Оглавление

А если порою тоска тебя гложет

(Бывает такая тоска, хоть беги),

Поверь, что никто тебе так не поможет,

Как мордочка, хвост и четыре ноги.

Борис Заходер

Боже, помоги мне быть таким человеком,

каким считает меня моя собака.

Януш Вишневский

1. Превратности судьбы

Верите ли вы в судьбу так, как верю в нее я? Верите ли в то, что все заранее предначертано и кем-то определены события, которые обязательно произойдут в вашей жизни?

Лично у меня нет на этот счет никаких, даже мало-мальских, сомнений! Мне совершенно невозможно представить, что я мог бы попасть в какую-нибудь другую семью, а кто-нибудь из моих братьев или сестер мог бы оказаться в этой, самой лучшей и любящей семье на свете, вместо меня.

Как могло бы такое случиться, чтобы не я, а кто-то другой, выбегал бы с Мамой в ее любимое осеннее утро, в полную темень из дома, и летел бы на всех парах в парк, слушал бы, как скрипят и качаются почти голые деревья, как сквозит между ними легкий ветерок? Везде мрак и запустение, а мы бежим рядом с поникшими стебельками и пожелтевшими листьями к клумбе, где ярко цветут осенние астры и георгины, вдыхаем их острый запах (мне-то все запахи кажутся богаче и ярче, чем Маме, и иногда я даже чихаю, а она по привычке желает мне в этот момент здоровья), стоим в оцепенении около празднично украшенной клумбы и восхищаемся, каждый по-своему, этим осенним меланхоличным запахом.

Я всегда ищу местечко, где можно поудобнее пристроиться (в клумбе этого делать нельзя — Мама против), а она стоит и думает о чем-то своем, о высоком, ничуть не тоскуя, потому что, как она любит говорить, осень — это ее самая любимая пора, несмотря на то, что на многих людей в этот сезон накатывает загадочная для меня хандра, несмотря на быстро промелькнувшее лето и ожидание холодной зимы с ветрами и воем в печных трубах. В общем, представить, что с Мамой в парк в любое другое время года бегу не я, а какая-то другая собака, я не могу. Вот это было бы самым большим несчастьем в моей жизни, самым сильным из всех возможных разочарований. Но поскольку все-таки восторжествовала справедливость, и я попал в самый лучший на свете дом, нужно начать с самого начала, о котором я помню очень мало.

В каждой книге следует начинать с самого начала — так говорит Мама, а она определенно знает в этом толк. Вся наша квартира завалена книгами — так говорит Папа. И скоро людям вместе со мной придется потесниться, чтобы уступить им место. Лично я на это никогда не соглашусь: мое место было, есть и навсегда останется только моим. А к книгам я никогда даже не притрагивался, только принюхивался. В отличие от Варежки, глупого серого существа, которое все же попортило имущество и погрызло парочку книг, попавшихся ей на пути. Не могу сказать, прочла ли она хотя бы несколько строчек, потому как сомневаюсь, что ей удалось осилить эту науку, ведь я до сих пор так и не научился читать.

Пахнут книги совсем не так аппетитно, как думают люди, которые ошибочно считают, что запах книг — один из самых лучших, вместе с запахом дождя и свежемолотого кофе, только что сваренного и разлитого по чашкам. Спорить не буду. В отношении запахов мы с людьми никогда не поймем друг друга, потому что каждая найденная под кустом аппетитная косточка, особенно пролежавшая там несколько дней, к которой я долго шел, принюхивался и настойчиво вел Маму Элю, вызывает такой крик и массу таких непонятных мне эмоций и высказываний вроде «тебя что, дома не кормят?» или «фу, брось эту гадость!», что предпочитаю съесть ее на месте или не выпускать изо рта до самого дома, чтобы не отобрали, хотя, конечно, отлично знаю, чем мне это упрямство может грозить.

Я опять увлекся и забыл поделиться тем немногим, что я помню о своем раннем детстве…

Дом, в котором я родился, был другим, наполненным разными запахами. Там жили, кажется, два пожилых человека, один из которых и был моим Первым Хозяином. Его, признаться, я не помню, но потом мы с ним несколько раз встречались и с моей биологической мамой на прогулке. Говорят, что некоторые черты характера (и почему-то не самые лучшие) я унаследовал именно от нее. Она, например, так же, как и я, любила держать поводок в зубах, когда переходила с Хозяином дорогу. И она была не рада незнакомцам, пытающимся ее погладить. И она, моя мама Марта, любила рыбу так же, как люблю ее я. Но во всем остальном Марта не показалась мне родной.

Когда мы встретились, люди с любопытством стали поглядывать на то, проснутся ли в нас родственные чувства, но я не почувствовал ничего особенного. Мама Марта была ниже меня и миниатюрнее (все отмечают, как ладно, по-мужски крепко, я сложен), она имела, конечно, свой запах, но родным он мне не показался.

Итак, я помню только место, похожее на коробку, в прохладной комнате, которую люди называли балконом, и теплое копошение моих маленьких братьев и сестер. Иногда кто-то из них вылезал из коробки, но беглецов быстро возвращали обратно. По большей части мы спали или ели мамино молоко, пока однажды нас не осталось двое: я и моя настоящая мама Марта. Я был уже почти двух месяцев от роду (конечно, знать я этого не мог, помню исключительно со слов Мамы Эли и Младшего Хозяина), когда всех других разобрали.

Вот в этот момент, возвращаясь в прошлое, я и думаю о судьбе, которая распорядилась правильно, приберегла меня для лучшего и позволила мне дождаться своей Настоящей Семьи, но в минуты разочарования и в те редкие моменты своей жизни, когда я их огорчал (случайно и непреднамеренно, конечно), они любят говорить, что в первую очередь забрали-то лучших, а меня с моим непростым характером распознали сразу и оставили дожидаться других хозяев. С этим я, конечно, не согласен. И характер у меня не плохой — он просто есть. Это во-первых. Да и как ему не быть в моем зрелом возрасте и с такой-то красотой? Во-вторых, они сами на самом деле так не думают. Доказательством тому служит то, что зовут они меня не иначе как «хорошим мальчиком», «маминым Тобичкой», «Тобочкой», иногда каким-то авантюристом «Тобиковским» (вот тут мне видится коварный персонаж из приключенческого фильма), «Тобстером» (это с подачи молодых членов семьи), «Тобстером-лобстером», «Тобой» и даже «Тобиасом» (так меня на самом деле и зовут, но слышу я такое обращение крайне редко и всегда ему удивляюсь). Так же вздрагивает Старший Хозяин, он же Папа, когда Мама Эля вдруг вздумает назвать его настоящим именем или, еще чего доброго, по имени-отчеству, Сергеем Юрьевичем. Не пойму, почему он считает это чуть ли не оскорблением, ведь именно так и написано в его человеческом паспорте. Я думаю, все так привыкли к тому, что Мама Эля придумывает им имена и клички, что уже не могут отзываться на настоящие.

