Оглавление

2. 2. 1
   3. 2
   4. 3
   5. 4
   6. 5
   7. 6
   8. 7
   9. 8
   10. 9
   11. 10
   12. 11
   13. 12
   14. 13
   15. 14
   16. 15
   17. 16
   18. 17
   19. 18
3. 1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8
   9. 9
   10. 10
   11. 11
   12. 12
   13. 13
   14. 14
   15. 15
   16. 16
   17. 17
   18. 18
   19. 19
   20. 20
   21. 21
   22. 22
   23. 23
   24. 24
   25. 25
   26. 26
   27. 27
   28. 28
   29. 29
   30. 30
   31. 31
   32. 32
   33. 33
4. 1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8
   9. 9
   10. 10
   11. 11
   12. 12
   13. 13
   14. 14
   15. 15
5. 1. 1
   2. 2
   3. 3
   4. 4
   5. 5
   6. 6
   7. 7
   8. 8
   9. 9
   10. 10
   11. 11
   12. 12
   13. 13
   14. 14
   15. 15
   16. 16
   17. 17
   18. 18
   19. 19
   20. 20

Тихий дом

Сонно дрогнул камыш,

Пролетела летучая мышь,

Рыба плеснулась в омуте…

…И направились к дому те,

У кого есть дом

С голубыми ставнями,

С креслами давними

И круглым чайным столом.

Я один остался на воздухе

Смотреть на сонную заводь,

Где днем так отрадно плавать,

А вечером плакать…

Николай Гумилев.

Нынешнее утро ничем не отличалось от всех остальных. Слышно было, как нехотя открывалась входная дверь. Ее обычно начинали пытать часов в семь или в восемь, а потом делали это сто раз за день: щелк-щелк. Можно, конечно, прислушаться и по характерным звукам угадать, кто же явился на этот раз первым. Больше-то и делать особенно нечего. До завтрака или до прихода молоденькой медицинской сестры, измеряющей давление, есть много свободного времени.

Если ключ вставляют мягко и быстро и замок послушно поддается — это определенно старшая медсестра. Она уже давно и ладно управляется с этим капризным замком. Он в ответ предпочитает с ней не спорить или она все-таки уговаривает его не сопротивляться, смазывая каким-то маслом, хранящимся у нее в выдвижном ящике стола.

Старшая медсестра — достаточно крупная женщина рубенсовских форм, сильная и крепкая, но вместе с тем делает она все тихо и плавно, без суеты и лишних движений. С волной холодного воздуха она проскальзывает в коридор, закрывает за собой дверь, достает из-под стула мягкие спортивные туфли, белые и удобные, вешает верхнюю одежду в узкий шкаф, устало присаживается на стул и меняет обувь.

Осенью и зимой особенно заметно, как тяжело ей носить свое крупное тело, хотя никто и никогда не посмел бы обсудить с ней эту деликатную тему. Когда пальто и сапоги оберегают людей от пронизывающего ветра и обильных снегов, она вынуждена каждую осень констатировать, что пуговицы необходимо снова перешивать. К счастью, в продаже появились чудесные невесомые куртки-пуховики, и это значительно облегчает жизнь не только старшей медсестре, но и многим другим женщинам со схожим телосложением. Нести себя вместе с тяжеленным пальто или с шубой, рискуя при этом поскользнуться, очень даже непросто.

Сегодня она повесила на вешалку, одиноко болтавшуюся в узком шкафчике, серое демисезонное пальто, все еще удобное и прячущее предательски выпирающие формы. Модель оказалась на редкость удобной, продавец назвал ее «коконом» и пообещал изделию долгую и хорошую жизнь. Обещал и не обманул.

Черная вешалка привела в движение свою соседку, на нее в скором времени поместили серое шерстяное платье. Выглаженная форма аккуратно лежала на полке и женщина с удовольствием подумала, как наконец ей станет удобно в этих свободных брюках и в укороченном халате. Потом настал черед черных полусапожек. Небольшой каблучок в четыре-пять сантиметров ее не беспокоил — трудности постоянно возникали с замком. Он то и дело расходился, а кожа впивалась в и без того уставшие ноги. Справившись и с этим, Галина заглянула в свою огромную бездонную сумку, достала все необходимое в виде пудреницы, расчески, телефона и записной книжки и уселась за стол проверять график работы.

Восьмидесятилетняя Клара, уже почти оправившаяся после инсульта, но все же не полностью вернувшая себе бодрость левой ноги, уже много раз неодобрительно отзывалась о непотребном виде той самой черной плетеной сумки, которыми торговали много лет назад на каждом углу, но Галина в ответ лишь отшучивалась. Всякое женское барахло ее интересовало мало, она крепко и надолго прирастала к старым вещам, берегла их, ухаживала за ними и покупала новые исключительно в случае острой необходимости. Глядя на неунывающий, полный оптимизма взгляд Клары, Галина, конечно, удивлялась тому, как можно было сохранить в себе и пронести через всю жизнь такой веселый нрав и неугасающий юмор. Бывают в жизни разные сближения: эти двое, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте могли бы стать настоящими подругами, если бы встретились при других жизненных обстоятельствах.

Екатерина входила совершенно иначе. Нехотя кивала охраннику, который на всякий случай старался не попадаться ей на глаза. Уборщица, наученная горьким опытом, обычно заканчивала все до ее прихода. Все отделение слышало, как эта маленькая неприветливая женщина чеканит шаг, стучит высокими каблуками по плитке, как позвякивает в сумке ее добро. Звенели ключи — там висели нелепые брелки, шумела цепочка, прикрепленная к сумке, шуршал ее жесткий шарф, колокольчиками отдавали длинные сережки, похожие на гроздья винограда. Катерина шла деревянно, а когда в глубине коридора заворачивала в свой кабинет, все облегченно вздыхали. Каждый чувствовал на себе тяжелый взгляд ее холодных глаз и отворачивался в сторону. Всем хватало ума не собираться в коридоре и не точить лясы. Если она увидит, как щебечут молодые сестрички, разорвет их в клочья. Накрашенные губы искривятся, превратятся в оскал, сама она раздуется от злости, так что лучше не нарываться. В обычное время лицо у нее гладкое, глаза ясные и светлые, темные волосы с густой челкой, короткий и аккуратный носик. Фигурка точеная, ладная, вот только грудь выглядит несколько крупноватой при такой мелкой сборке, но видно было, что Екатерина ничуть этим не огорчена. Наоборот, при каждом удобном случае она с радостью демонстрировала свое великолепие тонкой кожаной курткой, приталенным пальто, перешитой специально для такого случая медицинской формой.

У них с Галиной были разные цели: одна хотела сделать по возможности невидимыми все рвущиеся на свободу формы, а Катерина гордо являла миру свое единственное богатство. Кстати говоря, она едва доходила Гале до плеча и поговаривали, что вся злость и крикливость маленькой женщины имеет только одну цель: заставить воспринимать себя всерьез.

