Александр Габриэль

Небосвод несвободы

Стихи

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александр Габриэль, 2017

«Небосвод несвободы» — пятая книга стихов Александра Габриэля, включающая тексты 2013—2017 гг. Жанрово (хотя и в значительной мере условно) их можно отнести к философской и любовной лирике, в равных пропорциях подсвеченной иронией и драматизмом авторской интонации.

18+

ISBN 978-5-4485-8641-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Небосвод несвободы
2. Из точки Б в точку А
   1. Клочок
   2. 1977
   3. Каа
   4. Кусочек детства
   5. Так же
   6. Квас
   7. Каховская, 43
   8. Antique
   9. Крокус
   10. 1986, Минск, конец апреля
3. В границах заколдованного круга
   1. Дыши
   2. «Будет солнечный луч освещать на две трети гамак…»
   3. Привет из старого июля
   4. Неразделённое
   5. Пока влюблён
   6. Только ты
   7. Save
   8. Приходи на меня посмотреть
   9. Не расставайтесь
   10. Нужно
   11. Лицом к лицу
   12. Шансы
   13. Не сезон
   14. Зимний разлад
   15. Он, она и Паоло
   16. Кроссворд
   17. Send
   18. Снег
   19. Чужой
   20. Люби меня
   21. Комедия
4. Синема
   1. Стам
   2. Бессонное
   3. Излечение
   4. Плацебо
   5. Синема
   6. Смена сезона
   7. По ту сторону
   8. На перроне
   9. Александр и Иосиф
   10. На кромке
   11. Амиго
   12. Прямой эфир
   13. Монолог над чашкой чая
   14. Конкиста
   15. Март
   16. Деструктив
   17. Modus operandi
   18. Временный
   19. Наполовину
   20. Факультет
   21. Belle Epoque
   22. гой еси
   23. Река
   24. Конь
   25. Волны
   26. Сон о Паниковском
   27. Кино
   28. Совесть
   29. «Рвануть бы в мир, где ты пока не лишний…»
   30. В никуда
   31. Уронили
   32. Январь
   33. Шахматы
   34. Там, где нас нет
   35. Уход
   36. Предать
   37. На лавочке
   38. Грабли
   39. Середина
5. Межконтинентальное
   1. Маэстро
   2. Пять минут до осени
   3. Один день из жизни префекта
   4. Меланхолия осени
   5. Первый
   6. Неизлечимые
   7. Палач из Лилля
   8. Дозволенное
   9. Ханс и Анна
   10. День Победы
   11. Italiano vero
   12. Зимние коты
   13. Иллюзии
   14. Межконтинентальное
   15. Бывший
   16. Подальше
   17. Змей
   18. Сергею Довлатову
   19. Беларусь
   20. Две матери
   21. Весна на Кутузовском
   22. Альтернативный Адам
   23. Иерусалимский набросок
   24. Пост-Хэллоуин
   25. Постмодерн
   26. Плоды просвещения
   27. Июльский выходной
   28. Светофор
   29. Белка
   30. Моментальный снимок
   31. Вместо послесловия

Из точки Б в точку А

Клочок

Воспоминанья — как к обеду пряники.

Спой, Кашепаров, нам про палисад…

Податься бы к себе в киномеханики,

две трети жизни прокрутив назад,

когда дела не превращались в навыки,

а жизнь пилась взахлёб и натощак —

бесспорна, как закон термодинамики

и липкий чад студенческих общаг.

Нестройная картина мироздания

стройней, когда в душе поёт Орфей…

И я шагал с не первого свидания,

как будто в жизни не было первей.

Лишь помнится, как старый клён сутулился,

а я всё шёл — взволнованный, хмельной…

И что-то сонно бормотала улица,

набухшая рассветной тишиной.

Не странно ль то, что нынче, в снежной замети,

где дремлет кучер, сев на облучок,

волной выносит на поверхность памяти

кусочек жизни, скомканный клочок.

1977

Морожко, фрукты — рядом, дёшево.

На пляже — тел беспечных крошево.

Все — вместе. Невозможно врозь.

Парник. «Спидола» беспечальная.

И море, как вода из чайника,

на блюдце бухты пролилось.

Семидесятые бровастые…

И чайки тучные, горластые

съестное припасают впрок.

Жара — как в пасти у Горыныча.

А в двух шагах от пляжа — рыночный

малороссийский говорок.

И серебристый пух качается,

и юность ниткой истончается,

над нами приговор верша,

и, сердце искушая, дразнится:

ведь дочь хозяйки, старшеклассница,

так обморочно хороша…

С момента миросотворения

на всё кинематограф времени

наносит шедевральный грим,

чтоб снова ожила архаика:

июль.

Посёлок Николаевка.

Ничейный полуостров Крым.

Каа

Стародавнее ломится в сны, прорывается изнутри,

и попробуй остаться чистеньким, в стороне…

На подъездных дверях было внятно написано: «Жид, умри!»

А когда я стирал эту надпись, то думал: «Не мне, не мне…»

Ну, а время вползало в души, хотело вглубь,

изменяло фактуру судеб, как театральный грим…

А отец собирал каждый лишний и даже нелишний рупь,

чтоб свозить и меня, и усталую маму на остров Крым.

Мы пытались продраться сквозь засыхавший клей,

оценить недоступных книг глубину и вес…

Жизнь казалась длиннее, чем очередь в Мавзолей,

но размытою, как повестка съезда КПСС.

Мы Антонова пели персидским своим княжнам,

исчезали по каплям в Томске, в Улан-Удэ.

Всё, что думалось нам, что однажды мечталось нам —

по стеклу железом, вилами по воде…

Притерпевшись давно к невеликой своей судьбе,

я смотрю и смотрю, терпеливый удав Каа,

как скрипучий состав, дотянувший до точки Б,

задним ходом, ревя, возвращается в точку А.

Кусочек детства

Ах, детство ягодно-батонное,

молочные цистерны ЗИЛа!..

И небо массой многотонною

на наши плечи не давило.

Тогда не ведали печалей мы:

веснушки на носу у Ленки,

ангинный кашель нескончаемый,

слои зелёнки на коленке.

Вот дядя Глеб в армейском кителе

зовёт супружницу «ехидна»…

И так улыбчивы родители,

и седины у них не видно,

картошка жареная к ужину,

меланхоличный контур школы,

да над двором летит натруженный,

хрипящий голос радиолы.

Вот друг мой Ким. Вот Танька с Алкою.

У Кима — интерес к обеим.

А вот мы с ним порою жаркою

про Пересвета с Челубеем

читаем вместе в тонкой книжице,

в листочек всматриваясь клейкий…

И время никуда на движется

на жаркой солнечной скамейке.

Так же

Был тем же запах книг и мяты,

и лето виделось во сне нам,

когда продрогших туч стигматы

водоточили мокрым снегом.

И дне

...