А паспорт и у меня, кстати говоря, имеется. Его достают из выдвижного ящика всякий раз, как собираются везти меня в Дьявольское Местечко, хотя это совершенно бессмысленно: все уже давно у людей записано в компьютере. Там хранятся все сведения обо мне и о прививках, которые мне довелось перенести. Но Мама Эля по привычке выдает паспорт, где даже имеется моя фотография во младенчестве. Об этом вспоминать я не люблю, потому что никто не любит, когда близкие припоминают их детские шалости и оплошности. По рассказам членов Семьи, ветеринар Дима, мой вечный мучитель, увидев изображение в документе, улыбнулся и подчеркнуто строго сказал: «А почему фотография без галстука? Не положено!». Все, конечно, рассмеялись, но эта шутка не помешала тому же Диме завершить то жуткое дело, ради которого меня туда и привезли.

Я опять немного увлекся. Думаю, дело в том, что я живу в очень начитанной семье и, хотя сам читать пока не научился, очень внимательно их слушаю, потому и обладаю хорошим словарным запасом и обо всем рассказываю с подробностями.

Итак, в тот знаменательный летний день за мной пришли двое: Мама Эля и Младший Хозяин. Они вошли в комнату, и меня из той прохладной, что называется балконом, вынес Первый Хозяин на руках. Они на меня посмотрели, посмеялись над тем, какой я маленький и забавный, как разъезжаются мои лапы, как неуклюже я хожу, и взяли меня на руки. Мама на это не решилась. Ей нужно было сначала понять, как меня отмыть и привести в порядок, прежде чем внести в ее идеальный дом.

Младший Хозяин сделал это решительно и смело и сразу принялся меня гладить и умиляться, пока они обговаривали какие-то подробности. А Мама вдруг возьми и соверши глупость (с ее, опять-таки, слов). Кто же знал, что делать это нельзя? Ведь никогда у них собак до меня не было, и мне это особенно приятно, что первым был именно я! Мама возьми и попроси выпустить Марту. Ну чтобы увидеть, каким я буду, какого цвета-размера и прочее. Я только потом узнал, что были у них и другие варианты, кроме меня. Рассматривали они таксу, это недоразумение на коротких ножках, сосиску в тесте, и лабрадора, идеального компаньона и друга для дома, в котором есть дети, но остановились все-таки на мне. И это тоже очень приятно.

Первый Хозяин взял, да и выпустил мою Марту с балкона. Мог бы, конечно, отказаться и объяснить, чем эта нелепая затея может закончиться, но почему-то этого не сделал. Бедная Марта, в один миг оказавшаяся вдруг бездетной, вылетела с балкона и прямиком направилась к Маме Эле. Не к Младшему Хозяину, который держал меня на руках, а именно к ней. Добежала, принюхалась и цапнула ее за ногу! Думаю, из-за ревности все и произошло.

Что там дальше случилось, помнить я не могу, а они умалчивают, но следующей знаменательной сценой было знакомство с другими членами Семьи и представление меня Младшей Маме или, как ее называют в семье, Але. Она же, говорят, была Булочкой, Кнопочкой, Цветочком и Кутей. Так ее величали до моего появления, потому как она не могла пройти мимо ни одного щенка и ни одной кошки. На самом деле больше всего на свете ей хотелось иметь собаку, но родители, как могли, ее отговаривали и убеждали, что для счастливой и полноценной жизни собаке нужен просторный дом, а не городская квартира, а маленькой хозяйке необходимо иметь сознательность и ответственность. Оказывается, в качестве испытательного срока ей даже подарили хомяка, чтобы проверить, как эта самая сознательность проявляется в девочке девяти лет. Но об этом будет отдельный рассказ чуть позже.

Все же я очень начитанный и умный пес (он же песель и собакен), потому как опять едва не увлекся и не уклонился от основного рассказа.

В общем, моя Младшая Хозяйка догадывалась, чуяла, к чему все идет. Она слышала разговоры взрослых, понимала скептическое отношение Папы и сомнения Мамы, и все-таки ей хотелось верить в то, что счастье возможно и у нее обязательно будет когда-нибудь самая лучшая в мире собака.

А вот эту сцену, мне кажется, я помню так ясно, будто это было вчера, хотя не исключено, что моя природная восприимчивость позаботилась о том, чтобы услышанный несколько раз рассказ я присвоил и сделал своим воспоминанием, ярким и ослепительным, как солнечный летний день.

Меня внесли в комнату, где на диване сидела ничего не подозревающая Аля, и положили на пол у самых ее ног. Не сумев справиться с восторгом, охватившим ее при виде такого замечательного белого щенка с черными пятнышками, она вскочила на ноги, закрыла глаза ладошками и горько заплакала. Мама Эля стала ее утешать и говорить что-то о том, что мечтам свойственно сбываться, но Аля безутешно рыдала, боясь, что закроет глаза, а я вдруг исчезну. Но я, конечно же, никуда не исчез и даже не собирался: что я — дурак, чтобы лишать себя такой любящей Семьи?!?

Так нас в семье стало шестеро. Шестым, самым маленьким и самым главным, стал, конечно, я. Нет, я своих людей очень люблю и не отрицаю, что они намного умнее и сообразительнее меня, но по части проницательности и чутья нет мне равных — это факт. Именно я отвечаю за охрану дома и отгоняю всякого рода неприятных типов с сомнительными намерениями от моей любимой Семьи. Делаю я это даже тогда, когда они меня не понимают и не знают, чем им может грозить новое общение. Они требуют, чтобы я замолчал, дергают за поводок или, если это происходит дома, загоняют меня на кухню, прежде чем открыть дверь, но я не обижаюсь, потому что я-то чувствую угрозу, а они нет, и, вопреки всему, я продолжаю защищать Семью даже тогда, когда они мне не верят.