Екатерина открывала дверь с трудом, замок ей сопротивлялся, ключ с неохотой проворачивался, она толкала, пинала, дергала дверную ручку, пока наконец не понимала, что замок готов подчиниться. Потом женщина с досадой хлопала дверью, но делала это уже войдя внутрь. Уже в тепле, уже в своем отделении. Она шла, стуча каблучками, раздувая ноздри, вертя головой, подозрительно нюхая, втягивая в себя все запахи. Она не выносила любое проявление нечистоты и отчаянно с этим боролась, непримиримо воспринимала всех курящих, как среди постояльцев, так и среди персонала, и относилась к ним как к личным врагам. Надежда Павловна, всегда стремившаяся принимать на работу персонал с человеческим лицом, с Екатериной беседовала не раз, требовала мягкости, но все же ее терпела, ценя профессионализм и ее организаторские способности. Потом Екатерина направлялась, как всегда, в кабинет выпить кофе, чтобы восстановить сбившийся ритм своего долгого утра. После осенней темноты яркий свет поначалу слепил, но постепенно непроглядная муть отходила, и Екатерина думала о том, какой же ей предстоит длинный и трудный день до возвращения домой. Выражение «работа — мой второй дом» она не любила, потому что это не могло быть правдой. Работа — это и есть работа, а дом — это место, где тебе по-настоящему хорошо. В случае с Екатериной добавлялся еще один важный факт: дом — это там, где ты снимаешь лифчик, стираешь макияж, лишаешься всей отпугивающей брони и становишься настоящей.

Сегодня был определенно Галин день. Замки не гремели, раздраженно не хлопала дверь. Большая женщина мягко плыла по длинному коридору, и всем от этого было хорошо.

Клара

1

Была середина февраля. Холодный, суровый зимний день самого трудного времени года — так всегда считала Клара. Осень она встречала с радостью. Ожидание карнавала ярких листьев смешивалось с предстоящим Новым годом. Не того, которого ждут все остальные, а ее собственного, втайне отмечаемого еще мамой. Потом, конечно, долгие прогулки по остывающей земле, готовящейся к зимней спячке, наслаждение от запаха влажных и преющих листьев и рано темнеющего по вечерам неба. Ей всегда нравилось наблюдать, как очищается небосклон после опадания листьев. Если поднять голову вверх и день ото дня усаживаться на одной и той же скамье городского парка, можно заметить, как редеют столетние деревья, на глазах превращая серое полотно в изящное кружево, в черно-серый графический рисунок, выписанный тонким пером невидимого художника. Осень приносила восхищение и букеты из желто-красной листвы, которые оставляли ребятишки на деревянных, умытых росой лавочках.

Зима в первые два месяца состояла из охватывающего всех безумия по случаю ожидания праздников. Кларин крошечный домик находился в самом центре города и день ото дня последние два десятилетия ожидал сноса. Помимо терпимых условий проживания, которые многие сочли бы возмутительными, Клара имела чудесную возможность выходить из дома в любое время суток и мгновенно оказываться в самой гуще городских событий. Зима в этом смысле, как, впрочем, и в любое другое время года, давала ей возможность наблюдать, как меняется городская площадь, готовясь к встрече Нового года, как украшаются деревья, окутанные светящимися гирляндами, как приезжают на грузовичках разного рода фигурки, снеговики, сани, дом Деда Мороза. Клара спала плохо, но старость давала ей еще один бонус в виде дневного сна, и она не особо огорчалась, потому что могла сходить на рынок к самому открытию, выпить кофе на ступеньках собственного дома в такую рань, что чувствовала себя полноправной и единственной хозяйкой всей городской площади. Дом располагался на возвышенности и обеспечивал хозяйку прекрасным видом на краеведческий музей, центральный универмаг, на растущие то тут, то там, как грибы после дождя, крошечные отели, гостевые дома и рестораны.

Ожидание Нового года воскрешало в ней ребенка, крошечную Хаюсю, как называла ее мама. Откуда-то пробивалось детское волнение, предвкушение чуда, хотя она мало в него верила. Ей не было грустно от того, что скоро ее не станет, в отелях будут селиться совсем другие туристы, из открытых кафе станет доноситься иная, незнакомая ей музыка. Мир не перестанет существовать с ее уходом, как думалось когда-то в далеком детстве, и это факт, но Клара не грустила. Ей хотелось только одного: дожить оставшиеся годы в ее старом доме, наблюдать за меняющимся на глазах миром и тихо продолжать жить в своем собственном.

Февраль был самым темным и холодным месяцем года. Новогодние праздники уже позади, все уже успели порядком устать от холодных ветров и ранней непроглядной вечерней темени, люди смотрели с надеждой и ожиданием в будущее, в грядущую весну. Замерзшая земля и нехотя падающий снег никого уже не радовали, кое-где еще висела новогодняя мишура, сердитый ветер приносил ее остатки и развешивал по щуплым деревцам, день все еще не увеличивался так быстро, как хотелось бы. Давным-давно кто-то из дальней родни однажды сказал, что после двадцать второго декабря дело определенно идет к лету, но Клара так не думала, особенно глядя на неприглядную февральскую темень за окном. Природа медлила, набиралась сил, и пройдет еще немало времени, прежде чем грянет наконец восхитительный гимн весне, ода радости, и наступит начало нового жизненного круга.

В этот раз Клару, сидящую в машине, радовало все. Даже февраль показался ей сказочным и зимним в своем белом инее, под бледным ясным небом. Солнце робко пробивалось и светило, протягивая короткие тени, но еще не дарило тепла.

Над крышами сохранившихся старых домиков из труб восходил дым отвесными столбами. У круто изогнутой дороги высился столб, указывающий направление, у магазина приостановился грузовик с продуктами, оттуда пахнуло свежей выпечкой, и этот запах приглушил сигаретный дым, которым пропиталось старое такси. На светофоре водитель приостановился и возмутился глупостью того, кто распорядился здесь его поставить. Чужое недовольство, как и пыльные стекла, не испортили Кларе настроения. Она наблюдала за стайкой голубей, столпившихся на тротуаре. Привлеченные теплом канализационного люка и рассыпанными на нем хлебными крошками, они лакомились, ссорились, попусту суетились, сердясь на тех, кто незваным гостем явился на их дневное пиршество.

Машина наконец покатилась с прискоком под гору. Клара знала, что до дома осталось совсем недолго, и с видом человека, выпавшего из привычной жизни на несколько недель, с интересом рассматривала знакомые с детства улицы: не изменилось ли чего? Людей почти не было, день казался холодным и не очень приветливым, несмотря на пробивающееся солнце. Дети все на занятиях в школе, взрослые на работе, только несколько стариков, лишенных шей, укутанных в шарфы, прячущих руки в карманах пальто, прогуливающихся в небольшом палисадничке. Один из них вел на поводке старого лохматого пса, и сердце Клары забилось от тоски и предстоящей встречи, но она быстро взяла себя в руки. Она дала себе обещание не огорчаться по пустякам, радоваться каждому добавленному ей дню, потому что время не будет тянуться вечно. Столько силы и оптимизма она не ощущала в себе давно.

Такси уже подъезжало к ее дому и вскоре остановилось возле шаткого на вид крыльца. Клара бодро вылезла из машины, почему-то сняла шляпку, тряхнула огненной головой, поправила бриллиантовые сережки, с которыми никогда не расставалась, и пошла отпирать дверь.

— Приехали! — почему-то сказал водитель, будто она сама этого не видела. «Возможно, я и старая, но еще не идиотка», — подумала Клара, но, острая на язык, решила на этот раз сдержаться. Не портить настроение ему и не огорчать попросту себя. А волнение все-таки было, Бог весть почему.

Клара вытащила из сумки ключ и ненадолго задержалась у порога, осматривая свой небольшой, пока еще спящий сад. Таксист между тем достал из багажника ее небольшую дорожную сумку, но ей не отдал, донес до самой двери. Клара спросила, сколько должна за услуги. Он, немного смущаясь, назвал сумму. Новомодными приложениями она не пользовалась и такси по старинке заказывала по телефону, хотя могла пользоваться интернетом, имела планшет и вполне себе современный телефон. Она заплатила и оставила ему сдачу. «Сегодня мне так хорошо, что я готова дать щедрые чаевые», — подумала Клара. Она чувствовала себя очень счастливой, как любой человек, возвращающийся наконец домой.

