да еще с парнем, который ей самой нравится, то жди от них сплетен всяких и подлостей!

— А почему твой папаня супротив, чтоб ты со мной встречалась? — поинтересовался Мишка.

— Он вовсе не имел тебя в виду, — ответила Фрося, — он ругался, чтобы я ни с кем не гуляла вообще. Гутарит, что хочет отдать меня замуж за сына начальника железнодорожной станции!

— А ты его знаешь? — спросил Мишка.

— Знаю, — ответила Фрося, — гамай и недотепа, зовут Федей…, он на станции работает мастером по ремонту стрелок, семафоров и всяких, разных дрезин и водяных колонок для заправки паровозов. Я папане гутарю, что лучше за цыгана замуж пойду, чем за гамая!

— А папаня, что? — спросил Мишка.

— Гутарит, никуда не денешься, — жаловалась Фрося, — выдам, а там попробуй перечить мне…. Он даже приглашал Федю как-то раз к нам, тот приперся, и сидел молча, как нынтырь! …Позвал меня погулять. Я вывела его на улицу и гутарю ему — иди Федя домой, ты мне противен. Тебя, гутарю, семафор ждет. Он ушел и больше пока не появлялся….

— Может быть, ты познакомишь меня со своим папаней? — спросил Мишка, — погутарим с ним и я ему понравлюсь….

— Миша, ты нешто не понимаешь, что папане нужен расчет? — спросила Фрося, — ему кто угодно, но чтобы с деньгами, а у начальника станции денжищи водятся…

Фрося поднялась, давая Мишке понять, что пора идти, он тоже поднялся, и они пошли в обнимку в сторону завода. Вскоре миновали его и вышли на улицу и, разговаривая о том, о сем, добрались до хаты Фроси. Она первая крепко поцеловала его в губы и сразу убежала во двор. Мишка возвращался на завод и, проходя по улице, часто оборачивался назад, он знал, что рано или поздно Филипп с Кузьмой захотят отомстить ему за победу в поединке. Напасть открыто они не рискнут, но огреть камнем по голове сзади — это в их манере. Но улицы были пустынны, и он благополучно вернулся и лег спать.

***

Хозяин колбасного завода Николай Леонидович Пятиков сидел в своем кабинете и просматривал деловые документы. Он ежедневно делал это лично, вел бухгалтерию завода, контролировал баланс и своевременную уплату налогов. В кабинете горели большие газокалильные лампы, света от них было вполне достаточно для работы с документами — выписками с банковского счета, приходно-расходными накладными, квитанциями налоговых платежей. Приказчик ежедневно приносил стопу бумаг в кабинет хозяина, сюда же он доставлял и почту.

Закончив с бухгалтерией, Николай Леонидович распечатал конверт с письмом от брата из Москвы и углубился в чтение. Его лицо сияло улыбкой и выражало умиление, брат писал, что у него дела шли превосходно и интересовался, быстро ли растет капитал предприятия? Николай закончил читать письмо, поднялся, погасил две лампы, оставив одну над столом, сел в кресло у стены, закурил дорогую папиросу «Дукат» и погрузился в воспоминания. В дверь осторожно постучали, и когда Николай произнес «Войдите!», в кабинет вошла Анфиса.

— Николай Леонидович, — проворковала она, — я управилась на сегодня, можно мне домой сходить?

— А нет желания остаться на ночь? — удивился Пятиков, — уже неделя минула после совместной ночи….

— Я сбегаю домой, управлюсь, детей накормлю и вернусь к полуночи, — обещала Анфиса, лукаво посматривая на хозяина, — до утра еще успеем натешиться!

— Хорошо, — согласился хозяин, — иди, управляйся, я тебя буду ждать в спальне! Ключи не потеряй от дома, как это уже было не раз….

— Не потеряю, милый, — проворковала Анфиса и вышла из кабинета.

Николай познакомился с Анфисой через несколько дней после приезда в Морозовскую. Она была вдовой расстрелянного красноармейцами казака Петрухина и имела двоих малолетних детей. Николай взял ее на работу прислугой типа горничной и открыто сожительствовал с этой удивительно красивой женщиной. Родители ее бывшего мужа воинственно противились ее работе у «буржуя» и порвали все отношения с невесткой, даже внуков не принимали к себе. Зато родители Анфисы считали, что ей повезло в жизни и часто бывали у Пятикова в гостях.

Вначале был шквал сплетен и интриг против Анфисы, но Николай не обращал на них внимания и этот бабий хор вскоре затих. Ему уже было полных 36 лет, а ей 28, но ее фигуре могла позавидовать любая станичная девка. Николай не только хорошо оплачивал ее работу, но и содержал ее детей и часто по праздникам возил их на ярмарку. Часто на зависть сплетницам демонстративно прогуливался по станице с Анфисой и детьми. Он жениться пока не решил, а Анфиса и не настаивала на этом, им вдвоём было хорошо и счастливо без каких-либо взаимных обязательств.

Анфиса ушла домой, и Николай снова погрузился в воспоминания. Он сын русского дворянина, родившийся в семье директора сахарного завода в Киевской губернии. Его старший брат Георгий, от которого он сегодня получил письмо, был революционером. Еще, будучи студентом реального училища Киева, брат принимал активное участие в революционном движении и был анархистом. Затем поступил на экономическое отделение юридического факультета Петербургского университета, а Николай в это время сдавал вступительный экзамен в Императорское московское техническое училище.

После успешной сдачи, Николай был принят в знаменитый ВУЗ, а брата в 1910 году исключили после третьего курса и он вступил в РСДРП, став большевиком. Николай не любил политику, его тянуло к технике и реальному производству. Окончив ИМВТУ, Николай организовал поставки электрогенераторов немецкой фирмы «Сименс Шукерт» и к началу Первой мировой успел сколотить неплохой капитал. Война с Германией поставила крест на его посреднической деятельности, и Николай вложил заработанные деньги в производство, построив два небольших цеха — колбасного и сыродельного. После революции их национализировали, но загрузить работой не смогли, в стране началась политика военного коммунизма и голод. Стены рушились, оконные рамы, полы, двери, крышу растянули на дрова. Вот и вся польза большевистской национализации.

Николай и Георгий были разными людьми, иногда казалось, что они не родные, у Коли было больше дворянского в характере, а Жора с детства демонстрировал свой экстремизм. Братья даже внешне выглядели, как дети от разных родителей. В 1912 году Георгий был секретарем Киевского комитета РСДРП. Несколько раз арестовывался, полтора года провёл в ссылке в Иркутской губернии. В октябре 1914 года бежал из ссылки через Японию и США в Швейцарию. С 1915 года вместе с Лениным редактировал журнал «Коммунист». Разногласия с Владимиром Ильичом привели к тому, что Георгий вышел из редакции журнала «Коммунист» и уехал в Стокгольм, а затем был выслан в Норвегию.

После февральской революции 1917 года он вернулся в Россию. Личное знакомство с Лениным, давала Георгию большие шансы в карьере. Уже в марте, его избрали председателем Киевского комитета РСДРП, а в августе он возглавил Военно-революционный комитет. Накануне Октябрьского переворота его вызвали в Петроград, где он командовал захватом Госбанка в качестве комиссара. С ноября 1918 года он уже был главой Временного рабоче-крестьянского правительства Украины.

Николай потерял с братом связь со времен его ссылки в Иркутскую губернию и ничего не знал о карьере Георгия в новой революционной власти. И только когда в 1920 году Георгий появился в Москве руководителем Центрального управления каменноугольной промышленности Донбасса и Председателем главного концессионного совета, судьба случайно позволила им встретиться после долгих лет разлуки. Николай тогда жил на дешевой квартире на Сухаревской улице и купив однажды газету «Правда», увидел в ней портрет брата.

Николай пришел к нему на работу, но красноармейцы с винтовками, дежурившие у входа в здание, потребовали пропуск. Николай растерялся и не знал, как поступить, но вскоре взял себя в руки и заявил, что он брат Георгия Леонидовича Пятикова и если они его не пропустят, то будут наказаны. Красноармейцы взяли под козырек, хотя Николай не военный и был одет в поношенное пальто и потрепанный картуз, что осталось у него из одежды, не обменянной еще на хлеб. Появился командир охраны и вежливо проводил Николая к кабинету брата.

Когда Николай вошел в огромный кабинет, он не поверил своим глазам — за столом сидел мужчина, очень похожий на Чехова, в кожаной куртке и пенсне. Его зачесанная назад пышная шевелюра, бородка и усы и особенно пенсне, которое он раньше не носил, делали брата неузнаваемым и только после того, как Николай внимательно пригляделся к нему, узнал.

— Товарищ, Вы с какой шахты? — спросил Георгий, не отрываясь от бумаг, которые стопами лежали на столе.

— Жора, это ты? — спросил Николай, еще сомневаясь, что перед ним его брат.

Георгий оторвался от чтения документа, и внимательно посмотрев на Николая, быстро вскочил, почти бегом подбежал к брату и крепко обнял.

— Колька, черт тебя раздери…, ты чего в Москве делаешь? — удивленно и очень громко спросил Георгий, — вот так встреча, едрена мать, сколько же я не видел тебя братишка?

— Я тебя не сразу узнал, Жора, ты на фото в газете без пенсне выглядишь совсем не так, как на самом деле, — торопливо говорил Николай.

— Да это я фотографию старую дал корреспонденту, — пояснил Георгий, — а очки совсем недавно приписали мне, зрение становиться хуже…. Ну, присаживайся и рассказывай, как и где ты живешь, давно ли был дома?

Николай сел в предлагаемое братом кресло, снял картуз и начал свой грустный рассказ. Георгий внимательно слушал его, но вскоре остановил и потребовал от своего секретаря принести им бутербродов с ветчиной, вареных яиц и горячего чая. Когда все эти давно невиданные Николаем яства появились на столе, он набросился на еду, прекратив свое повествование. Расправившись с угощением, продолжил рассказ.

— Вот Жора, какая она ваша власть, — сетовал Николай, — отобрали у меня цеха, и теперь их уже нет, растащили все! Ну, кому польза от вашей национализации? Рабочим и крестьянам? Ведь трудящиеся голодают так же, как и я, то есть эксплуататор, по-вашему….

— Ты брат зря на власть нашу обижаешься, — посоветовал Георгий, — скоро все нормализуется, дай только время! …Кстати, у тебя есть продовольственная карточка?

— Карточка есть, продовольствия нет! — зло ответил Николай, — тухлую конину дают, а хлеб днем с огнем не сыщешь. Деньги отменили, торговлю запретили, военный коммунизм говорят, неизбежные издержки! Неужели не понятно, что отбирая весь хлеб у крестьян, вы разорите последние хозяйства, но не накормите рабочих?

— Много ты понимаешь, Коля, — обиделся Георгий, — мы вернемся с тобой к этому разговору, лет так через пять и ты увидишь с высоты пройденных лет, что мы делаем все правильно.

— Вернемся, брат, если с голоду не умрем, — сострил Николай.

— Я дам тебе нашу служебную продовольственную карточку, — предложил Георгий, — чтобы ты хотя бы от голода спасся. …Ты исхудал настолько, что тебя трудно узнать!

— Что это такое, служебная карточка? — не понял Николай.

— Для членов правительства и государственных служащих в ранге не ниже начальников отделов, — пояснил Георгий, — привилегированное продуктовое обеспечение….

— А как же ваша идеология, что все должны быть равны? — съехидничал Николай.

— Вот это к идеологии не относится, Коля, — задумчиво произнес Георгий, — понимаешь, в чем дело? Правительство — это голова, а все остальное — тело! А что будет, если не питать мозг этой головы? Его парализует, так же, как все тело…. Выражаясь твоими словами — кому от этого лучше станет? Тем более речь идет о небольших объемах продовольствия в масштабах страны….

После этого разговора в кабинете брата, жизнь у Николая значительно улучшилась. Служебную карточку отоваривали хорошими продуктами в спец распределителе, куда простому смертному никогда не попасть. Уже через пару месяцев Коля поправился, и от этого поменялось и настроение. В стране происходили поистине исторические события, характеризующие утопию марксизма.

Захватив власть, большевики не могли накормить народ, организовать работу промышленных предприятий, продразверстка привела к сокращению посевных площадей, резкому снижению урожая. Объем промышленного производства снизился более чем в пять раз, что привело к небывалому дефициту товаров, производительность труда упала до безобразия. Вместо торговли процветал натуральный обмен, меняли товары на продукты. В 1921 году прошли народные восстания в Кронштадте и Тамбове, крестьянские вооруженные бунты на Дону и Кубани, во многих городах России произошли стачки рабочих.

Такое событие, как гром среди ясного дня, поразило советское правительство. Оно не могло допустить, что во времена «диктатуры пролетариата» сами диктаторы используют средство, которое должно быть направлено лишь против капиталистов и реакционных буржуазных правительств. Забастовки показали, что в ряде мест рабочие были доведены до последней, крайней точки терпения.

…Брат часто заезжал к Николаю на своей служебной машине с личным шофером. Происходило это по вечерам и каждый раз Георгий был под хмельком. Он привозил с собой бутылку водки, которую невозможно было легально найти во всей Москве. Во времена военного коммунизма производство и продажа спиртных напитков запрещались. Но «голове» можно было получить одну бутылку в месяц и Николай уже пользовался этим однажды, получая продукты в спец распределителе.

Во время бесед с Георгием, когда он приезжал в гости, Николай заметил, что его убежденность «мы делаем все правильно», таяла с каждым визитом. Однажды Георгий приехал в полночь к Николаю, сильно выпивши. Войдя в квартиру он, не разуваясь, прошел в гостиную и поставил на стол бутылку дорогого французского коньяка. Такой коньяк остался у Николая лишь в воспоминаниях о прошлой жизни.

— Давай братишка, выпьем с тобой, — привычно сказал Георгий, — у меня сегодня праздник!

— Какой, если не секрет? — спросил Николай.

— Я назначен заместителем председателя Высшего совета народного хозяйства СССР, сокращенно ВСНХ! — гордо произнес Георгий, — ты даже не представляешь, какая это высокая должность! Ну, естественно и паек соответствующий, …тут я привез тебе новую продуктовую карточку, по которой ты будешь получать еще и деликатесы разные — паюсную икру, шоколад, дорогие коньяки и виски….

— Да мне вроде и по этой карточке хватает, — произнес стеснительно Николай, — я, конечно, поздравляю тебя с высоким назначением, Жора!

— Не скромничай, — по-царски молвил Георгий, протягивая продуктовую карточку, — бери и пользуйся!

Николай принял правительственную продуктовую карточку и поблагодарил брата за его заботу. Далее состоялась откровенная беседа, которую не предполагал услышать Николай. Георгий, выпив еще, совсем опьянел и рассказывал то, что могло быть известно лишь высокопоставленным большевистским чиновникам. Николай верил всему, что обычно рассказывал брат, ведь он имел доступ к секретной информации и хорошо знал «кухню» большевистской власти.

— Тебе известно, Коля, что я хорошо знаком с Лениным, — начал Георгий, — ведь это же он пригласил меня экспроприировать Госбанк в день революции и оценивает меня высоко, как профессионала. Ленин на днях дал директиву «беречь спецов». В 1921 -22 гг. мы производили массовые выселки за границу нежелательной для нас агрессивной интеллигенции. А это классные специалисты во многих сферах государственной деятельности. Ленин решился, наконец, отойти от своих «Основных идей октябрьской революции».

В 1917 году, накануне переворота, Ленин утверждал, что когда власть попадет в наши руки, мы обеспечим участие населения в управлении государством, все по очереди будут руководить страною. Довольно скоро он убедился, что его расчеты ложны и для строительства, им задуманной социально-экономической модели государства нужных людей крайне мало, почти нет. О том говорят его нынешние статьи, в которых он указывает на повсеместное неумение вести дело, «быть настоящими организаторами и администраторами», жалуется на царящее отсутствие культуры.

Жизнь разгромила провозглашенные им же накануне революции утопические идеи, а вот теперь, опровергая самого себя, Ленин прозревает, что никакой базы для строительства социализма в России нет. Он стал с раздражением относиться к тем, кто «возводит революцию в божество» и не понимает, что нужно от ставки на революцию вовремя перейти к осторожной реформистской политике. Он отходит от идеи разжигания мировой революции и не только.

Теперь существует два Ленина: один неистовый, не знающий ни удержу, ни меры, другой — осторожный, практичный, взвешивающий. Один Ленин — «делал» Октябрьскую революцию, бредил идеей мировой, насаждал военный коммунизм, прыгал из самодержавного режима прямо в социализм. Другой Ленин — требует теперь кончать с «глупостями Смольного института», дает самые умеренные «напутствия» и мы готовимся к расширению и активизации Новой Экономической Политики, сокращенно НЭП.

— И что же она может изменить, его новая политика в этом хаосе? — спросил Николай.

— О-о-о, Коля, ты снова заблуждаешься, — отреагировал брат, — мы сейчас готовим важные решения! У кулаков будет право арендовать землю, и нанимать батраков. Мы вовлечем интеллигенцию, оставшуюся в стране в управление государством и промышленностью. Сейчас Российская интеллигенция (специалисты) разделилась на эмигрантов и беспартийную советскую часть, оставшуюся в стране и с радостью принявшую идею НЭПа. Они осознали, что нужны Родине и «кинулись» в работу с головой, что и обеспечит дальнейший прогресс НЭПа. И наконец, главное, — мы вернем национализированные мелкие предприятия их собственникам. Это касается и тебя лично!

— Что вы мне вернете? — удивился Николай, — от моих цехов остались только фундаменты!

— Я тебе гарантирую финансовую компенсацию, — обещал Георгий, — за твои разрушенные цеха, на эти деньги ты сможешь построить новые. К тому же могу «пробить» беспроцентный кредит. Ну, что ты на это скажешь?

— А что ты хочешь от меня услышать? — спросил Николай.

— Я хочу услышать о твоем желании заняться делом, — ответил Георгий, — если есть оно у тебя, я продолжу!

— Желание есть, брат, — загорелся Николай, — только боюсь я, чтобы ваша власть меня снова не обманула….

— Ленин сказал на десятой парт конференции: «НЭП — всерьез и надолго». «Надо, — говорил он, — устранить все сомнения, что политика, намеченная десятым партийным съездом, принимается как политика, подлежащая проведению всерьез и надолго», — заученно процитировал Георгий.

— И что же? — спросил Николай, — все согласились с ним?

— Ты, как в воду смотришь! — радостно сказал Георгий, — нет, конечно! Очень много противников этой политики, считающих ее возвратом к капитализму. В первую очередь это те, кто вознесен на незаслуженную высоту власти во времена военного коммунизма, как ярый сторонник диктатуры. Он-то и мог только маузером размахивать и расстреливать крестьян, отбирая у них весь урожай. Полностью согласны с Лениным были только Красин и Цюрупа, все другие или молчали или упирались. Тогда Ленин сказал: «Когда я вам в глаза смотрю, вы все как будто согласны со мной и говорите да, а отвернусь, вы произносите, нет. Вы играете со мной в прятки. В таком случае позвольте и мне поиграть с вами в одну принятую в парламентах игру.

Когда в парламентах премьер-министру выражают недоверие, он подает в отставку. Вы мне высказывали вотум по вопросу заключения мира в Бресте, хотя теперь даже глупцы понимают, что моя политика была правильной. Теперь снова вы высказываете мне недоверие по вопросу о новой экономической политике. Я делаю из этого принятые в парламентах выводы и двум высшим инстанциям — ВЦИКу и Пленуму — вручаю свою отставку. Перестаю быть председателем Совнаркома, членом Политбюро и превращаюсь в простого публициста, пишущего в «Правде» и других советских изданиях».

Ленин шутил? Ничего подобного! Он заявлял о том самым серьезным образом. Бил кулаками по столу, кричал, что ему надоело дискутировать с людьми, которые никак не желают выйти из психологии подполья и младенческого непонимания очень серьезного вопроса, что без НЭП неминуем разрыв с крестьянством. Угрозой отставки Ленин так всех напугал, что сразу сломил выражавшееся многими несогласие. Например, Бухарин, резко возражавший Ленину, в 24 минуты из противника превратился в страстного защитника НЭПа. Мой начальник Рыков каждое совещание теперь начинает с вопроса о НЭПе.

— Вот это меня и тревожит в первую очередь, — сказал Николай, — что будет, если Ленин умрет? По Москве ходят слухи, что у него уже был припадок паралича….

— НЭП останется жить даже после смерти Ленина, — убеждал Георгий, — эта политика уже дает серьезные результаты, без которых страна в дальнейшем не сможет обойтись! Представь себе, возродившийся класс мелких собственников уже не даст чиновникам от партии провести еще одну экспроприацию. Это будет возможным только через репрессии, голод и все то, что само по себе создаст предпосылки для новой буржуазной революции, подобной февральской 1917 года. В партии всегда найдутся трезвые головы, чтобы этого не допустить! Ты мне скажи, ты готов к тому, что я тебе предлагаю?

— Я готов, хоть сегодня начать восстановительные работы своих цехов, — с энтузиазмом произнес Николай.

— Только не в Москве! — возразил Георгий, — если это касается переработки сельскохозяйственной продукции. Здесь нет пока сырьевой базы, нужно ехать в более благополучные области — на Дон или Кубань! Тебе же придется в любом случае с нуля начинать, какая тебе разница, где строить?

— Ты не хочешь, наверное, чтобы я здесь светился нашей фамилией, — высказал предположение Николай, — ведь если я получу компенсацию и кредит, то твои враги в партии обязательно используют этот факт против тебя. Как же так скажут, у большевика и заместителя председателя ВСНХ Георгия Пятикова брат — мелкий колбасник Николай Пятиков…. Кто содействовал буржую вновь эксплуатировать рабочий класс?

— Это тоже верно, — рассмеялся Георгий, — но главное все-таки сырьевая база! Ты поймешь это сразу, как только начнешь работать по производству колбасы или сыра. От Москвы до самого юга все крестьянство почти вымерло с голоду! Такие дела, Коля…. Да и потом, ты знаешь, кем сейчас работает Дзержинский?

— Откуда мне знать? — испуганно ответил Николай, — знаю, что это главный в ВЧК-ОГПУ. Его боятся все!

— Он сейчас работает руководителем Комиссариата путей сообщения! — проинформировал Георгий, — он очень исполнительный, умный и способный человек, между прочим. Я познакомился с ним давно и знаю, что он совсем не такой, коим его представляет народ из-за работы в ВЧК — ОГПУ. Я разговаривал с ним совсем недавно и познакомился с начальником железнодорожной станции «Морозовская», который был у Феликса в кабинете. Я, так сказать, присутствовал во время назначения Петрова Владимира, так его фамилия, на эту должность. Станция находится где-то в донских степях на ветке «Лихая-Царицын», но не в этом дело…. Главное, что я и тебя познакомлю с этим Петровым и он посодействует тебе в доставке стройматериалов и всего необходимого в станицу Морозовскую. Кроме того, я сведу тебя с районным секретарем ВКПб, который поможет в приобретении охотобойного пункта капиталиста Разлуки. Ты построишь там цех колбасный, хочешь сыродельный и начнешь приносить пользу Советской власти…. Ну, как тебе мое предложение?

— Я согласен, брат, — молвил Николай, — хотя признаюсь, что страшновато мне верить вам, большевикам!

— Ну, вот и замечательно! — обрадовался Георгий, — с завтрашнего дня начинай действовать! Приходи ко мне в кабинет, у меня там телефонная связь имеется, и мы созвонимся со станцией «Морозовская». Железнодорожная связь работает нормально и с этим проблем не будет. Завтра же я внесу тебя в список на получение денежной компенсации и переговорю с банкирами о выдаче кредита!

…Так все и началось, как обещал брату Георгий. С его помощью можно было решать и не такие вопросы, главным из которых были деньги. Во времена военного коммунизма с отменой денег, промышленные предприятия не вели даже бухгалтерского учета в нормальном понимании этого термина. Он был заменен никому непонятным «непосредственно-трудовым учетом», а деньги представляли собой суррогат и презрительно назывались «дензнаками» или «совзнаками». Ценность суррогата в процессе инфляции падала так, что купюра в 100 000 совзначных рублей по своей покупательной ценности равнялась приблизительно одной двадцатой довоенной копейки.

С принятием НЭПа уже осенью 1922 г. объявили об установлении твердой валюты — червонца (10 рублей), покрытого на 25 процентов золотом и устойчивой иностранной валютой, а еще через год прекратилась всякая эмиссия и обращение всеми проклинаемых «совзнаков». Промышленные предприятия, опираясь на твердый измеритель, получили возможность приступить к настоящему бухучету, вести калькуляцию себестоимости продукции, составлять обоснованные балансы, уйти от фантастического счетоводства времени военного коммунизма, которое бухгалтеры называли «филькиной грамотой».

Деньги приобрели свое прежнее значение и компенсация за национализированные цеха плюс кредит банка, который Николай получил с помощью брата, позволял начинать строительство в далекой станице Морозовская. По телефону Николай познакомился с Петровым и тот пообещал, что отправленные из Москвы строительные материалы, он временно будет складировать на территории станции до приезда Николая. Удалось договориться и с секретарем районного комитета ВКПб, чтобы охотобойный пункт капиталиста Разлуки был продан только ему — Николаю Леонидовичу Пятикову.

Наконец наступил день, когда Николай приехал на неведомую ему железнодорожную станцию «Морозовская», где его встречал нанятый Петровым для работы у Пятикова приказчик Филипп Григорьевич Балясов. Этот человек сразу же понравился Николаю, хотя к «местным» его отнести можно с большой натяжкой. Разговаривал приказчик не по-казацки, а хорошо поставленным грамотным языком и за этим чувствовался его потенциал интеллигента. Балясов сам предложил остановиться временно у него в доме.

Такие дома представляли собой полутора этажные строения с цокольным помещением, где летом всегда было прохладно. Первый, основной этаж возвышался над цокольным, а крыша была из камыша, мастерски уложенного так, чтобы вода стекала с него при любом ливне. Такие крыши можно отнести к произведениям архитектурного искусства. Дом имел рундук — род навеса на кругляке типа крытого балкона, с той стороны дома, где находится входная дверь. Николаю выделили отдельную комнату в доме.

Приказчик еще до приезда хозяина набрал работников для строительства нового завода, так он его называл, из местных казаков, соображающих в строительстве. А Николай еще в Москве лично подготовил проект, представляющий собой эскизы вместо чертежей, но зато со всеми расчетами строительной и технологической части. Уже на следующий день после его приезда, начались работы нулевого цикла. Николай, следуя совету Георгия, отправился знакомиться с начальником станции, секретарем райкома ВКПб, председателем райисполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а также с начальником районного отделения НКВД.

Начальник станции Владимир Иванович Петров принял его радушно, как старого знакомого. Он пригласил Николая отметить встречу, выпить и позавтракать у него дома, который находился недалеко от станции и принадлежал железной дороге. Его жена Валентина накрыла шикарный стол и продолжала хлопотать на кухне, обещая через час приготовить зажаренного гуся. У нее имелась социальная прислуга, положенная по штату начальству железнодорожной станции, которая уже ощипывала зарубленного ей гуся. Это была молодая казачка, лет тридцати с глазами гулящей девки.

Николай мало употреблял спиртное и поэтому разговор долго не клеился. Хозяин постоянно заискивал перед братом высокопоставленного большевистского чиновника и всячески старался угодить, от чего Николай чувствовал дискомфорт. Он не привык к подхалимажу, лести и ханжеству. Когда хозяйка поставила жареную птицу на большом подносе на стол и произнесла пожелание хорошего аппетита, Владимир Иванович уже захмелел и усадил супругу рядом с собой.

— А Вы, уважаемый Николай Леонидович, уже побывали у секретаря районного комитета ВКПб? — неожиданно спросил Владимир Иванович.

— Нет, еще не знакомился, — ответил Николай, — сразу после вас пойду в райком….

— Я не смею давать Вам рекомендации, — начал подвыпивший Петров, — но Вы должны были соблюдать субординацию, иначе на Вас сразу могут обидеться!

— О какой субординации Вы говорите? — не понял Николай.

— Сначала нужно познакомиться с секретарем, потом с председателем исполкома, начальником НКВД, а уж после со мной, — инструктировал Петров, — они все местные, это мы с Вами приезжие. Они казаки, а это очень гордый и властолюбивый народ…. Вы, когда придете к секретарю, не говорите, что были у меня, пусть думает, к первому на поклон пришли именно к нему.

— А что будет, если я скажу, как есть? — не понимал Николай, — это где такая субординация прописана?

— У них в головах она прописана, — настаивал Петров, — он-то виду не подаст, что обиделся, а зло затаит и в нужный момент обязательно припомнит. Мне уже казаки охарактеризовали и секретаря и председателя исполкома. А вот начальник НКВД, вообще бывший чекист, хотя и из местных. Говорят, когда работал в ВЧК, зверствовал бесподобно! Меня об этом сам Феликс Эдмундович предупредил, когда провожал из кабинета после назначения на должность.

Поблагодарив Петровых за угощение, Николай направился к райкому партии с неприятным осадком на душе. Он еще не видел этого секретаря, но уже почувствовал к нему неприязнь. Что значит «прийти на поклон»? Ничего себе секретарь! Большевики на всех перекрестках трезвонят о равноправии и борьбе с бюрократизмом, а ему, видите ли, нужен его поклон. С этим неприятным чувством Николай подошел к двери кабинета, на которой красовалась табличка: «Секретарь райкома ВКПб Красильников Семен Пантелеевич».

— Доброго здоровья, Семен Пантелеевич! — приветствовал он, войдя в кабинет, — моя фамилия Пятиков, зовут Николаем, мы знакомились заочно по телефону….

— Да-да, припоминаю, — важничал Красильников, — …вот Вы какой, советский буржуин! Классовый враг, так сказать! Ну, проходите, присаживайтесь….

Николай умастился на стул, стоящий рядом. Присел и секретарь, сурово посматривая на Николая и давая понять, что его слова о враге не шутка, а личные убеждения.

— Ну, с чего зачнем? — вопрошал строго секретарь, — мне зараз помниться, что Вы должны заплатить деньги за охотобойный пункт капиталиста, кспуататора рабочего люда — Разлуки. Так вот, уважая Вашего брата и соблюдая договоренность, мы не продали объект кому попадя и терпели до Вашего приезда. Зараз я покличу к себе председателя исполкома, и он принесет документы. Вы готовы заплатить деньги?

— Да, конечно! — сказал Николай, — у меня с собой чековая книжка Госбанка и могу сразу же выписать чек на необходимую сумму.

— Ну, вот и хорошо, — произнес секретарь и, поднявшись из-за стола, подошел к открытой двери и крикнул, — Кондратий, зайди ко мне!

Николай сначала не понял, кому он кричал, но когда открылась дверь кабинета, расположенного напротив, понял, что кричал он председателю исполкома райсовета. На пороге появился среднего роста коренастый казак в кожаной фуражке.

— Захвати документы по продаже охтобойного пункта Разлуки, — приказал секретарь, — буржуй деньги будет платить в районную казну.

— Он уже прибыл, ай как? — переспросил председатель, — я мигом зараз подсуечусь.

Через несколько минут, когда Красильников уже сидел за своим столом, вошел председатель и удивленно рассматривал Николая с ног до головы. Он медленно клал на стол папку с документами и не сводил глаз с «нового буржуя».

— Вота документы! — произнес председатель, делая ударение на букву «у».

— Давайте знакомиться, предложил Николай, — меня зовут….

— Да все уж знают тута, как Вас зовут, чего зря времечко терять? — вместо приветствия произнес председатель.

— Но я не знаю, как Вас называть? — недоумевал Николай.

— Меня-то? — переспросил председатель, — …кличут Федором Лукичом, а фамилия — Кретинин!

Николай взял папку и стал просматривать ее, листая и вникая в каждый документ. Найдя тот, где была указана стоимость национализированного объекта, он достал из нагрудного кармана чековую книжку Госбанка.

— Вот видишь, Федя, — грустно произнес Красильников, — за что мы боролись? Государственными деньгами у государства же частник объект выкупает…. Вот и вся тебе революция!

Николай, не обращая внимания на слова Красильникова, выписал чек и протянул Кретинину. Тот взял его, приколол скрепкой к папке и покинул кабинет, а вместо него вошел мужчина в форме НКВД. Внимательно разглядывая Николая, он представился, слегка склоняя голову.

— Начальник районного отделения НКВД Шевельков Панкрат Сидорович, — произнес он четко каждое слово, — а Вы я так понимаю, будете у нас колбасу производить!

— Да, конечно, товарищ, — подтвердил Николай, — моя фамилия….

— Вы не понимаете, с кем гутарите? — спросил Панкрат, — я знаю не только, как Ваша фамилия, но даже и биографию…. Советую Вам сразу — контру на своем частном заводе не разводить! Никакой агитации супротив Советской власти я не допущу!

— Я же не агитацией приехал заниматься, а колбасу делать, — с иронией произнес Николай, — осталось самая мелочь — построить цех для начала. Я сейчас пользуясь случаем, что все представители власти здесь, приглашаю предварительно всех вас на открытие завода заранее.

— Да, мы все здесь в одном коридоре, — сказал Красильников, — и партия и совет и милиция…. Но на открытие обязательно придем.

На этом знакомство с властью закончилось. Николай еще три дня оформлял документы купли-продажи на этот охотобойный пункт. Он удивился, что никто не знал, как их оформить. Критинин целый день звонил по телефону в областной исполком и расспрашивал, как заполнить готовый бланк, имеющийся в его распоряжении. Связь была плохая и постоянно прерывалась, поэтому заполняя бланк карандашом, Критинин очень часто подтирал резинкой ошибки, которые допускал. На это у него ушло полтора дня. Николай вспомнил рассказ Георгия, что сам Ленин говорил по этому поводу: «неумение вести дело, быть настоящими организаторами и администраторами». Николай сейчас познакомился с теми, кто «возводит революцию в божество» и «никак не желают выйти из психологии подполья и младенческого непонимания…». Эти слова Ленина, как нельзя лучше характеризовали работу местной власти.

Когда Николай пришел первый раз на строительство, то тут же загорелся интересом, осматривая траншеи под заливку бетона, который вручную вымешивали в большом деревянном корыте, сбитом из толстых распилов. Цемент привозили на телегах со склада станции, песок набирали и возили из большого оврага, а вот камень пришлось доставлять издалека. В пяти километрах от станицы на поверхность выходил плат песчаника-пластушки, который вырубали вручную.

Приказчик Балясов заранее все спланировал, и Николай был благодарен ему за его предусмотрительность. Филипп Григорьевич все продумал до мелочей и руководил работами, как заправский строитель. Он внимательно слушал замечания Николая и тут же находил аргументы, если вопрос оказывался спорным. После своего появления на стройке, Николай понял, что дублировать приказчика не к чему, это только может навредить делу. Он решил один раз в неделю появляться здесь, чтобы лично убеждаться в объемах произведенных работ.

И вот однажды появившись на строительстве, он увидел Анфису. Она специально пришла на стройку в поисках хозяина. Случилось так, что стоя у кладки, которую каменщики уже начали возводить, Николай увидел, как молодая и очень красивая женщина шла к нему от входа во двор. Сам того не замечая, он открыл рот от удивления и не сводил глаз с ее ладной и красивой фигуры, ее высокого бюста, стройных, длинных ног и грациозной походки. Это заметил Балясов, но будучи человеком воспитанным, не показывал того.

— Вдова, Анфиска Петрухина, — как бы сам себе сказал приказчик, — приходила пару раз, хозяина спрашивала, а вот зачем — не говорит!

Николай не отводил взгляда от женщины, он еще не видел такой естественной красоты и явно наслаждался, рассматривая Анфису. Новоиспеченный нэпман ни разу не был женат, хотя и переспал со многими девушками и дамами. Николай не спешил обзавестись семьей, закончив учебу, занялся торговлей электрогенераторами, активно сотрудничая с фирмой «Сименс Шукерт», затем организацией и работой своих малых предприятий. Еще до Первой мировой вел разгульный образ жизни, доходы позволяли ежедневно гулять в ресторанах Москвы, где можно было знакомиться с женщинами, предпочитающими свободную любовь.

Но сейчас, увидев Анфису, он интуитивно почувствовал не просто желание переспать с такой красавицей, но нечто большее, волнующее его душу. Николай ранее не знал настоящей любви, не испытывал душевного трепета, кроме животного инстинкта, проявляющегося в отношении представительниц женского пола. Он стоял и смотрел, как Анфиса, увидев его на стройке и поняв, что хозяин именно он, шла к нему легкой, грациозной походкой.

— Вы хозяин? — смущенно спросила Анфиса, подойдя к Николаю, — ай нет?

— Я хозяин, — отвечал он, околдованный ее взглядом, — а зачем я Вам, …Анфиса?

Филипп Григорьевич тактично отошел от хозяина и принялся ругать какого-то работника за его медлительность. Анфиса широко улыбалась Николаю, ей было очень приятно, что он назвал ее по имени. Но тут же смутилась и опустила глаза, теребя воротничок недорогого ситцевого платьица, чем еще больше очаровывала хозяина.

— Откель Вы знаете, как меня зовут? — удивленно спросила Анфиса.

— Ну, знаю, — рассеянно произнес Николай, еще больше смущая женщину, — …у Вас такое красивое имя…, я запомнил его сразу. Чем я Вам могу служить?

— Я зараз хотела попытать насчет работы на Вашей стройке, — подняв глаза на Николая, произнесла она, — можно?

— Я право не знаю, — растерялся Николай, не ожидавший такого вопроса, — Вы же женщина…, что предложить…, вся работа здесь тяжелая…, не для Ваших рук….

— Я работящая, Вы не пожалеете, — настаивала Анфиса, — могу стряпать для работников, чтобы от сухомятки у них кишки не болели….

— Это хорошая идея, — решительно ответил Николай, — Филипп Григорьевич — обратился он к приказчику — подойди ко мне на минутку….

— Слушаю внимательно, — сказал Балясов, подходя к Николаю и поглядывая на Анфису.

— А где обедают рабочие? — спросил хозяин.

— Тут же на стройке, — отвечал приказчик, — приносят из дома на обед еду и в перерыв кушают в тени под тополями.

— Нужно быстро сложить печь, — начал оживленно Николай, — сбить навес и столы из досок. Анфису я принимаю на работу поваром готовить обеды, а там видно будет….

— Я понял, Николай Леонидович, — подчинился Балясов, — только вот посуду нужно купить.

— Я могу съездить за посудой, — предложила Анфиса, — бричку дайте и деньги, я все куплю, что надо!

— Ну, вот и прекрасно! — обрадованно произнес Николай, — оформляйте Анфису на работу и с сего дня начисляйте ей зарплату, не ниже средней у строителей….

Приказчик развернулся и ушел, а Николай смотрел на счастливое выражение лица Анфисы и по-мальчишески радовался, что ему удалось так просто оставить красавицу-казачку у себя на стройке. Ему хотелось видеть ее ежечасно, и теперь эта возможность появлялась сама собой.

— Спаси Вас Бог, — нежно молвила Анфиса, — я не забуду Вашу доброту, Николай Леонидович!

— Не стоит благодарности, — ответил Николай и продолжил, не ожидая от себя романтической нежности, — Вы такая…, красивая, …прелестная…, Вы просто ангел, Анфисушка….

— А где Вы ночуете? — спросила женщина, — кто о Вас заботится?

— Я остановился у Балясова, — ответил Николай и почувствовал, как он загорается нежностью к этой молодой казачке, — а вообще хочу построить здесь свой дом, прямо при заводе…. Пойдемте, я покажу вам разметку, дом уже начали строить….

Анфиса молча пошла за хозяином, а он торопливо доставал из портфеля, который носил всегда с собой, эскиз. Они подошли к почти готовому уже фундаменту и Николай, положив эскиз на портфель, приблизился к женщине, чтобы показать ей вид будущего дома. Анфиса послушно прислонилась к нему и между ними пробежала невидимая искра. Николай, завороженный запахом, исходящим от Анфисы, замер и невольно обнял ее за талию. Женщина не отвела его руки и по ее виду можно судить, что это ей было очень приятно.

— Вот здесь будет небольшой холл, — объяснял Николай, показывая эскиз и расположение комнат на разметке, — здесь столовая, а вот тут спальня….

— А Вам горничная не понадобиться? — лукаво спросила Анфиса, посмотрев на него своим чарующим взглядом.

— Понадобиться, как же без нее? — скороговоркой ответил он, — я же не женат вообще… и живу один….

— Возьмёте меня горничной? — неожиданно спросила Анфиса, — я все по дому умею делать….

— Конечно, возьму… Анфисушка…, — обрадовался Николай и снова почувствовал прилив нежности, — Вы такая красивая и божественная…, Вы просто ангел, Анфисушка….

Рабочие-строители, находящиеся не далеко заметили, как Анфиса очаровала хозяина. Высокого роста плотник, с топором в руках, многозначительно и громко хмыкнул, как бы говоря «смотрите все, хозяина на баб потянуло». Каменщики, кладущие стену дома, отвлеклись от работы и смотрели на Анфису, иронично улыбаясь.

— Ты поглянь, Анфиска-то, мужика ужо захотела, — прошептал каменщик пожилого возраста, — да-а-а, баба она, конечно, видная!

— А чего же ей без мужа всю жизнь прозябать? — тихо спросил высокий плотник, — хозяин наш тоже не урод, поглянь, ведь прекрасная пара получается, как Адам и Ева черт меня побери….

Так состоялась их первая встреча. С этой минуты Николай почувствовал, что он не может обходиться без Анфисы ни дня. Ему нужно было видеть ее обязательно улыбающуюся и жизнерадостную каждый день, час и минуту. Он познавал настоящую любовь, которая бывает у человека только раз в жизни. Это особое состояние души и тела, от которого поступки, манера поведения и сама мораль существования становятся другими, отличными от того, что было ранее.

Анфиса тоже влюбилась в Николая, это было видно по ее поведению, взглядам и отношению к нему. Она уже не смотрела на него, как на хозяина. Ее взгляд говорил ему, что он для нее гораздо важнее и дороже всего, он — ее любовь. Когда их глаза встречались, то их выражение само передавало все чувства без слов.

Николай ежедневно приходил на строительную площадку и сразу направлялся к печи под навесом, где хлопотала Аксинья. Он научился приветствовать по-казацки: «Здорово ночевали» и спрашивал для видимости, что сегодня на обед и как кушают работники. Аксинья понимала, что он так должен делать и отвечала, как положено работнику на вопрос хозяина. Теперь Балясов и Николай не ходили на обед домой и в начале перерыва располагались за общим столом с работниками, что само по себе удивляло всех «небуржуйским поведением» нэпмана. Новая стряпуха готовила превосходно и все были очень довольны ее работой.

Николай постоянно искал предлог, чтобы где-нибудь уединиться с Анфисой и признаться ей в любви. Его положение квартиранта Балясова, не позволяло пригласить ее на ужин домой, а больше-то и уединиться было негде. Не ходить же им под ручку по ночной станице? Так прошел месяц, и он болезненно переживал, что до сих пор не признался ей в любви и не поцеловал ни единого раза в ее красивые тонкие губки. Она видела, что он мучается этим, и однажды сама пригласила его к себе домой на ужин.

Николай сходил в бакалейную лавку и купил для детей Анфисы гостинец, конфет и пряников. Вечером, когда стемнело он, сообщил Балясову, что хочет прогуляться и вышел на улицу. Филипп Григорьевич понял, конечно, куда хозяин решил прогуляться, но виду не подал. Ночь была лунная, Николай уже хорошо ориентировался в станице и быстро определил, куда нужно идти. Анфиса долго объясняла ему, как найти ее хату. Главная примета — две груши в палисаднике, вскоре подсказали, что Николай пришел к ее дому.

Он остановился, чтобы успокоить дыхание и поймал себя на мысли, что разволновался. Мужчина вошел за калитку, и, приблизившись к окну тихо постучал. Дверь открылась, на пороге показалась Анфиса в цветастом новом платье. Она молча взяла его за руку и повела через сени в гостиную комнату, которую казаки почему-то называли залом. Там на столе в подсвечниках горело несколько свечей. Стол был накрыт на двоих, Николай увидел жареную утку, картофель, помидоры, огурцы, два пустых стакана и бутыль со свойским вином. Николай положил на стол кульки с конфетами и пряниками.

— А это зачем, Коля? — спросила Анфиса, и от того, что она назвала его ласково по имени, у него екнуло сердце.

— Гостинец детям! — ответил сконфуженно Николай, почувствовав, что задыхается от приятного волнения.

— Я детей к мамане отправила на ночь, — игриво сказала Анфиса, — негоже им смотреть, как я принимаю мужика….

А дальше все происходило, как во сне, они выпили вина, поужинали. Когда пришло время, ложиться, Анфиса попросила его выйти и дать ей спокойно раздеться. Он подчинился ее требованию, и когда Анфиса крикнула ему «заходи», Николай вошел в спальню. Осознавая, что сегодня, прямо сейчас сможет целовать ее первый раз и испытать таинство близости с любимой женщиной, он начал быстро снимать с себя одежду, предварительно погасив горящую свечу.

Мужчина лег в постель, потерял отсчет времени и контроль над своими действиями. Он целовал Анфису, крепко прижимая к своей груди, ощущал ее тело и вдвойне пьянел от этого. Николай целовал Анфису с ног до головы, не стесняясь, касался губами всех ее интимных мест…. Ему никогда не было так хорошо, он не испытывал за свою жизнь ничего подобного, задыхался, казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Анфиса, долго хранившая верность погибшему мужу, отпустила на волю свои чувства, щедро дарила Николаю ласки, нерастраченные за годы воздержания. Она чувствовала себя в раю и была по-настоящему счастлива.

…Николай поднялся с кресла и, погасив лампу, вышел в холл. У стены блестели позолотой напольные часы, на которых стрелки показывали уже половину двенадцатого ночи, отбивая время нежной мелодией своих колоколов. Он невольно вспомнил, как на эти часы с метровым позолоченным маятником Анфиса долго и удивленно смотрела, когда коробок распаковали и хронометр устанавливали на пол.

— А зачем такие большие ходики? — спросила тогда она, — чтобы время точнее показывали?

— Нет, это интерьерные часы, — ответил Николай, — они ходят точно, …но и как мебель должны стоять в холле.

Когда Николай готовился к новоселью, Анфиса долго не соглашалась участвовать в застолье, ведь Николай пригласил семьи таких важных людей — секретаря райкома и исполкома, начальника отделения НКВД и, конечно же, уже считавшегося ему другом, начальника железнодорожной станции. Гости были очень удивлены, что неженатый нэпман выбрал казачку из небогатой семьи.

Вначале, когда Анфиса подавала на стол, приглашенные гости принимали ее за горничную, кем она на самом деле являлась. Николай неожиданно обнял ее при всех и, усадив рядом с собой, объявил, что Анфиса — его будущая жена и он просит любить ее и жаловать. Она смутилась и покраснела, но он, поцеловав ее в щеку, улыбнулся и огласил, что «шила в мешке» не утаишь и рано или поздно это все равно станет известно.

Секретарь райкома Красильников пришел на новоселье к Николаю без жены. Он важничал и вел себя почти официально. Кретинин был попроще и пришел с женой Варей, полной дамой, выглядевшей старше своих лет. Начальник райотдела НКВД Шевельков пришел с женой Дуняшей, казачкой моложе его лет на десять и оказался весельчаком, постоянно шутил по любому поводу.

— Ну, а когда завод будешь открывать? — деловито вопрошал Красильников, — дом, конечно, ты построил барский….

— Через месяц, думаю, уже первую продукцию начнем выпускать, — сообщил Николай.

— Скажи мне, враг классовый, а почему твои работники ни разу не пожаловались на тебя? — неожиданно спросил секретарь, — как не крути, ты ж ведь ксплуататор!

— Плачу им хорошо за работу, — ответил Николай, — грех, жаловаться, да и восьмичасовой рабочий день, так что никакой эксплуатации….

Красильников больше не задал ни одного вопроса. Вскоре произошел казус, после которого Красильников покинул застолье, явно обидевшись на хозяина. Николай, проживший много лет в столице, не привык пользоваться туалетом, находящимся во дворе и из Москвы вместе со стройматериалами отправил чугунную ванну и унитаз, чтобы оборудовать туалет в доме со сливной ямой во дворе. Он даже предположить не мог, что местные казаки никогда унитаза не видели.

Анфиса первая из местных жителей увидела это чудо цивилизации, и Николай объяснил ей, как пользоваться смывным бачком, вода в который поступала из бака, установленного на чердаке дома. По мере расхода воды, она закачивалась ручным поршневым насосом из колодца, вырытого недалеко от дома. Эту процедуру необходимо было делать один раз в неделю, бак был достаточной емкости. Для этого нужно зайти в подсобную комнату и накачать воду, пока она не польется из контрольной трубки.

— Хозяин, а где у тебя можно сходить в туалет? — спросил секретарь через некоторое время.

— По коридору дверь направо, — отвечал Николай, — увидите там унитаз….

Красильников поднялся и вышел. Через минут десять вернулся и, подойдя к Николаю прошептал ему на ухо, что не нашел туалета. Хозяин вновь объяснил подробно, как его найти и тут же отвлекся на других гостей. Красильников вновь ушел искать туалет, а через некоторое время вернулся злой.

— Нет там никакого туалета, — сердито высказал он Николаю, — веди меня быстрее иначе терпеть уже невмоготу….

Николай поднялся и повел секретаря райкома в туалет. Открыв дверь, он показал на унитаз.

— Вы что, унитаза никогда не видели? — спросил он с иронией, — откройте крышку и сходите, а затем дерните вот за этот шнурок. А после можно руки вымыть над раковиной.

— Что, прямо туда ходить? — не понял секретарь, указывая на унитаз, — в доме гадить что ли?

— Но это же туалет, — весело сказал Николай, — а унитаз для того и служит, чтобы гадить в него.

Оставив секретаря одного, Николай вернулся к гостям. Через несколько минут в комнату вбежал Красильников с испуганным выражением лица и обмоченным галифе.

— Ты чего мне зараз насоветовал, буржуй? — кричал секретарь райкома, — у тебя же там вода полилась и течет до сих пор…. Обмочился с испугу я… все, хватит, ухожу домой!

После этого Николаю дошло, что нужно было заранее показать аборигенам, как пользоваться туалетом. Он безотлагательно повел мужчин в туалет и продемонстрировал работу унитаза. А Анфиса, громко смеясь с секретаря, повела показывать чудо цивилизации женщинам. Впоследствии всем стало забавно, что в каждом московском доме есть такой «нужник» и Шевельков за столом принялся излагать версии, как мог обмочиться секретарь райкома.

…Николай не стал гасить лампу в холле и, пройдя в спальню, быстро разделся и лег в приготовленную Анфисой постель. Он еще долго лежал с открытыми глазами, отгоняя дремоту, пока не услышал специфический звук шагов Анфисы. Она открыла дверь комнаты, быстро сняла платье и нырнула к нему под одеяло.

— Милый, ты уже спишь? — почему-то шепотом спросила Анфиса.

— Нет, солнышко мое, жду тебя, родная, — также шёпотом отозвался Николай, — как можно, спать, не дождавшись тебя? …Я ведь думаю, когда нам с тобой отгулять свадьбу…. Ты готова выйти за меня замуж?

Анфиса ответила ему страстным затяжным поцелуем, обвивая его торс, а затем, сделав то же самое своими длинными и красивыми ножками, увлекла его в бездну удовольствия интимной близости мужчины и женщины.

***

Прошел месяц с того дня, как Мишка устроился на работу. Он зарекомендовал себя с лучшей стороны во всех отношениях и был этим очень доволен. Его хвалили напарники по работе и приказчик за то, что он без посторонней помощи и подготовки с первого дня профессионально и добросовестно включился в трудовой ритм и не допускал огрехов в работе. Степка был очень благодарен за отмщение Мишкой своим обидчикам и души не чаял в новом друге, ежедневно посещая с ним клуб паровозников.

Первую зарплату Филипп Григорьевич начислил Мишке как всем, хотя он отработал первую неделю не полностью. Доплата, по словам приказчика, была начислена, как премия за то, что он посадил, сорвавшегося Дика на цепь в тот памятный день. Выдавали зарплату каждую субботу, Филипп Григорьевич сам обходил после обеда завод и на каждом рабочем месте производил выдачу денег с росписью в ведомости. Этот день работники называли «днем Филиппа», никто уже и не помнил, когда придумали переименовать этот день.

Выходным считалось воскресенье, весь завод не работал, верующие шли в церковь, а тот, кто был атеистом, пил водку. Мишка в первый свой выходной с утра пошел на ярмарку, которая еженедельно проводилась в станице. На просторном пустыре собирались казаки со всей округи, выстраивая телегами ряды и торгуя различной сельскохозяйственной продукцией. Сюда же приезжали мелкооптовые торговцы промышленными товарами, и Мишка долго ходил по рядам, высматривая одежду. Останавливался, спрашивал цену, примерял рубашку или брюки, прислоняя к своей фигуре и покачав головой, отправлялся дальше. Ему не терпелось приодеться прилично, чтобы перестали дразнить батраком в клубе, а еще очень хотелось купить Фросе красивый цветастый платок в подарок.

Но денег у него было мало на покупку и он бродил по ярмарке, немного расстроившись. Это неудовлетворенность заставила его подумать о тех, шестидесяти рублях, спрятанных дома в хуторе. Мишка решил купить сестрам Марии и Анне, а также племяшу Сергею подарки, чтобы вечером следующей субботы отправиться домой. Он знал, как тяжело живется сестрам и решил выдать им десять рублей из тех денег, а остальные потратить на покупку новой одежды.

Ежедневно Мишка встречался с Фросей возле клуба, и они отправлялись гулять по ночным улицам станицы. Их взаимная влюбленность достигла наивысшего предела, когда, не стесняясь, они могли рассказывать друг другу свои самые сокровенные тайны. Фрося уже позволяла Мишке в порывах обоюдной страсти целовать ее в те места, куда ему хотелось, и в душах молодых людей произошла та перемена, после которой жить друг без друга становится невозможно.

Отец Фроси наказал ее жестоко — неделю не разрешал ей по вечерам выходить из дома. Мишка узнал об этом из записки, которую передала ему подружка Фроси Аксинья. Он, как обычно пришел со Степкой к клубу, где они стояли и курили, перебрасываясь шутками в отношении Филиппа и Кузьмы, побитых и униженных. Те хоть и подверглись публичному позору, продолжали все же задираться. Тогда Степка предлагал им поединок, но забияки тут же замолкали и трусливо уходили в противоположный угол клуба.

Аксинья подошла к Мишке, эффектно виляя задом, и протянула ему записку от Фроси.

— Мишаня, это тебе твоя Фрося передала, — кокетливо молвила Аксинья, — но ты не подумай, я не читала….

— А чего мне думать? — равнодушно спросил Мишка, — читай, если интересно чужие разговоры знать.

Мишка развернул записку и, выйдя на свет, принялся читать. Аксинья стояла рядом, как будто ждала, когда он прочтет послание. Фрося писала, что отец наказал ее за непослушание и неделю она не сможет выйти вечером со двора. А еще, сообщала Фрося, отец ждет сватов от Федора Петрова и будет выдавать ее замуж за него. В конце Фрося написала: «Жди меня, любимый, неделя пролетит незаметно, и я смогу обнять тебя…, счастье мое!»

— Чего стоишь? — спросил Мишка у Аксиньи, — мне ответ нужно написать?

— Нет, она не гутарила мне о том, — произнесла Аксинья, играя взглядом и кокетливо пожимая плечами, — я жду, когда прочтешь….

— Ну, прочел, — равнодушно сказал Мишка, — и чего?

— Того, что твою Фросю папаня все равно замуж отдаст по своей воле, — иронически сказала Аксинья, выдавая этим, что записку она прочла, — а вот мой папаня гутарит, что отдаст меня за кого я хочу…. Вот!

— Ну, так иди, — рассеянно произнес Мишка, — я-то тут причем?

Аксинья, фыркнув, отошла от Мишки, показывая всем видом, что он не понял ее намека.

— Тупой ты Мишка, — буркнула она на ходу, — я ему себя взамен предлагаю, а он «… я-то причем здеся!» Правильно гутарили парни, что ты батрак необтесанный…, так оно и выходит!

Всю «штрафную неделю» Мишка очень тосковал по Фросе и понял, что любит ее, как она сама говорила, больше своей жизни. Он вечерами не ходил в клуб, ложился рано спать, но долго не мог заснуть, постоянно думая о Фросе. Вспоминал ее поцелуи, запах ее волоса и губ, перебирал в памяти подробности их свиданий и злился, что ее отец твердо решил выдать Фросю замуж наперекор ее воли. Ему хотелось убить этого Федю только за то, что он будет мужем его Фроси. Трудно представить, как этот пижон будет прикасаться к ее телу, целовать ее и ложиться с ней в одну постель…. От таких мыслей Мишка начинал беситься.

В следующую субботу парень отправился в родной хутор. Погода была пасмурная, но он решил осуществить свои намерения и, не смотря на накрапывающий дождь, вышел в дорогу. В это время года уже быстро темнело, и черная пугающая степь встретила Мишку холодным промозглым ветром. Он шел по неприветливому шляху и вид окрестностей не радовал глаз, как месяц назад. Степь своим видом напоминала, что совсем скоро пойдут осенние затяжные дожди, она начнет набирать влагу, а раскисшие дороги станут непроходимы для пешего странника. А еще позже на обработанные поля и пастбища ляжет первый снег и начнется зима, к концу которой стаи голодных волков выйдут на дороги и тогда путник бойся их нападения, хищники не раз пожирали людей зимней ночью на степных просторах.

Парень одолел уже больше пяти километров, когда его нагнала попутная телега, запряженная парой добрых коней. Мишка попросился подвезти его и слегка выпивший казак, с вожжами в руках, согласился. Он без удержу болтал, а Мишка, сморенный трудовым днем начал клевать носом, как кляча в стойле.

— Слышишь меня паря? — то и дело спрашивал казак, — я ведь правду гутарю!

— Я все слышу, — отзывался Мишка, — только не знаю, что ответить на твои балясы….

— А это вовсе не балясы, — вновь загорался казак, — это будет совсем скоро! Вот тогда посмотрим, как все опомнятся и поймут обман большевиков. Кто добровольно попрется в эти колхозы? Кто, я тебя пытаю, паря?

— Так ведь я не знаю даже, что это за хреновина такая, — парировал Мишка, временами выходя из дремы, — мож это будет лучше. Я читал в одной газете, что скоро трактора дадут землю пахать….

— Дурья твоя башка, — возражал казак, — ведь чтобы дать эти трактора, они сначала все у тебя отберут — землю, скот, инвентарь, птицу, все в общий баз…. Один пригонит пять коров, а другой одну клячу дохлую, а стадо общее получается!

— А какие они трактора энти? — спросил Мишка, — ты видел их когда-нить?

— Да причем тута трактора? — сердился казак, — ведь у тебя все отберут, и останешься ты ни с чем! Гутарят, что даже жены будут общими! Вот хрень какая взбрела им в башку…. Да и кто будет кормить-то общее стадо, нешто своих жальчее всего? Передохнут все кони, быки, свиньи, да и куры то ж …со смеху, попомни мое слово!

— А ты куда едешь–то? — спросил Мишка, — да еще и на ночь глядя?

— В Милютинку еду к батяне своему с маманей, — отвечал казак — поведаю им страсть эту грядущую про колхозы! Если так, то, пора скотину резать, да сожрать всю, пока не отобрали.

— А откель ты прознал про то? — любопытствовал Мишка.

— Так письмо ноне кум получил, — ответил казак, — в нем главный большевик написал про те колхозы, в которые нужно вступать пока добровольно. Гутарят, что теперь грузин какой-то заправляет большевиками в Москве…. То ли Столин его фамилия, то ли Джугашвиль какой-то. Русского что ль не нашлось, прямо ей Богу? Да и ентот Лёнин ихний, что помер три года назад не лучше, гутарят, немецким шпиёном был…, а его с почестями под оркестр в стене московской замуровали!

— А кум-то твой откель знаком с ентим Джугашвилем? — искренне поинтересовался Мишка.

— Откель ты взял, паря, что мой кум знаком с ним? — недоумевал казак.

— Ты же сам только что гутарил, вроде кум письмо от Джугашвиля получил ноне, — напомнил Мишка.

— Так письмо енто служебное, — многозначительно молвил казак, — и не только куму адресованное, а скрось всем, чтобы знали про то. Кум-то мой секретарем ихнего райкома работает… большевистского! Ты подумай, все обобществлять будут! Вот, сколько у тебя или батяни твоего коней?

— Нету у меня ни батяни ни коней, — отвечал Мишка, — и меня совсем не волнуют твои колхозы, потамушта я рабочий люд! Может это даже лучше будет, чем на кулака батрачить?

— А ты видать шпана, — рассердился казак, — словечки ихние потребляешь — «кулаки»! Чего ты понимаешь в жизни-то?

— Я батрачил на Скобелева в детстве, — рассуждал Мишка, — и знаю, что это кспуататор, день и ночь на него работаешь за еду… а он богатеет!

— А ну-ка слезай с телеги зараз, — закричал казак на Мишку, — быстро спрыгивай, не то кнута получишь! Ты поглянь на этого шпану, ксплуататоры мы ему!

Мишка спрыгнул с телеги на ходу, а казак на прощанье все-таки стеганул его кнутом, а следующим ударом — коней, которые резко перешли с шага на рысь. Телега помчалась, скрипя несмазанными колесами, оставив Мишку одного посреди шляха. Потирая руками спину, горевшую от полученного удара кнутом, Мишка зло выругался. Затем зашагал вперед, благо пока болтал с казаком, проехали километров десять, осталось пройти полпути до дома.

Уже к утру он подошел к хате, где прожил свое нелегкое детство и тихо постучал в окно. Из-за занавески показалось испуганное лицо сестры Анны. Она тут же узнала брата и впустила в хату. Вышла старшая сестра Мария и зажгла свечу. Мишка приступил к раздаче подарков, купленных им неделей раньше. Старшей Марии он преподнёс платок, а младшей — пудру, племяннику купил конфет.

— Мишка, а чего ты себе одежку не покупаешь? — спросила Мария, — уж холодно так ходить, нужно одеваться теплее.

— Куплю сестричка, не переживай за меня, — ответил Мишка и достал из сумки колбасу, купленную в Степкином буфете. Здесь была и вареная, и копченая и сосиски.

— Мишь, это на ентом заводе делают такую вкуснятину? — спросила Анна, глубоко вдыхая запах и облизываясь.

— Да, Нюся, эту колбасу наш завод делает, — гордо ответил Мишка, — но мне еще назад тридцать километров идти, завтра на работу надо…. Я посплю пару часов, разбудите меня?

— Разбудим братик, поспи маленько, — сказала старшая сестра, — а я зараз вареников налеплю, как ты любишь….

Мишка лег на свою бывшую кровать у самой печи и быстро заснул. А через два часа, когда уже было светло и солнечно, Мария разбудила его. На столе уже красовалась огромная чашка с парящими варениками. Сестры нарезали колбасу разную и уложили ее в миску. Племянник Сережка уже уплетал ее с хлебом и был рад Мишкиному гостинцу.

— Миша, а ты почему не кушаешь колбасу? — спросила Мария.

— Это я вам принес, — ответил Мишка, уплетая вареники с творогом, — я и на заводе наемся этой вкуснятины….

— Миша, надысь Настя Фирсова пытала меня, — неожиданно молвила Нюся, — где ты пропал, хотела знать?

— Много будет знать, — рассуждал Мишка, — скоро состарится! Нужна она мне, эта Настя, которая стесняется, что я батраком был…. Я влюбился, сестричка в другую девушку и жить уже без нее не могу…. Фросей кличут ее! Так что можешь передать Насте, зря она стеснялась, я к ней теперича и не подойду даже!

Мишка вышел в сени, незаметно достал спрятанные деньги из-под деревянного ящика в чулане и, отсчитав пятьдесят рублей, положил их в потайной карман брюк. Войдя в комнату, протянул Марии десять рублей. Она оторвалась от еды и долго смотрела на деньги, не решаясь взять.

— Это вам на всех, — сказал Мишка, — я теперь не скоро смогу прийти, дожди начнутся, буду сидеть там, в Морозовской…. Но если кто-то из наших хуторян поедет туда, то можете кто-нить из вас сами ко мне пожаловать.

Сестры вышли провожать брата до самой околицы, Мария расплакалась на прощание, а Анна принялась успокаивать старшую сестру.

— Маруся, не плачь, не навсегда расстаемся, — успокаивал Мишка Марию, — чего ты, в самом-то деле?

— Предчувствие у меня Миша плохое, — сквозь слезы молвила Мария, — произойти что-то должно нехорошее… с нами со всеми. У меня такое было перед тем, как я похоронку на Михаила, мужа своего получила…, эх, да ладно уж, чему быть, того не миновать!

Мишке в душу запали слова старшей сестры Марии, и он еще долго оборачивался назад и смотрел на сестер машущих ему платками у околицы. Через несколько лет Мишка вспомнит пророчество Марии, и удивиться в верности сестриного предчувствия. В стране, где перемены следовали одна за другой, ждать можно было чего угодно. Начнется сплошная коллективизация и голод.

…Вечером следующего дня, Фрося, как бывало раньше, пришла к клубу. Неделя «домашнего ареста» для нее миновала, но настроение у девушки было плохое. Мишка день за днем отсчитывал неделю, получив от Фроси записку и знал, что именно сегодня она сможет выйти из дому. Он со Степкой, как обычно пришел к клубу и курил на светлом месте у открытых дверей. Парень с нетерпением поглядывал в темноту улицы и вздрогнул, сам не зная почему, когда увидел Фросю, появившуюся из темноты.

— Фросенька, здравствуй, моя милая, — поздоровался он, — вижу настроение у тебя дурное, что-то случилось?

— Случилось, Мишенька мой, — выдохнула девушка и, расплакавшись, продолжила сквозь слезы, — папаня вчерась сватов от Федьки принимал. Его родители приперлись, такие важные цацы. …Свадьбу договорились гулять в бабье лето, а значит почти через месяц…. Засватали меня,… понимаешь, Миша?

Мишка обнял девушку на свету, не стесняясь собственных чувств и не обращая внимания на толпу шушукающихся между собой девок и парней, прижал к себе и долго соображал, что она ему сказала. Он был ошеломлен не меньше Фроси, растерялся и только гладил ее волосы.

— Что мне теперь делать, миленький мой? — спрашивала Фрося, не переставая плакать, — папаня и слушать ничего не хочет…. Гутарит, если не пойдешь за Федьку, косы шашкой отрублю и выгоню из дома….

Мишка, немного опомнившись, увлек девушку в сторону и как-то по-детски пытался успокоить ее. Он понял, что Фрося не будет перечить отцу и ей придется стать Федькиной супругой. А как же он? Что теперь делать с его любовью? Мишку охватила злоба, но тут же прошла, ведь Фрося ни в чем не виновата. Она такая же, как и он, обманутая судьбой и любящая его больше своей жизни.

— А как же я, Фросенька? — растерянно спросил Мишка, — я ведь не смогу без тебя, родная моя! …Что же нам делать с тобой горемычная?

— Я знаю что делать, Мишенька, родимый ты мой, — неожиданно и решительно заявила Фрося, — я не отдам ему то, что берегла для тебя…. Это принадлежит только тебе, мой сокол ясный и никакой папаня мне тут не указ! Пусть это время до свадьбы будет нашим медовым месяцем, пойдем ко мне на сеновал…..