2. Надежная стратегия

Думаю, представиться нужно было с самого начала, но из-за моей разговорчивости и увлеченности я опять уклонился в сторону и забыл рассказать о себе.

Я — русский спаниель. Черно-пегий в крапе. Самый красивый и нарядный окрас. Говорят, что в сумерках мы, спаниели, особенно крапчатой расцветки, становимся практически незаметными. И еще поговаривают, что именно с этой расцветкой мы и ассоциируемся у большинства людей.

Если вы откроете какой-нибудь научный трактат (у Младшей Хозяйки есть и такой на книжной полке, но я, признаться, не люблю эту книгу, особенно то, что Мама Аля рассматривает в ней собак другой породы), то узнаете, что порода наша была выведена не так давно, что спаниели обладают покладистым характером (Семья бы не согласилась), ориентируются на человека, являются отличными охотниками и хорошо поддаются дрессировке. Тут Мама Эля вздохнет и скажет, что виноваты, конечно, они сами: упустили время для дрессировки. Но их оправдывает то, что были они в этом деле новичками, а с человека без опыта и спрашивать нечего.

Про нас говорят, что мы обладаем отменной интуицией и наблюдательностью, чувствуем намерение и настроение посторонних людей (ну, а я о чем?) и, если заподозрим неладное, будем защищать хозяев и всячески оберегать.

Еще мы, конечно, имеем неуемную тягу к играм и очень любим поесть. Когда приходит домой кто-то из членов семьи и я чувствую, что они не против поиграть, я сразу же бегу за своим любимым желтым теннисным мячом или разноцветным канатом и буду носиться за ними до тех пор, пока люди не устанут их бросать или я не захочу пить.

Этих самых мячиков и канатов разных форм и размеров у меня было великое множество, как и пищащих гамбургеров, резиновых игрушек, жутко вопящих кур, особенно если наступить на них ненароком в полной тишине глубокой ночью, но я — существо, ценящее и уважающее постоянство, так что мячи и канаты были и останутся моими самыми любимыми навсегда.

Про еду и про то, что наш желудок — черная дыра, в которую без следа исчезают гигантские объемы пищи, тоже соглашусь. Скажу вам по секрету, что на этот счет у меня имеется несколько трюков, которые всегда безотказно работают, и я ими частенько пользуюсь.

Например, аппетитно поужинав благодаря стараниям Мамы Эли, я тихо пробираюсь на кухню, когда возвращается домой Папа. Вхожу незаметно, еле слышно проскользнув в полуоткрытую дверь, и быстро прячусь под столом: жду, когда все будет разложено, подогрето и Хозяин уже съест что-нибудь жидкое и вкусное со своей первой миски. Сразу раскрывать свое присутствие никак нельзя, это просто недопустимо! Нужно подождать, пока он немного насытится и подобреет. А иначе — крик и шум! Уберите, мол, собаку и дайте спокойно поесть рабочему человеку!

Когда он подобреет, нужно тихонечко подползти к его ноге и положить голову на колено или на тапочек. Можно легонечко лизнуть, чтобы показать, как я люблю Хозяина, как сочувствую тому, что день его выдался тяжелым и что много людей успели его огорчить.

Он, конечно, удивится и спросит: «А ты тут как оказался, Тоба?». Но скажет это уже теплее и мягче, чем мог бы, выдай я себя раньше. Я отползаю в укрытие, обратно под стол, и терпеливо жду. Торопиться в этом деле нельзя. Главная моя задача — убедить Хозяина, что я тут не еды ради. Я за тем, чтобы выказать ему свою любовь и преданность.

Со второй миской он добреет окончательно. А если выпьет рюмочку-другую из хрустального сосуда, что подарили Маме Эле ученики, или из цветного стаканчика с надписью «Гранада» и с видом на древний испанский город, что привезла Младшая Хозяйка из поездки, то предела его доброте нет.

Именно во второй миске имеется то, чем можно щедро со мной поделиться: кусочек сочной котлетки, вкусная косточка или куриная ножка. В этот самый нужный момент я вылезаю из-под стола и подхожу к нему смело, но смотрю голодно и заискивающе, кладу голову на колено и начинаю молча ждать. Глаза спаниеля говорят за себя сами, лишних движений делать не нужно.

— Покормите голодную собаку, если есть совесть… — говорят они.

— Ты так вкусно поел из двух мисок, сейчас зальешь все чаем или кофе, закусишь конфетами или печеньем. Так неужели тебе жалко одной единственной косточки (кусочка мяса или котлетки) для любимой собачки?

Я-то по-прежнему молчу, но Хозяин все видит и начинает бросаться словами в адрес Мамы, только успевшей уединиться в своей комнате и огородиться от раздражающей ее суеты:

— Эль! А Тоба кормили? А?

— Дааа! И еще как! Не верь попрошайке! — Мама при этом лечится тишиной и передачами про искусство и отдыхает от студентов и учеников. Все хорошо, но только бы не смотрела видео про других собак и не умилялась. В такие моменты я непроизвольно начинаю гавкать и ничего не могу с собой поделать, хотя знаю, конечно, что получу.

Я продолжаю говорить с Хозяином молча, глядя преданными голодными глазами. И он в конце концов не выдерживает:

— Эль! А его нормально кормили? Он кажется голодным.

— Будто ты не знаешь, что он обжора и голодушник! Врет! Не верь!..

Мама Эля сердится не столько на меня, сколько за то, что ее отрывают от тишины, и начинает перечислять все, что я съел за полчаса до прихода Папы. Не знал, что она такая мелочная! Я продолжаю смотреть так, будто речь идет не обо мне, и съел-выпил-погрыз какой-то другой, в гости зашедший пес. «Терпение, только терпение!» — говорю себе я.

Папа между тем ведет себя уже тише, Маму не втягивает, скорее обращается ко мне и протягивает вкусный кусочек мяса или курицы, ради которого и был устроен весь этот концерт. Делает он это втайне, будто на кухне есть еще кто-то другой, способный его остановить, перехватить руку дающего, и добавляет:

— Просто Тобичка знает, кто в этой семье самый добрый, и потому просит именно у меня. Да, малыш?