Войдя в дом, она с удовольствием осмотрела свое скромное жилище и осталась довольна. Соседка обещала присматривать за домом во время ее отсутствия и слово сдержала: цветы на подоконниках чувствовали себя прекрасно, воздух был свежим, пахло моющим средством, пол блестел, и Клара сразу, у порога, сняла обувь и отыскала свои старые растоптанные домашние туфли из войлока. Как все-таки хорошо оказаться дома после нескольких дней в палате с тремя незнакомыми особами! Хорошо быть среди своих вещей, на своей кухне, смотреть телевизор на стареньком продавленном диване, подложив под руку мягкую подушку! Тихо шумели радиаторы, давая блаженное тепло. После февральской стужи это было настоящим удовольствием.

Мысли о том, как же переживут ее отсутствие цветы и домашние любимцы, не давали ей покоя, но убедившись, что земля в горшках влажная, а листья яркие и здоровые, она ощутила уверенность в том, что и остальные дорогие ее сердцу существа пребывают в добром здравии.

Клара одинаково сильно хотела немедленно забрать их сейчас домой и выпить чашку любимого чая. Немного опразмыслив, она все-таки решила переодеться, дать себе получасовой отдых и только потом сходить к Александре, что жила на соседней улице. На часах было почти два, и она знала, что раньше трех Саша домой не возвращается. Следовательно, у нее есть время.

Нужно было поставить чайник и распаковать дорожную сумку, хранившую неприятный больничный запах. Она прошлась по комнатам, открыла воду, набрала чайник, достала крошечный заварочный чайничек и любимую чашку. Пошарив по полкам, она себе на радость отыскала пачку печенья и плитку шоколада. В полупустом холодильнике хранилось кое-что съестное: три банки консервов, баночка джема, десяток яиц и пачка сосисок. Клара хорошо помнила: их она не покупала. Значит, постаралась Саша. Можно приготовить на ужин гречку с сосисками или яичницу, открыть зеленый горошек и вполне себе прилично перекусить. Утром ей хватит яиц всмятку и чашки кофе (врач запретил категорически, но отказать себе в роскоши выпить чашечку свежесваренного кофе на пороге дома и заодно отпраздновать возвращение она не могла). Магазин и покупки можно легко оставить на завтра. В конце концов она же обещала себя беречь!..

Мысли путались, она перескакивала с одного на другое и никак не могла успокоиться. Она трогала мебель, поправляла занавески, заглядывала в окна. Все на своих местах! Наконец она положила на поднос чайник, две вазочки с печеньем и расколотым на квадратики шоколадом и уселась на диван. Чай источал аромат мяты и чабреца, за окном шевелились обнаженные ветки и нескончаемой чередой неслись низкие облака. Хмурый, ничем не примечательный день казался ей самым лучшим. Ее крошечный сад, скованный инеем, скоро оживет, голые кружевные ветки покроются свежей молодой листвой, пробьются подснежники — жизнь продолжается! Как все же хорошо дома!

Будто вспомнив что-то очень важное и упущенное, она встала с дивана и достала из шкафа подсвечник. Чиркнула спичкой, вспыхнула новая свеча, затрещала совсем немного и успокоилась. Язычок пламени взметнул вверх, и дом наконец окончательно ожил. «Тушить свечу нельзя, Хаюся, — говорила мама, — она должна догореть сама… это пламя жизни». «Хорошо, мамочка», — тепло и послушно прошептала Клара…

Через полчаса все дела были сделаны. Белье было отправлено в стирку, слышно было, как булькает в кастрюле с гречкой вода, как варятся сосиски. Саша знала какие надо покупать, а другие Клара бы и не съела, отдала четвероногому.

Да и он был тот еще гурман! Ел только вкусное, то, что из настоящего мяса. Клара так и говорила продавщице: дайте-ка мне одну сосиску. Как? Только одну?!! Именно так! Если этот паршивец съест — возьму килограмм, а если нет спасибо и извините. Ей, в ее-то возрасте, можно было простить многое. Что с нее взять? Уже за семьдесят, без странностей тут не обойтись.

Клара повесила свою шубу в шкаф, достала легкомысленную ярко-розовую курточку, подарок девяностолетней тети Фиры, уехавшей пять лет назад в теплую страну, натянула удобные мягкие сапожки и, еще раз оглядев дом, живой, булькающий, наполняющийся светом, привычными запахами, стала искать ключи. Когда она пила чай, телевизор все еще находился в спячке. Клара не включила его намеренно: хотела послушать, что говорит ей дом, как стучатся в окно обледенелые ветки, как крутится белье и шумит вода — это был голос ее дома, а телевизор нарушил бы всю гармонию, помешал бы их единению и тихому доверительному разговору. Клара посмотрела на часы — уже три. Теперь не осталось причин откладывать выход из дома. Она быстрым шагом двинулась в сторону дома Александры, решив заглянуть по дороге в кондитерскую. Хотелось поблагодарить молодую женщину за все, что она сделала во время отсутствия хозяйки дома. Это была для Клары неоценимая помощь.

2

В этот район Клара переехала двадцать лет назад, когда пришлось продать родительский дом и разделить наследство с сестрой. Деньги были не Бог весть какие, но Клара всегда зарабатывала неплохо, вот и решила купить этот скромный домишко, состоящий из кухни-прихожей, плавно переходящей в большую комнату, где она любила обедать и принимать гостей, и небольшой спаленки. Ванная комната и скромный садик, конечно же, прилагались, но Клару все равно почти никто не понял и не поддержал. Зачем было селиться в эту рухлядь, если на те же деньги можно было вполне удачно приобрести новое и удобное жилье в новостройке и наслаждаться видом из окна на растущий город. Хае с раннего детства ничье одобрение было не нужно (ну или почти ничье), поэтому она поступила так, как считала нужным, и все-таки купила этот домик, единственным достоинством которого было расположение в самом центре города, ну и пожалуй, близость к саду и земле. «А это, согласитесь не так уж и мало в моем преклонном возрасте!» — шутила Клара. Друзья отшучивались в ответ, напоминая о долгожительнице тете Фире, которая решилась в серьезном возрасте на переезд в теплую страну вслед за своими детьми и умирать еще не собиралась. Ее оптимизм простирался так далеко, что она наделась в ближайшее время приехать обратно и сделать ремонт в своей старой квартире, с которой все еще не решилась расстаться. С такими-то генами и неугасающим чувством юмора Кларе тоже обещалась долгая и веселая жизнь. Чтобы закончить вопрос с переездом, нужно отметить, что Клара ни разу за эти годы не пожалела, что решилась на такую покупку. Ее дом, как и соседствующие с ним, все время пугали скорым сносом и расселением жильцов в новые комфортабельные многоэтажки, но Клара надеялась, что это случится нескоро и ей все-таки удастся дожить здесь отпущенные ей годы. Не кривя душой она, отвечая на вопросы друзей и родных, настойчиво допытывающихся до правды, всегда говорила: «Я вполне довольна. Здесь мне очень нравится».

Теперь уж ей было хорошо знакомо все. Она знала, кто живет вон в том доме или в следующем. Жизнь многих ее соседей была прочно связана именно с этим местом, они прожили здесь всю свою жизнь, вырастили детей, дождались внуков и продолжали поддерживать свое ветхое жилье, принадлежавшее когда-то их отцам и даже дедам. Ничего примечательного, кроме хорошего расположения, но это было именно то, что хотела Клара.

