Оглавление

ГЛАВА 1

В нашем городе стояла башня, там жила ведьма.

И было пророчество, что выгонит её тот, кто придёт издалека и кого полюбит местная девушка.

И после того, как дочь рыночного торговца позволила себя поцеловать, я тоже стал называть его нашим городом, хотя вошёл в таможенные ворота лишь этой весной.

Мы считали дело решённым, поэтому, как только портной изготовил мне новое платье, я отправился к её отцу делать предложение. Однако на пороге, едва за мною закрылась дверь, меня почему-то встретила вся мэрия. Только поднявшись на цыпочки, я сумел разглядеть в темноте большой передней мою невесту, уже облачённую в подвенечный наряд: как мы и договаривались, она хорошо подготовила родителей, и те были готовы не только дать согласие, но и в тот же день сопроводить нас в кирху. Таким образом они надеялись избежать того, что последовало, но чиновники, которым откуда-то всё стало известно, успели вмешаться. Бургомистр положил тяжёлые руки мне на плечи и сказал:

— В нашем городе стоит башня, там живёт ведьма. И есть пророчество о том, что выгонит ее лишь тот, кто придёт издалека и кого полюбит местная девушка.

Все обернулись, чтобы посмотреть на мою Мари. Я тоже невольно перевёл взгляд. Её милое лицо дышало невиданной злобой, и поэтому она была ещё красивее, чем в тот памятный вечер. Затем чиновники вновь повернули головы к бургомистру, и один из них, выражая мысли всех собравшихся, медленно выговорил:

— Однако.

— Что как не истолкование тёмных движений нашей души суть представления разума об испытываемых нами чувствах? — раздался голос из толпы должностных лиц. Все загалдели.

Бургомистр благосклонно выслушивал представленные мнения, не убирая рук, отчего мне было чрезвычайно неуютно. Меня словно арестовали. И поскольку в шуме голосов я не мог ничего разобрать, мне припомнилась упомянутая ведьма. Я видел её только дважды, когда она проходила мимо рынка в своей широкополой чёрной шляпе — такой большой, что под нею ничего нельзя было рассмотреть. Кто-то сказал мне, что это ведьма, и это не вызвало во мне никакого интереса, ведь между работой и мыслями о Мари почти не оставалось места.

Когда точки зрения иссякли, бургомистр учтиво попросил у родителей невесты дозволения заговорить с девушкой. Те смиренно кивнули. Я заметил, что они придерживают её за локти, словно опасаются, как бы она не набросилась на отцов города. Позади, в ещё большей темноте, мелькали встревоженные и любопытные лица прочих домочадцев и немногочисленной прислуги.

Бургомистр в присущей ему спокойной манере, которой он в значительной мере был обязан своею должностью и уважением горожан, подробно изложил современные теории относительно природы любви, обращаясь к Мари, но продолжая держать руки на моих плечах, отчего мне временами казалось, что я играю какую-то роль в этих рассуждениях. По окончании рассказа он потребовал от невесты отчёта в её чувствах. Городу нужно было убедиться в том, что она действительно меня любит. Один чиновник зачем-то поднял к моему лицу бумагу, и я невольно прочитал, что это акт о моем вхождении в означенный населённый пункт издалека.

Мари, моя милая Мари всё это время искала мои глаза, и я, как мог, старался удовлетворить её желание, что не всегда мне удавалось, поскольку я невелик ростом. К тому же бургомистр был широк, а рука чиновника с документом никак не уставала. И тут ко мне пришло понимание сути происходящего. Дело в том, что в городе стояла башня и там жила ведьма. И было пророчество, что выгнать её сможет лишь чужестранец, которого полюбит местная девушка. Значит, бояться нечего! Сейчас Мари признается, и я исполню предсказание, а потом нас обвенчают, хотя я всего лишь простой подай-принеси, а она — дочь моего хозяина. Но где-то в глубине под новеньким сюртуком, новеньким жилетом и новенькой рубашкой меня кольнуло маленькое подозрение, похожее на ту иголку, которая делала последние стежки всего лишь двадцать минут назад.