Что я — дурак что ли, чтобы не подтвердить? Подтверждаю, долго облизываюсь, благодарю Хозяина от всего сердца, потому что знаю, что скоро мне перепадет и кусочек вкусной печеньки, и ломтик колбаски, и немного конфетки, которую я распознаю на расстоянии по шелестящей обертке. Я побегу потом и к Маме, уже успокоенной тишиной и общением с прекрасным, и она мне целую конфету, конечно, не даст (вредно мне), но облизать обертку позволит и маленький кусочек на нее выложит.

Ну и кто после этого посмеет оспаривать то, что мы, спаниели, сообразительны и умны, что мы лучшие в чутье и настойчивости?!?

3. Серая Варежка

Обещаю, что больше не отступлю ни на шаг от сюжетной линии и расскажу все в хронологическом порядке о самых первых днях моей жизни в Семье.

Итак, когда я был принят в дом, там уже жила в своей легкомысленно-розовой клетке серая Варежка, маленький сирийский хомячок. Была она к моменту моего появления уже в зрелом возрасте, около двух, кажется, лет, но выглядела все еще маленькой и шустрой.

Как уже было сказано выше, Варежку купили Маме Але в качестве испытательного образца, чтобы убедиться в ее готовности к появлению в Семье такого серьезного животного, как я. Насколько я понял из семейных рассказов, она вместе с клеткой являлась подарком Младшей Хозяйке к какому-то празднику. Мама Эля так огорчилась (у нее с грызунами не сложилось с детства, уж очень она их боялась), что к клетке первое время даже не подходила, боясь, что коварная Варежка совершит «побег из курятника» и непременно доберется до нее днем или, что еще хуже, темной ночью. Не съест, конечно, но испугает.

Друзья говорили, что через пару месяцев Мама к Варежке привыкнет, и будет держать ее на руках, но этого так и не произошло. Мама Эля всего-то перестала ее бояться и, веря засовам, убедилась, что побега не случится. В руки так и не брала — наблюдала со стороны и смотрела заинтересованно.

Жили мы с этой самой Варежкой в мире и согласии, душа в душу, месяца четыре или пять и даже делились чем-то съестным. Варежка, помимо своего корма, получала всякие фрукты (к ним я равнодушен) и прочие вкусности в виде творога и блинов Мамы Эли, которые я страсть как люблю с самого детства.

Только услышу, как тянет блинным духом с кухни, так сразу же туда и несусь. Первый блин у Хозяйки никогда не бывает комом, но всегда достается мне — вкусный, немного подслащенный, иногда даже со сметаной. Мама тогда, удивляясь моим вкусам, обычно говорит: «Тобичка! Может быть, отбросим все условности? Налью тебе чай, положу приборы и сядешь с нами за стол?». Но я умею распознавать, что правда, а что нет. Знаю я, что это шутка, да и мне на полу сподручнее и удобнее.

Если Варежка творог не съедала или кусочек блина застревал в клетке, я, размером тогда едва доходивший до второго этажа ее особняка, подходил к кормушке и пытался просунуть язык. Слизывал все, что мог. И к запасам соседки тоже тогда принюхивался, но составить свое мнение еще не успел.

Потом я стал быстро расти и одновременно меняться в цвете. Темнел на глазах, но не переставал быть симпатичным. После нескольких мучительных прививок мне наконец позволили выходить на улицу, и новый мир вместе с океаном вкусов и запахов так меня захватил, что Варежкой я стал интересоваться все меньше и меньше.

Семья вела непрекращающуюся борьбу с тем, чтобы я в конце концов понял, для чего меня выводят на улицу. Мама Эля хваталась за голову и тряпку одновременно при виде лужи и грозила, если я не образумлюсь, выкинуть меня на улицу. Говорят, несколько раз она была очень к этому близка, потому что нечистот не терпела и сейчас не терпит. Чуть позже вы все поймете и даже удивитесь, как мне все же удалось остаться в Семье и расположить к себе Маму Элю.

Младшая Хозяйка и Младший Хозяин успокаивали меня во время ночного скулежа, так что до Варежки мне было дела мало. Жил я, кстати, в первое время в большой коробке из-под маминых сапог. Там же размещались мои первые игрушки, мягкое одеяло, а Варежкина клетка тоже находилась по соседству.

Иногда вечерами мы все собирались у телевизора и несчастную выпускали из клетки. Мама Аля смотрела, как Варежка бежит меж книжных полок, прячется там, проявляет чудеса эквилибристики, висит на одной лапе, спрыгивает с одной полки на другую, а потом снова прячется за книгами. Вот в один из таких вот вечеров, в какой-то злополучный момент нахалка и совершила свое черное дело и погрызла несколько Маминых книг. Как же она сокрушалась, как сердилась, потому как покусились на святое!.. Вряд ли серый мешочек со своим-то крошечным умишкой что-то понял, но хозяйское добро все же попортил — это факт!

Еще одна картина сохранилась в моей детской памяти — купание серого хомячка. Мама Эля, уверенная в том, что всякий живущий (а хорошо бы и входящий) должен немедленно подвергнуться обработке и водным процедурам, морщила нос, проходя мимо двухэтажного розового особняка, хотя Младшая Мама клетку регулярно и честно мыла. Тогда-то Мама Эля и решила, что дело в самом сером мешке. Сама бы она ни за что бы не осмелилась взять это глупое и благоухающее существо в руки и потому, как это бывает и со мной, натравила Папу.

Что же тут поделать? Мыть хомячка в любом случае проще, чем меня (и на этот счет у меня имеется несколько выдающихся историй про побег из ванной и укрывательство под кроватью), так что после водных процедур хомяк возвращался в клетку еще более жалким и ничтожным, чем он был. Я-то сразу понял, что Варежка мне на один зуб, так что даже не воспринимал ее всерьез, а тут она стала мокрой и худой, будто и не кормят ее вовсе, и все, что она прячет за обе щеки, исчезает в черной загадочной дыре.

