Когда ты всем надоедаешь, о тебе тут же начинают выдумывать, что ты постарел и стал высокопарным, и наконец ты и сам готов в это поверить и сделаться капризным, глухим и неповоротливым. Для многих это искушение оказывается непосильным, но только не для меня
Дождь и вправду время от времени ненадолго прекращался, и было видно, как Бог обрезает своими чуть заржавевшими ножницами водяную ткань над лесом за рекой, оставляя только белесый сияющий край, и освещение от этого ста
этом и заключается трагедия типа, описанного Дэшли: глубина, красота, гармония, которые человек способен обрести в самом себе, в конечном итоге приводят его к тому, чтобы полностью отказаться от внешнего мира, порвать связи с теми, кто его любит — и, что самое пугающее, с теми, кого любит он сам.
В этом и заключается трагедия типа, описанного Дэшли: глубина, красота, гармония, которые человек способен обрести в самом себе, в конечном итоге приводят его к тому, чтобы полностью отказаться от внешнего мира, порвать связи с теми, кто его любит — и, что самое пугающее, с теми, кого любит он сам.
Было почти темно, когда я вышел к остальным, и лица их при свете костра казались какими-то необыкновенными, изменчивыми и многозначительными, как лица книжных героев, которые пытаешься наспех представить себе еще на первых страницах, а потом так и оставляешь как будто недорисованными, предательски стараясь поспеть за сюжетом.
Лидия, как я знал, вела со своей комнатой какую-то ей одной понятную и нужную борьбу. Там были стены темно-кирпичного цвета, а она повесила на окна восточные тростниковые шторки, кровать застелила синим покрывалом, и ни ярко-желтая форточка, ни вышитые золотыми цветами легкие занавески, ни репродукция Гогена — ни одна из моих уловок была теперь ни к чему: в комнате Лидии стало мрачно, в особенности из-за этих ее благовоний и табачного дыма.
обрекут на жизнь лесного зверя, которая была ему предназначена судьбой. Но теперь, вечером, мой дом снова был переполнен человеческим суетливым временем, бытом и бытием.