Мишка ничего не ответил и, подчиняясь Фроси, которая взяла его за руку, пошел, куда вела. Они, не разговаривая шли по ночной улице и когда оказались у Фросиной хаты, остановились. Девушка приложила палец к своим губам, давая Мишке понять, чтобы он тихо вел себя, осторожно открыла калитку. Молодые люди прошмыгнули незаметно на задний двор и вскоре оказались на сеновале. Было темно, и Фрося сразу сняла с себя платье, чтобы оно не помялось. Девушка, не стесняясь, стояла перед парнем голая в одном бюстгальтере.

Мишка обнял Фросю, и губы их слились в страстном поцелуе, она и он задыхались от осознания того, что сейчас должно было произойти. Пахло свежим сеном, и запах этот, как дурман, опьянял их, придавая решимости здесь и сейчас воссоединиться в одно целое.

— Разденься милый мой — прошептала Фрося, снимая бюстгальтер — …мне так страшно, любимый, но ты не обращай на это внимание!

Мишка снял брюки, рубашку и длинные подштанники, которые носили все взрослые казаки, его плоть уже была готова и он, обернувшись к Фросе, прижал этот горячий камень к ее животу. Фрося медленно опустилась на сено, увлекая за собой Мишку. Он упал на колени, а девушка легла на спину и, раздвинув ноги, потянула его на себя. Парень сопел от волнения, они ощущали тела друг друга, но ничего не видели из-за темноты, скрывавшей от Мишки робость и стеснительность Фроси.

Мишка почувствовал, как девушка взялась одной рукой за его напряженную и горячую плоть, направляя ее в нужное место, а второй надавила слегка на его ягодицы. Она тут же вскрикнула от боли и прижала парня обеими руками к себе.

— Все, …все Мишенька, — подожди минуточку, пусть немного боль уйдет….

Так они лежали некоторое время, испытывая самые сильные ощущения, подаренные людям Всевышним для продления жизни человечества. Спустя минуту Фрося пошевелила тазом, и Мишка потерял самообладание, он опьянел от дурмана любви и половой близости, сделался самцом, подчиняющимся только инстинкту.

— Все, Мишенька, я твоя, — прошептала она ему на ухо и начала двигать тазом, теряя контроль над собственным поведением.

Молодые люди ничего не слышали, не соображали и подчинялись зову природы, тяжело дыша и познавая самое великое таинство на свете — ощущать друг друга снаружи и изнутри, испытывая при этом острые сексуальные ощущения. Через несколько минут Мишка почувствовал неизвестное доселе состояние и понял, что сейчас произойдет то, о чем каждый парень мечтал в годы своего возмужания. Он застонал от удовольствия, прикусывая себе губу, чтобы заглушить этот стон. Фросе тоже передалось его состояние, она почти одновременно с ним вскрикнула, зажимая свой рот ладонью. То, чего они обоюдно хотели, произошло, и новоявленные мужчина и женщина лежали в той же позе, тяжело дыша и успокаиваясь.

Мишка растянулся на спине, а Фрося прижалась к нему всем телом, положив свою ногу, бедром на его интимное место. Дыхание вскоре успокоилось и Мишка, повернувшись к Фросе, сковал любимую в объятиях, они вновь слились в затяжном страстном поцелуе, как бы благодаря друг друга за полученное неземное удовольствие.

— Миша, пора уже уходить отсель, — прошептала Фрося, — только погодь маленько. Я тут спрятала в сене цибарку с водой и полотенцем, нужно кровь смыть и мне и тебе.

— Ласточка ты моя, — шептал ей Мишка, — нешто ты заранее задумала отдаться мне нонче?

— Да, мой любимый, — шептала Фрося, — это принадлежит тебе и я не жалею об этом.

Фрося поднялась, нашла в сене ведро и, черпая из нее воду ладонями, принялась обмываться. Затем подозвала Мишку и сама своей рукою, ласково обмыла те места, где могла остаться ее кровь. Затем вытерла обоих полотенцем и передала его Мишке.

— Выбросишь, любимый мой, — проговорила она, — где-нить по пути, чтобы его нечаянно папаня мой не увидел….

…На следующий день Мишка узнал еще одну новость, которая взволновала парня не меньше, чем сватовство его любимой. После обеда к ним в разделочное отделение зашел приказчик. Он долго смотрел вокруг и удовлетворительно кивал головой. Когда Григорий, Павел и Мишка сделали короткий перерыв и вышли на улицу покурить, Филипп Григорьевич огласил решение хозяина о его женитьбе на Анфисе Петрухиной. Приказчик сообщил, что в этот же день начальник железнодорожной станции Петров будет женить своего сына Федора на дочери казака Емельяна Мелехина — Ефросинье. Хозяин решил по просьбе Петрова отгулять обе свадьбы вместе и Филипп Григорьевич предупредил работников, что Николай Леонидович приглашает на свадьбу всех работников завода.

Это приглашение очень расстроило Мишку, чего не могли не заметить напарники по работе и приказчик. Парень отошел в сторону и отвернулся, на его глазах появились слезы злости на Федора и отца Фроси. Он понимал, что бессилен в этой ситуации, отказаться от приглашения хозяина он не мог, но и смотреть спокойно, как Федор будет целовать его Фросю под крики «горько» не сможет.

— Ты чего Мишка? — спросил приказчик, — нешто не рад свадьбе хозяина?

— Рад, Филипп Григорьевич, — соврал Мишка, — табачину из папиросы проглотил, аж в горле ком появилси…, зараз пройдет!

Приказчик ушел, а работники продолжили разделку только что поступивших из бойни туш. Мишка впал в состояние аффекта, он не соображал, что делал — ожесточенно кромсал ножом мясо, представляя себе тушу бычка Федором. Это заметили Павел с Григорием, которые прекратили работу и смотрели на обезумевшее выражение лица Мишки с опаской и тревогой.

— Паря, что с тобой? — спросил Григорий, — ты захворал что ли?

Но Мишка не слышал его, он ожесточенно пробивал ножом сердце, легкие, печень ободранной туши и что-то шептал себе под нос. Его обезумевший взгляд скользнул по лицу Павла, который пристально смотрел на парня. Неожиданно Мишка пришел в себя и сам удивился короткой потере контроля над собой.

— Что-то мне дурно стало, казаки, — оправдывался Мишка, — прямо не знаю, что на меня нашло.

— Я знаю, что на тебя нашло, — в шутку сказал Григорий, даже не предполагая, как он был близок к разгадке, — ты видно в Анфиску, в горничную хозяина влюбилси, а она замуж выходит….

Григорий и Павел громко засмеялись, что окончательно успокоило Мишку, который был рад, что они не знали о его любви к Фросе. Единственный человек на заводе, кто об этом знал, был его друг Степка, по-мужски хранивший эту тайну.

— Нет, казаки, Анфиску я вовсе не люблю, — уже спокойно сказал Мишка, — она старая для меня, ай девок мало на мой век?

Он засмеялся, чем успокоил напарников и приступил к разделке туши, над которой только что издевался, протыкая внутренности ножом. Парень понимал, что ему необходимо срочно излить душу Степке, но до окончания рабочего дня было далеко и пришлось заставить себя успокоиться. Мишка переключился на приятные воспоминания о том, что произошло на сеновале, и мысленно ласкал Фросю в самые интимные места.

Наконец рабочий день окончился, и Мишка быстрым шагом направился в буфет к Степке, который закрывался на час позже. Такой режим работы буфета был установлен хозяином специально, чтобы рабочие могли купить продукты, после смены. Войдя в деревянный павильон, Мишка увидел очередь из трех казаков.

— Здорово дневали, — приветствовал Мишка, — Степка я смотрю, ты занят? Приходи ко мне, когда закончишь работу, новости есть!

— Нешто я не знаю новостей о свадьбе хозяина? — спросил Степка.

— Знаешь, да не все! — интриговал Мишка.

— Я знаю все, Миша, — многозначительно сказал Степка с грустным видом, — давай выйдем на улицу и погутарим.

— Куда тебя к черту несет? — возмутился один из стоящих в очереди казаков, — торгуй быстрей и не шлындай во время работы….

— Степка, торгуй, я подожду, — молвил с грустью Мишка.

Он отошел в сторону и терпеливо ждал, пока Степка обслужит работников завода. Тот понял, о чем хочет поговорить с ним друг и, отпуская товар, думал, чем его успокоить? Приказчик тоже проинформировал Степана о совместной свадьбе хозяина и сына начальника станции, и парню была понятна тревога Мишки. Но что он мог посоветовать?

Наконец павильон опустел, и можно было поговорить.

— Я все знаю, Миша, — сказал Степан, — на заводе ведь никто, акромя меня не знает о твоей любви к Фросе. Но что тебе посоветовать в ентом случае?

— Я не знаю, — с грустью и злобой начал Мишка, — я не вынесу этого испытания, не смогу удержаться, чтобы не набить этому Федьке морду….

— Этим ты только себе беды наживешь, — резонно заметил Степка, — Федька тута ни причем, это папаня Фросин виноват! …Давай я подумаю, а вечером вместе решим, как отомстить Емельяну, отцу Фроси.

Вечером, когда друзья отправились в клуб, они вернулись к разговору, начатому в буфете. Было темно и им казалось, что никто не может слышать их, поэтому говорили довольно громко, не подозревая, что их слышит парень, следующий за друзьями в темноте. Он шел тихо и не приближался к друзьям на опасное расстояние, чтобы они его не обнаружили. Взволнованный Мишка рассказывал Степке о своей привязанности к Фросе, что любит ее больше своей жизни и не сможет жить с тем грузом, который навалился на него из-за расчетливости ее папани.

— Я знаю этого Емелю давно, — сказал Степка, — он деляга еще тот и во всем ему нужна выгода…. Отдать замуж свою дочь Фросю за сына начальника станции в его манере и задумал эту сделку он видно давно….

— А откель он знал, что Федору понравится Фрося? — раздраженно возмутился Мишка.

— Так ить ентот Федя кажный день обедает в паровозной столовке, — отвечал Степка, — и Фрося ему давно приглянулась. Енти Петровы они хоть и не местные, но его батяня, да и сам Федька работают на железной дороге давно и считаются специалистами…. А уж когда папаню поставили начальником станции, то Федька сам хвасталси, что теперя любая девка за него замуж пойдет!

— Я ентого Емелю ни раз не видел, но ненавижу его, как злейшего вражину, — возмущался Мишка, — может подстеречь его вечерком где-нить, да отметелить как следует?

— Ты думаешь, он откажется после этого от своей задумки? — спросил Степка, — …да и засватали уже Фросю! Папаня Петров не потерпит такого позора, чтобы ему отказали посля сватовства…. Он хорошо знает Николая Леонидовича и в случае чего, потребует выгнать тебя с работы….

— Ну, а что ты посоветуешь, Степка? — раздраженно спросил Мишка, — ты обещал подумать, как отомстить Емельяну!

— Я подумал, Мишь, — начал Степка, — раз уж вам с Фросей зараз бежать некуда, то можно опозорить Емелю на свадьбе. Ты могешь отвязать Дика, будто он сам сорвалси с цепи? Нихай волчара спустит ему штаны, как только молодожены войдут в ворота завода. Я слышал, что хозяин хочет построить для гостей навес и столы прямо во дворе завода….

— Могу, — ответил Мишка, — но ведь волк может загрызть других, а не Емельяна….

— Пусть Фрося принесет тебе старые портянки Емельяна, — советовал Степка, — дашь их Дику понюхать, и он безошибочно набросится на Емельяна. А когда поднимется паника, хозяин попросит тебя усмирить волка. Но ты не спеши, дай Дику время изорвать штаны Емели, чтобы он с голой задницей побегал по двору! Вот это будет позор для деляги!

— Но ведь это и хозяину подпортит свадьбу, — сомневался Мишка, — мне не хочется этого, потому мужик он добрый….

— Не боись, — настаивал Степка, — никто не будет знать о том, что ты отцепил волка, а хозяину ты этим свадьбу не испортишь…, это как развлечение, хохма будет и свадьба запомниться всем надолго!

— Я посоветуюсь с Фросей, — неуверенно сказал Мишка, — может она будет против этой хохмы?

— Дело твое, Мишь, — произнес Степка, — но это лучше, чем отметелить Емелю, …да и крепкий он казак ишо, сам кого хошь избить может.

Мишка согласился бы не задумываясь на такую месть, если бы не испытывал лютой ненависти к Федору. Почему Степка считает, что он не виноват? С папаней Фроси как будто все понятно, тот хочет дочь продать богатею. Но Федор виноват в первую очередь, думал Мишка, если считает, что любую девку может засватать, потому что папаня его при должности. И у Мишки созрел свой план, в который он не посвятил Степку. Вместо Емельяна Мишка натравит волка на Федора, чтобы жених побегал с голой задницей по двору. Вот только где взять его портянки, ну или другую одежку Федьки?

Фрося уже ждала Мишку, она намеренно стояла в дверях клуба, в свете электрических ламп. Когда друзья подошли, Фрося заговорщически увлекла Мишку в сторону, а оказавшись в темноте, потянула за руку подальше от посторонних ушей.

— Мишь, этот Федя приперся нонче в клуб, — прошептала Фрося, — видеть его не могу!

— Давай, как обычно уйдем отсюда, — предложил Мишка, — хоть мне очень не терпится врезать ему в морду!

— Папаня мне разрешил до свадьбы ходить на танцы, — сообщила Фрося, — гутарил при его родителях, пусть, дескать, погуляют до женитьбы последние денечки…. Так что если мы уйдем, как раньше, то завтра папаня меня никуда не отпустит! Ведь он думает, что я буду с Федей гулять, понимаешь?

— Тогда уйду я! — неожиданно рассердился Мишка, — иди и гуляй со своим Федей!

— Миленький мой, — прошептала Фрося, — я же не о том гутарить хочу.

— А о чем? — зло спросил Мишка, — я понимаю так, что ты сейчас будешь с ним фокстроты выплясывать, а я спокойно буду за вами наблюдать?

— Нет, — прошептала Фрося, — я хочу показать ему, что не люблю его и буду тебя учить танцевать! Если у него есть мужская гордость, нихай бросит меня, даже с позором! Я и на то согласная…, зато этой ревностью он расстроит свадьбу и мой папаня успокоится.

— А что? — неизвестно у кого спросил Мишка, — это тоже способ расстроить свадьбу, пусть этот Федя съест медведя…. Ты долго думала над ентим?

— Я подумала, как только увидела его в клубе, — сказала Фрося, — Аксинья, гутарила, что вчерась, когда мы с тобой на сеновале…, Федьки в клубе не было, а нынче приперся….

— Ну, что же я готов учиться фокстротам даже в этой батрацкой одежде, — согласился Мишка, — клоуном буду, пусть смеются, но зато покажем этому Федьке, что не за одежку любят!

Фрося и Мишка еще долго целовались в темноте у клуба, прежде чем вошли в него, держась за руки. Девки, толпящиеся у лавок, тут же стали шушукаться, поглядывая на пару. Мишка принялся высматривать всех парней, чтобы без подсказки Фроси угадать Федора. По мнению Мишки, Петров должен шикарно одеваться, чтобы показать свою принадлежность к привилегированному сословию. И такой парень был здесь, он стоял у сцены и показывал своим отлично пошитым костюмом, что он не простой работяга. Он был единственным среди станичных парней, одевающимся с изыском в дорогие одежды и обувь.

Федор рванулся к Фросе, заметив ее входящей в клуб, но застыл на месте, не дойдя и с удивлением уставился, как девушка держала за руку другого — Мишку. Фрося скривила лицо от запаха одеколона, который Федор испускал вокруг. В его руках был носовой платок, и он все время вытирал нос, видимо, простудился накануне и подхватил насморк. «Вот ентот платочек и подойдет для Дика», — подумал Мишка, с презрением глядя на Федю.

— Здравствуй, Фрося! — в растерянности приветствовал Федор.

Фрося не ответила на его приветствие и выискивала глазами завклуба Тимоху, которого еще здесь не было. Мишка с ненавистью продолжал смотреть на Федора и его злобный взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Фрося, ты не хочешь со мной здороваться? — удивился Федор.

— Пусть папаня мой с тобой здоровляется, — резко ответила Фрося, — ведь это же ему ты нравишься, а не мне.

— Так ведь засватали тебя уж…, — рассеянно произнес Федор, — значит, ты только со мной должна за ручку держаться.

— Держись лучше за свой носовой платочек, паря, — злобно сострил Мишка, — я смотрю, у тебя из носа течка началась, сопли подбери, кавалер хренов….

Девчата, стоящие невдалеке у лавок для сидения, громко засмеялись с Мишкиной шутки. Федора это разозлило, и он задыхался от ярости, подбирая нужные слова, чтобы ответить Мишке. Степка, как всегда находившийся в центре девичей толпы, показал Мишке жестом, что тот отлично подколол франта. У сцены стояли и с интересом наблюдали за пикировкой Мишки и Федора, Филипп с Кузьмой. Им интересно было знать получиться ли у них драка?

— Я еще не твоя жена, — громко, чтобы ее все слышали, сказала Фрося Федору, — а я ей и быть не хочу! Я же тебе гутарила, что ты мне противен, так ведь ты не понял, сватов прислал и всем семейством приперлись к папане. Ты тупой, наверное, или считаешь, если твой батяня начальник станции, то все девки твои?

— Пойдем, выясним отношения, — предложил Федор Мишке, не обращая внимания на слова Фроси, — я не потерплю, чтобы каждый батрак корчил из себя кавалера!

Филипп с Кузьмой громко рассмеялись, показывая этим, — они на стороне Федора. Но остальные парни и девчата молчали, и смех сам по себе показался присутствующим неуместным.

— Жалко мне твой шикарный костюм портить, — ответил Мишка, — да и соплями еще выпачкаешь! Погодь, Федя, пусть сопли твои сначала закончатся….

В этот раз все, кто слышал шутку громко прыснули смехом, еще больше разозлив Федора.

— Я не драться собрался с тобой, это удел первобытных, — стараясь быть интеллигентным, продолжил Федор, — мне необходимо поговорить наедине.

— Гутарь здеся, — возражал Мишка, — мне не о чем с тобой секретничать….

— Хорошо, будь, по-твоему, — согласился Федор, — я хочу спросить, ты по какому праву мою невесту держишь за руку?

— Так ить я не за праву держу, а за леву, — снова пошутил Мишка, паясничая и вызывая очередной смех окружающих.

— Все! С меня довольно! — зло произнес Федор, — я ухожу отсюда сейчас же!

— Я провожу тебя, …Федя! — кривляясь, предложил Мишка, — ты только платочек носовой оставь на память! …Я бы на твоем месте швырнул его в меня, как перчатку…. Так у господ на дуэль вызывали, я в книжке одной читал!

Окружающие дружно взорвались хохотом с очередной Мишкиной шутки. Фрося смеялась искренне и громко, удивляясь умению Мишки «быть клоуном», о чем он ее предупредил до входа в клуб. Федор, морщил физиономию от насмешек, приведших его в ярость, и решил хотя бы этим отомстить. Он, недолго думая, кинул Мишке в лицо мокрый платочек и быстрым шагом направился к выходу. Мишка паясничая, поднял этот платочек и, изображая гордого интеллигента, последовал за Федором, вызывая смех парней и девок. Даже Филипп с Кузьмой не могли сдержаться, они, как и все, смеялись над франтом Федором.

— На чем желаете сразиться? — театрально вопрошал Мишка, семеня за Федором к двери, — на шпагах, ай на пистолетах? Я выбираю соплестрел….

Хохот в клубе переходил в раскаты грома, никто не ожидал такой развязки инцидента. Мишка через минуту вернулся в клуб, но уже без носового платочка. Он спрятал его в карман и был рад, что так просто получил образец запаха для Дика. «Теперь, — думал Мишка — он точно у меня с голой задницей по двору бегать будет!»

— Федя побежал папане жалиться, — продолжил смешить Мишка, — гутарит, что завтря на паровозе в клуб приедет!

Хохот уже затихающий, вновь прозвучал, как церковный хор. В этот момент в клуб вошел Тимоха. Он приблизился к сцене, не понимая, с чего все смеются. Когда хохот прекратился, завклуб, спросил об этом у парня, который подошел к нему. Тот прошептал Тимохе что-то на ухо, когда завклубом открывал замок двери, ведущей под сцену, и доставал оттуда граммофон и пластинки.

— Миша, ты готов учиться танцам? — спросила его Фрося.

— Готов, миленькая моя, — отвечал Мишка, — только я не пойму, где ты меня будешь учить?

— Да прямо здеся, — ответила Фрося, — все начнут танцевать, а мы с тобой с краешку начнем разучивать.

Парень, что шептал завклубу на ухо, принялся крутить ручку граммофона, и вскоре зазвучала музыка. Фрося взяла Мишку за руку и талию, чтобы начать обучение, но тут подошел Тимоха и, поздоровавшись, отвел Мишку в сторонку.

— Ты паря, осторожнее с этим Федором, — предупредил Тимоха, — мне гутарили, что он подлый человек и может пакости делать! Его папаня дружит с твоим хозяином, так что смотри! …Ты не хочешь участвовать в самодеятельности, мне сычас нашептали, смешить дюже могёшь?

— Я подумаю, — пообещал Мишка и вернулся к Фросе, которая с нетерпением ждала его.

Мишка быстро освоил приемы танца, уже на следующей пластинке, он хорошо танцевал с Фросей. Они переместились в центр зала и Мишка почти как заправский танцор, водил Фросю в фокстроте.

— Я не ожидала, что ты быстро освоишь танец, — сказала Фрося, — ты у меня способный и смешишь, как циркач. К нам в станицу когда-то приезжал шапито, так там клоун смешил всех до умору….

— А чего хитрого в этих танцах? — спросил Мишка, — коленца цыганочки труднее…. Ты умеешь ее с выходом танцевать?

— Умею, Мишенька, — нежно произнесла Фрося, — когда в клуб придет Ефим с гармошкой, мы с тобой станцуем обязательно! …А еще мне Аксинья гутарила, что в воскресенье передвижка приедет с кино! Пойдем?

— Кино вечером покажут? — спросил Мишка, — я на ярмарку хочу сходить с утра, одежду себе купить!

— Давай вместе сходим, — предложила Фрося, — подскажу тебе, что лучше….

— Пойдем! — согласился Мишка, — ведь я ничего в моде не понимаю….

— Я тебя буду ждать на ярмарке у входа, — сказала Фрося.

— Фросенька, родная моя, — нежно шептал Мишка, — мы на сеновал пойдем сегодня?

— Слишком часто, мой любимый, — шептала в ответ Фрося, — пусть у меня там все заживет хорошенько….

Когда закончились танцы, Мишка пошел провожать Фросю. Они шли, тихо переговариваясь, держась за руки. Мишка уже мог с закрытыми глазами найти хату Фроси. Он эту дорогу неоднократно проходил не только в реальности, но и в своих мечтах. Когда подошли к забору Фросиной хаты, то увидели в окне огонек, в комнате горела свеча.

— Что это папаня с маманей не спят? — неизвестно, у кого вопрошала Фрося — время позднее, неужели что-то случилось?

Она поцеловала Мишку в губы и быстро, как обычно, скрылась за забором. Мишка постоял немного, закурил и побрел по пустынной улице домой. Он уже повернул вправо, как неожиданно услышал сзади шорох, потянуло сильным запахом одеколона. Мишка быстро повернулся назад, пытаясь определить в темноте источник звука. У него в глазах ярко вспыхнул белый свет, и парень провалился в пустоту. Теряя сознание, Мишка увидел палку, которая упала рядом с ним.

…Фрося вошла в сени и услышала голос отца, доносящийся из хаты. По интонации она поняла, что папаня ругается и кому-то выговаривает обиды. Войдя в комнату, Фрося увидела его сидящего за столом и маму рядом с ним. На столе ярко горела свеча, стояли два пустых стакана, бутыль с самогоном и остатки закуски.

— У нас гости? — игриво спросила девушка.

— Явилась, гулена, — злобно молвил отец, — ты, где шлялась так долго?

— На танцах была, — как ни в чем небывало ответила Фрося, — нешто сам не знаешь?

— Ты поглянь на свою дочь, — грозно упрекнул отец маму, — такая же брехуха, …вылитая ты! Зараз выкручивается, как ужака. Я спрашиваю, почему ты прогнала от себя своего жениха?

— А он успел уж нажалиться тебе? — лукаво спросила девушка, — мож еще сопли ему подотрешь?

— Ах ты, сука гулящая, — ругнулся отец, — ты мне еще указывать будешь? — …Да, приходил Федька, недавно только ушел и сказывал, что ты за ручку какого-то батрака держала, да лыбилась ему…. Федор же жених твой законный, твою мать, наступлю щас на одну ляжку, а за вторую раздеру тебя пополам!

— Мой жених? — разозлилась Фрося, угрожающе приближаясь к отцу, подбоченившись, — ты у меня спросил, люб он мне, ай нет? Это твой жених, вот и гуляй с ним сам, да сопли не забудь вытирать ему….

Отец наотмашь ударил Фросю и разбил ей нос до крови. Он замахнулся второй раз, но мать удержала его за руку. Фрося, вытирая кровь, хлынувшую струйкой из носа, отошла в сторону от отца.

— Господи, Емеля, да ты совсем сдурел на старости лет? — запричитала мать, — родную дочь калекой захотел сделать?

— Пусть маманя еще раз ударит, — злобно молвила Фрося, — только знай, папаня, это тебе не старые времена, щас за енто и в милицию посадить могуть. Завтря напишу заявление на тебя Панкрату Сидоровичу Шевелькову, он враз тебе мозгу вправит.

— Ах ты, стерва, — заорал отец, — на родного папаню заявлению в инкеведе писать собралась?

Емельян сел на место, налил себе стакан самогона и тут же выпил, не закусывая. Фрося внимательно смотрела на реакцию отца и поняла, что он, хоть и орал на нее, но все же испугался ее смелой угрозы. Мать смочила тряпку и дала дочери остановить кровь, она тоже была ошеломлена угрозой Фроси.

— Доченька, да где ж это видано, — причитала мать, — отца своего в милицию сажать? Да и за что?

— За то, что женщин бьеть, — кричала Фрося, — мало он тебя дубасил вожжами? Все! Кончилось то время! Советская власть защищает женщин от побоев, вот так! Мне об ентом секретарь парт ячейки гутарил — так, мол, и эдак, за побои большевики мужей в милицию будут сажать….

— Хватить пужать-то, — закричал отец, — видал я иху милицию. А ты смотри мне, не будешь в клубе с Федькой плясать, вообще никуда не пущу…. И замуж за него пойдешь, как миленькая! Это мой последний тебе сказ!

…Мишка медленно приходил в сознание, комната, где он лежал на твердой кушетке, была ярко освещена, горело одновременно пять свеч. Над ним склонился какой-то человек в белом чепчике с вышитым на нем красным крестом. Мишка долго не мог понять, кто перед ним и как он сюда попал. Спустя минуту он вспомнил и потрогал рукой голову, на которой вскочила огромная шишка, а из нее сочилась кровь. К ране был приложен тампон из ваты и бинта, пропитанный спиртом.

— Очнулси сердешный, — сказал мужчина в белом чепчике, — тогда все хорошо будет! …Но сотрясения мозгов я не отрицаю.

— Кто Вы? — спросил Мишка.

— Фёлдшер, Анисимов я, — представился мужчина в белом чепчике, — тебя кто-то ударил палкой по голове, а в медпункт дед Пантелей привез на бричке.

— Спасибо Вам! — с трудом проговорил Мишка, — а кто меня палкой саданул по башке?

— Скажи спасибо деду Пантелею, — ответил фельдшер, указывая на деда, сидящего на табуретке в углу, — вот он и расскажет, кто тебя убить-то хотел.

— Я его зараз не разглядел-то в ночи, — сказал дед, — но заметил, что он в добром костюме был одетый…. Он, как только пробежал мимо меня, так я и заметил…. Еще пахучим диколоном от его запахло сильно! Я, когда увидел, что он тебя паря сзади палкой саданул, так и заорал на всю улицу: «Караул, человека убили…» Полежи трошки, паря, сычас милицинер придёть…. А посля я тебя на бричке довезу, куда надо.

— А кто его звал, милиционера ентого? — спросил Мишка.

— Так вона, инкиведе рядом-то с медпунктом, — молвил старик, — а фельдшер Анисимов заставил меня к ихнему дежурному оборотиться. А вдруг бы ты помер, что тогда?

Мишке дошло, кто ударил его сзади палкой, он чуял сегодня этот сильный запах «диколона» только от одного человека, это был Федька. Молодые казаки, ходившие в клуб, не пользовались парфюмерий, это считалось излишеством, присущим только интеллигентам и барышням. Сомнений не оставалось, это трус Федька, подкараулил Мишку, когда он возвращался от Фроси и, подкравшись сзади, ударил его по голове палкой.

Когда в медпункт вошел милиционер в синей форме и заставил Мишку рассказать о предполагаемом налетчике, тот именно так и информировал дознавателя. Милиционер все записал на листе бумаги и дал Мишке расписаться. Уходя, он попрощался и пообещал на следующий же день вызвать Федьку на допрос. Дед Пантелей подвез Мишку на бричке к заводу, слабость в ногах не позволяла ему идти по ночной улице. Фельдшер приказал отлежаться два-три дня и на работу не ходить, а чтобы хозяин не наказал Мишку за прогул, фельдшер написал справку и поставил на ней треугольную печать.

***

Николай Леонидович вел переписку с братом регулярно, отвечал на его письма, но тот не всегда своевременно реагировал на его ответы. Николай объяснял это чрезмерной занятостью высокопоставленного большевистского чиновника. Брат в свою очередь старался максимально информировать Николая о переменах, происходящих в верхушке ВКПб. Однажды Николай написал Георгию, чтобы он не переводил бумагу и время на рассказы о том, кто и как ведет себя в Политбюро ЦК. На это брат странно прореагировал в следующем письме, утверждая, что именно от того, кто из большевистских лидеров захватит власть, будет зависеть не только его судьба, как заместителя председателя ВСНХ, но и нэпманов, коим являлся Николай.

Георгий утверждал, что народ многое не знает и не видит, благополучие НЭПа, закрывает ожесточенную борьбу за власть в самых верхних эшелонах ВКПб, начатую еще при жизни Ленина и резко усилившуюся после его смерти. Георгий убеждал брата, что если Николай будет «держать нос по ветру», то это позволит ему ориентироваться в своей дальнейшей деятельности, заранее «вытянуть капитал» из советской индустрии и перевести его в золото или другие активы, не подверженные обесцениванию.

Николай наивно полагал, что власть в СССР принадлежит советам, а Георгий иронизировал по этому поводу и утверждал, что советы, профсоюзы и прочие органы являются лишь декорацией для наивного народа, а реальной властью обладает Политбюро ЦК ВКПб. Произошла узурпация власти от съезда партии, как высшего органа к ЦК, затем к его Политбюро и в конечном итоге к тем, кто «играет в нем первую скрипку». В состав Политбюро после смерти Ленина входили Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков и Томский. Сталин еще в 1922 году объявил, что болезнь Ленина неизлечима, за первым ударом паралича последуют другие и что вообще «Ленину капут».

И сейчас, писал брат, в верхах партии началась ожесточённая борьба за роль преемника Ленина и в первую очередь между Сталиным и Троцким, который создал «левую оппозицию» и провозгласил лозунг: «перенесём огонь направо — против нэпмана, кулака и бюрократа». Теперь, ты понимаешь, объяснял брат, как полезна будет для тебя информация о грязной борьбе за личную власть в Политбюро ЦК? В ходе этой войны стороны активно обвиняли друг друга в «контрреволюционности», «мелкобуржуазности», «отходе от ленинизма», «фашизме» и разнообразных «уклонах». Велась грубая «война компроматов», главным образом, в виде прошлых разногласий с Лениным, которые в то или иное время имелись у всех кандидатов на роль его преемника.

Особенностью всех этих процессов являлось то, что борьба за власть сопровождалась самыми ожесточёнными дискуссиями о путях экономического, политического и национально-государственного устройства СССР. Все стороны конфликта проявили известный моральный релятивизм, заключая альянсы со вчерашними противниками и против вчерашних союзников, меняли свои платформы на прямо противоположные. Как писал брат, лидеры партии вели себя, как проститутки, когда их выбирает клиент, лишь бы дорваться до этой самой власти.

Несмотря на то, что Троцкий проиграл Сталину еще на XIII съезде в 1924 году, оказавшись не просто в меньшинстве, а в гордом одиночестве, он оставался сильной политической фигурой, пользующийся широкой поддержкой в армии. Большевики хорошо знали историю Французской революции, и с переходом к НЭПу в их среде широко распространились ожидания «термидора» — контрреволюционного бонапартистского переворота. Наиболее вероятным кандидатом в «красные бонапарты» был именно Троцкий, как популярный военачальник, явно склонный к авторитарным методам.

За годы революции и Гражданской войны Троцкий стал фактически вторым лицом в государстве. Находясь во главе армии в военное время, Троцкий на несколько лет получил в свои руки практически неограниченную власть. Мощная пропагандистская машина большевизма, первым, из основателей которой он сам и являлся, создала вокруг Троцкого романтический ореол одного из руководителей Октябрьской революции и основателя РККА, «железного вождя победоносного красного фронта».

На начало 1920-х годов Сталин всё ещё был относительно малоизвестен, по сравнению с Лениным или Троцким. Однако вместе с тем он уверенно входил во второй эшелон лидеров большевизма. Резкое восхождение Сталина к вершинам власти началось с окончанием Гражданской войны. Если настоящим призванием для Троцкого оказалась организация Красной армии, то для Сталина его призванием являлась методичная организация госаппарата.

Сердцем «аппаратной империи» Сталина был Учраспред ЦК, производивший назначения на должности. Как идеолог, Сталин сильно уступал искушённым митинговым ораторам, как Троцкий и Зиновьев, но его методом были не дискуссии. Возглавив парт аппарат, Сталин начал методично расставлять на все ключевые посты в стране своих личных сторонников. Он никогда не забывал об интересах собственных назначенцев, продвигая для них различные привилегии. В глазах партийной номенклатуры генсек превратился в верховного распределителя высоких постов и различных льгот, вплоть до путёвок в санатории.

Сейчас, писал брат, Сталин контролирует принятие любых решений Политбюро ЦК и методично выдавливает всех оппонентов за рамки правового поля, лишая их должностей. Он поддерживает НЭП и поэтому в ближайшие годы, можешь брат не волноваться и спокойно накапливать капитал. Но «осколки оппозиции»: «троцкисты», «зиновьевцы», остатки бывших «децистов» и «рабочей оппозиции» объединяются. Они настаивают на необходимости наступления на «зажиточные слои деревни» и «новую буржуазию», нэпманов, говорят о необходимости форсирования индустриализации за счет выкачки средств из разбогатевшей деревни. Поэтому борьба продолжается и тебе необходимо «держать нос по ветру».

Эта информация от Георгия казалась Николаю чем-то отвлеченным от реальной жизни, какими-то тайнами «мадридского» двора по захвату трона испанского короля. Ему случалось беседовать с Красильниковым, как секретарем райкома ВКПб. Низовые партийные ячейки в большинстве случаев вообще никак не интересовались бушевавшими в верхах спорами вождей, взаимно дискредитировавших друг друга. Большинство рядовых членов партии в таких условиях предпочитали голосовать за Сталина, в качестве Генерального секретаря превратившегося в верховного распределителя постов и привилегий. Огромное большинство рядовых коммунистов не имели образования, не могли читать и писать.

Красильников хоть и имел начальное образование, но его уровень не позволял ему правильно понимать даже терминологию в идейных спорах лидеров партии. Большевизм победил в России, отсталой аграрной стране с огромным крестьянским большинством. Несмотря на довольно быстрый рост численности рабочих во времена НЭП, она все ещё составляла лишь несколько процентов населения, причём, в большинстве своём, рабочие представляли собой недавних выходцев из деревни, ещё не вполне порвавших связи с ней, и готовых в любой момент туда вернуться. Николаю вспомнилась беседа с Красильниковым, в которой секретарь показал себя, как неграмотный и некомпетентный партократ.

— А Вы знаете, что «Сталин» — это партийный псевдоним? — спросил тогда Николай.

— Это что за хрень такая — псевдоним? — откровенно поинтересовался Красильников.

— Кличка партийная, — пояснил Николай, — иначе говоря, прозвище!

— Вы хоть и грамотный человек, а не знаете, что клички бывают только у собак, — возразил Красильников, — а прозвища у хулиганов, да бандитов!

— Его настоящая фамилия — Джугашвили, он грузин по национальности, — информировал Николай, — вторая его кличка — Коба! Я хоть и беспартийный, но знаю это от брата.

— Сталин грузин? — удивился Красильников, — впервые слышу! …А грузины же они ведь в Греции живут….

— Вы заблуждаетесь, — возразил Николай, — Грузия давно входила в состав Российской империи. Сейчас это союзная республика и находится на Кавказе.

— Я не верю тебе, — возражал Красильников, — ты же советский буржуй, а их я воспринимаю, как контру! Но я справлюсь об ентом, где надо! Но смотри, ежели специально контру распространяешь, я соопчу сразу Шевелькову….

— Коля, к тебе пришли, — прервала воспоминания Николая Анфиса, — парень молодой, ну, тот, что волков не боится!

— Чего он хотел? — спросил Николай, — ведь я разрешил им обращаться ко мне только через приказчика.

— Он гутарит, якобы Филипп Григорьевич его отослал к тебе, — сообщила Анфиса, обнимая Николая за шею и целуя в губы, — …ты же у меня хозяин, такой умный и способный….

— Пусть войдет! — поддался Николай просьбе Анфисы.

Анфиса вышла в холл и вскоре вернулась с Мишкой, державшим в руках справку из медпункта. На голове у Мишки была повязка из бинта, придерживающая ватный тампон на месте кровоточащей раны.

— Это где ты парень, голову разбил? — удивленно спросил Николай.

— Меня сзади ударил палкой по голове Федор, сын начальника железнодорожной станции — повествовал Мишка — его завтра вызовут на допрос в милицию.

— А за что это он тебя? — продолжал дознаваться Николай Леонидович, — я его лично не знаю, но отец у него очень воспитанный и порядочный человек.

— Я не знаю, зачем он хотел меня убить, — солгал Мишка, — мож он бешенный или бандюга?

— А как же совместная свадьба? — спросила Анфиса, — если Федора заарестуют, то его женитьба не состоится?

— Подожди, любимая моя, — осадил Анфису Николай, — свадьба наша состоится в любом случае, совместная или раздельная…. А Федор никогда вроде бандитом не был, да и работает мастером на железной дороге. Не мог он просто так напасть на тебя, Мишка!

— Есть свидетель, дед Пантелей, — сказал Мишка, — он-то мне и спас жизню, подобрал, да на бричке к фёлдшеру отвез….

— Ну, хорошо, а от меня чего что ты хотел? — спросил Николай.

— Фёлдшер справку дал, — начал Мишка, протягивая хозяину листок с печатью, — гутарит, что мозги у меня сотряслись, и велел три дня отлежаться, на работу не ходить.

Николай Леонидович взял справку, прочитал ее и, вернув Мишке, посмотрел на часы.

— Хорошо, парень отлеживайся, — разрешил Николай, — только смотри, чтобы хозяина не смел больше тревожить в такое позднее время.

— Да я это…, не хотел Вас беспокоить, — оправдывался Мишка, — но Филипп Григорьевич сказал, чтобы справку я Вам отдал. …Как это он назвал…, а подпись удостоверить!

— А чего ее удостоверять? — недоумевал Николай, — зарплату тебе за дни болезни я платить не буду. Иди Миша, отлеживайся….

Мишка ушел, а Анфиса села на колени к Николаю и нежно обняв его за шею, страстно поцеловала в губы.

— Я никак не дождусь нашей свадьбы, Коленька, — мечтательно произнесла она, — мы в церковь венчаться пойдем? Ты до сих пор мне не сказывал ничего….

— Сначала брак зарегистрируют в исполкоме райсовета, — информировал Николай, — а потом поедим в церковь! Мне право не хотелось бы большевистских «гусей дразнить», они в Бога не верят, и косо смотрят на тех, кто ходит в церковь….

— Ну, будя гутарить нам, — зевнула Анфиса, — пошли спать, любимый?

Николай согласился, и будущие супруги ушли в спальню. После того, как Николай сделал Анфисе предложение, он настоял, чтобы ее дети жили с ними. Анфиса распродала все свое хозяйство и переехала к Николаю вместе с детьми. Хату с подворьем она оставила родителям, которые жили рядом — их дворы примыкали тылами друг к другу. Родители намеривались отдать бывшее владение Анфисы ее младшему брату, который служил в Красной армии и должен был скоро вернуться.

У Анфисы было двое детей — восьмилетняя дочь Катюша и шестилетний сынишка Петенька. Анфиса очень боялась, что дети не воспримут Николая или он будет относиться к ним неласково. Но первые дни их совместного проживания успокоили молодую женщину, дети быстро привыкли к Николаю, как к отцу, а он также с любовью относился к ним, как к родным. Дети помнили, как он часто гулял с ними и мамой по станице.

Мишка проснулся позже обычного, сильно болела голова. Его соседи по комнате Василий и Кондратий приготовили завтрак и пригласили к столу, но он отказался. Когда они ушли на работу, Мишка поднялся с постели и долго сидел, приходя в нормальное состояние. Шишка на голове отекла и стала еще больше, но кровь уже не сочилась, он снял повязку и выбросил ее в мусор. Неожиданно в дверь постучали, и не дожидаясь ответа в комнату вошел возбужденный Степка, который начинал работу на час позже.

— Здорово ночевал, Мишаня! — приветствовал Степка, — я все знаю, мне уже с утра маманя доложила. Удивительно быстро работает станичный тряпочный телеграф. Как ты? Болит голова?

— Вчера даже лучше было, — ответил Мишка, — а нонче проснулся с головной болью.

— А ты уверен, что Федька убить тебя хотел? — спросил Степка, — маманя гутарит, что его теперь в милицию посадють!

— А ты чуял от наших парней когда-нибудь запах диколона? — вопрошал Мишка.

— Так ить кто будет диколониться? — усмехался Степка, — они нешто барышни?

— А вчерась в клубе от Федьки чуял? — продолжал допрос Мишка, — когда я его разыгрывал?

— Да от него пахло сильно, — подтвердил Степка, — я сперва думал из девок кто надиколонился….

— А я вчерась чуял запах того же диколона и в клубе от Федьки и когда меня саданули сзади палкой по голове, — выдал заключение Мишка, — потому и гутарю, Федька это был! Меня, когда вчерась милиционер допрашивал, я ему так и сказывал про то….

— Ты должон радоваться, что Федьку посадят, — заметил Степка, — ведь свадьбы-то не будет, и Фрося останется незамужней! Так что нос не вешай и приходи в себя, в воскресенье кинопередвижка приедет. Тимоха уже знает, какую картину привезут — про Чарли Чаплина опять, смешно будет эт точно! Ну, ладненько, я побежал буфет открывать, тебе принесть чего-нить?

— Я на обед в столовку паровозников пойду, — сообщил Мишка, — хочу Фросю повидать и погутарить с ней!

Столовая находилась рядом с депо, и Мишка нашел ее без особого труда. Он первый раз пришел сюда и, войдя в довольно просторный обеденный зал, увидел расставленные по всей площади зала столы, за каждым из которых одновременно могут обедать четыре человека. Вкусно пахло жареным мясом, в дальнем углу от входа расположился буфет, в котором торговала женщина лет тридцати в белом халате и чепчике. Она же принимала деньги за обед, после того, как клиент выберет блюда из меню. Оно висело на стене у прилавка буфетчицы, и каждый желающий пообедать смотрел в него, выбирая блюдо.

Мишка подошел к меню и принялся изучать его. Он удивился обилию блюд, на первое предлагали борщ, лапшу с потрошками, гороховый суп и уху из свежей рыбы. На второе можно было съесть котлеты с картофельным гарниром, поджарку говяжью и жареную рыбу.

— Чего кушать будешь, молодой интересный? — спросила его буфетчица, нагло рассматривая парня с ног до головы.

— Налейте мне борща тарелку, положите котлет с гарниром и стакан молока, — ответил Мишка.

— Это тебе на раздаче нальют, — грубым голосом сообщила буфетчица и принялась щелкать костяшками счетов, — а мне деньги гони, тридцать две копейки.

Мишка достал из кармана мелочь и принялся отсчитывать требуемую сумму. Буфетчица рассматривала его, не стесняясь, как смотрят на племенного бычка при покупке.

— Водка есть на розлив и вино, — добавила буфетчица, — можешь выпить, если хочется.

Мишка ничего не ответил и, взяв в руки бумажный квиток, на котором буфетчица записала его заказ, поспешил к окошку, где выдавали оплаченные блюда. Молодая женщина в таком же белом халате и чепчике, поставив тарелки на поднос, выдвинула его из окошка. Парень, никогда им не пользовавшийся, неуклюже взял его в руки и осторожно отнес на свободный стол. Затем вновь вернулся к окошку.

— Позовите судомойку Фросю, — попросил он раздатчицу, — мне очень надо с ней погутарить.

— А чего ее звать? — спросила женщина в окошке, — она сама скоро выйдет грязную посуду со столов собирать! А ты кто ей будешь? Родственник?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — произнес любимую поговорку Мишка и, вернувшись за стол, принялся за обед.

Борщ был очень вкусный, хлеб, что давали к обеду тоже. Мишка только сейчас почуял запах свежеиспеченного хлеба и догадался, что его пекли здесь же. Он еще кушал первое блюдо, когда из боковой двери вышла Фрося. Она в белом передничке и таком же чепчике, как у всех работников этого заведения, показалась Мишке сказочной красавицей. Но нос у девушки был припухшим и красным от вчерашнего удара отца, и Мишка сразу обратил на это внимание. В столовой было мало посетителей, обеденный перерыв у железнодорожников еще не начался. Фрося застыла от неожиданности, увидев Мишку за одним из столов.

— Здорово дневал, любимый, — ласково приветствовала Фрося, подойдя к Мишке, — наконец-то ты пришел в нашу столовку.

— Здорово живешь, моя сладенькая, — также ласково ответил он, — садись, нужно погутарить!

— Нам не разрешают во время работы садиться к кому-нить за стол, — ответила Фрося, — мне же работать нужно. Вечером приходи в клуб и там погутарим. Я уже знаю, что этот подлец Федька, хотел тебя убить, и я его нонче хочу опозорить в клубе. Мне вчера папаня нос разбил и приказал танцевать лишь с Федькой в клубе…. Но я ему устрою ноне позорище, сам сбежит.

— Его в милицию посадють, — информировал Мишка, — так что свадьбы твоей не бывать! Дед Пантелей, что меня к фёлдшеру отвез, видел, как он ударил меня палкой по голове….

— Его папаня спасет от инкеведе, — предположила Фрося, — они же все из одной компании — Федькин папаня, Шевельков, Красильников и хозяин твой. Но, если Федька припрется нонче в клуб, то он пожалеет об ентом….

— Фроска, где ты там застряла? — раздался женский голос из дверей, откуда вышла Фрося минутой назад.

— Бегу-у-у! — ответила Фрося и, помахав Мишке рукой, скрылась за этой дверью с подносом грязной посуды.

Мишка специально сегодня пришел в столовую до обеденного перерыва рабочих депо. Он хотел спросить кого-либо из них, вызывали Федьку в милицию или нет. Он кушал не спеша и ждал начала перерыва. Уже через несколько минут в зал столовой группками начали входить посетители в спецодежде. Вскоре вошел Тимоха, завклубом, который сразу приметил Михаила, войдя в столовую.

— Здорово дневал, Михаил! — приветствовал он, подойдя к столу Мишки, — я слышал, на тебя вчерась покушение было?

— Было, — ответил Мишка, — получил удар палкой по башке….

— А ты знаешь, что это Федор на тебя напал? — спросил Тимоха, — его утром арестовали прямо в мастерской и увезли в райотдел НКВД.

— Нет, я этого еще не знаю, — сказал Мишка, — и что, до си он под арестом?

— Час назад мне стало известно, — интриговал Тимоха, — Федор сознался, что напал на тебя, но гутарит, убивать не намеревалси….

— Мне от того не легче, — резонно заметил Мишка, — если бы не дед, который в момент нападения «до ветру вышел», то я бы сейчас на том свете уже был!

— Я надеюсь, Шевельков разберется, — сказал Тимоха, — ты быстрей выздоравливай! Помнишь мою просьбу об участии в самодеятельности?

— Я еще не решил, — отвечал Мишка, — а тебе, зачем мое участие?

— Ну, как же? — недоумевал Тимоха, — мы готовим большой смотр художественной самодеятельности всего района к десятилетию Октябрьской революции! Приедут творческие коллективы из хуторов, уже денежный приз известен за любое из трех мест. Так что, подумай, Михаил, ведь еще нужно успеть, тебе выбрать номер, с которым выступишь и отрепетировать его….

— Хорошо, Тимоха, я подумаю, — обещал Мишка, — у меня вот только голова очень болит…

Тимоха пошел к буфетной стойке, а Мишка, закончив обедать, поднялся и приблизился к окошку раздачи.

— Спаси Христос ваших поваров! — поблагодарил Мишка, — обед был очень вкусным!

Он постоял еще минуту, пока Фрося не вышла в зал собирать грязную посуду, и полюбовался еще раз на свою любимую в белом передничке и чепчике. Улыбнувшись ей и сказав «До вечера, Фросенька», покинул столовую.

Вечером Мишка со Степаном пришли в клуб, Фроси еще не было и они вошли в здание, как всегда покурив у дверей. К удивлению друзей у сцены стоял Федор, в том же костюме и наодеколоненный дорогой парфюмерией. Он не обращал внимания на вошедших, и разговаривал с Тимохой.

— Вот это новость! — откровенно удивился Мишка, — сам Тимоха нонче в обед гутарил мне, что его заарестовали.

— Давай подойдем к ним, — предложил Степка, — ты нонче драться не годен, а я вызову его сам из клуба и набью морду за тебя.

— Я и сам справлюсь, Степка, — возразил Мишка, — уж больно я злой на этого пижона.

Парни подошли к Федору с Тимохой и Мишка громко, чтобы его все слышали начал разговор.

— Драться ты вчерась не захотел честно, — сказал он, — это удел первобытных, гутарил! А нападать ночью сзади и бить палкой по голове? Это твой удел? Так только трусы могут! Пойдем за угол, я тебя сейчас обучу, как первобытные люди убивают мамонтов….

Собравшаяся в клубе молодежь дружно грохнула смехом. Все уже убедились в Мишкиной способности устраивать хохму и психологически были готовы к его шутками.

— Каких мамонтов? — переспросил Федор, явно не ожидавший агрессии со стороны Мишки.

— Ай, не грамотный? — паясничая, вопрошал Мишка, — в книжке о древности мира написано и за первобытных людей и за мамонтов. Но не пытайси мне зубы заговаривать, трус, пошли я расквитаюсь за то, что ты хотел убить меня вчерась!

— И папане моему нажаловалси вчерась, — на весь клуб закричала вошедшая Фрося, — папаня гутарил, что Федя прибег вечером, сопли до колен, плачет и трубуеть нос ему подтереть! А еще и полные штаны наложил! Но мой папаня ему самогонки стакан поднес, и он снова стал мужчиной, схватил палку и убег…

Присутствующие снова грохнули смехом, Фрося не хуже Мишки шутила на тему трусости Федора, а он растерялся, и злобно сверкнув глазами, попытался уйти. Мишка остановил его, схватив за борт пиджака.

— Ну, нет уж дружок, — сказал он, паясничая и сочиняя рифму на ходу, — нонче через мордобой, наложив в штаны, пойдешь домой!

Все присутствующие снова грохнули дружным смехом, Федька остановился в растерянности и не знал, как ему поступить. Неожиданно он вырвался из рук Мишки и пустился наутек, сопровождаемый громким смехом парней и девок. Степан вовремя подставил ему подножку, Федька упал на четвереньки, но движения вперед не прекратил, на ходу выпрямляясь в полный рост.

— Ну, ты еще об этом пожалеешь, — злобно огрызнулся Федька и скрылся за дверью.

— Смотри, трус, не вздумай меня подкараулить, — кричал вдогонку ему Мишка, — и папане Фросиной не жалься, у него самогонка закончилась….

— Тимоха, ты же гутарил в обед, что Федьку заарестовали, — высказал претензию Мишка, подойдя к завклубу, — а он гуляет себе! Вот она ваша советкина власть, кому в тягость, кому всласть….

— Он перед твоим приходом гутарил мне, — начал оправдываться Тимоха, — что его вечером выпустили под расписку, а следствие продолжают. Власть тута ни при чем, Федьку все равно накажуть….

— В угол поставят? — спросил Мишка, — или по попе пошлепают?

Парни и девки громко захохотали, и это начало раздражать Тимоху. Он с недовольным видом достал клубный граммофон и установил первую пластику.

— Миша, давай потанцуем, — предложила Фрося, подойдя к нему и взяв его за руку.

Они танцевали весь вечер, но когда Мишка предложил Фросе сходить на сеновал, отказала ему. Она сослалась на женские проблемы и пообещала через несколько дней «поваляться на сене». Мишка проводил ее домой и, возвращаясь назад, постоянно останавливался у плетня какой-нибудь хаты и прислушивался к посторонним звукам и шорохам. Он благополучно вернулся на завод и лег спать.

Вечером он со Степкой вновь пришел в клуб, Федьки в этот раз не было. Мишка долго ждал Фросю, но она так и не пришла, и это не на шутку встревожило парня. На следующий день в обед, он опять пошел в столовую, чтобы увидеть Фросю. Она расплакалась прямо в зале и рассказала, что отец запретил ей ходить в клуб.

— Папане, наверное, стало известно, — рассказывала Фрося, — что Федька под следствием и поэтому сказал: «Жених не ходит в клуб и тебе там делать нечего».

Мишка понял, что «медового месяца» у них с Фросей не получится. Она не пришла и в воскресенье на ярмарку, как договаривались. Мишка покупал себе одежду на свой вкус, вспоминая, что носят его сверстники, приходящие на танцы. Купил он и хромовые сапоги, какие ему мечталось совсем недавно, и брюки из добротного сукна, две рубашки, сшитые по моде и костюм, который долго примерял перед зеркалом. Он растратил все деньги, какие у него имелись, но зато одевался теперь не хуже других.

Мишка надеялся в глубине души, что отец отпустит Фросю хотя бы в кино вечером, но она не пришла и парень совсем отчаялся увидеть ее хотя бы еще раз до злополучной свадьбы. В этот вечер он впервые смотрел кино и когда погас свет, специально приставленный к граммофону парень, опустил головку звукоснимателя на пластинку и из него послышались аккорды фортепиано. Так он сидел весь фильм и постоянно переставлял головку звукоснимателя на начало пластинки. Когда через четверть часа прекратили показ, то Мишка дернул Степана за рукав.

— А чего остановили? — спросил он у Степки.

— Пленку заряжают, — ответил Степка, — одна бобина кончается, и ставят следующую. Ты же видишь, что даже свет в зале не включают….

Мишка оделся в обновки лишь в понедельник. Он не хотел делать это в воскресенье, потому что весь вечер все посетители клуба смотрели кино. «Кто меня увидит в темнотище?» подумал парень, «а вот на танцах пусть смотрят, что я не батрак, а рабочий». Вечером, придя в клуб со Степкой, Мишка, своим видом удивил всех парней и девчонок и особенно Аксинью, которая старалась в любом месте зала оказаться рядом с ним и заискивающе смотрела ему в глаза. А Мишка очень тосковал по Фросе, он попросту не находил себе места без нее и не замечал того, что не только Аксинья, но и другие девушки смотрели на него с лаской и надеждой.

Федька тоже не появлялся в клубе и по слухам, распространяющимся в депо, Тимоха рассказывал всем, что Шевельков под расписку предупредил Федора, в случае любого хулиганского поступка, он возьмет его под арест и припомнит ему прошлый случай. Всем стало понятно, что отец Федора, друживший с Шевельковым, постарался замять это дело, что раздражало не только Мишку, но и других станичных парней. Однажды хозяин позвал Мишку к себе в кабинет и сказал ему, чтобы он «не искал правды» в этом деле, убеждая, что показания деда Пантелея практически не подтверждают, что удар палкой по голове нанес именно Федор.

— А как же признания самого Федьки? — с недоумением спросил хозяина Мишка, — он же признался!

— Кто тебе об этом сказал? — удивился хозяин, — это домыслы, никакого признания Федор не подписывал. Поверь мне, я интересовался об этом у Шевелькова.

Хозяин намекнул открыто о том, что ему не нужно ссориться с начальником станции из-за того, что Мишка будет жаловаться на Шевелькова письменно за непринятие мер по его заявлению. Николай Леонидович посоветовал забыть всё и не таить зла, и еще раз пригласил на свадьбу с Анфисой. Он даже не упомянул, что в этот же день, по договоренности состоится совместная свадьба Федора с Фросей на территории завода, где уже были возведены навесы и деревянные столы.

Эта беседа с хозяином открыла Мишке глаза, что правда для всех разная и у каждого своя. Николай Леонидович нравился Мишке, он считал его справедливым и честным человеком, а хозяйская строгость, как и должно, быть, направлена на поддержание порядка и работоспособности завода. Теперь это смотрелось, как-то иначе, разве справедливо покрывать человека, совершившего попытку убийства? А что же власть большевистская? — думал Мишка — ее можно купить, как хуторского пьяницу за стакан самогона? Выходит, так! Получается, что везде «брехня» — говорят одно, а на деле другое. Он убеждался, что верить никому нельзя, даже хваленой «советкиной власти», как он ее назвал.

Хозяин готовился к свадьбе, и это сказывалось во всем, что происходило на заводе. Было подготовлено место для гуляния, навес и столы, у рабочих разговоры были только о предстоящем торжестве и премии, которую приказчик пообещал выдать каждому накануне свадьбы. Степка рассказал Мишке, что «надысь водки уйму завезли в буфет для свадьбы», закупили разную — 30-градусную «рыковку» и сорокаградусную «белоголовку».

Готовился и Мишка к этой совместной свадьбе. Он почти не появлялся в клубе и вечерами выводил с разрешения Филиппа Григорьевича Дика на прогулки. Кобель по-прежнему кроме Мишки никого к себе не подпускал, он хотя и подчинялся парню, признав его вожаком, но оставался диким животным. Мишка учил волка быстро реагировать на его команду «Куси!». Уже через несколько дрессировок, Дик четко ее отрабатывал. Мишка давал кобелю понюхать носовой платок Федора, лежащий на земле, затем уводил далеко от этого места и давал команду. Дик, как бычок тянул Мишку на поводке к месту, где оставлен платочек, и накидывался на источник запаха со всей волчьей свирепостью.

Погода стояла, словно по заказу, бабье лето оправдывало себя в полной мере и околдовывало все вокруг своим чудодейственным шармом. Во время бабьего лета многие деревья и кусты еще зеленые, а в садах распускаются поздние цветы. Может казаться, что настоящее лето еще длится и никогда не кончится. В это время паучки почему-то начинают активно плести свои ловчие сети, раскачиваться на паутинке, словно на качелях. Отрываясь кусками, эти нити начинают летать, создавая образ плачущего лета, как будто оно прощается своими слезами.

Находясь в степи и или просто на улице, видишь эти паутинки, они летят в глаза, цепляются к одежде, словно оповещая всех о скором приближении холодов. Мишка любил бабье лето, насекомые почти не надоедают, куда-то деваются вредные комары, становится мало мух и ос. Бабье лето смотрится очень красиво, природа в последний раз в этом году старается показать свои наряды. Листья уже желтеют и краснеют, солнечно, тихо, без ветра. В это время нужно обязательно погулять в степи или сходить на озеро, речку. Синяя и гладкая поверхность воды блестит на солнце, как жемчужина. Купаться, правда, нельзя, вода уже холодная, да и лезть в воду как-то не хочется, накупавшись за лето вдоволь.

Почему этот период называют бабьим летом? На Дону существовало три версии и каждая из них имеет убедительное обоснование. Начало бабьего лета обычно совпадало с окончанием работ в поле и женщины начинали больше внимания уделять домашнему хозяйству. Они старались побелить известкой стены хаты, помыть окна до зимы, прясть нити, ткать одежду, заготавливать домашние соленья. Слово «баба» применялось в значении для всех замужних женщин-казачек. По другой версии, окончание лета и начало осени ассоциируется с похожим периодом в жизни женщины после 40—45 лет, когда она по-особому ярко расцветает, во всей красе проявляя свое внутреннее и внешнее очарование. Третья версия наделяет женщину способностью своей внутренней силой восстановить мир, согласие, возродить ушедшее тепло — в жизни и в природе, что, несомненно, так и есть.

…Наконец наступил день свадьбы, которого с нетерпением ждали многие. Это было воскресенье, по старинным казачьим обычаям свадьбы не гуляли по вторникам, четвергам и субботам, накануне двунадесятых, храмовых и великих праздников. Въездные ворота «через Пантелеевича» рано утром украсили поздними цветами. Столы тем временем уже были готовы к встрече гостей. Места за столом для двух пар, — хозяина с Анфисой и Федора с Фросей, выделялись среди других расположением и стульями, специально изготовленными местным столяром. Их вид напоминал троны и вызывал раздражение у Мишки, потому что Федька, «подлый и трусливый гамай» будет по-царски восседать с его Фросей рядом.

Мишка придумал заранее, как он натравит Дика на Федьку. Он незаметно поднимется из-за стола и уйдет к забору, когда начнет смеркаться. Там он отцепит Дика, даст ему понюхать платок и вернется незаметно, скрываясь за заводским корпусом. Пока будет идти, Дик сделает, что задумано и Мишка подоспеет к тому времени, когда нужно его усмирять. Такого промежутка вполне хватит, чтобы Дик изодрал Федькины штаны в клочья. Но это будет вечером, а с утра, многие работники уже начали отмечать свадьбу, открывая водку, выставленную на столах и поедая холодные закуски, что успели приготовить многочисленные повара, нанятые для проведения свадьбы.

По обычаю невест должны забирать из родительского дома и нарядные тройки лошадей, запряженные в свадебные экипажи на рессорах, были готовы к отъезду. Само собой разумеется, для каждой свадьбы имелись различия. Фрося должна быть в фате, а Анфиса не могла ее одевать, у нее второе замужество. Экипаж для Фроси и Федьки должен был уехать со двора завода пустой прямо к его дому. Затем оттуда жених с дружком и сватами поедет к Петрухиным. А Николай Леонидович должен приехать к родителям Анфисы со сватами и дружком прямо с завода. За главной тройкой по задумке должны следовать еще несколько экипажей для каждой кавалькады и около десятка казаков верхом.

Оба свадебных кортежа должны встретиться у исполкома райсовета, где в торжественной обстановке произведет регистрацию брака его председатель Кретинин. Затем кавалькада Фросиной свадьбы поедет к церкви, где Федьку обвенчают с Фросей, а хозяин отказался от религиозного обряда, чтобы «не злить большевистских гусей». Его кортеж совершит прогулку по станице и когда Федьку с Фросей обвенчают, обе свадьбы одновременно въедут ворота завода.

С утра начали сходиться гости, приглашенные с обеих сторон двух свадеб. Это в основном родственники Фроси и Анфисы, потому что у хозяина не было родственников в Морозовской, равно, как и у начальника станции. Почти все они должны были ехать в свадебных кортежах, и когда тройки выстроились к отъезду, стали занимать места в экипажах. Рабочие завода должны ждать приезда свадеб во дворе. Настроение у всех было приподнятое, и только один Мишка был огорчен и бродил бесцельно по двору, не зная, куда себя девать.

По замыслу Филиппа Григорьевича, назначенного хозяином главным организатором, обе свадьбы гулять должны три дня. Филипп Григорьевич, будучи донским казаком, максимально старался соблюсти традиции, но хозяин внес свои коррективы в его сценарий. Николай Леонидович и начальник станции Петров были приезжими людьми из столицы, где свадебные обряды отличалась от принятых на Дону. Именно поэтому Николай Леонидович отменил обряд сводов, «день подушек», посиделки и вечеринки, «обрезание косы» и скорректировал сам день свадьбы.

— Так, например, — рассказывал Филипп Григорьевич, — в день бракосочетания невесте нужно рано утром до восхода солнца встать, обойти весь свой двор, мысленно прощаясь со всем, что ей было дорого. Затем она должна идти в сад, причитая:

Вставайте мои любимые подруженьки!

Что не свет белая зорюшка занимается.

Из-под гор крутых

Красное солнышко выкатывается,

Все пташки, соловушки слетаются.

Все мои советнички советуются,

Все мои разлучники съезжаются.

Я думала мои разлучники,

Среди дороженьки.

А они среди батюшкина двора

хотят меня с батюшкой, с матушкой разлучить,

Со своей любимой семьёю,

И с ближними соседушками…

Вскоре появляются ее подруги, и она вместе с ними идет на кладбище «испросить» себе благословение умерших близких. После этого невеста возвращается домой и готовится к встрече жениха.

— Ну, какое кладбище, Филипп Григорьевич? — вопрошал приказчика хозяин, — скажи, зачем умершие должны благословлять Анфису, ведь у нее родители живые.

— Это по старинному казачьему обычаю, Николай Леонидович, — парировал приказчик.

— Убирай это из сценария, — настоял хозяин, — я не хочу излишними обрядами мучать свою будущую жену. Да и вообще, мы уже живем с ней, как супруги, чего придерживаться правил, когда невеста не девственница?

— Ну, так Фрося, невеста Федора Петрова, — отстаивал обычай приказчик, — она же девственница и для нее это нужно….

— До приезда во двор завода, пусть делают на свое усмотрение все, что предусматривает обычай, — сказал хозяин, — а когда обе свадьбы воссоединятся, тут не должно быть различия!

— Ваша воля, Николай Леонидович, — согласился приказчик.

Хозяин отменил свое венчание в церкви по политическим мотивам и на свадьбу были приглашены Красильников, Кретинин и Шевельков. Секретарь райкома категорически отказался прийти на свадьбу.

— Негоже мне большевику, — сказал он Филиппу Григорьевичу, когда тот посетил его с приглашением, — гулять на свадьбе у «контры». Хотя нэпман мужик хороший, но все ж классовый враг ети ево мать….

— Так ведь на новоселье же Вы приходили, — укорял приказчик, — тогда он не был контрой?

— Тогда я был еще политически близорук, — отрезал Красильников, — да и гадить в доме не привык, как некоторые….

Кретинин с Шевельковым также отказались от приглашения, сославшись на неотложные дела и занятость. Первый последовал примеру секретаря, а начальник райотдела НКВД боялся компромата. Он посчитал, что если будет гулять на свадьбе у Федора, уголовное дело в отношении которого он замял, то это обязательно станет известно его начальству. А там вверху могут посмотреть на это, как на доказательство «шкурного решения служебного вопроса», в случае жалобы пострадавшего.

…Степка был пока занят работой и отпускал из подсобки буфета водку для гулянья, разделив все закупленное количество на три дня, но уже вскоре он составил Мишке компанию. Оба парня не употребляли водку и не горели желанием выпить, поэтому ждали, когда на столы начнут выставлять бочонки и «четверти» с сухим и крепленым вином. Степка по-прежнему думал, Мишка подготовил Дика для того, чтобы отомстить папане Фроси, и не знал, кому уготована сегодня участь побывать в лапах волка.

— Миша, у тебя все готово к хохме, что мы придумали? — спросил он.

— Готово, — отвечал Мишка, — но это произойдет вечером! Начнет смеркаться, и я отпущу Дика.

— Это поздно, мне думается, — возразил Степка, — засветло надо зрелище показать, чтобы лучше видно было голую задницу Фросиного папани….

— Меня могут заметить, когда я буду отвязывать волка, — сказал Мишка.