Со временем все стали замечать, что Варежка, прежде отличавшаяся большой энергией и прыгучестью, стала больше спать и реже выходить из своего домика. Клетка по ее меркам у нее была большая, а Варежка перестала бегать в колесе и чаще спала в домике наверху, завернувшись в вату или в мягкую бумагу. Сдается мне, что люди приносили ее из туалета.

Как вы, наверное, догадываетесь, одним осенним утром она уснула навсегда, и Семья, погоревав, стала думать, как бы об этом поделикатнее рассказать Маме Але, которая, ничего не заметив, утром убежала в школу.

Не помню точно, как они с этим справились, но грустили все, вспоминая Варежку, даже Мама Эля, которая так и не успела ее полюбить, разве что примирилась с ее присутствием в силу необходимости.

Думаю, хлопот с хомяком было больше, чем радости, если по ночам ее клетку выносили в коридор и шутили, что она охраняет дом от недоброжелателей. Дело в том, что ночная жизнь хомяка была очень шумной и мешала всем спать.

Будто специально дождавшись, пока люди улягутся, Варежка начинала неистово грызть клетку, крутиться в своем колесе, вертеться в домике и исполнять номер, который Мама Эля называла «Сижу за решеткой в темнице сырой». Серый мешочек карабкался вверх по клетке и зависал где-то на середине, держась лапками за решетку. Мама Эля однажды ночью, проходя мимо, так испугалась, решив, что хомяк смотрит на нее с укоризной и просит выпустить, что Варежку стали изгонять на ночь в коридор, в результате чего у Мамы Эли родилось новое стихотворение. Я на нее не в обиде: мне их досталось гораздо больше, так что Варежка в этом смысле мне тоже не конкурент. А Мама Эля может… Вы еще не знаете, какая она выдумщица!

А с охраной мы потом разобрались. Скоро эту обязанность взял на себя я. Я строго стерегу и мою квартиру, и лифт; очень возмущаюсь, когда им пользуется кто-то другой, а люди за это на меня сердятся. Вот такое меж нами возникает недопонимание.

Прошла неделя, другая, а лучше не стало. Хомячка жалели все, а Мама Аля отчего-то решила, что Варежка уснула навсегда, потому что в доме поселился долгожданный щенок, а она перестала чувствовать себя нужной. По вечерам Мама Аля стала просить у нашей Мамы рассказы о новой жизни Варежки. Та, желая всех успокоить, стала сочинять целые сериалы о том, как славно живется хомячку в ее Хомячьем Мире, какой уютный у нее домик, милые соседи, Шарфик и Перчаточка, как они по вечерам собираются вместе, беседуют и обсуждают, как им лучше подготовиться к зимнему сезону.

Есть у них даже злейший враг, с которым они время от времени сражаются — черная кошка по кличке Ночка, которая живет где-то далеко и является из ниоткуда, но хомячки просто так не сдаются: устраивают ей засады, водят по ложному пути, разбрасывают колючки около своих домиков и не поддаются ни на какие кошачьи уговоры. Тут Мама вспомнила какой-то стишок на чужом для меня языке, который удивительно подходил к этой ситуации: там кошка пыталась разными способами выманить мышек из дома, но они держали двери и окна на надежном засове и не верили хитрой рыжей морде.

Мама так вдохновенно и захватывающе все изображала, что Мама Аля верила. Глазки у нее блестели, щеки розовели, слушала она с большим интересом. Это был театр одного актера и устное творчество одновременно. Жаль, что никто не догадался это записать — была бы у Мамы Эли еще одна книга, но на этот раз детская. Думаю, дети остались бы очень довольны.

Я тоже, конечно, прислушивался, а потом засыпал с надеждой, что Варежкина жизнь продолжается, а Хомячий Мир, населенный милыми и добродушными грызунами, без людей, больших животных и прочих огорчительных факторов, действительно существует. Слушать я вообще-то очень люблю, как вы, наверное, догадались. А как бы иначе я составил представление о том, как раньше жила Семья?

Есть вещи, которые мне не нравятся (например, компьютерные игры), но находиться рядом с Семьей, когда они смотрят фильмы, играют на гитаре, принимают гостей, фотографируются, я очень люблю. Также я с удовольствием их слушаю, даже когда они говорят на иностранных языках, хотя ничего не понимаю (А зачем они мне нужны? Я же русский спаниель!) и очень люблю ездить со всеми вместе на машине, выглядывать в окно, класть голову на колено ближайшего ко мне человека, если бы не один огорчительный момент, связанный с поездками: кто их знает, куда они меня собираются везти на этот раз?!?

4. Леди Кристина и Рональд Великолепный

Еще тогда, когда Мама Эля была маленькой девочкой с двумя веселыми косичками, скромной и стеснительной, не расстающейся ни на минуту с книгами, в ее умной головке жила замечательная мысль: ах, как хорошо было бы иметь собаку! На мой взгляд, желание это прекрасное, и жаль, что Маме пришлось так долго ждать, чтобы его осуществить, хотя, с другой стороны, тогда я бы не был Первым, Самым Любимым и Лучшим на свете, и, еще чего доброго, Мамины стихи и песенки достались бы кому-то другому.

Итак, в школьные годы Мама Эля каждое лето ездила к родным в незнакомый мне прибалтийский город. Там, по ее словам, было чудо как красиво и прохладно. (Всем в Семье известно, что жару мы с Мамой не выносим. Я по причине лохматости и густой шерсти, а она уж не знаю, по какой причине). Родные ее любили и, не имея детей, оставляли ее с удовольствием на все летние каникулы, водили гулять к морю, покупали ей пластинки и сладости и позволяли ей читать сколько душе угодно и в саду, и дома, и на берегу моря.

После южного города, в котором жила Мама, балтийская прохлада, робкое солнце, частые дожди и долгие прогулки по лесу представлялись ей большим счастьем. По ее словам, бесконечное море и движущиеся дюны делали ее пребывание у родных во всех отношениях замечательным.

Но не менее важным фактором, зовущим ее каждое лето в Юрмалу, было наличие в той самой семье Кристины. Это не девочка, как вы могли бы подумать, а большая белая собака, королевский пудель. Сама Кристина всегда вела себя в высшей степени достойно, была очень мила и доброжелательна (это определенно камень в мой огород).