Бургомистр напомнил Мари, что невежливо столь продолжительное время обдумывать ответ, и тогда моя любимая громко, дабы ни в ком не оставалось сомнений относительно состояния их личного слуха, призналась в совершеннейшем своём презрении к пророчеству и даже назвала его мнимым. Кое-какие чиновники издали неопределённые восклицания, после которых воцарилось потрясённое молчание. Бургомистр сохранял собранное и терпеливо-благосклонное выражение лица. От него пахло уксусом и лимоном.

Воспользовавшись произведённым эффектом, Мари заметила, что в башню неоднократно отправлялись молодые люди и, судя по отсутствию дальнейших сведений об этих женихах, ведьма погубила каждого из них, ведь нельзя же допустить, что все невесты до одной лгали о своей к ним любви.

Здесь чиновники не сочли возможным сдерживаться и подняли такой гвалт, что бургомистру пришлось снять левую руку с моего плеча и совершить ею несколько успокоительных взмахов. После этого глава обстоятельно и вместе с тем без утомительных мелочей изложил истинное положение дел и добавил, что любой горожанин, придя в архив, может ознакомиться с подтверждающими документами. По его словам, за последние двести или триста с чем-то лет (бургомистр привёл точные даты, но я их не запомнил), прошедшие со времён последнего пожара, уничтожившего предыдущий архив, не было зарегистрировано ни одного иностранца, которого действительно полюбила бы всем сердцем местная девушка. Принимая предложения руки и сердца, невесты лгали, о чём имеются соответствующие собственноручные их признания задним числом, скреплённые подписями свидетелей в количестве, установленном такими-то и такими-то законами. Следовательно, вся ответственность за исчезновение женихов в башне лежит исключительно на нерадивых, ветреных девицах, которые предпочли пренебречь небесным даром неторопливого и беспристрастного рассуждения.

Достойная дочь почтенных родителей, продолжал бургомистр, возвращая руку на моё плечо, должна и обязана хорошенько поразмыслить, прежде чем она даст согласие на женитьбу с чужеземцем, не поддаваясь первому впечатлению, отклоняя поверхностные вожделения и стараясь со всем тщанием открыть в себе самой подлинный источник чувства, определив настоящую его природу, ибо все юницы столь прискорбно склонны относить к любви малейшее движение внутреннего естества, коль скоро оно, в их представлении, часто, и давайте не побоимся признаться в этом себе, ложном, связано с кавалером. Между тем имеются сведения, что невеста, украшающая ныне парадную залу этого чтимого всеми дома, отнеслась к принятию судьбоносного для неё и многих её близких решения с неосторожной поспешностью. Но, к счастью, городские власти не дремлют, и поэтому ей предоставлен случай выправить цепь событий, пока она ещё не стала необратимой. Достаточно честно и непредвзято дать всё же ответ на уже заданный однажды вопрос. И если юная госпожа придёт к заключению о том, что она несколько поторопилась с подготовкой к венчанию, этот неплохой работящий паренёк не встретит никаких препятствий к продолжению своих странствий в поисках новых гостеприимных очагов. Если же, напротив, первоначальное суждение окажется подтверждённым, город получит надежду на избавление от ведьмы.

Все вновь повернулись к девушке. Пока бургомистр говорил, Мари растеряла свой пыл и опустила голову. Свадебный букетик в её руке дрогнул, и она произнесла:

— Люблю этого человека всем сердцем и всей душой, как никто никогда не любил.

Я воспрянул духом, однако ноги мои подкосились. По толпе пронеслась волна шороха — чиновники не могли оставаться неподвижными после этих слов и шевелились, соприкасаясь рукавами.

Бургомистр ласково приподнял мою голову за подбородок и освежил своим добросовестным взглядом. На его тёплом лице играла колыбельная отеческой улыбки. Он смотрел на меня, словно разогревая для напутственной речи, и я покорно ждал, но сзади его потеребили. Бургомистр слегка повернул брови, и чиновник, немного теряясь, сказал:

— Это там… оттуда передали, из задних рядов…

Двумя пальцами он держал какой-то блестящий предмет, и я услышал голос матушки невесты:

— Возьми счастливую булавку, она поможет тебе!

Бургомистр ещё больше выпрямился, чтобы лучше видеть темноту, и покачал туда головой:

— Пророчество достаточно ясное, никаких дополнительных принадлежностей не требуется.