Улица сделала поворот, и в самом ее конце, за новым безликим зданием, в котором располагался банк, виднелась кондитерская с аппетитной вывеской, обещавшей румяную сдобу, бабушкины пирожки, новомодные капкейки и донатсы. У входа с надеждой сидел хитрый рыжий котяра, которого подкармливали все сердобольные покупатели. Упитанный, важный, он относился к еде избирательно и иногда, придирчиво понюхав, отворачивался, и тогда что-то из его тарелки перепадало бродячим собакам. Клара много раз замечала, как ведет себя рыжий разбойник, заметив приближение хозяев, ведущих на поводке своих питомцев. Отчего-то уверенный, что он выйдет и из этой схватки победителем, кот до последней минуты не двигался с места. Кто-то из его племени, едва завидев пса, бросался врассыпную, взбирался на ближайшее дерево, но рыжий наблюдал, как истязают хозяев глупые собаки, как лают, рвутся в бой, как дергаются их поводки. Люди начинали ругать этих глупых скандалистов, увещевать и уговаривать, усадив в конечном итоге на короткий поводок или перейдя на другую сторону улицы, а рыжий хитрюга с невозмутимым видом продолжал так же сидеть, не сдвинувшись с места, и Клара могла поклясться, что видела ухмылку на его лице, довольную, хитрую, глумливую улыбку победителя.

Клара вошла в теплое и светлое помещение. Ярко горели лампы дневного света. Справа у входа были выставлены два белых круглых крошечных столика, украшенных искусственными кактусами в белых пластиковых горшочках. Голодные школьники часто усаживались здесь, покупали сладкое, пили кофе или горячий шоколад, но за двумя столами особенно не рассесться, поэтому они чаще брали что-то на вынос, к огромной радости продавцов. После них нужно было вытирать грязные лужи на белой плитке, мыть столы, расставлять стулья, от этой шумной ватаги подростков, от их разговоров и странного малопонятного языка хмурились постоянные посетители, жители близлежащих домов, а их потерять было никак нельзя. Клара, оглянувшись, увидела, что кондитерская почти необитаема, никаких грандиозных преобразований за время ее отсутствия произведено не было. За покупками пришла еще молодая пара, и Клара без всякого раздражения ждала, когда же они наконец закончат препираться друг с другом и купят то, за чем они пришли. Из темного нутра вышла упитанная, как сдобная булочка, девушка, оттуда же пахнуло корицей и ванилью, девушка приветливо поздоровалась с Кларой, обменялась парой фраз, спросила о здоровье, и, пропустив надувшуюся пару вперед, Клара наконец купила то, что хотела.

Ей был приятен взгляд девушки, ее улыбающееся лицо, густая шевелюра, спрятанная под белой шапочкой. Румяные щечки, голубые глаза, ладно сидящая форма — все здесь дышало теплом, комфортом, обещало восхитительный вкус и аромат. Саша любила старый добрый медовик, и Клара вышла из кондитерской с покупкой в белой картонной коробке, перевязанной шоколадной лентой. Для себя она решила, что предложение выпить кофе деликатно отклонит и сразу же пойдет домой.

Клара видела, как по-разному реагируют на нее люди. Ради посещения важных и серьезных мест она имела две изящные шубки, шляпки в тон, хороший твидовый костюм и кожаные сапоги. В таком обличии люди относились к ней уважительно — речь идет, конечно, о тех, кто ее не знал. Друзья и знакомые всегда воспринимают нас одинаково, они к нам снисходительны, они с нами терпеливы и добры. Совсем иное дело — облачиться в мягкие спортивные штаны, сапоги-валенки и легкомысленно-вызывающую флисовую (но такую теплую!) курточку с капюшоном от тети Фиры! Вместе с огненной шевелюрой и блестящими в ушах сережками образовывался такой бешеный ансамбль, что роль городской сумасшедшей Кларе была обеспечена!

Однажды в своем приличном туалете она явилась в школу за соседским ребенком. Молодая мама не успела это сделать сама, и Клара с радостью откликнулась и согласилась помочь. Девочка была хорошо воспитана и тиха, так что подержать ее два часа дома ничего не стоило. Впоследствии Клара забирала малышку из школы еще несколько раз, и они очень хорошо проводили время вместе: пекли сырники, копались в саду, смотрели советские мультфильмы. Клару поразило другое: она так достойно и респектабельно выглядела в своем лучшем костюме и наброшенной на плечи шубке, что с ней, идущей по коридору, здоровались бегущие мимо дети. Она внушала им такое уважение, что кто-то даже спросил у девочки, что преподает ее бабушка. Вот уж воистину наряд делает человека.

Имелась у Клары и другая история, совершенно иная, но вместе с тем подтверждающая ту самую истину. Нахлобучив на себя первое попавшееся из висевшего на вешалке, она побежала в хозяйственный магазин за какой-то мелочью. Нужно было, устранить течь на кухне, и время на переодевание не оставалось. Очевидно приняв ее за бомжеватую или выжившую из ума старушку, молодая продавщица отнеслась к ней крайне недоброжелательно, почти нагрубила и отмахнулась как от назойливой мухи. В следующий раз, приодевшись получше, Клара не услышала от той самой особы в свою сторону ничего дурного и подумала, как все-таки жаль, что люди так много внимания уделяют внешнему обличию. Подумала и не стала осуждать: сама была такой большую часть жизни.

Сейчас Клара никого не хотела удивить. Она не собиралась эпатировать людей и молодиться она тоже не хотела, просто на исходе жизни обнаружила, что можно уже не притворяться и носить то, что тебе удобно. Модная индустрия как раз в это время сделала отчаянный рывок в сторону удобства и комфорта — Клара с радостью этим воспользовалась и в повседневной жизни перешла на мягкую удобную одежду, которая к тому же еще и оказалась модной. Молодые люди провожали ее насмешливой улыбкой, она это знала, но ничуть не огорчалась. Сочетание рыжих волос, конечно, подкрашенных, теплой зеленой юбки и вязанного шерстяного кардигана тоже добавляло ей уверенности, хотя и выглядело, наверное, довольно экстравагантно, при ее-то небольшом росте, бюсте внушительных размеров и приятной мягкой полноте. Иногда, копаясь в саду, она была похожа на садовника, когда облачалась в вельветовые брюки, толстый домашний свитер и грубые ботинки.

Теперь ее радовали совсем другие вещи: любимые мелочи, цветы, вкусная домашняя еда, аромат поджаренного мяса, капельки любимых французских духов, на внешнее она решила не отвлекаться, не тратить время на пустое. И это ее очень радовало.

Подходя к дому Александры, увидев горшки с геранью на ее окне и приоткрытую форточку, Клара почувствовала, как потеплело на сердце. Она ускорила шаг, тщательно вытерла ноги у двери и смело нажала на звонок. Его оглушительный звон можно было сравнить разве что с пожарной тревогой.

Когда к самой Кларе впервые являлись гости (времена званых ужинов, беспокойств и желаний кого-то удивить своей стряпней давно канули в лету, и сейчас к ней попросту могли зайти хорошие знакомые и друзья без всякого приглашения), они были готовы по оглушительному визгливому лаю увидеть маленькое четвероногое существо, которое бежало встречать посетителей по первому зову дверного звонка. Однако их ожидало потрясение.