Дом, в котором жили хозяева Кристины, был на четыре семьи, которые друг другу совсем не мешали. Две семьи имели квартиры на первом этаже, а две другие — на втором. Лестница, расположенная как-то хитро, сбоку, вела наверх, и соседи встречались только в саду, если хотели совместно выпить кофе, собрать цветы, покопаться в земле, пропустить рюмочку рижского бальзама, обменяться новостями и покататься на старых качелях.

Мама Эля, счастливая от того, что остается на весь день одна, с книгой и Кристиной, все больше привязывалась к пуделю, который очень ее любил, слушался на прогулке, никого не обижал и гостье тоже был рад. Думаю, ей эта компания тоже очень нравилась: все же это гораздо лучше, чем сидеть одной весь день взаперти.

Кристину иногда водили на стрижку, но и там она вела себя идеально, зубы не скалила и даже не пыталась укусить мучителей. И это определенно сравнение не в мою пользу: я страсть как не люблю, когда мои родные пытаются причесать меня, почистить уши, что уж тут говорить о чужих.

По словам Мамы Эли, иногда она с радостью отрывалась от книги и с удовольствием шла мыть полы, деревянную лестницу, вытирать пыль. Уже в детстве она вела непримиримую войну с грязью, даже на чужой территории, а Кристина ничем ей не мешала, деликатно расположившись на диване. Я, конечно, не могу похвастаться такой выдержкой и воспитанием. Швабре уже несколько раз доставалось от меня, хотя и мне перепадало потом тоже. А пылесос просто доводит меня до белого каления своим шумом и желанием заглянуть во все укромные уголки нашей квартиры.

Лично я думаю, что эта Мамина страсть к чистоте определенно родом из детства, если она уже тогда отмывала чужой дом с удовольствием, если даже сейчас помнит, как блестела отмытая деревянная лестница, а сама Мама была при этом очень счастлива.

Вечерами, когда хозяева возвращались домой, уставшие, но довольные, Маму Элю вместе с Кристиной выводили гулять то к морю, то к ближайшей речке, где росли кувшинки и ожидала своего часа чья-то лодка. Уж не знаю, кто из них был более счастлив, но они практически не расставались. Исключением являлась ночь. Уже тогда любовь Мамы Эли имела границы, и к себе в кровать собаку, даже такую идеальную, она не допускала.

Утром просыпалась от того, что кто-то не на страх, а на совесть вылизывал ей руку или ногу, показавшуюся из-под одеяла, и этот запах Мама носила с собой долгие годы, пока он наконец не выветрился и в Семье не появился я. Все же так, как пахнут собаки, не пахнет никто. И все попытки людей заставить нас благоухать цветочками или шоколадом я считаю насилием и предлагаю запретить законом!

Возвратившаяся домой Мама Эля по Кристине очень скучала. Так и огладывалась первое время по сторонам, надеясь наткнуться на влажный черный нос или коснуться ручкой мягкой белой шерсти с ее завитками. Дома маленькая Мама о собаке и не заговаривала: знала, что не разрешат. (Вспоминая Бабулю, я уверен, что она бы точно не разрешила). Но собаку, милую, добрую, понимающую, дарящую тепло и любовь, ей очень хотелось. Но молча. А потом, наверное, появились другие дела, учеба, дети, переезды, но Кристина продолжала жить в ее воспоминаниях как светлое, ничем не замутненное воспоминание о летнем отдыхе вместе с зеленым садом, любящей семьей и запахом огромных сосен, уходящих в небо.

Второй акт в этой пьесе ознаменовался появлением Рональда Великолепного. Признаюсь, слышать о нем мне еще более неприятно, но время от времени все же приходится. Никуда от этого не деться. Его светлый образ возникает в тот самый момент, когда я что-нибудь натворю, нахулиганю, облаю кого-нибудь или даже кусну. И вот оно, пожалуйста! Является Рональд во всем своем великолепии, с укоризной смотрит мне в глаза, пеняет мне на мою несдержанность и невоспитанность, раздражает своей идеальностью и, хотя лично мы не знакомы, очень-очень-очень выводит меня из равновесия.

Как раз тогда, когда нетерпение Мамы Али было на пределе и она донимала родителей просьбой купить ей собаку, а те обещали это сделать, как только переедут в квартиру побольше, две моих Мамы поехали в Москву навестить брата Мамы Эли.

Позволю себе еще одно, очень короткое отступление… Когда я все-таки стал членом этой прекрасной Семьи, возник очень важный вопрос, кто кому кем приходится.

Чтобы Аля была еще более ответственна и сознательна по отношению ко мне, именно ее и записали Хозяйкой в моем паспорте (где только один недостаток — отсутствие у меня галстука).

Аля соответственно стала Мамой, а кем же тогда считать Старшую Хозяйку? Ну не бабушкой же, конечно! Она и есть моя Мама, если все ее в Семье так зовут, если она меня кормит и выгуливает меня в самое неудобное время, ранним утром.

Так и получилось, что Мамы у меня две.

Та встреча в Москве, насколько я понял по воспоминаниям, прошла очень хорошо: брат и сестра давно не виделись по каким-то непонятным мне причинам и были очень рады друг другу.

Мама Аля летела в Москву с гораздо большим удовольствием еще и потому, что в той семье имелась собака. Вспомним ее нетерпение и тогда поймем, как же ей хотелось не просто погладить чью-то собаку, а прожить с ней рука об руку хотя бы две недели. Лично я, конечно, считаю, что она на Рональде просто тренировалась, приглядывалась к нему, чтобы подойти к моему появлению более подготовленной.

Итак, едва они вошли в квартиру, только-только положили чемоданы, а Мама Эля попросила вазу для цветов, которые ей вручил в аэропорту брат, как Мама Аля стала вопросительно поглядывать по сторонам. Пока суд да дело, умывание и чаепитие, вопрос в Алиной голове зрел, и она решилась задать его не сама, а через Маму Элю: где, мол, обещанная собака?

Хозяйка дома возьми, да и выложи:

— А мы его убрали в дальнюю комнату. Вдруг ребенок испугается.

Мама Эля не выдержала и громко так засмеялась. А сказала вот что:

— Если я приехала повидаться с вами, потому как скучала, то Аля уж точно летела сюда ради собаки!