— Магические ухищрения — дело ведьм! — подмигнул мне чиновник.

— Так давайте его голым туда отправим! — закричала Мари.

— Голубушка, ну в самом деле, ну что же вы, — мягко ответил бургомистр. — Рамки приличий должны соблюдаться в любом случае. Мы не дикари какие-нибудь.

Он повернулся ко мне и всеобъемлющим голосом подчеркнул:

— Прелестное платье. Вы полностью рассчитались за него?

Я смиренно кивнул.

— Великолепно! У портного не будет претензий к мэрии, если выяснится, что юная госпожа так и не сумела разобраться в себе.

— Я пойду с ним!! — вновь раздался на всю залу голос Мари, и её увели в комнаты.

— Ну что ж, — и бургомистр хлопнул меня по обоим плечам сначала сверху, а потом ещё и сбоку, — пришла пора исполнить своё предназначение. Кто мог представить, что это будете именно вы! А знаете, пророчество было записано, когда здесь не было ни этого города, ни тем более башни! А сколько тысячелетий оно передавалось до этого из уст в уста, мы с вами даже представить не можем! И всё только ради вашего подвига, вы только подумайте! Замкнуть такую цепь времён!

— Я помню, как он вошёл в таможенное присутствие, — сказал какой-то обер-офицер, глядя на моё лицо, как на произведение изобразительного искусства. — Был ещё тогда совсем не наш, а нынче? А? Нет, господа, вы только взгляните! Вылитый почётный горожанин!

Ближайшие чиновники сочли своим сердечным долгом пожать мне руку. Им нравилось делать свою работу.

— Приятный, очень приятный молодой человек, — говорили они друг другу.

— Юная госпожа не могла выбрать никого другого.

— Редкое воспитание, редкое!

— Какая честь для нашего города!

— Какая честь для вас, господин жених!

— Мы поднимем за вас бокалы, не дожидаясь вашего возвращения!

— И подожжём петарды!

Я попытался что-то ответить, что-то сказать или хотя бы проговорить, и мои звуки вызвали у инспекторов и префектов благодушный смех.

— Надо же, какой интересный диалект!

— А в этом жаргоне что-то есть, знаете ли, и я всегда об этом твердил!

— Замечательная речь, мы внесём эти слова в архив! Да что там! Вы получите в своё распоряжение чернила и бумагу — лучшие чернила и лучшую бумагу! — и сами, своей рукой в назидание потомкам сможете описать, какими выражениями вы сопроводили кончину этой фурии! Или вы препочитаете диктовать секретарю?

— Позвольте рекомендовать вам собрание изречений на подобные случаи!

— Осторожно, не споткнитесь о порог!

Меня как будто никто не подталкивал, но я каким-то образом оказался на улице, и башня предстала сразу передо мной, хотя, насколько я помнил, она всегда стояла на одной из улочек рядом с рынком и у меня никогда не было времени её как следует рассмотреть. Я и сейчас не успел почти ничего увидеть, потому что мы быстро пересекли небольшую площадь, образовавшуюся здесь вместе с башней. Вроде бы обыкновенное круглое, слегка сужающееся кверху строение тёмного камня, лишённое окон. Вершина скрывалась за осенними облаками. За оцеплением воодушевленные горожане махали мне желтыми и красными флажками. Некоторые жандармы оказались моими знакомыми по рынку, и они с улыбкой отсалютовали мне церемониальными палашами, не нарушая строй.

Бургомистр первым взошёл по крутым ступеням башни и уверенно взялся за ручку двери.

— Мы столько натерпелись, — шептали в спину чиновники.

— Двуличная тварь.

— Пусть помучается.

— Никакой пощады.

Я ожидал, что бургомистр постучит или достанет ключи, но он просто открыл дверь, и меня внесло во внутреннюю темноту. Внезапно стало светло, и это испугало меня, наверное, больше, чем нападение невидимых костлявых пальцев, которое я уже успел себе представить и поэтому пал на четвереньки. Сердце колотилось, я тяжело дышал, и рядом уже не было покровителя, который помог бы мне подняться.

— Попринаехали герои-любовники! — разразилось где-то впереди.