— Кто тебя заметит? — возразил Степка, — все будут за столами водку пить!

— Ну, а вдруг кому-нибудь приспичит по заводу пройтися? — сомневался Мишка, — тем же псарям могёть быть….

— Можно по-другому, — заговорщически шептал Степка, — перед тем, как ты пойдешь отвязывать Дика, я пробегуся в те места, откель тебя случайно могут увидеть. Если там будет кто-нить, я подам условный знак, чтобы ты оставалси на месте. Идет?

— Идет! — согласился мишка и снова впал в уныние.

Многие работники завода уже были навеселе и, пользуясь тем, что хозяин разрешил всем гулять с утра и «как следует», собрались в кружок недалеко от навеса и затянули грустную песню. Она была не к месту, ее пели обычно при возвращении казаков со сборов и учений. Дон славился издавна своими песнями, исполняемыми в два голоса. Как-то само собой поющие разделялись вначале песни на первый голос и второй, и это созвучие резонировало с душами, вызывая трепет. Но всегда был казак, который, как говорили на Дону, дешканил, а попросту запевал песню первым голосом. Некоторые казачьи песни имели слабую рифму, которая компенсировалась душевными переживаниями:

Ехали казаки, да со службицы домой

На плечах погоники, а на грудях кресты

Едут по станиченьке, а навстречу им отцы

Здорово, родители, а здорова ли семья

Семья слава Богу, все ж прибавилася

Жинка молодая тебе детенка родила

Сын отцу ни слова, да садилси на коня

Садилси на коника и поехал домой

Подъезжает ко двору, стоит мать со жаной

Мать стоит с улыбочкой, а жанёнка со слезьми

Тебя мать прощаю, а жанёнку никогда

Закипела кровушка, ой в казачьей груди

Заблистала шашечка, да у правой руке

Свалилась головушка, да с неверной жаны…

В это время хозяин садился в свадебный экипаж, украшенный цветами, чтобы забрать Анфису из родительского дома. Удивившись песне, звучащей на весь двор, он улыбнулся и приказал вознице «Трогай!». Оба свадебных кортежа под свист и гиканье верховых казаков рванули с места рысью через открытые ворота.

…Примерно через два часа у ворот завода остановились оба кортежа. Из первого экипажа сошел хозяин и подал руку Анфисе, она в белом платье без фаты грациозно сошла со ступеньки экипажа, как лебедушка. Первая пара остановилась, ожидая пока Петровы-старшие займут место у входа. По обычаю родители жениха должны встречать молодоженов у ворот, у хозяина родителей не было и поэтому лишь начальник станции с женой встречали Федьку и Фросю.

Мишка приблизился к воротам со Степкой и с болью смотрел, как Федор галантно помог Фросе сойти на землю. Она была особенно красива в белом свадебном платье и фате. У Мишки перехватило дыхание от ее вида и своей душевной боли. Он пристально смотрел ей в глаза, у него навернулись слезы. Фрося вначале избегала Мишкиного взгляда, но вскоре это стало невозможным для нее, их глаза встретились, и влюбленные долго смотрели друг на друга. У нее тоже появились слезы, а Мишка смотрел в ее зрачки, как будто хотел увидеть ее душу изнутри. Этот взгляд укорял ее, показывал его страдания и кричал: «Это моя невеста! Это моя Фрося!» Он сегодня надел свой новый костюм и выглядел респектабельно и совсем по-городскому. Фрося его не видела еще в таком наряде и с удовольствием рассматривала, не обращая внимания на шепот в толпе встречающих свадьбу.

Фрося не могла оторвать взгляда даже во время благословления ее Федькиными родителями. Она очень злобно посмотрела на свою будущую свекровь, у которой от ее взгляда резко испортилось настроение. Женщина заикалась и забывала, что нужно говорить при этом обряде. Петров-старший держал икону, а мать хлеб-соль. Федька и Фрося трижды покрестились иконе, поцеловали ее, а затем хлеб. Свекровь осыпала молодых хмелем, серебряными монетами, конфетами, орехами, желая молодым изобилия и счастья. Она была очень расстроена и кое-как завершила благословление. Босоногая детвора тут же шмыгнула под ноги, чтобы собрать свою добычу.

Обе пары двинулись к столам, а гости, выстроившись в живой коридор, продолжали посыпать их хмелем, серебряными монетами, конфетами, орехами, как это сделала мать Федора. К детям, собирающим посыпания присоединялись и взрослые, но куда им успеть за проворными детишками? Двое приглашенных гармонистов грянули свадебные песни, и гости дружно подхватили:

Туман яром при долине,

Да широкий лист на калине,

Да еще шире на дубочку,

Да понял голубь голубочку.

Понял свою, не чужую,

Паняночку молодую.

Да паняночка муку сея,

Да на пылочку набивая,

Да калачики натирая,

Да за реченьку отсылая,

Да за реченькой, за рекою

Живет Федя — ковалёчек…

Да ты скуй себе топорочек,

Да пойди, Федя, во лесочек

Да сруби, Федя, тополечек,

Сделай Фросе холодочек.

Да чтоб Фрося не горела,

Да чтоб сердцем да не болела,

Да была б Фрося веселая,

Перед столами расстелили две овчинных шубы шерстью вверх, на которых должны потоптаться молодожены. Когда пары принялись исполнять этот обряд, их снова посыпали хмелем, потому что это являлось символом довольствия и зажиточности.

— Пускай у молодых дома произрастает и разводится все так обильно, как хмель в лесу, — запричитала сваха заученную фразу пожелания.

После этого наконец-то обе пары сели за стол на свои «троны». Раньше при царской власти, обычно начинали тосты — первый за Царя, потом за войскового атамана, за Всевеликое Войско Донское, за молодого князя и княгиню. Времена сменились, и эти тосты уже никто не произносил, но поздравление самого старого казака за столом оставалось еще долгое время в обычае. Старейшина поднялся с серебряным кубком в руке и все внимательно слушали, затаив дыхание.

— Желаю здравствовать князю молодому с княгинею! — торжественно произнес старейшина, — княжому отцу, матери, дружке со свахами и всем любящим гостям на беседе, не всем поименно, но всем поровенно. Что задумали-загадали, определи Господи талант и счастье. Слышанное видеть, желаемое получить, в чести и в радости нерушимо.

После тоста старейшины по обычаю начинались дары, каждый поздравлял молодоженов и награждал своим подарком. Затем пригубив свою рюмку, требовал подсластить спиртное поцелуем, прокричав свое «горько», или, бросив крошку хлеба в рюмку заявлял, что там плавает паук и его надо вытащить. Это было намеком на продолжительный поцелуй.

На Дону существовал обычай дарения отцом невесты плетки, которая после свадьбы вешалась на притолоку двери спальни с левой стороны. Получив от тестя плетку, зять, шутя бил трижды молодую жену, приговаривая: «Покидай батькин и материн воров и бери мой». Молодая жена, трижды кланялась мужу в ноги, выражая свою покорность. Николай Леонидович тоже отменил этот обряд в сценарии Филиппа Григорьевича, но дары родителей оставил.

Первыми из родителей дарили отец и мать Анфисы. Мелехин поднялся вместе с женой, торжественно и долго рассказывал о дарении бычков, жеребенка, свиней, гусей, курей и это смешно звучало по отношению к хозяину колбасного завода. Затем последовало «горько» и хозяин, поднявшись с Анфисой, послушно поцеловались. Следующими поднялись Петровы, удивившие всех оригинальностью подарков. Отец огласил, что молодые удостоились денежного вклада в банке на тысячу рублей и персональной дрезины для невесты.

Когда затих смех, вызванный словами «персональная дрезина», отец Петров громко произнес «горько», прозвучавшее для Фроси, как приговор. Федор поднялся вместе с невестой и, приблизившись к ней, пытался поцеловать, но она резко оттолкнула его от своих губ и на ее глазах снова появились слезы. Мишка пристально смотрел ей в глаза и читал в них ее ненависть к мужу. Он еле сдерживал себя и, поднявшись из-за стола, ушел к себе в комнату, потеряв самообладание и ощущение времени. Упав лицом в подушку, парень рыдал, не стесняясь того, что кто-то мог случайно услышать его страдания.

…Когда Мишка вернулся за стол, дары уже закончились, и началось гуляние. Гармонисты играли барыню и в центре круга сам хозяин с Анфисой танцевали этот русский народный танец. Парни и девчата хлопали им в ладоши, и хозяин удивлял всех коленцами вприсядку, которые у него получались особенно хорошо. Анфиса не отставала от мужа, и ее грациозности в движениях не было предела. Мишка подошел к столу и налил себе большой фужер вина. Степка понял, что друг плакал, это заметно было по его лицу и глазам, и с удовольствием выпил с Мишкой. Он старался успокоить друга, который смотрел на Фросю, одиноко сидевшую на своем месте в присутствии глупо выглядевшего Федора.

— Фрося отказалась с Федькой танцевать, — шепотом сообщил Степка, — и ни разу не поцеловалась с ним, как бы ни кричали «горько»…. Она очень сильно любит тебя Мишка, если решилась на такое. Но ты не сделай глупости, не сорвись! Ведь следующим номером будет наша хохма….

Гармонисты неожиданно начали играть цыганочку с выходом, и Мишка не выдержал, он выбежал на центр и начал этот выход в танец. Никто из присутствующих не видел, как он танцует, а в хуторе Кузнецовском лучше его никто не танцевал. Удивленные парни и взрослые казаки тут же стали в круг и подбадривали Мишку. Фрося увидела, что ее любимый начинает танец и тоже грациозно начала выход со своего места. Федька с искаженным от злобы лицом смотрел, как его жена расцвела на глазах изумленных гостей и родителей.

Невеста танцевала с Мишкой так, что у зрителей захватывало дух. Парень первый раз танцевал с Фросей, но помнил, как она обещала ему когда-то, что обязательно станцует с ним вместе. Это сбылось только сейчас, и Фрося не скрывала уже своей любви к Мишке, она улыбалась ему радостно, отплясывая перед ним, и как цыганка трясла плечами и своей красивой грудью. Когда гармонисты смолкли, влюбленная пара, поблагодарив друг друга за танец, вновь разошлась по своим местам. Мишка и Фрося запомнят этот свой танец на чужой для них свадьбе на всю жизнь.

Начало вечереть и солнце уже повисло над горизонтом. Степан, подмигнув Мишке, поднялся и ушел, но ненадолго. Вскоре он вернулся и прошептал другу что-то на ухо. Теперь поднялся Мишка и ушел, никто не обратил на это внимание. Гости пили и гуляли, большая группа казаков и баб собрались в другом конце стола, и выводила залихватскую казачью песню со свистом и гиканьем мужской части импровизированного ансамбля. Степка посмотрел на Емельяна Мелехина, тот уже изрядно опьянев, обнимался с Петровым-старшим. Федор, как истукан был трезв и не отходил от Фроси ни на шаг.

Никто не услышал в общем гвалте гуляния, как злобно рыча и сверкая остекленевшими глазами, из-за угла заводского корпуса появился Дик. Он быстро бежал к столам, из его пасти брызгала пена, а с противоположной стороны здания к навесу не спеша шел Мишка. Степан с широко открытыми глазами ждал, когда Дик подбежит к Мелехину, но волк миновал его и набросился на Федора, сильно испугав Фросю. Она резко поднялась и отскочила в сторону.

— Берегись кобеля! — громко закричал Степка, — это волк!

Гости в панике метнулись от стола, где сидел жених, а Дик, уже вцепился в Федьку, в клочья рвал его изысканный пиджак вместе с телом. Федька даже не успел закричать, находясь в ступоре. Но через минуту, он вскочил и побежал к толпе, которая еще не успела увидеть этого кошмара, выводя казачью песню. На бедрах пострадавшего появилась кровь, а Фрося, поняв, что это месть Мишки, громко и не к случаю хохотала. Поющая капелла, поняв, что нужно убегать, вскочила вся разом и бросилась кто куда. Дик обрывал Федькины брюки, словно листки настенного календаря и вскоре тот остался в разодранных подштанниках, через дыры, которых сверкала его белая задница.

— Михаил! — закричал Николай Григорьевич, — быстрее успокой этого зверя!

Мишка уже находился возле столов и как ни в чем, ни бывало, подошел к волку и взял его за ошейник, на котором болтался обрывок цепи. Он с издевательством рассматривал Федькины прокушенные ляжки и остатки брюк на голенях его ног.

— Дик, лежать! — приказал Мишка, и собака послушно улеглась у его ног — Дик хороший, умный мой волчара…, не нужно было ляжки трусу подлому кусать, лучше бы женилку ему отгрыз!

Фрося слышала эти слова Мишки и еще сильнее смеялась, к ней присоединилась даже Анфиса, пытавшая поначалу сдержать себя, а затем грохнули хохотом другие гости, — гармонисты заиграли бравурный казачий марш, а Федор смешно убегал под их музыку к воротам. За ним бежала его мать, приговаривая: «Феденька, сынок, волк тебе главное не поранил?» Свадьба продолжилась, несмотря на инцидент, ведь за столом оставался хозяин с женой Анфисой и Фрося.

***

Утром в своем кабинете за большим столом Хрисанф Павлович Чернокозов внимательно читал свежий номер газеты «Правда», сосредоточенно сдвинув густые брови. Его внешний вид — смуглое лицо с синими вкраплениями штыба, пышные усы и одежда — косоворотка и кожаная куртка, выдавали в нем коренного шахтера. Призванный к руководству округа, этот человек давно расстался с работой отбойщика, а казалось, он только что поднялся на-гора из шахты. Это сказывалось в манере держаться, говорить, шутить по-шахтерски с крепким словцом, и относится к подчиненным, на равных. Он член бюро крайкома партии и правительства Северо-Кавказского края, ответственный секретарь Шахтинско-Донецкого окружного комитета ВКП (б).

Чернокозов оторвался от газеты и потер ладонью больную, отекшую ногу, в последние годы она очень беспокоила секретаря. Во время гражданской войны, Чернокозов получил ранение ног, лежал в госпитале, врачам удалось вернуть его в строй, но впоследствии у Чернокозова ухудшилось кровоснабжение обеих конечностей и вот теперь это проявилось гангреной.

В январе в городе состоялось открытие больницы, которой решили присвоить имя В. И. Ленина. Ее строительство было начато в 1924 году, на пустыре рядом с парком Чарячукина, который называли по фамилии учителя, посадившего здесь первые деревья еще в 1898 году. Насаждения выросли и это место теперь именуется не иначе, как городской сад культуры и отдыха. А на территории стройки весной заложили больничный парк, он должен был озеленить пустырь, на котором до начала строительства стояло несколько ветряных мельниц. На торжественное открытие крупного лечебного учреждения приезжал нарком здравоохранения Н. А. Семашко и привез с собой несколько врачей специалистов, среди которых были хирурги-травматологи. Один из них осмотрел ногу и поставил неутешительный диагноз — гангрена. Врач предписал Чернокозову серьезно лечиться но у того, как всегда не хватало времени. …На Хрисанфа Павловича накатили воспоминания.

Он уже в 12 лет начал трудиться на шахте коногоном. Подростку долго отказывали в приеме из-за несовершеннолетнего возраста, но мать смогла уговорить управляющего шахтой, и вскоре парень гонял по штреку полуслепую лошадь, доставляя уголь к стволу. Этих клячей на поверхность не поднимали, кормили прямо в шахте, опуская им сено и ячменную дранку. После первого и единственного спуска в шахту, лошади работали там «до сдоху», зачастую слепли без солнечного света в темной шахте.

Когда Хрисанфу исполнилось 16 лет, его перевели отбойщиком и повзрослевший, широкоплечий парень высокого роста, еле помещаясь в забое, рубил обушком уголь. Каждому мужику его профессии мелкий штыб, отсекаемый при отбойке угля, часто ранил кожу лица до крови, а заживая, оставлял синие вкрапления на всю жизнь, как татуировку. Не было в городе отбойщика, у которого лицо оставалось бы чистым, без этих татуировок, ходила даже пословица: «Отбойщика узнают по синьке на морде». Труд был очень тяжелым, но самым высокооплачиваемым на шахте.

В то время в городе работало около шестидесяти мелких шахтёнок, некоторые из них представляли собой колодцы глубиной 20—30 м, от которых сразу начиналась выемка угольного пласта. Их называли в народе «мышеловками» потому что, обваливаясь, блокировали шахтеров в забое, как мышей в норе. Иногда в результате обвала люди надолго оставались без воздуха, воды и продуктов, что порой приводило к смертям, зачастую массовым.

История городского поселения начиналась в 1721 году, когда знаток-рудоискатель Капустин обнаружил уголь вблизи реки Кундрючьей, и в 1722 году Петр I издал указ о поисках угля на Дону. Первым постоянным поселением был хутор, основанный в 1805 г., на берегу реки Грушевки, сотником Федором Поповым. Рядом обосновался войсковой старшина Власов. Так появились два хутора, названные в честь их хозяев — Поповка и Власовка, а уж затем возникло Грушевское горное поселение. В 1883-м оно было преобразовано в город Александровск-Грушевский, названного в честь императора Александра II.

Хрисанф Чернокозов еще в молодости начал свою революционную деятельность, когда ему исполнилось 20 лет. Это был 1905 год, произошла Первая русская революция, а после ее поражения, он работал в подполье и распространял газету «Правда», за что несколько раз был арестован, но ссылки удавалось избежать. В 1912 году Чернокозов вступил в партию большевиков и участвовал в выборах в IV Государственную думу Российской империи, но не прошел по количеству набранных голосов.

Большевики старались использовать конституционные методы борьбы за власть, выдвигая своих кандидатов в депутаты царёвой Государственной Думы. Народ уже понимал, что ему нечего ждать от депутатов-буржуев. Примером тому был член Государственной Думы, полномочный представитель и «истинный борец за свободу» от Александровск-Грушевска М. С. Воронков. Хрисанф хорошо помнил этого торгаша. Это было в 1907 году.

…Над домами александровск-грушевских углепромышленников и торговцев водружены царские правительственные флаги, городская знать оживлена, сюда жалует их депутат, член Государственной Думы М. С. Воронков. Предвкушая сладкие минуты встречи с высокопоставленной особой, мещане без конца судачат о Воронкове. Он — выразитель их дум и чаяний, якобы «удачно сочетающий в себе представителя рабочего люда и сильных мира сего».

В начале февраля Воронков прибыл в Александровск-Грушевск, его чествовали в Пушкинской читальне. Городской голова поднес ему хлеб-соль и начались умилительные речи. Каких только лестных эпитетов не довелось услышать депутату. Ему например, стало известно, что он не покладая рук занимался организацией рабочего народа Александровск-Грушевска. Это он, оказывается, был душою местного общества приказчиков и «просветил умы александровск-грушевских средних людей». Представитель торгового общества так и сказал: «Еще в прошлом году мы были темны, а теперь мы знаем, кто друг, это лучший из всех — чествуемый депутат!»

Воронков внимательно слушал своих расчувствовавшихся избирателей и ответил, что «жизнью обещает оправдать их доверие». Сказал… и после сытного банкета и молебна уехал на заседание Государственной Думы, но еще раз пообещал «добыть свободу». После его отъезда в Петербург больших происшествий в шахтерском городе не было, если не считать:

1. Организаторы чествования депутата всеми правдами и неправдами стали выколачивать из рабочего люда последние гроши на «украшение Пушкинской читальни портретом депутата»

2. Железнодорожное начальство потребовало списки на штрафы тех рабочих, которые пели революционные песни на проводах депутата.

Важнее развернулись события в городе уже после того, как депутат несколько дней заседал в Таврическом дворце. Воронков готовился было произнести речь о свободе на заседании Государственной Думы в то время, когда на окраинах Александровск-Грушевска «угрожающих размеров приняли кулачные бои». Так официально сообщала местная газета «Донская жизнь». На бой вызывали проходившего мимо священника, который «отказался от боя и ушел под свист негодования», а прибывшую полицию разъяренная толпа загнала в сарай. Конные казаки также уехали, им угрожал град камней под свист пьяных молодчиков.

В отместку озлобленной толпе «отцы города» решили ни в чем не отставать от опекунов других городов и весей. Уж если стоять на страже политического целомудрия, то до конца! Сказано — сделано! По настоянию полицмейстера Пушкинская читальня, единственное культурное учреждение была немедленно закрыта для всяких публичных чтений, кроме «духовно-нравственных».

В конце апреля Воронков вновь приехал в Александровск-Грушевский, но на этот раз неофициально, проездом. Общества приказчиков и углепромышленников не выбрасывали флаги и вообще старались не замечать депутата. Но зато хорошо о его приезде была информирована революционная часть рабочих-шахтеров, среди которых был и Хрисанф. Около квартиры Воронкова собралась внушительная толпа, требовавшая рассказать о своей работе в Думе. Воронков пообещал сделать это только с разрешения наказного атамана. После чего депутат попросил пристава Лавренева и полицмейстера «к толпе активных мер не принимать!» Неизвестно, как депутат просил александровск-грушевских «столыпиных», но после того, как он скрылся за воротами своей квартиры, казаки открыли «стрельбу вдоль улицы».

Так писала «Донская жизнь», в которой поместили объяснение расстрела самим Воронковым: «…Я видел в окно, что один конный казак упустил винтовку и попросил проходившую мимо женщину поднять ее и передать ему. Она выполнила просьбу казака и в знак благодарности получила удар прикладом…. Ответственность за происшествие всецело возлагаю на администрацию города». Депутат направил письмо по этому поводу в адрес наказного атамана, пристав Колпиков тоже телеграфировал о «крамоле»: «В городе беспорядки, шахтеры волнуются!»

Несмотря на категорические требования трудящихся города о привлечении к ответственности виновников расстрела, дело осталось не расследованным, а депутат отделался секретной аудиенцией у наказного атамана.

Как-то вдруг замолчала александровск-грушевская печать и лишь спустя месяц в мае «Донская жизнь» обмолвилась хроникальной заметкой. В ней сообщалось, что урядником городской управы на станции Шахтная арестованы крестьяне Михаил и Федор Щербины, как агитаторы апрельского происшествия. Вот и весь итог депутатской деятельности Воронкова, защищающего интересы углепромышленников и торговцев и обещавшего «добыть свободу». За пролитую кровь нашли зачинщиков городских беспорядков…, крестьян!

В отличие, от многих территорий страны юг России тяжело переживал, смутные времена начала XX века. После октябрьской революции 1917 года, Чернокозов ушел воевать в конную бригаду Дмитрия Жлобы. В течение трех лет с 1917 по 1920г власть в городе переходила из рук в руки, от «красных» к «белым». Лишь вначале 1920-го в город вошли части конной бригады Жлобы, и окончательно установилась Советская власть. В феврале Хрисанф был назначен председателем Александровск-Грушевского военно-революционного комитета, по инициативе которого в начале 1921 года Донецкий губернский ревком переименовал город Александровск-Грушевский в г. Шахты.

— А почему Шахты? — спросил у Чернокозова председатель губернского ревкома.

— Народ сам придумал это название, — объяснял Чернокозов, — купцы, может быть, любили выговаривать длинное название «Александровск-Грушевский», а вот в народе его давно называют короче — Шахтами. Мне не раз случалось при освобождении хуторов и поселков часто спрашивать у женщин: «Где твой муж?» отвечали: «на шахты подался деньги зарабатывать!» Да и подавляющее большинство населения так называет город….

— Ну, ладно, Шахты, так Шахты, — согласился председатель и с тех пор это наименование было официально оформлено решением.

Чернокозов был противником вхождения города Шахты, да и округа в целом, в Донецкую губернию Украинской республики и отправлял в ЦК письма с критикой «бесшабашной политики переподчинения территорий» и требованиями вернуть в состав РСФСР. Но ответов на свои предложения так и не получил. Когда умер Ленин, Хрисанф выехал в Москву и по поручению ЦК стоял в почетном карауле у гроба вождя, а 26 января состоялся II Всесоюзный слет Советов, где Сталин выступил с исторической клятвой Ленину. В перерыве заседания Чернокозову удалось спросить у Сталина, как у человека отвечающего за переписку с ЦК, почему не ответили на его письма?

— Сейчас не время об этом, — сказал Иосиф Виссарионович с грузинским акцентом, — но я лично посмотрю регистрацию входящей корреспонденции еще раз. …Я ведь всего лишь глава аппарата ЦК и все равно не смогу решить этот вопрос единолично! Это мог бы сделать заместитель председателя Совнаркома Рыков, который ошибочно считает, что вхождение Шахтинского округа в состав Донецкой губернии Украины облегчает управление каменноугольной промышленностью страны. Он теперь вместо Ленина председатель Совнаркома, и изменить его убежденность в этом может лишь мнение ЦК. Вам лучше поднять этот вопрос на XIII съезде, который состоится уже в мае.

— Но я не знаю, товарищ Сталин, — возразил Чернокозов, — выберут ли меня делегатом съезда?

— Выберут, Хрисанф Павлович, не беспокойтесь, — ответил Сталин с усмешкой, — я обязательно укажу в информационном письме, что политбюро ЦК считает необходимым Ваше присутствие на съезде в качестве делегата с правом решающего голоса…. Мы секретари должны помогать друг другу! И помнить об этой помощи….

Хрисанф был приятно удивлен разговором со Сталиным, ведь он, генеральный секретарь ЦК «знал» Чернокозова по имени отчеству и прозрачно намекнул на взаимопомощь и поддержку. С таким человеком обязательно нужно дружить! Позже выяснилось — Сталин выполнил свое обещание, и Чернокозов участвовал в работе майского съезда. Когда Каменев поставил на голосование вопрос о снятии Джугашвили с должности генерального секретаря, Чернокозов проголосовал против этого и съезд решил, чтобы Сталин работал и дальше в этой должности.

После заседания Сталин пригласил Чернокозова к себе в кабинет и сообщил, что политбюро в ближайшее время рассмотрит вопрос о выводе Шахтинского округа из состава Украины. Но только в сентябре было получено информационное письмо ЦК о том, что с 1 октября 1924 года Шахтинский округ передан в состав Юго-Восточной области РСФСР. Через неделю пришло еще одно письмо, в котором говорилось, что с 16 октября округ включен в состав Северо-Кавказского края РСФСР. Немного позже его переименовали в Шахтинско-Донецкий округ.

Тогда многое приходилось переименовывать. В 1911 году по проекту профессора Скочинского Николай Парамонов, сын известного ростовского купца построил шахту и назвал ее в честь отца «Елпидифор». Ее переименовали в шахту им. Артема, Петропавловскую в ш. им. Октябрьской революции, ш. РОПИТа в ш. им. Петровского, шахту Кошкина в ш. им. Воровского, а шахту Салатина в ш. им. Фрунзе, специально к приезду в город председателя Реввоенсовета СССР, наркома по военным и морским делам Михаила Васильевича Фрунзе. Тогда Чернокозова только что выбрали ответственным секретарем Шахтинско-Донецкого окружкома и ему выпала честь встречать прославленного красного командира. Самую широкую улицу города Большую, переименовали в Советскую, Степную — в Шевченко, Александровскую — имени III Интернационала, Кривую — в Пролетарскую, а Полицейский проспект в Победы Революции.

В декабре 1925 года состоялся XIV съезд ВКП (б), на который Сталин вновь пригласил письмом Чернокозова в качестве делегата. На этом партийном форуме генеральный секретарь разгромил «новую оппозицию» Зиновьева-Каменева и Хрисанф с энтузиазмом голосовал за те решения, которые предлагал Сталин. Он мало что понимал в борьбе за власть в верхушке партии, но помнил слова генсека о взаимопомощи и поддержке. После съезда он получил бесплатную путевку в санаторий с резолюцией Сталина: «Лечите свои ноги, они нам еще пригодятся…». Предложение Сталина об ускоренной индустриализации особенно вдохновляло Чернокозова на увеличение добычи угля в Шахтинско-Донецком округе.

Вернувшись со съезда, Чернокозов собрал бюро окружкома и долго восхищался Сталиным, настраивая членов бюро на всестороннюю поддержку генсека словами: «Это тот человек, который нужен сегодня стране вместо умершего Ленина». Перед шахтинскими горняками была поставлена задача, увеличить суточную добычу топлива до 200 тысяч пудов. Выйти на такой рубеж можно было лишь при широкой механизации горных работ. И она проводилась усиленными темпами. Шахты получили высокопроизводительные американские и немецкие врубовые машины, скреперные установки и электровозы для откатки угля, закупленные за границей. На многих шахтах работали по международному договору немецкие специалисты — маркшейдеры и электромеханики. Но уже в этом году были получены отечественные врубмашины ДЛ и ДТ Горловского машиностроительного завода.

Техническое перевооружение угольных предприятий увеличило спрос на электроэнергию. В этот период в городе действовала одна маломощная электростанция на немецком оборудовании, имеющая два турбогенератора мощностью по 2000 киловатт каждый, которая располагалась на шахте имени Артема. Оборудование ее было изношено, часто выходило из строя и требовала на ремонт запасных частей немецкого завода «Сименс Шуккерт».

Совнарком в соответствии с дополнением к плану ГОЭЛРО принял решение о строительстве в городе Шахты новой мощной электростанции по проекту немецких специалистов. На северо-западной окраине города был заложен фундамент будущего энергогиганта. Это была первая крупная промышленная стройка в горняцком городе. Электростанцию назвали именем Артема (Сергеева). Для начала была расчищена площадка под строительство, и на реке Грушевке соединены имевшиеся по ее течению два пруда, необходимых для работы электростанции.

Созданное водохранилище, длиною более двух километров, должно было обеспечить надежное охлаждение турбин ГРЭС. Хрисанф вместе с представителями Совнаркома закладывал первый камень в фундамент электростанции, а в этом году на строительство ГРЭС приезжал сам Г. М. Кржижановский, соратник В. И. Ленина, председатель Госплана СССР, ученый-энергетик, один из авторов ГОЭЛРО.

…Вот и сегодня Хрисанф Павлович ждал приезда в город делегации для закладки новой шахты. В составе ее должен приехать ведущий геолог из Управления шахтным строительством, созданным Совнаркомом СССР, ответственный работник ВСНХ и представитель треста Донуголь, находящегося в Харькове. Формально трест оставался, подчинен хозорганам Украины, но вся координация его деятельности осуществлялась из Москвы. В городе имелось два рудоуправления — Власовское и Донецко-Грушевское, которые подчинялись этому тресту.

О решении строительства новой шахты километром выше хутора Поповка сообщалось в письме ЦК ВКП (б), ВЦИК и Совнаркома СССР на имя Чернокозова. Предписывалось, начать строительство в канун десятилетия Великой Октябрьской революции. Письмо было получено двумя неделями ранее, в котором ВСНХ уже дал имя будущей шахты, ее решено было назвать в честь умершего в Лондоне в прошлом году Леонида Борисовича Красина. До революции он возглавлял группу предприятий немецкой фирмы «Сименс Шуккерт» в России. После революции Красин участвовал по приглашению Ленина и Троцкого в переговорах с немцами по заключению Брестского мира и был одним из ведущих переговорщиков. Впоследствии Красин ушел на дипломатическую работу.

Геолог должен определить точное место ствола будущей шахты, где Хрисанф Павлович совместно с работником треста Донуголь забьют символические колышки и проведут митинг. После этого сразу же начнется ее строительство с проходки вертикального ствола по чертежам и расчетам специализированной организации по проектированию угольных шахт Управления шахтным строительством. К этому месту железнодорожники протянут ветку от находящейся в двух километрах станции Каменоломни, бывшей Максимовки.

1 мая 1902 года по указу царя Николая II станцию Максимовскую переименовали, потому что с таким названием было две станции, что вызывало путаницу с отправкой грузов. Почему назвали Каменоломнями? В XIX веке здесь действительно добывали много камня. Сейчас тех пещер уже нет, их засыпали, но балку так и называют «Турбутой». Поселение Каменоломни занимало территорию от места двумя верстами южнее Поповки до ручья, который впадает в реку Грушевка. Здесь находились станция, паровозное депо, водокачка. Население составляли железнодорожные рабочие, строители, шахтёры и крестьяне, арендовавшие земли у казаков и церкви. Здесь располагались трактир Куреннова, одна казённая да две бакалейные лавчонки. Руководил хуторским обществом староста, который подчинялся волостному управлению, находившемуся в Сулине.

— Хрисанф Павлович, Вам пора ехать! — прервал воспоминания вошедший в кабинет помощник, — машина уже ждет Вас.

— Людей на митинг собрали? — спросил Чернокозов.

— Люди уже ждут делегацию у старой шахтенки атамана Попова, — сообщил чиновник, — как только вы приедете и геолог определит место, люди своим ходом подтянутся туда. Известно предварительно, что новую шахту будем закладывать недалеко от «мышеловки» Попова, которая завалена еще с Гражданской….

— Кого собрали на митинг? — уточнил Чернокозов.

— Это набранный коллектив строителей будущей шахты, — доложил помощник, — немецких инженеров ждем со дня на день. Приедет маркшейдер, мастер-взрывник и инженер-электромеханик.

Секретарь окружкома поднялся и, прихрамывая на больную ногу, вышел из кабинета на улицу. Роллс-Ройс с личным шофером ждал его на мостовой с работающим двигателем. Хрисанф сел, и машина медленно поехала в сторону станции Шахтная, куда прибывал литерный поезд с правительственной делегацией. До 1925 года в страну завезли большое количество таких автомобилей из Англии специально для партийного аппарата. В основном, это были открытые машины, длинные и просторные, рассчитанные на шесть человек. Политбюро решило, что все правительственные и партийные автомобили должны быть однотипны.

Станция Шахтная находилась недалеко от города, заканчивающегося переулком Колодезным и вскоре автомобиль Чернокозова, поднимая пыль, подъезжал к вокзалу. Хрисанф посмотрел на часы, до прибытия литерного поезда оставалось еще пятнадцать минут. Он закурил и откинулся на спинку сидения. Неожиданно к машине подошел старик, он хитро прищурился и разглядывал секретаря окружкома с подозрительностью.

— Товарищ благородие, не подвезете? — спросил старик, — ноги больные, а мне край в город надо!

— Нет, дед, я жду поезда с правительственной делегацией, — отказал Чернокозов.

— А ты не главный в городе будешь? — спросил старик, — чёй-то мне лицо твое знакомо — я ведь когда-то работал с отцом главного большевика города Павлом Чернокозовым…, а ты, сдается мне, его сын?

— Все равно не подвезу, дед, — категорично сказал Хрисанф, — знал ты моего отца или нет, не играет роли! Я встречаю из Москвы важных людей.

— Так вот я к чему тебе говорю-то, — продолжил старик, уходя от машины, — надо хоть телегу какую-нибудь привлечь, а то и две-три, чтобы людей от вокзала до города возить.

Старик ушел, бормоча что-то себе под нос, а Чернокозов после его слов задумался. «Да, прав дед, нужно давно организовать подвоз людей к вокзалу из города — мыслил Хрисанф — вот если бы трамвай пустить!» Так у него родилась идея добиться выделения средств на строительство Шахтинского трамвая, и он решил уже сегодня задать этот вопрос ответственному работнику ВСНХ.

Размышления Чернокозова прервал паровозный гудок, извещающий о прибытии поезда на станцию. Хрисанф вылез из автомобиля и направился на перрон. Поезд остановился и из вагона под номером 11 на перрон сошли мужчины интеллигентного вида. Из других вагонов выходил обычный люд и Чернокозов понял, что четверо мужчин это и есть делегация, которую ему нужно встретить.

— Вы Чернокозов? — спросил самый молодой из них, когда встречающий подошел ближе.

— А вы товарищи из Москвы? — уточнил Хрисанф, — это вас я жду? Здравствуйте товарищи! Пройдемте в автомобиль…, сейчас поедем в город, и я расселю вас по квартирам.

— Здравствуйте товарищ, секретарь, — поздоровался пожилой мужчина, — моя фамилия Рукавишников, я ответственный работник ВСНХ, но расквартировывать нас не надо, мы планируем сейчас же провести разметку ствола будущей шахты и сегодня вечером выехать назад в Москву….

— Как же так? — возмутился Чернокозов, — мы подготовились к вашему приезду основательно, в окружкоме стол накроют, ведь событие для города особое и полагается отметить.

— Ну, пообедать мы до отъезда, конечно, успеем, — заверил Рукавишников, — но сегодня же назад в Москву, дел в стране столько, что приходится с корабля на бал, как говориться.

Разместившись в автомобиле, приезжие и встречающий их хозяин, поехали к городу, оставляя за собой шлейф грунтовой пыли. Чернокозов познакомился с остальными членами делегации. Оказалось, что самый молодой из них — геолог Канюшевский, а представитель треста «Донуголь» — харьковчанин Демешко. Самым старым оказался чиновник из Наркомфина — Владимиров.

— Вот видите, товарищи, — многозначительно произнес Чернокозов, — дороги у нас пыльные, потому что грунтовые. Транспорта от железнодорожного вокзала для народа нет! Хотелось, чтобы товарищ Владимиров отметил себе и предусмотрел финансирование на открытие трамвайного сообщения в проекте шахты имени Красина!

— Вы много хотите, — парировал представитель Наркомфина, — крупнейшую электростанцию в городе вам строим, новую шахту закладываем, а Вы еще и трамвай запустить желаете!

— Это не я хочу, — резко возразил Чернокозов, — это партия так решила, товарищ Сталин мне об этом после съезда так и сказал: «Вы товарищ Чернокозов, шахтеров воспитайте на трудовые подвиги, а уж мы со своей стороны, вооружим их на победу». У нас тут даже лозунг после съезда родился: «Сталин — лучший друг шахтеров!» Согласитесь, без угля невозможно осуществить индустриализацию страны….

— Товарищ, секретарь, — наигранно взмолился Рукавишников, — Вы нам индустриализацию пропагандируете или трамвай? Давайте товарищи не будем спорить, достаточно того, что я этот вопрос уже услышал.

— Езжай по Степной улице, то есть по Шевченко, дальше через мост и по степи к «мышеловке» Попова, — скомандовал Чернокозов шоферу, когда они въезжали на переулок Колодезный.

Водитель кивнул головой в знак согласия и повернул направо. Улица Шевченко была последней для правого края города, а пересекающие ее переулки вели в степь. Проехать к «мышеловке» Попова можно было только по новому мосту через Грушевку, возведенному при реконструкции шахты Красненькой, террикон которой красовался прямо на речном берегу. Этот рудник, как его называли, когда-то принадлежал Николаю Парамонову и во время Гражданской войны был затоплен. Реконструкцию шахты Красненькой делали уже во времена, когда Чернокозов был председателем реввоенсовета.

Подъезжая к заваленной «мышеловке» Попова, геолог Канюшевский достал из портфеля карту, развернул на коленях и долго смотрел на нее. Затем обратил внимание на шахтные разрушенные постройки и собравшуюся возле них толпу, численностью около ста человек.

— Вот от этой «мышеловки» вверх по пологому склону, — произнёс он, — на расстоянии метров двести пятьдесят и будет ствол новой шахты!

— А как Вы определили это? — спросил Чернокозов, — может лучше бы пробить ствол на месте колодца этой «мышеловки»?

— В этом месте пласт очень обводнен, — пояснил геолог, — зачем откачивать лишнюю воду? Лучше отступить подальше….

— Откуда Вам это известно? — спросил Чернокозов, — ведь «мышеловка» Попова работала долгое время здесь. Кстати атаман Попов еще до своей смерти продал эту шахту…. Неужели его специалисты ошиблись, начиная добычу в обводненном месте?

— Товарищ секретарь, — почти торжественно произнес геолог, — они добывали уголь кустарным способом и били свои колодцы, где придется. А у меня вот геологическая карта имеется, и я точно знаю, как залегает пласт угля в этом месте!

— Где же Вы, товарищ геолог взяли эту карту? — с удивлением спросил Чернокозов, — насколько мне известно, геологоразведка здесь никогда не проводилась!

— А зачем проводить разведку, — возразил геолог, — если эти многочисленные шахтёнки дают полное представление, как залегает пласт угля? Мы ведь составляли карту по геологическим описаниям этих работающих и заваленных позже шахтёнок, разрабатывающих один и тот же пласт. Иными словами, пытаясь добывать уголь все, кому ни лень, пробивая колодцы, произвели этим самым геологоразведку.

Автомобиль подъехал к людям, толпившимся у разрушенной постройки кустарной шахты. Чернокозов вышел из машины, и к нему тут же хлынула толпа. Многие знали секретаря окружкома в лицо и приветствовали его вразнобой, на каждое «Здравствуйте, товарищ секретарь» он кивал головой. Из толпы вышел мужик в кожаной куртке и приблизился к автомобилю.

— Товарищ, Чернокозов, — громко сказал он, — я по поручению вашего помощника собрал людей на митинг. Здесь тридцать с лишним человек, которые будут работать на строительстве и делегации с других шахт специально прибывших на митинг в свой выходной день!

— Митинг проведем на месте, где забьем символические колышки, — сказал Чернокозов, — выдвигайтесь за машиной.

Чернокозов снова сел в автомобиль и тот, тронувшись, медленно поехал по склону вверх, куда показал геолог. Толпа людей, собранных на митинг, организовавшись в колонну по приказу мужика в кожаной куртке, двинулась за машиной. Проехав метров двести, геолог приказал остановить машину.

— Пожалуй, здесь и будет ствол новой шахты! — торжественно сообщил Канюшевский.

Когда все вышли из машины, водитель достал из ящика с инструментом четыре заготовленных заранее красных колышка и большой молоток. Чернокозов, Рукавишников и Демешко ждали подхода людей, чтобы открыть митинг. Геолог взял у водителя колышки и разложил их на расстоянии около шести метров друг от друга так, чтобы они обозначали вершины квадрата. Рукавишников и Чернокозов созерцали вид города, открывающийся с этого места.

Ниже будущего ствола в двух километрах был виден хутор Поповка, а вправо от него на расстоянии трех километров — город. Улица Советская, бывшая Большая начиналась от реки Грушевки и шла вверх к центру. По правой стороне улицы в двух километрах от реки виден Покровский собор, построенный в 1902-м, а в центре города возвышался кафедральный Петропавловский.

— Странно видеть в вашем маленьком городке такие соборы, — сказал Рукавишников.

— Сносить будем, — информировал Чернокозов, — решение принято, но пока не официальное, на уровне разговоров. Боимся волнений верующих по этому поводу. Придет время, все равно снесем, негоже социализм строить с верой в загробную жизнь, нужно всячески способствовать атеизму, ведь религия, по словам товарища Ленина — это сивуха для народа! Вот посмотрите, какой пустырь слева от последней улицы Шевченко, бывшей Степной. Он может быть плацдармом для строительства жилья и город должен прирастать именно с этой стороны….

— Вам на местах виднее, — сказал Рукавишников, — а где поселок для новой шахты планируете?

— Нужно построить здесь же три-четыре барака для семей шахтеров, — размышлял Чернокозов, — а после будем давать возможность людям строить дома самим неподалеку от шахты.

Тем временем народ подтянулся на митинг и кольцом окружил Чернокозова с делегацией. Хрисанф понял, что пора начинать митинг и прокашлялся. Он обвел взглядом собравшихся людей, и поднял вверх руку. Толпа затихла и внимательно смотрела на секретаря.

— Дорогие товарищи! — громко произнес Чернокозов, — сегодня мы забьем символические колышки, обозначающие начало новой шахты, которую партия и правительство решило назвать в честь Леонида Красина! Многие из вас начнут проходку вертикального ствола, глубиной 60 метров. Это будет не какая-то «мышеловка», а высокомеханизированная шахта, сюда проложим железнодорожную ветку от станции Каменоломни и отдадим все силы, чтобы наш уголь помог Родине провести индустриализацию и построить социализм. На это мне указывал товарищ Сталин на съезде в Москве. А вот здесь, рядом с шахтой нужно заложить сад культуры и отдыха для трудящихся и их семей, — произнес Чернокозов, показывая рукой немного выше по склону — с фонтаном, бетонированной танцевальной площадкой и летним клубом для вечернего кино! Товарищ Сталин указывал мне в Москве, что забота об отдыхе шахтеров должна неразрывно проявляться с реализацией задачи по увеличению добычи угля! Товарищи! Шахте Красина быть! …Красинскому саду быть! Ура товарищи!

Толпа грянула дружными аплодисментами и криками «Даешь новую шахту, даешь Красинский сад!». Митинг продолжался около часа, после речи Чернокозова, выступили члены правительственной делегации. Затем под крики «Ура!» Чернокозов, Рукавишников, Демешко и бригадир проходчиков по фамилии Пискунов забили каждый по красному колышку на месте будущего ствола. На этом торжественное открытие шахты имени Красина было завершено и Хрисанф пригласил московскую делегацию на открытие нового кинотеатра «Октябрь», построенный досрочно и это был его сюрприз для москвичей.

В большом зале кинотеатра собрались передовики угольной добычи, строители, учителя и врачи. Секретарь и гости выступали со сцены, на которой был установлен современный экран для демонстрации фильмов. Вверху красовался лозунг на растяжке: «Из всех искусств важнейшим для нас является кино». Гостей поразила современная наружная отделка кинотеатра и внутренних помещений. Чернокозов пригласил гостей на демонстрацию фильма с участием кинозвезды Чарли Чаплином, который в честь открытия кинотеатра демонстрировался бесплатно. Гости отказались от просмотра картины, сославшись на необходимость отъезда вечером.

Когда делегация и секретарь вернулись в окружком, то столы для обеда высокопоставленных чиновников были уже накрыты. Постарались угостить по всей щедрости, кроме водки из спиртного на столах красовались бутылки дагестанского коньяка Дербентского завода. Первый тост произнес Рукавишников, он предложил выпить за шахтеров и за уголь Донбасса. Ответный тост последовал от Чернокозова, а когда он сел на место, Рукавишников придвинулся к нему. Хрисанф понял, что тот хочет поговорить тет-а-тет.

— Скажи мне, Хрисанф Павлович, — почти шепотом произнес Рукавишников, — откуда у тебя Дербентский коньяк? Это даже в Москве дефицит!

— Наш округ территориально входит в Северо-Кавказский край, — простодушно ответил Чернокозов, — поэтому знакомый из Дагестана присылает иногда…. А что?

— …Так, ничего, — задумчиво произнес Рукавишников, — а как к тебе относится краевое начальство?

— Я не могу сказать, что мы знакомы хорошо, — отвечал Хрисанф, — но относимся друг к другу нормально. А к чему Вы спрашиваете об этом?

— Я удивлен, что тебя ОГПУ не тронуло после майских волнений в городе, — честно признался Рукавишников, — ведь твой заместитель Кравцов в своем письме в ЦК от 20 мая 1927 года намекал на твою излишнюю либеральность….

— Я знаю об этом письме, — возразил Чернокозов, — сам поручил ему его написать. Он должен был указать в нем, что рост шахтерских волнений произошел после повышения норм выработки и снижения расценок, в результате чего реальная зарплата шахтеров упала вдвое. Но ведь это вопрос не ко мне, а к тресту «Донуголь», они нормированием занимаются….

— Но ты сам-то письмо читал? — настаивал Рукавишников.

— Нет, — ответил Чернокозов, — оно отправлено за подписью Кравцова.

— В этом письме он прямо указывает, что ты либеральничаешь с шахтерами, — информировал Рукавишников, — значит, надеется занять твое место. Имей это в виду!

— Так ведь отменили новые нормы и расценки, — успокаивал Чернокозов, — я ведь тоже был противником повышения норм выработки, но сегодня шахтеры довольны зарплатой и никаких волнений не предвидится.

— Зря ты так оптимистично относишься к этому, — прошептал Рукавишников, — в настоящее время руководитель ОГПУ по Северному Кавказу Евдокимов начал расследовать «Дело об экономической контрреволюции в Донбассе». Его у нас в ВСНХ прозвали «Шахтинским делом». Давай выйдем покурить, и я подробнее расскажу тебе о нем.

Чернокозов и Рукавишников поднялись с места, и вышли на улицу. С ними хотел выйти на перекур Кравцов и Демешко, но Хрисанф разрешил им курить за столом. Заместитель понял, что Чернокозов хочет поговорить о чем-то важном с московским гостем.

— Так вот слушай меня, — вполголоса продолжил рассказ Рукавишников, — я уверен, что никакой контрреволюционной деятельности у вас нет. Просто товарищ Евдокимов делает карьеру в иерархии ОГПУ. Он пытается накопить материалы о всякого рода неполадках на шахтах Донецко-Грушевского рудоуправления, которых, как сам знаешь очень много.

— Но причем здесь экономическая контрреволюция? — с недоумением произнес Чернокозов, — обыкновенное разгильдяйство и отсутствие грамотных специалистов….

— Я того же мнения, — поддержал Рукавишников, — но в ОГПУ пытаются систематизировать их, связывая происшествия с людьми, которые руководят шахтами или отдельными направлениями работ. Копаются в прошлом этих людей, чтобы припаять им контрреволюционную деятельность, и я думаю, что через пару месяцев начнутся первые аресты….

Эта информация вызвала у Чернокозова недоверие. Он постеснялся спросить, откуда такие сведения у Рукавишникова, но возражать не стал, мало ли? «Может у них там, в Москве членов ВСНХ информируют о разработках ОГПУ» — подумал Чернокозов. Уже через несколько месяцев это предположение ему уже казалось глупостью, Рукавишников сам был арестован по Шахтинскому делу. В Харькове взяли под стражу многих чиновников треста «Донуголь», а в городе Шахты — Донецко-Грушевского рудоуправления.

Чернокозов не верил, что у него в городе могли работать «замаскированные под специалистов» враги советской власти, он лично знал многих и мог поручиться. Всего было арестовано несколько сотен человек, среди которых были также немецкие специалисты, шахты практически прекратили добычу угля, что способствовало освобождению подавляющего числа арестованных и под следствием осталось около 80-ти человек. Им вменяли в вину: «скрытое» и «тонкое» вредительство, хотя внешне человек мог производить «хорошее впечатление».

Что это такое, не могли объяснить не только юридически образованные люди, но даже прокуроры и следователи «Шахтинского дела». Рукавишников был прав, когда говорил, что Евдокимов делал свою карьеру через «Шахтинское дело». Он в 1927 году отдыхал в Сочи, где случайно встретился со Сталиным и заинтересованность Генерального секретаря в этом расследовании с указанием «выслать дело в ЦК» воодушевило Евдокимова в служебном рвении. По его же словам, беседа со Сталиным «вздыбила, как боевого коня» и, вернувшись с отдыха, Евдокимов дал указание «выбить из подозреваемых признание».

Завершенное расследование в виде уголовного дела направили в ЦК, как того требовал Сталин, замышлявший окончательный разгром оппозиции в партии, мотивируя сфабрикованным делом и представляя «Шахтинское дело», как общегосударственную тенденцию в классовой борьбе. Это был первый опыт «выбивания показаний» для конкретной политической задачи по негласному требованию Сталина. Подозреваемых жестоко избивали, лишали сна, кормежки и курева, в результате они оговаривали себя в преступлениях, которые не совершали.

Чернокозов понимал, что удар по кадрам в каменноугольной промышленности Шахт был разменной картой в большой политической игре, но Хрисанф молчал, он помнил свой разговор с набирающим тогда силу Сталиным — «мы секретари должны помогать друг другу». «Шахтинское дело» оказалось репетицией политических репрессий, которые начнутся в стране через девять лет, а пока партийных работников не тронули. Секретаря даже ни разу не допросили по делу, все «варилось» в застенках краевого ОГПУ, а впоследствии было передано в Верховный суд СССР под председательством Вышинского.

***

Свадьбу гуляли три дня, как и было, предусмотрено заранее. Спустя день после того, как разобрали навес, Мишку и Степку пригласил к себе хозяин. Парни не догадывались о причине, по которой хозяин желал лично побеседовать с каждым из них, но Мишка интуитивно почувствовал, что это не к добру. Степка особо не придал значения вызову к хозяину, тот и раньше приглашал его в кабинет для уточнения количества колбасы, проданной по себестоимости в буфете для работников завода. Поэтому когда он вошел в дом хозяина, то с беспечностью рассматривал мебель и удивлялся чистоте и порядку в комнатах.

— Ну, что расскажешь мне Михаил? — вопрошал Николай Леонидович, пристально сверля парня взглядом.

— А про што Вы хотите, чтоб я гутарил? — вопросом отвечал Мишка, с опаской озираясь вокруг.

— Расскажи мне парень, почему во время свадьбы с цепи сорвался Дик? — прямо спросил хозяин, — только не говори, что ты не знаешь о том!

— Не знаю, побей Бог не знаю, — пытался соврать Мишка, — нешто цепь снова не выдержала….

Николай Леонидович поднялся с кресла и, открыв дверь в холл, кивком головы пригласил Степку, глазеющего на большие напольные часы. Тот вошел, как ни в чем, ни бывало, и уселся рядом с Мишкой.

— Ну а ты Степан, чего скажешь? — спросил хозяин, строго меряя парнишку взглядом, — тоже ничего не знаешь?

— Гром побей меня, хозяин, молонья сожги на ентом месте, не знаю, — начал клятву Степка, — об ентом у псарей лучше спросить!

— Ну, вот что голубчики, — молвил Николай Леонидович, — мне известно, что вы оба договаривались заранее спустить с цепи волка, чтобы он порвал Емельяна Мелехина. Есть парень, который слышал, как вы об этом говорили по пути в клуб и отпираться вам не стоит. Он шел сзади вас и все прекрасно слышал.

— Брешет ентот парень, — возразил Мишка, — Емеля, папаня Фросин и не пострадал от Дика…. Кто Вам наябедничал?

— Известно кто, — поддержал друга Степка, — небось, враги твои Мишка. Филька, а може Кузьма! Это же их выгнанный с работы Сёмка нанимал избить нас!

Слова Степки возымели действие на хозяина, наверное, он «попал в точку», потому что Николай Леонидович задумался. Помолчав немного, он вопросительно посмотрел на Степку.

— А когда это было? — спросил он, — и почему вы мне не рассказали, что вас хотели избить?

— Летом енто было ишо, — воодушевился Мишка, — а не сказывали Вам, потому шта сами разобрались с подлюками.

— Ну, ладно, я признаюсь, — сознался хозяин, — мне действительно Филька рассказал о том, что вы договаривались спустить волка с цепи на Мелехина, но ведь Дик искусал жениха Ефросиньи, а не ее отца. Почему?

— Нешто мы знаем? — удивился Мишка, — мы со Степкой сидели за столом, когда волк выскочил из-за угла и набросился на Федьку.

— Хозяин! — неожиданно осенило Степку, — а когда вам Филька брехал про енто? После свадьбы?

— Вчера, — ответил Николай Леонидович, — разве это имеет значение?

— Имеет, — выпалил Степка, — потому шта вреть он, как сивый мерин. Посудите сами, если бы он сказывал о том до свадьбы, то ему можно было поверить, а сейчас каждая собака об ентом в станице знает…. Только приплел Филя для правдоподобности папаню Фроси, а не Федьку…. Ну, чтоб его рассказ отличался от сплетни, что ходит по станице….

— Ладно, — снисходительно сказал хозяин, — что было, то прошло! …Но все равно плохо парни, очень плохо! …И даже не потому, что собака покусала человека….

— А почему? — удивлённо спросил Степка.

— Потому что врете вы мне оба! — сделал заключение хозяин, — а я привык людям доверять! Поэтому предупреждаю обоих, будете врать в следующий раз, выгоню с завода поганой метлой.

— Гром побей меня, хозяин, молонья сожги на ентом месте, — подражая Степке, поклялся Мишка, — да чтоб я провалился….

— Ну, хватит пустых клятв, — уже добродушно молвил Николай Леонидович, — ты лучше мне скажи, правда, говорят, что ты умеешь в уме считать?

— Умеет! — подтвердил Степка, — он быстрее складывает, чем я на счетах!

— Это правда, Николай Леонидович, — сказал Мишка, — я церковно-приходскую школу окончил, все четыре класса, а в уме считать тренировался, когда скотину пас в степи….

— Хорошо, проверим, — произнес хозяин, с хитрым прищуром глаз, — сложи мне в уме 45 плюс 28!

— Семьдесят три, хозяин, — через несколько секунд ответил Мишка.

— Правильно! — согласился хозяин, — а сколько будет, если умножить 16 на 9?

— Сто сорок четыре! — через несколько секунд ответил Мишка.

— Правильно! — сказал Николай Леонидович, — молодец! …Но на счетах обязательно нужно научиться!

— Зачем? — с недоумением спросил Мишка.

— Я хочу тебя счетоводству обучить, — предложил хозяин, — чтобы ты вел учет, а я только контролировал его! Согласен?

— Так ведь я не знаю, — сомневался Мишка, — вдруг я не осилю енту специальность?

— Осилишь, не дрейфь, — убежденно произнес Николай Леонидович, — если в уме считаешь, то осилишь! Платить буду в два раза больше зарплату, а если быстро освоишь, то и премирую, как следует! Согласен?

— Попробую! — ответил парень, — а разделка как же?

— Вот чудак, — удивился хозяин, — я ему интеллигентную работу с обучением предлагаю, а он за чепуху беспокоится…, найду туда работника. Завтра в часиков десять приходи ко мне в дом, и начнем обучение.

— Спасибо, Николай Леонидович, — поблагодарил Мишка, — я век буду помнить Вашу доброту!

На следующее утро Мишка, как приказывал хозяин, явился к нему в дом. Он замер и открыл от удивления рот, когда в холле увидел Аксинью в белом переднике и чепце. Она улыбнулась Мишке и поздоровалась с ним совсем не так, как это делали в станице. Вместо казачьего «Здорово ночевали!», Аксинья ласково приветствовала словами: «Доброе утро, Мишенька!»

— А ты чего здесь? — с удивлением спросил Мишка, — нешто прислуживаешь?

— Ты угадал, Мишенька, — ласково проворковала Аксинья, — меня Николай Леонидович на работу взял горничной, вместо Анфисы! …Она ведь теперь барыня и ей негоже горничной быть в доме мужа…. Ты не стесняйся, проходи в кабинет к хозяину, он уже ждет тебя!

— Ты Фросю давно видела? — вопрошал Мишка с нескрываемой грустью.

— Вчерась гутарили с ней, — ехидным голосом произнесла Аксинья, — поди, соскучился, дурачок? Она ить теперь Федьку в постели ласкает….

— Замолчь, девка, — угрожающе произнес Мишка, — не трави мне душу! Гутарь, могёшь записку Фросе передать?

— Могу, — обещала Аксинья, — только что тебе от этого? Ай, удовольствие, какое получишь? …А-а, я поняла, — насмешливо продолжила Аксинья и рассмеялась — Фроська под Федькой будет вспоминать, что ты ей напишешь….

— Замолчь, дуреха, — злился Мишка, — это не твое дело!

— Ну, ладно, Мишенька, пиши, — смеясь, сказала Аксинья, — вечером передам твоей Фроське послание!

— И на том спасибо! — с нескрываемой досадой произнес Мишка, — как напишу, принесу тебе. Где ты будешь?

— По хозяйству управляться буду, — кокетничая, молвила Аксинья, — найдешь, если захочешь! …Ну, побежу я, не то дел много, управляться надо!

Аксинья ушла в другую комнату, а Мишка вошел в кабинет хозяина. Николай Леонидович уже сидел за столом, где лежала кипа бумаг, которые он просматривал. Мишке от вида этого обилия документов стало страшно — у него появилась неуверенность, сможет ли он понять, что там написано.

— Доброе утро, Миша! — поздоровался хозяин, — проходи и присаживайся рядом. Я вчера не стал при Степане разговаривать с тобой на эту тему, а сейчас хочу задать вопрос: ты спустил Дика с цепи?

— Да, хозяин, это сделал я! — признался Мишка, после короткого колебания и опустил глаза.

— Я это понял, как бы вы со Степкой мне не врали, — продолжил Николай Леонидович, когда Мишка сел рядом с ним, — ведь Дик только тебе подчиняется, не мог он целенаправленно напасть на Федора…. Скажи, зачем ты это сделал?

— Я люблю Фросю больше своей жизни — сказал Мишка и у него навернулись слезы, — а ее папаня насильно отдал ее замуж за Федьку. Она не любит его, он ей противен….

— Молодец, что признался! — с облегчением сказал хозяин, — теперь я смогу тебе доверять! А то, что между тобой и Фросей настоящие, чистые чувства, я понял, когда вы с ней цыганочку танцевали! Это все поняли, не только я. Но ведь жизнь продолжается, и ты не вздумай допустить очередную глупость, девок в станице, хоть пруд пруди, найдешь себе другую….

— Такой, как Фрося нет во всем белом свете, — пряча взгляд, сказал Мишка, — я ее буду любить до конца жизни своей….

— Эх, парень, — покачал головой хозяин, — если бы знать все заранее, жизнь очень сложна своими непредсказуемыми поворотами. Кстати, а где ты научился хорошо танцевать цыганочку?

— Так ить, у меня в жилах и цыганская кровь имеется, — сказал Мишка, — как заиграют енту музыку, так ноги сами в пляс идут! Прабабка моя была цыганкою. Маманя гутарила мне, что их табор остановился однажды у имения помещика в Воронежской губернии, и прабабка влюбилась в сына дворянского Георгия. Помещик грозился посадить ее в тюрьму и прабабка с любимым бежали на Дон, так и затерялися здеся.

— Вот видишь, как жизнь играет человеком? — спросил Николай Леонидович и вздохнул, — ну, что же начнем обучение, не откладывая в долгий ящик!

Мишка слушал, о чем говорил Николай Леонидович, но мыслями был далеко. Он постоянно думал о Фросе, испытывая при этом разные чувства, ревность, злобу, нежность и беспокойство. Неожиданно появившаяся в доме хозяина Аксинья «подлила масла в огонь» и Мишка мог бы сегодня же пойти в столовую и самому поговорить с любимой. Но Фрося умоляла его, когда он приходил к ней на работу перед самой свадьбой, чтобы Мишка не появлялся там, Федьке кто-то из посетителей доносил о каждом его посещении. А потом он вечером закатывал скандал в присутствии ее папани, который грозился «отходить девку плетью».

— Миша, ты меня не слушаешь, — строго заметил хозяин, — о чем ты думаешь?

— Слушаю, Николай Леонидович, — отпирался Мишка, — как можно не слушать?

— Тогда повтори, что я тебе сейчас рассказывал, — потребовал хозяин, передавая документ Мишке.

— Так ить я не могу умными словами гутарить, как Вы, — аргументировал Мишка.

— Говори, как можешь, — настаивал хозяин, — своими словами.

— Эта бумага называется… балансом, — сказал Мишка, — здеся пишуть стоимость завода в рублях плюс деньги на счету в банке и выручку от продажи колбасы, а ишо налоги советкиной власти. Это все именуется…, забыл, …энтим, как его… активом!

— Молодец, усваиваешь быстро, — похвалил хозяин, — а мне казалось, что ты не слушал меня! Возьми вот эту тетрадку и записывай все, что ты не сможешь пока запомнить.

Николай Леонидович продолжил обучение и показал, как на счетах «подбить левую часть баланса». Мишка не сразу понял, как складывать костяшки, и хозяин приказал ему взять счеты домой и потренироваться вместо «танцулек в клубе». Мишка давно не ходил туда и не имел желания там появляться, потому что без Фроси он страдал, тоскуя по ней, а обстановка в клубе больно напоминала о любимой. «Сегодня вечером приглашу Степку, который умеет щелкать на этих счетах, нихай научит!» — подумал Мишка.

За обучением не заметили, как подошло время обеда. Когда хозяин вышел из кабинета, Мишка написал Фросе послание на листке из тетрадки, что дал ему Николай Леонидович. Он писал быстро, чтобы успеть в отсутствие хозяина, хотел написать много, но получилось все не так. Хотел передать словами, как он страдает по ней и горячо любит ее. Но получилось, что он требовал объяснений и писал о своей ревности. В конце записки просил встретиться с ним вечером и «погутарить об жизни».

Затем пришел хозяин и позвал Мишку в столовую на обед, где уже сидела Анфиса и прислуживала Аксинья, подавая на стол блюда. Девушка ласково смотрела на Мишку и все время пыталась прикоснуться к нему своей грудью, когда нагибалась над столом, чтобы поставить тарелку. Это заметила Анфиса и молча улыбнулась, давая Аксинье понять, что она все видит. Но та не обращала внимания и старалась все время «мозолить глаза Мишке». Вечером, уходя домой, он передал записку и требовал, чтобы Фрося сразу ответила. Но на следующее утро узнал от Аксиньи, что Фрося не захотела писать ответ.

— Може ты не передавала ей моего послания? — с подозрением спросил Мишка, — а теперь брешешь мне.

— Мишенька, как же я могла не сделать того, что тебе хочется, — с намеком проворковала Аксинья, — я передала ей записку твою, но она даже читать при мне ее не стала. А когда я сказала, что ты ждешь ответа, она фыркнула и убежала домой….

— Може, сегодня зайдешь к Фросе? — спрашивал Мишка, — передашь на словах, я хочу ее видеть.

— Зайду, мне-то что? — кокетливо ворковала Аксинья, — но гутарю тебе Мишенька, у Фроси сейчас медовый месяц с Федькой, я сама видела, как они целовались у двери. Не надейся на встречу, а если хочешь погулять, давай в клуб сходим с тобой. Мы ведь теперь работаем в одном месте….

— Ишо чего? — грубо спросил Мишка, — понимаешь, я Фросю люблю и мне никто больше не нужен….

Мишка не получил ответа и на следующее утро. Он написал еще одно послание и передал с Аксиньей, Фрося не отвечала. Мишка написал снова, но утром Аксинья сказала, что Фрося решила ничего не писать ему и мужу изменять не будет, даже если он немил ей. И Мишка решил больше не беспокоить любимую, он очень ревновал ее и приходил в ярость от одной мысли, что она спит с Федькой и забыла о нем. Аксинья тем временем продолжала наступление на любовном фронте.

…Прошел месяц, и Мишка хорошо познал азы бухгалтерии, теперь ему несли накладные на отпуск продукции, выписки со счетов после сдачи денег в банк, налоговые уведомления и другие документы, необходимые для бухгалтерского учета. Парень с головой ушел в обучение и Николай Леонидович хвалил его за быстрое освоение новой профессии. По крайней мере, половину работы по учету Мишка уже снял с хозяина. Еще две-три недели, как говорил Николай Леонидович, и Мишка станет настоящим счетоводом. Степка подначивал друга и говорил: «Мишка, ты стал большим человеком, но смотри, паря не зазнавайся и помни, как я учил тебя на счетах работать…»

Однажды хозяин с Анфисой уехали к ее родителям в гости и забрали с собой детей. В доме осталась Аксинья и Мишка. Он сидел в кабинете Николая Леонидовича и заполнял документы, когда услышал крик о помощи. Выбежав в холл, Мишка понял, что это кричит Аксинья из ванной комнаты. Он поспешил туда, но остановившись у двери, постучал.

— Что случилось? — крикнул Мишка через дверь, — ты орешь, как раненная!

— Мишенька, войди и помоги мне подняться, — молвила Аксинья жалобным голосом, — я поскользнулась и упала в ванной.

— Как же я помогу тебе? — спросил Мишка, — ты же, наверное, голая там?

— Ну и что? — спросила Аксинья, — ты голых баб не видел? Входи, не трусь, ведь я ударилась о край, и подняться не могу….

Мишка медленно открыл дверь и вошел в комнату. Аксинья лежала в ванной, держась обеими руками за голову. Вода лилась из душа ей на живот. Мишка открыл рот от изумления, тело молодой девушки зачаровывало и возбуждало его, у парня сперло дыхание.

— Возьми меня под руки, Мишенька, — еле слышно молвила Аксинья, — и помоги подняться.