За маленькой лохматой собачкой, отличающейся вздорным характером, молча высилась достаточно крупная рыжая псина, рассматривающая смельчаков с большим интересом. Малыш Клёпа сначала заливался оглушительным лаем, а затем по обыкновению прятался в свою корзину или прыгал на колени к хозяйке. Клара часто шутила по поводу его храброго и бесстрашного сердца, вспоминая Моську из знаменитой басни Крылова. Клёпа чувствовал себя под надежной защитой Рыжего, который обладал прекрасным характером, большим и добрым сердцем, и всегда демонстрировал хозяйке свое обожание, преданность и благодарность.

Итак, Клёпа заливался лаем, за ним тихо стоял Рыжий, одна голова которого была размером с целого Клёпу, и входящие, конечно, пятились назад, убрав заготовленные заранее слова вроде «ах, какие мы громкие!», «почему же ты так сердишься?», «что за милое существо?» Клёпина внешность обещала дальнее родство с йоркширским терьером, улучшенное и разбавленное чисто дворянскими корнями. Клара искренне радовалась тому, что Клёпа — полукровка, потому как одна из ее приятельниц не знала себе покоя с привередливостью чистокровного йорка, подаренного заботливой дочерью и долженствующего скрасить одиночество матери. Кормить принца нужно было исключительно определенным кормом, стоившим немало, стричь полагалось только у мастера, а если вдруг глупая псина съест что-то на улице, хлопот не оберешься из-за слабости его нежного желудка. Клара советовала приятельнице намекнуть дочери на то, что ее подарок требует больших вложений, но женщина стеснялась обременять бедную девочку, и без того имевшую огромное количество хлопот с вечно ноющим мужем и вздорными детьми.

Клара была рада тому, что Клёпа обладал хорошим желудком, поддавался стрижке в домашних условиях, ел все без капризов и посылала благодарность тому, кто разбавил благородную породу, облегчив ей участь.

Рыжий наоборот был большой, лохматый, с редкими белыми пятнами вразброс. Густая мягкая шерсть падала ему на глаза, хвост увенчивала роскошная кисточка, уши то опадали, то снова вставали торчком. Тут уже вопрос с породой не решился бы так легко. Рыжего можно было заподозрить в родстве с кем угодно: с овчаркой — по умному взгляду, с колли — в связи с лохматостью, с дворняжкой — по природной догадливости и непривередливости. В общем, Клару не занимала всерьез эта тема. Она просто согласилась, что примесей здесь много. На протяжении долгих лет предки Рыжего вступали в разного рода союзы, улучшали породу, работали в направлении цвета, размера и характера, но главным фактором для Клары явилось выражение его морды. Он был бы добрым философом. Будь он человеком, из него получился бы прекрасный муж, спокойный и невозмутимый, с которым жить было бы большой радостью. Нормальная собака с прекрасным характером рядом с истеричным Клёпой казалась просто идеальным компаньоном для долгих прогулок и, конечно же, надежной защитой. Только в случае надвигающейся опасности Рыжий подавал голос, громко возвещал о своих серьезных намерениях и бросался на защиту любимой хозяйки.

Однако впервые вошедших в дом ожидал еще один сюрприз. Следом за Рыжим, а иногда и впереди него являлась с разбега, размахивая крыльями, курица Ряба, настоящее чудо, этакий нежданчик, который потрясал гостей не меньше, чем молчаливое присутствие Рыжего. Говорить о том, что куры безнадежно глупы и не приспособленны к жизни в домашних условиях при Кларе не стоило. Также запретным считался вопрос о том, сколько куры живут и много ли Рябушке осталось. Хозяйка сразу же давала понять, что не желала слушать рассуждений на эту тему. Бросаясь на защиту курицы, она рассказывала много интересных случаев, из которых становилось ясно, что Ряба может даже приструнить истеричного Клёпу и указать ему на место. Клёпа ее побаивался и чувствовал себя настоящим хозяином, мог распоясаться лишь тогда, когда у Рябы наступала ночь и ее отправляли в клетку. Клара накрывала клетку мягким стареньким полотенцем, и Рябушка спала там до тех пор, пока Клара не объявляла ей, что пришло утро и начинается новый день. Большую часть дня курица была свободна в своих передвижениях. Уходя из дома, исключительно опасаясь за Клёпино здоровье и по причине его вздорного нрава, Клара сажала Рябу в клетку. Она там сидела смирно и встречала хозяйку, радостно похлопывая крыльями и разглядывая черными ласковыми глазами — так уверяла Клара, а оснований ей не верить ни у кого не было.

Нужно было знать об этой троице только то, что все они были брошенками. Собак Клара находила у своего дома, а курицу ей подарили на праздник, в качестве гастрономического презента — тоже бросили, совершили своего рода предательство, обрекли на смерть. Так считала Клара, которая, конечно же, не смогла лишить Рябушку жизни. Жили они вместе уже пять лет, но об этом Клара умалчивала, а если кто-то настойчиво спрашивал, сколько же лет все-таки живут в домашних условиях куры, Клара смотрела на глупого и бестактного человека так, что он понимал, что перешел границы дозволенного, сказал, сам того не осознавая, что-то лишнее и замолкал.

В прошлом году не стало Рыжего. В октябре он заболел, а в ноябре оставил Клару. Это была душераздирающая боль, и неизвестно, как бы она смогла ее пережить, если бы не громкоголосый истеричный Клёпа, настойчиво требующий к себе внимания. Забота о нем и о Рябушке все-таки вернула Клару к жизни, хотя она до сих пор была уверена, что чувствует по ночам присутствие рыжего добряка, его вздохи, совсем уж человеческие, его мягкую поступь и слышит, как стучит его хвост с густой кисточкой по деревянному полу.

Спрашивать о Рыжем, как и о возрасте Рябы, не стоило — это знали все, кто дружил и соседствовал с Кларой. Только изредка она вспоминала, как добряк маленьким рыжим комочком пришел в ее жизнь. Это начало она любила больше всего, как и его большое благородное сердце. Оно, это благородство, раздается где-то на небесах вне всякой зависимости от званий и чистоты породы. В этом Клара была уверена и знала, что это распространяется и на хозяев, и на их четвероногих любимцев.

Вместе с оглушительным звонком Клара услышала громкий лай Клёпы, который так долго и преданно танцевал вокруг хозяйки, так визжал от радости и размахивал хвостом, пытаясь одновременно допрыгнуть до лица Клары, что она покорно опустилась на пол, предварительно отдав Александре медовик с благодарностью за заботу о питомцах. Клёпа наконец облизал хозяйку столько раз, сколько ему хотелось, уселся ей на колени и принялся рассказывать, как же он прожил в чужом доме эти недели. Наверное, жаловался и ябедничал, но Клара, к счастью, его не понимала. Она в свою очередь благодарила Сашу, называла ее «доброй девочкой», перед которой она, Клара, теперь в вечном и неоплатном долгу.

По дороге домой Клара подумала, что неплохо было бы заодно прикупить кое-что из продуктов, но, держа в одной руке клетку с Рябой, а в другой — поводок с весело бегущим рядом Клёпой, подумала, что мысль эта все же неудачная. Ее слегка развеселило то, как отреагировали бы люди, увидев пожилую женщину в странном наряде да еще в таком необычном сопровождении, она в супермаркет поэтому решила сходить позднее. Клёпа не любил, когда его привязывали к столбикам или к решетке, ему не нравилось, когда ему нужно было оставаться в одиночестве на милость проходящих мимо любопытных детей, глумливых юнцов, крупных и агрессивных собак. Клара молча согласилась и решила не портить ему такой прекрасный день.