Я задрал голову до боли в шее и обнаружил себя в большой комнате, которая очень сильно походила на таможенное присутствие у ворот нашего города. Первым делом я установил, что бояться пока нечего и, хватаясь за дверной косяк, довольно бодро встал на ноги. Внутри сосало так, будто я не ел дня три.

— Из каких краёв к нам пожаловали? — прозвучал тот же голос, и он показался мне очень хорошим, словно серебряные стаканчики, которые я хотел подарить родителям Мари, да не сыскал денег.

В углу за большим конторским столом сидела и постукивала по нему самопишущим пером молодая женщина с очень строгим лицом и легкомысленно распущенными тёмными волосами. Стена за нею была оклеена какими-то календарями, картинами и другими бумагами с текстами, отпечатанными типографским способом. Ведьма приказала мне подойти поближе, и я увидел, что юбка её немыслимо коротка, а открытое колено, обтянутое тончайшим шёлком, поблёскивает золотом в свете многочисленных люстр. Я зажмурился от ужаса. Дыхание по-прежнему вело себя так, будто меня травили собаками по всем окрестностям нашего города.

— Какой-то ты невесёлый, — сказала ведьма. — Впрочем, ничего удивительного. К сожалению. Может, присядешь?

Я открыл глаза и не увидел стула, поэтому остался стоять.

— Вялый, безжизненный, — продолжался между тем стук пера. — Ну что ж, — вздохнула вдруг ведьма и энергично отодвинулась от стола. Она заложила ногу за ногу, и её колени стали видны мне ещё лучше. От страха я не мог оторвать от них взгляда. — Я предлагаю тебе выбрать одно из двух. Так же, как предлагала сотням других до тебя. И все они выбирали одно и то же. Подумай об этом.

Она молча и пристально смотрела на меня. Я тоже ничего не говорил.

— Будем считать, что у тебя было достаточно времени подумать, — вновь заговорила ведьма. — Итак, я могу отправить тебя — так же, как отправила всех остальных, — прочь из этого города. Ты выйдешь из этой двери, — она указала на дверь, в которую я вошёл, точнее влетел от толчка бугомистра, — и окажешься очень далеко отсюда. В этом случае ты проживёшь долгую счастливую жизнь благородного отца семейства, а в том, что ты сумеешь обзавестись семьёй, у меня нет никаких сомнений, герой-любовник. Скажи хотя бы, кто она.

Я прислушался к морю, бушевавшему в груди, присмотрелся к тонувшей на горизонте каравелле и не смог выдавить ни звука. Ведьма чуть-чуть улыбнулась и бесшумно произнесла один слог, наклонив голову и сделав большие глаза, как взрослый, который хочет помочь робкому ребёнку с ответом. Я догадался и пролепетал:

— Ма-ри.

Мне сразу стало легче. Я вспомнил, как она смотрела на меня, когда мы мечтали об укладе нашей будущей жизни.

— Она дочь рыночного торговца. А пришёл я издалека.

Ведьма наклонила голову ещё ниже.

— Насколько мне известно — а мне известно всё, — нет в этом городе никакого рынка.

— Как город может быть без рынка? — удивился я, всё больше приходя в себя. — И как там может не быть рынка, если я там работал? Да и господин бургомистр…

— Кто?

— Господин бургомистр…

— Какой бургомистр? Отродясь там не было никаких бургомистров!

Я опешил и растерялся, но быстро понял, в чём дело. Так взрослые иногда забавляются с детьми, отрицая очевидное, и со смехом глядят на то, как выходит из себя малыш, не способный понять игры. Я сразу приосанился и с достоинством замолчал.

Она рассеянно смотрела в сторону, поигрывая ножкой. Туфелька замерла на кончике носка, но ведьма ловким движением надела её обратно. Я старался не смотреть туда.

— Странный ты какой-то, — вымолвила она, и мне послышались усталые нотки в её прекрасном и добром голосе. — Ну да ладно, продолжим. Итак, либо ты уходишь отсюда прочь, забываешь эту свою, как её там, неважно, и в городе тебя считают погибшим. Либо ты умрёшь по-настоящему. Выбор очень простой.

И она ещё внимательнее взглянула на меня.

