Оглавление

*

Почему Иннокентий, родившийся на самом закате Советского Союза и захвативший жизнь в СССР только своим детством и юностью, может, с полным на то основанием, называться советским человеком? Что такое советский человек? И что такое СССР? И причем тут Россия?…

Или приближенный к Замыслу обзор жизнедеятельности отечественного (витчызняного-плюс) континуума.

Или сказ о том, как Илья Муромец с Франкенштейном подрались, и как их Иванушка-дурачок помирил, но сам был закабален Бафометом.

Или просто попытка реабилитации истины, то есть попытка установить паритет между волками и овцами и между мухами и котлетами в волко-мухо-овце-котлетном гламуре дискурса.

*

— Идеализм — безмозглая философия, поскольку там мысль существует без мозга. Ха-ха-ха!..

— А вы как (чем) думали, батенька? — философски заметил Вовочка, изучая освобожденные ледорубом мозги Троцкого.

(Вовочка И Ленин)

*

КНИГА ПЕРВАЯ
ИСТОКИ ИННОКЕНТИЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПРЕЛЮДИЯ К РОЖДЕНИЮ СМЕРТИ

1.

Знакомство девушки Светланы с парнем Сергеем, в последствии ставших родителями мальчика Иннокентия, случилось во времена заката Советского Союза, и несмотря на то, что Иннокентий появился на свет уже под самый занавес жизни Советского Союза, корни жизни самого Иннокентия, как и его родителей, были в полной мере напитаны соками Советской почвы. Так что даже после того, как Союз Советских Социалистических Республик прекратил свое существование как геополитическая реальность, он все же продолжал жить в рожденных на его территории людях — в их телах, в их душах и мыслях, в их жизнях. По мнению разбирающихся в этом людей, человек, в основном, на всю оставшуюся жизнь остается тем, кем он успел стать до первых пяти лет своей жизни, так что как Иннокентия, так и всех его сограждан по их общей бывшей Советской Родине, без какой-либо натяжки можно называть советскими людьми. Советский человек — единственное и неповторимое, своеобразное и несравненное явление в истории человечества: советский человек — это Советский Союз в миниатюре, а Советский Союз — это, так сказать, советский человек в полный рост, человек в государственном масштабе.

И если отбросить шаблонные, в основном негативные, смыслы, напластованные на определении «тоталитарное государство», то можно обнаружить, что, по крайней мере, в случае с Советским Союзом тоталитарное государство — это просто государство, слившееся воедино, то есть тотально слившееся с человеком и наоборот, человек, тотально слившийся с государством. И основной стержень такого государства, то есть его основная, подсознательная идеология, это вовсе не какая-то идеология национальная, научно-теоретическая, политическая или еще какая-то, — это просто-напросто идеология именно вот этого вот наиболее полного объединения, слияния человека со своим «родным» государством, когда государство в прямом смысле слова становится одним огромным семейством, объединяющим близких родственников, когда государство становится для человека своего рода божеством, в которого человек не просто верит, а в котором полностью растворяется, во всем и полностью полагаясь на государство, всей душой и телом полностью отдаваясь служению государству-божеству. Именно этот вот религиозный экстаз слияния человека со своим высшим телом-государством, это переживание воплощения Бога в себя-государство-человека, переживание этого божественно-очеловеченного государства и божественно-огосударствленного человека, как переживание чего-то могущественно ощутимого, возвышающего над всем временным и смертным, это своеобразное переживание бессмертия — это и есть основной идеологический лейтмотив существования Советского Союза. Хорошо это или плохо — это вопрос другой, но то, что это редчайшее, может быть, единственное и неповторимое, а потому и интереснейшее, явление в истории, это факт.