Никто в тот особенный день не обиделся, а наоборот все облегченно вздохнули, рассмеялись, сходили в дальнюю комнату их большой квартиры и выпустили на свободу Рональда Великолепного.

Не буду перечислять его именитую родню с титулами и хвалить его родословную — восхищаются им в нашей Семье не поэтому. Рональд (это его первое имя, но не единственное) был самым добрейшим и интеллигентнейшим псом из всех шоколадных лабрадоров в столице, обладал бесконечным терпением и дружелюбным нравом. Однако (скажу не без радости) недостатки у него все же имелись, но о них вспоминают у нас дома крайне редко, а я считаю это очень несправедливым.

Две мои Мамы восхитились собакеном, немедленно облизавшим им все руки, раскланялись и попросили разрешение обращаться к нему запросто, как к Роне. Получив согласие, они сделали столько комплиментов «Роняше», что я не хочу даже вспоминать. Я до сих пор только об этом и слышу, хотя с той знаменательной встречи прошло больше десяти лет. Роня всегда радовался гостям, Роня не пробовал даже входить на кухню, а если и переступал ее порог, то сразу, без промедления, пятился назад. Роня терпел присутствие в доме бешеных детей, которые его бесконечно истязали, хотя для них это являлось игрой. После их отъезда Роня спал беспробудно несколько дней, но ни разу не выразил своего несогласия, даже тогда, когда дети сидели на нем, гонялись за псом по всей квартире, одевали на бедного песеля шапки и шарфы, заставляли его слушать музыку в огромных наушниках. Лично я такого отношения к себе бы не потерпел, тем более, что весил он в два раза больше меня и мог бы легко решить это дело, дав обидчикам отпор.

Мне как-то раз привезли из какой-то солнечной страны ярко-оранжевую бандану. Мамы искали специальный магазин и считали, что это будет хорошим подарком, но я модный акцент не оценил, бандану потребовал немедленно снять, хотя этот цвет прекрасно смотрелся на моей темной блестящей шерсти. Я же не йорк какой-нибудь, чтобы быть посмешищем в вашим глазах!

Две мои Мамы приезжали в столицу еще несколько раз и всегда удивлялись тому, как прекрасно был воспитан Рональд, как терпелив и добр. По сей день только и слышу:

— А Роня всегда был рад гостям! Ни на кого не рычал, и его не нужно было даже прятать!.. Роня мог терпеть целые сутки, если его забывали вывести!.. Роня сам катался на снежной горке!.. Роня никогда не грубил соседям!.. Роня не скулил перед дверью, а робко стучал и просил впустить!.. Роня то, Роня это…

И почему я должен все это терпеть? Именно так нашкодившим детям приводят в пример отличников, хотя психологи твердят, что делать это нельзя!

А теперь давайте-ка разберемся во всем получше. Что, скажите мне, хорошего, если огромный пес не охраняет свой дом от чужих, а впускает без разбора всех и каждого? Входите, воры дорогие, добро пожаловать!..

Что хорошего в том, что любой человек с недобрыми намерениями может подойти к твоему Хозяину во время прогулки, а Рональд наш Великолепный и ухом не поведет?

Что хорошего в том, что невоспитанные дети никого не уважают и катаются на собаке, которая не является ездовой?!? Этого мне не понять!

Когда Рональд был беспомощным щенком, он успел-таки попортить дорогущий паркет в московской квартире, покусать кроссовки гостей и испортить не одну пару отличных кожаных сапог. Мы, спаниели, такого себе не позволяем, хотя и живем не в столице. Мамин брат так и сказал:

— Береги, Эля, кожаную обувь!

А я ведь ни разу на нее даже не покусился! Вообще хозяйское имущество я никогда не портил. Исключением являлось нашедшее на меня затмение, когда я один единственный раз, будучи глупым щенком, заинтересовался одной туфлей Маминой ученицы.

До сих пор не могу понять, что тогда на меня нашло, но я, осознав, что набедокурил, сразу же на всякий случай спрятался под кровать и заодно уволок за собой доказательство моего преступления. Думал, вдруг они надкушенную обувь не найдут или та девчонка уйдет домой в тапочках.

Что тогда началось, и вспоминать не хочется! Обе Мамы ползали по всем углам и закоулкам в поисках утраченного, спрашивали меня, не брал ли я чужого. Девчонка нетерпеливо прыгала на одной ноге у двери, а мамашка ее нервно названивала, ожидая дочку внизу: когда, мол, ты наконец выйдешь?!?

Туфлю все-таки нашли. Вместе со мной, конечно. Под кроватью. Мама Эля тогда долго извинялась перед противной теткой и даже возместила ущерб за испорченное имущество. Вот только одного я в толк не возьму: зачем за полную пару? Вторая туфля, цела и невредима, продолжала стоять у выхода!

С тех пор я к обуви равнодушен. Ни нашу, ни чужую не замечаю. Могу только посидеть с Мамиными тапочками в обнимку, если она надолго уехала. Хотя в тот день мне ничего особенного не сделали, только долго и терпеливо объясняли, что так нельзя. Я на всякий случай слушал их из укрытия, из самого дальнего угла под кроватью. Как бы чего не вышло. Чтобы не дотянулись…

Чуть не забыл продолжить приятную для меня тему о недостатках Рональда нашего Великолепного. Однажды, говорят, он так увлекся приятным запахом, исходящим от какой-то особы, что на прогулке перемахнул через забор и улетел в погоню за сильным чувством. Жена Маминого брата стремглав устремилась вслед, забыв, что не может так же перепрыгивать через забор, и едва не убилась. Беглеца все же поймали (я уж не знаю, получил ли он то, что хотел), но на обратном пути хозяйка ужаснулась, увидев тот самый забор: неужели она смогла это сделать?

Еще один интересный факт из жизни Рональда очень меня удивляет. Его высочество не различало, оказывается, колбасу и сыр. «Роня! Колбаса!» — было лучшим позывным, причем выдать в конечном итоге ему могли как кусок сыра, так и ломтик колбасы. Пес не чувствовал разницы! Мы, спаниели, имеем отменный нюх. Для нас колбаса с сыром так же отличаются, как для людей чай и кофе. Известно ли вам, что некоторые из моих сородичей служат в специальных органах и помогают с поиском наркотических веществ? А тут, видите ли, колбаса и сыр — одно и то же!