Я с трудом проглотил что-то, из-за чего внезапно потерял способность дышать, и глотнул воздуха. Потом ещё. И ещё. Это было так приятно — следить за тем, как воздух входит и выходит. Наверное, с таким же удовольствием летают в безоблачном небе птицы. От восторга я выдохнул чересчур сильно, и кончики её волос затрепетали. Ведьма с улыбкой поправила причёску, склонив голову набок, и я осознал, что всё это время любовался ничем не прикрытой шеей. Кровь прилила к моему лицу. Меня охватили стыд и злость.

— Так каким же будет твой ответ, герой-любовник? — мягким холодком прозвучало в моих пылающих ушах.

— Я верю в то, что она любит меня, — прошептал я. — И значит, ничего плохого со мной не случится.

Ведьма рассмеялась так весело, что я вспомнил, как разлетались под весенним ветром ветви плакучих ив, когда я шёл в наш город.

— Кто тебе это сказал? — воскликнула она. — Ты всегда веришь кому попало? Да что ты знаешь об этих людях? Ты убежишь от них без оглядки, когда я открою тебе правду!

Но я уже собрался с духом и не забывал напоминать себе, что она ведьма и что этот поединок нужно выиграть.

— Слышать ничего не хочу! — сказал я твёрдо. Не знаю, как у меня получилось, но за Мари мне было обидно.

— Ха! — закричала она мне жизнерадостно прямо между глаз. — Всё это было подстроено! Нет ни города, ни рынка, ни бургомистра, ни Мари! Есть шайка бандитов и колдунов! Есть наваждения и легковерные путники из далёких краёв! Ну вот скажи, ты что, принц? Или сын купца? Или сам купец? С какой дурочки дочь богатея полюбит чернорабочего? Да ещё так быстро!

— Не желаю слушать эту чушь, — повторил я непоколебимо и постарался придать своему голосу такого железа, чтобы ведьма замолчала, поражённая моим мужеством. Но она продолжала ликовать:

— А давай-ка мы с тобой, мил человек, пройдёмся невидимками по городу! Ты сам всё увидишь, своими глазами, — и в её руке откуда-то возникла огромная чёрная шляпа.

— Я не верю тебе, ведьма, и никогда не поверю, ты не обманешь меня! — процедил я сквозь зубы, радуясь тому, что решительность не покидает меня, и досадуя на ноги, которые окончательно ослабели от страха и отказались меня держать. Мне пришлось опереться о стену.

Ещё немного, и этот кошмар закончится. Я не могу проиграть — Мари любит меня. Когда в воскресный день мы случайно встретились на одинокой дорожке городского парка, я снял шляпу и поклонился, а она взяла меня за руку, чтобы показать свои любимые места. Мы ушли очень далеко, я оступился, упал и скатился на дно оврага. Мари засмеялась и съехала ко мне по траве, безнадёжно испачкав своё белое платье. Я поймал её, и мы не выпускали друг друга из объятий до самого вечера. Следующим утром она явилась на рынок и приказала доставить ей домой корзину персиков. Не обращая внимания на шутки друзей, тычки локтями и подножки, я отправился за нею. На одной из улиц Мари втолкнула меня в какую-то узкую улочку и целовала до тех пор, пока я не выпустил корзину из рук. Персики покатились по камням, но она не позволила мне броситься за ними. Тогда-то она и объявила мне, что родители согласны, а я побежал к портному.

Ведьма между тем притихла. Наверное, я победил её. В знак своего поражения она подняла брови и щёлкнула пальцами.

— Ну, тогда вот тебе! — сказал она, и я увидел, что стены комнаты из светлого дерева сплошь покрылись одинаковыми дверьми, между которыми совсем не было никакого пространства.

Я повернулся, чтобы взглянуть на ведьму — наверное, я хотел получить какие-то объяснения, — но в углу уже не было ни её, ни стола, ни календарей на стенах. Только двери. Обычные новенькие двери с круглыми медными ручками.

— И помни! — раздался её голос из ниоткуда. — Что бы ты ни выбрал, ты умрёшь! Умрёшь-умрёшь-умрёшь!