Она шла достаточно быстро, за ней семенил подпрыгивая песик, понимая, что другой прогулки сегодня не будет. Он поначалу потянулся к любимому скверу, но хозяйка твердо с ним не согласилась, и он решил довольствоваться тем, что есть, втайне надеясь, что вечером с ним все-таки погуляют по-настоящему. Ряба безропотно переносила перемещение в клетке, ей еще не удалось рассказать хозяйке о том, как она провела все это время без нее, а у курицы определенно были на этот счет свои мысли.

Дом встретил их приятными запахами и теплом. В густеющих сумерках светились желтым светом маленькие оконца. Зимний вечер был хмур и неприветлив, постепенно поднимался ветер, приводя в движение густые облака, но Клара специально не выключила свет, зная, как приятно возвращаться в светлое теплое родное пространство, пахнущее вкусной едой и согретое звуками, доносящимися из радиоприемника.

Ветер к ночи рассвирепел; зашуршали, заплясали по крыше обледенелые ветки; заметно похолодало, но Клара все же решила сходить в магазин, надев куртку потеплее. Зимой день угасал значительно быстрее. Клёпа, не дожидаясь прогулки, разлегся на диване, с удовольствием вытянув лапки. Можно было подумать, что он вернулся домой после долгого изнурительного похода. Клара любила наблюдать, как во сне шевелились его лапы, как он издавал забавные звуки. Клёпе вторила квохчущая курица. Какое это блаженство наконец оказаться дома!..

Ей вспомнилось, что осталось еще одно дело, которое никак нельзя откладывать. Нужно наконец позвонить Боре, а иначе он, не дождавшись ее звонка, будет обзванивать всех ее знакомых. Этот мальчик ей очень нравился, она давно отдавала ему предпочтение как единственному мужчине в семье, советовалась с ним, доверяла, поддерживала в сложные времена, но звонок все же очень хотела отложить до вечера.

Наконец решившись, уже наверняка зная, что ей предстоит услышать в свой адрес, она все-таки уселась на диван, вернее на тот уголок, что выделил ей сладко спящий Клёпа, и набрала номер племянника. Разница во времени всего час. Значит у них сейчас около восьми.

— Хаюся?.. — он звал ее так, как когда-то его мать, единственная сестра Клары. И говорил испуганно и настороженно, будто боясь услышать не ее голос.

— Прости, что не перезвонила раньше.

— У тебя все хорошо? — в его голосе слышалась тревога.

— Да, Борь, конечно! Я уже дома.

— Ты не в больнице?!? Когда ты успела оказаться дома? Тебя же хотели продержать там еще неделю!

— Да, но я уже хорошо себя чувствую, Борь. И мне нигде не будет так хорошо, как дома, ты же знаешь!

— Так ты вышла под расписку! — Боря наконец все понял и ничуть, казалось, не удивился.

— Именно.

— Ты невозможная хулиганка!

— Знаю! — Клара с удовольствием рассмеялась.

— И тебя отпустил доктор?

— Ну, конечно, он долго возмущался и говорил, что снимает с себя всякую ответственность, особенно когда понял, что я живу одна, — только заговорив об этом, Клара поняла, что сделала это зря. Эта тема была источником постоянных споров и конфликтов. Племянника она любила, разница в тридцать лет не мешала их дружбе, но тут Боря был непреклонен. Он давно ее убеждал переехать к ним, особенно тогда, когда не стало его матери. Отца после болезни он забрал к себе тоже, но Клара наотрез отказалась ехать. Теперь он часто использовал главный козырь: вспоминал оптимизм старой Фиры, которой преклонный возраст не помешал прекрасно адаптироваться к новой реальности, но Клара всегда отделывалась шутками, ни за что не соглашаясь менять уже принятое решение.

— И я вообще не уверена, что у меня был инфаркт. Скорее, гипертонический криз, а они просто пугали меня, используя этот диагноз.

— Хая, ты невозможна! Ты, конечно, знаешь все лучше любых докторов! — она понимала, что он уже не сердится, что, услышав ее бодрый голос, он выдохнул. Отлегло. И она сейчас его успокоит.

— В палате со мной лежали две ужасные бабки. Одна все рвалась в свой огород, на дачу, а другая по ночам то бредила, то выливала содержимое горшка в умывальник, думая, что мы этого не слышим. Борь, лучше пристрели меня, но больше я в больницу не лягу — и все тут!

— Ты, конечно, что-то наврала доктору.

— Да, я сказала, что скоро приедет племянник и проведет у моей кровати целый месяц. Станет кормить меня из ложки и не позволит делать ничего по дому.

— Хаечка, ты же знаешь, я сейчас не смогу приехать, — Боря загрустил. Клара и без этого знала, что у него сейчас новая и ответственная работа.

— Этого и не требуется! У меня много друзей, прекрасные соседи, за мной присмотрит Саша. Помнишь эту чудную девочку?

Боря ее, казалось, не слышал. После матери, которую он очень любил, Клара была единственным звеном, которое его связывало с прошлым, с детством и юностью. Клара уже раскаялась и пожалела, что упомянула о больной для них обоих теме. Не слишком ли жалобно и просительно она говорила? Не получится ли, будто ей скучно, одиноко и она ждет его приезда?

— У меня правда все в порядке, не волнуйся! Я обещаю себя беречь. Ты только не поднимай шум, не срывайся с места и перестань говорить о переезде. Со мной все будет хо-ро-шо!

— Только честно, Хаечка. Как ты себя чувствуешь?

— Совершенно нормально. Завтра утром прогуляюсь с этим скандалистом и схожу в аптеку. Накуплю все, что мне выписал доктор и продолжу лечение. Хотя я не думаю, что это хорошая идея, ведь я всегда лечила себя сама.

— Не перетруждайся. Я же тебе объяснял, как можно заказывать доставку продуктов на дом?

— Да, конечно, я помню, — ответила Клара, но сама подумала совсем другое. Вот еще чего не хватало! Чтобы ей приносили все домой? Тогда ей вообще не выходить из дома?!?

— Не рвись в свой сад, не нагибайся над своими грядками сейчас, обещаешь?

— Боречка, милый, это у вас там круглый год лето. Здесь февраль, земля еще мерзлая и твердая, как камень. Что мне в саду делать?

— Слава Богу! Будем тогда на связи. Следи за телефоном, заряжай его. И пришли фотографию, если ты избегаешь видеозвонков.

— Вот еще не хватало! У меня полголовы седых волос! Пока провалялась в этой больнице, пропустила покраску. Приведу себя в порядок и пришлю фото.

— Спасибо хоть за это, — Борька ворчал, как его отец, — У тебя деньги есть?

— Конечно, есть! Ты же знаешь! Я еще тебе могу выслать.

— Не надо мне ничего, — он все еще сердился, — ты о себе не забывай, это главное.

— Обязательно. До свидания, дорогой. Передавай привет жене, поцелуй детей.

— До свидания, Хая. Я позвоню через пару дней, а ты звони в любое время, как только что-то будет нужно. Я друзей подключу!..

— Обещаю!

Вот так и знала, что он поднимет шум и специально не говорила о своих намерениях заранее, зная, что он будет ее уговаривать остаться в больнице! Позвонила из дома, тогда, когда уже будет нельзя выбить ее с укрепленной позиции, и все же разволновала Боречку. Такой хороший мальчик! Спасибо тебе, Господи!..