Мишка последовал ее просьбе, но когда подошел и увидел ее голую грудь с торчащими сосками, замер в ступоре и не мог оторвать глаз от ее красивой промежности. Наконец он попытался взять Аксинью под руки, обняв на уровне груди сзади, машинально положив ладонь на ее правую грудь. Ее тело затряслось, как в лихорадке, а у него резко возникло желание прикоснуться губами к ее голой груди. Дальше все происходило в состоянии аффекта. Мишка поднял Аксинью, прижимая к себе, она была мокрая и сама липла к его одежде. Ее глаза были закрыты, и это давало понять, что Аксинья наслаждалась этим моментом.

Когда девушка поднялась в объятиях парня, она неожиданно крепко обняла за шею и впилась губами в его уста. Он уже не сопротивлялся и Аксинья, почувствовав это, снимала с парня рубашку, затем рука ее скользнула в интимное место и девушка вскрикнула от ощущения твердости его плоти. Молодые люди подчинялись инстинкту и продолжали ласкать друг друга с неистовой одержимостью. Наконец она согнулась, стоя в ванной и парень превратился в похотливого самца. Это происходило второй раз в его жизни, и было все не так, как с Фросей. Аксинья не вскрикнула от боли, она уже не первый раз познавала мужчину, а Мишка еще больше возбудился, испытывая ответные действия опытной женщины.

— Мишенька, теперь ты мой! — прошептала Аксинья, когда молодые люди перевели дыхание и успокаивались, — зачем Фрося, тебе же очень хорошо было со мной….

Мишка ничего не ответил, он молча выскочил из ванной, и, одеваясь на ходу, ушел в кабинет Николая Леонидовича. Он ругал себя за слабохарактерность, за то, что изменил своей единственной любимой женщине Фроси, но неожиданно в голове возник вопрос: «А она, разве мне не изменяет с Федькой?». Отвечая мысленно на него, Мишка успокоился. Посидев недолго, он поднялся и направился в ванную, предполагая, что Аксинья уже покинула ее. Но войдя в комнату, увидел, что девушка лежит в ванной, наполненной водой, и наслаждается купанием.

— Я же знала, что тебе понравиться! — кокетливо и нагло произнесла Аксинья, увидев Мишку на пороге.

— Я хотел помыться — раздраженно ответил Мишка.

— Раздевайся и залазь сюда, вместе будем мыться! — предложила Аксинья, — ай, стеснительный дюже?

— Ничего, я подожду, — промолвил Мишка, — а вот ты лучше сказывай, когда и с кем бабой стала, да еще такой пройдохой?

— А тебе зачем? — спросила Аксинья, — я же жениться тебя на себе не заставляю. А если дюже антересно, то меня бабой сделал товарищ Шевельков! …Знаешь такого?

Аксинья расхохоталась, нагло смотря на растерявшегося Мишку. Он резко выскочил из комнаты, и вскоре из коридора слышна была его брань: «Вот же стерва такая… другая на ее месте со стыда бы сгорела». Аксинья вылезла из ванной, обтерлась махровым полотенцем и, надев свою одежду, последовала за Мишкой.

— Мишенька, обедать пора, тебе сюда принесть, ай в столовую пройдешь? — язвительным голосом промолвила Аксинья, войдя в кабинет, где работал Мишка.

— Я не хочу обедать, — мрачно сказал парень, — не мешай мне, уходи отсюда!

— Зря ты гонишь меня от себя, — с грустью произнесла Аксинья, — я же люблю тебя, Мишенька!

— Я первый раз слышу от тебя об ентом, — ехидно произнес Мишка, — сначала нужно было в любви объясниться, а посля меня соблазнять…. Иди лучше к товарищу Шевелькову, хотя он тебе в отцы годится!

— А вот об ентом не надо гутарить, — угрожающе прошипела Аксинья, — если я донесу, что я сболтнула тебе о том, он мне язык вырвет! И ты молчи, не то дойдет до него, и тогда прощай свобода! …Так ты будешь обедать или нет?

— Нет! — со злостью сказал Мишка и углубился в работу.

Аксинья постояла еще некоторое время и ушла. Мишка не мог сосредоточиться на заполнении бланков отчетных документов, в голову лезли дурные вопросы. Почему товарищ Шевельков допустил связь с этой девкой? Может, врет Аксинья всё? Ведь у Шевелькова жена молодая Дуня. Мишка видел ее однажды, она гораздо моложе мужа и производила впечатление спокойной и красивой женщины. «А зачем мне знать об отношениях Аксиньи с кем-либо? — подумал Мишка — пусть гуляет, с кем хочет!»

Он немного успокоился, но мысли о Фросе начинали одолевать парня и снова в голову полезли вопросы. Почему она решила не изменять мужу? Говорила же когда-то, что будет продолжать встречаться с Мишкой и изменять Федьке. Может, полюбился этот гамай ей? Не зря в народе гутарят: «Стерпится — слюбиться!» Раскушала, наверное, мужа-то? «А что мне делать? — думал Мишка, — беречь себя для нее, а она каждый день в постель с Федькой ложится и…». Нет! Я неженатый и никому ничего не обязан, с кем захочу, с тем и буду!

Мишка поднялся и вышел из кабинета. Он остановился в холле и, посмотрев на часы, которые показывали без четверти час, прошел в столовую. Там не было никого, Мишка уселся за стол и постучал ложечкой и стеклянную солонку, которую никогда не убирали со стола.

— Аксинья, мать твою, — шутя, ругнулся Мишка, — почему обед не подаешь? Все расскажу Николаю Леонидовичу!

Аксинья бегом влетела в столовую и с недоумением уставилась на Мишку. Он сидел, улыбался ей и вел себя, как будто первый раз видит служанку.

— Мишенька, ты ведь отказался от обеда? — с неуверенностью спросила девушка, — нешто жаловаться хозяину будешь?

— Ну, ведь ты Шевелькову тоже доносить собралась на меня, — возразил Мишка, — ты на меня, а я на тебя! Нравиться?

— Да разве ж я смогу донести на тебя, Мишенька? — растерянно спросила Аксинья, — это же язык мой бабский, мелет, что вздумается…. Я щас мигом тебя покормлю, соколик мой ясный!

Аксинья выбежала на кухню и вскоре вернулась с кастрюлей борща, поставила ее на стол и, взяв из шкафа глубокую тарелку, налила и поставила перед Мишкой.

— А ты еще не кушала? — спросил Мишка, — а не то, садися рядом вместе пообедаем!

Аксинья растерялась и не знала как себя вести, ей не верилось, что отношение к ней парня резко поменялось. Она налила себе тарелку борща и, улыбаясь, присела рядом. Мишка молча ел и не обращал на Аксинью внимания. Он как-то странно ухмылялся и изредка посматривал на нее. Закончив первое блюдо, Аксинья подскочила и принесла из кухни котлеты с картофельным гарниром. Молодые люди молча кушали, и каждый думал о чем-то своем.

— Ну, что подруга, пойдем на диван? — похотливо произнес Мишка, когда они закончили обедать, — а то ведь не по-людски в ванной получилось….

Аксинья молча вскочила из-за стола, нечаянно свалив тарелку на пол, которая со звоном разлетелась на куски. Девушка счастливо улыбалась Мишке, и было в ее мимике так много счастья и желания быть с ним.

— О Господи! — радостно произнесла Аксинья, — на счастье, Мишенька, Бог все видит! Пошли, родимый, я вся твоя, миленький мой….

…Вечером Мишка с Аксиньей зашли в буфет к Степке. Тот был настолько удивлен, что долго смотрел на них, открыв рот.

— Здорово дневал, Степка! — приветствовал Мишка, — закрывай буфет и пошли в клуб!

— Доброго здоровьица, Степан! — с улыбкой проворковала Аксинья, — чего рот открыл, ай не признаешь?

— Рано мне еще закрываться, Мишаня, — наконец выдавил из себя Степка, — еще пятнадцать минут…. Вы идите пока сами, я позже приду на танцы….

— Как скажешь, дружок, — весело произнес Мишка и, взяв Аксинью под руку, пошел к двери.

— Мишь, погодь малость, — крикнул Степка, — пойди сюда, чёсь спрошу!

Мишка оставил Аксинью на улице. В это время уже достаточно смерклось, и никто не видел, как они прошлись по двору завода под руку. Это была своего рода демонстрация, чтобы слухи поползли по станице, и дошли до Фроси.

— Ну, чего? — спросил Мишка, подойдя к прилавку, — ты удивлен, что я с Аксиньей?

— А как же Фрося, Миша? — недоумевал Степка, — ты же гутарил, что любишь ее больше жизни….

— Я ее люблю, Степка, — парировал Мишка, — а она кажный вечер под Федьку ложится! Ты думаешь, мне легко об ентом знать? Да, пропади оно все пропадом, я живой человек…. С кем хочу, с тем и буду спать, пусть ей так и передадут!

— Ну, тебе виднее друг, — сказал Степка, как-то повеселев сразу, — а то я грешным делом подумал, что у тебя помрачение в голове…. Прости, если чего не так!

…В этот вечер в клубе шокированы были все. Девчата тут же принялись обсуждать появление Аксиньи и Мишки. Он одет был сегодня, как говорили здесь, по-городскому. Демисезонное пальто фирмы «Макинтош», купленное им на премию, которую хозяин выдал за быстрое освоение профессии счетовода, было к лицу Михаилу. Брюки, наглаженные Аксиньей, сочетались с туфлями, Мишка умышленно не надел хромовые сапоги. Еще стояла сухая, холодная погода и он решил обносить новые туфли. В клубе было холодно, и никто не снимал верхней одежды.

Аксинья тоже не отставала от ухажера, ее цветастый полушалок эффектно сочетался с женским пальто, какие были в моде в городах, а черные туфли на среднем каблуке придавали девушке солидности. Увидев ее в сопровождении Мишки, завклуб Тимоха сразу дал понять всем, что он рассержен этим. Аксинья давно нравилась ему и все это знали, только сама девушка каждый раз посылала ухажера в баню, громко хихикая при этом. Это было настолько унизительно для Тимохи, что он прекратил попытки приглашать ее на танец и стал тихим воздыхателем.

Вскоре в клубе появился Степка в сопровождении двух девчонок, они держали парня под обе руки, глупо и одновременно улыбались ему. Степка, как болтали злые языки, перещупал почти всех девок в станице, но до серьезных отношений у него не доходило ни с одной из них. Его любили за безграничный оптимизм и шутки, которые Мишки порой казались неудачными.

После того, как на свадьбе хозяина Мишка продемонстрировал свои способности, его просили станцевать в клубе под гармошку Ефима, который часто приносил ее в клуб и устраивал вечер народных танцев. Граммофон и пластинки тогда отдыхали, и молодежь с удовольствием отплясывала «Барыню», «Цыганочку» и «Рассыпуху». Сегодня в клубе появилась девушка Аня, она вернулась с комсомольских курсов из Ростова и привезла пластинку с музыкой нового модного танца, который назывался непонятным словом Чарльз Стоун.

— А сейчас, давайте попросим Аню показать нам, как танцуют нынче в городе, — предложил Тимоха, выйдя на середину зала.

Завклубом подошел к граммофону и поставил пластинку, привезенную Аней. Девушка уже стояла на исходной позиции и как только зазвучала музыка, принялась смешно отплясывать. Все дружно хохотали и во весь голос удивлялись неприличности танца, когда Аня широко разводила колени. Девушка не обращала внимания на смех и танцевала, как одержимая, пока не смолкла музыка.

— Срамота, а не танец, — громко сказала подруга Аксиньи, Глаша, — это в Америке можно так танцевать, там капитализма. Наши комсомольцы не должны навязывать американскую моду! Я так думаю.

— Ничего не срамота, — с энтузиазмом заявила Аня, — нам гутарили на курсах, что этот танец американских негров, угнетаемых там. Комсомольцы должны быть солидарны с неграми Америки и танцевать Чарльз Стоун нужно с политической точки зрения….

В этот момент в клуб вошел Ефим с гармошкой, он был, заметно выпивши и сразу растянул ее, заиграв казачью песню.

— Мишенька, давай с тобой цыганочку станцуем, — предложила Аксинья, — я давно мечтала о том…. Гутарили, что на Фроськиной свадьбе ты с ней лихо отплясывал!

Мишка ничего не ответил Аксинье, она напомнила ему счастливый миг его жизни, отчего больно екнуло сердце. Аксинья подошла к Ефиму, усадила его на лавку и что-то прошептала на ухо. Тот кивнул головой и заиграл «Цыганочку» с медленным выходом. Молодежь стала в круг, поняв, что Мишка сейчас будет танцевать с Аксиньей. Но Мишка не двигался, ему вдруг стало тоскливо до слез, и он сдерживал их, как мог.

— Давай Мишка! — подбадривал его Степка, — чего ты кислую морду скорчил?

— Я не буду танцевать! — громко чтобы его все слышали, произнес Мишка.

— Тебе нездоровиться? — спросила Аксинья, быстро подбежав к Мишке и заглядывая ему в глаза.

— Очень даже, — простонал Мишка, — сердце у меня болит….

Молодежь дружно пустилась в пляс без лидера этого стремительного танца, которым по праву был Мишка. Он сел на лавку, Аксинья ни на шаг не отходила от него и вскоре молодые люди поднялись и вместе покинули клуб.

***

В конце октября к Николаю Леонидовичу прибыл посыльный от секретаря райкома ВКП (б) Красильникова. Мишка и хозяин в это время работали в кабинете.

— К Вам тута, посыльный какой-то прибыл — сообщила Аксинья, войдя в кабинет, — гутарит, из райкома бумагу важную привез.

— Пусть войдет, — разрешил хозяин, — впервые товарищ Красильников присылает мне курьера. Что бы это значило?

— …Помой, сапожищи-то свои! — послышался из холла голос Аксиньи, — ты чего это прешься, ай не в конюшню пустила тебя.

В кабинет вошел молодой казак с пакетом в руках. Обут он был в хромовые сапоги, на которых прилипла грязь после начавшихся осенних дождей. Аксинья вбежала следом за курьером и продолжала браниться за оставленные им следы.

— Аксинья, оставьте его, — успокоил ее хозяин и обратился к посыльному, — чем обязан, молодой человек?

— Вот Вам бумага для обязательного ознакомления, — отчеканил посыльный, — Семен Пантелеевич велел Вам расписаться, что Вы ознакомлены.

Николай Леонидович взял в руки бумагу и принялся с недоуменным выражением на лице читать ее.

— Где расписаться? — спросил он посыльного.

— На обороте, — ответил посыльный, — и не забудьте поставить нонешнее число.

— А скажи мне, пожалуйста, — спросил хозяин, расписавшись на обратной стороне, — почему товарищ Красильников прислал тебя с этой бумажкой?

— Семен Пантелеевич сказал, что теперь всегда так будет, — отрапортовал посыльный, — меня на работу приняли для ентого, чтобы всех ознакомлять с важными документами. Вы прочитали, что там написано?

— Да, прочитал, — ответил Николай Леонидович, — только мне не совсем понятно для чего меня знакомить с содержанием Постановления Президиума ЦИК СССР, я же беспартийный вроде….

— Ну, как же? — недоуменно произнес курьер, — там написано, что годовщина Октябрьской революции празднуется с нонешнего года 7 и 8-го ноября, которые теперь будуть выходными. Кто из нэпманов заставит людёв работать в енти дни, будет приравниваться к контре!

— Понятно! — уныло произнес Николай Леонидович, — а ты принят на работу специально для этого?

— Да, — ответил посыльный, — моя должность называется курьер…, как у поезда!

У Николая Леонидовича заметно упало настроение, а когда курьер ушел он долго стоял на одном месте о чем-то думая. Мишка заметил это, но не подавал виду, да и не понимал, почему хозяин расстроился из-за такого пустяка.

— Большевики становятся бюрократами, — произнес задумчиво хозяин, — ишь ты, курьера секретарь на работу взял, чтобы самому меньше языком болтать. Прочтите, дескать, так партия решила и распишитесь, чтобы после не говорили, что не знали об этом решении!

Курьер пришел и на следующий день, но с другой бумагой, в которой секретарь Красильников и председатель исполкома Кретинин извещали о проведении торжественного собрания, посвященного 10-й годовщине Великой Октябрьской революции в клубе железнодорожников 7 ноября в 10 часов. Рекомендовалось прислать на собрание пять делегатов с колбасного завода, так как клуб не сможет вместить всех желающих. Избрание делегатов должно обязательно состояться на общем собрании трудового коллектива.

Кроме разнарядки, согласно которой самое большое число делегатов запланировано от железнодорожников, в этой бумаге была напечатана повестка дня. Первый пункт извещал, что товарищ Красильников сделает доклад собранию о достижениях партии в народном хозяйстве за время НЭПа. Второй пункт обещал наградить лучших работников станции «Морозовская» памятными подарками и денежными премиями. Последний пункт повестки гласил, что состоится концерт художественной самодеятельности творческих коллективов станицы Морозовской и близлежащих хуторов.

— А это вообще идиотизм, — вспылил Николай Леонидович, — мне больше делать нечего, как проводить на заводе собрания. Кто хочет послушать доклад товарища Красильникова, тот пусть идет в клуб. Кстати Михаил, ты же ходишь со Степкой на танцы?

— Ходим, Николай Леонидович — молвил Мишка, — но мы ведь только вечером идем туда.

— Сходите днем 7-го числа, — приказал хозяин, — пусть еще трое человек пойдут с вами.

Вечером завклубом Тимоха вновь предложил Мишке участвовать в концерте художественной самодеятельности. Он, обидевшись на Мишку, что тот «отбил» у него Аксинью, переборол себя и первым подошел к парню. Мишка стоял с Аксиньей у сцены и она весело что-то щебетала ему на ухо, прижимаясь грудью к плечу.

— Михаил, — произнес Тимоха, — я хочу погутарить с тобой на счет твоего участия в концерте.

— Гутарь! — с безразличием отозвался Мишка, — мне все одно кого слушать Аксинью, али тебя….

— Ты выступишь с концертным номером? — спросил Тимоха, — ведь это же ответственный момент в твоей жизни! Сам товарищ Красильников будет смотреть концерт, да еще из обкома приедет ктой-то….

— Так ведь времени на репетицию уже не осталось, — пытался отказаться Мишка, — праздник ваш большевистский уже через четыре дня.

— А чего репетировать? — просил Тимоха, — выступишь с танцем «Цыганочка», который репетировать тебе нет надобности.

Мишка задумался. Ему никак не хотелось показывать свое умение танцевать ни товарищу Красильникову, ни приезжему из обкома. Но мысль о том, что Фрося обязательно придет на собрание и останется на концерт, будоражило его чувства, которые по-прежнему были очень сильны к ней. Федька обязательно поведет ее на собрание, это же его отец, как начальник станции будет вручать подарки своим лучшим работникам и сынок непременно «потянет» с собой Фросю.

— Ну, допустим, я согласен, — наконец сказал Мишка, — а кто со мной должен танцевать? Аксинья или ты нашел другую мне пару?

— Танцуй с кем хочешь! — опустив глаза, отвечал Тимоха, — какая разница?

— Только я должна с тобой танцевать, Мишенька! — протестовала Аксинья, — ай не подхожу уже?

— Кому не подходишь? — с лукавством спросил Мишка, — мне, али Тимохе?

— Тимоха пусть гуляить себе вальсом, — со смехом сказала Аксинья, — я ему ужо сто лет назад об ентом гутарила. Я у тебя, любимый спрашиваю.

— Ну, вы тута разбирайтеся, кто кого любит, — со злостью сказал Тимоха, — а посля доложите, кого записать мне в список.

— Чего ждать? — спросил Мишка, — Аксинью и записывай, больше некому со мной танцевать.

В праздничный день Мишка с Аксиньей и Степка с Аней пришли в клуб задолго до начала собрания. Аня была активной девушкой, Степка ей сразу же понравился и симпатии оказались взаимными. Она должна тоже участвовать в концерте с танцем угнетённых негров Америки, Чарльз Стоуном. На сцену должны будут вынести граммофон и поставить пластинку, которую Аня привезла с комсомольских курсов. Степка должен будет прочесть стихотворение малоизвестного жителям станицы Сергея Есенина. Он выучил его из газеты, привезенной Аней.

Народ сходился в клуб на собрание и Мишка с нетерпением ждал, когда в зале появится Фрося. Этим он выдавал себя, постоянно высматривая ее, стоя у занавеса на сцене. Участники самодеятельности собрались за кулисами в комнате, которую почему-то называли раздевалкой.

— Фроську свою высматриваешь, Мишенька? — тихо спросила Аксинья, приблизившись к нему, — ну, посмотри, …я разрешаю! …Только она давно уже не твоя, а Федькина, но ты никак не отвыкнешь.

— Нет, я товарища Красильникова высматриваю, — соврал Мишка, — когда еще придется станцевать перед секретарем райкома?

— Пора переодеваться, Мишенька, — напомнила Аксинья, показывая свой наряд цыганки, — видишь, я уже в чавэлу переоделась….

Мишка посмотрел на широкую цветастую юбку Аксиньи и блузку с большим вырезом, через который была видна грудь девушки.

— Тебе подходит эта блузка, — съязвил Мишка, — видно в вырезе то, чем можно потрясти!

Мишка ушел в раздевалку и вскоре вновь появился, но уже в красной рубахе, шароварах и хромовых сапогах. Тимоха хорошо позаботился о проведении концерта, каждый номер был обеспечен костюмами и даже для Степки придумали «наряд Есенина». Наконец в зал вошел Красильников в сопровождении гостя из обкома, которого сразу можно было отличить от станичного начальства, не носившего строгих костюмов и галстуков.

На сцену занесли трибуну, специально изготовленную к годовщине Октябрьской революции. Ее привезли из мастерских депо на телеге и внесли с «черного входа». Трибуна была обита красным ситцем, а на фронтальной стороне был изображен герб СССР. Рядом с трибуной установили стол, накрытый зеленой скатертью и поставили около него четыре стула.

Начал собрание парторг железнодорожной станции, он объявил его открытым и предложил избрать президиум. Люди, заполнившие зал не понимали, что это такое, но дружно голосовали, когда парторг предложил избрать Красильникова, председателя исполкома Критинина, начальника райотдела НКВД Шевелькова и начальника станции «Морозовская» Петрова.

Для доклада по первому вопросу повестки дня на трибуну вышел Красильников. Было очень заметно, что секретарь райкома некомфортно чувствовал себя перед сотней глаз, смотрящих на него из зала. Он долго прокашливался, затем положил перед собой текст доклада, напечатанный на машинке.

— Дорогие товарищи! — начал пафосно Красильников, — минуло десять лет с момента, когда партия большевиков во главе с Лениным свершила Великую Октябрьскую социалистическую революцию….

Далее последовал скучный рассказ с запинаниями о том, как он, революционер Красильников воевал с белогвардейцами и был избран председателем реввоенсовета, а позже секретарем райкома партии большевиков. Гость из обкома хмурил брови и показывал свое недовольство докладом, который по всей вероятности писал Красильников, уделяя огромное внимание собственной персоне. Этот доклад напоминал некролог погибшему герою гражданской войны и изобиловал эпитетами.

Заметив недовольство обкомовского работника, Красильников смутился на минуту и вновь продолжил рассказывать, как он и возглавляемая им организация борется за выполнение государственных хлебозаготовок и поддерживает товарища Сталина в его борьбе с оппозицией в партии. Гость из обкома снова скорчил недовольную физиономию и Красильников запнулся на несколько минут. Видимо установку отразить в докладе борьбу товарища Сталина давал обком, потому что Красильников вопросительно смотрел на гостя и его взгляд говорил: «Чего же Вы недовольны? Я ведь отразил момент, который Вы предписали…»

— Переходите к цифрам о достижениях района в строительстве социализма, — шепотом подсказал обкомовский работник, — чего добились за период после того, как партия приняла НЭП?

Красильников понял, что он затянул доклад и перешел к монотонному чтению цифр, характеризующих достижения. Их было так много, что люди в зале начали зевать равнодушно, абсолютно не понимая о чем свидетельствуют эти показатели. Очевидно кто-то готовил для доклада эти цифры, но секретарь даже не мог правильно их читать. Мишка вновь вышел из раздевалки и спрятавшись за отодвинутый занавес выглянул в зал. Федька с Фросей сидели уже в первом ряду и Мишка мог любоваться ею с близкого расстояния.

Она была одета в модное демисезонное пальто и женские сапожки, на голове шляпка, которые носили московские дамочки, Мишка видел такие только в кино. «Наверное, это подарки Федькины — думал Мишка — ишь как вырядил ее по-городскому! Ведь эти Петровы москвичи и моду знают…» Фрося не видела Мишку и безразлично смотрела на сцену, но по выражению ее лица было заметно, что ей неприятно «сидеть на людях» рядом с Федором, разодетой, как городская фифа. Мишка читал на ее лице боль и тоску.

— …Мы добились значительных успехов в государственных хлебозаготовках, — тем временем читал доклад Красильников, — засыпано в закрома более двенадцати тысяч шестьсот пятьдесят три тысячи пудов хлеба!

— Уточните цифру! — поправил Красильникова член обкома, — сколько именно: более двенадцати тысяч или шестьсот пятьдесят три тысячи?

Красильников впал в ступор. Он не мог назвать цифру, в которой место трех нолей, написали «тыс». Он не знал арифметики даже в объеме церковно-приходской школы. Мишка быстро в уме сосчитал количество пудов, засыпанных в закрома.

— Более двенадцати миллионов шестисот пятидесяти трех тысяч пудов, — полушепотом подсказывал он из-за шторы.

Гость из обкома повернулся назад и увидел Мишку в цыганском наряде, стоящего за отодвинутым занавесом.

— Как же так, товарищ Красильников, даже цыган знает сколько засыпали в закрома, а Вы в цифрах путаетесь? — произнес гость из обкома, — он из-за кулис подсказывает, более двенадцати миллионов шестисот пятидесяти трех тысяч пудов….

Зал дружно грохнул хохотом и Фрося увидела Мишку, вышедшего немного вперед из-за занавеса, чтобы сидящие в зале видели подсказчика, названного гостем из обкома. Всем, кроме секретаря райкома было очень смешно и хохот в зале долго не прекращался. Откровенно хихикал даже обкомовский работник. Секретарь повернул голову и злобно сверкнул глазами.

— Я запомню этого цыгана, — с угрозой произнес Красильников — на смех меня выставил? Ты ответишь еще за это! Контры недобитой у нас осталось еще много….

Мишка не понимал, в чем он провинился перед секретарем, а Красильников закончил свой доклад и уйдя с трибуны, сел за стол. Следующий вопрос повестки дня был самым приятным, Петров награждал лучших работников станции ценными подарками и денежными премиями. Не забыл он и сына своего Федьку, которого наградил отрезом бостона на костюм. Тот улыбался, получая подарок из рук папани и когда сел на место развернул обертку, показывая отрез Фросе. Она со злостью махнула на него рукой и не сводила глаз с занавеса, за которым стоял Мишка.

Наконец на сцену вышел Тимоха и объявил, что после перерыва состоится концерт художественной самодеятельности, подготовленный силами станционной молодежи с участием представителей соседних хуторов. Мишка со Степкой вышли на улицу покурить и стояли возле двери, когда на перекур вышел Красильников.

— Ты откель грамотей такой выискался? — злобно спросил секретарь, — небось сын кулацкий?

— Я был батраком у кулака, — возразил Мишка, — а чего енто Вы на меня осерчали? Я ведь думал, что нужно подсказать, а вышло вон как!

— Чёй-то ты на батрака не похож, — сомневался Красильников, — считаешь быстро, да ишо в уме….

— Я сычас работаю у Пятикова на колбасном заводе, — решил проинформировать Мишка, — счетоводом, а начинал раздельщиком туш.

— А-а-а, понятно! — зло произнес Красильников, — у буржуя советского…, эх, доберемся мы до ентой контры!

В это время из клуба вышла Фрося и Мишка, оставив Красильникова и Степку, быстро подошел к ней. Он смотрел ей в глаза, она ему и каждому трудно было выдавить из себя слово.

— Почему ты решила порвать со мной? — спросил Мишка, — ты ведь обещала любить и продолжать украдкой встречаться…. Даже на записки мои не захотела ответить!

— На какие записки, Миша? — недоуменно вопрошала Фрося, — я не получала от тебя никаких записок, клянусь!

— Как же так? — не понимал Мишка, — я тебе с Аксиньей передавал.

— А потом решил с ней переспать? — злобно спросила Фрося, — слышала я сплетни станичные. Говорят, вы скоро поженитесь, …работаете в одном доме.

— А ты каждый день под Федьку ложишься, — упрекнул Мишка, — а я должен один страдать по нашей любви? …Жаль, не получается погутарить по душам, Фрося, а ведь я тебя также сильно люблю, как раньше….

В дверях клуба появился Федька, он со злобой посмотрел на Фросю и Мишку, беседующих поодаль от двери.

— Фрося, пошли в зал, концерт начинается, — стараясь сдерживаться произнес Федор, — посмотрим, как этот цыганенок танцевать будет…, под нашу дуду!

Мишка рванулся к Федору, угрожающе стиснув зубы и готовясь к драке. Фрося испугалась, что Мишка сейчас первый ударит ее мужа и они оба опозорятся на виду у всех пришедших на собрание.

— Миша, прекрати, — крикнула Фрося, — этим ничего ведь не изменить….

Мишка остановился, еще раз пристально посмотрел ей в глаза и качая головой побрел к «черному входу» из которого можно пройти сразу за кулисы сцены. Аксинья встретила его приветливой улыбкой и показала цветастый платок, выданный ей для танца Тимохой.

— Мишенька, посмотри какой платок красивый, — проворковала Аксинья, — подари мне такой же!

— Придет время подарю, — буркнул недовольно Мишка, — его заслужить еще надо….

Тимоха объявил первый номер концерта и долго рассказывал станичникам, кто такой Сергей Есенин. Степка вышел на сцену и с минуту стоял молча. Это ведь кажется, что выступить со сцены просто, но когда на тебя смотрит сотня пар глаз, ждущих от тебя проявления незаурядного таланта, каждый неопытный артист начинает теряться. Наконец, Степка успокоился и начал читать стихотворение:

Видели ли вы, как бежит по степям,

В туманах озерных кроясь,

Железной ноздрей храпя,

На лапах чугунный поезд?

А за ним по большой траве,

Как на празднике отчаянных гонок,

Тонкие ноги закидывая к голове

Скачет красногривый жеребенок?

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

Неужель он не знает, что в полях бессиянных

Той поры не вернет его бег,

Когда пару красивых степных россиянок

Отдавал за коня печенег?

По-иному судьба на торгах перекрасила

Наш разбуженный скрежетом плес,

И за тысчи пудов конской кожи и мяса

Покупают теперь паровоз

В первом ряду сидело все районное начальство и гость из обкома, который морщился от стихов Есенина. Он был далек от поэзии и его волновала только политика.

— Это что за репертуар тут у вас? — шепотом задал вопрос обкомовец Красильникову, — это же стихи поэта-самоубийцы и врага индустриализации. Слышите, как он стонет по деревне, якобы страдающей от города?

— Так ведь про коня стих, — пытался возразить Красильников, — ну, и паровоз ишо….

— Товарищ Красильников, — назидательно произнес обкомовец, — это же метафоры! Жеребенок — деревня, паровоз — город, а «…живых коней победила стальная конница» есть, ни что иное, как порабощение деревни городом….

— Но ведь я не читал таких стихов, — возразил Красильников, — как я могу знать, что в них написано?

— Вот я Вам и подсказываю, — поучал обкомовец, — прежде, чем выпускать на сцену чтеца с неизвестными стихами, Вам нужно было прослушать предварительно и утвердить репертуар. Привыкайте, чтобы в будущем все так и было, …как учит нас товарищ Сталин!

Следующим номером концерта был танец Чарльз Стоун, в исполнении Анны. Девушка выступила профессионально, не стеснялась и отплясывала под пластинку так, что долго не смолкали аплодисменты. Молодежь дружно хлопала в ладоши, а взрослые бабы и казаки откровенно плевались с выкриками «срамота» и топали ногами. Когда Тимоха объявил «Цыганочку» и Ефим заиграл вступление, Мишка первым выходил на сцену и зал дружно аплодировал ему с криками «Давай, Мишка! Ходи, ходи… гоп соля!». Следом за ним выходила Аксинья, она улыбалась и танцевальная пара увеличивала темп. Краем глаза Мишка увидел, как Фрося поднялась и вышла из клуба, а за ней семеня шагами, Федька.

Этот концерт еще долго вспоминали на танцах в клубе. Лучшие номера исполнили станичные таланты, а из всех прибывших хуторских делегаций лишь несколько номеров можно назвать хорошими. Казаки в подавляющем большинстве сами по себе были талантливы и их трудно удивить хоровым пением или танцами. Этот народ умеет работать и также веселиться.

Пролетел ноябрь и кончался декабрь. На дворе стояла зима с обильными снегопадами и трескучими морозами. Мишка купил себе овчинный полушубок, шапку и валенки, без которых трудно прожить зимой. Он съездил в хутор к сестрам и племяннику и отвез им денег, колбасы и сладостей, купленных в бакалейной лавке. Для поездки попросил у хозяина сани и коня. Николай Леонидович разрешил и довольный Мишка быстро доехал до хутора и обратно.

С Фросей так и не посчастливилось встретиться и выяснить, почему она не получала его записки. Он догадался, что это Аксинья не передавала их Фросе умышленно, чтобы соблазнить Мишку. Парень растерялся в жизни — любимая девушка Фрося замужем, а ее соперница Аксинья спит с ним и не требует, чтобы он женился на ней. Более того, Аксинья совсем не ревновала Мишку к другим девкам. И он, как говорили в хуторах, «разбаловался и пошел по рукам». Однажды в декабре Степка заболел простудой и Мишке пришлось по просьбе хозяина, подменить его в буфете. Следом за Степкой простудилась Аксинья и работу по дому взяла на себя Анфиса.

Мишка посещал клуб в одиночестве и как-то вечером Анна предложила ему прогуляться после танцев. Ночь была лунная и белый снег отражал ее свет, превращая ночь в легкие сумерки. Они шли по светлой улице в сторону хаты родителей Анны и громко беседовали. Неожиданно девушка завела разговор об интимных отношениях мужчины и женщины, сообщив Мишке, что в городах сейчас в моде свободная любовь.

— Это как? — удивился Мишка.

— Очень просто! — отвечала комсомолка, — вот понравилась тебе, например, девка и ты захотел с ней переспать. Предлагаешь ей это и если ты ей тоже нравишься, то она соглашается. Переспали и никаких обязательств друг перед другом, полная свобода! Понял?

— Как-то енто не по-людски, — сомневался Мишка, — неужели девки в городе такие дурашки?

— А чего? — спросила Анна, — обязательства должны быть только перед комсомолом! Гутарят, что скоро всё будет общее и бабы тож! Вот например, ты бы не отказался со мной переспать?

Мишка отошёл в сторонку, осматривая Анну с ног до головы. Он и раньше успел ее разглядеть, когда она первый раз танцевала в клубе Чарльз Стоун и отметил про себя, что все при ней и Степке повезло с подружкой.

— А как же Степка? — неуверенно спросил Мишка, — ведь вы же встречаетесь.

— А ты за Степку не думай, — советовала Анна, прижимаясь к нему на ходу, — ты за себя отвечай!

— Ну, а што? — произнес Мишка, — я не супротив! Наше дело мужицкое….

— И я не супротив! — резюмировала Анна, — зараз проберёмся незаметно на наш сеновал и утешимся…. Только Степки не говори, я сама ему скажу при случае!

…Мишке вспомнился сеновал у Фроси и он мысленно перенесся в то время, называя Анну ее именем при свершении таинства интимной близости с этой комсомолкой. Анна спокойно отнеслась к его воздыханиям и откликалась на чужое имя. Такое поведение в сексе было похоже на спаривание самки, получающей удовольствие от половой близости с мужчиной, которую остальное не волнует, даже то, что ее называют чужим именем.

— А у вас со Степкой уже было это? — спросил Мишка отдышавшись, лежа на сене.

— Так ить он не просит меня об ентом, — спокойно ответила Анна, — а я пока не предлагаю….

— А мне зараз почему предложила? — спросил с недоумением Мишка.

— Так ить захотела и предложила, — беспечно ответила Анна, — ты жалеешь об ентом?

— Да нет, — отозвался Мишка, — антересно стало знать, что у девок на уме!

— Никогда не узнаешь, — заявила Анна, — бабий ум он ить настроению подчиняется…. А тебе нешто не понравилось?

— Мне показалось, что я сам себе изменяю, — грустно отвечал Мишка, — как мне теперя смотреть Степке в глаза?

— А ты не смотри! — хихикнув, посоветовала Анна, — я ему скажу о том, когда он выздоровеет.

— Так ить он обидится на меня, — не унимался Мишка, — скажет, что я плохой друг ему!

— А ты разве не слышал, что он с твоей Аксиньей переспал? — неожиданно спросила девушка, — мне гутарили подружки, что это было у них, когда ты еще с Фросей гулял….

Мишка вскочил с места и накинув полушубок, выругался. Анна молчала и Мишка пнув со злости ногой дверь покинул сеновал. По пути домой он мысленно ругал себя за распущенность и злился на Степку и Аксинью. Подходя к заводу, парень успокоился и решил ничего не говорить об этом ни Степке, ни Аксинье. «Значит, не понравились друг другу, — подумал Мишка — ежели после первого раза не продолжили встречи. Вот если бы Аксинья изменила мне, после того, как соблазнила меня, другое дело….»

Он заметил в последнее время, что подсознательно искал повод разрыва отношений с Аксиньей, но нужны были веские причины, чтобы послать ее ко всем чертям. Но как быть с Фросей? Как вернуть себе любимую и самую дорогую для него девушку? Этого он не знал, но к его удивлению появилось навязчивое желание смерти этому непрошенному жениху и теперь уже мужу Федору.

***

Приближался Новый 1928 год, в котором начнутся перемены к худшему, но об этом никто еще не догадывался, благополучие НЭПа успокаивало и вселяло уверенность в будущее. Новый год не встречали, потому что после Октябрьской революции народ долго не мог привыкнуть к исчислению по новому стилю, так его называли официально. До революции России жила по юлианскому календарю, согласно которому 25 декабря было Рождеством и к этому празднику ставили елку. Но называли ее не новогодней, а рождественской. С переходом в 1918-м году на григорианский календарь, по которому жила вся Европа, рождество сместилось на 7 января, а исчисление нового года оставалось с 1-го. Но Новый год в стране не праздновался, а Рождество с 1925 года попало под плановую борьбу ВКП (б) с религией и с православными праздниками.

Рождественская елка также стала «атрибутом религиозных праздников» и ее мало кто ставил, а с 1929-го Рождество официально было запрещено. Но его негласно продолжали отмечать по традиции. Причем кто-то по новому исчислению, а некоторые продолжали встречать Рождество по старому, считая, большевистские нововведения временными. Период от Рождества до Крещения назывался Святками, на которые девки любили гадать на суженого. Одни ворожили на Святки по новому исчислению, другие по старому стилю.

— Для чего это большевики запутали народ изменением календаря? — спрашивали люди, — хрен поймешь теперь когда какой праздник!

— Так ведь Европа давно живет по этому календарю, — отвечали эрудиты.

— Пусть Европа живет, как ей хочется, — аргументировали противники перехода на григорианский календарь, — нам, русским это ни к чему! Если в Европе начнут вешаться на фонарных столбах, нам тоже веревки готовить? Тем более, что Россия — это не только Европа, но и Азия! Пусть коммунисты еще и мусульманским странам подражают для полного равновесия.

В конце декабря Николай Леонидович получил тревожное письмо от брата. Оно похоже было на исповедь в полтора десятка страниц, исписанных мелким убористым почерком. Георгий сообщал, что со 2-го по 19-е декабря в Москве прошел XV съезд ВКП (б) и его исключили из партии наряду с Троцким, Каменевым и Зиновьевым. Было исключено еще 75 человек — «активных деятелей троцкистской оппозиции», а также 23-х членов «группы Сапронова», как явно «антиреволюционной».

«Я готовил к этому съезду, — писал брат — директивы первого пятилетнего плана, которые и приняли делегаты! …Но меня исключили из партии за связь с «левой оппозицией», только за то, что я дружил с Каменевым, сняли с поста зампредседателя ВСНХ СССР и отправляют во Францию руководить торговым представительством.

Теперь отчетлива видна сущность Сталина, который преследует цель усиления личной власти. Он успел уже расставить своих сторонников на все ключевые посты, пользуясь возможностями «верховного распределителя должностей и привилегий». Это позволило ему получить большинство в ЦК, а также на XV съезде при голосовании. Но все основные стратегические задачи по-прежнему решает политбюро ЦК ВКП (б).

Чтобы ты лучше понимал механизмы большевистской власти я остановлюсь подробно на этом органе, именуемым Политбюро ЦК. В октябре 1917 года, на заседании ЦК было принято решение о подготовке вооруженного восстания, а для руководства им было создано Политбюро, как временный орган. В его состав было избрано семь человек: В. И. Ленин, А. С. Бубнов, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Г. Я. Сокольников, И. В. Сталин и Л. Д. Троцкий. Это было то «руководящее ядро» партии, которое направляло усилия большевиков на подготовку и проведение Октябрьской революции.

С победой вооруженного восстания задача, возлагавшаяся на Политбюро ЦК, была выполнена. Но в условиях гражданской войны собирать пленум Центрального Комитета, состоящий из 21 члена и 10 кандидатов, было сложно и не всегда осуществимо. Поэтому в ноябре 1917 года ЦК избрал «Бюро ЦК», в которое вошли В. И. Ленин, Я. М. Свердлов, И. В. Сталин и Л. Д. Троцкий. Протокол данного заседания поясняет и причину образования этого органа: «Ввиду трудности собирать заседание ЦК, этой четверке предоставляется право решать все экстренные дела, но с обязательным участием всех членов ЦК, находящихся в тот момент в Смольном».

На Пленуме ЦК РКП (б), состоявшемся 25 марта 1919 года, в Политбюро были избраны Председатель Совнаркома РСФСР В. И. Ленин, председатель Московского совета Л. Б. Каменев, нарком финансов РСФСР Н. Н. Крестинский, нарком по делам национальностей И. В. Сталин, нарком по военным и морским делам, Председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий. К этим пяти членам Политбюро было избрано три кандидата: редактор газеты «Правда» Н. И. Бухарин, председатель Петроградского совета и председатель Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьев. В апреле 1922-го по предложению Каменева, председательствующего на Пленуме была учреждена должность Генерального секретаря ЦК и им был избран И. В. Сталин. Тогда же Рыков и Томский избраны членами Политбюро.

Пост генсека в тот период не имел высокого статуса и вводился для управления секретариатом ЦК. Видимо, это новое назначение И. В. Сталина рассматривалось как еще одно очередное поручение, хотя и без этого их у него хватало. Он был единственным из членов Политбюро, кто возглавлял два наркомата — по делам национальностей и Рабоче-крестьянской инспекции. Кроме того, он входил в состав различных коллегий, будучи членом Реввоенсовета, членом Совета труда и Обороны, членом коллегии ВЧК-ГПУ.

Сталин является также бессменным членом Оргбюро ЦК партии с момента его образования и не расстаётся с ним, что позволяет влиять на подготовку проектов документов всех заседаний руководящих органов партии. Став генеральным секретарем, этот грузин получил дополнительные рычаги влияния на членов ЦК, о которых никто даже не предполагал — он получил доступ к личной переписке и нагло читал письма с грифом «Вскрыть лично». Это позволило ему узнать все «грехи» членов ЦК вплоть до фактов личной жизни. Сталин умело пользовался этой нелегальной информацией для шантажа в борьбе за личную власть.

После смерти Ленина, Сталин с Каменевым и Зиновьевым организует «тройку» для борьбы против Троцкого, который впоследствии оказавшись в меньшинстве, лишь номинально оставался членом Политбюро. Его на заседания или не приглашали, или он не являлся сам. В январе 1925 года Троцкий лишается должности председателя Реввоенсовета.

После «свержения» Троцкого «тройка» немедленно раскололась. Сталин начал методичную работу по сколачиванию большинства на приближавшемся XIV съезде против Зиновьева и Каменева. Он целенаправленно возвысил группу Бухарина-Рыкова-Томского, чтобы их руками разгромить Зиновьева, что и произошло на XIV съезде. Бухарин только в 1924 году был переведён из кандидатов в члены Политбюро, а Рыков после смерти Ленина был назначен председателем Совнаркома, в связи с чем рассматривался определённой частью населения, как «глава государства».

В прошлом году по предложению Сталина в политбюро избраны К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин и В. М. Молотов, которых остроумный Радек в свое время назвал «попой Сталина». Теперь нетрудно догадаться, что этот грузин начнет борьбу за влияние в Политбюро против недавних союзников: Бухарина-Рыкова-Томского. Он и сейчас почти единолично принимает решения за всё Политбюро. Но самое страшное то, что план хлебозаготовки сорван наполовину. Теперь Сталин вдруг «прозрел и воспользовался» лозунгами «левой» оппозиции в области индустриализации и коллективизации, фактически принимая троцкистскую программу. А ещё совсем недавно был ярым её противником.

Я всегда выступал за проведение индустриализации быстрыми темпами, но только не за счет грабежа крестьян. Сегодня единственным источником валюты, необходимой для закупки оборудования будущих заводов за рубежом, остается экспорт хлеба в Европу. Ты можешь себе представить, что при таких темпах снижения хлебозаготовок невозможно осуществить индустриализацию быстро. Многие руководители народного хозяйства, в том числе и я, считают, что нужно углублять НЭП, а не грабить крестьян. Сталин после «прозрения» принял догмы «левой оппозиции» против НЭПа, а это значит, в ближайшие год-два большевики осуществят поголовную коллективизацию сельского хозяйства.

В связи с обострившимися отношениями с Англией, Сталин и его соратники раздувают в партии панические настроения с целью использовать этот факт, как необходимость срочной индустриализации для перевооружения армии. Ничто так не пугает большевистскую верхушку, как военная интервенция, грозящая в первую очередь потерей власти Сталина и его верноподданных. Ведь если такое случится, то придется мобилизовать почти все мужское население. Троцкий по-прежнему пользующийся авторитетом в армии, обязательно использует ее для отмщения Сталину за политический разгром и возьмёт власть в свои руки в военное время.

Сталин умышленно насаждает мнение в ЦК, что стране, нужна не только срочная индустриализация, но и политическая стабильность, дающая возможность «спокойно работать партии» для осуществления индустриализации и перевооружения армии. Но поверь мне брат, это всего лишь ширма, за которой Сталин превращается в единоличного правителя огромной страны. Так вот просто и незаметно для рядовых коммунистов и беспартийного народа, под благими намерениями, патриотическими лозунгами и искусственно раздуваемой угрозой военной интервенции против СССР.

Поэтому ситуация уже в следующем году может резко измениться и ты имей это в виду, чтобы «держать нос по ветру». Я теперь не скоро напишу тебе из Франции, много времени уйдет на переезд и обустройство там, вхождение в курс дела работы торг представительства. Следующий год будет последним успешным для дела, которым ты занимаешься. Слухи о сплошной коллективизации при которой всё будут обобществлять, уже давно дошли до деревни и крестьяне постараются быстро продать или самим съесть свой скот, чтобы не отдавать его в общее колхозное стадо. А вот дальше твоему колбасному заводу придется много лет ждать, когда общественное поголовье вырастет, если оно вообще будет способно на это. Вот такие брат ты мой у нас сегодня дела».

Прочитав это письмо, Николай Леонидович задумался. Георгий редко ошибался в своих прогнозах, благодаря тонкому политическому чутью, значит нужно ждать наступления неблагоприятных последствий такой политики большевистской власти. Красильников, который только и ждет, когда партия кинет клич на «борьбу с контрой», начнет ее с воодушевлением, не взирая на последствия. Он не привык «гадить в доме» и обязательно отомстит Николаю Леонидовичу за курьез с унитазом. Смешно? Конечно! Но в условиях неконтролируемой власти это становиться «смехом сквозь слезы». Но чьими силами он будет «бороться с контрой»? Скорее всего органы НКВД и армия будут использоваться, как инструмент в этой борьбе.

Шевельков Панкрат Сидорович, начальник районного отдела НКВД очень исполнительный служака, вряд ли он способен думать и будет слепо выполнять приказы сверху, а уж председатель исполкома Кретинин и подавно. Но как они будут ликвидировать нэпманов, которые добровольно не отдадут своей собственности и капитала? Неужели силовыми методами и репрессиями? Если да, то пора заканчивать дела и уезжать отсюда в Москву. Но как и кому продать этот построенный им завод? Да и можно ли это вообще осуществить? Вопросы рождались один за другим и Николай Леонидович в глубине души надеялся, чтобы Георгий ошибся в своих прогнозах.

Но к сожалению, брат не ошибся и уже в феврале на завод приехал налоговый инспектор. Он появился у главного входа и представился сторожу.

— Я налоговый инспектор района Литиков, — произнес он, — мне нужно попасть в контору завода!

— Зачем это? — спросил сторож Пантелеевич.

— Не твое дело, старик, — злобно произнес инспектор, — проводи меня сейчас же к директору.

— Нету у нас никакого директора, — отвечал Пантелеевич, — есть хозяин и приказчик…. А ты не ершись, парень, я все одно не понимаю, зачем тебе сюда приходить, да и кто такой енто налоговый спектор?

— Ревизию буду проводить, — уже более мягче выразился Литиков, — если не пропустишь, то с милицией приеду через полчаса.

Пантелеевич проводил его к дому хозяина. Дверь открыла Аксинья и тут же посмотрела на его грязные сапоги.

— А сапожищи кто мыть должен? — накинулась она на Литикова, — вон стоит цыбарка с водой и квачом, вымой, не то не пущу….

Инспектор выругался шепотом, но подчинился требованию горничной. Он подошел к ведру и принялся мыть сапоги под контролем Аксиньи. Когда он вошел в кабинет, то увидел там Николая Леонидовича и Мишку, щелкающего костяшками счет, а приказчик Филипп Григорьевич сдавал ему накладные на отпущенную продукцию.

— Я налоговый инспектор Литиков, — доложился вошедший гость, — кто у вас здесь директор?

— Считайте, что я, — представился Николай Леонидович, — у нас что-то не в порядке с отчетами?

— Вот сейчас и проверим! — весело произнес Литиков, — тащите мне отчетность за три года!

— А чего ее тащить? — спросил Мишка, — вона вся здеся и лежит в шкафу….

Он поднялся и, открыв дверцу шкафа, вытащил папки с шильдиками «1925, 1926, 1927 г.». не сдувая с них пыль, Мишка положил их на стол перед инспектором. Литиков достал из портфеля листы с выписками и принялся их сравнивать с отчетными. Затем попросил счеты и долго таксировал контрольные цифры. Николай Леонидович что-то прошептал на ухо приказчику и тот покинул кабинет. Вскоре он вернулся с большим свертком, пахнущим сырокопченой колбасой и, положив его на стол хозяина, удалился.

Инспектор долго сверял отчетные цифры со своими выборками, прошло более двух часов, прежде чем Литиков начал писать акт проверки. Было очевидно, как инспектор упивается своим статусом, он наверное испытывал особое удовольствие при этом. Налоговая инспекция являлась сильным рычагом власти и Николай Леонидович понял, как будут ликвидировать нэпманов. Экономические рычаги в руках самодурной власти могут конечно сыграть роль детонатора новой гражданской войны, если сразу «завернуть все гайки». …А если постепенно?

— Теперь с этого дня налоги увеличиваются вдвое! — сообщил Литиков, подтверждая догадки Николая Леонидовича, — так что распишитесь и в акте проверки и в извещении об увеличении налогов.

Литиков протянул хозяину акт и уведомление, а тот долго не мог прийти в себя после такого заявления.

— Вы шутите? — спросил хозяин, — завод не имеет финансового источника для повышенных налогов без снижения зарплаты работников! Мне придется уменьшать её почти вдвое…, а это грозит забастовкой!

— Это Ваши проблемы, — равнодушно ответил Литиков, — мы инспектора, люди маленькие и все решают вверху…. А им виднее! Партия отвечает за забастовки только на государственных предприятиях, а вы нэпманы, беспокойтесь за свои!

— А не партия ли принимала НЭП? — попытался возразить Николай Леонидович.

— А Вы читали в «Правде» доклад товарища Сталина? — спросил Литиков, — если нет, я вам скажу, как сегодня руководство относится к этой политике. Товарищ Сталин сказал: «Если мы придерживаемся НЭПа, это потому, что она служит делу социализма. А когда она перестанет быть таковой, мы новую экономическую политику отбросим к черту».

Уже с февраля в стране начались крупномасштабные реформы. Ликвидировались синдикаты в промышленности, из которой административно вытеснялся частный капитал, а затем создавалась жесткая централизованная система управления экономикой. Демонтаж НЭПА стартовал негласно, сначала мерами по налоговому удушению частного сектора, затем ликвидацией его правовых гарантий. При этом на всех партийных форумах по-прежнему декларировалась верность новой экономической политике.

В связи с реорганизацией банковской системы в Госбанке начал сосредоточиваться основной объем операций по краткосрочному кредитованию. При этом в его ведение перешла большая часть филиалов акционерных банков, которые стали играть вспомогательную роль. Операции по долгосрочному кредитованию осуществлялись в основном в специально созданном Банке долгосрочного кредитования промышленности и электрохозяйства БДК, Центральном банке коммунального хозяйства и жилищного строительства Цекомбанке и отчасти в Центральном сельскохозяйственном банке ЦСХбанке. С июня Госбанку было предоставлено право руководить всей кредитной системой страны. А уже в августе на Госбанк была возложена обязанность кассового исполнения госбюджета, что позволило сосредоточить в нем кассовые операции социалистического хозяйства. Беспроцентный кредит, полученный Николаем Леонидовичем на строительство завода, в одностороннем порядке превратился в заём под 16% годовых.

Способы перекачки средств из частнокапиталистического хозяйства в государственный сектор были официально санкционированы циркуляром наркомата юстиции и Верховного суда «О мерах борьбы с сокрытием доходов», применение которого на практике приводило к обыскам, арестам нэпманов и их семей, конфискациям имущества и прочим репрессиям. После объявления в газетах о недоимках по налогам в частном секторе к «пристальному» выявлению доходов и сбору недоимок подключилась общественность. Первыми организовали бригады по проверке взимания недоимок с «частника» рабочие Московского электрозавода.

По примеру москвичей в районе под руководством Красильникова также создавались «тройки» из «наиболее выдержанных и проверенных товарищей», которые должны были в короткие сроки обследовать на вверенном участке всех недоимщиков и лиц, на которых падало подозрение в том, что они скрыли свои доходы. Эти «ударные бригады» путем тщательного обыска выясняли, не прячет ли недоимщик своих ценностей и денег, нет ли у него скрытого имущества? Предварительно члены «тройки», узнав в налоговом участке фамилии и адреса недоимщиков, наводили о них справки у соседей, а затем выписывали ордера на обыск квартир. Николай Леонидович понял, что «вытянуть капитал» из советской индустрии не получится, как когда-то писал ему брат.

Так называемая подготовительная работа велась в обстановке глубокой конспирации с тем, чтобы обеспечить максимум внезапности в «проведении операций» — как, правило, ночных обысков. Широкое привлечение рабочих к подобной деятельности объяснялось не столько нехваткой работников налоговых служб, отсутствием специальной налоговой полиции, слабой подготовкой по экономическим вопросам местной милиции, сколько созданием на государственном уровне общей атмосферы нетерпимости к тем, кто имел капитал и жил лучше других, а также подозрениями в лояльности фининспекторов, покрывавших высокие доходы нэпманов.

С целью обеспечения реализации полностью соответствовавшей «задачам момента» по сбору налогов местными исполкомами и органами РКИ были проведены массовые «чистки» финансовых организаций. Их главной задачей было «немедленное удаление работников налогового аппарата, замеченных в пьянстве с торговцами и заподозренных в получении от последних взяток». Налоговый инспектор Литиков был уволен за тот сверток с колбасой, которым Николай Леонидович «приветствовал» его первую налоговую проверку завода.

В кампанию по уничтожению частного капитала включились и профсоюзы. Ощущая, что в своих непомерно завышенных требованиях они могут рассчитывать на государственную поддержку, наемные работники предъявляли своим хозяевам ультимативные запросы о повышении заработной платы. Неудовлетворение требований приводило к забастовкам, парализовавшим работу предприятий и, как правило, к разорению их владельцев. Устраивая забастовки на частных и арендованных предприятиях, рабочие провоцировали своих собратьев из чувства солидарности отключать электричество и воду в домах и квартирах, принадлежавших владельцам предприятий, прекращать доставлять им почтовую корреспонденцию. Все это создавало и подогревало атмосферу нетерпимости в обществе по отношению к частному капиталу.

Не обошлось без забастовки и на колбасном заводе. Уже через полтора-два месяца после проверки налоговым инспектором Литиковым финансово-хозяйственной деятельности предприятия, резко встал вопрос о снижении зарплаты работникам. Николай Леонидович решил посовещаться с приказчиком и Мишкой, выполняющим функции счетовода.

— Рост налогов вызвал резкое снижение прибыли завода, — сказал Николай Леонидович, — что будем делать господа-товарищи?

— Придется снижать зарплату, — грустно произнес Филипп Григорьевич, — или повышать цены!

— Если повысить цены, то объемы продаж резко снизятся, — заметил Николай Леонидович, — а в последнее время нашу колбасу берут все меньше. И не потому, что качество ухудшилось, — денег у людей стало меньше. Экономят больше на харчах.

— А если снизить цены по закупке коров, бычков и свиней? — непонятно у кого спросил Мишка, участвующий в обсуждении, — я ужо считал, это даст экономию, но перекрыть возросшую цифру по налогам получится на четверть не боле….

— Я знаю об этом, — согласился с ним хозяин, — ведь цена на колбасу формируется из затрат на закупку мяса плюс расходы на производство и 25% наценки, из которой и формируется прибыль завода. Хотя и эта мера будет своевременна, поскольку казаки повсеместно бросились сдавать скотину и проблем с заготовкой сырья не будет. Но это только частичная компенсация выпадающих средств.

— Да, на сдачу скота у нас огромные очереди, — подтвердил Филипп Григорьевич, — каждый день отправляем назад треть, а то и больше сдатчиков, потому что не успеваем перерабатывать. Прием сверх установленного объема повлечет увеличение запасов на складе, а колбаса — продукт недолгого хранения…. Но если мы снизим закупочную цену для сдатчиков, то казакам станет это невыгодно и очередь значительно поубавится. Каждый задумается сдавать скотину или самому съесть? Нужно провести собрание Николай Леонидович и поговорить с работниками, как быть?

— Собрание можно организовать хоть завтра, — возразил Николай Леонидович, — но кто из работников согласится добровольно на снижение оплаты труда?

— Вот она …ента советкина власть! — возмущался Мишка, — брешет и дурит народ! Нешто сама понимает, што творит?

— Я могу пойти на снижение собственного дохода, — сказал хозяин, — до определенного уровня, но если и дальше продолжится экономическое удушение, то придется подумать нужен ли мне этот завод, если я буду зарабатывать на нем капитал превышающий среднюю зарплату работника в два-три раза? Миша, давай подсчитаем, как сложится баланс, если мы на четверть снизим зарплату, закупочные цены и мои доходы, а ты Филипп Григорьевич организуй завтра собрание.

На следующий день состоялось собрание всех работников завода. Филипп Григорьевич обходя утром все отделения оповестил, что хозяин намерен снизить заработную плату из-за непомерно возросших налогов, поэтому почти все работники были возбуждены и недовольны. Приказчик собрал людей в конце рабочего дня в разделочном отделении. Толпа гудела, обсуждая между собой такой радикально непопулярный шаг хозяина. Когда в отделение вошел Николай Леонидович с Мишкой, все стихли.

Хозяин поприветствовал собравшихся и начала информировать, избегая политических причин, ухудшившееся финансовое состояние завода. Его слушали внимательно, но по выражению лиц было видно, что никто не понимает, как рост налогов повлечет снижение заработка? Это было не удивительно, потому что на заводе работали люди не знакомые с элементарной арифметикой, не умеющие читать и писать. Получался разговор немого с глухим.

— А почему енто мы должны за такую жа работу получать теперича меньше денег? — спросил казак пожилого возраста, работающий варщиком, — советская власть пишет в газетах, что ентого быть не должно, потому шта сычас диктатура пролетариата. А мы ведь и есть ентот самый пролетариат!

— Я не читаю советских газет, — отвечал Николай Леонидович, — но точно знаю, что та же советская власть, которая пишет в газетах и увеличила налоги вдвое!

— Нам не советкина власть зарплату плотить, — выкрикнул бойщик Гриня, — зачем о ней гутарить? Пусть краснопупые живут сами по себе, а мы не должны обращать на их внимания….

— Ты предлагаешь налоги не платить? — спросил хозяин.

— Я гутарю о том, чтоб зарплату не уменьшать, — резко ответил Гриня.

— Но тогда придется через несколько месяцев закрыть завод и всех вас отпустить по домам, — аргументировал Николай Леонидович.

— А куды енто нам итить тоды? — спросил бородатый пожилой казак из коптильного отделения, — дома сидеть с бабой на печке?

— Этого я не знаю, — констатировал Николай Леонидович, — я информирую вас, что в таких экономических условиях без снижения зарплаты, мы быстро разоримся….

Собрание молчало, каждый думал о том, что в станице работать негде, на железную дорогу давно набрали работников, на чугунолитейку и новую машинно-тракторную станцию берут только специалистов. Работники понимали, что хозяин не от хорошей жизни снижает зарплату. Он всегда щедро премировал тех, кто хорошо работал, да и размер зарплаты был выше окладов железнодорожников. Люди верили своему «советскому буржую» и никто не хотел остаться без работы.

— Ну, чего вы все молчите? — спросил Николай Леонидович через несколько минут, — может кто из вас предложит выход из сложившегося положения?

— А чего Вы у нас спрашиваете? — выкрикнул Гриня, — снижайте зарплату, а кому не нравиться тот сам уйдет! Например, я готов хоть сычас…. Мне давно родственник зовёть на шахты, там плотють огроменные деньжищи….

Остальные молчали и Николай Леонидович решил закончить собрание. Он поблагодарил работников за внимание и отпустил домой. На следующее утро только Гриня пришел увольняться, кроме него все начали работу вовремя, как обычно.

— Мишка, напиши за меня бумагу на расчет, — попросил Гриня, войдя в кабинет хозяина, — я ить писать не умею, а подпишусь крестиком.

— А ты почему в кабинет пришел? — спросил Николай Леонидович, — на расчет обращайся к приказчику.

— Так ить он занятый сычас, — ответил Гриня, — воюить с казаками, что скотину пригнали сдавать….

Мишка принялся составлять заявление на расчет Грине, а в кабинет вошел приказчик. Вид у него был возбужденным и расстроенным. Он посмотрел на Гриню, переминающегося у двери и на заявление, которое уже написал Мишка.

— Поставь крестик, — обратился приказчик к Грине, — и жди расчета, некогда нам сейчас тебя обслуживать…. Позже получишь деньги, касса все равно пока пустая. И не заходи сюда, сколько раз вам говорить, бестолковые, все вопросы ко мне!

— Ну что там было? — спросил хозяин, когда Гриня ушел из кабинета, — как люди отреагировали на снижение закупочных цен?

— Третья часть сдатчиков сразу покинула очередь, — начал Филипп Григорьевич, — остальные возмущались, что закупочная цена слишком низкая, но решили все-таки сдать скотину.

— Этого количества хватает для загрузки завода? — спросил хозяин.

— Вполне, — ответил приказчик, — даже с небольшим запасом. Получается что новая закупочная цена приемлема!

— Получается, что завод пока может работать, — констатировал Николай Леонидович, — …но следует ждать очередного удара.

— Неужели большевики будут рубить сук, на котором сидят? — сомневался Филипп Григорьевич.

— Будут, я в этом теперь не сомневаюсь, — убежденно произнес хозяин, — им НЭП стал не нужен, а мы и подавно….

Спустя несколько дней последовал очередной удар. На место ушедшего Грини быстро нашли человека и он в этот же день вышел на работу. А уже на следующее утро, в кабинет хозяина прибежал взмыленный и запыхавшийся приказчик.

— Люди отказались начинать работу, — сообщил он, — говорят, что объявили забастовку. Вновь принятого бойщика Тараса выдвинули председателем стачечного комитета. Все собрались в разделочном отделении и ждут Вас, чтобы предъявить свои требования!

— Я в такие совпадения не верю, — сказал хозяин, — похоже, этот Тарас устраивался к нам, чтобы организовать забастовку. Он в Морозовской живет?

— Он приезжий, …сразу видно не казак, — информировал приказчик, — говорит грамотно, язык подвешен будь здоров!

— Мне все понятно, — сказал Николай Леонидович, — этот Тарас заслан к нам профсоюзом, а стало быть большевиками. Собирай еще раз собрание, Филипп Григорьевич.

— А что с приемом скота делать? — спросил Филипп Григорьевич, — очередь стоит, ждет….

— А пусть те кто сдает скотину, поговорят с ентим комитетом, — предложил Мишка, — скажите сдатчикам, что мы бы рады принять их скотиняку, да рабочие бастують!

— Молодец, Мишка! — похвалил хозяин, — хорошая идея! Пусть засланный Тарас донесет своим профсоюзам, как простой народ возмущен тем, что у нас забастовка. Может это остановит попытки обанкротить завод? …Филипп Григорьевич, ты иди, объясняйся со сдатчиками, а мы с Мишкой к забастовщикам.

Когда Николай Леонидович и Мишка вошли в разделочное отделение, люди собравшиеся здесь, виновато опустили головы. Вперед вышел мужчина средних лет с бородкой аля Свердлов и тут же попытался взять на себя инициативу. Он выглядел слишком интеллигентно для бойщика скота, невооруженным глазом было видно, что человек приезжий и разговаривает с московским говором, делая ударение на букву «о».

— Я Тарас Печенкин, — представился он, — председатель стачечного комитета! А Вы, как я понял, хозяин этого завода?

— Правильно понял, — сказал Николай Леонидович, — а тебя прислали эту самую стачку провести на моем заводе? …Хорошо, валяй дальше, требования написаны, наверное заранее? Предъявляй, чего тянешь….

— Написаны, — подтвердил Тарас, протягивая лист бумаги, — первое и основное из них, повышение зарплаты в два раза!

— А кто это писал? — спросил хозяин, — ты наверное? Заранее написал еще в Москве и приехал сюда окать…. Кто, кроме тебя входит в стачечный комитет? Отделитесь от толпы, чтобы я на вас посмотрел….

Вперед вышли два человека, это были сокомнатники Мишки Кондрат и Василий. Они оба опустили головы, как бы извиняясь, что входят в этот комитет. Мишка с интересом всматривался им в глаза, чтобы понять, почему они решились не просто на забастовку, а даже на ее руководство. В этот момент в отделение вошли приказчик и с ним несколько казаков, сдатчиков скота.

— Станичники! — обратился один из вошедших, — откажитеся от забастовки своей, нам скотину нужно сдать! Все, кто ждет приемки животины, просят вас об ентом.

— Я попрошу крестьян не вмешиваться в рабочее забастовочное движение, — театрально поставленным голосом произнес Тарас, — интересы пролетариата и кулаков разные. Немедленно уходите отсюда!

— А ты чего здесь раскомандовался? — грозно спросил приказчик, — ты кто здесь такой? Скажи спасибо, что я тебя на работу взял, …шаромыга!

— Это кто здеся кулак? — возмутился казак, обратившийся с просьбой прекратить забастовку, — это я кулак?