И голос пропал вместе со светом. Наступила кромешная тьма, которую я, признаться, всегда боялся. Мне мерещились полчища скелетов и лохматых чудищ с острыми когтями. В мою сторону тянулись бесконечные пальцы-змеи, и я содрогался от ужаса, ожидая первого прикосновения. Нужно как можно быстрее выйти отсюда! Всё равно куда! Оставаться было невыносимо. Я помнил, что стоял у стены, и попробовал нашарить ближайшую дверь, но моя рука ощутила только пустоту. Я сделал несколько шагов в одну сторону, в другую — и окончательно потерялся. Страх швырнул моё трепещущее тело на пол и заставил ползти в надежде, что рано или поздно дверь сама найдёт меня.

ГЛАВА 2

Моя голова ткнулась во что-то одновременно мягкое и твёрдое, я решил, что это дверь, рванулся вверх и очень больно ударился. Тишина исчезла, всё пространство наполнилось звуками и голосами, меня схватили, куда-то вытащили, начали ощупывать, отряхивать, проводить по волосам, пытались оторвать руки от головы и осмотреть ушибленное место. Меня усадили, положили на макушку мокрую тряпицу. Я наконец перестал жмуриться и увидел вокруг себя несколько человек. Они суетились, каждому хотелось проявить заботу. Острая радость пронзила меня — это же чиновники, которые ждали снаружи! Я выбрался! Я победил!

— Постойте, так он не в дверь вошёл?

— Да-да, я же объясняю: оказался у меня под столом, ткнулся мне в ноги, потом ударился — наверное, хотел подняться.

— Да как же так-то?

— Ничего подобного у нас ещё не случалось.

— Я и не знал, что такое возможно!

— Да никто не знал! Все удивлены.

— Представьте, как я испугался.

— Постоянно какие-то сюрпризы.

— Вы ещё не привыкли?

— Разве привыкнешь!

Стоило мне окончательно очнуться, и я уже не мог перестать их слышать.

— А я ещё помню, как вы сюда попали. Вот таким же безбородым юнцом.

— Ха-ха-ха, и это при том, что вы на год меня младше.

— Господа, кто о чём, а вы всё об одном.

— Выбираться отсюда надо!

— Гениальное предложение!

— Главное — новое!

Они внезапно умолкли, заметив, что я пришёл в себя и с недоумением их рассматриваю. Последние слова вселили в меня тревогу, хотя головная боль пока не позволяла понять её причину. Двое чиновников держали меня за руки, чтобы я не упал. Третий старательно чистил на мне сюртук, и от его энергичных движений я и впрямь мог слететь со стула.

— Ну-ну, Клаус, дорогой, перестань дёргать его так! — сказал тот голос, который никак не мог привыкнуть к сюрпризам и помнил, как кто-то где-то очутился.

— Да, господин министр, — ответил тот и выпрямился.

— Ну что же, мой милый канцлер, — продолжал министр, повернувшись к собеседнику, который и был тем, про кого помнили. — Согласно расписания, новоприбывшая единица поступает в распоряжение моего ведомства!

— И вы напрасно принимаете боевую стойку, любезный коллега, ибо, несмотря на всю необычность возникшей ситуации, я не намерен оспаривать акты, согласованные в самом начале нашей общей карьеры и положившие основание сему великому предприятию.

Речь канцлера произвела впечатление на собравшихся, и одобрительный гул не позволил мне разобрать, что в таком же приподнятом тоне сообщил коллеге министр, пожимая ему руку. Впрочем, голова моя гудела ненамного тише.

Пока чиновники что-то горячо обсуждали, я успел заметить, что нахожусь вовсе не на улице под дверью башни, а в каком-то большом присутствии. Повсюду были столы, шкафы, бумаги. Клаус, который не мог находиться без дела, придумал обмахивать меня папкой, и это подействовало — я схватил его за руки и закричал:

— Прошу вас! Что происходит?

Чиновники, успевшие забыть обо мне, резко обернулись.

— В самом деле, господа, что же это мы! — сказал министр. — Полагаю, краткий отдых, вызванный появлением в нашей среде, вы уж простите нашу откровенность, неожиданного гостя, что, смею надеяться, приведёт в перспективе к долгожданному пополнению нашего доблестного штата, можно считать завершённым. Дальнейшие процессуальные действия последуют в установленном порядке, и каждый будет извещён о них в соответствии с регламентами ваших учреждений и ведомств.

Все разбежались по своим столам и шкафам, не прекращая смотреть на меня и шушукаться. Канцлер отсалютовал мне тростью и покинул присутствие вместе с подобающим эскортом.