3

Клара прожила долгую жизнь и иногда, раздумывая о прошлом, не могла поверить, что на ее век пришлось столько потрясений. Ее родители считали появление телефона дома настоящей роскошью. Мамочка все годы стирала белье руками, кипятила, крахмалила, подсинивала. В такие дни на кухне была настоящая парная, но мамочка очень любила запах чистого белья, нагревала на печке черный неподъемный чугунный утюг, который она иногда использовала в качестве пресса для соления капусты, и, вытирая бегущий пот, гладила. Выглаженное постельное белье мама не убирала в шкаф сразу, а оставляла какое-то время на виду, любовалась аккуратными стопками. Проходя мимо, будто бы случайно, дотрагивалась рукой и испытывала при этом настоящее удовольствие, совсем такое, что ощущала Клара от покупки новой одежды или золотого колечка в молодости.

Вечно говорящее радио маму веселило, она всей своей дилетантской душой любила музыку, не пропускала выпуски новостей, радиоспектакли и даже детские передачи. Что сказала бы бедная мамочка, узнав, что на появлении в семье цветного телевизора, настоящего чуда, все не закончилось? Скоростные поезда, летящие во все уголки мира самолеты, крошечные телефоны, способные поместиться в кармане, получение денег на банковскую карту, возможность продать вещь или пристроить щенков не выходя из дома, мгновенная покупка и скорая доставка любого, прежде дефицитного товара вроде телевизора, миксера, утюга, видеозвонки и появление интернета, как одуряюще действующего на молодое поколение, так и значительно облегчающего жизнь всем остальным нормальным людям — такое невозможно было представить какие-то тридцать лет назад, что уж тут вспоминать мамочку! Клара удивлялась, как люди легко приспосабливаются, принимают все эти чудеса науки и техники и перестают этому восхищаться. Она, конечно, гордилась собой, потому что в свои зрелые годы смогла освоить многое из того, что ей нужно. Она научилась пользоваться даже ноутбуком! Теперь он заменял ей телевизор и телефон, давая возможность увидеть родных и друзей, живущих на сотни и тысячи километров, посмотреть концерты, прогуляться по улицам городов, где она когда-то бывала, найти старых друзей и пересмотреть любимые фильмы. Но было и то, что Клара еще не приняла и не примет никогда, пока Господь дает ей здоровье и возможность передвигаться самостоятельно. Речь идет, конечно, о театре, покупке продуктов и о еженедельном посещении городского рынка. Представить себе, будто спектакль или концерт вживую звучит совсем так же, как и на экране, она не могла. Так же она не готова была отказаться от покупок и общения с людьми, которых она знала не один десяток лет.

Боря, конечно, заботится о ее здоровье и удобстве. При его образе жизни и занятости заказ продуктов на дом — обычное явление, но Кларе доставляло радость делать это самостоятельно. Раньше она сторонилась рынков. Шумящая и толкающаяся толпа, спорящие люди, шныряющие повсюду карманники, запахи гниющих продуктов отталкивали ее. В молодости, которая совпала со временем дефицита, Клара многое покупала в магазинах заходя со служебного входа и без всяких очередей получала свежайшее мясо, настоящий шоколад в мраморных глыбах, куски отборной розовой ветчины и вкуснейшие копчености. В рынках она не знала нужды и заезжала туда исключительно ради фруктов и овощей. Делала это быстро, на ходу, будто боясь испачкать свои кожаные сапожки и мягкую дубленку. Она даже говорила об этом с брезгливостью. Нет, это было чуждое ей место!

Мужья, коих у Клары было три, в той или иной степени помогали ей с этим неприятным делом, но когда их не стало, она брала эту неприятную, но вынужденную обязанность на себя. Хлебные места, которые всегда занимала Клара, давали ей множество приятных бонусов в виде подношений или взаимовыгодных знакомств, поэтому в молодые годы Клара рынки не жаловала. Выйдя на пенсию, она полюбила их всей душой. В них она теперь видела не только возможность приобрести свежие и вкусные продукты, но и обязательное общение.

Рынок сегодня и много лет назад — совершенно иное дело. Аккуратные ряды, спрятанные от дождей и изнурительной летней жары полупрозрачной крышей, чистота и порядок, никаких вольностей и просроченных товаров, красиво уложенные овощи, пирамиды из блестящих фруктов, кудрявая зелень, сырные головки, крынки со сметаной и молоком, восточные сладости и самые что ни на есть разнообразные орехи — здесь сейчас можно ходить без устали и любоваться, будто ты в музее рассматриваешь полотна фламандских мастеров натюрморта! А подпрыгивающая в воде рыба с прозрачными глазами и дергающимися плавниками? А мидии с креветками, дожидающиеся своих покупателей в ледяных сугробах? А мед из любого региона, который только можно представить? А белые ряды шампиньонов и хлебные лепешки с зеленью, с сыром, с орехами и со злаками? Как можно пропустить такое представление и предпочесть им резиновые помидоры из супермаркета? Как можно купить кота в мешке и прежде не попробовать мед, не выбрать лучшую на вкус сметану и не поучаствовать в игре «Вы только попробуйте, и не надо покупать, если вам не понравится!», «Дама, обойдите весь рынок, и вы не сможете найти копченой рыбы лучше, чем моя!», «Пробуйте, пробуйте!…А?…А! А зачем я буду говорить зря?!?»

Покойная Милочка очень любила рыбу, как и мама, но об этом пойдет разговор отдельно. Она не могла пройти мимо рыбных рядов и уйти с пустыми руками. Клара не разделяла восторгов сестры, но по привычке пару раз в месяц рыбкой баловалась, и когда она ее ела в любом, кстати говоря, виде, ей казалось, что с неба смотрит на нее мама с сестрой и улыбается. Так разве можно их лишить такого удовольствия, скажите мне?

Усатые и пылкие кавказцы раньше не упускали возможности одарить Клару комплиментами. Ярко-рыжие волосы самой разной длины и пышная грудь действовали на нее завораживающе. Клара о своей силе знала и беззастенчиво ею пользовалась. Конечно, речь идет не о рыночных торговцах — здесь ее занимала только игра. Милочка говорила, что если Клара пройдет мимо вон тех вот рядов еще несколько раз, то тот тип, обещавший ей скидку на любой товар, поперхнется слюной и отдаст все свои помидоры совершенно бесплатно. Но Клара, как известно, рынки в молодости не любила, пробегала их все очень быстро и гордилась тем, что ей нет нужды что-либо выпрашивать. Она всегда могла расплатится так, как положено, без всяких скидок. Ей нравилось осознавать, что она сводит мужчин с ума, и получать свои заслуженные комплименты. Для них она была экзотической птичкой, настоящей рыжей бестией. Блондинок они жаловали тоже, но натуральные рыжие встречались еще реже, так что ценились особенно.

Сейчас Клара называла себя старой, хотя не всегда таковой себя чувствовала, и тоже могла похулиганить, как справедливо подметил Боря. Сегодня ее интересовали не комплименты, хотя ухажеры в ее жизни все еще были. Рынок ей нравился красотой, разнообразием, юмором и общением. С возрастом она перестала чувствовать к себе определенный интерес со стороны мужчин, и это сделало ее отчасти свободной и своего рода невидимой для многих. Пожилых людей часто не замечают, заранее подозревают в слепоте и глухоте. «Бабуля, вам сколько зелени положить?» — спрашивает громче обычного и более отчетливо выговаривая слова продавец лет тридцати. Он уже отказал ей в возможности хорошо слышать и соображать. Клара не церемонясь всегда в таком случае отвечает, что орать нечего, она и так все прекрасно слышит, и никакая она ему не бабуля, потому как внуков у нее нет, а если и были бы, то уж точно уродились бы другими, более воспитанными и сообразительными.