— А кто ты? — настаивал Тарас, — кулак, конечно, и эксплуататор чужого труда!

— Я вот тебе, гамай ты гребаный, покажу сычас, кто я, — заорал сдатчик скота выставляя перед носом Тараса огромный кулак, — может по морде тебе врезать ентим кулаком? Ты откель приехал сюды?

Николай Леонидович понял, что ситуация выходит из-под контроля. Он поднял вверх руку, останавливая назревающую драку.

— Слушайте все! — громко произнес хозяин, — несколько дней назад я собирал вас, чтобы объяснить, почему мне пришлось снижать зарплату. Вы все согласились работать! Теперь приехал Тарас из Москвы и подбил вас на забастовку, но причем же здесь казаки, которые гнали скот сутки, чтобы его сдать? Я предлагаю принять сегодня скотину и переработать ее, а уж потом бастуйте, сколько вам захочется! Финансового источника увеличивать зарплату нет и будем закрывать завод. Тарас, ты же этого хотел добиться стачкой? Можешь передать тем, кто тебя прислал, что ты выполнил задание!

— Станичники! — заорал другой казак, сдатчик скота, — неужели вы пойдете на поводу у ентого гамая? Он в Москву уматнеть посля, а вам здеся жить…, без работы, если завод закроють. Вы кому лучше делаете?

— Это твоя кулацкая идеология, — кричал в ответ Тарас, — пролетарии думают по-другому, долой кулака-эксплуататора!

Казак рванулся к Тарасу с угрожающим видом и сжатыми кулаками, но Николай Леонидович остановил его, схватив за руки. Драка возмущенных сдатчиков назревала с каждой минутой и хозяин понимал, что если она произойдет, то ему и только ему отвечать за это в НКВД. А те уж точно припаяют ему контрреволюцию и наверное, уже готовы к его аресту.

— Подождите! — закричал встревоженный хозяин, — пусть кто-то из работников или членов стачкома выскажется. Я вам свое мнение сказал.

Люди молчали, члены стачкома понуро опустили глаза и тоже не желали ничего говорить. Неожиданно вперед вышел Мишка. Он вначале растерялся немного, но через минуту взял себя в руки.

— Я живу в одной комнате с Кондратом и Василием, — начал он спокойно, — и вчерась вечером не догадалси о ком они гутарили. Теперя понятно! Кондрат, ты вчера радовалси, что на полученные «от него» деньги, купишь себе овчинный полушубок, а бабе своей модные сапоги. Гутарь не от етого ли Тараса ты должон деньгу получить?

Кондрат покраснел и не поднимая головы, пошел в сторону выхода, Василий последовал за ним.

— Мы пошли на рабочие места, — на ходу сообщил Кондрат, — чего бузить? А ты Тарас уматывай отсель, покудова тебе тута кости не переломали!

Толпа дружно загудела, все наконец поняли, что членами стачкома эти казаки согласились быть за деньги, которые посулил им Тарас за организацию стачки. Ничего не говоря, работники дружно покидали разделочное отделение и расходились по рабочим местам. Тарас, следуя совету Кондрата, незаметно улизнул с территории. Банкротство завода через забастовку наемных работников откладывалось на неопределенное время.

Брат Георгий обещал написать Николаю, после того, как обустроится в Париже, но не прислал ни единого письма из Франции, куда его отправили после исключения из партии. И вот в середине 1928 года Николай Леонидович получил от него письмо. Он долго рассматривал почтовые печати и понял, что письмо пришло из Москвы. Он с нетерпением вскрыл его и углубился в чтение.

«Спешу сообщить тебе братишка, меня отозвали из Франции и восстановили в партии. Мне долго пришлось убеждать руководство, что я не был связан с троцкистской оппозицией и с Каменевым дружил на бытовом уровне. Вчера я получил назначение, буду теперь работать заместителем председателя Государственного банка СССР.

Я менее года прожил в Париже, но как резко изменилось ситуация в ЦК и Политбюро. Это меня ошеломило, Сталин практически единолично руководит партией и государством, ему преклоняются все без исключения его лизоблюды, а членов партии, имеющих собственное мнение, скоро совсем не останется. Несмотря на то, что XV съезд утвердил основные директивы первого пятилетнего плана, Сталин в начале года потребовал пересмотреть плановые задания в сторону их резкого увеличения, защитники старых цифр были заклеймены как носители «правого уклона», а их политические лидеры во главе с Бухариным подвергнуты жесткой критике. Уже на VI Конгрессе Коминтерна «правый уклон» был назван главной опасностью для международного коммунистического движения. Возобладал курс на ускорение индустриализации: за десять лет хотят «пробежать расстояние в 50—100 лет», на которые отстал СССР от передовых стран Запада.

Вот такая мечта, прыгнуть махом в сказку социализма, начинает воплощаться в жизнь. Провалив хлебозаготовки 1927 года, этот грузин начал открыто «перехватывать» лозунги разгромленного им «троцкистско-зиновьевского блока». Последовали объяснения с грузинским акцентом кризиса «саботажем кулачества», предложено принудительное развёртывание хлебных заготовок по фиксированным ценам и другая чушь, против которой совсем недавно выступал сам грузин. Получив должность в Госбанке, я уже вижу, брат, что тебе не удастся «вытянуть капитал», как я советовал ранее, поэтому смотри и решай сам по ситуации в стране».

Николай Леонидович понял из письма брата одно — теперь тот ему не помощник, Георгий сам держится наверху только из-за того, что хорошо знает банковское дело и состояние народного хозяйства. Легко сказать «и решай сам по ситуации», которая начала быстро меняться в худшую сторону так, что дух захватывало. Большевики наряду с принудительными хлебозаготовками развернули борьбу со спекуляцией. Поводом к аресту, конфискации товаров и всего имущества могла служить скупка хлеба и других товаров в пределах, превышающих индивидуальные потребности, сокрытие хлеба и последующий выпуск его на рынок. Поводом к аресту зачастую мог служить лишь сам факт владения крупным недвижимым имуществом или наличие в магазине большой партии товара. Предусмотренные 107 статьей Уголовного кодекса меры наказания сводились к лишению свободы сроком до одного года и конфискацией всего или части имущества.

Николай Леонидович начал задумываться о получении паспортов, на себя и Анфису. Сделать то же самое он посоветовал и Мишке. Вообще-то советский гражданин мог и не иметь паспорта, а его отсутствие не влекло никаких последствий. Еще под влиянием Ленина наладились нормальные отношения с заграницей — советский гражданин мог за 35 рублей купить заграничный паспорт и ехать куда угодно, даже на лечение, был практически свободный доступ за границу. А внутри страны роль паспортов играли трудовые книжки.

Граждане в случае необходимости могли получить удостоверение личности, но это было их правом, а не обязанностью. Удостоверение выдавалось на три года и содержало: фамилию, имя и отчество владельца, дату рождения, место жительства, род занятий, отношение к отбыванию воинской повинности, семейное положение, перечень несовершеннолетних детей.

По желанию получателя в документ могла быть вклеена фотокарточка. Ценность удостоверения, которое называли паспортом, была весьма относительной хотя бы по той причине, что реально в удостоверениях, как правило, отсутствовали фотографии, и в них не содержалось словесного портрета обладателей, как это было в дореволюционных паспортах. Но брат Георгий в следующем письме советовал Николаю сделать это в ближайшее время. Он прогнозировал, что через год-два большевики введут жесткую паспортную систему.

По прогнозу Георгия уже очень скоро страна возьмет курс на сплошную коллективизацию, окажется ввергнутой в жестокий продовольственный кризис. Начнется голод и огромные массы сельских жителей будут искать спасения от смерти в городах. Остановить это перемещение сможет только закрепощение сельского населения в виде советской паспортной системы. Кроме того, переход к плановой экономике предполагает иметь налаженную систему учета и контроля рабочей силы. Ну и конечно, по прогнозу брата, паспортизация станет важнейшим инструментом «чистки» населения крупных городов и «режимных зон».

***

Для ответственного секретаря Шахтинско-Донецкого окружного комитета ВКП (б) Чернокозова этот год стал временем интенсивной и плодотворной работы. Его энтузиазм и коммунистический настрой на свершения не могло отравить даже сфабрикованное «Шахтинское дело». Оно было рассмотрено Верховным судом СССР под председательством Вышинского, с 18 мая по 6 июля в Москве и отозвалось судебным определением в отношении руководства округом. Это было своего рода пятно на репутацию партийной организации во главе с Чернокозовым, потому что «руководство окружным комитетом и организация в целом потеряла бдительность в отношении «скрытых вредителей».

Более пятидесяти инженерно-технических работников угольной промышленности, руководители треста «Донуголь», Управления шахтного строительства Донбасса, пять заведующих и главных инженеров шахт и рудоуправлений, четыре немецких специалиста были обвинены в принадлежности к «контрреволюционной организации», действовавшей в в Шахтинском и других районах Донбасса, в Харькове и Москве. Припомнили волнения ноября 1923 года, когда в Шахтах около десяти тысяч горняков пришли к зданию ГПУ требовать повышения зарплаты и уровня безопасности труда. Горняки были встречены вооруженными солдатами, открывшими огонь по безоружным людям, несколько человек были ранены.

Город Шахты стал центром индустриализации округа и этому приходилось уделять все своё время, секретарь практически не бывал в своем кабинете. Еженедельно нужно было посещать строящуюся Шахтинску ГРЭС, пуск первой очереди которой партия намечала уже в следующем году. Без этой станции невозможно увеличить добычу угля, очень необходимого для развития тяжелой индустрии. Техническое руководство работами осуществлялось немецкими специалистами, с которыми трудно было договариваться о форсированном рывке и ускорении работ.

Немцы всегда отличались своей принципиальной пунктуальностью и если они считали, что проект предусматривал точный сетевой график строительства, то отступать от него даже на малый срок, категорически запрещено.

— Скажи этому немчуре, — обращался Хрисанф к переводчику, — почему нельзя начинать кладку стен главного корпуса раньше? Ведь фундамент давно готов.

— Не есть время полный отвердеть бетон фундамент, — на ломанном русском языке отвечал главный инженер строительства Ганс Румкерт, — зданий может рухнуть!

— Вы поняли о чем он? — переспрашивал переводчик у секретаря.

— Я понял это, — уверял Хрисанф, — мне неясно почему у них в Германии все такие пендитные? Не себе же строят, а нам, …какого хрена бояться? Может быть и рухнет когда-нибудь, но ведь этот Ганс будет уже далеко в Германии! А нам уже сейчас нужен ток от этой электростанции, как воздух!

— Если зданий рухнет, — отвечал немец после того, как ему перевели требование Чернокозова, — ток от этой станций не будет никогда!

— Скажи ему, мать его германскую, — пытался сагитировать немца секретарь, — я согнал сюда дополнительно сотню подвод с лошадьми из расчета увеличения объемов строительства, весь коллектив с энтузиазмом готов горы свернуть, …нам социализм быстрее строить надо и не ждать пока «полный отвердеть бетон фундамент»!

— Это не есть аргумент, — отвечал немец, выслушав перевод, — технологий нарушать не можно! Я не хотеть быть арест за вредитель!

И так было каждый раз, когда секретарь старался ускорить строительство и выполнить требование краевого руководства о досрочном пуске Шахтинской ГРЭС. По проекту поселок энергетиков возводился рядом со станцией, а Чернокозов пытался переубедить немца, что его нужно строить чуть ли не у шахты «Красная роза», находившейся в двух километрах от станции. Построенное жилье могло в таком случае быть использовано и для семей шахтеров, о которых Хрисанф беспокоился в первую очередь.

— Это не есть правильно, — возражал немец, — роза ветер не позволять менять место. Проект не ошибаться в данный случай и рабочий ходить на станция близко….

Ганс был несговорчив и по поводу потребностей в природном камне необходимом для мощения улиц и тротуаров поселка энергетиков. Этого стройматериала не хватало на промышленное строительство, а немцу подавай на отмостку тротуаров в поселке. По проекту песчаником должны быть вымощены даже стоки ливневой канализации, чего конечно же не было даже в центре города. Благо, что недостатка в месторождениях песчаника не было, — выше хутора Поповка, где пласт его выходил на поверхность начали добычу песчаника карьерным способом.

Это тот же самый пласт, который наблюдается по правому берегу реки Грушевки, его использовали еще при строительстве домов по улицам Большой, Степной и Александровской во время образования горного поселения. Добывали его вручную, просто забивая клинья в расслаивающийся у поверхности пласт, выворачивая его плитами. Их здесь называли почему-то камнем-пластушкой и использовали для кладки стен. Но одно дело колоть его и тут же строить дом и другое, если его нужно возить телегами на северо-западный край города.

Много хлопот Чернокозову доставляло строительство, нужно было успеть побывать везде — пробивался ствол новой шахты имени Красина, тянулась железнодорожная ветка к ней, прокладывался водопровод от реки Дон, заканчивали возводить клуб строителей, продолжал расширяться микрорайон «Горняк», где сотни семей шахтеров получали здесь благоустроенные квартиры. Этот микрорайон находился по соседству с садом культуры и отдыха, который тоже благоустроили и возвели красивые входные ворота со стороны улицы Шевченко. Шахту имени Красина закладывали в прошлом году, в канун 10-го юбилея Октября и поэтому Красинский сад, обещанный при разметке ствола новой шахты разбивали только весной. Специально для этого были привезены саженцы боярышника, сирени, редких сортов гледичной акации, маньчжурского и дланевидного клена, рябины, а также пирамидального тополя. Несколько вагонов с саженцами прибыли на станцию Каменоломни, до которой от места высадки рукой подать.

Разбивку сада производили в степи весной чуть выше строящейся шахты. Землемеры отмерили квадрат площадью десять гектар. Прежде чем высаживать насаждения обнесли площадь колючей проволокой и поставили сторожей. Затем приступили к разметке на местности входа в сад со стороны шахты, центральную и периметрическую аллеи, танцплощадку, фонтан и летний кинотеатр. Затем приступили к высадке саженцев. По эскизу городского художника Смолина от входа в сад до его центра должна вести сиреневая аллея, образованная двумя рядами кустов с проходом в 20 метров шириной. Аллея выводит к фонтану, в пятидесяти метрах от которого будет бетонированная танцплощадка.

В местах, где кончается сирень должны быть установлены бюсты Ленина и Карла Маркса на высоких постаментах. Вместо забора по периметру планировалась «живая изгородь» сада из густо посаженного высокого кустарника боярышника, а кроме центральной аллеи должны быть еще одна периметрическая и четыре диагональных от центра в углы. С левой стороны от входа нужно построить летний кинотеатр, а сам центральный вход будет представлять собой деревянную арку-ворота с надписью по дуге, выполненную такими же деревянными буквами: «Летний сад культуры и отдыха ш. им. Красина».

Было решено, что строительство фонтана, танцплощадки, летнего кинотеатра и входной арки начать после того, как вырастут саженцы, а на все это нужно около пяти лет. А пока недалеко от шахты семьям рядовых горняков строились бараки, несколько коттеджей для инженерно-технического персонала, клуб, отделение почты, продуктовый магазин, а рядом с улицей Бабушкина, которой заканчивался поселок, тянувшийся от Лисичкиного озера, одноэтажную начальную школу. Несколько бараков и коттеджей уже были готовы и после ввода первой очереди шахты, в них планировали заселить людей.

Стоял октябрь и Хрисанф Павлович готовился к встрече московской делегации, которая должна прибыть на открытие новой шахты. Секретарь неделю перед приездом москвичей не уходил оттуда, контролируя ход последних строительно-монтажных работ и первой добычи угля. По два раза в сутки опускался под ствол, обследовал руддвор, выезжал на поверхность, взбирался по лестнице на копер и осматривал шкивы, как бы проверяя их надежность, интересовался у учеников немецких специалистов, все ли они усвоили в опасной профессии взрывника?

— А ну-ка расскажи мне, — требовал Чернокозов ученика, — какие ты знаешь типы шпуров?

— Различают врубовые, отбойные и оконтуривающие шпуры, — отвечал ученик, — каждый из них выполняет свою роль при взрыве забоя….

— Это тебя немец научил? — не унимался секретарь.

— Да, это товарищ Швеммер рассказывал нам на теоретических занятиях, — отвечал ученик, — а что?

— Да то, что я и сам не знаю этого, — признавался секретарь, — когда я работал в шахте, все там делалось на пупочной тяге и никаких шпуров….

Принимать шахту приехали ответственный работник ВСНХ Воробьев, и представитель треста «Донуголь» Кутейко, из Наркомфина не приехал никто. Секретарь вновь встретил их на железнодорожном вокзале и повез сразу на шахту, где уже готов был к отправке первый эшелон с красинским антрацитом, добытый специально к открытию шахты. Для выступающих лиц подготовили трибуну из досок и металлический рупор.

— Я думал, приедет товарищ Рукавишников, — сказал Чернокозов Воробьеву, когда они ехали от вокзала.

— Он осужден по «Шахтинскому делу», — ответил Воробьев, — Вы разве не знаете, что он нам давно уже не товарищ?

— Откуда мне знать? — удивился Чернокозов, — следствие вело краевое ОГПУ, нас даже не сочли нужным информировать. Если честно сказать, не было никакого вредительства, обыкновенное русское разгильдяйство и нехватка специалистов…. Это мое мнение!

— Вы считаете, осудили людей ни за что? — громко спросил Воробьев, — выходит, что партия расстреливает и сажает в тюрьму не вредителей, а честных работников?

— Я считаю, что ошибочка вышла, — уклончиво ответил Чернокозов, — а там, кто его знает?

— Зря Вы так, товарищ секретарь, …зря, — в растяжку произнес Воробьев, записывая что-то в свой блокнот, — Вы должны верить партии, а не сомневаться в ее решениях.

— Так ведь не партия осудила их, — возражал Чернокозов, — а суд!

— А у нас в СССР суд по-вашему не народный? — заострил внимание Воробьев, — товарищ Вышинский — истинный коммунист и преданный партии член! Давайте об этом после поговорим!

— Да чего говорить? — спросил Чернокозов, — людей уже расстреляли…. Поздно разговоры вести! Лучше скажите почему из Наркомфина никто не приехал?

— А почему вас это так тревожит? — спросил Воробьев.

— Меня интересует финансирование строительства трамвайных линий и приобретение вагонов — резко ответил Чернокозов — мне обещал товарищ Владимиров, приезжавший в прошлый раз, что это будет предусмотрено дополнительно в смете строительства шахты имени Красина!

— Владимиров больше не работает в Наркомфине, — с ехидной усмешкой произнес Воробьев, — его тоже осудили, на Соловках теперь финансирует….

Высоких гостей встречали и как только машина секретаря подъехала к копру шахты, к ней подошли двое мужчин, один из которых отличался огромным ростом.

— Познакомьтесь, это заведующий новой шахты, товарищ Андропа Захар Петрович! — представил Чернокозов высокорослого мужчину.

Воробьев кивнул заведующему шахты головой и не стал жать протянутую ему Андропой руку. Тот брезгливо посмотрел на московского чиновника и на его физиономии появилась злобная гримаса. Второй мужчина представился сам, он также протянул руку Воробьеву, который сделал вид, что не замечает этого.

— Главный инженер шахты Красина, Желтобрюхов Аким Сергеевич! — представился мужчина, — а Вы что же товарищ брезгуете нашим рукопожатием? Не по партийному, не по коммунистически ведете себя! Эти руки будут добывать уголь Родине, партии и народу, а Вы отворачиваетесь, как черт от ладана!

— Да-а! — удивлялся Чернокозов, желая разрядить накаляющуюся обстановку, — какую современную шахту мы построили, мне даже не вериться…. Электрическая подъемная машина, клети для людей и грузовых вагонеток, а скоро по железной дороге прибудут спецгрузом две новехоньких врубмашины и электровоз! Разве сравнить все это с тем, что было на шахтах у Парамонова, Кошкина и Салатина? Я начинал коногоном и отлично помню, как трудно, а порой невыносимо было работать шахтерам!

— Хрисанф Павлович, пройдите на трибуну и скажите все это людям, — предложил Андропа, — и Вы товарищ из Москвы, как Ваша фамилия не знаю, тоже скажите что-нибудь!

Все поднялись на примитивную трибуну и Чернокозов, обладающий громовым голосом, выступил без рупора. Он привык произносить речи перед народом без заготовок, экспромтом и это всегда получалось у секретаря. Воробьев писклявым голосом тоже поздравил всех рабочих шахты с пуском объекта и отправкой первого эшелона красинского антрацита Родине, его писклявый голос звучал в рупор смешно и по-детски. Если Чернокозову долго и дружно аплодировали, то с Воробьева даже посмеялись.

— Партия и правительство…, — начал Воробьев.

— Пищите громче, — раздался крик из толпы — ведь не слышно ни хрена!

После такой реплики, раздался дружный хохот и Воробьев со злостью посмотрел на Чернокозова.

— Сегодня мы отправляем Родине первый эшелон угля…, — продолжил свою речь Воробьев.

— Не вы, а мы! — прокричали из толпы, — мы отправляем, а вы присутствуете…, ну и пищите еще…

Хрисанф успокоил шутников своим громовым голосом и жестом руки, чем посодействовал Воробьеву закончить речь. Затем Андропа дал отмашку машинисту паровоза и тот трижды подал гудок, символизируя отправку Родине первого угля новой шахты. Затем состав медленно набирая скорость двинулся к станции Каменоломни. Хор из полутора десятков голосов дружно грянул песню «Наш паровоз вперед лети…»

— Мы специально для этого случая подготовили хор, — прошептал Андропа Чернокозову, — как Вам? Нам бы еще духовой оркестр свой организовать….

— Молодец, товарищ Андропа! — похвалил его Хрисанф, — ведь это же действительно очень знаменательное событие для города. Открываем новую шахту с современным оборудованием…. Молодец Андропа! Мы ещё ни одну шахту построим в городе, уже пришла депеша, что планируется строительство еще трех новых шахт: «10 лет ЗИ», «Ново-Азовская» и «Комсомольской Правды».

Но Чернокозову не пришлось закладывать эти новые шахты, примерно через месяц после отъезда московской делегации, его вызвали в крайком и освободили от должности ответственного секретаря Шахтинско-Донецкого округа. Не объясняя причин, Хрисанфа Павловича перевели в город Грозный заместителем председателя Облисполкома. Хрисанф понял, что этот перевод связан с кляузами Воробьева на его оценку, как секретаря окружкома, нашумевшего «Шахтинского дела».

Хрисанф покидал город с чувством тяжелой утраты, ведь это был его родной город, где он отдал свои лучшие годы в борьбе за счастье шахтеров. Передавая дела новому секретарю, которым стал Черемухин Николай Гаврилович, Хрисанф напомнил о необходимости продолжения начатых им дел и особенно финансирования на строительство трамвайных линий. Напомнил он и о завершении благоустройства красинского сада культуры и отдыха для шахтеров, пообещав приехать и лично присутствовать на его открытии через несколько лет.

После отъезда Чернокозова, город продолжил интенсивно развиваться и строиться. Помимо промышленного, было развернуто возведение школ для детей шахтеров, да и сами горняки пошли учиться в ликбезы и организуемые вечерние средние школы. При каждой шахте стали открываться медсанчасти амбулаторного лечения горняков, как людей тяжелого и опасного труда. Начинался великий перелом, о котором говорилось в статье Сталина, вышедшей в 1929 году в «Правде».

Одновременно с индустриализацией страны партия и правительство взяло курс на сплошную коллективизацию сельского хозяйства. С 1928 года началось систематическое использование чрезвычайных, неэкономических мер: конфискации хлебных излишков, запрещение его купли-продажи, ликвидация рынков, обыски, широко развернулась деятельность заградительных отрядов. Осенью 1928 года в стране ввели хлебные карточки. Но на продуктовое снабжение центров индустриализации, каковым являлся город Шахты это никак не сказалось, наоборот, снабжение города было переведено на первую категорию.

В конце 1929 года, на ноябрьском Пленуме ЦК, была провозглашена задача проведения в зерновых районах сплошной коллективизации за год. Все это не могло не отразиться на дальнейшей судьбе Мишки и колбасного завода, на котором он работал. После неудачной попытки обанкротить предприятие через двукратное повышение налогов и забастовку рабочих, завод продолжал деятельность. Но 1928-й стал последним годом работы частного предприятия, производство остановилось из-за отсутствия сырья. В хуторах приступили к раскулачиванию зажиточных единоличников и ссылке их в Сибирь.

Казаки сдали почти весь скот перед грядущим раскулачиванием и обобществлением в колхозные стада. Заградительные отряды вооруженных красноармейцев не выпускали сельское население за пределы административных границ районов. Свободно пройти сквозь этот кордон советского крепостного права мог только человек, имеющий паспорт, который «не положен» был сельскому жителю.

Пришло время искать себе другую работу. Николай Леонидович открыто и честно сказал об этом Мишке, когда завод простоял несколько месяцев и работники стали рассчитываться и уезжать домой. Те, кто жил в станице тщетно искали работу, где придется.

— Може еще все наладится, Николай Леонидович, — высказал свой оптимизм Мишка, — большевики посидят голодными без нашей колбасы и вновь начнем работать, как прежде.

— Миша, не будь ребенком, — грустно произнес хозяин, — большевики никогда не будут голодными. И не для того они гайки закручивают, чтобы следом попустить!

— Но мне-то идти некуда, — уныло произнес Мишка, — не возвращаться же мне к сестрам? Да и там делать нечего….

— А помнишь бойщика Гриню? — неожиданно спросил Николай Леонидович, — он тогда сказал, что уходит на шахты работать, там большие деньги платят.

— Гриню я помню, но нешто от ентого толк будить? — неизвестно у кого спрашивал Мишка, — где они енти шахты и как туды идтить? Незнамо куда не пойдешь….

— Чудак ты Мишка, — весело корил его хозяин, — есть такая станция железнодорожная, что называется «Шахтной», до которой на поезде можно доехать. Купишь билет в кассе на нашей «Морозовской», утром сядешь в поезд и к вечеру уже там.

— Да я не о том, Николай Леонидович, — грустно произнес Мишка, — я так гутарю, потому как неизвестно, кто меня ждет там? Но ехать надо, здесь я просто с голоду могу пропасть. Можно я еще немного поживу при заводе?

— Живи сколько надо, — разрешил Николай Леонидович — пока еще завод не отобрали….

Мишка теперь жил один, его сокомнатники Кондрат и Василий уволившись, уехали домой. Аксинья продолжала работать горничной в доме хозяина и пользуясь тем, что Мишка жил один в комнате, ежедневно прибегала к нему днем под предлогом сготовить парню еды и постирать. Она по-прежнему не претендовала на брак с Мишкой, но каждый раз добивалась близости с ним, удовлетворяя свою похоть. Мишка решил сообщить ей о своем желании уехать работать на шахты.

— Поезжай, конечно, — советовала Аксинья — а посля напишешь мне весточку и я приеду к тебе! Хозяин намеревается скоро съезжать отсель и мне работать станет негде….

— А чего это ты надумала ехать ко мне? — спросил Мишка, — я жениться на тебе не собираюсь!

— А мне это и не нужно вовсе, — парировала Аксинья, — я хочу работу найтить там…. Я слышала, что и Степка, друг твой закадычный, тоже хочет податься на шахты!

— Так нихай он и пишет тебе, — съязвил Мишка, — ты же не гутаришь мне, что с ним переспала еще раньше, чем со мной?

— А чего гутарить? — не стесняясь ответила Аксинья, — ты и сам давно об ентом узнал….

— Передашь Фросе записку от меня? — неожиданно поинтересовался Мишка, — я хочу попрощаться с ней перед тем, как уеду.

— А чего же не передать? — ухмыльнувшись ответила Аксинья, — передам! …Да и не ревную я тебя, можешь даже переспать с ней на прощанье….

— Ну енто не твоего ума дело, — огрызнулся Мишка, — как сочиню записку, так принесу тебе….

Вечером пришел Степка, который также уже нигде не работал. Мишка от Аксиньи узнал о его желании уехать на шахты, друг ему ни разу об этом не говорил. Они каждый вечер продолжали ходить вместе в клуб, но Степка даже разговора на подобную тему не заводил и это немного обидело Мишку. Выходит, он Аксинье сказал об этом, а своему другу нет!

— Я собираюсь на шахты податься, — сообщил ему Мишка, когда Степка вошел в комнату, — а ты?

— Я об ентом подумал как-то, — признался Степка, — но папаня запретил, гутарит, нечего мне по ентим шахтам шляться…. А ты откель узнал про то?

— Аксинья гутарила сёдня, — уклончиво ответил Мишка, — ты ей уже сообщил, а мне, другу своему ни хрена….

— Так ить, передумал я, — оправдывался Степка, — папаня ни в какую! Чего зря об ентом язык трепать?

— Но девке этой гулящей сообщил, — обиженно произнес Мишка, — а мне не успел значиться…. Слыхал я Степка, что ты с Аксиньей тож переспал, а мне ничего не гутарил о том, когда она ко мне подкатила! Тож друг называется….

— А ктой-то тебе доложил? — равнодушно спросил Степка, — уж не Анька ли? Мишка, я считаю тебя своим другом и хочу, чтоб без обид было. Мне Анька уже все поведала….

— О чем? — удивился Мишка.

— О том, что переспала с тобой и …вообще, — откровенно произнес парень, — давай не обращать внимания на этих баб, если дружить хочешь. …А если ты устроишься в Шахтах, то напиши мне, я сбегу тож отсель. Чего мне за папаню держаться?

Обида у Мишки прошла и друзья вместе отправились в клуб. Настроение у паровозников посещающих по вечерам танцы заметно изменилось с тех пор, когда им почти в два раза повысили зарплату. Произошло это через несколько месяцев после того, как вдовое увеличили налоги на нэпмановские предприятия. Тимоха приоделся с первой увеличенной получки и выглядел теперь не хуже Федора, который слыл образцом изысканности. Сегодня Тимоха был особенно активен.

— Ну, что колбасятники? — подкалывали Мишку со Степкой железнодорожники, — скоро вашему заводу кранты придут!

— А вам чего от ентого так радостно? — спрашивал Мишка, — кранты уже пришли, мы со Степкой без работы осталися….

— А чего ж не радоваться, ежели нам зарплату вдвое повысили? — спрашивал Тимоха, ехидно посмеиваясь.

— Так ить вам увеличили, потому как налоги на нас повысили, — не унимался Мишка, — только зараз платить их некому, разорилси завод!

— Ваш разорился, так ить другие есть, — смеясь возражал Тимоха, — на наш век хватит! …У кулаков вот теперича конфискують все, нам комсорг депо гутарил о том! Оно и правильно, а то ить развели ентих частников, мы и без них социализму могём построить!

— Я сегодня последний раз в твой клуб пришел, — обиженно произнес Мишка, — гуляй теперича сам здеся со своими паровозниками! Смотри и Анку скоро на сеновал затащишь…, приоделся как франт….

После этих слов Мишка демонстративно покинул клуб, а Степка остался на танцы. Придя домой парень сел сочинять послание Фросе. Он долго думал, что ей написать, ведь они не встречались длительное время и он начал сомневаться, что удастся встретиться с ней. Захочет ли Фрося увидеть его? Мишка никак не мог начать и только спустя время, он сосредоточился и приступил к сочинению. Записка получилась на целый тетрадный листок. Мишка еще раз пробежал глазами рукопись и свернув ее вчетверо, спрятал в карман.

Утром он долго ждал Аксинью, но она почему-то не приходила, как обычно. Мишка пошел в дом к хозяину и подойдя к двери постучался. На пороге появилась Аксинья и Мишка передал ей записку. Она молча взяла ее из Мишкиных рук и пообещала передать Фросе, затем как-то странно улыбнувшись, скрылась за дверью. В этот день она не пришла к нему ни в обед, ни к вечеру. Мишка лежал на кровати и читал книгу из библиотеки Николая Леонидовича, он давно брал книги у хозяина и перечитал за год почти все. На улице уже стемнело и чтобы не жечь свечи, Мишка отложил книгу в сторону и просто лежал на кровати. В дверь неожиданно постучали.

— Степка, это ты? — спросил Мишка, — входи чего выпендриваешься!

Дверь отворилась и в комнату вошла Фрося, несмотря на сумерки, Мишка узнал ее по осанке и походке. Его сердце дрогнуло, он вскочил с кровати и кинулся навстречу Фросе. Она молча обняла его и прижалась к нему всем телом.

— Фросенька, милая, — шептал Мишка ей на ухо, — пришла родная моя! Спасибо тебе! Я уж и не надеялся….

— Как же я могла не прийти, Мишенька, — прошептала в ответ Фрося, — ить уезжаешь насовсем, родной…. Я люблю тебя и ничто не может заставить меня отказаться от моей любви…. Я как вздумаю, что больше не увижу тебя никогда, так сердце останавливается. Господи, да что же это за кара твоя небесная? Зачем ты мучаешь нас….

Фрося расплакалась и Мишка принялся утешать ее. Он целовал ее мокрые глаза, щеки, по которым ручьями текли слезы, нежно гладил ее волосы и прижимал любимую к себе. Фрося успокаивалась и начинала отвечать ему на ласки, также страстно прижимаясь к его телу. Влюбленные опустились на Мишкину кровать, а дверь в комнату осталась не заперта. Прелюдии быстро закончились и уже через минуту они стягивали друг с друга одежду, бросая ее куда попало. Раздевшись, влюбленные уже ничего не соображали, продолжая ласкать друг друга, теряя контроль над своими действиями….

Дверь распахнулась в самый не подходящий момент и на пороге появилась темный силуэт мужчины. Мишка быстро понял в чем дело и соскочив с кровати, успел натянуть на себя брюки. Фрося еще не соображая, что произошло, надевала платье.

— Так вот ты где сука? — закричал силуэт Федькиным голосом, — загуляла-таки с этим батраком неотёсанным…. Убью, стерва!

Федор попытался приблизиться к кровати, но Мишка ударом снизу в челюсть, опрокинул его на пол.

— Фрося, беги! — крикнул Мишка, — я его успокою щас…, гамай недоделанный, казака хотел побить, сука!

Фрося в состоянии аффекта выскочила на улицу и не прощаясь побежала к входным воротам. Федор попытался подняться, но Мишка ударил его ногой в лицо и тот снова рухнул на пол. Мишка нанес еще один удар ногой в живот.

— Это тебе гамай за Фросю мою, — злобно приговаривал он, — на, сука получай! …А это тебе за то, что любовь мою испортил, гад! …А это за отравленную жизнь моей Фроси….

Он долго бил Федьку, приговаривая за каждым ударом пока тот не затих. Мишка остановился и отдышавшись посмотрел на своего врага. Федор лежал на полу без признаков жизни. Только теперь Мишка понял, что убил его. В голове мелькали мысли, одна страшнее другой. Он стоял перед бездыханным телом Федьки и лихорадочно соображал, что делать дальше? Спрятать труп, но куда? В голову тут же пришла мысль — удирать на шахты, а затем вспомнились слова хозяина: « …утром сядешь на поезд и вечером уже там». Мишка отмел такую подсказку, — если так действовать, то найти его не составит труда. Сообщат по всем станциям и арестуют еще до «Шахтной». Бежать, но пешком, выйти прямо сейчас в путь и быстрее подальше отсюда….

Парень быстро, не зажигая свечи, собирал свои пожитки в недавно купленный чемодан. На дно он кинул свой паспорт, который получил, благодаря совету Николая Леонидовича. Сейчас этот документ пригодится очень, ведь без паспорта — он крестьянин! Кто пропустит его через заградительный отряд? А с документом этим — он пролетарий ищущий работу в городе! Мишка не зажигая свечи, наощупь защелкнул замок чемодана и собирался уже выйти, как услышал глубокий вздох и хрип Федьки, лежащего на полу. «Живой значит! — промелькнуло в голове — но уходить надо, искалечил я его… это точно!» Он выскочил из пристройки даже не закрыв за собой дверь.

Проходя через боковые ворота, Мишка услышал окрик Митрича. Дед выскочил из сторожки, но увидев Мишку с чемоданом в руках, остановился от неожиданности.

— Ты куда енто на ночь глядя? — спросил Митрич, — съезжаешь нешто?

Мишка молча прошел за ворота, удивив деда своим возбужденным видом и быстро зашагал в сторону окраины станицы. Выйдя в степь, он остановился и перевел дыхание. Сердце учащенно стучало в груди, а перед глазами стояла картина избиения Федьки. Хорошо, что не до смерти забил этого гамая, не то было бы еще хуже. Но куда теперь? Немного успокоившись, Мишка побрел в сторону, противоположную той, куда со станции «Морозовская» уходили поезда на Сталинград.

Ночь была лунная и дорога, по которой шел беглец отлично просматривалась вдаль. Это успокоило Мишку, но мысль о том, что он никогда не был в тех краях, куда направлялся, начинала действовать ему на нервы. «Дойду до станции Лихой, а там спрошу, как попасть на шахты, — думал парень — язык до Киева доведет!». Через час ходьбы, дорога, огибающая станицу сблизилась с железнодорожной веткой на Лихую и шла параллельно ей. Вскоре Мишка услышал гудок паровоза и увидел луч света от его прожектора. Это был пассажирский поезд и Мишка с завистью смотрел на светящиеся окна вагонов. Хорошо, наверное, ехать в поезде! Ему никогда не приходилось видеть устройство вагона изнутри и он представлял себе, как пассажиры сидят на лавках, установленных по всему вагону и смотрят в окна.

Мишка стал вспоминать последнюю близость с Фросей, так неудачно и глупо прерванную Федором и неожиданно подумал, как этот гамай смог узнать об их свидании? Воспоминание выражения лица Аксиньи, когда он передавал ей записку для Фроси наводили на мысль, что это именно Аксинья сообщила Федьке не только об их свидании, но и месте, где оно будет. Не знай Федька этого, он долго бы искал их по станице. Вспомнились и другие «фокусы» Аксиньи — она уверяла Мишку, что передавала Фросе все его записки, но как он выяснил у клуба во время концерта, Фрося не получала ни одной из них. Сомнений нет, Аксинья все время старалась поссорить Мишку с Фросей и постоянно врала ему.

Спустя час по железной дороге прошел товарный поезд и у Мишки возникло желание подцепиться за последний вагон и проехать часть пути на поезде. Но как вскочить на ходу и перепрыгнуть высокий борт товарного вагона? Пришлось отказаться от этой затеи и продолжить путь пешком. Вскоре очень захотелось пить, но поспешно собираясь, ему в голову не пришла мысль взять с собой воды и продуктов хотя бы на первое время. Поэтому Мишка решил терпеть до первого полевого стана.

Шёл апрель и обычно в это время степь просыпалась и насыщала воздух запахом свежевспаханной земли. Казаки в это время должны были сеять яровые и выезжали семьями в поле, устраивая там станы, где ночевали и с раннего утра приступали к полевым работам. Насильственное изъятие хлеба в зерновых районах, проведенное большевиками в прошлом году, оставила земледельцев без семян. Мишка этого не знал и отсутствие полевых работ показалось ему дурным предзнаменованием свыше. Значит, необходимо добраться до первого хутора, где можно будет запастись водой в дорогу и купить продуктов. Деньги у него были, он спрятал их в потайной карман.

Чемодан становился все тяжелее и Мишке приходилось часто менять руку, чтобы его тащить. Он мало отдыхал и несмотря на то, что избитый им Федька остался живым, парень понимал, его обязательно начнут искать, как только обнаружат избитого до полусмерти Федора. Значит, необходимо идти и идти, чтобы как можно дальше оказаться от станицы. Поиски начнут, как предполагал Мишка, именно там, перешерстят хаты его знакомых и проведут облаву в хуторе Кузнецовском у сестер. По железнодорожной связи сообщат по всем станциям, а уж потом начнут искать в близлежащих хуторах.

А как далеко он ушел от станицы? Километров двадцать! Прошло часа четыре с тех пор, как он вышел из Морозовской. Пытаясь высчитать расстояние, Мишка вскоре оказался на развилке. Точнее это было ответвление от основной дороги, плотно накатанной колесами телег. По ней казаки ездили в станицу Тацинская и дальше в Каменскую. По виду отходившая ветка, явно вела в какой-то небольшой хутор. Даже при лунном свете видно было, что по ней мало кто ездил, иначе зеленая трава, растущая с ранней весны была бы закатана колесами телег. Парень остановился в раздумье и вскоре решил добраться до предполагаемого хутора, отдохнуть там до следующей ночи, запастись водой и купить каких-нибудь продуктов. Он и предположить не мог, что в пяти часах ходьбы от станицы Морозовской люди переживали первый посленэповский голод.

Он повернул по этой дороге и, всматриваясь вдаль, направился по ней в надежде скоро увидеть предполагаемый хутор. Больше часа понадобилось парню, чтобы поселение состоящее из пяти-шести хат внезапно возникло из-за пригорка, как призрак. Близился рассвет и восток уже начинал светлеть, обещая скорую зарю. Мишка обратил внимание, что в хуторе не слышно ни лая собак, ни мычания скотины. Стояла какая-то зловещая тишина и парню показалось, что здесь никто не живет. Крик петухов, обычно сопровождающий приближающуюся зарю должен быть далеко слышен во влажном весеннем воздухе.

Войдя в хутор, Мишка глазами искал колодец, очень хотелось пить. Около второй от края хаты он увидел его и поспешил к вороту. Не доходя нескольких шагов до сруба колодца, Мишка споткнулся и опустив глаза, замер на месте. Под ногами лежал труп старика, спиной вверх, в руке мертвого было пустое ведро. В сумерках трудно было разглядеть его лицо, но крови рядом с трупом не было. «Значит, не убит дед, — мелькнуло в голове — сам умер». Он приблизился к колодцу и достал из него ведро воды. Долго пил, задыхаясь от жажды, вода была холодной и вызывала легкий спазм гортани.

Напившись вдоволь, Мишка вошел в калитку ближайшей хаты и приблизившись к двери, постучал. В ответ никто не отзывался и парень толкнул незапертую дверь, отворившуюся с противным скрипом. Он вошел в хату и застыл от неожиданности — в сенях лежал труп старухи. Мишка выскочил во двор и увидел слабый огонек в соседней хате. Он, наверное, зажегся совсем недавно, Мишка точно помнил, когда входил в калитку, не было его. Парень поспешил к хате с огоньком в окошке и осторожно постучал в него.

— Кого там нечистая принесла? — послышался слабый старческий голос, — заходь, коль стучишьси….

Мишка вошел в темные сени и открыв дверь в хату, оказался в плохо освещенной горнице. За столом у окна сидел старик, а у печи на топчане лежала женщина лет сорока от роду. Она что-то бормотала себе под нос, но глаза ее были закрыты.

— Здорово ночевали! — поприветствовал старика Мишка.

— Откель здорово-то? — спросил старик, — с голоду подыхаем здеся…. Вот и Дуняха, — старик показал рукой на женщину на топчане — дочь моя видно помрет скоро. Присядь паря, расскажи чего тебе понадобилося в нашем хуторе?

— Путник я, — сообщил Мишка, присаживаясь на лавку, — иду на шахты работу искать! Хотел купить продуктов у вас и воды запастись.

— Какие продукты, смеешьси что ли? — негодовал старик, — я же гутарю тебе с голоду вымираем мы тута….

— Почему? — удивился Мишка, — ведь в Морозовской никакого голода нет….

Старик заплакал и стал рассказывать Мишке о том, что в прошлом году у них в хуторе отобрали весь хлеб и согнали всю животину, даже кур, уток и гусей в колхозный двор, который в пяти километрах от них. Всех хуторян присоединили к этому колхозу, где за зиму почти весь скот передох, птица тоже, семян на посевную нет и с февраля в хуторе начался мор голодный. Мужчин всех арестовали «за контрреволюционную деятельность», потому что они оказали сопротивление красноармейцам, когда те отбирали зерно и скот. В хуторе с тех пор одни бабы да старики, а здесь и в добрые времена всего пять дворов было. Мишка слушал рассказ деда и не верил своим ушам.

— Конечно, — закончил свой рассказ дед, — можно пойтить в Морозовскую и купить хлеба, но до ней двадцать верст, кто пойдеть? Еле-еле хожу вот, зиму пережили, а теперича не знаю как дальше-то…. Да и денег ни у кого нету, чтоб хлеба купить и с голоду не сдохнуть! А ты паря иди отсель скорее, я подозреваю, что тиф тута началси….

— А как мне на Каменскую итить? — спросил Мишка.

— Да как? — переспросил дед, — через хутор так и иди пока на шлях не выйдешь….

Мишка поблагодарил деда за подсказку и вышел из хаты. Начался рассвет и он поспешил удалиться из этого умирающего хутора. Выйдя за последнюю хату, парень увидел дорогу, такую же не езженную, как и та, по которой он вошел в хутор. Усталость сказывалась, требовался отдых, но оставаться здесь было рискованно, с тифом шутить никак нельзя. Старики рассказывали, что в годы Гражданской войны брюшной тиф «выкашивал» целые хутора и станицы.

Так он отшагал еще около двадцати километров, прежде чем на горизонте не показался крупный населенный пункт. Мишка никогда не был здесь и не мог знать, какой хутор виднелся вдали. У него наступил пик усталости и парень еле-еле волочил ноги. Чемодан стал еще тяжелее и руки ныли от этой ноши. Голод и жажда делали свое, сил почти не оставалось. Подойдя к хутору, Мишка услышал окрик, он повернул голову вправо и увидел двух красноармейцев с винтовками в руках.

— Стой! Кто идет? — окрикнул один из солдат, — подойди быстро ко мне паря!

— Куда идешь? — спросил второй красноармеец, когда Мишка послушно подошел к патрулю.

— На шахты иду, работу искать! — сообщил Мишка, — а вы почему у меня спрашиваете, я же не солдат….

— Здесь заградительный отряд, парень, — сообщил красноармеец, — у тебя документы имеются?

— Паспорт есть! — сказал Мишка, — а от кого вы здесь заграждаете?

— Ты с печи свалилси что ли? — засмеялся красноармеец, — заградительный отряд стоить здеся для того, чтоб крестьян в город не пущать, потому как коллективизация сплошная. Родилси в хуторе, вот там и работай, понятно? Давай свой паспорт….

Мишка положил на траву чемодан, открыл его и порывшись достал паспорт. Красноармеец взял документ из Мишкиных рук и внимательно рассматривал его.

— Документ, я смотрю не подделашный, — наконец сказал солдат, — но все одно, пошли к старшему, нихай он еще посмотрить…

Красноармейцы повели Мишку в хату неподалеку, в которой квартировался «старший». Это был мужчина сорока лет возрастом в красноармейской форме. Когда Мишка вошел в хату, то ему тут же отдали Мишкин паспорт, который «старший» внимательно изучал.

— Значица, пролетарий, — весело констатировал «старший», — раз паспорт есть, то пройтить наш заградотряд можно. А куда путь держишь?

— На шахты иду, работу искать, — заученно ответил Мишка, — до этого батрачил у кулака, потом работал у нэпмана на колбасном заводе в Морозовской, вот теперича его закрыли и я решил податься на шахты!

— А чего не на поезде? — спросил «старший», — сел бы и доехал до ентих шахт….

— Не зря интересуется, — промелькнуло в голове у Мишки, — неужели сообщили им, что я беглец?

— Так ить билет денег стоит, — импровизировал Мишка, — а у меня они давно кончилися….

— И на товарняке можно, — подсказал «старший», — последний вагон у состава всегда с тамбурком для кондуктора, попросись к нему за бутылку самогона, он и подвезеть….

— Какого кондуктора? — переспросил Мишка.

— Человек такой сидит в тамбурке последнего вагона и на крутых спусках рукоятку тормозов вертит, помогаеть притормаживать составу, — пояснил «старший».

— А далеко железная дорога отсель? — спросил Мишка.

— Километров восемь, — подсказал «старший».

— Есть хочешь? — неожиданно спросил красноармеец, приведший Мишку к «старшему».

— Со вчерашнего дня ничего не ел, — пожаловался Мишка, — только где тута поесть-то можно?

— Не боись, — добродушно сказал «старший», — кашей сычас накормим солдатской, да чай вскипятим! Мы пролетариям завсегда рады! Потому как сами такие. Я вот к примеру из Ростова, а вот Анисим — «старший» показал на одного из красноармейцев — в порту Таганрога докером работал….

Опасения, что «старший» «заговаривает зубы» и знает, что Мишка сбежал из станицы, прошли и парень окончательно успокоился. А уже через полчаса он в компании красноармейцев кушал пшенную кашу, заправленную салом и пил горячий чай. Попросившись на ночлег, Мишка крепко заснул в одной из хат, где квартировались красноармейцы заградительного отряда.

***

Стоял погожий апрельский день, ярко светило солнце и на деревьях вовсю набухали почки. Весной разница в погоде особенно заметна даже на расстоянии в двести километров. В Морозовской намного прохладнее и это Мишка заметил сразу, а в этих местах, уже было совсем тепло. Воздух, насыщенный ароматами молодого разнотравья слегка дурманил и если бы не острое чувство голода, то можно было бы уснуть под монотонный стук колес поезда. Мишка запрыгнул в тамбур кондуктора в последнем вагоне с молчаливого согласия мужчины сидевшего в нем, когда товарняк сбавил скорость, преодолевая затяжной подъем. Кондуктор не взял с парня «магарыч» за проезд и даже угостил его папиросами, которые хранил в металлическом портсигаре.

Было уже далеко за полдень, когда Мишка соскочил с подножки тамбура, не доезжая станции «Шахтная». Поезд сбавил ход за километр до вокзала и кондуктор, мужчина средних лет скомандовал Мишке.

— Давай, соскакивай, — пересиливая стук колес, крикнул он, — здесь остановка, паровоз будут заправлять водой и смотритель может увидеть тебя, а мне за это нагоняй влетит….

Соскок получился удачно, Мишка даже не потерял равновесия и когда последний вагон, с которого он соскочил, удалился метров на сто, парень вышел на железнодорожное полотно и зашагал к вокзалу. Он ожидал увидеть большой город, как давно представлял себе, хотя самым крупным населенным пунктом, который он видел когда-либо, была станица Морозовская. Мишка всматривался вперед и немного расстроился, что города за вокзалом не было видно. Напротив здания станции, как огромное дерево, торчала водонапорная башня, виден блокгауз рядом и несколько жилых бараков.

Обводя взглядом окрестности, Мишка заметил в двух километрах вправо от вокзала невысокий террикон шахты имени Фрунзе и поселок из низких домиков и хат. Слева от водонапорной башни, в километре от нее, виднелся такой же террикон и копер шахты имени Петровского. Мишка понятия не имел, что представляет из себя шахта и по наивности считал терриконы породы, огромными кучами угля. Он знал, что этот блестящий камень, которым топили печь в варочном отделении колбасного завода добывают из-под земли, но как это делается, не имел малейшего представления.

В его понимании это должен быть глубокий колодец, где дробят этот уголь и затем поднимают на поверхность. Но огромные кучи — терриконы, впечатляли — наколупать столько угля, целую гору, наверное было очень тяжело. Чем и как его колупали, парень тоже имел смутное представление. Вскоре он подошел к вокзалу, по перрону которого прогуливался милиционер в форме. Он пристально посмотрел на Мишку и, взяв в рот свисток, который болтался на его шее, как медальон, издал соловьиную трель. Мишка улыбнулся и помахал милиционеру рукой, считая, что свистком тот приветствует его.

— Гражданин, Вы что же, ненормальный? — громко спросил милиционер, — я его свистком подзываю к себе, а он мне ручкой машет….

Мишка остановился и с обидой посмотрел на блюстителя порядка, пытаясь сообразить, чем он заинтересовал милиционера. «Может меня уже ждут здесь — пронеслось в голове парня — и арестуют за избиение Федьки?»

— А зачем Вы меня подзываете? — как можно спокойнее спросил Мишка, — нешто я собака и на свист прибегу….

— Документы хочу проверить! — отчеканил милиционер, — я слышу Вы, гражданин из сельской местности.

— А как енто Вы слышите? — искренне поинтересовался Мишка, — я из Морозовской, но не подумайте, что я на поезде ехал…. По шпалам пешком вот иду….

Мишке казалось, что милиционер хочет оштрафовать его за проезд без билета по железной дороге. Он поставил чемодан на лавочку, стоящую на перроне, открыл его и достал свой паспорт.

— Вот паспорт у меня имеется, — сказал Мишка, протягивая документ милиционеру но на поезде я не ехал!

— Да по мне хоть на дрезине ездите, — сказал милиционер, — нам приказано документы проверять, вот я и выполняю! А услышав слово «нешто», понял, что ты казак…. Я сам уроженец станицы Раздорской и казачий говор знаю!

Милиционер взял Мишкин паспорт, внимательно изучил его и вернул обратно, отдав честь правой рукой.

— А чёй-то ты мне честь отдаешь, — улыбнувшись поинтересовался Мишка, — я нешто…, то есть, …я разве офицер какой?

— Так положено народным милиционерам, — ответил служивый.

— А почему ты сразу не отдал честь? — недоумевал Мишка, — сначала насвистел на меня, а теперича честь отдаешь….

— Я же думал, что ты беглый крестьянин сначала, — пояснил милиционер, — но по паспорту ты пролетарий и я обязан отдать тебе честь.

— Понятно! — дошло Мишке, — а вот подскажи, где город находится? Станция вроде есть, а города нету.

— Город за пригорком дальше, — ответил милиционер, — а тебе куда надо?

— На шахты я пришел, на работу хочу устроиться, — сказал Мишка, — …это и есть шахты? — парень показал на террикон ш. им. Фрунзе, а затем Петровского.

— Это две из имеющихся в городе, — ответил милиционер, — ты на какую хочешь?

— Там где деньгу огромную платють, — ответил Мишка.

— Я советую тебе идти на новую, шахтой Красина называется, — посоветовал милиционер, — это тебе нужно пройти через весь город, она находится за хутором Поповка, что в километре от последней улицы города.

— А столовки тута нету поблизости? — спросил Мишка, — жрать сильно хочется!

— Вон видишь магазин привокзальный? — спросил милиционер, указывая на здание с трафаретом «Продукты».

— Вижу, — сказал Мишка, — спасибо тебе товарищ милиционер и до свидания!

— И тебе счастливо! — пожелал милиционер, — и хочу дать совет на прощание. Ты свой говор казачий оставь, научись правильно выражаться, иначе тебя здесь за белую ворону держать будут. Я ведь тоже казак со станицы Раздорской и испытал на себе это прозвище…. Казаков здесь не очень любят!

— Это почему же? — спросил Мишка, — ай не на Дону енти шахты расположены?

— Во время революции, — пояснил милиционер, — белоказаки здесь головы многим местным посрубывали, разгоняя вооруженные отряды, потому и не любят нас здесь….

— Понятно! — сказал Мишка и поспешил к дверям продуктового магазина.

Мишка вошел в магазин и остановившись, замер в изумлении. Такого изобилия продуктов он не видел в лавках станицы Морозовская даже во времена расцвета НЭПа. На витринах было несколько сортов хлеба, бублики, баранки, булочки с повидлом. Мишка прошел дальше вдоль витрин и увидел несколько сортов колбасы, сыры и паюсную икру, а в отделе «Мясо, рыба, овощи» — свинину, говядину, баранину, картофель, капусту, свеклу…. Парень растерялся и не верил глазам, а в памяти всплывал вымирающий хутор из пяти хат, где он позавчера побывал. Ему до боли в сердце было жалко тех стариков, умирающих в маленьком хуторке от голода. На глазах у Мишки появились слезы.

— Чего плачешь, парень? — спросила полная продавщица, — или ты на похороны пришел или тебе денег стало жалко?

Стоявшая очередь из трех человек с удивлением уставилась на Мишку. Парень приблизился к витрине с водкой вином и папиросами. Он не мог ответить продавщице из-за кома, подступившего к горлу, так велик был его шок. Постепенно он пришел в себя и виновато озираясь вокруг приблизился к стрелочным весам, стоящим на прилавке, за которыми работала другая продавщица, молодая симпатичная девушка.

— Миленькая, — обратился к ней Мишка, — а это всё продается у вас или как?

— А ты откуда свалился? — кокетничая ответила молодая девица в белом халате и колпаке, — конечно продается, не даром же раздаем!

Мишка оставался неподвижным еще несколько минут, приходя в нормальное состояние после шока, спустя минуту достал заранее приготовленные деньги. Держа в руке зажатый червонец, он приступил к покупкам. Сначала показал рукой на пачку папирос «Наша марка», а затем «Казбек». Купил колбасы, хлеба, булочек с повидлом, кусок сыра и бутылку воды с этикеткой «Ситро». Рассчитавшись с продавцом, Мишка вышел на улицу, оборачиваясь назад, как бы не веря в то, что увидел, он присел на лавочку и начал жадно есть.

Насытившись Мишка закурил, сначала дорогую папиросу «Наша марка», а когда затоптал ногой окурок, то открыл пачку «Казбека», такие папиросы он видел впервые. На обратной стороне пачки была надпись «Ленинградская табачная фабрика им. Урицкого». Затянувшись первый раз дорогой папиросой «Казбек», Мишка насладился высококачественным табаком. «Не зря тридцать копеек стоит!» — подумал он. Открыв бутылку с этикеткой «Ситро», он сделал первый глоток. Это была сладкая фруктовая газированная вода с привкусом груши. «А почему „Ситро“ написано? — подумал Мишка — наверное груша так называется!»

Поднявшись с лавочки парень пошел в город по пустырю, зеленеющему весенней травой. Грунтовка, по которой шел Мишка была плотно накатана колесами подвод и делала затяжные изгибы, уходя на косогор. Мишка вспомнил совет милиционера о том, чтобы исключить казацкий говор из своей речи. Он уже заметил в магазине, что люди разговаривали здесь отличительно от казачьего диалекта в станицах и хуторах. Мишка не хотел быть «белой вороной» и подумал, что придется теперь строго следить за своей речью.

Отсюда хорошо были видны террикон и копер шахты Петровского, и Мишка с интересом рассматривал их. Парню непонятно было для чего крутятся огромные колеса на копре? Неожиданно откуда-то снизу появилась вагонетка, поднимающаяся на бугор-террикон. Мишка остановился и открыл рот от удивления, вагонетка сама ехала к вершине террикона. Ему не видны были рельсы, канат, посредством которого вагонетка двигалась вверх и шкив на металлической конструкции, установленной на пике террикона. Дойдя до этого устройства, вагонетка сама опрокинулась и послышался шелест породы, скользящей по рештакам вниз, а затем грохот падающих камней. Спустя минуту, эта вагонетка сама пошла вниз.

— Ни хрена себе, чудеса прямо-таки — вслух произнес Мишка — тележка сама, без лошадей, ездит и высыпает уголь на гору….

Постояв на месте пока вагонетка не скроется из виду, он продолжил путь. Спустя полчаса парень приблизился к началу прямой и широкой улицы, выходящей на пустырь. Справа до начала улицы виднелась деревянная церковь, обнесенная оградой. Мишка вошел на эту широкую улицу и посмотрев ее название, написанное на трафарете-указателе, прочел: «ул. Советская (Бывшая Большая)».

— Зачем написали, что она бывшая? — сам у себя спросил Мишка, — …а-а, наверное, не все знают, что она стала Советской. Как в Морозовской было, после переименования улицы, жители долго не могли привыкнуть к ее новому названию.

Улица была вымощена камнем и вела вверх, где заканчивался затяжной подъем. По ней двигались телеги, виднелись открытые экипажи на рессорах, мягко покачивающихся во время движения. Вправо уходил проспект Колодезный, такой же широкий и вымощенный камнем. Название его оправдывал большой колодец на углу с улицей Советской, у которого заправлялись две бочки-водовозки, запряженные парой лошадей каждая. Наверное, это был центральный городской колодец.

На углу, напротив него, какая-то женщина пожилого возраста продавала жареные семечки. Она сидела на маленькой скамейке, а перед ней два небольших ведра с семечками, одно с подсолнечными, другое с тыквенными.

Продажа велась на стакан, большой и маленький. Это очень удивило Мишку, поскольку в станице Морозовской такого увидеть невозможно, там тоже любили лузгать семечки, но они имелись у каждого свои. Можно было прикупить на базаре ведро-другое сырых семечек, но жарить их нужно было самому. Только сейчас Мишка заметил, как многие прохожие лузгали их на ходу, повсюду мусоря шелухой.

Рассматривая всё вокруг и прислушиваясь к разговорам прохожих, Мишка поднимался вверх по улице Советской. Здесь встречались двух и трехэтажные дома, которых он никогда не видел, даже дом хозяина в Морозовской был одноэтажным. Парень с интересом смотрел на окна, занавешенные цветастыми портьерами, и думал, как хорошо жить людям в просторном и высоком доме. «Наверное, начальство какое-нибудь живет, — подумал парень — не иначе!»

Выйдя на пересечение с широким переулком, Мишка с удивлением рассматривал величественное здание, вид на которое открывался вправо от улицы Советская. Это было самое большое здание в городе, построенное в 1907 году для Епархиальной мужской церковно-учительской школы. В 1920 году здесь базировался штаб Красной Армии 13-й пехотной дивизии, а с 1921 года располагался окружной комитет партии. Вскоре показался купол собора, довлеющего над остальными крышами. Это был не снесенный еще властями по «просьбе трудящихся» Петропавловский собор, служба в нем не велась и его двери уже закрыли для верующих.

Выйдя к собору, Мишка остановился, его взгляду открылся вид предсоборной площади, занятой торговыми крытыми рядами городского базара, на котором почти не было торговцев. Парню хотелось посмотреть, чем там торгуют, но он продолжил путь, периодически посматривая на купол величавого собора. Так он добрел до двухэтажного здания с высокими окнами, выложенными вверху аркой и вывеской «Отделение Государственного банка СССР», за которым следовал перекресток. По трафаретам-указателям Мишка прочитал, что улица по которой он шел, пересекается с проспектом Победа Революции. Здесь сновали прохожие, ездили конные подводы и открытые экипажи. Это был центр города, как понял Мишка, потому что здесь было самое интенсивное движение.

Отсюда прямая улица Советская уходила далеко вниз к реке Грушевке, левый берег которой представлял собой резкий подъем, поросший в это весеннее время молодой зеленкой. На берегу был виден террикон и копер шахты Красненькой и Мишка счел, что это именно та, на которую посоветовал устроиться милиционер. Километрами двумя дальше виднелся еще один террикон и копер шахты Воровского, а также поселок, окружавший её с трех сторон. Парень двинулся вниз по широкой вымощенной улице.

Двумя кварталами ниже по левой стороне возвышался Покровский собор, его двери были еще открыты для верующих. Около входа в храм толпились старухи но молодых людей не было, что свидетельствовало о положительном результате борьбы ВКП (б) с религией.

Мишка проследовал мимо храма и вскоре был уже в самом низу, в конце улицы Советской. Вымощенная дорога делала поворот влево и взору открывался вид на деревянный с перилами мост через реку. Пройдя его, парень вплотную подошел к террикону шахты Красненькой и глазами искал ее контору. Шахтные постройки находились на другой стороне и ему пришлось огибать террикон.

Мишка долго смотрел на копер с вращающимися огромными шкивами и пытался сообразить, что это такое. Сооружение представляло собой кирпичное здание, через крышу которого выходили стальные конструкции с укосами из двутавровой балки. На самом верху укреплены шкивы, через которые вниз шли стальные канаты. С каждого шкива они уходили также в пристройку здания через отверстия в стене. Слышны были звуковые сигналы — дзынь-дзынь и колеса начинали вращаться, дзынь — останавливаются. Эту закономерность Мишка определил сразу.

В здание, из крыши которого выходил копер вели маленькие рельсы, уложенные на шпалах около полуметра друг от друга. Мишка с улыбкой смотрел на этот железнодорожный путь и не понимал, зачем шахте «детские вагоны». Он вздрогнул, когда из отворившихся с грохотом ворот по этим рельсам два мужика в странной робе выкатили маленький металлический вагон, похожий на бадью. Рядом со зданием лежал штабель коротко пиленого соснового кругляка. Мужики подкатили к нему вагон и принялись грузить в него эти поленья.

— Ты зачем здесь околачиваешься с чемоданом? — крикнул парню один из мужиков, — здесь тебе не вокзал…, приезжий что ли?

— Мне нужно на шахту Красина! — в ответ прокричал Мишка, предварительно сформулировав фразу. Он старался исключить казачий диалект, как советовал ему милиционер.

— А это шахта Красненькая, — засмеялся мужик, — ты не местный, наверное? Только приезжие путают Красненькую с Красина…. Если тебе на новую шахту, то ступай в сторону Каменоломни.

— А куда это? — не понял Мишка, — я здесь впервые!

— Поднимись чуть выше по склону, посмотри вправо и увидишь копер красинский, — посоветовал мужик, — террикон-то еще у них только начал отсыпаться….

— Спасибо, я так и сделаю, — поблагодарил Мишка, — а что это вы делаете?

— Крепь грузим, — весело прокричал мужик, — если ты не знаешь, то объясню — этими чурками лаву крепят?

— Не знаю, — ответил Мишка, — я ведь только приехал и еще ничего не понял пока…. Но я скоро все буду знать! Спасибо, я пойду….

— Пойди, …пойди, — со смехом отвечал мужик, — и больше не тренди….

Оба мужика громко засмеялись, а Мишка, понявший что смеются с него, обернулся и глянул на свою спину, надеясь обнаружить непорядок в своей одежде с чего можно было бы смеяться. Не найдя его, парень отправился прочь с территории шахты. Поднявшись по склону выше, он посмотрел вправо, как советовал мужик. Действительно, километрах в двух от этого места, виднелся копер шахты и Мишка весело зашагал к нему.

Контору новой шахты Мишка нашел без труда, это было одноэтажное здание, расположенное сразу за копром. Парень вошел в темный коридор и двигаясь в противоположный его край, читал таблички на дверях. Наконец увидев «Заведующий шахтой тов. Андропа Т. И.», Мишка постучал. За дверью кто-то громко разговаривал, поэтому ответа на стук не последовало. Мишка приоткрыл дверь, за столом у окна сидел высокого роста мужчина и крутил ручку телефона. Заметив Мишку, Андропа жестом показал ему, что тот может войти, после чего парень вошел в кабинет и остановился напротив стола.

— Алло! Алло! Товарищ Пантелеев…, — кричал Андропа в трубку, — …дамочка, соедините еще с товарищем Пантелеевым в рудоуправлении…, снова разорвалась связь!

Андропа показал жестом на стул, стоящий недалеко от него, Мишка присел и стал ждать пока заведующий шахтой закончит говорить по телефону. Степка когда-то рассказывал про такой аппарат, но Мишка впервые воочию видел черную штуковину для разговора на расстоянии и с интересом разглядывал трубку в огромной ручище Андропы. Вскоре оттуда послышался голос и Мишка невольно напряг слух, чтобы понять работу телефона.

— Я слушаю тебя, товарищ Андропа, — проговорила тихо трубка и тут же послышались какие-то хрипы, — за выполнение плана досрочно хвалю, но учти, получите врубовые машины, план увеличиться вдвое….

— Когда мы их получим? — прогремел гневно Андропа, — одни обещания, еще товарищ Чернокозов на открытии шахты грозился, да только все и осталось пока словами…. И пришлите мне холста, …сколько можно просить?

— Чего полста? — спросила трубка.

— Холста говорю, — пояснил Андропа, — соцсоревнование давно уже начали, а лозунг до сих пор не написали и не вывесили….

— Товарищ Андропа, — грозно прохрипела трубка, — ты заведующий шахтой и отвечай за выполнение плана, а за лозунги пусть парторг твой беспокоиться! …Еще вопросы?

— Нет! …Кроме срока получения новых врубмашин, конечно, — ответил Андропа.