Министр ласково взял меня под руку и повёл в свой кабинет, негромко наставляя Клауса относительно бумаг, которые он должен приготовить по данному случаю. Открыв перед нами дверь, Клаус ловким движением снял с моей головы тряпочку, и мои волосы затрепетали от порождённого им ветра. Министр пригласил меня в заднюю комнатку, где я получил возможность опуститься в мягкое кресло и испытать некое физическое облегчение.

— Не буду вас томить, — произнёс министр, собирая пальцы в замок на колене, — и всё самым тщательным образом объясню наиболее простым языком, не упустив ничего важного. Да-да, обойдёмся без предисловий! — и он взмахнул рукой, как будто за ним стояли офицеры с обнажёнными шпагами, готовые пойти на приступ крепости, но сразу же вспомнил про замок на колене и успокоился.

Здесь было уютно и тепло, в чисто прибранном с утра камине лежали свежие дрова, колониальные сувениры на полках стояли самым выгодным для себя образом. Стены покрывал недавно появившийся в нашей стране тёмный палисандр. Вспомнив одну из своих прежних профессий, я про себя высоко оценил мастерство тех, кто занимался отделкой. Впрочем, не пора ли нам перейти к объяснениям?

Министр посетовал на то, что в столь ранний час может предложить мне лишь стакан воды, но со всей присущей ему учтивой лёгкостью посоветовал продержаться три часа, по истечении которых я смогу насладиться обеденным перерывом. После этого он с минуту молчал, поглаживая замком колено, и я не знаю, какая часть кодекса вежливости подсказала ему такое поведение на этот раз.

— Итак, я готов побиться об заклад, что вы не миновали той, кого в некоторых краях именуют запросто ведьмой, — сказал наконец министр.

Я утвердительно кивнул, чувствуя, как мой желудок словно ошпарили кипятком.

— Мы все, мы все, дорогой друг, — и он обвёл вокруг освобождённой ненадолго рукою, — прибыли сюда той же стёжкой, что и вы.

Он грустно помолчал.

— В поисках лучшей доли скитались мы по городам и весям, пока не обретали свою любовь в известном вам пункте, власти которого, презрев закон, хватали нас и отправляли в башню. А оттуда мерзким колдовством переносились мы сюда… Да, сюда — в царство сожалений и тоски по тем, кого нам пришлось покинуть не по своей воле… Да, отнюдь не по своей…

У меня бешено колотилось сердце. Я наклонился вперёд, насколько позволяла глубина кресла, и взволнованно спросил:

— Вы тоже не предали свою любовь?

— Да-да, — рассеянно ответил министр. — Никто из нас не предал.

— Значит, ведьма солгала, когда говорила, что я единственный, кто не принял её предложения!

— Конечно, мой дорогой, конечно, вне всякого сомнения, — говорил министр своему замку. — Вы же не из тех, кто верит ведьмам? — и он бросил на меня осторожный взгляд из-под бровей, которого я не заметил.

— Так значит, я не первый, кто отказался! Не я один! А я ещё думал: ну как же можно отречься от своей любви! — не успокаивался я. — Но тогда почему она меня — и вас всех! — отправила в это место? Почему? Я думал, что победил, а вышло… как-то не так…

Министр задумчиво склонил голову набок и пожевал губами.

— Нам остаётся лишь предположить, что пророчество — обман. А истинные мотивы добрых горожан, втолкнувших нас в башню, увы, неизвестны. Возможно, они искренне верят, что таким образом сумеют освободиться от ведьмы — этой нечестивицы, позорящей город своим присутствием. Этого исчадия, которому не место в городе, где исповедуется истинная религия! Кстати, неплохое платье! Портные нашего города держат марку!

Он потрогал рукав моего сюртука, и я вспомнил, что надел его всего лишь около часа назад. Я видел лицо Мари, слышал её голос ну вот почти только что.

— Но не следует исключать и того, что ведьма не лгала и никаких добрых горожан не существует, а есть лишь бандиты и колдуны, наваждения и иллюзии. Вот, вкратце, те выводы, к которым мы пришли по продолжительном обсуждении данного вопроса в наших ведомствах, оперативно созданных специально для этой цели.