А вот еще, про его постыдный скулеж! Когда две мои Мамы и Ронина хозяйка плавали в пруду, а его привязали к дереву, он устроил настоящий концерт. Плакал, скулил, рвался на свободу, так что пришлось хозяйке возвращаться на берег. То ли спасти ее хотел, то ли один остаться боялся…

Ой, это я, наверное, зря упомянул. Сейчас мне припомнят грозу и гром, сильный дождь и фейерверки. Забыв про свой неуживчивый характер, я даже прошу, чтобы меня взяли на руки. Так что в этом смысле мне тоже похвастаться нечем. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Если быть до конца честным, в раннем детстве я кое-что все же попортил. На моей совести две, а то и три Маминых юбки. Будучи глупым щенком, я нашел себе интересное развлечение. Уцепившись за подол Маминой юбки, я катался за ней по всей квартире. В результате юбки превращались в лохмотья, но Мама Эля сильно на меня не обижалась. Скорее, смеялась. То ли юбки ей были не дороги, то ли меня, дурачка, было жалко, но никто меня за те юбки так и не наказал.

В общем и целом шоколадный лабрадор Рональд — это мой вечный укор, портрет родственника, который висит в гостиной и служит примером для неразумных детей. Это модель, к которой я должен стремиться, идеал, которого мне никогда не достичь, потому что характер у меня неуживчивый, чужим я не рад, даже своим хозяевам иногда не позволяю себя погладить, а что уж тут говорить о подозрительных незнакомцах…

Когда мы только переехали в квартиру побольше, для меня большим потрясением явилось наличие в доме лифта. В нашей пятиэтажке все поднимались к себе домой сами, а тут приходилось мириться с тем, что на лифт посягает кто-то другой. С нами-то, конечно, теперь никто в лифт не садится, но поначалу пробовали, были такие смельчаки.

В тот самый первый день, когда мы переехали в новую квартиру, я от волнения оставил свою первую в этом доме лужу, на первом этаже, сразу около лифта. Мама Эля принялась, конечно, извиняться перед новыми соседями и послала Маму Алю за ведром и шваброй, но вредная тетка подняла ужасный скандал. И ремонт ей наш, оказывается, мешал, и мебель грузчики несли неаккуратно, задевая свежую побелку, и мусор после себя они не убрали, а тут еще я со своей свежей лужей.

Я, конечно, в долгу не остался, облаял их как следует. Я, хоть и воспитанный в интеллигентной семье пес, все же терпимостью не отличаюсь. Тем более, что извинения были принесены, пол вытерт, отмыт и блестел лучше прежнего. Но и тут меня настигла тень Рональда Великолепного.

Мама Эля, только добравшись до новой квартиры на восьмом этаже, уселась на кухне и с грустью сказала, подперев уставшую голову руками:

— Ой, Тобичка, я и не знаю, как мы здесь приживемся. Нам ведь придется пользоваться лифтом несколько раз в день… Роня никогда себе такого не позволял, вел себя с соседями по-джентльменски. Со всеми здоровался, луж не оставлял, соседей не облаивал.

Думаете, приятно мне это слышать? Хорошо, что Младший Хозяин за меня заступился. Так и сказал: «Не преувеличивай, мам! Мы все убрали, а Тоба обязательно привыкнет. Тетка просто злобная и не вовремя оказалась внизу. Забей на нее!»

Все же Мама наша полна всяких предрассудков и ненужных тревог. Хочется ей со всеми жить в мире и согласии. А это, что ни говори, иногда невозможно. Такова жизнь!

5. Люди — очень странные существа

Я абсолютно убежден в том, что люди — очень странные существа, порой очень противоречивые и мне совершенно непонятные. В своих я уже более или менее разобрался, и в некотором смысле даже лучше, чем они сами, а вот посторонние не перестают удивлять своей наивностью, непоследовательностью и тем, как они нас все же недооценивают.

Что касается своих, здесь гораздо проще. Старший Хозяин (он же Папа) — очень злой, когда голодный и уставший. В этом мы с ним похожи. Разница лишь в том, что голоден я всегда (смотрите выше, про взгляд голодного спаниеля и надежную стратегию).

И вставать рано утром — для него очень сложная и неподъемная задача. Если утром по какой-то причине (а она должна быть очень серьезной, ведь иначе Мама Эля утренний выход со мной точно не пропустит) ему нужно меня вывести, Папа не спеша оденется, также не спеша поплещется в ванной комнате, отыщет ключи, посмотрит на градусник на балконе, пороется в шкафу в поисках нужной куртки и только потом, на час позже, чем Мама, выведет меня на прогулку. Ждать от него забега на длинную дистанцию не стоит, так что я делаю свои дела быстро, оперативно и рядом с домом.

Он походит со мной самое большее минут двадцать и вернется домой досыпать свой прерванный сон. С Папой я не расслабляюсь, не растягиваю удовольствие, а стараюсь управиться максимально быстро, потому что терпеть мне приходится все равно до вечера.

С Мамой Элей я принюхиваюсь к каждому кустику, не пропускаю ни один чудесный запах, подбегаю к любимым деревцам, к уголкам домов, к тротуарам, бегаю с удовольствием по аллеям парка и газонам, хватаю воздух ртом, читаю все письма, что мне оставили другие собаки, слушаю капли дождя, ловлю падающие с неба снежинки, замечаю скрипящие стволы деревьев, гоняю кошек, не упускаю ни одно бегающее, летящее, ползущее существо. С Мамой мы наблюдаем за появлением на небе огромного огненного шара, слушаем пение птиц, натыкаемся на удивительные находки в густой траве или под толстым слоем снега. Навстречу мне идут знакомые люди. Я их приветствую лаем или виляю хвостом, а Мама желает им доброго утра.

Я несколько раз пристраиваюсь к определенным местам, долго кружусь в поисках удобной позиции (все не то и не так) и с чувством, с толком, с расстановкой, наслаждаясь свежим воздухом, делаю свои важные дела, ради которых меня и выводят на улицу. Когда это происходит рядом с театром, с музеем или с музыкальной школой, Мама Эля оскорбляется. Это для нее святые места. Она пытается оттащить меня в сторону, чтобы не осквернять святыни, не допус