— Тогда до свидания, товарищ Андропа, — проговорила трубка, а потом захрипела и защелкала.

— Нет, ну ты слыхал? — спросил Андропа у Мишки, положив телефонную трубку на рычаг, — они не знают, когда врубмашины получим? А кто должен знать?

— Не знаю, — робко ответил Мишка, удивленный вопросом заведующего шахтой.

— А ты кто и чего надо? — спросил Андропа, строго сверля парня своим колючим взглядом.

— Я на работу хочу к вам устроиться, — стараясь говорить на местном диалекте, произнес Мишка, — на шахту, значица….

— Раньше приходилось работать в шахте? — спросил заведующий.

— Нет, я только приехал, — наивно отвечал Мишка, — еще не знаю, где мне жить?

— Ну, с жильем проволочек не будет, — заверил Андропа, — станешь к кому-либо на квартиру поблизости, желающих поселить у себя постояльцев хоть отбавляй. А вот что касаемо работы, то я смотрю, ты не из богатырей и сомневаюсь, что сможешь выдержать такую тяжелую работу…. Хотя ростом ты, как раз для лавы, пласт-то у нас меньше метра толщиной…. Работал где-нибудь до сегодняшнего дня?

— На колбасном заводе в Морозовской, — ответил Мишка, и тут же запнулся, подумав: «Проболтался! Может они уже ждут меня здесь, чтобы арестовать за избиение Федьки?»

— Вот это да! — улыбнулся Андропа, — хорошо, что не на конфетной фабрике!

— А вы с конфетной фабрики не принимаете к себе на работу? — наивно спросил Мишка.

— Это я пошутил, — сознался заведующий, — хочу, чтобы ты понял, у нас в шахте не печенье перебирают! Работа опасная и тяжелая, парень, но люди мне нужны и я рискну тебя взять. Не сможешь трудиться, значит, не получится из тебя шахтера…. Пиши заявление!

Андропа достал из ящика стола тетрадный листок, чернильница и перьевая ручка были перед ним. Он протянул бумагу и пододвинул чернильницу ближе к Мишке, который еще не осознавал, что ему очень крупно повезло в жизни. Трудоустроиться на шахту желающих было много, но приема рабочих не было ни на одной шахте.

— Вот образец, — сказал Андропа, доставая потертый тетрадный листок из того же ящика стола, — а писать-то ты можешь?

— Могу! — ответил Мишка, принимаясь за написание заявления, — и считать могу, я ведь последнее время у нэпмана на колбасном заводе счетоводом работал!

— На шахте у нас счетоводов нет, — с иронией сказал заведующий, — счетоводы в рудоуправлении сидят, а мы Родине уголь добываем…. Ты смотри правильно пиши, чтобы лист бумаги не испортил, а то ведь не допросишься лишнюю тетрадь в рудоуправлении! Сам слышал, холста кусок допроситься не могу, чтобы лозунг написать….

Мишка сосредоточился и начал писать, периодически посматривая на образец. Перо у ручки было старое и царапало бумагу своим изношенным острием, к которому то и дело прилипали кусочки, плавающие в чернилах. От этого почерк получился некрасивый и с маленькими кляксами. Наконец, заявление было написано и Мишка протянул лист бумаги Андропе. Тот взял его и принялся читать, произнося вслух написанное заявление.

— Да ты я смотрю, грамотный парень, — похвалил он Мишку, — пишешь быстро, да еще и без ошибок, а я вот до сих пор не знаю, как правильно писать некоторые слова…. У меня ведь за плечами ликбез, технические курсы и все! Ну, хватит, теперь о деле! Завтра к шести утра придешь сюда на наряд. Я закреплю за человеком, который поведет тебя в шахту и расскажет что и как. Потом определим, куда пойдешь работать. Думаю лучше в лаву, на проходку даже лишних набрали…. Все понятно?

— А сколько у вас платят? — спросил Мишка.

— О-о, парень, ты сначала покажи, умеешь ли работать, — протяжно взвыл Андропа, — платят везде по-разному, но пока две недели в учениках будешь ходить то сам понимаешь, заплатят мало!

— А сколько все-таки? — пытался уточнить Мишка.

— Пока ученических будут платить …где-то двадцать-тридцать червонцев в месяц! — задумчиво произнес Андропа, — ну а там видно будет! У нас и по сто пятьдесят и по двести червонцев зарабатывают! Зарплата выплачивается каждую субботу регулярно….

— Двести червонцев? — удивился Мишка, — это же две тыщи рублев…. Ни хрена себе…. Неужели такие денжищи можно заработать?

— Родине нужен наш уголь! — пафосно произнес Андропа, — а работа очень тяжелая…. Да, вот еще что! Рабочий день на шахте длиться пять часов сорок пять минут, не считая время на спуск и ходьбу до рабочего места. Шестидневная неделя с выходным, на шахте четыре смены, начнешь пока учеником в первую. Понял?

— Понял! — радостно ответил Мишка.

— Размер одежды у тебя какой? — спросил Андропа.

— Не знаю, — ответил Мишка — а зачем это Вам?

— Спецодежду завтра получишь на утреннем наряде, — пояснил Андропа, осматривая Мишку — я сегодня выпишу, приблизительно понятен размер. В шахте без спецовки нельзя! Иди, ищи квартиру и завтра чтобы как штык был готов давать уголь Родине….

— А не подскажите, где снять квартиру? — спросил воодушевленный будущим заработком Мишка.

— Выйдешь за шахту, немного выше, — подсказал Андропа — увидишь крайнюю улицу Бабушкина в километре отсюда, там и спросишь….

Мишка вышел из кабинета заведующего шахтой радостный. Ему до сих пор не верилось, что шахтерам платят огромные деньги. …Но нужно еще посмотреть, что это за работа! …Хотя за такую зарплату, хоть к черту на рога, это же уму не постижимо — двести червонцев! С одной зарплаты можно одеться, прокормиться и погулять как следует. Размышляя, парень вышел из конторы шахты и направился вверх по склону, как советовал Андропа. Копер шахты напоминал тот, что Мишка уже видел на Красненькой. Те же шкивы, вращающиеся по сигналу «дзынь-дзынь», тот же двор со штабелем пиленого кругляка. Вот только террикона еще не было, вместо бугра виден пологий отвал, основной его частью в балку.

Мишка остановился, чтобы увидеть, как вагонетка сама высыпает уголь. На уклоне террикона были проложены рельсы, но конструкции для опрокида вагонетки не было. Из открывшихся ворот здания копра двое мужиков, измазанных угольной пылью, выкатили вагонетку с породой и по рельсам погнали ее, толкая сзади на пологий уклон. На самом его крае они перевернули ее на шарнирах, оставляя раму с колесами на рельсах. Послышался тот же шелест и грохот камня. Мишка подошел к рельсам и ждал, когда эти чумазые мужики приблизятся к нему.

— А разве эта тележка сама у вас не ездит? — спросил он, когда мужики подкатили вагонетку ближе, притормаживая ее под уклон.

— Как же не ездит, парень? — спросил один из них, — вниз мчится, только успевай тормозить!

— А вверх? — уточнил Мишка.

— Вверх идет на пердячем паре! — усмехнулся второй мужик.

— Это как? — наивно уточнил Мишка, не понимая, что шахтеры подтрунивают его.

— А вот подойди поближе, — ответил второй мужик, — и услышишь!

Мишка, не ожидая подвоха, подошел к остановившейся вагонетке и разглядывал ее устройство.

— Нет, ты ниже наклонись, — посоветовал первый шахтер, — не то, так не услышишь!

Мишка приблизился к вагонетке и наклонился, как советовал шахтер. Его лицо оказалось на уровне пояса второго шахтера, который так громко пукнул, что Мишка отпрянул от неожиданности. Оба шахтера дружно захохотали.

— Ты чего пердишь, как мерин? — со злостью спросил Мишка.

— Так ведь показываю тебе, как на пердячем паре вагонетка ездит, — с хохотом ответил шахтер.

— У тебя не задница, а большая дуда, — понявший подначку, весело ответил Мишка, — заткнуть бы оглоблю туда!

Шахтер замолк, не зная, что ответить Мишке, сделал глупое и смешное выражение лица. Теперь хохотали Мишка с первым шахтером, а его напарник открывал рот и молчаливо глотал воздух от досады. Мишка посмеиваясь двинулся дальше, а шахтеры погнали вагонетку в здание копра. Поднявшись немного выше стала видна конюшня шахты, длинный сарай примерно на сотню лошадей. Во дворе высились две кучи конского навоза и по этому признаку невозможно было ошибиться, что это конный двор.

Вскоре Мишка вышел к территории Красинского сада, которая была обнесена колючей проволокой. За ней виднелись насаждения с распускающимися почками и зеленеющая молодая трава. «Наверное сад, — подумал Мишка — неужели здесь еще и яблоки выращивают?» На поле за огороженным садом, Мишка увидел табун лошадей, которых пас всадник верхом на коне. «Наверное, лошадьми уголь возят на шахте — подумал Мишка».

Влево внизу от Красинского сада строился клуб, а чуть выше от него работал магазин. Рядом два буфета торговали пивом на розлив и хорошо было видно, как на вкопанных в землю столиках мужики употребляли его из стеклянных кружек, громко разговаривая о чем-то. Издалека трудно было расслышать о чем разговоры, но было вполне понятно, что кричат нетрезвые люди. Мишка никогда не пил пива и такие буфеты видел впервые. В километре от магазина маячил поселок с низенькими хатами и парень быстро пошел к нему.

— Эй, молодой и интересный! — послышался окрик, едва Мишка приблизился к середине крайней односторонней улицы, — ты не квартиру случайно ищешь?

— А как Вы узнали о том? — спросил парень повернувшись на окрик и увидев женщину лет тридцати пяти.

— Так ведь с чемоданом не гуляют по улице, — резонно ответила она.

— А Вы что же, квартиру сдаете? — спросил парень.

— Сдаю, — ответила женщина, — четвертак в неделю, …но с кормежкой!

— Это сто рублей в месяц? — удивился Мишка, немного помолчав, подсчитывая в уме, — что-то дороговато будет!

— Так ведь отдельная комната, полы деревянные, завтрак, ужин, стирка и глажка одежды…, — настаивала женщина, — все так берут, ни я одна! Муж у меня инвалид, ноги парализованы, на скамейках передвигается…, кто деньги-то зарабатывать будет?

— А что здесь есть хаты с земляными полами? — спросил Мишка, — я думал это только в хуторах такие бывают.

— Сколько угодно, — информировала тетка, — зачем тебе хата? Видишь у нас не хата, а дом…, потолки высокие, окна большие, пол деревянный! …Ну, что согласен?

— Согласен! — ответил Мишка, — мне отдохнуть ведь надо, завтра на работу уж выходить!

— Меня зовут теткой Махорой, — представилась женщина.

— А меня Мишкой! — взаимно познакомился парень.

— Тогда пойдем в дом, — предложила тетка Махора — поужинаешь и можешь спать ложится.

— А почему улица называется Бабушкиной? — поинтересовался Мишка, — здесь одни бабки живут?

— Это назвали недавно в честь какого-то революционера! — деловито ответила тетка Махора, — раньше она называлась Крайняя.

Мужа тетки Махоры величали Иваном, он долго рассказывал за ужином, как его привалило в шахте и с тех пор он не чувствует ног. Передвигался Иван с помощью двух маленьких табуретов. На одном сидит, а другой двигает дальше, затем пересаживается на него и переставляет тот, на котором сидел. Пенсию дяде Ване назначили маленькую, да и то совсем недавно. Дом в котором они жили, когда-то принадлежал нэпману, имеющему свою маслобойку и сбежавшему год назад. Исполком предоставил его инвалиду шахтерского труда по указанию самого Чернокозова.

После ужина Мишка бегло осмотрел свою комнату в надвигающихся сумерках, поставил чемодан под кровать, разделся и лег. Долго ворочался и не сразу уснул. Всплывали воспоминания умирающего с голода хутора и изобилие в привокзальном продуктовом магазине. Да и ужин тетка Махора подала не бедный — суп с мясом, котлеты и молоко с булочкой. Как будто два мира существовало в одной стране, один умирающий от голода, а другой зажиточный и изобилующий всевозможными продуктами. Это никак не укладывалось ему в голову.

***

Мишка проснулся от гудка, доносящегося со стороны шахты. Он открыл глаза, еще было темно, но через занавеску, отделяющую его комнату от остальных, пробивался свет. Вскоре к Мишке заглянула тетка Махора, держа в руке свечу.

— Миша, поднимайся, — произнесла она, — пятичасовой гудок прозвучал!

— А Вы откуда знаете? — спросил в недоумении Мишка.

— Да чего же не знать? — ответила тетка Махора, — сперва пятичасовой будит шахтеров на работу, а потом через час еще один, — начало наряда на шахте. Потом в два часа дня первый гудок для второй смены и в три — начало ее работы…. И так для каждой смены ежедневно!

Привыкнешь скоро и ты! А я сейчас завтрак приготовлю тебе.

Мишка вскочил с кровати и одевшись вышел к рукомойнику в коридоре. Умылся, потарахтев этим приспособлением и вытерся чистым полотенцем, приготовленным хозяйкой. На завтрак тетка Махора пожарила яичницу на сале и приготовила тарелку молочного супа. Мишка быстро покушал, поблагодарил хозяйку за завтрак.

— Вот возьми полотенце, мочалку и мыло, я тебе выделила из своих запасов. А тормозок купишь в горном буфете на шахте, — посоветовала тетка Махора, — деньги-то есть у тебя?

— Есть! — ответил Мишка, — а что такое тормозок?

— Обед шахтерский, — объяснила хозяйка, — кусок хлеба, колбасы или сала, пару яиц вареных и булочку или пирожок…. Там увидишь в буфете, это завернут тебе в сверток, а в шахте съешь на перерыве.

— А полотенце, мочалка и мыло зачем? — недоумевал Мишка.

— Так вылезешь из шахты весь в угольной пыли, — поучала тетка Махора, — после смены искупаешься! С первой зарплаты свое купишь, а пока пользуйся.

Попрощавшись с хозяйкой, Мишка вышел на улицу. Он почему-то волновался, ему, конечно, было страшно, шутка ли сказать? Через час-другой парню предстоит спуститься в шахту, которая у многих всегда ассоциировалась с преисподней. Страх от ощущения, что над твоей головой толща земли в несколько десятков метров, может насторожить и даже испугать любого человека. Парень еще не испытал этого ощущения, но интуитивно предвосхищал его.

Подойдя к конторе шахты, Мишка увидел группу мужчин, которые курили у дверей и шумно разговаривали между собой. Парень поздоровался с незнакомыми мужиками и тоже закурил купленный вчера «Казбек». Мужики сразу обратили на это внимание, потому что курили они «Шахтерские», стоившие дешевле «Казбека».

— А ты что за гусь? — спросил один из них, — «Казбек» куришь, наверное, сынок чей-то?

— Я не гусь, — наивно ответил Мишка, — я на работу первый день пришел, Андропа вчера подписал заявление мое….

— Если не гусь, тогда петух, — не унимался шутник, — смотри, у тебя окурок потух….

Мишка посмотрел на свою папиросу, она дымила, как прежде. Мужики захохотали, удавшейся шутке, а Мишка понял, что в разговоре нужно держать ухо востро — за каждой фразой может последовать подначка.

— Если у меня окурок потух, — ответил он шуткой, — тогда просто нюх твой протух! А если я петух, то ты курица, перед петухом приседает, жмурится и кудахчет и квохчет, чтоб ее потоптали хочет!

Группа мужиков дружно грохнула смехом, а у шутника от неожиданности округлились глаза, он что-то хотел ответить, но так и промолчал с открытым ртом и выпученными глазами.

— Ты видно стихи сочинять можешь, — заметил другой мужик, — молодец, посмотрим, как в шахте работать будешь! Интересно, а почему тебе Андропа заявление подписал? Приема на шахту нет, ты точно сыночек чей-то!

— Ладно, мужики, кончай балагурить, в буфет за тормозками пора, — сказал рослый шахтер пожилого возраста и тут же обратился к Мишке, — айда с нами!

Буфет находился с другого торца здания конторы — дверь с трафаретом: «Горный буфет». Внутри он представлял собой просторную комнату с витриной, весами и прилавком, поодаль от которого размещались четыре стола. Две буфетчицы обслуживали шахтеров перед сменой. На витрине лежало несколько видов продуктовых наборов с ценниками и надписью: «Тормозок с колбасой» или «Тормозок с салом и сыром». Мишка посмотрел на цену и был очень удивлен их стоимостью — от 60 до 80 копеек. Получив с покупателя деньги, одна из буфетчиц заворачивала набор в оберточную бумагу и отдавала покупателю.

Здесь же можно было перекусить, устроившись за столиком. Мишка опасался задавать вопросы мужикам, чтобы в очередной раз не попасться на их подначивание. А ему не терпелось узнать, почему буфет называют горным. Мишка приметил уже, что шахтеры до неприличия ругались матом, это был какой-то своеобразный язык, в котором ни слова без мата. Причем, каждый старался подначить другого, а если это удавалось, то все дружно смеялись с шутки. Эта манера поведения была характерной для людей опасной и тяжелой работы.

Был случай, в одной бригаде работал длинный мужик по кличке Стропила, который услышав своё прозвище, мог огреть распилом по горбу того, кто его произнес. Обычно все называли длинного дядей Васей и он принимал это, как дань уважения к его шахтерскому опыту. Однажды к нему прикрепили новенького, молодого паренька, пришедшего на шахту в свои восемнадцать лет. Когда опустились, парень испугался подземелья и кромешной темноты и забыл, как обращаться к своему наставнику. Отойдя от стресса, он шепотом спросил у одного из шахтеров своей смены. Тот решил подшутить над новеньким и ответил ему что-то шепотом.

— Дядя Страпило! — обратился новенький к дяде Васе и бригада дружно грохнула смехом, — мы куда сейчас идем по шахте?

— Ах, ты молокосос! — заорал дядя Вася, — я тебя сейчас кумпол твой проломлю за такое обращение. …Куда идем? Я на работу иду, а ты ступай в задницу к тому, кто тебе советовал так меня называть….

Молодой паренек растерялся и не знал, что ответить, вся бригада смеялась с него, а дядя Вася продолжал орать во всю мощь своего горла.

— Ишь ты писюн газированный, — орал обиженный, — еще в шахте ни дня не работал, а уже обзывается! Да я тебя гаденыша похороню сегодня в лаве…. Аминь! Царствие тебе небесное!

Парень испугался и повернул назад к стволу, выехал с шахты и больше его никто здесь не видел. Он не знал, что приходящий в коллектив новичок, подвергался испытанию, если на шутки и подначки реагировал нервно, то это еще больше раззадоривало шутников и такому новичку грозило постоянно быть объектом насмешек. Если человек не обращал внимания или отшучивался еще смешнее, то от него тут же отставали, считая острословом, с которым лучше не шутить, тебя же и обсмеют. Если не знаешь, как отшутиться, то лучше молчи. Мишка давно об этом догадался и всегда стремился подколку, отпущенную в его адрес перевернуть в свою пользу, ответив обидчику остротой, вызывающей общий смех. Если не приходило ничего на ум, то молчал.

Из горного буфета ватага дружно завалила в просторную комнату для получения наряда, задания на работу. Это помещение находилось в конторе и называлась «Общей нарядной». По периметру и в центре стояли деревянные лавки, на которых сидели шахтеры первой смены, Мишка тоже умастился на крайнюю лавку. Он почувствовал, что кто-то с любопытством смотрит ему в спину. Он повернулся назад и увидел Гриню, который когда-то работал бойщиком на колбасном заводе в Морозовской.

— Вот это встреча! — радостно крикнул Гриня, поднявшись и пересаживаясь рядом, — Мишка, ты как здесь оказался?

— Как и ты, приехал деньгу зарабатывать, — ответил Мишка, — завод ведь не работал в последнее время, все рассчитались. А ты давно здесь?

— Да уже около года считай, — информировал Гриня — на проходке работаю, а тебя куда взяли?

— Андропа вчера сказал в клаву какую-то, — ответил Мишка, перепутав слова «лава» и «Клава», — Гриня, я так рад, что встретил тебя, надеюсь ты уже здесь освоился?

— Давно, — ответил Гриня, — хотя народ здесь своеобразный, зато справедливый и честный, но уж слишком любит насмехаться друг над другом. Приходилось кое-кому и в морду дать, так что смотри, если кто обидит, говори мне, не стесняйся.

В комнату вошли заведующий шахтой Андропа и главный инженер Желтобрюхов. Шахтеры всем присваивали клички по фамилии, руководители не являлись исключением. Заведующего на шахте называли Анропопой, а главного инженера Желтобрюхом ползучим. Эта неядовитая, двухметровая змея, способная укусить человека до крови, но не более того, как нельзя лучше ассоциировалась с главным инженером. Он грозно ругал, но никого еще не уволил с работы за нарушения безопасности. Руководители прошли на центр комнаты и долго «разбирали» работу шахты за прошлые сутки. Андропа распекал десятников за невыполнение плана, а Желтобрюхов за нарушение техники безопасности при выполнении работ.

— А кто такие десятники? — шепотом спросил Мишка у Грини.

— Это старшие шахтеры, которые смотрят за работой каждого в лаве и на проходке, — также шепотом пояснил Гриня, — они записывают все, что ты сделал за смену и по этим записям начисляют зарплату. Ну типа приказчика на колбасном, помнишь?

— Помню, — отозвался шепотом Мишка, — а ты где живешь?

— Да тут недалеко, — сказал Гриня, — давай по выезду из шахты встретимся и поговорим?

— Давай, — согласился Мишка.

Мишка мало что понимал о чем говорили на наряде, шахтерская терминология была непонятна и своеобразна. Он надеялся, что скоро все освоит, уяснит для себя, что означает «задать вагонетку», «отпалить забой», «проходить штрек с нижней подрывкой»? Но без объяснений ему было уже понятно, что означает «спуск в шахту», «ламповая», «норма выработки» и «крепь».

— Я вчера принял на работу молодого парня, — наконец объявил Андропа и обратился к Мишке, — выйди сюда, чтобы все видели тебя!

Мишка поднялся и приблизился к заведующему, тот по-отечески положил Мишке руку на плечо. Парень почувствовал себя не комфортно, полсотни мужиков смотрели на него, с улыбками и ироническим выражением лица.

— Так вот, — продолжил Андропа, — я закрепляю его за десятником Прохоровым, пусть обучится маленько работе навалоотбойщика…. И смотри мне Прохоров, чтобы глаз с парня не спускал и все о чем спросит, рассказывал без разных ваших подначек и шуток. Понял?

— Понял! — отозвался шахтер, сидящий в первом ряду лет сорока возрастом, — обучим Захар Петрович, не волнуйтесь!

— А ты парень, — обратился заведующий к Мишке, — ни на шаг от него и спрашивай, что непонятно.

— И не нарушай безопасность, — наказал Желтобрюхов, — основное правило которого: «не суй свой нос туда, куда собака хвост не сует!»

— Спецовка для тебя уже выписана и ждет на твоем месте в «грязной» бане, — продолжил Андропа, — наряд окончен, все на работу, партия и Родина ждет наш уголь!

— А почему баня грязная? — вопрошал Мишка у Прохорова, когда они отправились переодеваться, — там разве нельзя убрать?

— Так на шахте называют отделение, где спецовка храниться, — ответил Прохоров, — сейчас сам всё увидишь!

Мишка и Прохоров, его звали Павлом, прошли из нарядной в баню. Она находилась в этом же здании с входом с торца длинного коридора. Вся смена, получившая только что наряд тоже шла туда. В первой половине бани шахтеры раздевались догола, вешая свою одежду на индивидуальные места, представляющие собой сбитые из досок стеллажи. Каждое место — это ячейка, разделенная на три части — короткая верхняя для головного убора, средняя высокая под одежду и нижняя для обуви.

Мишка повторял все, что делал Павел, ячейка которого находилась почти рядом. Каждое место имело свой номер, Мишке достался «64». Его сообщила банщица, пожилая тетка лет пятидесяти возрастом, когда Павел спросил у нее о ячейке для вновь принятого? Мишка стеснительно смотрел в сторону, где сидели банщицы и не понимал, как можно голиком ходить в присутствии женщин. Но Павел раздевшись догола скомандовал ему «Айда» и Мишка стараясь прикрывать срам тормозком, пошел следом за ним. Они прошли в «грязную» баню, где в такой же ячейке под номером «64» висела новая спецодежда для Мишки.

В этом отделении бани стоял неприятный запах человеческого пота, исходивший от спецовки, к которому примешивался запах угольного штыба. Здесь также работали две женщины, но моложе. Они находились в небольшой комнатушке и занимались стиркой, просушкой и штопаньем спецовок. Мишка надел на себя штаны из плотной ткани, рубашку из серого ситца и куртку. Одежда почти подошла ему по размеру, а на ноги были приготовлены резиновые глубокие галоши, которые были немного большими даже с онучами, их тоже выдавали вместе со спецодеждой.

Наконец, вырядившись в костюм и галоши, Мишка с интересом разглядывал каску из черной фибры, похожую на шляпу с короткими полями.

— А это зачем? — спросил он у Павла.

— Вот спустимся в шахту и сразу поймешь! — ответил тот, — или тебе свою голову не жалко?

После переодевания Прохоров повел подопечного в ламповую. Мишка представлял себе ее как комнату со множеством электрических ламп, таких, как в клубе паровозников в Морозовской. Но это оказалось совсем не так. В этой комнате выдавали шахтерские бензиновые лампы, в них уже светился огонек и имелся крюк, за который их брали с собой. На лампе, что получил Мишка был написан тот же номер, что и на его месте в бане. Лампы выдавали в трех окошках, в одном из которых получали сразу по два десятка лам крепкие мужики.

— А зачем так много ламп этим ребятам? — спросил Мишка.

— Это лампоносы! — ответил Павел, — они сейчас опустят их в шахту и начнут развешивать по штрекам. Обязанность у них такая, кроме этой работы лампоносы ничего не делают. Они осветители коренных выработок, ты сейчас увидишь, когда опустимся. В шахте бывал?

— Никогда не бывал, — ответил Мишка.

— А не боишься опускаться на глубину шестьдесят метров? — спросил Павел, пристально глядя в упор, — а то ведь бывали работники, которые после первого спуска в шахту, рассчитывались.

— Не знаю пока, — уклончиво произнес Мишка, не отводя взгляда, — конечно, как-то тревожно на душе….

— Ничего, это пройдет! — заверил Павел, — у меня тоже в первый раз страх был, привыкнешь! А сейчас пошли, наберем воды во фляжки. Пить в шахте всегда хочется. Тебе там дадут новенькую солдатскую, ты береги ее….

Выйдя из ламповой смена направилась в здание копра и выстроилась там в очередь. Мишка с интересом смотрел, как шахтеры входили в клеть по команде женщины, она отсчитывала людей, не пропуская больше восьми человек, закрывала дверь-сетку и дергала за какую-то ручку. Раздавался уже знакомый Мишке сигнал «дзынь-дзынь» и клеть уходила вниз. Через несколько минут звучал сигнал «дзынь» и рядом выходила вторая клеть с вагонеткой угля. Ее принимали двое рабочих и, толкая по рельсам, катили прочь из здания в открытую дверь. Шахтеры, входя в освободившуюся клеть подшучивали над женщиной, одетой в штаны и куртку, как у всех. Шуточки были пошлые и скверно словные, «как спала ночью? От стенки?», « Муж еще пашет или как? Что-то ты не колосишься сегодня»….

— А разве в шахте работают бабы? — спросил Мишка у Павла, — я помню на колбасном заводе ни одной не было.

— Работают! — ответил Павел, — вот эта Нюрка, стволовой-рукоятчик, а внизу сегодня Светка сигналит. Бабье работает и на откатке и на люках, бывает что и на водоотливе дежурят….

— Я не понимаю пока о чем ты говоришь, — признался Мишка.

— Поработаешь с месяц и сам все будешь знать, — успокоил его Павел.

Вскоре подошла их очередь на посадку в клеть. Мишка вошел в нее и остановился у поручня, как это сделал Павел. Сердце выскакивало у него из груди и наступало оцепенение. Вот сейчас он опустится в шахту, даже представить себе трудно, как глубоко! Прозвучал сигнал «дзынь-дзынь» и клеть пошла вниз. У Мишки к горлу подступил комок, сперло дыхание и через минуту в клети воцарилась темнота, видны были только огоньки ламп, стоящих рядом шахтеров.

— Что-то завоняло! — послышался в темноте чей-то голос, — это «новенький», наверное, дух переводит?

Тут же раздался дружный смех, на который Мишка, как «новенький», должен был отреагировать шуткой, но он не мог этого сделать по причине легкого шока.

— Не трендеть на парня! — послышался голос Грини, — это мой земляк и если кто обидит его, глаз на попу натяну! …Вот ты, например, шутник хренов, можешь, за цепь взять волка? …Чего замолчал? А вот Мишка брал когда-то в Морозовской….

— А что в Морозовской водятся волки на цепях? — вопросом ответил голос и тут же раздался дружный смех.

— Нет, — парировал Гриня, — они там охраняли завод! А ты откуда приехал на шахты?

— Из Каменской! — ответил голос, — а что?

— Да то, — продолжил Гриня, — что у вас там не волки на цепях водятся, а козлы на веревочках….

Шахтеры дружно грохнули смехом, а Мишка стал отходить от первоначального шока, да и клеть вскоре остановилась с сигналом «дзынь». Глаза понемногу стали привыкать к слабому освещению от бензиновой лампы и было видно, что огонек Светки-рукоятчика появился у двери-сетки.

— А ну, шантрапа, выходи смелей! — прозвучал ее звонкий голос, — получать шиндюлей!

— Светку-конфетку, заверну в салфетку, — послышался голос шутника, — с краешков почмокаю, а потом почпокаю….

— С твоим чпоком, только баб смешить, — прозвучал из темноты Светкин голос, — а еще куриц чпокать, …тоже мне чпокаль нашелся! Надька твоя рассказывала, что она даже не чувствует, когда ты ее….

— Ну, зараза такая, …выдала, — послышался голос шутника, — приду домой сегодня и убью Надьку.

— За разглашение семейной тайны? — пошутил чей-то голос, — …во-во грохни бабу конечно, а то ведь в бане из нас никто не видит какой у тебя могучий чпок! …Огромный, что и не разглядишь даже….

Шахтеры дружно грохнули смехом, а Мишка подумал, как женщина узнала в темноте этого шутника? Огоньки ламп освещали максимум на метр и если не поднять лампу на уровень лица, то видны были только ноги человека. Мишке тоже было смешно и он понял почему шахтеры шутят в любой ситуации? Оказывается, так легче переносить состояние, в котором смех является отрезвляющим средством от уныния и страха под землей.

— Пойдем за мной! — послышался голос Павла, — чтобы ты не отставал от меня, я буду тебе рассказывать по ходу, а ты ориентируйся на мой голос….

Мишка вышел из клети за голосом Павла и посмотрел вокруг, огоньки спустившихся с ним шахтеров, выстроились гуськом и удалялись от ствола. Огонек Павла не двигался пока.

— Мы опустились в коренной штрек, — начал рассказ Павел и поднес лампу к стене и потолку, — видишь, что он закреплен бревнами, их у нас называют лесиняками от слова «лес».

— А обвалы тут бывают? — спросил Мишка, поднося свою лампу к потолку.

— Нет, в коренных штреках не валит, — ответил Павел, — они пройдены по пустой породе!

— А что это такое? — спросил Мишка.

— Порода, это сопутствующий пласту угля песчаник, — ответил Павел, — который ты видел на терриконе. Он черный, но не такой, как уголь…

— А я думал, что на буграх этих уголь! — искренне удивился Мишка.

— Уголь выдают пока в вагонетках и грузят в бункер, — пояснил Павел, — а оттуда в железнодорожные вагоны! Уголь-то он блескучий, а порода просто черная….

Мишка осматривал стенки штрека, потолок и почву поднося свою лампу ближе. Высота штрека была около метра восемьдесят и он не доставал головой до верхних лисиняк, но если рост такой, как у Грини, то он, наверное, постоянно сгибается, чтобы не удариться. Теперь понятно, что без каски здесь можно разбить лоб при перемещении по шахте. Внизу на полу он увидел рельсы, такие же «игрушечные», как во дворе шахты и на терриконике. В самом краю у стенки имелась канавка, по которой журчала вода.

— А вода здесь для чего? — спросил Мишка, — мы же взяли с собой воду во фляжках!

— Это шахтная вода, непригодная для питья! — пояснил Павел, — она стекается в водосборник и оттуда уже насосом ее качают на-гора.

— На какие гора? — спросил Мишка.

— На гора, это значит поверхность, — пояснил Павел, — сейчас мы с тобой пройдем на восток от ствола, где работают две лавы. Это первая очередь шахты, проходчики уже пробивают коренной западный штрек и когда нарежут там еще две лавы, то шахта будет считаться выведенной на полную мощность. Пошли помаленьку, смотри чаще себе под ноги, чтобы не спотыкнуться, а я буду рассказывать дальше. Чего непонятно спрашивай сразу….

— Понял! — ответил Мишка и пошел за огоньком Павла, который начал удаляться от него.

— Видишь впереди неподвижные огоньки? — продолжал наставник, — это лампы, которые развесили лампоносы на лесиняках штрека. Каждая из них подвешена на расстоянии двадцати пяти метров от соседней, а рядом с лампой номер, написанный на дощечке. Это называют пикетом, по ним можно посчитать расстояние, на которое мы удаляемся от ствола. Например, 4-й пикет подсказывает, что мы ушли на сто метров. Это последний и здесь нам поворачивать налево к лаве.

— А что там дальше? — спросил Мишка.

— Дальше кончается коренной штрек и поворот направо ко второй, — ответил Павел, — я десятник первой лавы, так что мы идем к себе!

Неожиданно раздалось ржание лошади и грохот вагонеток, Мишка вздрогнул, не поверив ушам. Но вскоре фырканье прозвучало в нескольких метрах от него.

— Посторонись, пропусти груз! — сказал Павел и рукой увлек Мишку к стене.

Мишка приподнял вверх лампу и увидел морду лошади, она косила на него лиловыми глазами, но продолжала тащить сцепку из нескольких вагонеток, груженных углем.

— Пошла-пошла, Зорька! — произнес Павел и пояснил Мишке, — пока уголь к стволу лошадьми возим, но как только начнет работать Шахтинская электростанция, то будут у нас электровозы по шахте ездить. Пока говорят лошадьми возите. Электротока едва хватает на работу подъема, компрессора и вентилятора….

— А я видел шахтную конюшню, — сообщил Мишка — и сразу догадался, что уголь возят у вас на лошадях!

— Не только уголь, — сказал Павел, — все возят на лошадях! Другого транспорта нет…. Обе лавы у нас бремсберговые, на уклонных откатка угля сложней. Но еще до отработки этих лав, будут проходить два уклона, один на западе, другой на востоке…

— А что такое бремсберговые? — спросил Мишка.

— Это по-немецки так называются, — ответил Павел.

— А ты знаешь немецкий язык? — удивился Мишка.

— Нет, это немцы, которые руководили строительством шахты так называли, — пояснил Павел, — они же нам курсы проводили….

Пока шли и Павел рассказывал о шахте, Мишка успокоился и его страх перед подземельем исчез. Было ощущение, что он находится в пещере, где можно свободно идти, дышать, разговаривать. Повернув влево, куда вели «игрушечные» рельсы, они вскоре подошли к месту, называемому люками. Здесь стояла сцепка из пустых вагонеток, а над первой из них виден был широкий металлический желоб, который Павел назвал течкой. Мишка понял, почему это место именовалось люками, — течку перегораживала металлическая задвижка, открывая которую, грузили вагонетки. Выше течки вверх уходил металлический желоб, названный Павлом рештачным ставом. Он был заполнен углем, сверкающим от света лампы. Мишка видел такой камень на колбасном заводе и знал, как жарко он горит. Если отодвинуть задвижку, то уголь сам посыплется из рештачного става через течку в вагонетку.

Здесь уже собрались шахтеры, вылезшие из лавы и прибывшие на работу первой смены. Одни направлялись на-гора, а другие ждали когда Павел даст команду на работу смены. На люках должно быть три человека, один грузит уголь, оперируя задвижкой, а двое толкают сцепку вручную — нагрузится одна вагонетка, подгоняют толчком следующую, пока вся сцепка не загрузится. Затем впрягали в нее лошадь, стоящую дальше по штреку и ожидающую своего времени, и она тащила ее до ствола.

— Слушай мою команду, — громко произнес десятник, — навалоотбойщики проверьте, чтобы все было зачищено в лаве предыдущей сменой! Крепильщики, сразу после распределения навалоотбойщиков по лаве, идут на верхний штрек и гонят лес к лаве, чтобы к окончанию смены все закрепить. …И не так, как в прошлый раз. Понятно?

— А кто куда становиться? — спросил шахтер, стоящий рядом с Мишкой, — я по очереди сегодня должен быть горовым….

— Вы сами отслеживайте расстановку по паям, — парировал Павел, — мне без разницы, кто на каком месте.

Шахтеры по очереди полезли в дыру между забоем и рештаками. Нужно было стать на распилы, а затем на четвереньках влезть в лаву и продвигаться по ней вверх.

— А почему они называются навалоотбойщиками? — спросил Мишка.

— Потому что они отбивают от забоя уголь пневматическими молотками, — пояснил десятник — а затем лопатой наваливают его на рештаки. Сменная норма семь тонн, нужно каждому из них пройти свой пай в шесть метров. Лава длиной тридцать и пять человек справляются со сменным заданием.

— А крепильщики? — спросил Мишка, — они ставят лесиняки, чтобы порода не обваливалась?

— Да, — коротко ответил Павел, — мы сейчас тоже полезем с тобой в лаву, так что готовься.

— К чему? — не понял Мишка.

— К передвижению на четвереньках! — ответил Павел, — а после я оставлю тебя в помощь горовому, если ты хочешь стать навалоотбойщиком. Он расскажет тебе, что надо делать…. Учти, это основная профессия, они зарабатывают до двухсот червонцев в месяц! Ну, все, пошли!

Павел влез в промежуток между забоем и рештаками и огонек его лампы исчез из вида. Мишка повторил за наставником то же самое и когда встал на четвереньки, почувствовал дискомфорт от тесноты. Он поднес лампу на расстояние вытянутой руки и увидел, что лава была высотой около восьмидесяти сантиметров. Слева от парня был забой, блистающий угольным пластом, справа рештаки и деревянные стойки между почвой и кровлей.

— Ну, ты влез в лаву? — послышался спереди голос Павла.

— Да, я здесь, — ответил Мишка.

— Тогда полезли вверх, — скомандовал Павел, — огонек лампы моей видишь?

— Да, ты держишь ее у забоя, — ответил Мишка.

Теснота мешала передвигаться даже на четвереньках. Сверток с тормозком и фляжка с водой в карманах, постоянно цеплялись за выступы забоя. Мишка попробовал перелезть на рештаки, но тут же вернулся на прежнюю позицию, они были скользкими. Вскоре появился огонек лампы первого навалоотбойщика, готовившего пневматический молоток к работе.

— Обходи меня по рештачному ставу, — сказал он Мишке, когда тот приблизился вплотную, — иначе в лаве не разминуться! Только вы с десятником двигайтесь быстрее, все вас ждут, ведь пока вы не пролезете до верха, никто работу не начнет….

— Почему? — удивился Мишка.

— Ты никогда не был в лаве, потому и спрашиваешь, — ответил навалоотбойщик, — начнем работать сам поймешь почему!

Хотя лава представляла собой ад кромешный, Мишка к своему удивлению не испытывал страха перед подземельем, пролезая на четвереньках в тесноте этой выработки. Он разминулся еще с троими навалоотбойщиками и следовал за голосом Павла, который рассказывал о трудностях работы в лаве. Доползя до ее верха, Мишка вылез в штрек около метра восьмидесяти высотой. Его уже ждал Павел.

— Ну, как, почувствовал лаву? — спросил десятник.

— Почувствовал! — ответил Мишка, — а куда идет этот штрек?

— Это верхний вентиляционный штрек, — пояснял на ходу Павел, — он выходит к шурфу, что в степи за пару километров от Красинского сада. Там установлен вентилятор и есть клеть для спуска грузов, крепежный лес гоняют в большей части оттуда…. А по главному стволу его доставляют только для крепления низа лавы.

К десятнику подошел еще один «огонек». Это был горовой, так называли навалоотбойщика, работающего на самом последнем верхнем пае. Его лампа освещала отбойный молоток, который шахтер держал в руке.

— Пашка, твою мать, — ругнулся горовой, обращаясь к десятнику, — открывай воздух быстрее, работать давно пора!

Десятник отошел в штрек метров на пять и вскоре послышалось шипение сжатого воздуха в шланге отбойного молотка горового.

— Мишка, оставайся с Антоном и учись работе, — послышался голос Павла, — а я пройду по штреку, посмотрю, сколько леса поставили на смену.

Горовой влез в лаву и тут же послышался громкий выхлоп его отбойного молотка. Через минуту снизу один за другим застучали молотки остальных навалоотбойщиков, шум от пневматических молотков был подобен перестрелки пулеметов. Еще через пару минут Мишка заметил, что из лавы пошла угольная пыль, уносимая струей воздуха снизу лавы вверх.

— Антон, а мне что делать? — прокричал Мишка и тут же понял, что тот его не слышит.

Мишка подошел вплотную к дыре в лаву, но влезть туда не представлялось возможным, Антон врубывался отбойным молотком в пласт угля на сопряжении лавы с верхним штреком. Его лампа висела на второй от крайней стойке, едва освещая место вруба. Мишка молча смотрел, как Антон откалывает куски угольного пласта, которые падали между забоем и ставом. Многие глыбы отваливались прямо на пустой рештак и тут же уносились вниз.

— Да-а-а, теперь понятно, почему здесь платят такие большие деньги! — громко сказал Мишка, зная, что его никто не слышит, — ведь это же ад кромешный ей Богу! …Но я буду здесь работать, мне уже понравилась эта мужская профессия, ее опасность и тяжесть для настоящих мужчин…. Да и деньжищи платят, будь здоров!

Вскоре отбойный молоток Антона замолчал и он перенес свою лампу ближе к месту вруба. Сначала осветил его, приблизив лампу вплотную, а затем подцепил ее на лесиняку рядом с собой.

— Тебя кажется Мишкой зовут? — послышался его голос, — давай залазь в лаву, место для тебя уже имеется!

— Лезу уже, — ответил парень, влезая в нишу со стороны забоя.

— Ты куда? Там еще не закреплено! — прокричал Антон, — хочешь, чтобы привалило тебя? Лезь рядом с рештаками.

— Что мне делать? — спросил Мишка, оказавшись между Антоном и выходом в верхний штрек.

— Работы, хоть отбавляй! — отвечал Антон, — возьми мою лопату и наваливай отбитый уголь на рештак, а я пройду пока еще полметра. Как только окажусь на линии сцепки рештаков, тогда рассоединим став и двинем первый из них к забою, крепильщики начнут ставить стойки, а мы с тобой двинемся дальше.

Мишка взял лопату с коротким черенком, которая лежала у стойки за ставом и начал, как здесь говорили, «брать лаву». В такой тесноте очень трудно было работать этим инструментом, да к тому же еще напарник почти рядом с отбойным молотком, того и смотри, зацепишь его. Крупные глыбы вообще на лопату не брались и Мишке пришлось толкать их на рештак. Попадая на него глыбы угля скользили вниз, а парень приступал к следующим. Когда остался мелкий отбой, кусками с кулак, он набирал его на лопату и стоя на коленях закидывал в рештак. По его раскатанной поверхности уголь быстро уходил вниз.

Вскоре приполз крепильщик, он двигался вверх, обходя каждого работающего навалоотбойщика и когда поравнялся, Мишка увидел, что в руках у него была сумка с топором.

— А топор тебе зачем? — пошутил Мишка, — Хоку боишься?

— Я им работаю, — серьезно ответил мужик, — топором забивают крепь в заклинку. А ты молодец, шутишь уже…. Хорошо Антону сегодня, — помощника веселого дали.

Крепильщик пролез на вентиляционный штрек, а Антон с Мишкой продолжали работу. Когда прошли метра три, Антон бросил молоток и повернулся к Мишке, поднося лампу и осматривая зачистку отбитого угля.

— Молодец! — похвалил он Мишку, — для новичка очень даже не дурно! Успеваешь зачищать лаву, как следует. А теперь давай прервемся, ты взял с собой тормозок?

— Взял, — ответил Мишка.

Напарники уселись на почву и достали свертки с обедом, купленные в горном буфете. В воздухе стояла угольная пыль и от обоих воняло потом, но напарник, как будто бы не слышал этого и приступил к поеданию своего тормозка. Мишке совсем не хотелось есть, но он кушал за компанию, вряд ли до конца смены еще будет перерыв. Насытившись оба, запили еду водой из фляжки. Антон вынул из кармана плоскую металлическую коробку от чая, а из нее папиросу и спички, закурил.

— А разве здесь можно курить? — спросил Мишка.

— А кто запрещает? — вопросом ответил Антон, — у нас в шахте горючего газа нет, так что кури!

— А я не взял папиросы с собой, — пожаловался Мишка, — да и коробочки у меня нет такой, а без нее они переломаются…

Антон угостил Мишку папиросой и они дружно дымили, наслаждаясь отдыхом. Вскоре из штрека послышался голос десятника, он что-то кричал на крепильщика, стучавшего обухом топора, заклинивая стойку. Вскоре Павел появился возле Антона с Мишкой.

— Ну, как новенький? — спросил десятник у Антона.

— Справляется, — коротко ответил тот, — видел, лаву зачистил? Как заправский навалоотбойщик….

— Дай ему отбойным молотком поработать! — потребовал Павел, — пусть привыкает! Работайте мужики, а я полез вниз лавы, посмотрю, что там делается.

Десятник уполз и вскоре огонек его лампы исчез в темноте, было слышно, как он материться, цепляясь головой за кровлю. После перекура, Мишка выслушав все советы Антона, приступил к работе отбойным молотком. Это оказалось не совсем просто, нужно было к молотку прикладывать немалые усилия, чтобы вести отбойку угля. Вогнав пику в пласт, необходимо перемещать молоток из стороны в сторону, отдавливая край забоя к рештакам, часто делать короткие перерывы, посматривая, как ведет себя кровля при этом.

— Нужно прислушиваться, когда молоток не работает, — советовал Антон, — кровля перед тем, как валиться, начинает трещать. Это сигнал к тому, что скоро рухнет, в этом случае нужно ползти под крепь.

— А что там находится? — спросил Мишка, указывая на завальную сторону лавы.

— Обрушенная порода, — ответил Антон, — ведь отработанное пространство не может все время стоять на лесиняках. Есть бригада посадчиков, которая «сажает лаву», когда забой удаляется на определенное расстояние. Выбивают стойки и кровля садится на почву. Работа у них самая опасная, как ты понимаешь, не успел вовремя выскочить и может придавить кровлей…

— А ты был когда-нибудь под завалом? — спросил Мишка.

— Бог миловал, никогда не был, — ответил Антон, — у нас шахта хорошая, пласт сухой, не обводнен. Мужики с других шахт рассказывали, что на Петровке, например, вода из пласта течет. Зато пыли нет, уголь влажный…. И крыс у нас нет, правда мышей развелось много. Ты не видел еще, как они тормозки потрошат?

— Нет, — ответил удивленно Мишка, — но я слышал писк какой-то, когда по штреку шли…. Похож на мышиный, но я и подумать не мог, что в шахте водятся мыши. Как они сюда попали, ведь глубоко же?

— С сеном для коней, — предположил Антон, — сено в шахту опускают, чтобы лошадей кормить, а мыши с сеном всегда путешествуют! Так что смотри, мыши могут в карман залезть и жрать твой тормозок, проверяй карман чаще. …А насчет обвалов так скажу, что в старых шахтах они происходят, а в нашей кровля крепкая, чистый песчаник, но не расслабляйся. Слышал легенду о Прохоре?

— О каком Прохоре? — спросил Мишка.

— Работал в парамоновской шахте мужик один, — начал рассказ Антон, — звали его Прохором. Здоровенный был мужик и странный очень…. Месяц водку пьет, пока деньги не кончатся, а потом спустится в шахту и месяц не выходит на гора, уголь рубит обушком, то есть киркой, которой раньше отбойку вели. Так вот! Он один добычу выдавал, пятерым не справиться. И денег ему платили много, но как только он получит их, то снова месяц водку пьет. И так каждый раз. Однажды он спустился в шахту и сгинул в ней. Не нашли Прохора, добычу сделал за пятерых и ушел куда-то, бросив свою кирку в забое. Обыскали всю шахту — нет Прохора! …Вот с тех пор он ходит по всем шахтам и со злости стойки, лисиняки значит, выбивает, чтобы завал произошел! Хотя крепильщики должны смотреть за целостностью лесиняк, за их расклинкой и прочим, ты тоже должен обращать внимание на состояние крепи, иначе Прохор этот тут же появляется и валит лаву…. Ну, хватит разговоров, пошли работать!

— А у десятника-то нашего фамилия Прохоров, — иронически заметил Михаил, — не к добру такую фамилию носить в шахте, как бы чего не вышло!

Мишка не поверил этой легенде, но иронизировать дальше не стал и напарники снова приступили к работе. Следом за ними крепильщик устанавливал лесиняки, в одиночку доставляя их с верхнего штрека. Переставили второй рештак, затем следующий, крепильщик уже спускал стойки по трем рештакам, каждый раз громко предупреждая криком: «Поберегись!». Брошенные сверху, лесиняки разгонялись, скользя по металлу и могли причинить травму, если в это время оказаться в опасной зоне. Вскоре напарники закончили свой пай и приступили к перестановке очередного рештака соседнего пая.

Следующий к низу навалоотбойщик Митяй зачищал лаву и закончив, присоединился к Антону и Мишке. К концу смены весь рештачный став был на новом месте, а лава полностью закреплена. Это на шахтерском жаргоне называлось «двинули лаву на метр и закрепили». Мишка понял технологию шахтерского труда и уже мало о чем спрашивал у Павла и напарника. Только, когда вся смена вылезла на нижний откаточный штрек, Мишка почувствовал усталость. Ныла спина, плечи и коленки, на которых приходилось стоять при зачистке лавы.

Вся смена собралась на люках и сидя на корточках перекуривала. Мишку вновь Антон угостил папиросой и он сидел и вместе со всеми курил. Это почему-то воодушевляло парня, заставляя гордиться, что он теперь шахтер. В штреке со стороны ствола показались огоньки, приближающиеся с каждой минутой.

— Ну, вот и смена нам уже идет, — произнес Павел, — мужики, кто сегодня по выезду пивом угощает?

— Терентий вчера грозился, — крикнул кто-то в ответ, — кричал пьяный на весь поселок: «…завтра я угощаю! Вы все утоните и захлебнетесь моим пивом! Я угощать буду щедро!»

— Да не тренди ты Митяй, я так не говорил! — парировал Терентий, — сам придумал, чтобы я сегодня не жадничал?

— Ну, вот он уже на попятную пошел, — с хохотом прозвучал голос, — как только пьяный, то орет о своей щедрости, а трезвый страшно боится слова «угостить» и начинает отказываться!

— Мишка, ты с нами пойдешь в пивнушку? — спросил Антон, — тут недалеко, у нового магазина…. Если ты в коллективе хочешь прижиться, то должен пойти!

— Меня сегодня Гриня земляк пригласил по выезду с ним пиво пить! — отказался Мишка, — хотя я его никогда не пил, но земляку трудно же отказать!

— Выпить с земляком, святое! — согласился десятник, — так что на сегодня новенького освобождаем от нашей компании….

Подходя к стволу, Мишка почувствовал неожиданный подъем настроения, он не знал от чего это происходит и не мог объяснить его. Ему хотелось быстрее подняться на-гора и вновь увидеть сияющее солнце, зеленую траву и голубое небо. Стволовой-рукоятчик уже сменился, это была не Светка и шахтеры подшучивали, называя её ласково Клавусей.

— А скажи-ка мне Клавусь, — подначивал женщину Антон, — что будет, если я об тебя потрусь?

— Найди себе бабу потертую, — парировал женский голос, — и об нее трись, но смотри не усрись!

Раздался дружный смех, Антон что-то еще говорил, но его уже никто не слышал. Мишка вошел в клеть за Павлом, прозвучал сигнал и она пошла вверх. Вскоре все вокруг озарилось солнечным светом, показавшимся Мишке очень не естественным и ярким и от этого, резало глаза. Шахтеры жмурились и продолжали смеяться шутке, отпущенной рукоятчицей Клавой. Мишка смотрел на лица мужиков, все измазанные угольной пылью, у каждого из них светились одни глаза.

— А чего вы все такие грязные? — удивленно спросил он, — как черти из преисподней!

— А ты себя видел? — спросил Антон под дружный смех шахтеров, — ты такой же, как все мы чумазый, думаешь чистенький?

Смена вышла из клети и направилась в баню, весело подтрунивая друг над другом. Мишка смеялся и удачно отвечал на шутки, он был горд, что шахтерская братия приняла его в свое сословие, теперь он шахтер. Раздевшись в «грязной» бане догола, Мишка увидел всего себя и понял, что угольная пыль проникает везде и пристает к потному телу, окрашивая его в черный цвет. Пригодилось мыло и мочалка, заботливо завернутое ему домашней хозяйкой теткой Махорой.

Шахтерская баня, не просто душевая, где моются горняки после смены. Это своеобразный ритуал очищения тела и души, после которого к уставшему человеку вновь возвращаются физические и духовные силы. Открывается второе дыхание, как у спортсменов бегущих на спринтерской дистанции. Только сейчас Мишка обратил внимание на глаза своих коллег, они как будто были подведены черной сажей. Такой макияж делали только девки, собираясь на танцы или в кино. Парень вспомнил, когда он шел по городу от вокзала, то видел таких мужиков. Он еще подумал тогда, зачем это они накрасили себе глаза, как девицы? Одевшись, шахтеры по очереди подходили к единственному зеркалу и смотрясь в него, причесывали мокрые волосы. Мишка впервые увидел себя в зеркале с подкрашенными глазами. Он долго рассматривал свою физиономию.

— Не бойся, завтра утром умоешься и глаза будут чистенькими, — раздался чей-то голос сзади.

Мишка обернулся и увидел Гриню, который причесывался перед тем же зеркалом и улыбался. Он стоял сзади Мишки и был на голову выше его, поэтому мог причесываться одновременно с ним.

— А-а, Гриня, это ты? — спросил парень, — хорошо, что ты уже выехал на-гора, мне ждать не пришлось, — Мишка особой интонацией произнес слова «на-гора», как это делали шахтеры.

— Ну, что пошли пиво пить? — спросил Гриня посмеиваясь.

— Я его никогда не пил, сам знаешь, в Морозовской пива не продавалось почему-то, — сказал Мишка, — но попробовать можно, узнать, что это за бражка такая?

— Пойдем сначала здесь попробуем! — сказал Гриня, когда земляки вышли из бани и он повел Мишку в горный буфет, — если не понравится, то тогда в пивнушку под магазин.

— А чем оно может не понравиться? — недоумевал Мишка, — оно разное?

— Вот чудак, — ухмыльнулся Гриня, — конечно, разное! Есть «Жигулевское», «Бархатное», «Ячменное» и новый сорт «Шахтерское». Это что касается разновидностей, а по вкусу и крепости отличается по продавщице — кто и сколько разбавляет…. Пивнушки, которые у магазина торгуют «славятся» больше всего своей бессовестной разбавкой. Там в одной из них Люська работает, так она сука, как заметит, что ты уже опьянел, наливает полкружки воды гольной….

Вскоре земляки сидели за столом в горном буфете и пили пиво. Мишка впервые в жизни попробовал напиток и он не очень понравился ему на вкус. «Как можно запьянеть от этой бурды? — подумал парень — брага и то приятнее и крепче!» Здесь же пировали Гринины коллеги, проходчики, которые весело и громко кричали, мешая парню поговорить с Гриней о Морозовской. Мишка хотел спросить, пишут ли ему родственники письма? Но в этом гвалте нужно было кричать, а не разговаривать, а Мишка не хотел, чтобы его слышали посторонние. Он надеялся уговорить земляка, чтобы тот через свою родню связался с сестрами. Самому отправлять письма было опасно. Если его ищут за избиение Федора, то по штемпелю почтового отделения, Мишку быстро найдут здесь и тогда прощай шахта…. А еще очень хотелось узнать, что происходит в жизни Фроси, после того, как Федька застал их врасплох?

— Давай уйдем отсюда? — предложил Мишка, — орут здесь, поговорить невозможно!

— Тебе не понравилось пиво? — удивился Гриня, — сегодня «Жигулевское» очень даже хорошее.

— Я в нем не понимаю, — пояснил Мишка, — целую кружку выпил, а в голову даже не тюкнуло…. Представь, как опьянеешь, если выпить кружку хорошего вина! …Да и поговорить хочется мне с тобой, а здесь орут, как придавленные в лаве….

— О-о, Ты уже освоил шахтерскую терминологию? — удивился Гриня, — я тоже быстро научился говорить по местному, ведь у нас казаки так не разговаривают…. Хорошо, пошли в пивную к магазину и по пути поболтаем.

— Ты письма из дома получаешь от родителей? — спросил Мишка, когда парни вышли на улицу.

— Мои родители не умеют писать, — ответил Гриня, — мне пишет сестренка, но вот уже месяц я не получал от нее вестей. В последнем она писала, что у них в станице настоящая голодуха начинается, лавки и магазинчики закрыли, ярмарки не разрешают проводить….

— Это я знаю, — сказал Мишка, — началось еще при мне. А ты сам пишешь сестре письма? Мне помниться, что ты не умел!

— Конечно! — ответил Гриня, — я же ликбез прошел здесь при шахте!

— Тогда напиши сестре, пусть она узнает, как там Фрося? — попросил Мишка.

— Тоскуешь? — спросил Гриня, — я наслышан о твоей любви к Фросе. Особенно ваш танец на ее свадьбе! Все поняли, что вы любите друг друга, а Фрося ненавидит своего мужа. Он так опозорился, когда на него Дик напал, — Гриня посмотрел на Мишку лукавым взглядом — хорошо, я напишу сестренке! А ты-то сам чего не пишешь? Я знаю, ты сам грамотный и с арифметикой у тебя все хорошо….

— А еще хочу попросить тебя, — продолжил Мишка, не обращая внимания на его слова, — чтобы сестра твоя написала моим в хутор Кузнецовский и сообщила, чтобы они не сидели там и ехали сюда. Ведь баб тоже принимают на шахту! А еще Степка обещался приехать, но он не знает, что я удрал сюда…

— Как удрал? — недоуменно спросил Гриня.

Мишка рассказал земляку, что произошло в ту ночь, когда он избил Федьку и срочно ушел пешком из станицы. Он в подробностях изложил ему, как забрел в умирающий с голоду хутор, а затем прошел через заградительный отряд и бесплатно доехал до станции «Шахтной» на товарняке. Мишка объяснил Грине, почему он не может написать сестрам или еще кому-либо в станицу, потому как опасается, что его найдут и осудят.

— Ты молодец, что набил морду этому франту! — похвалил Гриня, — его вообще никто в станице не любит, я бы тоже с удовольствием дал бы ему в глаз….

Земляки подошли к магазину, находившемуся рядом с огромным жилым бараком, имеющим со стороны улицы вход и крыльцо. Ниже него строился клуб шахты, в нем велись отделочные работы, а стволы растущих молодых кленов у входных дверей красиво по окружности обустроили деревянными скамейками со спинками. Гриня предложил купить бутылку водки к пиву. Здание магазина представляло собой длинное строение, с торца вход с вывеской «Промтовары», и посредине дверь под трафаретом «Продукты».

— В «Промтоварах» можешь себе из одежи что-либо покупать, запомни! — попутно информировал Гриня, — там и рубашки есть хорошие и брюки….

Парни вошли в «Продукты», изнутри это было просторное помещение по периметру окруженное прилавками и разделенное на секции «Бакалея», «Гастрономия», «Хлеб» и «Водка, вино, табак». Гриня демонстративно достал из кармана деньги, сложенные пополам и отделил от них трояк. Обходя просторный магазин, Мишка увидел на витринах такое же изобилие продуктов, что и в привокзальном. Водка была выставлена нескольких сортов, самая дешевая была «Рыковка», ее в народе прозвали по фамилии председателя Совнаркома Рыкова, который сам был любителем выпить. Она стоила один рубль, но ее крепость была всего 30 градусов, поэтому Гриня взял дорогую за два рубля двадцать копеек и крепостью в сорок градусов.

Выйдя из магазина, земляки направились к пивной и, купив по две кружки «Шахтерского», умастились у стола, вкопанного в землю. Гриня открыл бутылку водки и добавил ее содержимое в кружки с пивом. Мишка скривился, отпив глоток и вскоре почувствовал, как в голову тюкнуло. Гриня купил вместе с пивом сушеной воблы несколько рыбин и парни с удовольствием жевали ее, очистив от шкурки с чешуей. На соседнем столике пировали шахтеры с Мишкиной лавы с десятником. Антон ссорился с каким-то мужиком, которого Мишка видел утром при спуске в шахту. Павел успокаивал обоих и кричал на каждого по очереди, было понятно, что спор шел о плохой работе этого мужика. Никто из шахтеров, которых теперь Мишка гордо называл «своими», не обращал на него с Гриней внимания.

— Интересно, — сказал Мишка, — почему так? У нас в Морозовской, голод начинается, а здесь всего валом! Сколько хочешь, покупай, да еще так дешево! Конечно, если здесь платить зарплату, как на колбасном заводе, то цены кажутся совсем не маленькими, а по зарплате шахтеров, все здесь стоит копейки. Вот ты, Гриня, сколько зарабатываешь в месяц?

— Сто пятьдесят червонцев, — ответил Гриня, — проходчики почти каждый столько зарабатывает, а вот навалоотбойщикам многим и по двести закрывают…. Несправедливо, конечно!

— Но ведь вам приходится работать в полный рост, — возразил Мишка, — а в лаве на коленках в три погибели! Ты был в нашем забое?

— Только, когда печь нарезали, — ответил Гриня, — …да там не развернешься, это ты правильно сказал!

— Вот поэтому и зарплата у вас меньше, — резюмировал Мишка, — Гриня, расскажи, как выплачивают зарплату на шахте.

— Каждую субботу, — отвечал Гриня, — десятник начисляет за неделю и выдает тебе расчетный листок, чтобы ты посмотрел, за все ли работы он произвел начисления? В субботу к вечеру приезжает из рудоуправления кассир в закрытом экипаже с вооруженной охраной и выдает деньги. Но учти не все, начисленные в расчетном листке!

— Почему? — не понял Мишка.

— Да потому, — возразил Гриня, — при получении первой зарплаты тебя заставят подписать бумагу, по которой ты, якобы соглашаешься купить из годового заработка облигаций государственного займа на сумму, не менее одной средней зарплаты.

— А если я не хочу покупать эти облигации? — спросил Мишка.

— Как это не хочешь? — спросил Гриня, — все подписываются и ты обязан, иначе работать здесь не будешь!

— А на эти облигации можно купить что-нибудь? — не успокаивался Мишка.

— Нет, — ответил Гриня, — это вроде государство у тебя занимает деньги, которые потом отдаст.

— Когда потом? — недоумевал Мишка.

— Когда построим социализм, — с ухмылкой ответил Гриня, — никто не говорит, когда вернут долг, но на него будут проценты набегать и на номера облигаций разыгрываться денежные выигрыши…. Ну, вроде игра картежная, кому повезет, получит денежки…

Мишка уже опустошил одну кружку и пил вторую, он почувствовал, что начинает пьянеть. Посмотрев на Гриню, он понял, что тот еще трезв и такая доза спиртного на него не действует. На колбасном заводе ходили слухи, что Гриня может выпить ведро вина и остаться трезвым. Мишка, который очень редко употреблял спиртное, начал пьянеть сразу, ему никогда не приходилось пить смесь водки с пивом. За соседним столом начиналась драка, Антон запустил кружкой в мужика, с которым ругался. Тот вовремя уклонился от удара и кружка вдребезги разбилась о стенку пивной.

— Вася, ты сволочь, не хочешь работать, а только пузыри пускаешь! — кричал Антон, — вот парень за соседним столом пиво пьет, Мишкой зовут, сегодня первый раз в лаве был и уже лучше тебя работает.

— Да пошел ты к черту! — кричал на Антона Вася, — кто ты мне такой, чтобы указывать?

— Тебе все об этом говорят, не только я! — продолжал доказывать Антон, — вот сегодня, например, мы все тебя ждали, пока ты свой пай догрызешь, чтобы рештачный став передвигать. Если мы в одной лаве работаем, то я имею права делать тебе замечания….

Вася быстро приблизился к Антону и нанес ему удар в челюсть. Антон пошатнулся, но устоял, вторым ударом он был повержен на землю. Остальные, кто пил вместе с дерущимися шахтерами не вступал в драку, даже десятник Павел, махнув рукой, отошёл в сторону. Мишка рванулся из-за стола на помощь Антону, которого Вася успел ударить ногой в живот.

— Не дергайся, Мишань, пусть выясняют отношения сами, — остановил его Гриня, — тут у них так заведено, ни дня без спиртного и драки, но если двое дерутся, третьему делать там нечего!

— Зачем бить друг другу морды из-за работы? — недоумевал Мишка, — можно же просто поговорить и выяснить, кто плохо работает. Ведь им завтра вместе снова лезть в одну лаву!

— Мне здесь тоже не раз приходилось морды бить, — заметил Гриня, — и мне нравится, что никто не мешает выяснять отношения в поединке, а побеждает сильнейший.

Между тем инициативу в драке перехватил Антон и уже Вася лежал на земле от удара противника. Антон рассчитался с ним за удар ногой аналогично и с видом победителя посматривал на окружающих. Вася поднялся с земли и вскинул вверх руки.

— Всё, всё, я сдаюсь! — объявил он, — но ты Антон неси бутылку водки, мировую будем пить!

— Ещё чего? — возразил Антон, — мировую ставит побежденный!

Вася молча направился к магазину. Антон подошел к столу и почти залпом осушил кружку пива.

— Давай заканчивать? — предложил Мишка земляку, — что-то мне не нравится пиво с водкой, ноги стали ватными, да еще и тошнить начинает.

— Пошли домой, — согласился Гриня, — ты где живешь?

— Крайняя улица, — вспомнил Мишка, — Бабушкина, кажется, называется. Да она даже и не улица, а край поселка.

— Я тоже на этой улице квартируюсь, — заметил Гриня, — пошли, нам по пути!

Земляки пересекли пустырь с зеленеющей травой и кустарником и вскоре выяснили, что живут друг от друга через пять хат на одной улице. Попрощавшись, каждый пошел к себе. Тетка Махора встретила Мишку у калитки и заметив, что он под хмельком, сказала:

— Ну, вот и начал шахтерскую жизнь — работа, пивная, дом!

***

Шахтерская жизнь Мишки продолжилась так, как сказала тетка Махора. Первое время Мишка очень уставал и поход в пивную после смены был необходим для взбадривания организма и стимуляции активности. Очень скоро ему начало казаться, что зависимость становится пагубной и Мишка категорически отказался участвовать в походах в пивную. Десятник Павел поддержал парня, когда на него начинались нападки со стороны остальных шахтеров участка.