— Зачем это всё? — прошептал я, чувствуя, что ещё немного и мои руки начнут делать что-нибудь неприличное (например, вырывать волосы, разрывать одежду, царапать лицо), и поэтому я заставил их ещё крепче вжаться в подлокотники кресла.

— Полагаю, ведьме недоступно сие великое и высокое нечто, которое у поэтов зовётся любовью, — ласковый голос министра, доброта и мягкость его обхождения действовали на меня успокаивающе. — И она стремится доказать, что всё это не более чем помешательство, обман, призрáк, обсессия. Доказать прежде всего самой себе. Отыгрывается на таких простых пареньках, как мы с вами.

Министр немного потрепал меня по колену и мечтательно продолжил:

— Вероятно, вы вошли в наш город через таможенные ворота так же, как и я когда-то. И было это весной. И вы были таким же, как и я, простым бродягой, скитавшимся по городам в поисках простой работы. В одном местечке плотник, в другом каменщик, в третьем простой носильщик у рыночного торговца. А осенью вы вдруг обнаруживаете в своей руке очаровательную ручку дочери хозяина, и на ваших губах расцветает пламенным цветком её поцелуй… И вот вы уже бежите к портному и отдаёте ему весь свой заработок за полгода…

— Но ведьма сказала, что я умру…

— Похоже, она права. Мы действительно все умрём. Не сразу, разумеется. Придётся немного пожить…

— Где? Здесь? Как? Что значит «пожить»? А вернуться никак нельзя? И что это за место? Ведьма говорила что-то о людях, которые приняли её предложение и…

Министр тихонько улыбнулся. Я был так благодарен ему за дружбу!

— Мы и сами не очень хорошо понимаем, что это за место. Как вы, должно быть, способны себе представить, человек, снедаемый сожалениями и тоской, не питает склонности к исследованиям и путешествиям. Поговоривают, что на севере от нас Кольцо холода, а на юге — Пояс огня. Если же пойти на восток или запад, то вернёшься туда, откуда пришёл. В молодости я часто ходил на встречи с теми немногими, кто брал себя в руки и отправлялся в путь. Но все они рассказывали одно и то же и вскоре наскучили не только мне, но и прочим моим коллегам, которые, под чутким руководством господина канцлера и стоящих над ним инстанций, в поте лица своего трудились над возведением сего государственного здания, куда вы имели честь угодить, если вы извините мою слабость к этому низкому словечку. Мы установили, где чаще всего появляются несчастные изгнанники из своего мира, и решили упорядочить сию процедуру, дабы избавить граждан учреждённого нами порядка от неучтённого хаоса. До того, как мы принялись за работу, это место мало чем отличалось от чистилища или мрачного царства Аида: каждый бродил сам по себе, вздыхая и медленно, неуклонно угасая. И только под чутким, бескорыстным, самозабвенным руководством вышестоящей инстанции значительно увеличилась продолжительность жизни населения, к тому же повысилось её качество, что, как вы, несомненно, понимаете, со временем не может не привести к падению ведьмы: мы прекратим умирать, и наши учёные найдут способ выбраться и отомстить!

Последние слова министр произнёс торжественно, но, обратив внимание на мой жалкий вид, смягчился:

— Ну-ну, не стоит так раскисать. Простите за то, что затруднил вас этими подробностями. В своё время вы разберётесь в них и во многом другом. Но я не сказал о самом главном! Так вот, в месте наиболее регулярного появления новоприбывших мы построили специальную приёмную. Служащие, прошедшие соответствующую подготовку, встречают тех, кому предстоит пополнить ряды наших сограждан, тестируют и определяют на работу. И должен вам сказать, что там давненько уже никто не обнаруживался. И тут, ни с того ни с сего, новоприбывший оказывается пол столом одного из моих секретарей! Ничего подобного никогда не случалось, хотя ведьма частенько подбрасывает нам различные сюрпризы. И одно из положений устава о привечаниях и обласкиваниях недвусмысленно толкуется в пользу того, что в таких экстраординарных случаях министерства и ведомства претендуют на новичков без тестирования, но в порядке строгой очередности, определяемой соответствующими документами, о которых вы узнаете в своё время. Следовательно, вы поступаете в моё распоряжение, и я буду иметь честь курировать ваше продвижение по службе лично.