На рынке заводились интересные знакомства. Так она заполучила несколько лет назад себе новую подругу, а началось все невинно, с обсуждения рецепта фаршированной рыбы. Теперь вот встречаются пару раз в месяц и с удовольствием пьют кофе то в одном, то в другом доме. Там же она познакомилась с Виктором, с последним на сегодняшний день ухажером, выпалившим сразу же очень смешной анекдот и тем самым завоевавшим ее внимание. С ним она не преставала смеяться, а это, по ее мнению, не так уж и мало. С мужчиной должно быть весело и легко.

Порой она наблюдала, как люди обращаются к продавцам заранее предлагая правильный ответ на вопрос. А это мандарины абхазские? Конечно! Сладкие, как мед! Персики у вас из Грузии? Конечно, а разве не видно? Вижу, поэтому и уточняю! Ваши полотенца из Турции? Да, другого не возим.

Не обращая внимания на пожилую женщину, люди спорили, пытались друг друга обмануть, заводили знакомства, рассказывали о себе больше, чем надо. Кларе это всегда было интересно. Она всю жизнь проработала с людьми и до сих пор была уверена, что ничего более интересного, чем человеческая природа, не существует. Однажды она увидела мужа своей соседки, увлеченно отбирающего фрукты и бережно укладывающего их в пакет. Рядом стояла блондинка приблизительно его же лет, и это была не его жена. Соседка всегда жаловалась, что муж отличается тяжелым характером, почти ни в чем ей не помогает, ни по дому, ни с покупками, ни с детьми. На рынок его вообще было не затащить. Клара видела неподалеку от себя абсолютно другого человека: улыбающегося, внимательного, любящего. Он перебрасывался словами со стоящей рядом женщиной, смотрел на нее особенно и было ясно, что у них роман. Клара вздохнула и с грустью пошла дальше. Жаль девочку, она хорошая мать и жена. Если она узнает правду, то только не от Клары, не от нее…

Рынок часто радовал пожилую женщину сокровищами, неожиданными сюрпризами, причем в самых неожиданных местах. По воскресениям традиционно устраивались так называемые развалы, наш вариант гаражного сейла, как говорил Боречка. Китайское тряпье Клару не интересовало — она находила подлинные сокровища, разложенные на раскладных столах, тряпицах или прямо на земле. Древние старушки, еще старше чем она, а иногда и их несведущие дети, могли продавать кузнецовский фарфор, французскую посуду, роскошные супницы, оставшиеся осколки от прежней жизни, серебряные колечки, которые они по незнанию, смущенные чернотой, принимали за копеечную бижутерию, кожаные перчатки, фетровые шляпы, которые можно было легко отреставрировать, и многое другое.

Так, благодаря счастливой случайности, Клара в разное время стала счастливой обладательницей кузнецовской чайной пары, бело-синего в сеточку чайника из знаменитого сервиза, серебряного кольца с бирюзой, немецкого блюда со сценами из галантной жизни, чудной театральной черной сумочки, расшитой бисером и многого, многого другого. Кто-то говорил, что сумочка бесполезна и очень мала, но Клара жила в ста метрах от театра и класть ей туда, кроме ключей, телефона и салфеток, было решительно нечего. Так что в самый раз! В ерунду вроде чужой энергетики она не верила, у нее был на это свой и бескомпромиссный аргумент, убивающий наповал: «А вы почему пьете с чужих чашек в кафе и едите из чьих-то тарелок?» Люди обычно замолкали, но, принося домой интересные вещички, она все равно принималась их страстно отмывать не на страх, а на совесть. Чистила, терла, орудовала по дну четырехугольной белой вазочки с веточками цветущей вишни ершиком и представляла, как отлично туда впишется букет астр или простых осенних сухоцветов.

Однажды она делала это так усердно, что сломала бедный ершик. Дотерпеть до следующего дня и не поставить вазочку на столик она никак не могла и поэтому, нахлобучив на себя всегда приходящую на помощь курточку Фиры цвета бешеной фуксии, устремилась в ближайший хозяйственный магазин. Там на нее, конечно, посмотрели с сожалением: огненные волосы под мелким дождем опали, обнажили предательски виднеющуюся залысинку, два удаленных зуба явили идеальную улыбку, мечту любого протезиста, и Клара могла бы поклясться, что за ее спиной они покрутили у виска, но все это было совершенно не важно, потому что главная сверхзадача была выполнена. На влажных дорожках сада, рядом с мокрыми и почти голыми деревьями, на цветочных клумбах она сорвала возвышающиеся яркие астры, которые теперь наполняли печальным и сладким очарованием ее комнату. Белая вазочка удивительно способствовала этому настроению. Никакого сожаления о промелькнувшем лете, никакого тоскливого ожидания зимы — Клара находилась от своих находок всегда под таким впечатлением, что с благодарностью встречала даже осень своей жизни.

В последний раз она по счастливой случайности собрала «янтарное трио» — так она окрестила желтый кувшин из толстого стекла и два таких же стакана, высокие, тяжеленные, все друг другу родные. Возможно, семейство было еще более многочисленным, кто-то растерялся по ходу жизни, но Кларе трио оказалось достаточно. В отмытом кувшине, который продавал полуслепой дед, она держала кипяченую воду, из стаканов пила минеральную воду или узвар из сухофруктов. Деда поставила торговать посудой и всяким тряпьем дочка. Насчет цены он получил твердую инструкцию, но Клара и не собиралась торговаться, просто хотела узнать, есть ли к кувшину стаканы. Дед исключительно хорошо отличал на ощупь деньги и мог как-то пользоваться даже простейшим телефоном. Позвонив дочери, он узнал, что стаканы тоже где-то завалялись, очевидно, в другой коробке, их должны были принести завтра. Клара пообещала подойти на следующий день и была очень рада, когда у кувшина нашлась родня. Дед узнавал людей по голосу так же хорошо, как и купюры на ощупь. Ей, уже почти близкой знакомой, он и рассказал, что после смерти жены дочки избавляют дом от хлама и готовят к продаже. Он будет жить по очереди то у одной, то у другой, а ему этого ох как не хочется! Дома-то каждый уголок, каждая полочка знакомы до слез, дома он не пропустит ступеньку, не наткнется неожиданно на шкаф, не пронесет чашку мимо стола, потому как все у него рассчитано по шагам и вытянутой руке. Жена, бывало, смеялась: и как ты наливаешь водку, не пролив ни единой драгоценной капли мимо? Старик улыбнулся своим воспоминаниям: чуда здесь никакого нет. Он по звуку знал, когда рюмочка наполняется до краев, и любовно раскладывал по тарелочке кусочки сала с мясными прожилками и кругляшки огурчиков. Лучшей закуски и не придумаешь!

Теперь «янтарное трио» поселилось в доме у Клары, рядом с электрическим чайником, на деревянном подносе, и она была рада, что предметы не разлучили друг с другом, они не затерялись по коробкам, не разъехались по разным домам. А Боря хотел лишить ее такого интересного общения, такого вкусного обеда, научив пользоваться новым приложением! Клара при необходимости освоила бы его тоже, вот только оно ей было ни к чему. Пока ходят ноги, пока Клёпа бежит подпрыгивая рядом, на рынок она ходить будет с радостью. Вспомнила обо всем этом и уже захотелось утречком сходить за покупками (сбегать уже не получится). На завтрак ее ждала чашечка вкуснейшего кофе и два яйца всмятку — вполне достаточно для первого утра в теплом любимом доме.