Выходной день Мишка проводил у себя в комнате или в саду, который начинался сразу за хозяйским домом, он расстилал одеяло под яблоней и лежа на нем читал книги из шахтной библиотеки. Парень обрадовался, когда узнал, что на шахте имеется библиотека и там можно выбрать интересные книги. Он любил читать и произведения многих зарубежных и русских классиков уже прочел, работая у нэпмана счетоводом. Николай Леонидович имел хорошую библиотеку, но количество книг ограничивалось сотней, а здесь их было так много, что они хранились на стеллажах, установленных в четыре ряда.

Мишка давно закончил двухнедельное обучение профессии навалоотбойщика и его допустили к самостоятельной работе, заменив Василия, который теперь «сидел на люках». Иногда, тот агрессивно набрасывался на Мишку из-за этого, обзывал матом и грозился переломать парню ноги. Однажды такое случилось после работы у магазина, где изрядно выпивший Василий, стал угрожать Мишке. Он был намного сильнее парня и мог, конечно, исполнить свои угрозы, если бы не Гриня, который здесь же пил пиво с проходчиками своего участка. Услышав, мат в отношении земляка, Гриня нарушил местный обычай не вмешиваться в драку и быстро угомонил Василия. Схватив мужика за шиворот и встряхнув, отрывая его от земли, он громко, чтобы все слышали, гаркнул: «Кто тронет хотя бы пальцем моего земляка, глаз на попу натяну!» Только после этого Василий успокоился.

Вскоре произошли изменения в организации работы шахты, как и предприятий всей страны. Так писали в городской газете «Красный шахтер», которую Мишка получал по почте и регулярно читал. Эту газету начали издавать еще в 1920 году и парторг шахты Цыплаков «настоятельно рекомендовал коммунистам» обязательную подписку на газеты «Правда» и «Красный шахтер». Коммунисты обязаны были выписывать газеты и находиться в особом положении. С одной стороны у них был «партмаксимум»: где бы коммунист ни работал, хоть проходчиком или заведующим шахты, он не должен был получать больше 120 червонцев, остальное высчитывали в бюджет государства. С другой стороны, каждый коммунист должен был подписаться на облигации госзайма не менее двух месячных зарплат в год, когда беспартийные шахтеры только на одну.

Мишка удивил в очередной раз «своих ребят», когда подойдя к парторгу Цыплакову сам попросил выписать ему газеты. Это был странный поступок, потому что каждый отказывался от обязаловки, как только мог.

— Ты, наверное, в партию хочешь вступить? — задал вопрос Цыплаков, — это не так просто, нужно получить рекомендации от преданных членов ВКП (б), год походить в кандидатах, а уж затем….

— Нет, что Вы! — ответил Мишка, — я никогда не хотел вступить в партию брехунов, которые обещают одно, а на деле выходит иначе! …В газетах много интересного пишут и я хочу их читать.

— Ты, дурак что ли, разве можно говорить о партии плохо? — воскликнул Цыплаков, — кто, если не партия революцию сделала, чтобы простому человеку жилось хорошо? Я газеты тебе выпишу, конечно, но язык свой придержи, иначе он тебя и погубит….

— Я не дурак, — парировал Мишка, — а «Красный шахтер» выписал сам на почте! В прошлом номере газеты пишут, что в стране с августа введут «непрерывку» — пятидневку. Я внимательно прочитал постановление Совнаркома, рабочая неделя теперь будет представлять собой так называемую пятидневку с одним выходным днем. В году насчитывается 72 пятидневки и каждое 1 января будет начинаться с первого дня пятидневки. Дни недели так и будут называться: первый день пятидневки, второй, третий и так далее, при этом всех рабочих разделят на пять групп, названных по цветам — жёлтый, розовый, красный, фиолетовый, зелёный. Каждая группа будет иметь свой собственный выходной день….

— И что ты хочешь этим сказать? — возмутился Цыплаков, — ведь трудящиеся получат больше времени на отдых! Сейчас 52 выходных, а будет 72! Партия заботится о здоровье трудящихся!

— Я только хотел спросить, — отвечал Мишка, — разве у нас на шахте получится так? Ведь у каждого навалоотбойщика будет свой выходной, он не выйдет на работу, а значит его нужно кем-то заменить.

— И что ты предлагаешь? — вопрошал Цыплаков, — не выполнять постановление Совнаркома?

— Нет, — простодушно отвечал Мишка, — я предлагаю, чтобы каждый участок имел свой выходной. Тогда все отдохнут, например в понедельник, а во вторник выйдут на работу в полном составе! …Но главное, о чем умалчивают в газете — что будет с нормой выработки? Ведь увеличение выходных дней с тем же планом, приведет к ее росту. Партия вроде как бы заботится о полноценном отдыхе рабочих, но при этом увеличивает норму выработки….

— Ты смотри, какой умник нашелся! — со злостью кричал Цыплаков, — в ОГПУ захотел? Я вмиг тебя отправлю…. Норма выработки останется прежней, будь уверен!

Этот разговор происходил в присутствии группы шахтеров, а на следующий день Андропа зачитал на общем наряде приказ по Грушевскому рудоуправлению о переходе на пятидневку и увеличению нормы выработки на одного навалоотбойщика до 7, 9 тонн вместо бывшей нормы в семь тонн. После этого Цыплаков затаил злобу на парня, а шахтеры стали называть Мишку не иначе как — «умный парень, газеты читает!»

Переход на новую организацию труда скрасило мероприятие — открытие клуба шахты, состоявшееся в конце августа. Мишка нарядился на мероприятие в свой любимый костюм и надел галстук. Когда он впервые получил зарплату в сто восемьдесят червонцев, то приобрел себе два костюма, хромовые сапоги и ботинки из чистой кожи. Накупил рубашек штук пять и пару брюк, несмотря на то, что отлично питался и не скупился на подарки своим хозяевам. Тетке Махоре приобрел модное платье и дяде Ване две рубашки, фланелевые портянки и носки, которые быстро входили у шахтеров в моду.

К вечеру к Мишке зашел Гриня, такой же разодетый и «весь из себя». И земляки отправились в клуб. Мишка впервые слышал духовой оркестр, который организовали при шахте, в этот день был дебют у музыкантов, им юмористически настроенные шахтеры тут же дали кличку «духобздюи». А еще говорили, что дуть в трубу могут только те, у которых ветра в голове много. Но звучание медных труб завораживало каждого и приводило в хорошее настроение.

На открытие клуба приехал секретарь окружкома и председатель исполкома. Митинг, посвященный открытию клуба решили провести в его зрительном зале, имеющем сцену. Для выступлений была изготовлена трибуна с гербом СССР, которую после мероприятий будут задвигать за кулисы. Выступил секретарь, затем председатель, а последним Андропа, который плавно перешел к премированию лучших горняков, в список которых попал и Мишка. Но особого внимания удостоился навалоотбойщик второго участка Пискунов. Андропа долго хвалил его прежде, чем вручил конверт с деньгами, показывая, что Пискунов любимчик начальства. Затем под звуки «туша» ему вручили в конверте денежную премию. Следующим был Мишка, который коротко поблагодарил Андропу, пожимая ему руку и вернулся на место.

Неизвестно, кто составлял эти списки, но парторг Цыплаков после окончания официальной части митинга, подошел к Мишке и злобно прошипел, что он разберется, почему премируют человека, враждебно относящегося к партии.

— А с чего Вы взяли, что я враждебно отношусь? — спросил Мишка, — покритиковал немного…. Ведь Вы сами на собрании говорили, что внутрипартийная критика способствует ускоренному продвижению по пути строительства социализма!

— Так это же внутрипартийная критика, — возразил Цыплаков, — ты сначала вступи в партию, а потом критиковать будешь! А вот так со стороны — не смей! …Вот ответь мне сколько ты зарабатываешь?

— Сколько вырабатываю, столько и зарабатываю! — ответил Мишка местной поговоркой шахтеров, — а вот Вы сколько получаете за то, что вообще в шахте не работаете?

— Ну, парень, смотри у меня! — пригрозил Цыплаков, — доболтаешься, я тебя предупреждать больше не буду….

После митинга бесплатно показали кинокартину «Броненосец Потемкин». Зал вслух возмущался, когда на экране матросов одного из броненосцев Черноморского флота, стоящего на рейде Одессы пытались накормить червивым мясом.

— Жрите это сами! — слышались выкрики из зала.

Когда на экране зачинщиков бунта приговорили к расстрелу, а во время исполнения казни остальные матросы бросились им на выручку, зал дружно кричал:

— Сверните им головы на хрен, вас же все равно больше!

— Вот так! Правильно! — орали вдохновленные шахтеры в зале, когда на экране офицеров корабля выбросили за борт и дружно охнули, когда вдохновитель восстания матрос Вакуленчук погиб в схватке.

Фильм понравился Мишке, он впервые смотрел советское кино, потому что в Морозовской показывали одного Чарли Чаплина. Гриня вместе со всеми орал и курил папиросу одна за другой, переживая за матросов. А тем временем на экране население Одессы стекалось на похороны Вакуленчука и поддерживало команду революционного броненосца.

— Народ за революцию! Смерть белогвардейцам! — кричали из зала, когда на экране вызванные правительственные войска безжалостно расстреливали мирных жителей на знаменитой одесской лестнице. На подавление восстания направилась Черноморская эскадра, но матросы отказались стрелять по восставшим, и броненосец «Потёмкин» прошел через строй кораблей. На его мачте развевался поднятый восставшими красный флаг. Закончилась картина кадром, на котором броненосец будто бы «выплывает из фильма» в зал.

Когда загорелся свет, возбужденные зрители, направляясь к выходу, они долго еще обсуждали восстание матросов, многие гневно и с матерными выражениями отзывались о «буржуях, пославших эскадру, чтобы затопить «Потемкина». После показа фильма на улице перед клубом начинались танцы под духовой оркестр. Уже стемнело и на площадке зажгли несколько электрических лампочек, что придавало праздничное настроение. Здесь даже организовали работу буфета, где можно было выпить водки и пива на розлив.

Мишка до сих пор скучал по Фросе и с безразличием смотрел на поселковых девчат, стоящих вокруг импровизированной танцплощадки. Его земляк Гриня пригласил на танец девушку в цветастом платье и пара закружилась в вальсе в исполнении духового оркестра. Мишка удивился умению земляка танцевать вальс, ведь в Морозовской Гриня не ходил на танцы в клуб железнодорожников.

— Где ты научился танцевать вальс? — спросил у него Мишка, когда он вернулся после танца на место, галантно проводив девушку туда, откуда пригласил.

— Здесь и научился, — ответил Гриня, — в летнем городском саду каждое воскресенье играет духовой оркестр.

— А ты знаешь эту девушку? — спросил Мишка.

— А ты не узнаешь, кто это? — с улыбкой спросил Гриня, — …это же Светка стволовой сигналист-рукоятчик!

— Да как же я ее мог узнать, если лицо ни разу не видел? — недоумевал Мишка, — она все время под стволом работает, а от ее лампы только ноги и видно…. А она так ничего из себя, молодец Гриня, вкус на баб у тебя хороший!

— А ты чего скромничаешь? — спросил земляк, — может для храбрости хряпнем по сто грамм водки?

— Давай! — согласился Мишка, — но я больше ни-ни, сто грамм и все!

Оркестр заиграл модный фокстрот, а парни подошли к буфету. У прилавка и поодаль от него толпились шахтеры и многие из них были уже порядком хмельные. Торговала Люська, нагло разбавлявшая пиво, ей помогала молодая девушка. Земляки демонстративно обратились к помощнице Люськи и заказали по сто грамм водки без закуски.

— Без закуски водку не наливаем! — категорически заявила девушка, — нам приказано так! Возьмите по кусочку жареной печенки, например….

— Давай печенку, — согласился Гриня, — и еще штук пять-шесть заварных пирожных.

— Девушки, налетай, угощаем пирожными вас, — крикнул Гриня, Светке и ее подружкам.

Девушки смеясь подошли к прилавку и приняли угощение, весело перешептываясь между собой. Одна из них все время смотрела на Мишку и «строила ему глазки», но парень отворачивался от ее взгляда, давая понять, что она не нравится ему.

— А чего только пирожным угощаете? — неожиданно спросила Светка, — могли бы и водочки предложить!

— Да кто же против? — изумился Гриня, — сейчас сделаем!

Он заказал девушке за прилавком налить еще пять стограммовых стопочек и столько же кусочков печенки. Щедро расплатившись, оставив сдачу продавщице, он показал Светке с подружками рукой на угощение.

— Милости просим! — сказал торжественно Гриня, — остограмиться и закусить.

Мишка с удивлением смотрел, как молодые девчата заправски опрокинув стопку, не кривясь от выпитой водки, закусывали жареной печенкой. В Морозовской такого не увидишь, там девчата гораздо скромнее. Гриня по очереди представлял Мишке подружек Светки, называя их по именам и рассказывал, кто где работает. Оказалось ту, что строила Мишке глазки зовут Клавой и она тоже работает стволовой. Мишка вспомнил, как шахтеры ее называли Клавусей.

— А это наши Катенька и Ниночка! — торжественно объявил Гриня, — они трудятся на самой главной должности, машинистами электрического подъема, который опускает нас в шахту! А это Анка-пулеметчица, она у нас в ламповой работает.

Девушки одновременно улыбнулись Мишке и парень приветливо пожал каждой руку. Он чувствовал их мозолистые ладони и понял, что все девчата пролетарского происхождения, коих здесь называли шахтерками.

— Ну что, еще по одной? — спросил Гриня, — а то первая так и не докатилась до желудка.

— Нет, — отказался Мишка, — я больше водку пить не буду, мне от нее тошнит!

Девушки не отказались от предложения Грини и вскоре все дружно опрокинули еще по одной. Закуски пришлось добавлять и девушка за прилавком снова взвесила жареной печенки. Когда оркестр грянул фокстрот, Клавуся, не спрашивая у Мишки согласия, обняла его за талию и потащила к площадке.

— Пусти, девка! — прорычал Мишка, — я не хочу танцевать!

— Хочешь-хочешь! — смеясь произнесла Клавуся, — только молчишь, не признаешься!

Мишка отстранил ее руки и отошел в сторону, давая понять, что ему не нравится такое обращение.

— Ты что же баб боишься? — фыркнула Клавуся, — или девственник еще? Так это мы вмиг исправим…, или не можешь?

— Я не хочу, — настаивал на своем Мишка, — а значит и не могу!

— Тот кто баб не признает в упор, — импровизировала Клавуся, — тот конечно, не шахтер! Пойдем, Мишаня, я ведь не кусаюсь….

— Я лучше Анку приглашу, — заявил Мишка, чтобы Клавуся отстала от него, — она девушка скромная…, а ты уж слишком похотливая баба!

Мишка приблизился к Анке и взяв ее за руку повел к танцплощадке, а Клавуся загнула матом, как заправский шахтер и пошла искать себе пару к толпе подвыпивших мужиков, стоящих у оркестра. Было заметно, что ее покачивало при ходьбе. Мишка посмотрел Анке в глаза и смерил ее взглядом с ног до головы.

— Не пойму, ты трезвая, — произнёс в растерянности он, — а Клавуся уже пьяная…. Выпили наравне, по двести грамм водки…

— Так ведь она уже пришла на взводе, — пояснила Анка, — а тут добавила два раза по сто и закосоротилась.

Мишка громко засмеялся с нового для себя слова и пройдя на танцплощадку, пара пустилась в пляс. У Анки танец не получался, она нечаянно наступала Мишки на ноги, извиняясь при этом и заглядывая парню в глаза. Ее кто-то неожиданно толкнул сзади, и Анка чуть было не упала. Повернувшись, девушка увидела Клавусю, которая злобно хохотала и передразнивала ее. В паре с ней отплясывал Вася люковой с Мишкиного участка. Он тоже был пьян и не стеснялся в общении с партнершей по танцу, принародно хватал рукой за грудь и шлепал ниже пояса.

— Ну, что Анка, — кричала Клавуся, — отбила парня у меня, …так веди его в кустики, снимешь там трусики, ха-ха-ха!

— Да на хрена он тебе нужен? — кричал пьяный Василий, — вот он, я у тебя есть, парень хоть куда! Хочешь туда, а хочешь сюда… А этот гад меня на работе подсидел, теперь он деньгу зашибает, а я на люках пятьдесят червонцев получаю….

Мишка обычно не обращал внимания на реплики Василия, который выкрикивал одно и то же при любом удобном случае, если рядом не было Грини. Он специально дразнил Мишку и ждал, когда тот броситься на него с кулаками, чтобы исполнить свои угрозы и переломать парню кости. Но Мишка не реагировал на провокации и это еще сильнее злило Василия. Но сегодня Мишка взорвался.

— Ну, сколько можно слушать тебя дурака? — ответил Мишка, — чего ты хочешь, чтобы я тебе башку размозжил? Пошли сука за угол, ты мне уже надоел своими угрозами….

Мишка снял пиджак с галстуком и передал их Анке, чтобы подержала, пока он будет драться с Василием. Тот оттолкнул от себя Клавусю и приблизился к Мишке.

— Да я тебя гада, сам размозжу всего, — заорал он, обрадовавшись, что провокация удалась, — пошли сука за угол… или ждешь, когда твой землячок подойдет?

Мишка резко зашагал в темноту, Василий пьяной походкой отправился за ним, обзывая парня матом, но быстро потерял противника из виду. Мишка знал, что с пьяным Василием справиться ему не составит труда, зато получив урок, мужик поймет, что задирать и обзывать его не следует. Мишка специально быстро пошел в темноту, чтобы дезориентировать Василия на местности. Когда Вася появился рядом в метре от него, не понимая где находиться противник, Мишка прямым ударом правой врезал его в челюсть. Василий не понял, откуда пришелся удар, но успел схватить Мишку за ворот рубахи, которая с треском разорвалась. Мишка не переставал наносить удары обеими руками, но Василий успел ответить на один из них и рассек Мишке бровь. Наконец он рухнул всем телом и ударившись головой о грунт, получил нокдаун. Мишка стал наносить удары ногой и вскоре Василий взвыл и стал проситься.

— Миша, ты же мой товарищ по работе! — кричал он, закрываясь руками от ударов, — я же шучу с тобой…. А ты меня за это бьешь! …Всё-всё, я сдаюсь, не бей меня!

— Если я еще раз услышу твои угрозы придурок, — со злостью сказал Мишка, уходя к танцплощадке, — прибью, как поганого кота!

Выйдя на свет к танцплощадке, Мишка осмотрел разорванную рубаху и вытер кровь, сочащуюся над правым глазом. Анка уже бежала к нему с пиджаком и галстуком, а следом Клавуся и еще несколько девчат, которым та уже успела объявить, что Мишка дерется за нее с Василием. Подбежавшая Анка, принялась вытирать Мишке кровь, а Клавуся продолжала горланить пьяным голосом о том, что победителю драки за ее особу полагается приз под первым удобным кустиком.

— Клава, да на хрен ты ему нужна? — злобно кричала Анка — он вовсе не за тебя дрался! Вот же ты сучка такая, сразу все переиначила…. И еще в кустики предлагает прошвырнуться….

— А за кого? — орала Клавуся, — уж не за тебя ли селедка ты фаршированная?

— А ты жаба гребаная, — обзывалась в ответ Анка, — не подходи сюда, не то я тебя враз разлохмачу….

Но Клавуся не подчинилась требованию Анки и уже через минуту обе девки вцепились друг дружке в волосы и ойкая от боли, продолжали таскать одна другую. Это происходило недалеко от танцплощадки и только сейчас все кто находился на ней, заметили женскую потасовку. Крики девчат не было слышно из-за оркестра, но когда он смолк, они отчетливо зазвучали и уже через минуту дерущиеся девки были окружены толпой мужчин, подбадривающих обеих.

— Клавуся, сгруппируйся и врежь Анке в глаз, — кричали одни.

— Анка, не сдавайся и расцарапай ей всю морду, — кричали другие.

Мишка был поражен девичьей потасовкой, он никогда не видел, чтобы девки дрались так ожесточенно. А еще глупее вели себя мужики, которые вместо того, чтобы разнять девчат и успокоить, стимулировали своими криками их драку. Ему было стыдно вмешиваться в их поединок, он стоял в растерянности и не знал, что можно предпринять в подобной ситуации. Наконец его осенило и он, не раздумывая схватил Клавусю за руку и резко вывернув ее, потянул на себя. Девка закричала от боли и выпустила Анкины косы из своих рук. Оттолкнув Клавусю, Мишка подошел к Анке и увидев ее с растрепанной прической не выдержал и засмеялся. Анка тоже улыбнулась ему и потасовка прекратилась.

— Что тут случилось? — спросил подоспевший Гриня, — ничего не понимаю!

Он с удивлением смотрел на Мишкину разорванную рубаху, разбитую бровь, растрепанные прически Клавуси и Анки и на Василия, только что вышедшего из темноты на свет. Его физиономия была разбита в кровь, а правый глаз заплыл гематомой.

— Да вот, — шутил Мишка, — девчата отметелили Васю!

— За что? — недоумевал Гриня.

— Он сам виноват, — иронизировал Мишка, — кричал: " Я Вася, чтобы каждая из вас мне сегодня отдалася…».

Все, кто находился на месте потасовки дружно грохнули хохотом, а Василий, как побитый кот пошел прочь. Клавуся фыркнула злобно на Мишку за вывернутую руку и громко прокричав: «Да гребитесь вы все разом!», направилась к танцплощадке. Анка не отходила от Мишки, ухаживая за ним и сама не понимая для чего, одевала ему галстук на разорванную рубашку.

— Она теперь меня подкараулит сегодня после танцев, — прошептала Анка, — набросится сзади и побьет! Она злопамятная, наша Клавуся….

— Не бойся пулеметчица, — весело успокоил ее Мишка, — я провожу тебя домой. Где ты живешь?

— Недалеко от Лисичкиного озера, — радостно ответила Анка, — Миша, спасибо тебе за то, что проводишь меня! Ты хороший парень… — она запнулась на полуслове — …ну, добрый в смысле! Может быть пойдем, потанцуем еще?

— Я в таком виде буду танцевать? — удивился Мишка, — рубашку Вася разорвал и вечер мне испортил! Пошли, я провожу тебя домой!

Анка согласилась и молодые люди, минуя танцплощадку отправились в сторону шахты Красненькой. Улица Бабушкина, где жил Мишка заканчивалась внизу, не доходя старой «мышеловки» Попова, ее давно засыпали, когда проходили ствол шахты Красина и снесли надземные постройки. Дальше поселок продолжался в направлении пустыря между шахтой Красненькой и Воровского. А ниже бывшей «мышеловки» Попова за пустырем вниз начинался поселок, основанный еще до революции. Он протянулся до самого Лисичкиного озера.

Анка оказалась болтуньей и по пути много рассказывала о своих родителях, сестрах, братьях и о себе любимой. Мишка слушал девушку внимательно и никак не мог вклиниться в ее рассказ вопросом о том, как ее, молодую девчонку взяли на шахту работать?

— А вообще, наш поселок называют цыганским! — тараторила Анка, — хотя они живут гораздо ниже по самому берегу реки Грушевки! Мне папа рассказывал, как там поселились цыгане. Было это давно, лет тридцать назад….

На берегу Грушевки осенью остановился табор цыган и его обитатели, как обычно, начали промышлять воровством и гаданием, другого они делать ничего не могли. У барона этого табора была дочь Мутя, что в переводе означает жемчуг. Она была необычайно красива и влюбилась в русского парня. Что только отец не предпринимал, бил ее плетью, таскал за косы, привязывал к лошади, чтобы девушка бежала за ней, пока не упадет от усталости, ничего не помогало. Люблю, говорит русского парня больше жизни своей! Когда Мутя поняла, отец ни за что не разрешит ей выйти замуж за любимого, она утопилась в реке. Тогда отец решил, чтобы весь табор поселился на постоянное жительство на берегу нашей речки. Цыгане построили там целую улицу из глинобитных хатенок и назвали ее Жемчужной….

— Очень интересно, Анка, — наконец удалось Мишке вклиниться в россказни девушки, — ты мне лучше объясни, как тебя приняли на работу к нам на шахту?

— А почему меня могли не принять? — удивилась Анка, — я ведь записалась на очередь самая первая в женском списке, когда только объявили о строительстве новой шахты…. Рукоятчицей меня, конечно, не взяли, как Клавусю или Светку, но все же в ламповую приняли. Девчата, что под землей работают много денег получают, а кто на поверхности, то в два раза меньше! Кажется, что такого тяжелого у той же Клавуси? Вроде нет разницы наверху отправлять клеть или под стволом, сигналь себе на здоровье и все тут….

— А почему тебя не взяли стволовой? — перебил Анку Мишка, — разве там сила нужна?

— Еще как нужна! — тараторила Анка, — когда вагонетка забуриться, ну… сойдет с рельс, нужно распилом выставить ее на место и потом загнать уже в клеть…. Пустая вагонетка весит, дай боже, а если груженая, то это полтонны угля да плюс ее вес…. А я сам видишь, худенькая и темноты боюсь. Когда меня опустили в шахту, чтобы испытать смогу ли под стволом трудиться, то я уже через полчаса стала кричать: «…Мамочки, мои родные, достаньте меня отсюда!» Ну, вот и решили, что страх темноты я не смогу побороть, сколько бы не пришлось….

— Ну, а в ламповой у тебя тяжелая работа? — прервал ее Мишка.

— В ламповой легко, — отвечала Анка, — мы там чистим ваши лампы шахтерские, заправляем их бензином, фитили меняем, зажигаем и выдаем перед сменой. Вот только руки бензином воняют, не вымыть никогда этот запах….

— Подожди, Анка, не тараторь пока…, — прервал ее Мишка, — слышишь кто-то сзади топает?

Анка замолчала и напрягая слух, прижалась к парню всем телом. Мишка почувствовал близость ее женских прелестей и невольно прижал девушку к себе, в нем начинала играть кровь и вдруг захотелось ласки этой болтливой девки. Он машинально впился губами в ее и она обвила его шею своими руками. Ее тело задрожало от возбуждения и Мишка понял, что Анка хочет его. Но в это время сзади послышался отборный мат, кто-то споткнувшись в темноте разразился руганью. По голосу можно было определить, что это Клавуся шла следом за ними.

— Куда они делись, только что слышала их разговор? — сама у себя спрашивала Клавуся, — ну, ничего, никуда ты не денешься от меня селедка черноморская…. Подожду тебя у хаты твоей! Ишь сучка калиброванная, парня отбила, да еще и волосы выдрать хотела….

Анка увлекла Мишку к забору ближайшей хаты и едва молодые люди успели присесть на корточки, как мимо них прошла тень, выражающаяся голосом Клавуси. Когда матерщина пьяной шахтерки удалилась на приличное расстояние, Анка с Мишкой поднялись.

— А Клавуся знает, где твоя хата? — спросил Мишка.

— Конечно! Она же недалеко от меня живет! — подтвердила Анка, — это она пока пьяная мелет языком что попало, а протрезвеет, будет нормальной девкой.

— И мы будем ждать пока она протрезвеет? — спросил Мишка, — тебе же домой надо идти, ведь завтра на работу…. Пошли, доведу до хаты тебя, а если Клавуся не угомониться, то придется ее успокоить.

— Миша, поцелуй меня еще, — попросила Анка тихим голосом, — не то возле хаты Клавуся ждет и тебе некогда будет это сделать.

Мишка обнял девушку и стал целовать ее в губы, она обвила его руками и тоже наслаждалась поцелуем. От нее до сих пор пахло водочным перегаром и Мишка вскоре отстранил ее от себя.

— Пошли, — сказал он негромко, — в следующий раз поцелуемся. Мне ведь тоже завтра в первую смену….

— А будет следующий раз? — лукаво спросила Анка, — ты меня на свидание приглашаешь?

— С чего ты взяла? — спросил Мишка, — я хотел сказать, что в следующий праздник!

— А разве я тебе не нравлюсь? — спросила девушка, — или у тебя уже есть кто-то?

— Есть! — вздохнул Мишка, — но не здесь! Моя любовь, Анка, осталась там откуда я приехал…. Я до сих пор тоскую по ней!

— И как ее зовут? — интересовалась Анка.

— Фросей! — грустно ответил Мишка, — она замужем, но я никак не могу забыть ее. Вот сейчас тебя целовал, а представлял, как будто ее…. Стоит она у меня перед глазами, как вроде это было вчера.

— Ты все-таки хороший и добрый парень, — неожиданно похвалила его Анка, — честно признался, что любишь другую, с самого начала. Не так, как мой бывший — добился своего, а потом говорит, что любит другую…. Ладно, пошли, чего зря переливать из пустого в порожнее. Поживем — увидим, может быть еще и получится у нас что-то!

Каково же было их удивление, когда они подошли к хате Анки. У калитки было тихо и ничего не говорило о том, что здесь кто-то ее ждет. Мишка напрягал слух, Анка тоже замерла в ожидании, но ночную тишину нарушали лишь цикады в траве. Подойдя еще ближе к калитке, молодые люди услышали чей-то храп. На лавочке у забора спала Клавуся и Мишка с Анкой дружно и громко захохотали. Но их смех не разбудил пьяную шахтерку, она продолжала храпеть, лежа на спине и широко раскинув руки.

— Она наверное добавила еще! — предположила Анка, — видишь, как бульбухи пускает во сне? Что же с ней делать?

— Проспится и сама дойдет, — успокоил Анку Мишка, — она далеко от тебя живет?

— Пятью хатами дальше, — сказала Анка, — нет, Миша, нужно ее разбудить и отправить домой, не то раздеть могут….

— В смысле раздеть? — не понял Мишка.

— У нас тут урки всякие промышляют по ночам, — информировала Анка, — людей перестревают и под угрозой ножа заставляют снять одежду. Потом продают ее на барахолке, ведь сегодня хорошая одежда денег стоит. Батя с третьей смены ночью встречает каждый раз, чтобы не ограбили меня!

— Хорошо, — согласился Мишка, — давай попробуем!

Он приблизился к спящей Клавусе и принялся тормошить ее за плечо. В ответ никакой реакции, девушка настолько была пьяна, что уже ничего не чувствовала. Анка шлепала ее по щекам, но та только мычала что-то в ответ. Тогда Мишка взял Клавусю за плечи и посадил на лавочке.

— Бери ее под правую руку, — скомандовал парень, — а я возьму под левую.

Анка поняла и перекинула руку Клавуси через свое плечо, Мишка сделал то же самое. Тело пьяной девушки было тяжелым и бесчувственным, оно плохо слушалось посторонних людей, а ноги заплетались и шага не получалось. Мишка держал Клавусю за талию и когда ее качало в противоположную сторону, его рука скользила по ее интимному месту. Это подействовало на пьяную девушку.

— Слышишь, мужик, ты чего меня лапаешь? — спросила она пьяным голосом, — хочешь меня отыметь? Давай, я не против….

— Ты топай ногами пока, — сказал Мишка, — доведем тебя домой, а там видно будет…. Ты ноги только переставляй!

Так молодые люди кое-как вели пьяную Клавусю по темной улице. Но девке вдруг захотелось петь.

— А молодого коногона, несли с разбитой головой…, — неожиданно запела Клавуся, — вот лошадь мчится по продольной….

Наконец, ее дотащили до калитки. Здесь Клавуся немного пришла в себя, но по-прежнему не узнавала ни Мишку ни Анку. Услышав громкий пьяный голос, вышла ее мать, охая и причитая повела дочь в хату, приговаривая: «Как же мне трудно тебя было растить без мужа…, вырастила…, а теперь снова мучайся с тобой! О, горе ты мое луковое…»

***

Зима в этом году началась обильными снегопадами, затем ударили двадцатиградусные морозы. Мишке, как шахтеру, выписывали пайковый уголь, который развозили подводами прямо с территории шахты. Уголь заготавливали заранее, для чего протянули рельсы для вагонетки к балке рядом с терриконом и ссыпали в огромную кучу. Это назвали угольным складом пайкового угля, где внизу грузили на специальные подводы, с наращёнными бортами и развозили по заранее записанным адресам шахтеров. Отбирали специально крупные глыбы, называемые здесь плитой.

Тетка Махора еще осенью попросила Мишку напомнить заведующему шахты о привозке пайкового угля. Парень понятия не имел, что ему был положен бесплатный уголь. Советская власть не стала отменять льготу для шахтеров по обеспечению пайковым углем, так как она действовала еще при царе. Лишение этой льготы было бы политической ошибкой — капиталисты давали бесплатно уголь шахтерам, а народная власть отменила льготу. Пай угля на зиму завозился и сгружался прямо на улице возле калитки получателя. Положенных три тонны доставляли не сразу, половину пая несколькими подводами, а остальную часть в январе на специально оборудованных санях с коробом. В него входило как раз полторы тонны угля и доставлялся он одной ездкой, что невозможно было сделать подводой, пара лошадей не осиливала такой груз.

Когда пришли холода, тетка Махора топила печь этим пайковым углем, разбивая молотком плиту на мелкие куски и засыпая их в топку. Уголь горел отлично, раскаляя докрасна плиту и почти не оставлял золы. Это был высококачественный антрацит, залежи таких углей были только здесь в Донбассе. Хозяйка конечно, выгадывала от постояльца тем, что его пайковым углем обогревался весь дом, купить топливо на зиму было негде, уголь не продавали населению, несмотря что это был шахтерский город. Она умолчала об этом, когда уговаривала Мишку стать к ней на квартиру. Но парень отнесся к этой «хитрости» по житейски, он бы и сам предложил такой вариант, ведь он ладил с хозяевами душа в душу, как близкие родственники.

В начале декабря на одном из общих утренних нарядов Андропа объявил о том, что в Москве состоится Всесоюзный съезд шахтерских ударных бригад и необходимо выбрать делегатов. Парторг Цыплаков, обычно не посещавший утренние наряды, взял слово и предложил послать на съезд Пискунова со второго участка. Отправиться в Москву желающих не было, поэтому проголосовали единогласно за его кандидатуру. На съезде, по словам Цыплакова Луганскими паровозостроителями, шахтерами Донбасса, нефтяниками Баку будет выдвинут лозунг «Пятилетку в четыре года!» и его необходимо поддержать.

— А ты откуда знаешь, чего там выдвинут, а что задвинут? — послышался вопрос парторгу, доносящийся из угла нарядной, — тебя об этом товарищ Сталин попросил по телефону?

— Это кто такой смелый? — заорал разгневанный парторг — кому интересно, откуда я это знаю, прошу ко мне в кабинет, там и объясню, если ты член нашей партии. А если нет, то и так обойдешься….

Кроме этого, декабрь был насыщен событиями, шахта досрочно выполнила годовой план и Андропа пообещал, что 17-го числа объявляется общий выходной день. По этому случаю в конторе шахты состоится праздничный банкет, столы накроют за счет шахткома. Мишка, как и все остальные, платил профсоюзные членские взносы автоматически, их высчитывали из зарплаты с первого месяца работы, не спрашивая согласия. А председателем шахткома был хмурый мужик по фамилии Самопалов, которого мало кто знал из шахтеров. Он не явился и на этот наряд, чтобы поздравить коллектив и обещать выделение денег на мероприятие из профсоюзной казны.

— А почему 17-го декабря? — послышался выкрик, — а раньше нельзя? Хоть раз за счет профсоюза водки попить….

— Нельзя, потому что по моим подсчетам план шахта выполнит к утру 17-го декабря, — отвечал Андропа, — а во-вторых, в город приезжает правительственная делегация во главе с товарищем Кржижановским чтобы торжественно включить генераторы первой очереди Шахтинской ГРЭС. …Мы ждали этого долго и теперь перед коллективом шахты открываются огромные возможности по электрификации горных работ. В шахту протянем кабель, механизируем откатку добычи до ствола электровозом, смонтируем освещение по штрекам, получим врубовые машины, увеличим добычу угля. Кто знает, может Кржижановский и к нам изволит заглянуть…. Все-таки новая шахта, годовой план выполнили досрочно.

— Беру слово, — громко произнес Цыплаков, — с нового 1930 года всем необходимо дополнительно подписаться на облигации госзайма в фонд первой пятилетки! Это нужно сделать в декабре, товарищи! Государство вернет вам долг, будьте уверены в этом, но сейчас стране необходимы финансовые средства для продолжения индустриализации и увеличения выпуска продукции….

— Мы уже подписаны на облигации, — раздался возмущенный крик из угла нарядной, — сколько можно?

— Вы подписаны на другой займ, — возразил Цыплаков, — а новый так и будет называться — в фонд первой пятилетки! Вопрос уже решен, я отправил телеграмму, что коллектив нашей шахты, воодушевленный планами партии, выразил единодушное согласие приобрести облигации за счет своей зарплаты…. Кто не подпишется, пусть ищет себе другую работу!

— А чего ты за весь коллектив решаешь? — послышался тот же возмущенный голос, — мы тебе Цыплаков это не делегировали!

— Выйди на свет, я погляжу на тебя, — предложил разгневанный Цыплаков, — или боишься?

Из угла вышел мужчина лет сорока возрастом, это был навалоотбойщик со второго участка из бригады передовика Пискунова. Он был возбужден и рассержен на парторга. Мишка знал его визуально, этот шахтер никогда не ходил в пивные и не участвовал в попойках, случавшихся после получки.

— Ну, смотри, вот он я! — произнес мужчина, — что дальше?

— Петренко, ты же коммунист, — быстро заговорил Цыплаков, — как ты можешь возмущаться политикой партии, членом которой являешься?

— А почему мне, как коммунисту нельзя высказываться по таким важным вопросам? — удивился Петренко, — я Устав партии хорошо знаю и тебе право решать за меня никто не давал. Ты спросил мнение организации нашей шахты, прежде чем телеграфировать, что все согласны? Я буду жаловаться на тебя в горком, учти Цыплаков!

Парторг покраснел, у него затряслись руки и было видно, что он испугался. Андропа, который был членом парткома шахты поспешил на выручку Цыплакову.

— Товарищи, вам не к лицу дискутировать в присутствии беспартийных, — заявил он, — сегодня же соберем партком и все там обсудим. А сейчас смена должна ехать в шахту…. Родина ждет от нас уголь!

Неизвестно, как прошло обсуждение заявления Петренко на заседании парткома, но решение, оглашенное Цыплаковым осталось в силе и при выдаче получки за эту неделю, кассир вместе с платежной ведомостью давал бумагу «добровольной» подписки на облигации государственного займа. Мишка расписался, а по пути домой посчитал — вычеты на облигации из заработной платы у него теперь будут почти двадцать пять процентов. Он складывал эти долговые обязательства Советской власти в свой чемодан и подумал, что скоро в нем не хватит места для облигаций.

Но несмотря на все это заработная плата навалоотбойщика оставалась высокой, что позволяло не только безбедно жить, но еще и откладывать деньги. Мишка давно придумал назначение своим сбережениям, он хотел построить свой дом с деревянными крашеными полами, совсем не такими, что были у тетки Махоры. Мишке часто приходилось видеть, как женщина натирает некрашеные полы песком с водой для того, чтобы отмыть въедающуюся в них грязь. Земельные участки под строительство домов для шахтеров уже выделялись исполкомом городского совета и улица Бабушкина начала застраиваться, образуя нечетную сторону на пустыре. Вот только одиноким мужчинам земельный участок не положен и нужно чтобы брак был обязательно зарегистрирован. В планы парня женитьба пока не входила и строительство своего дома откладывалось на неопределенный срок.

Обещание заведующего шахтой Андропы оправдались уже в январе, на шахту по железной дороге были доставлены две врубовые машины и электровоз. Они пролежали без дела до марта, потому что новая линия электропередачи и подстанция не были готовы. Руководство рудоуправления требовало скорейшего освоения новой техники и Андропу часто вызывали «для промывания мозгов» в кабинет управляющего. Он доказывал там очевидные вещи — невозможность внедрения новой техники без реконструкции электроснабжения шахты. Главного инженера Желтобрюхова за эту бесхозяйственность штрафовали нещадно, но что он мог сделать?

— А что я могу сделать? — обреченно спрашивал управляющий, — с меня тоже требуют чтобы врубмашины работали. Никто «вверху» и слышать не хочет, что пока линия электропередачи не готова, а трансформатор только начали монтировать, никакой работы врубмашин не будет. Там говорят просто — Шахтинская ГРЭС пущена в работу и с электричеством у города проблем нет! Я также плачу штрафы за «халатность»…

Об этих разговорах знали все шахтеры, многие открыто возмущались тупостью руководителей каменноугольной промышленностью и надеялись, что все скоро разрешится, строители уже приступили к установке опор для высоковольтной линии. Вскоре на шахту привезли электрический кабель и монтажники, командированные из учреждённого в прошлом году «Ростовшахтостроя», приступили к подземной электрификации. Мишка специально посещал шахту в выходные дни, чтобы посмотреть, как будут опускать подстанцию, называемую почему-то «сухой», электровоз и врубовые машины.

Руководил работами по спуску главный инженер Желтобрюхов, а Андропа вообще не уходил с шахты сутками, отвечая на телефонные звонки руководству рудоуправления о ходе работ. Сухая подстанция была на колесах, как угольная вагонетка. Для ее спуска подняли клеть выше нулевой отметки, перекрыли ствол изготовленной для этой цели металлической конструкцией с рельсами. Загнали подстанцию под клеть и привязали стальными канатами к ней. Затем главный инженер дал команду на спуск.

Также опускали электровоз и врубовые машины, а для работ под стволом, монтажники применили мощные аккумуляторные фонари, свет от которых привел в восторг многих бывалых шахтеров.

— С таким освещение и дурак может! — в шутку говорили горняки, — вот с бензиновой бзделосвечкой попробуй! Горит, но не светит…. Если бы нам такой свет, как у вас, то мы бы увеличили добычу вдвое….

— Скоро электрическое освещение будет у нас, — обещал Желтобрюхов, — в штреках будет светло, как на балу у короля! А еще планируем в каждой лаве хотя бы по четыре светильника повесить….

Уже в конце марта на шахту прибыли представители Горловского завода для оказания помощи в освоении врубовых машин. Они должны были не только «дать ума» новой технике в забоях, но и провести курсы машинистов управляющих врубмашинами. Мишка встретился с Гриней, чтобы посоветоваться с ним насчет этих курсов.

— Может, запишемся на курсы машинистов? — спросил Мишка, — пока еще записывают!

— А мне на хрена они нужны? — ответил Гриня, — я же ведь проходчик!

— Обучишься и перейдешь с проходки в лаву, — посоветовал Мишка, — после курсов удостоверения выдадут специальные….

— Ты думаешь платить станут больше? — спросил Гриня, — вряд ли, мужики говорят, что с внедрением врубмашин, норма выработки увеличится, а зарплата уменьшится…. Поэтому я пас! Да и в лаве мне делать нечего со своим ростом, я там, как в сундуке — ни развернуться!

Мишка вразумил совету земляка и не стал записываться на курсы. Горняки, встревоженные слухами о снижении зарплаты, задавали друг другу вопросы, на которые никто, даже руководство шахты не знали ответа. Десятник Павел рассудил все по своему и успокоил Мишку тем, что навалоотбойщики всегда будут хорошо зарабатывать, несмотря на то, что врубмашины значительно облегчат их труд. Правда, каким образом, никто пока не знал. Все ждали, когда их начнут монтировать в лаве.

В назначенный день работу лавы остановили и все четыре бригады должны были помогать монтажникам «Ростовшахтостроя». Работу планировали закончить за две смены и бригада десятника Павла начинала ее с утра. Вниз лавы пригнали специальную платформу с колесными парами вагонеток, на которой была привязана врубовая машина. Четвертая смена специально не «двигала лаву», оставив место для работы врубмашины. Теперь лава становилась шире от забоя до рештачного става. Главный инженер руководил всей работой, а Андропа возглавил монтаж на втором участке, где работал передовик Пискунов.

Здесь же были механик шахты и электрослесарь, обслуживающий подъемную машину. На втором участке — его заместитель и еще один электрослесарь с подъема. До внедрения врубовых машин, механик и четверо электрослесарей занимались ремонтом и обслуживанием подъемной машины, компрессорной станции, вентилятора на вспомогательном шурфе, пневматическими насосами водоотлива, отбойными молотками, а также имеющейся силовой подстанции поверхности. В связи с внедрением врубмашин, электровозной откатки и освещения в шахте, служба механика увеличивалась в штате и на шахте организовывали курсы для подготовки электрослесарей. Задание этого дня было одно и самое главное — смонтировать врубовку и пройти ею первую щель.

— Какую еще щель? — спросил Павел, — Вы хотя бы нам расскажите, как облегчит очистные работы эта техника?

— Щелью вруб называется, — отвечал инженер, — машина режущим органом, то есть баром прорезает щель высотой десять-пятнадцать сантиметров и глубиной полтора метра по самой нижней кромке угольного плата на границе его с почвой. Это снижает горное давление внутри пласта и он начинает расслаиваться. Отбивать такой пласт отбойным молотком легко.

— Но набрасывать на рештаки труднее, — заметил десятник, немного подумав, — расстояние от забоя до рештаков увеличивается на полтора метра! Да и опасно, ведь кровля до очистки будет не закреплена….

— Это меня уже не волнует, — отреагировал представитель завода, — давайте приступать немедленно к работе!

Свет от аккумуляторных ламп монтажников оказался просто необходим и обеспечивал широкие обзор, не прибегая к бензиновым лампам, которые необходимо близко подносить к месту, где нужно осветить. Электричество было подано в лаву, но только для врубовой машины, ее включение производилось кнопкой, нажимая которую в «баклуше круглой формы» что-то хлопало.

— Это магнитный контактор работает, — пояснил представитель завода, когда десятник Павел с удивлением смотрел на эту «баклушу», — он включает и выключает электромотор врубовой машины.

Павел взял в руки лопату, поднес ее к «баклуше» и тут же оторвал, проверяя информацию представителя завода.

— Ни хрена он не магнитный! — возразил Павел, — видишь, лопата железная, а не притягивается к этому конрактеру….

— Это аппарат так называется, — пояснил представитель завода, — потому что у него внутри имеется катушка электромагнита, который включает контакты.

— Как швейная машинка, — балагурил Павел, вызвав дружный смех, — катушки, …нитки и еще эта самая щель, которая напоминает бабскую….

— Мужики, хватить болтать, — кричал Желтобрюхов, — начинайте работу….

На машине имелась фара, загоравшаяся одновременно с включением двигателя. Электрическое освещение пока не смонтировали, явно отставая от графика работ и пробное включение фары, привело в восторг находящихся здесь горняков, столько света в шахте никто еще не видел. Павел поручил Мишке помогать монтажнику, который по лаве должен был растягивать стальной канат. Мишка влез в лаву первым и отполз от нижнего штрека на два метра, затем следом влез монтажник. Он хорошо освещал лаву своей аккумуляторной лампой. При таком свете вид лавы с пластом угля в забое становился гораздо уютнее, уголь переливался в свете лампы бриллиантовыми отблесками.

— А где же канат, который нужно растянуть? — спросил Мишка у монтажника.

— Вот ты темнота не просветная…, — отшучивался тот, — сразу видно, что не монтажник! Канат на верхнем штреке, там же стойка металлическая с винтовой резьбой для него. Растягивают канат сверху вниз, понятно! Это же гораздо легче, чем наоборот….

— А стойка для чего? — не унимался Мишка.

— Она устанавливается в распор между кровлей и почвой и к ней болтами крепится трос…. Другой конец его наматывается на барабан врубмашины!

Рассказывая о ее работе, монтажник лез следом за Мишкой и свет его лампы хорошо освещал путь. Добравшись до верха лавы, оба вылезли в штрек и в пяти метрах увидели вагонетку, в которой «восьмеркой» был сложен стальной трос, а сверх него лежала стойка. Парни приступили к ее установке и креплению тягового каната. Командовал работой монтажник и Мишка выполнял все, что он скажет. Стойку установили в распор между кровлей и почвой верхнего штрека и закрепили канат. Монтажник остался подавать трос, разматывая его, а Мишка с концом каната быстро опустился вниз лавы. Рештаки были чистыми от угля и скользить по ним вниз одно удовольствие, даже нужно было притормаживать, чтобы не набрать опасной скорости.

А внизу лавы шла проверка всех узлов врубовой машины представителем завода. Этот дотошный инженер все проверял на совесть и когда Мишка опустился с концом тягового троса, он дал команду монтажникам крепить его на барабан лебедки врубмашины. Прошел час, прежде чем все было готово к тому, чтобы «задавать» врубмашину в лаву. План был таков, что машина своим ходом, наматывая канат на барабан поднимется с тележки и направляемая распилами войдет в лаву между забоем и рештачным ставом. Затем по лаве поднимется вверх без бара, который пока специально не монтировали. От верха предполагалось опустить машину вниз и только после этого монтировать бар с режущей частью.

Но не все пошло хорошо с самого начала — машину заклинило у лаза в лаву. Канат натянулся и опрокинул тележку на бок, врубмашина уперлась передней частью в породу сопряжения и не поддавалась отжиму распилами. Представитель завода тут же дал остановку и громко матерился, ведь он отвечал не только за правильную эксплуатацию своего детища, но и ее сохранность. Желтобрюхов, бригадир монтажников и представитель завода, посовещавшись решили сбить отбойными молотками породу на сопряжении так, чтобы был пологий заход в лаву.

— Сбивайте породу двумя молотками! — дал распоряжение Желтобрюхов десятнику Павлу.

— Ты что такое несешь? — спросил тот, — сбивать породу отбойными молотками нужно целую смену, это же не уголь тебе! Необходимо вызвать проходчиков и взрывника, забурить шпур и подорвать сопряжение слабым зарядом и тогда уже подравнять молотками.

— Никаких взрывов! — резко возразил представитель завода, — это вам не бронемашина! Где гарантии, что взрывной волной вы ее не повредите? Забыли уже о «Шахтинском деле»? Я под суд за вредительство не хочу пойти….

После такого заявления оставалось только то, что предложил Желтобрюхов и вскоре навалоотбойщики стучали двумя молотками, сбивая крепкую породу. Дело шло медленно и шахтеры матерились по-черному приговаривая: «Вот же Желтобрюх ползучий! Придумал мать его…» Породу сбили только к концу первой смены, бригаду Павла подменил десятник Филяков со своими ребятами. Мишке очень хотелось посмотреть, как врубмашина будет нарезать щель в пласте, но оставаться в шахте из-за любопытства не разрешалось и он выехал на-гора.

На следующе утро, придя в лаву, Мишка узнал, что врубмашину удалось «задать» только к третьей смене. А в четвертую пытались сделать первый вруб, но вскоре бар заклинило потому что расштыбовщик, установленный на машине работал не так, как задумали конструктора. Мокрый штыб, выбиваемый режущей цепью, налипал на лопатку расштыбовщика и заносился в щель холостой частью цепи. Парню конечно, же были непонятны эти объяснения и ему нужно было увидеть это своими глазами.

Представитель завода, отработав в шахте сутки, выехал с четвертой сменой, а взамен ему с бригадой десятника Павла опустился другой. Это был молодой мужчина, лет тридцати возрастом, работавший на Горловском заводе мастером сборочного участка. Он быстро разобрался с причиной неудовлетворительной расштыбовки и велел переставить в редукторе какую-то деталь, чтобы изменить траекторию и амплитуду его движения. На режущую цепь он привез с собой новые зубки, которые необходимо менять каждую смену. Вскоре машина продолжила начатый вруб и через полчаса вышла вверх лавы. Там вывели бар из щели и опустили машину вниз лавы.

Настало время работы навалоотбойщиков и вскоре Мишка приступил к ней вторым по счету от верха лавы. Сперва нужно врубиться в пласт на метр и навалоотбойщику приходилось усиленно «вгрызаться» в него, выбивать нишу, которую после он продолжал вниз до конца своего пая. На это уходило много сил и времени, другое дело горовой, начинающий отбойку без ниши с сопряжения верхнего штрека. Поэтому при расстановке по паям лавы, место горового занимали по очереди, сегодня один, завтра другой. Как только Мишка уперся пикой отбойного молотка в пласт, то сразу понял, насколько вруб, сделанный машиной облегчает его труд.

Расслаивающийся под действием собственного веса пласт, легко рушился, пика отбойного молотка входила в него, как в масло и нужно было лишь выдавливать уголь в сторону рештачного става. Раньше было так, что глыбы падали сразу на рештаки и уносились вниз, теперь же их приходилось накидывать вручную, ведь они были далеко от забоя. Да и крепь отставала теперь на два с половиной метра, а это реальная опасность обвала кровли. Необходимо было чаще прекращать работу и прислушиваться, как она себя ведет. Но несмотря на все появившиеся недостатки, нижний вруб значительно облегчал работу, ведь нужно гораздо меньше сил и времени на отбойку, а это две трети объема очистных работ в лаве.

Кроме того, менялся режим работы бригады, где главным в лаве становился машинист «врубовки». Ведь от того, как он сделает вруб, зависит эффективность работы навалоотбойщиков. Будет вруб около полутора метров, отобьют норму на одну ходку, а если меньше, то и при следующей не нагонишь. Значит, пойдет недовыполнение плана и тогда жди получку вдвое меньше. Система оплаты труда на шахтах была такой, что если не хватает до плана пяти тонн добычи, то и зарплата без премии вполовину меньше, чем при его выполнении. Чтобы вруб сделать «плановым», на всю длину бара нужно вовремя менять зубки, чтобы лава была ровной, почва хорошо зачищена и правильно стояла крепь. Машинист должен постоянно следить и за дорожкой впереди врубмашины, и за кабелем, тянущимся по почве следом за машиной, а также за состоянием забоя. Приходя в лаву, машинист должен осмотреть врубмашину, проверить смазку, заменить зубки режущей части, осмотреть лаву.

При работе машины необходимо следить за звуком режущей цепи, на слух, по гулу определять ее состояние. Тупые зубки в конце смены снимать и уносить в мехцех, где им делали наплавку и заточку. А перед спуском в шахту, забирать зубки из ремонта и вместе с тормозком тащить с собой в лаву. Если бар заклинивает, и врубмашина ни с места, нужно опустить ее немного ниже, вывести бар из вруба, если надо заменить сломанные зубки, завести бар в щель и продолжить работу. Часто выбивало электроэнергию из-за того, что двигатель перегружался и приходилось ждать, когда электрослесарь включит.

Но самое главное, что после внедрения врубовых машин, первая зарплата у шахтеров упала вдвое и на общем наряде разразился скандал. Андропа пытался объяснить, что несколько суток оба участка добыли половину нормы, потому что она теперь увеличивалась почти вдвое. Никто и слушать не хотел заведующего шахтой, все кричали и требовали увеличения зарплаты. Былое уважение к руководителям испарилась как утренняя роса.

— Слушай, Андропопа! — громче всех кричал один из навалоотбойщиков, — хватит нам брехать! Мы не хотим работать за такую зарплату….

Главный инженер попытался успокоить собрание и выйдя к центру нарядной поднял вверх руку.

— Послушайте меня! — призывал он, — я говорил вам раньше, что нормы обязательно будут увеличены после внедрения новой техники. А как вы думали?

— А ты желтобрюх ползучий вообще заткнись! — орали ему в ответ, — начальство получает больше нас в два-три раза, а кто каждый день рискует жизнью — мы или вы, дармоеды несчастные?

На центр нарядной выбежал парторг Цыплаков и, подражая главному инженеру, поднял вверх обе руки. Но ему даже не дали сказать.

— А ты чего выбежал цыпленок желтопузый? — кричали шахтеры, — тебе вообще платить не надо, только языком треплешься…. Поехали сегодня в лаву и там покажешь, как ты умеешь работать! Это тебе не на облигации подписываться…. Брысь в курятник!

— Это саботаж! Я немедленно позвоню в ОГПУ! — угрожал парторг, — вы потом запоете у меня….

— Звони! — кричали ему разъяренные шахтеры, — мы тоже будем жаловаться в ОГПУ, ведь это вредительство руководства, такого, как ты!

Парторг, испугавшись угрозы помня о «Шахтинском деле», замолчал, с надеждой посматривая на Андропу. А тот терпеливо ждал пока крики стихнут, он сам был когда-то навалоотбойщиком и понимал, пока пар не выйдет, разговаривать бесполезно. Наконец, люди успокоились немного и Андропа продолжил.

— Я утром намерен звонить в рудоуправление — сказал он грустно — ведь это там устанавливают план и начисляют зарплату! Пусть приезжает нормировщик и делает хронометраж…. Другого предложения у меня не будет!

— А мы будем писать в Москву жалобу — заявил вышедший на центр нарядной тот самый Петренко, протестовавший в отношении подписки на облигации — мы не понимаем почему такой высокий план дали шахте? За смену врубмашиной делаем две ходки. После первой полностью производим очистные работы, которые теперь стали более трудоемкие за счет увеличения зазора от забоя до рештаков. После второй ходки бригада не успевает полностью зачистить лаву и двинуть ее…. Но не нужно быть нормировщиком, чтобы понять, что мы не можем за смену провести полностью два цикла, а только полтора! План должны были увеличить пропорционально….

— Хорошо! Я это понял, товарищ Петренко, — согласился с ним Андропа, — и решение мое я уже сказал! А вас всех прошу спускаться в шахту и начинать работу!

— Коммунисты! — заорал Цыплаков, — вы в первую очередь должны приступать к работе и повести за собой беспартийных!

— Да заткнись ты, помет куриный! — цыкнули на него, — без тебя уже все поняли….

Смена опустилась в шахту, но работать людям не хотелось, а десятник не смел их уговаривать, ведь справедливая оплата тяжелого и опасного шахтерского труда — это святая святых для них. Антон, который был наставником у Мишки, работал теперь машинистом врубовки и проведя подготовительные работы, приступил к прохождению вруба. Навалоотбойщики неохотно проверяли свои пневматические молотки и Мишке казалось, что сегодня работы в лаве не будет. Видел это и десятник Павел.

— Мужики, — обратился к ним Павел, — мы уже все равно спустились под землю, поэтому давайте отработаем смену, как положено, а завтра посмотрим, как будут решать наш вопрос….

Согласившись с ним, навалоотбойщики полезли по своим паям в лаву и вскоре их отбойные молотки стучали в обычном ритме. Остальные тут же приступили к работе, ведь горняки основной профессии были для других авторитетом. Если навалоотбойщики работают, то попробуй не подать вовремя порожняк под добычу или не закрепить лаву. Смену отработали в обычном режиме, а когда опустились вниз лавы, то увидели с бригадой, меняющей их, незнакомого мужика, явно не шахтерской профессии. Его вид напоминал интеллигента и никак не гармонировал с бензиновой лампой.

— У вас в бригаде новенький? — спросил Павел у своего сменщика.

— Это нормировщик из рудоуправления! — ответил ему сменщик, — будет хронометраж делать!

— Это хорошо! — обрадовался Павел, — и заодно посмотрит, почем тут фунт лиха! В конторе сидеть, языком трендеть и счетами тарахтеть, это не в лаве….

— Вот вы зря время теряете, — зло огрызнулся нормировщик, — нужно без разговоров быстро проводить пересмену!

— Ах, ты крыса конторская! — послышалось из темноты, — ты поосторожнее веди себя здесь, не то у нас бывает, что и кровля рушится на голову…. Ты был до этого в шахте когда-нибудь?

— Был, — ответил нормировщик, — но честно сказать в лаве не приходилось еще….

— Вот и умничка, что признался, — продолжал шутник, — мы сегодня на верхнем штреке Прохора видели, так что опасайся его!

— Это кто такой? — не понял нормировщик, — я не знаю руководителя с таким именем….

— Да ты охренел что ли? — не унимался шутник, — это самый главный шахтер, если встретишь его поздоровайся обязательно, иначе хана тебе! Прохор нормировщиков не любит. Если увидит кого-нибудь из вашей братии в шахте, так сразу в зверя превращается. Он сначала откусит тебе маятник, а потом колокольчики….

Шахтеры дружно грохнули, а нормировщик не понял с чего смеются взрослые мужики.

— Какой маятник? — спросил нормировщик, — у меня часы карманные с собой для хронометража… без колокольчиков!

— Прохор знает, — уверял тот же голос, — у него на маятники особый нюх! Так что смотри, не обделайся….

Смена Павла с хохотом покинула низ лавы и направилась к стволу. А на следующий день на наряде им было объявлено о том, что план пересмотрен и разницу в зарплате шахтеры получат уже в следующую субботу. Воодушевлённые своей победой горняки, с ликованием спустились в шахту и без раскачки приступили к работе. Это был случай, продемонстрировавший, что требования справедливой оплаты труда могут и должны приводить к успеху.

А уже через месяц из шахты выдали всех лошадей и откатку угля до ствола от обеих лав теперь выполнял электровоз. Вагонетки тоже сменили на более вместительные и теперь в каждую грузили по тонне угля. У электровоза, как и на врубмашине имелась мощная фара, которая освещала штрек далеко впереди электровоза. Следуя от ствола к забою, можно было встретить это чудо техники, которое сигналила пешеходам звонком. Это было настолько непривычно, что шахтеры дружно смеялись, — освещая штрек своей фарой, электровоз был виден задолго до встречи с ним. Зачем сигналить, когда тебя видно за версту?

Еще через неделю в шахте включили электрическое освещение. Это было что-то подобно празднику, когда по штреку можно быстро идти, не опасаясь споткнуться. В лавах тоже повесили линию освещения из четырех светильников и теперь в ней стало, «как днем». Не нужно приближать к забою бензиновую лампу и всматриваться сквозь облако угольной пыли на состояние забоя. И когда норму выработки подняли до двенадцати тонн вместо десяти с половиной, шахтеры даже не возмущались, ведь созданные условия труда позволяли выполнять ее.

***

Менялись условия труда, а вместе с этим и сами шахтеры, об уровне жизни которых заботилась партия коммунистов и советское правительство. Мишка хорошо помнил умирающих стариков в маленьком хуторке и никак не мог понять, почему правительство допустило голод. В марте в «Правде» была опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой генеральный секретарь ЦК осудил действия местных властей за допущенные перегибы. Вот, кто виноват! Оказывается это выслуживающиеся карьеристы на местах. Это они виноваты в смерти стариков, умирающих от голода в маленьком хуторке.

Весной-летом 1930 года пошли телеграммы на имя начальника секретно-оперативного управления ОГПУ Г. Г. Ягоды, сообщавшие о голоде в различных концах СССР. Но центры индустриализации, коим был город Шахты по-прежнему снабжались по первой категории. Забота об условиях труда, отдыхе и здоровье людей, ежедневно добывающих уголь в адских условиях была неотъемлемой частью экономической политики индустриализации СССР. Происходили революционные преобразования и строительство, электрифицировался и механизировался труд шахтеров, менялась технология добычи угля, так необходимого для развития тяжелой промышленности.

Об этом много говорили по радио и писали в прессе, в том числе в местной газете «Красный шахтер», которую Мишка регулярно читал. На шахте имени Красина заканчивали строительство 2-й очереди, в городе быстрыми темпами шла подготовка к эксплуатации трех новых угольных предприятий — шахты «10 лет ЗИ», которую позже назовут «Нежданная», «Ново-Азовка» и имени газеты «Комсомольская правда». Для укомплектования угледобывающих предприятий квалифицированными кадрами построили и в 1931 году открыли горный техникум. Когда самая крупная шахта «10 лет ЗИ» дала первый уголь в 1933 году, Грушевское и Власовское рудоуправление ликвидировали и создали трест «Шахтантрацит».

Город расширял свою территорию. Около новых шахт появились горняцкие поселки, в городе торжественно открыли 12 светлых зданий, построенных по специально разработанным проектам. Это были новые общеобразовательные школы. Теперь их в городе насчитывалось двадцать пять, а для детей горняков и строителей были открыты шесть дошкольных учреждений — детсадов и яслей. Впервые в городе получили развитие пищевая и легкая промышленность. Начали давать продукцию хлебозавод и мясокомбинат, деревообрабатывающая фабрика. Появились предприятия строительной индустрии, известковый, шлако-диатомовый и кирпичный заводы.

Численность населения города приблизилось к ста тысячам человек. По соседству с городским садом культуры и отдыха закончили строительство жилого микрорайона «Горняк». Получался странный архитектурный альянс, центральное городское кладбище, сад культуры и отдыха, новая больница имени В.И.Ленина, построенная под патронатом наркома Семашко примыкали друг к другу. Правда кладбище не работало после открытия в городском саду памятника «Борцам за Советскую власть». Проводя генеральную линию партии в жизнь по борьбе с религией, летом 1930 года разрушили Петропавловский собор в центре города.

Молодежь вовлеченная в комсомол и исповедавшая атеизм даже радовалась этому вандализму и только верующие бабки негодовали и открыто проклинали советскую власть за это решение. Собор давно уже был закрыт и стоял, как архитектурный памятник, но сносить его было варварством. Имеющийся в Шахтах второй храм — собор Покрова Пресвятой Богородицы разрушили наполовину и позже использовали его территорию и здание под трамвайный парк. Открытие первой городской линии Шахтинского трамвая состоялось в 1932 году. Сбылась мечта Хрисанфа Чернокозова — от железнодорожного вокзала до центра города теперь регулярно курсировал трамвай.

Мишка уже не представлял себе другой жизни, тяжелый и опасный труд шахтера стал для него привычным. Он скопил немалые деньги, работая навалоотбойщиком, за которые можно было построить свой дом, но чтобы получить земельный участок, нужно было жениться, а вот с этим как раз и не получалось. Взять в жены лишь бы кого он не хотел, а полюбить так, как Фросю, не получалось и парень вел холостяцкую жизнь, как и его земляк Гриня. Однажды тетка Махора сказала ему о необходимости женитьбы, но Мишка объяснил ей свое нежелание заключить брак без любви.

— Стерпится-слюбится, — сказала тетка Махора, — ты ведь не будешь всю жизнь бобылем?

— Жизнь только начинается, — отшучивался Мишка, — «стерпится-слюбится» мне не подходит. Настоящая любовь — это такое сильное чувство, испытав которое, уже никогда не захочешь строить отношения без него.

— Ну, ты же испортишься, парень, — насторожилась тетка Махора, — я имею в виду твое мужицкое здоровье. Бабенку заведи себе хотя бы для постели…. Я и Ваня не будем возражать, если ты начнешь водить девок и оставлять их на ночь в своей комнате. Ты же взрослый мужик и тебе без бабской ласки никак нельзя….

С тех пор Мишка начал водить девчат к себе в комнату, часто меняя их и не сожалея об этом. Он искал любви, такой, что была у него с Фросей. Еще два года назад, Гриня выполнил просьбу Мишки и написал сестренке в Морозовскую, чтобы она навела справки о Фросе. Настя, так звали сестру Грини, вскоре сообщила, что Фрося родила от Федора дочь и после бегства Мишки из станицы стала ладить с мужем. Теперь было понятно, что Фросю Мишке не вернуть никогда, до этого парень надеялся, что она сможет бежать к нему сюда в Шахты.

Сестра Грини написала Мишкиным в Кузнецовский и в прошлом году Мария и Анна переехали в Шахты из хутора. Мишка удивился, что им быстро в Милютинской выдали паспорта по ходатайству комитета бедноты. Племянника Сергея сестра Мария проводила в Красную Армию, хотя он еще не достиг призывного возраста. Неожиданно объявился друг погибшего в Первую мировую мужа Марии и взял опеку над Сергеем. Его звали Петром Григорьевичем и за годы Гражданской он стал крупным военачальником. По приезду Мария устроилась на шахту имени Октябрьской революции на сортировку выборщицей породы, а Анна поступила в культпросветучилище. Теперь Мишка был за сестер спокоен, но в первое время помогал им деньгами.

Красинский сад еще подрастал и его специально выращивали, чтобы открыть с взрослыми деревьями ничем не уступающим городскому саду, который Мишка с Гриней посещали почти каждый день. Там можно было погулять по аллеям, поесть мороженого, посмотреть фильм в летнем кинотеатре и конечно же познакомиться с девчатами. Введенную в стране пятидневку с «плавающем» выходным отменили через полгода еще в 1930-м и теперь воскресенье был общим выходным.

К вечеру на эстраде, построенной на главной аллее сада играл духовой оркестр, под который собирались воскресные «центральные танцы», а рядом на аллее проводились викторины и игры. Этим занимались специально обученные люди из городской культпросвет комиссии. Летнее кафе торговало пивом, ситро и мороженным, на розлив предлагали вино и водку и к одиннадцати часам многие отдыхающие были изрядно выпивши.

Молодые парни и мужики, проживающие в микрорайоне «Горняк», считали себя местными и этим провоцировали драки. Начиналось массовая потасовка с безобидного вопроса и тут же перерастала в избиение «приезжих чужаков». Мишка с Гриней однажды получили здесь хорошую «порцию отбивных».

— Ты откуда здесь нарисовался? — спросил Мишку «местный» паренек.

— А тебе ли не все равно? — ответил Мишка.

— Ну, а закурить у тебя есть? — продолжал задираться «местный», — но учти я курю только «Казбек»!

— Ты побирушка? — удивился Гриня, — да еще и не простая, а с выпендрёжем….

— «Казбек» курят настоящие шахтеры, — поддержал Гриню Мишка, — а побирушки должны курить бычки, охнарики, кугасики и самокрутки!

— Вы, наверное нюх потеряли, — грубил «задира», — если на хозяев городского сада гавкаете?

Пока шла эта словесная перепалка, ватага «местных» окружила Мишку с Гриней и ждала, когда кто-нибудь начнет драку. Обычно это делали «задиры» высланные «местными» на разведку боем, а когда Гриня врезал «задире» в челюсть и он оторвавшись от земли, «прошуршал физиономией по кустарнику», «местные» приступили к экзекуции. Красинским парням пришлось ретироваться с аллеи в темноту, где Мишка случайно нашел сухую палку, оставшуюся там после обрезки деревьев. Он умело отбивался, фехтуя найденным орудием, что спасло парней от получения травм.

Парни вскоре «рванули в галоп» и добежав до крайней улицы Поповки, остановились, переводя дух. «Горняцкие» дальше не погнались за беглецами, ведь они могли угодить под раздачу «поповских», с которыми «красинские» дружили. На шахте работало много ребят с хутора Поповка, он теперь назывался поселком, что и способствовало «пакту о ненападении» между ними. В городе Шахты, как и в других, каждый поселок защищал свою территорию и драки между ними случались постоянно. На следующее воскресенье «красинские» толпой пришли рассчитаться с «горняцкими», «местными хозяевами» городского сада культуры и отдыха. Одержанная в драке победа надолго остудила пыл ненависти «хозяев» по отношению к «красинским» и Мишка с Гриней продолжали ежедневно посещать городской сад.

А 27 декабря 1932 года в Москве председателем ЦИК СССР М. И. Калининым, председателем Совнаркома СССР В. М. Молотовым и секретарем ЦИК СССР А. С. Енукидзе было подписано Постановление №57/1917 «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и обязательной прописки паспортов». Одновременно с ним было издано постановление «Об образовании Главного управления рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ Союза ССР». Этот орган создавался для общего руководства работой управления рабоче-крестьянской милиции союзных республик, а также для введения по всему Советскому Союзу единой паспортной системы, прописки паспортов и для непосредственного руководства этим делом. В областных и городских управлениях РКМ были образованы паспортные отделы, а в отделениях милиции — паспортные столы.

В городе началась компания по обязательной прописке и каждый должен был явиться в паспортный стол и прописаться по месту жительства. Мишка даже предположить не мог, чем обернется для него эта компания. Уже весной 1933 года его вызвали в городской военкомат повесткой, в которой было написано: «…в свободное от работы время». Парень пришел по указанному адресу и тут же попал на беседу к военкому РККА, офицеру примерно сорокалетнего возраста.

— Ну, расскажи, товарищ Таликов, — строго произнес военком, — как тебе удалось отлынивать от службы в армии?

— А чего рассказывать? — не понял Мишка, — если я не отлынивал!

— А почему ты не служил? — пристально глядя на парня, пытал военком.

— Потому что не призвали меня! — ответил Мишка, — я перед отъездом в Шахты проживал и работал в станице Морозовской и никто меня там не призывал.

— Плохо, конечно! — промычал военком, — тебе сколько сейчас лет?

— Двадцать шесть! — ответил Мишка.

— Странно! — задумчиво произнес военком, — пять лет назад, то есть в 1928 году тебя должны были призвать в армию….

— Ну, я-то здесь не виноват, если меня никто не призвал? — спросил Мишка.

— А кем ты сейчас работаешь? — спросил военком после недолгого раздумья.

— Навалоотбойщиком на шахте Красина! — отрапортовал Мишка.

— Да, повезло тебе, парень, — промычал сквозь зубы военком — призывной возраст просрочен и под бронь для шахтеров попадаешь…. Но служить все же придется, …три месяца! За это время пройдешь строевую подготовку, тебя научат стрелять из винтовки и бить штыком. Так что жди повестку на отправку в армию!

А вечером к Мишке прибежал Гриня и запыхавшись от быстрой ходьбы рассказал, что его призывают на службу в армию на срок в три месяца. Земляки обменялись новостями и были оба удивлены, почему их раньше не призвали в армию.

— Наверное, когда не было прописки, — объяснял Мишка, — военкоматы не знали кто где проживает и набирали в армию по принципу «кого нашли, того и взяли».

— Выходит, что так, — согласился Гриня, — я спрашивал в военкомате, где мне придется служить эти три месяца? Он ответил, что недалеко от Новочеркасска есть станица Персиановская, а рядом стоит воинская часть. Называется почему-то полустанок на железной дороге «Казачьими лагерями»…. Вот там и придется проходить службу!

— Это хорошо, что недалеко от Шахт, — согласился Мишка, — «Казачьими лагерями» называют потому, что когда-то при царе там на сборы собирали казаков. Я об этом слышал еще от своего отца, когда был маленьким….

Через неделю Мишка получил повестку, но не на отправку, а на медкомиссию, Гриня тоже. Парни никогда не проходили медицинского осмотра и были очень удивлены, когда их заставили раздеваться до трусов. Подойдя к столу одного из врачей, Мишка неожиданно услышал от него команду спустить трусы. Парень подумал, что ослышался и стоял перед врачом без движения, тупо моргая глазами. Врач, молодая еще женщина, произнесла это повторно, но Мишка не реагировал.

— Парень, ты слышишь меня? — возмущённо спросила врач, — не задерживай очередь!

— Вы сказали спустить трусы? — застенчиво переспросил Мишка.

— Да, конечно! — повторила врач, — чего стесняешься, ты никогда не снимал трусы?

— Снимал, — наивно отвечал Мишка, — только ведь Вы не сказали кому снять трусы и я подумал, что будет не совсем скромно, если я начну при всех снимать Вам трусы….

— Идиот! — закричала разгневанная женщина, — свои трусы быстренько спусти до колен.

Мишка, краснея от стыда, выполнил команду врача, а она натянув на ладонь резиновую перчатку, начала проверять наличие грыжи в интимном месте. Парню стало щекотно и он рассмеялся во время процедуры, вызвав дополнительный гнев женщины.

— Ты чего паясничаешь? — спросила врач, — ты же на медицинском осмотре….

— Мне еще никто не щекотал в этом месте, — не прекращая смех, произнес Мишка, — при посторонних людях!

За спиной раздался дружный смех призывников, стоящих в очереди и парень неуклюже поворачивался на сто восемьдесят градусов, выполняя следующее требование врача.

— Нагнись и раздвинь половинки, — последовала команда, — только не спрашивай кому….

Мишка выполнил команду врача и снова покраснел от стыда. Он выпрямился и застыл перед врачом с унылым и подавленным видом.

— Годен! — коротко произнесла врач, — следующий!

Мишка, подойдя к столу следующего врача, продолжал жалостно смотреть на женщину, которой приходилось работать с молодыми мужиками таким необычным для деревенского парня способом.

— Работа тяжелая? — спросил следующий врач, мужчина пожилого возраста.

— У кого у меня? — наивно переспросил Мишка.

— Ну не у меня же! — с улыбкой ответил врач, — я хирург и у меня работа не трудная — резать и зашивать….

— Я подумал, что Вы спросили тяжелая ли работа у врача-женщины, которую я только что прошел, — пояснил Мишка, — конечно, товарищ хирург, у нее работа тяжелее не придумать, каждого мужика за яйца подержать, а потом еще и в задницу посмотреть…. Я бы так не смог и дня выдержать.

— Вот ты чудак, — засмеялся хирург, — ты не артистом работаешь?

— Нет, доктор, — наивно ответил Мишка, — я работаю на шахте Красина навалоотбойщиком….

— Понятно, — продолжая смех произнес хирург, — работа тяжелая…. Переломы, травмы в детстве были?

— У меня? — спросил Мишка.

— У соседа! — пошутил хирург.

— За соседа ничего сказать не могу, — наивно рассуждал Мишка, — ему лет шестьдесят и вряд ли он помнит, что было в его детстве….

— Годен! — констатировал хирург, — проходи дальше!

После прохождения комиссии, Мишке вручили повестку, где была указана дата отправки. Получалось, что на следующей неделе, ему надлежало прибыть к шести часам утра к зданию военкомата. Мишка дождался пока Гриня получит свою повестку и земляки отправились домой. От центра города попасть в поселок шахты Красина можно было только через Поповку пешком. По пути Гриня рассказал Мишке, что он тоже подвергся такому же осмотру врача-женщины и парни долго смеялись над ее работой, а затем договорились в день, обозначенный в повестке выйти из дома, как только на шахте прозвучит пятичасовой гудок.

Утром назначенного дня у военкомата собралась многочисленная толпа новобранцев. Здесь были молодые парни и мужчины, переросшие призывной возраст. Большинство молодых парней были изрядно выпивши, а провожающие их родственники и девчата горланили песни.

…Как родная меня мать провожала

Тут и вся моя родня набежала

А куда ж ты паренек, а куда ты?

Не ходил бы ты Ванек во солдаты…

— Ну, а у нас с тобой, Мишка, даже родни здесь нет, — пожаловался Гриня, — проводить в армию некому!

— Не расстраивайся, Гриня, — успокаивал его Мишка, — мы же на три месяца с тобой уходим. Они пролетят быстро….

— Перестарки, строиться! — раздалась команда пожилого офицера военкомата.

Мало кто понял, кого офицер имеет в виду, выпившие мужчины ждали разъяснения. Офицер это понял и тут же прогорланил:

— Те, кто призывается не со своим возрастом. Становись! Повторяю, перестарки строятся в две шеренги по росту. Самый высокий — крайний слева, а направо по убыванию….

Мишка с Гриней были трезвыми и не понимали зачем новобранцы напились с раннего утра. В Морозовской, да и на Дону вообще не было традиции провожать в армию застольем и до утра пить спиртное. А здесь в Шахтах это было своеобразным ритуалом, когда новобранец выпив с друзьями, идет «чинить разборки» со своими врагами перед уходом в армию. А утром все вместе, друзья, родители и конечно же любимая девушка, изрядно выпившие, приходят сюда, к военкомату и ждут когда парень в строю уйдет до железнодорожного вокзала. А там посадят его в теплушку и до Батайска на поезде, где перераспределяют по воинским частям.

Мишка с Гриней думали, это касаемо и их, но офицер объяснил перестаркам, когда они выстроилось в две шеренги, что до Казачьих лагерей они пойдут пешим строем. Их численность была около ста человек.

— Направо! — скомандовал офицер — шагом марш!

Шли не в ногу, а нетрезвые мужики уже после трех километров пути начали сбавлять темп. Но командир настращал гауптвахтой тех, кто будет препятствовать быстрому движению колоны и скорость увеличилась. Прошли Каменоломни, следуя по обходной дороге, темп движения снова замедлился и офицер «выдал» очередную порцию страшилок. Солнце давно встало и его лучи из ласкающих теплом превратились в жгучие. Пройдя еще километров пять, офицер командовал привал. Почти у каждого новобранца за спиной были вещмешки с провиантом. Этот «харч на дорогу» мужики извлекали из мешков и раскладывали на траве. Кое-кто припас водку, которую пили прямо из горлышка, тайком от командира.

— Товарищ командир, — приглашали офицера, — садитесь с нами кушать.

— Не положено по Уставу! — отказался тот, — да и вы не особо рассиживайтесь…. Через пять минут дам команду строиться! …Мне сообщили, что здесь все шахтеры?

— Да! — прозвучало несколько голосов, — мы шахтеры, а в забое главное — это тормозок! Зря Вы, товарищ командир отказываетесь….

После привала прозвучала команда «Становись!» и колонна снова двинулась в путь. К вечеру добрались до расположения части. Это был солдатский палаточный лагерь, стоящий недалеко от берега маленькой речушки. Ряды больших армейских палаток, вместимостью около двадцати человек каждая, наводили грусть на новобранцев. Офицер передал вновь прибывших командиру батальона и попрощавшись ушел на полустанок, чтобы вернуться в Шахты проходящей «козой». Так называли поезд курсировавший между Ростовом и станцией Лихая.

Новобранцев быстро распределили по ротам стрелкового батальона, в каждой из которых по три взвода, численностью двенадцать человек плюс командир. Мишка не попал с Гриней в одну роту, несмотря на их просьбы командиру батальона.

— Вы здесь не в детском саду, — возмутился комбат, — и нянек вам никто не будет предоставлять! Чтобы подобные просьбы я больше не слышал….

Командиром взвода, куда определили Мишку оказался старшина, лет сорока возрастом с пышными усами и смешной фамилией Дерготайло. Он разговаривал на смеси русско-украинского языка, так, как хохлы, проживавшие на Дону.

— Мэни пыдчинятыся, як батьке ридному! — выдал старшина первую установку, чем рассмешил многих новобранцев.

— И не лыбтесь у мэни, — пригрозил он, — я подывлюсь, як завтра будэтэ лыбыться на плацу…. А сэйчас готовсь строиться на ужин. Хто из вас знае письни?

— Якы письни? — передразнил старшину Мишка, подражая его говору, — от якых, задница киснэ?

— Ты мэни прекрати пока на гауптвахту не попав, — предупредил Дергатайло, — с письнямы будэмо маршировать у столовку! Ясно?

Все дружно кивали головами, соглашаясь, что в столовую пойдут с песнями, а Мишку раздирало подшутить над старшиной Дерготайло.

— Я знаю хорошую песню, товарищ старшина! — отрапортовал Мишка, напуская на себя серьезность.

— Яку? А ну запой, я послухаю, — приказал старшина.

— Беда в том, что я петь не умею, товарищ старшина, — иронизировал Мишка, — меня в шахте по голове ударило глыбой породы и все! Разучился петь, а раньше помнится, так хорошо спивал….

— Ну, надо же га? — пожалел Мишку старшина, — так ты хлопец контуженный? А як же ты медкомиссию проходыв?

— Молча, проходил, — иронизировал Мишка, взывая дружный смех, — пока не пощекотали за одно место!

— И шо? — любопытствовал старшина

— Я смеялся от щекотки, товарищ старшина, — поведал Мишка.

— Пощекотали и пропустылы? — допытывался старшина.

— Нет, товарищ старшина, — отвечал Мишка, — не пропускали до тех пор, пока врач в голую задницу мне не заглянул!

Взвод новобранцев дружно грохнул смехом, а Мишка наигранно сделал обиженный вид.

— А ну-ка замвочить мне уси! — скомандовал старшина и снова повернулся к Мишке.

— Ну, ты не журыся, — успокаивал Мишку старшина, — уси задницу на медкомиссии кажуть….

— Так мне еще и заглянули в нее! — шутил парень с серьезным видом, — хорошо бы просто, как всем, заглянули и все! Так нет же, заподозрили что-то и долго всматривались, а нет ли там осколков от той глыбы, что по кумполу мне треснула, — тут Мишка наигранно пустил слезу, — а мне обидно стало, …что же это, думаю? Спрашиваю я у себя, товарищ старшина, неужели нет веры советскому шахтеру совсем….

— Ну и шо? — простодушно интересовался старшина, — булы осколкы?

— Никак нет, товарищ старшина, — рапортовал шутник, — башка оказалась целой и осколки прошли мимо! У нас в шахте такое бывает….

— Ну, як же там можна робыть в ций шахте? — недоумевал старшина, — адже обвалытыся може…. Страшно мабуть?

— Обваливается иногда, — иронизировал Мишка, — страшно, конечно! Бывает шахтеры с испугу так набздят, что лошади на откатке дохнут!

Взвод новобранцев дружно грохнул смехом, а Мишка наигранно сделал серьезный вид.

— Хиба у вас в шахти е кони? — удивился старшина.

— Еще как есть! — врал Мишка, — вот я например, навалоотбойщик пятого конного взвода кавалерийского полка шахты имени Красина. Мы по штрекам знаете, как скачем на лошадях? У-у-у, только пыль столбом… и навоз из-под копыт!

Взвод вновь грохнул смехом, а старшина все равно не понял, что Мишка его разыгрывает.

— Як же у тимноти вы скачетэ? — удивлялся старшина.

— Так ведь у каждой лошади на голове фара, как у врубовой машины! — шутил Мишка с серьезным видом.

— Шо, специально прикрепляетэ коню фару? — наивно спросил Дерготайло.

— Нет, товарищ старшина, — серьезно отвечал Мишка, вызывая очередной дружный хохот шахтеров-новобранцев, — наши лошадки шахтные, специально выведенная порода, рождаются сразу с фарой…. Жеребята, правда, разбегаются по всей шахте, искать по огонькам приходится!

— А чего ж воны едят у ций шахти? — недоумевал старшина.

— Кони шахтной породы, — продолжал Мишка под хохот ребят, — уголь жрут! Бывает хруст такой в штреках стоит, уши вянут…. Половину добычи сжирают, поэтому часто план и не выполняем!

— Ну, ты хотя бы кажи, як та писня называется? — вспомнил старшина начало разговора, — з якый мы будэмо на ужин итить?

— Она жалостная очень, товарищ старшина, — продолжал Мишка, — Вы только ради Бога не заплачьте…. Песня называется «По забоям я с детства скитался…»

— Не-е-е-т! Така писня не нужна, — возразил старшина, — хто це поймэ? Тута шахтерив немае. Тогды так! Писню будэ запывать ротный хлопэц, а вы уси подхватывайтэ и щоб слова выучилы…. Писня буде така: «По долынам та по взгорьям…»

— Шла дивизия вперед? — наигранно спросил Мишка, — чтобы с боем пить запоем и сражаться за народ….

— Ты хлопче замовчь, — предостерег старшина, — не дай Бог замполит почуе таке! Он и дывыться не будэ, шо ты контуженный, зараз на гауптвахту посадэ!

Мишка догадался, старшина поверил, что его, навалоотбойщика пятого конного взвода кавалерийского полка шахты имени Красина ударило глыбой по голове. Перед построением на ужин, он пытался объяснить старшине, что он пошутил, но тот отмахивался от него, кивая головой.

— Не беспокойтэся, у нас туточки лазорет е, — заверил Мишку старшина, — и в случай чого, мы тоби подлечимо….

У ротного запевалы действительно был зычный голос, но слова песни мало кто знал и поэтому подпевание получалось неважно. Но больше всего сбил настроение ужин, это была порция в две ложки пшенной каши, поверх которой блестел какой-то жир и лавровый лист. Новобранцы-шахтеры привыкли хорошо кушать и смотрели друг на друга с удивлением. Но делать нечего и каждый съел, что ему полагалось, ведь до утра никакой еды желудку не будет. Лавровый лист они вытаскивали из мисок и бросали на стол, чем разозлили Дерготайло.

— Якого же кляпа вы лавровый лыст не жрете? — возмущался старшина, желая подшутить над новобранцами, — да вы знаетэ, шо страна ёго у Греции купляе? За кажный лыст гроши уплачэны, а вы ёго выбрасываетэ….

— А вы его любите, товарищ старшина? — спросил Мишка.

— А якже! — продолжал шутить старшина с серьезным видом.

— Мы это сразу поняли, — также серьезно продолжал Мишка, — и решили собрать его весь после ужина, чтобы Вы смогли до сна подкрепиться…. Только ведь страшно подумать, что бывает от лаврового листа?

— Та шо от ёго могёть буть? — недоумевал старшина, — тильки запор?

— Если бы один запор, то это полбеды, — продолжил Мишка, — я читал в одной книжке, что от него у человека внутри кислота появляется, пописал на забор и от него одни гвозди остаются…. Вы, товарищ старшина не обращали внимания на забор, когда писаете?

— Такого не могёть буть, — протестовал старшина, — я кожен раз дывлюся, али ничого не помечав… тилька краска облаэыть и всэ!

Взвод дружно грохнул смехом, но старшина, не обращая внимания на смех, предупредил, что после отбоя в одиннадцать часов никто не должен выходить из палатки, кроме как по нужде к забору, где вероятно он сам писал. Разговаривать друг с другом также запрещалось. Новобранцы устали за день пешего марша из города до Персиановской и сами не хотели болтать, как только прозвучала труба, оповещавшая отбой, все заснули. Утром заиграли подъем и шахтеры, привыкшие рано просыпаться, быстро оделись в полученную вечером солдатскую форму и кирзовые сапоги. Кому-то она была не по размеру и старшина пообещал заменить ее.

Так начались дни службы по программе ускоренной подготовки для шахтеров, не служивших в армии. А через несколько дней Мишка узнал от других молодых парней, призванных из сельской местности, что в стране лютовал настоящий голод. Этих новобранцев здесь называли колхозанами от слова «колхозник». Ребята поведали жуткие факты о массовых смертях от голода в деревнях России. Несколько человек призванных из Воронежской области были рады той пшенной каше, потому что в их деревнях отруби считались праздничной едой. То же самое рассказывали ребята, призванные из донских хуторов.

В газетах об этом не писали и Мишка сначала не совсем поверил рассказам, но когда вспомнил тот маленький хуторок, встретившийся ему на пути из Морозовской, его сомнения отпали. Причины голода были одни для всех регионов СССР. Хлебозаготовки, отобравшие последнее зерно у крестьян, сплошная коллективизация, раскулачивание и уничтожение «крепких хлеборобов», как класса. Ко всему добавился неурожай из-за засухи. Голод уносил жизни целых семей и ребята были очень рады, что их призвали в армию, ведь только так они могли выжить. А там, откуда они приехали, весной 1933 года вымерли почти все и лишь немногим удавалось выжить. Как только из земли полезли первые ростки, их выкапывали и съедали, ловили сусликов, заполняя норы водой, выгоняли их из нор, жарили прямо в степи и там же поедали.

Но многие шахтеры-новобранцы не верили ребятам, им и в голову не могло прийти, что где-то люди гибнут от голода. Разве могли понять простые горняки, что изобилие в магазинах их шахтерского индустриального центра было создано и за счет этих голодных смертей. Но ведь и шахтеры не виноваты, что с голоду вымирал сам хлебороб, тот, кто выращивал основной сельскохозяйственный продукт, хлеб. Когда же до командира полка дошли сведения, что призванные из голодающих регионов ребята и отслужившие уже год, «много болтают», их в наказание посадили на пятнадцать суток на гауптвахту и только после этого те, кто сомневался в этой жуткой правде, поверили в массовый голод.

Мишка невольно думал о Фросе, как она там? Голодает? Вряд ли! Федька на железной дороге работает, да и папаня его — начальник станции, такие не будут голодать. Гриня говорил Мишке, что не получал писем от его сестры из Морозовской больше двух лет. Что там случилось, почему не писала сестра? Теперь Мишка догадывался, наверное в Морозовской тоже голод. «Хорошо, что мои сестры уехали из Кузнецовского — думал он — не то могли бы умереть от голода в хуторе».

…Служба проходила по сокращенной программе и вскоре рота маршировала перед командиром полка, принимавшего строевую подготовку. Он похвалил комбата и весь личный состав за высокий уровень боевой и политической подготовки. Мишка долго думал, задавая себе вопрос: а в чем заключалась эта политическая подготовка? Да и в бою он вроде бы еще не был….

— Товарищ старшина, разрешите? — спросил парень у Дерготайло.

— Рарешаемо! — произнес старшина — тильки не про голодовку.

— В чем заключается наш уровень боевой и политической подготовки? — спросил Мишка.

— Як це в чому? — недоумевал старшина — в бойовый и политичной поготовци!

— А конкретнее можно? — не унимался Мишка, — умение маршировать не относится к бою и политике. Это муштра обыкновенная….

— А без нее не бувае всего иншого! — зазубрено ответил старшина.

— Но ведь хорошо маршировать это не значит еще хорошо воевать, — возразил Мишка, — к тому же ваша муштра не влияет на политическую зрелость!

— Рядовый Таликов! — громко приказал старшина явно не понимающий сути заданного вопроса, — якшо ты контуженный, що не морочь голову иншим…. Або тэбэ в лазорэт видправыты?

— Я контуженный, но никак не пойму, — пытался реабилитироваться Мишка, — почему замполит, проводящий с нами политзанятия, умалчивает о голоде в стране? Миллионы крестьян вымирают, а он твердит одно — акулы империализма готовятся напасть на СССР. Если дальше так продолжится, то нападать скоро будет не на кого….

— Ты дывысь, — парировал Дерготайло, — стратэг знайшовся. Тэбэ за таки высновскы политрук в особлывый виддил може здаты, якшо хочэшь, то и я могу допомогты….

Когда начались теоретические занятия по стрелковому оружию в специально отведенной для этого палатке, старшина показал, что он отлично знал предмет. Он демонстрировал новобранцам конструкцию винтовки Мосина, показывал ее сборку и разборку. То же самое проделывал с ручным пулеметом ДП и пистолетом ТТ. Затем предстояли стрельбища на полигоне и Мишка первый раз увидел отечественный грузовик ГАЗ-АА, который называли полуторкой. Именно на этих, еще сверкающих краской машинах новобранцев повезли на полигон, находящийся в пяти километрах от расположения части.

В кузове автомобиля были установлены сидения из широких досок, на которых размещался целый взвод. Винтовки со штыками, выданные для стрельб надлежало держать вертикально между колен и ступнями обеих ног прижимать приклад. Издали такой автомобиль был похож на большого ежа, ощетинившегося длинными, стоящими дыбом, иглами — винтовками солдат, сидящих в кузове. Стреляли по мишеням, поднимающимся на расстоянии около двухсот метров. Если попадали в мишень, то она прекращала подниматься. Старшина показал в первый день, как он стреляет, все пять патронов магазина были израсходованы без промаха. После этого новобранцы зауважали его, кадрового военного, чуть туповатого и смешно говорящего по-хохлацки.

Учились бить штыком в рукопашном бою, используя для этого чучела противника, стрелять из ручного пулемета. Зачеты по стрельбе принимал сам комбат. Мишка промахнулся всего один раз, но были во взводе новобранцы, стреляющие гораздо хуже него.

— Ты дывысь якый гарный хлопчик! — хвалил старшина Мишку, — стреляе не погано, хоча и контуженый….

— Так ведь я представил, что вместо мишени из окопа на меня поднимается лютый враг, — отшучивался Мишка, — похожий на старшину….

— На якого старшину? — нахмурил брови Дерготайло.

— …Империалистической армии, — ответил Мишка, — которые хотят напасть на СССР! В главную акулу я конечно не попал, но ее акулят угрохал! …Эх, мне бы коня сейчас и шашку, товарищ старшина, я бы тогда показал, что значит навалоотбойщик кавалерийского полка шахты имени Красина….

— Немае у нас коней, — грустно ответил старшина, — не кавалерысты мы….

— А откуда тогда конина, из которой нам кашу варят? — спросил Мишка, — мы здесь уже два месяца и по ночам ржём от солонины конской. Вы не слышали ночью, товарищ старшина?

— Чого, иржання? — не понял Дерготайло.

— Я не знаю, что такое иржання, — шутил Мишка, — но какой-то Иржан ночью поливал около нашей палатки, как конь маршала Буденного!

— А чого ж ты мэнэ не разбудив? — рассердился старшина, — я б його враз на губу выдправыв….

— Так ведь я подумал, что Вас уже смыло, — продолжал шутить Мишка под смех новобранцев, — …и поплыли Вы акул империалистических стрелять в океане…. Хотя надо было бы посмотреть, как старшина Красной Армии выдправляет к себе на губу шланг этого Иржана!

Дружный и продолжительный хохот заглушил ответные слова старшины, который плохо понимал юмор. До самого окончания трехмесячной службы Мишка постоянно обучал Дерготайло понимать шутки, но не успел, служба по программе ускоренной подготовки закончилась и Мишка с Гриней выехали в Шахты вечером на «козе».

***

Город встретил демобилизованных ласковым августовским вечером и показался парням необычно домашним, приветливым и добрым. Они доехали на «козе» до станции Каменоломни, чтобы оттуда пешком по шпалам железнодорожной ветки добраться до шахты Красина. По этой одноколейке добываемый уголь увозили на станцию, а после ввода в строй мясокомбината, ветку продлили до поселка имени Артема. Ребята вышли на улицу Бабушкина снизу и поднимаясь вверх, здоровались с каждым, сидящим на лавочке у своего забора.

Вечером на улицу выходили почти все ее жители, старики присаживались на лавочках, чтобы обсудить сплетни, жители средних лет собирались у какого-нибудь двора и играли в карты, дети носилась по улице, занятые сражениями «в войнушке». Иногда кто-либо из гармонистов выносил свой музыкальный инструмент и тогда около него сам по себе организовывался хор, состоящий из местных голосистых баб и подвыпивших мужиков. И улица звенела песнями под гармонь, продолжающимися до ночи. Особенно популярна была песня:

Окрасился месяц багрянцем,

Где волны шумели у скал.

— Поедем, красотка, кататься,

Давно я тебя поджидал.

— Я еду с тобою охотно,

Я волны морские люблю.

Дай парусу полную волю,

Сама же я сяду к рулю.

— Ты правишь в открытое море,

Где с бурей не справиться нам.

В такую шальную погоду

Нельзя доверяться волнам….

Тетка Махора приготовила праздничный ужин и бутыль домашнего вина, которое мастерски делал дядя Ваня. Запасливая женщина хранила его в погребке, находящемся за домом и имеющим запирающийся вход и лестницу. Дядя Ваня умел делать вино из ягод, фруктов и разных сортов винограда, который рос у самой межи в их саду. Созревала малина, винодел готовил из нее сусло, спела вишня — шла в работу эта ягода. И так до самой глубокой осени, пока в саду не останется ничего. Но весной этого года дядя Ваня вырубил весь сад и виноград.

В 1931 году ЦК ВКП (б) принял постановление о обложении налогом фруктовых деревьев и ягодных кустов для крестьян, а в прошлом году власти распространили налог и на жителей поселков. Фининспектора весь прошлый год шныряли по дворам и переписывали домашний скот, птицу, количество фруктовых деревьев и ягодных кустов. Стало накладно выращивать фрукты и заниматься виноделием. Поэтому в погребке у тетки Махоры в бочонках хранились старые запасы вина из урожая прошлых лет и она расходовала его только по праздникам. Мишка не пил водки, но не отказывался от свойского вина.

— А чего это вы не в солдатской форме вернулись? — спросила тетка Махора.

— Ее нужно было сдать, — ответил Мишка, — мы же на три месяца уходили, нам поношенную выдавали. Жалеть об этом не стоит, главное что отслужили быстро и вернулись вновь давать Родине угля….

— А у нас новость, Миша, — заговорщически произнесла тетка Махора, — завтра вечером состоится открытие Красинского сада культуры и отдыха! В нем такой большой летний кинотеатр построили, не хуже чем в городском саду….

На следующий день, вернувшись с работы, Мишка надел свой любимый костюм и галстук, тетка Махора тоже решила посмотреть на открытие сада. Она одела новое платье, которое ей подарил Мишка и туфли с пряжками, вошедшими недавно в моду. Дядя Ваня смеялся с жены, в шутку называя ее гуленой, но сам не мог идти на торжественное мероприятие по понятной причине. Так вместе они, Мишка и тетя Махора вышли из калитки на улицу, где их уже ждал Гриня. Взяв тетку Махору с двух сторон под руку, тройка отправилась к главному входу в Красинский сад.

У входной арки с деревянными буквами и узорами играл духовой оркестр. Неподалеку стояла трибуна, а около нее заведующий шахтой Андропа, главный инженер Желтобрюхов, парторг Цыплаков, председатель шахткома Самопалов. Ждали приезда секретаря горкома, обязательно открывавшего в городе любые новостройки. В сад никого пока не пропускали и люди толпились неподалеку от арки заглядывая сквозь живую изгородь — густо посаженный боярышник, успевший вырасти высотой около двух метров.

У арки было много знакомых, женатые мужики пришли сюда семьями. Все были празднично наряжены, с приподнятым настроением и сияющими улыбками. Мишка увидел мужиков из своей бригады, стоящих кружком и решил подойти к своим.

— Знакомьтесь мужики, — произнес он торжественно, — моя хозяйка, тетя Махора!

— А чего это вы вдвоем с Гриней одну тетку обхаживаете? — пошутил десятник Павел.

— Почему тебя это удивляет? — ответил вопросом Мишка, — вот всё бы вам сплетничать, да подспудные мыслишки высказывать! Женщина захотела посмотреть на открытие нашего Красинского сада культуры и отдыха, ведь это же историческое событие! Кто и когда так заботился об отдыхе шахтеров, как не партия ВКП (б) и советское правительство? У буржуев-кровопийцев трудового народа никогда подобного не было….

— Сразу видно, что Мишка был отличником боевой и политической подготовки, — пошутил Гриня, — вишь, чешет, как замполит нашего батальона!

К трибуне подкатил партийный Роллс-Ройс, из которого вышли секретарь горкома и еще двое мужчин интеллигентного вида. Поднявшись на трибуну вместе с руководителями шахты, секретарь жестом дал понять что готов произнести речь и духовой оркестр тут же замолк. Секретарь долго говорил об успехах партийной организации в деле строительства социализма и сражения за «большой уголь Донбасса», а в заключение произнес слова о заботе лично товарища Сталина о здоровье горняков. После него по очереди выступили Андропа и Цыплаков, они обещали партии увеличить добычу и освоить новую технику в кратчайшие сроки. В то время существовал такой лозунг: «Шахтеры Донбасса должны ускоренно осваивать новую добычную технику!»

Наконец официальная часть была окончена, снова грянул духовой оркестр и вход в сад был открыт. Уже стемнело и никто не ожидал оригинального сюрприза, когда в саду одновременно вспыхнули сотни электрических ламп, освещая его аллеи и центр, где находился фонтан. Струи и брызги сверкали магией воды и света, превращая зрелище в волшебство. Люди дружно двинулись в сад по центральной аллее и каждый высказывал соседу свое восхищение праздником. Люди улыбались и искренне радовались, ведь это для каждого из них построен такой прекрасный сад культуры, забота партии о человеке тяжелого и опасного труда не могла не радовать людей. Сегодня открыли не просто сад, а символ эпохи, когда власть заботилась об отдыхе и культуре шахтеров.

Мишка, Гриня и тетка Махора минуя арку вошли на главную аллею сада, удивляясь, почему арку-вход сделали со стороны шахты? Не находя в этом замысле объяснения, тройка двинулась дальше, рассматривая кусты сирени, высаженные вдоль центральной аллеи до фонтана. Людской поток двигался к нему весело обсуждая важность сегодняшнего события, Мишка обратил внимание, что помимо «красинских» здесь было много парней, девчат с Поповки, а также из поселка шахты имени Октябрьской Революции. Парень многих знал и приветствовал их взмахом руки и улыбкой.

В конце центральной аллеи были установлены две скульптуры на высоких постаментах — одна Ленина, а вторая Карла Маркса. Эти скульптуры торжественно подчеркивали вход в центр сада, где дальше искрился сказочный фонтан. Справа от него находилась бетонированная танцплощадка и место для духового оркестра, который перешел от входной арки к танцплощадке, исполняя на ходу вальс. Слева от фонтана расположился буфет, торгующий пивом, ситро, мороженным, папиросами и конфетами. У его стола, выполняющего роль прилавка уже собралась длинная очередь.

От центра сада в каждый из четырех углов, расходились радиальные аллеи, освещенные электрическим светом, а в левом от входной арки углу высился деревянный летний кинотеатр, построенный за время службы Мишки и Грини в армии. Сегодня в нем должны бесплатно показать фильм «Аэлита». Мишка уже смотрел его с Гриней в центральном городском саду и мог посмотреть его еще раз, уж очень интересный был научно-фантастический фильм по одноименному роману А.Н.Толстого. Снятый еще в 1924 году и являющийся первенцем немого советского кино, он требовал аккомпанемента, в городском саду его показывали под игру на пианино. Мишка читал и сам роман, который брал в библиотеке шахты, но посмотреть фантастику на экране кинотеатра оказалось намного интереснее.

Духовой оркестр играл вальс и Гриня то ли в шутку, а может всерьез пригласил тетю Махору на танец. Женщина сначала отказывалась, но все же согласилась и пара: молодой кавалер и пожилая дама, закружились в вальсе. Мишка одиноко стоял между танцплощадкой и фонтаном, посматривая то на Гриню с теткой Махорой, то на струи искрящейся воды. Тетя Махора хорошо танцевала вальс и Мишка с удивлением подумал: «Где это хозяйка так научилась?» Он смотрел на танцующих людей и внезапно почувствовав, что на него сзади кто-то смотрит, быстро развернулся. У фонтана стояла девушка в скромном ситцевом платье, которое очень ей шло, ее стройная и красивая фигура, милое личико, заплетенная коса притягивали взоры проходящих мимо парней. Ее глаза сверкали, как две жемчужинки, излучая жизнерадостность и интерес к происходящему вокруг. Она была похожа на сказочную фею и смотрела на Мишку, слегка улыбаясь. Девушка понравилась с первого взгляда и ему захотелось тут же познакомиться с ней. Парень смело подошел к стоящей у фонтана красавице.

— Девушка! Ты не из нашего поселка? — зачем-то спросил Мишка, — я раньше тебя не видел у нас на Красина….

— Нет, — ответила девушка, стыдливо отводя взгляд, — я с поселка шахты Октябрьской Революции!

— А как тебя зовут? — спросил Мишка.

— Марфой! — ответила девушка, — а тебя?

— Меня Мишкой — произнес он, заглядывая ей в глаза, — ты оказывается тезка моей хозяйки?

— А разве это не мама твоя? — неожиданно спросила Марфа, — я подумала так!

— Значит она смотрела на меня все время пока мы шли к фонтану, — пронеслось в голове парня и его сердце забилось от радости чаще, — значит, я ей нравлюсь.

— Хочешь мороженного? — спросил Мишка.

— Хочу, — тихо ответила Марфа, стесняясь своего желания, — но у меня нет денег!

— Тогда давай подойдем к буфету, — предложил Мишка, — я буду тебя угощать!

— Давай, — коротко согласилась Марфуша и ее лицо покраснело от стыда.

Молодые люди направились в сторону буфета, Мишка почувствовал резкий подъем настроения, так было, когда он впервые поцеловал Фросю. Это наверное ощущение счастья и любви, оно управляло всеми поступками и мышлением и несло куда-то в сказочный мир торжества соединений человеческих душ. Мишке вдруг захотелось шутить и развлекать эту молодую и красивую девушку так, чтобы она смеялась и на ее милом личике была постоянная улыбка, а ее карие глазки ярко сверкали. Он резко захромал, подходя к очереди у буфета.

— Граждане, расступитесь, пожалуйста, — пискляво закричал Мишка, — пропустите инвалида…, Куликовской битвы, арестовавшего Мамай-хана….

Мишка умышленно произнес слово «хана» с ударением на последнюю букву, чтобы было смешнее. Какой-то парень стоящий следующим по очереди, недовольно выпучив глаза, уставился на Мишку.

— Какого хана? — переспросил он, делая ударение, как Мишка.

— Ты не понимаешь, что такое хана? — удивился Мишка громким писклявым голосочком, — граждане, смотрите на человека, который хана не понимает ни хрена!

Очередь дружно засмеялась, а Мишка смотрел на Марфушу и понял, что ему удалось рассмешить девушку и она, поглядывая на парня, смеялась звонким и нежным голосочком. Ее смех был наградой для Мишки и показался ему звоном райских колокольчиков.

— Да ты не лезь без очереди! — кричал парень, — все стоят и ждут, а он, видите ли, инвалид!

— Граждане, мне только глоточек воды, — продолжал разыгрывать комедию Мишка, — я запалился пока сюда прискакал, два коня загнал…. Товарищи! Не дайте пропасть пленителю Мамай-хана!

— Пропустите его, — закричала очередь, — пусть возьмет воды, он же умрет сейчас на наших глазах….

Очередной парень в растерянности отошел, пропуская Мишку вперед, а тот довольный своей придумкой быстро стал у прилавка.

— Прелесть наша, — обратился Мишка к продавцу, — дайте мне быстрее бутылку ситро, — он посмотрел на Марфушу, — …два мороженного, полкило конфет, столько же печенья, пачку папирос «Казбек», два пирожка и….

— Ты же глоточек воды просил! — заорал очередной парень, — а заказываешь полный ассортимент, …вот же хам.

— Кто же пьет воду на пустой желудок? — уже нормальным голосом спросил Мишка, — наверное только ты, а еще блудливые коты…. От этого же понос бывает, парень! …Успокойся, не то он у тебя сейчас начнется!

Очередь дружно засмеялась, а продавец быстро обслуживал Мишкин заказ, с улыбкой посматривая на шутника. Марфуша звонко хохотала и для Мишки ее смех был самой ценной наградой. Он посматривал на девушку мельком и понимал, что влюбился в нее с первого взгляда. А за спиной Мишки появился Гриня.

— Мишань, пропусти меня, — попросил Гриня, — я хочу тетку Махору угостить….

— Вот еще один, — заорал очередной парень, — такой же наглец!

— Никакой он не наглец, — вступился за Гриню Мишка, пропуская его вперед, — это мой жеребец, я на нем сюда прискакал. Товарищи! Пропустите и моего коня, если пропустили меня…. Неужели вам клочка соломы жалко для животного?

Очередь развеселившаяся Мишкиным розыгрышем уже не обращала никакого внимания на Гриню, делавшего заказ продавцу. Мишка приблизился к Марфуше и протянул ей угощение, которое у девушки не умещалось в руках. К ним подошла тетка Махора и приветливо посмотрела на новую знакомую Мишки.

— Миша, а ты не говорил, что у тебя девушка есть, — сделала замечание тетка Махора, принимая мороженное от подоспевшего Грини.

— Тетя Махора, а ты не говорила, что Гриня за тобой ухаживает, — шутил Мишка, — а девушку я только что встретил… и по-моему навсегда! Знакомьтесь, ее зовут Марфушей!

— Очень приятно, — произнесла тетя Махора, — ты моя тезка, но меня все зовут Махорой.

— А меня Гриней! — знакомился он, — я Мишкин конь, если ты помнишь? А насчет ухаживаний за твоей хозяйкой Мишка, я объясняю на лошадином языке, что это приз ей за отличное исполнение вальса….

До начала фильма было почти час и компания решила прогуляться по всей территории сада. Они направились в дальний его угол по радиальной аллее. Рассматривая кустарники, высаженные вдоль гаревой дорожки и необычные для этой местности южные породы деревьев, компания добралась до угла. Оказалось, что по периметру между живой изгородью боярышника и боярышником существует периметрическая аллея. По ней они и отправились дальше, на ходу уплетая приобретенное в буфете угощение.

К центру сада от этой аллеи была высажена гледичная акация, на ее ветвях уже свисали длинные, около 30 сантиметров, темно-коричневые стручки с семенами. По этой аллее компания добралась до следующего угла сада, где построили туалет для отдыхающих. Тетка Махора и Марфуша попросили парней дождаться, пока они сходят в это санитарное заведение и Гриня с Мишкой ждали пока те вернуться. Обойдя весь сад по периметру, компания осталась довольна прогулкой по аллеям. Электрический свет создавал атмосферу чего-то необычного и располагал к спокойствию и влюбленности. Планировка сада была оригинальна и в четырех ее частях, ограниченных диагоналями, были высажены разные породы деревьев. Эти сектора позже стали называть по названиям пород насаждений: гледичный треугольник, маньчжурского и дланевидного клена, рябины и белого тополя. Пирамидальными были обозначены стороны этих треугольников, уходящих к центру сада. Трава в саду аккуратно скошена и было видно, что ее косили здесь все пять лет пока подрастали деревья.

Обойдя сад, компания осматривала летний кинотеатр. Будка, из которой демонстрировался фильм и где размещалась аппаратура была сложена из кирпича и имела металлическую, запирающуюся на замок дверь, к которой вела деревянная лестница. Вход для зрителей выполнен широкой двустворчатой дверью, похожей на ворота. Внутри кинотеатра имелась сцена и экран, а в «зрительном зале» вкопаны обыкновенные деревянные лавочки без спинок.

— Давайте занимать места, — предложил Мишка, — хотя фильм покажут бесплатно, но всех желающих этот кинотеатр не вместит — сегодня сюда пришли не только «красинские», но люди и из других поселков…. После кино можно сходить на танцплощадку, ведь сегодня сад будет открыт до часу ночи!

Согласившись с предложением Мишки, компания села на свободные места, как можно ближе к экрану. Тетка Махора села рядом с Гриней, а Марфуша с Мишкой на расстоянии пятнадцати сантиметров. Мишка попытался приблизиться к девушке, но она опять отодвинулась от него на то же расстояние, стеснительно краснея и отводя глаза. Парень понял, что Марфуше это неприятно и прекратил попытки сходу обнять ее. Лавочки заполнялись очень быстро и через четверть часа кинотеатр был полон зрителей. Люди стояли в проходах и сзади у кинобудки откуда не очень хорошо был виден экран, а у самой сцены на стуле со спинкой приготовился гармонист для аккомпанемента немого кино.

— Начинай! — кричали киномеханику со всех сторон, — пора уже.

На экране показалось изображение первых кадров фильма «Аэлита» и зал сразу стих. Титр «Научно-фантастический фильм» подействовал на зрителей завораживающе. Мужчины курили и папиросный дым разгоняя комаров, попадал в лучи кинопроектора, добавляя атмосфере фильма фантастичности. Гармонист взял первые аккорды какой-то неизвестной никому мелодии, а Мишка принялся комментировать происходящее на экране. Никто не препятствовал, наоборот, те кому было слышно о чем рассказывает парень с благодарностью оборачивались к нему с улыбкой. Марфуша очень внимательно смотрела на экран и слушала Мишку. Она неожиданно приблизилась к нему и прошептала:

— Я первый раз в жизни смотрю кино!

— Мы с тобой посмотрим еще ни один фильм, — также шепотом пообещал Мишка, не делая попыток обнять Марфушу и продолжил свои комментарии.

Действие фильма начинается в декабре 1921 года в Петрограде, вскоре после окончания Гражданской войны и начала НЭПа. Страна лежит в разрухе, Петроград, Москва и другие населенные пункты заполнены голодающими людьми. Инженеры Лось и Спиридонов получают таинственный радиосигнал «АНТА… ОДЭЛИ… УТА…» и пытаются разгадать его смысл. Разыгравшееся воображение Лося рисует ему картины марсианской цивилизации.

«Управляющий энергией» Марса Гор изобретает машину, позволяющую наблюдать за жизнью землян. Правитель Тускуб запрещает ему и кому бы то ни было сообщать об этом. Но королева Марса Аэлита узнаёт о машине и просит Гора показать ей Землю. Там она видит Лося, который целуется со своей женой Наташей. Аэлита хочет больше узнать о жизни землян, а главное — лучше её почувствовать. Хотя Аэлита — королева, но она лишь «царствует», а на самом деле правит Марсом совет «Старших» во главе с Тускубом. Трудящиеся Марса находятся на положении рабов, излишки поголовья которых складируют в холодильниках и при необходимости размораживают.

Жена Лося Наташа работает в эвакопункте на одном из вокзалов Москвы. Его проходит раненый красноармеец Гусев, а также прибывший из провинции жулик Эрлих с женой Еленой. Он выдаёт жену за свою сестру. Гусев отправляется в лазарет, а Эрлихи останавливаются у Спиридонова, первого мужа Елены. Она кокетничает с ним, выманивая его сбережения, а Эрлих быстро получает работу товароведа на складе. Его подселяют в квартиру к инженеру Лосю и Эрлих сразу начинает заигрывать с Наташей. Лось замечает это и ревнует, всё больше и больше. Ему кажется, что Наташа отвечает Эрлиху взаимностью. Одновременно он продолжает работать над «интерпланетонефом» — космическим кораблём для галактических путешествий — и грезить об Аэлите, которая наблюдает за ним с Марса.

Эрлиха начинают подозревать в растрате, но ему удаётся отвести от себя подозрения. Тем не менее, кража остаётся нераскрытой и расследование самовольно берёт на себя сыщик-любитель Кравцов, мечтающий работать в МУРе. Всё больше ревнуя Наташу к Эрлиху, Лось уезжает в длительную командировку в Волховстрой. Там он получает сообщение от Спиридонова — тот решил эмигрировать из СССР. Вернувшись в Москву, Лось становится свидетелем вольностей, которые разрешает Наташа Эрлиху, в ярости стреляет в неё и убегает. Он гримируется под уехавшего Спиридонова и начинает на окраине Москвы постройку интерпланетонефа.

Сыщик Кравцов замечает подозрительного лже-Спиридонова и начинает следить за ним. Он подозревает, что Спиридонов незаконно вернулся в СССР из эмиграции и убил Наталью Лось. Кравцов попадает на строительную площадку интерпланетонефа незадолго до старта и пытается арестовать Лося-Спиридонова, но у него нет ордера. В это время к Лосю присоединяется вылечившийся красноармеец Гусев. Перед самым стартом на корабль с ордером на арест тайно пробирается Кравцов. Когда корабль взлетает и направляется к Марсу, он предъявляет Спиридонову ордер на его арест. Однако тот снимает накладную бороду и оказывается инженером Лосем.

На Марсе замечают, что с Земли стартовал космический снаряд, направляющийся в сторону их планеты. Тускуб приказывает рассчитать место его посадки и уничтожить землян. Но Аэлита ломает его планы — по её приказу астронома, рассчитавшего место посадки интерпланетонефа, убивают до того, как он сообщит эти данные Тускубу. Аэлита и её служанка Ихошка сами встречают прибывших на Марс землян. Лось увлечён Аэлитой, о которой он так долго грезил. Внезапно она представляется ему убитой им Натальей, и он впадает в отчаяние. Кравцов пытается получить содействие местных блюстителей порядка, но его арестовывают. Тускуб требует, чтобы земляне были найдены и уничтожены. Гусев пробирается в рабочий квартал и устраивает там беспорядки, которые перерастают в восстание.

Восстание заканчивается успешно, однако Аэлита, вопреки надеждам землян, вместо освобождения рабочего класса приказывает войскам стрелять в празднующих победу трудящихся. Пытаясь остановить Аэлиту, Лось убивает её… и просыпается. Оказалось, полёт на Марс ему только приснился. Он видит рекламный плакат со словами «АНТА… ОДЭЛИ… УТА…» и понимает, что таинственный радиосигнал — это всего-навсего рекламный ход компании по производству автомобильных шин. Лось отправляется домой и находит свою жену живой и невредимой. Эрлиха, который пытается скрыться с крадеными ценностями, арестовывают сотрудники угрозыска. Лось достаёт чертежи своего интерпланетонефа и сжигает их со словами, что незачем мечтать о Марсе, когда так много настоящих дел на Земле.

Фильм закончился и зрители громко обсуждая увиденные события, выходили из кинотеатра.

— Миша, я пойду домой, а вы гуляйте, — заявила тетя Махора, — старикам спать, а молодым можно погулять до утра, ведь завтра воскресенье!

— Может проводить тебя домой? — спросил Гриня, — я ведь все равно без пары — он лукаво посмотрел на Мишку с Марфушей — как некоторые….

— Не надо, Гриня, — протестовала тетя Махора, — я и сама дойду, чего тут два шага и дома!

Она попрощалась со всеми и пошла в сторону арки, а Мишка, Гриня и Марфуша двинулись к танцплощадке. Народу в саду стало еще больше, за время, которое шел фильм люди не успевшие к его показу толпами гуляли по аллеям. Возле танцплощадки стояло плотное людское кольцо, духовой оркестр играл фокстрот и местные кавалеры с барышнями отплясывали этот модный танец. Гриня незаметно исчез и Мишка пригласил Марфушу танцевать. Она отказывалась, как могла, потому что не знала ни одного танца. Мишка не стал настаивать и предложил прогуляться. Они шли по аллее и молчали, Марфуша очень стеснялась Мишку, который был гораздо старше ее и он первый завязал разговор.

— Марфуша, расскажи немного о себе, — предложил Мишка, — сколько тебе лет, где работаешь или учишься….

— Мне восемнадцать лет, — начала скромно девушка, — я сирота, мама умерла в прошлом году, отец еще раньше. Я из хутора Ягодинка, что в пяти километрах от шахты Октябрьской Революции, недавно пришла пешком и устроилась туда на работу на сортировку выборщицей породы….

— О-о-о, а ты Дементьеву Марию знаешь? — перебил ее Мишка.

— Знаю, — ответила Марфуша, — она работает со мной.

— Это моя старшая сестра, — сообщил Мишка, — они с моей средней тоже недавно приехали из хутора Кузнецовский, что под Милютинской. Маша старше меня на десять лет.

— Она рассказывала мне об этом, — сказала Марфуша, — меня закрепили за тетей Машей и она мой наставник.

— А живешь ты где? — спросил Мишка.

— Я квартиру снимаю недалеко от шахты, — сказала Марфуша, — а вообще у меня тут дед Чумак живет, около Грушевского моста….

— Я читал в одной книге, — сказал Мишка, — что чумак — это крестьянин, который в старину на Украине возил в Крым хлеб, а оттуда — соль.

— Нет, что ты? — улыбнулась Марфуша, — это у него фамилия Чумаков! …А ты расскажи мне тоже о себе.

— А чего рассказывать? — произнес Мишка, не отрывая глаз от Марфуши, — мне двадцать шесть лет, я из того же хутора родом, что и моя сестра, сейчас работаю на шахте Красина навалоотбойщиком…, родители давно умерли, живу на квартире у тети Махоры.

— Ну, это я уже поняла, — весело сказала Марфуша, — тетя Махора очень добрая женщина….

— Тебе понравился фильм? — решил переменить тему Мишка, — я вообще-то его видел уже, да и книгу читал.

— Понравился! — робко ответила Марфуша, — Миша, а где этот Марс находится, …на небе?

— В космосе! — выдавил из себя Мишка, взволнованный тем, что Марфуша назвала его по имени, — я читал одну книжку, ее написал Целковский и в ней очень понятно говорится о космосе.

Мишка запомнил автора книги про космос по синониму слова «девственница», хотя настоящая фамилия автора — Циолковский.

— Неужели и правда на Марсе живут люди? — спросила Марфуша.

— Это фантазии Толстого! — ответил Мишка, — который написал книгу «Аэлита». Я же говорил тебе, что читал ее.

— Ты любишь читать? — спросила Марфуша, — а я вот пока не умею, меня записали в вечернюю школу и сказали, чтобы обязательно окончила хотя бы начальную школу…. С первого сентября начну учиться.

— Люблю читать! — признался Мишка, — у нас на шахте очень хорошая библиотека и я беру там книги. Это не беда, что ты не умеешь читать, Марфушенька, быстро этому научишься в школе. Я окончил церковно-приходскую давно, аж четыре класса. Сейчас учат быстрее, потому что там нет предмета «Закон божий»…. Давай присядем на лавочку и посмотрим на небо.

Мишка выбрал темное место и взяв Марфушу за руку увлек ее туда. Она послушно шла, не сопротивляясь, но дрожь ее руки выдавала страх. Когда они сели на лавочку, Мишка даже не пытался приблизиться к девушке, помня, что она отталкивала его за это в кинотеатре. Он задрал голову вверх и посмотрел на небо.

— Смотри, Марфушенька, сколько на небе звезд, — произнес Мишка и девушка послушно смотрела в небо, — в книге этого Целковского написано, что все звезды — это солнца для других планет, таких же как наша. А Луна — это спутник Земли и самая близкая к нам планета, а потому и кажется такой большой. И никто не знает, живут ли на какой-нибудь планете люди? Ведь звезды так далеко, что огромное солнце или планета, кажется нам точкой…. Я раньше не задумывался, что такое звезды, но после прочтения книжки стал обращать на них внимание. В ней написано, что Бога нет и миром управляет сама Вселенная, то есть космос. Этот Целковский пишет, что можно построить ракету и долететь до звезд, но я думаю, что это он фантазирует, как писатель Толстой в «Аэлите».

Девушка внимательно и завороженно слушала взрослого мужчину и с интересом рассматривала звездное небо. Мишка перевел взгляд на ее лицо и увидел, что звезды отражаются в ее глазах вокруг ее зрачков-жемчужинок. Парень понял, что это было знаком свыше и сама Вселенная послала ему эту девушку, поэтому он влюбился в нее с первого взгляда. Мишка осмелился обнять Марфушу и положил свою руку ей на плечи. Она не стала отодвигаться от парня и только мелкая дрожь ее тела выдавала волнение девственницы. Мишка обнял ее за талию и прижал к себе, Марфуша резко вскочила с лавочки, как когда-то делала Фрося.

— Миша, — ласково произнесла она, — мне пора домой, даже и не хочется уходить, но ведь идти мне далеко, да еще и через степь.

— Пойдем я провожу тебя до самого дома! — предложил Мишка, — мне ведь завтра на работу не идти, воскресенье….

Молодые люди пересекли сад, где народ еще веселился, танцевал, играл духовой оркестр и компании прогуливались по аллеям. Мишка с Марфушей прошли под арку и направились через пустырь в сторону шахты Октябрьской Революции. Ночь выдалась ясной и было, как днем видно грунтовую дорогу, ведущую в поселок, где жила Марфуша. Они шагали по пыльной с заросшими травой обочинами проселочной дороге и Мишка чувствовал, что девушке становится страшно. Она невольно стала прижиматься к нему. Тогда Мишка снял свой пиджак и, накинув его ей на плечи, обнял ее за талию.

До самой первой улицы поселка он рассказывал Марфуше о книгах, которые прочел в последние годы и она внимательно слушала его, изредка перебивая вопросами. Затем неожиданно стал рассказывать о своей работе в лаве, о тех трудностях и шахтерской отваге, не забыл упомянуть легенду о Прохоре, который до сих пор бродит под землей и валит лавы. Когда молодые люди вошли в поселок, на них набросился бездомный пес, которого они спугнули своим разговором. Марфуша прижалась к Мишке так, что он почувствовал все ее тело через тонкое ситцевое платье. Девушка дрожала от испуга и со страхом смотрела на собаку, злобно лающую на всю улицу.

— Марфушенька, успокойся, — произнес Мишка, — собак не нужно бояться! Вот смотри, как я его сейчас усмирю.

Парень оставил девушку и медленно стал подходить к собаке.

— Ну, что гавкаешь? — прозвучал его голос, — а ну-ка, иди ко мне!

Пес прекратил лаять, жалобно заскулил и улегся на землю. Мишка повторил свой приказ и собака поднявшись, виновато опустив голову, поплелась к Мишке. Он склонился, погладил ее по голове и, выпрямившись, подошел к Марфуше. Пес виляя хвостом обнюхивал Мишке ноги, а затем весело взвизгнув отбежал в сторону.

— Ну, вот, видишь, — сказал Мишка девушке, — был злобным, а стал другом!

— А как у тебя это получилось? — спросила Марфушенька.

— Честно сказать, я и сам не знаю, — ответил Мишка и начал пересказывать ей историю о волках, окруживших его с сестрой в степи и о Дике у хозяина колбасного завода.

— А я подумала, что эта собака знает тебя, — с удивлением молвила Марфуша, — ведь не могла же она так быстро подчиниться незнакомому человеку? Хотя собаки добрых людей чуют издалека…. Спасибо тебе Миша, что проводил меня, мы уже пришли.

Мишка остановился и посмотрел на маленькую хату напротив. Ничего не говоря он обнял Марфушу и прижал к себе, ее тело вновь задрожало, выдавая ее девственность и Мишка наслаждался этим моментом, не наглея и не предпринимая дальнейших действий.

— Ну, ладно, я побежала, — произнесла Марфуша, быстро и неумело чмокнула его в щеку.

— Подожди, Марфушенька, — громко сказал Мишка, — когда мы снова увидимся?

— Я буду ждать тебя всегда! — ответила Марфуша и скрылась во дворе, а Мишка побрел домой в сопровождении укрощенного им пса.

***

Утром проведать Мишку пришла старшая сестра Мария. Она уже бывала у него в гостях и познакомилась с теткой Махорой и дядей Ваней. Сестра была крутых казачьих нравов и старалась «приглядывать» за младшим братом. На Дону существовал такой неписаный порядок, когда старшие должны были приглядывать за младшими в семье и их по праву называли няньками. Это пошло издавна, подрастающие дети нянчили малышей, чтобы облегчить маме работу по хозяйству и в поле. Когда родился Мишка, Марии было десять лет и она вынянчила его на своих руках и приглядывала за ним пока он рос. Мишка называл сестру нянькой и всегда подчинялся ей. Мария была благодарна ему за помощь, которую брат оказывал ей и сестре Анне в трудные времена. Он давал деньги, привозил подарки, а когда работал на колбасном заводе — продукты.

Сама же Мария слыла на хуторе сорвиголовой и казачки говорили, что она «уродилась в маму Наташу». Потеряв мужа а Первую Мировую войну, молодая женщина осталась с маленьким сыном Сергеем на попечении Мишки, который батрачил у кулака и обеспечивал семью. Но несмотря на это, Мария никогда не принижала роли старшей сестры. Так было заведено, «главной в семье» Мария осталась для Мишки навсегда. Перед революцией в хуторе Кузнецовском еще царил достаток и благополучие и Маруся продолжала ходить на девичники, несмотря на осуждение старух и дедов, оставляя сына сестре Анне.

Однажды в начале зимы девчата так развеселились, что решили устроить себе пир, кто-то притащил из дома вина, некоторые — соленья, а Мария предложила зарубить десяток гусей. И не каких-нибудь, а кума хуторского атамана, которого девки ненавидели за его «приставучесть» к ним. Это был бабник не пропускающий случая украдкой ущипнуть девку за грудь или отпустить нежный шлепок по попе и девичник решил ему отомстить. Мария сходила домой, переоделась в мужнину казачью форму урядника и нацепила шашку, которую передали ей после его гибели на фронте. В таком виде она и еще несколько девчат отправились в баз к куму хуторского атамана.

— Девки, — приказала Мария, — будете загонять из база гусей на меня, а я стану у выхода и начну рубить им шашкой головы. В хате ощиплем их и сворим.

Девки послушно выполнили команду заводилы Марии и ее задумка прошла бы незамеченной, ведь в то время никто не считал поголовья птицы. Но гуси так разорались, что разбудили хозяина, который выйдя на баз увидел «лихого урядника» рубящего шашкой головы его гусям.

— Ты кто такой, мать твою едры? — заорал кум хуторского атамана и девки, загонявшие гусей, тут же кинулись наутек.

— А ты иди ко мне ближе, — кричала ему Мария не испугавшись хозяина, — по заднице меня пошлепай, а не хошь, то ущипни…. Я и тебе башку твою непутевую срублю, или руки твои шаловливые по локти….

Кум атамана услышав женский голос, остолбенел от неожиданности, а Мария угрожающе надвигалась на него с шашкой. Он быстро пустился наутек, теряя по пути черевики, а Мария вернулась в хату, где проводился девичник. Девчата собрали зарубленных гусей и закатили пир до утра, а после этого по хутору поползли слухи, что какой-то урядник с женским голосом грабит по ночам казаков и был, якобы уже случай, что и «зарубил кое-кого в соседнем хуторе».

О личном, что не должны слышать посторонние люди, брат с сестрой разговаривали на специально придуманном на Дону языке. Его «изобрели» еще на заре донского казачества, тогда беглых на Дон преследовали вплоть до смертной казни. Чтобы произнести фразу нужно было перед и после каждого слога вставлять приставку «ку» и тогда посторонний не мог понять, о чем идет речь. Например, чтобы сказать: «Здравствуйте» нужно произнести: «Ку-здрав-ку-ствуй-ку-те-ку». Свой человек поймет, а для постороннего это будет звучать абракадаброй. Тем более, когда быстро и слитно говорят, то это превращается в иностранный язык для непосвященных, похожий на кудахтанье.

Тетка Махора с подозрением и страхом слушала впервые подобный разговор в прошлый визит Марии. Тогда сестра спрашивала у Мишки, как относятся к нему хозяева? Дядя Ваня с удивлением смотрел на Мишку, когда он отвечал сестре на таком же непонятном языке.

— Миша, а на каком языке ты разговаривал с сестрой? — спросила тетка Махора, когда Мария ушла.

— На нашем казачьем, — ответил Мишка и рассказал об истории его возникновения не раскрывая «тайны» языка.

Вот и сегодня сестра спросила Мишку на этом непонятном для хозяев языке о его интимной жизни. Ее волновало, когда брат надумает жениться.

— Может ты не способен переспать с женщиной? — тревожилась Мария, — тогда нужно сходить к врачам, которых в городе больше, чем во всем Милютинском районе.

— А почему это тебя так волнует? — удивился Мишка, — ты у меня никогда об этом не спрашивала.

— Тебе, брат уже двадцать седьмой год пошел, — продолжала Мария, — пора жениться и не бегать по гулящим девкам, как кобелю!

Тетка Махора и дядя Ваня смотрели на них с улыбкой, пытаясь понять смысл разговора.

— Скоро женюсь, сестра, — отвечал Мишка, переходя на нормальный язык, — на твоей ученице Марфуше. Ты ведь знаешь ее?

— Да-а-а, — удивилась сестра — но ты-то откуда ее знаешь? Это молодая для тебя девушка, ей только что исполнилось восемнадцать лет, Ткачева ее фамилия!

— Ничего, в самый раз, — с задором произнес Мишка, — я всего-то на восемь лет старше ее.

Сестра любила готовить вареники и произносила слово «варить» по-своему через букву «о». Открыв свою сумку, сестра достала оттуда сверток с творогом и мукой и положив их на стол с улыбкой посмотрела на брата.

— Давай сейчас быстро налепим вареников и сворим их, — предложила сестра, — ты же любишь вареники с творогом и это тебе будет мой гостинчик….

— Маруся, неужели ты думаешь, что я своего квартиранта не кормлю? — с легкой обидой спросила тетка Махора.

— Не обижайтесь на меня, — улыбалась Мария, — я же тоже хочу братика угостить, он любит мои вареники. Я сейчас быстро замешу, налеплю и сворю! Присоединяйся ко мне если хочешь и мы вдвоем на целую свадьбу за час налепим.

Тетка Махора повела Марию на кухню и они занялись лепкой вареников, которые получались у сестры как близнецы, все одинакового размера и изящно пестреные. Мишка очень любил их, вспоминая свое далекое детство и всегда съедал не меньше десятка даже без сметаны. Через час все сидели за столом и кушали вареники со сметаной, которую тетка Махора достала из погреба. Мишке иногда казалось, что она волшебница и в ее погребе всегда имеется то, что нужно к столу.

— Маруся, — обратилась к сестре тетка Махора, — а я видела девушку Мишки, о которой ты сейчас говорила. Мне она понравилась очень, скромная, красивая, молодая, Мишка познакомился с ней только вчера. Она не похожа на наших шахтерок, которые могут и матом загнуть, если что. Вот и пусть женится на Марфуше и поживут пока у нас, а там гляди