И не случайно, что это неповторимое явление Союза Советских Социалистических Республик было апофеозом именно истории Российского государственного строительства, ведь именно в России интересы государства ставились всегда во главу угла, именно в России всегда обожествлялась Высшая Государственная Власть — именно Высшая, в отличие от какой-нибудь местно-боярской и иной вредной прослойки, искажающей идеально-возвышенные отношения между Народом и Высшей Властью, ведь только объединившись с Высшей Властью, Народ мог бы реализовать свои глубочайшие чаяния. И уже с самых первых шагов создания своей новейшей Московской государственности русский народ поставил во главу угла создание идеально-божественного, то есть непобедимо-мощного государства, чему и были посвящены все последующие усилия. Возникшее вдруг ниоткуда малюсенькое Московское государство с невиданной в истории человечества скоростью, легкостью, и, можно сказать, ненасильственностью поглощает в свое лоно все новые и новые народы вместе с их территорией, культурой и своеобразной государственностью. Что это? Откуда это? Как это? А все дело в том, что Московское государство не столько поглощает, сколько встраивает, приноравливает новоприсоединенные народы, сообразуя и согласовывая своеобразие каждого народа с общегосударственным организмом, и наоборот каждый раз приноравливая общегосударственный организм к своеобразию нового народа, для того, чтобы жизнь в общегосударственном организме протекала наиболее полно и естественно.

Все это стало возможным потому, что знаменитое, совершаемое Московским государством, «собирание земель» было не классической имперской экспансией, когда политически и культурно сформировавшееся государственное образование, объединенное идеей совершенства и превосходства своей культурно-политической идентичности, начинает физически «вширь» распространять и насаждать эту свою, так сказать, «идеальную идентичность», порабощая возможно большее количество территорий и народов идеологией господства своего национально-политического и культурного превосходства, создавая таким образом просто размноженный в колониях образец метрополии. В случае же с Московской «экспансией» все, если можно так сказать, происходило с точностью до наоборот: начав свое разрастание с не замутненной никакой национально-политической конкретикой подсознательной прозрачной идеи о создании бого-человеко-государства, Московия начала в это свое идеологически-государственное бесконечное божественное «ничто» по принципу наибольшей гармонизации целого с его частями встраивать, вживлять все национально-политические и культурные особенности и нюансы народов, присоединяемых к общегосударственному организму. Таким образом, быстро разрастающийся организм будущей Российской империи смог освоить, проанализировать, оценить, отобрать, сопоставить, согласовать, синтезировать и соединить огромное количество образцов государственности: от патриархальных, традиционных и деспотических азиатских до европейского шляхетско-монархического польского и пограничного евразийского стихийно-анархического республиканско-казаческого украинского.

Вот почему, став краеугольным камнем строительства своего взлелеянного в мечтах государства, растворив в себе соединенные в этом государстве народы и растворившись в этих народах сам — и таким образом став крепчайшим невидимым божественным раствором, соединившим части этого государства, русский народ и на самом деле как бы растворился в этой огромной созданной им стране, в которой как сами собственно русские, так и другие народы и народности чувствуют себя со-создателями и «русскими» в более широком, чем узко-этнический, смысле. Вот почему русским так трудно стало выделить себя в узко-этническом смысле этого слова (а надо ли?). Вот почему, все более и более нивелируясь, теряются различия этнического и политического значения слова «русский». Вот почему все более и более стираются грани между словами «русский» и «россиянин».

Когда же вошедших в общегосударственный организм своеобразных клеток-народов и их различий стало настолько много, что в их своеобразии стала уже теряться объединяющая их общегосударственная перспектива, а территория Московского государства стала настолько огромной, что из-за многообразия составных частей стало уже ослабевать ощущение единства этого огромного государственного тела и на историческом горизонте стала маячить угроза перманентных смутных времен, то настала пора нормативного упорядочивания объединяющих государство начал. Кроме того, в идеологическом многообразии соединенных в огромном государстве народов начало уже ослабевать ощущение основного идеологического лейтмотива, побуждающего русский народ на невиданное государственное строительство, — идеи о построении своеобразного царства божьего на земле путем создания божественного идеального государства, слившегося воедино со своим народом. А нормирование, кодификация, упрощение и упорядочивание общегосударственных отношений в новорожденной Российской империи как раз и давало ощущение более тесного единения народа с единой государственной властью, то есть приближало осуществление глубинной подсознательной мечты о едином бого-человеко-государстве.

Но вместе с установлением единых норм жизни государственного организма Российской империи появилась и прослойка, целое сословие специальных людей, следящих за исполнением общегосударственных правил и законов — вредная прослойка, снова разделяющая народ и его высшую власть. Эта вечная русская проблема хорошего царя и плохих бояр. И все последующие изменения государственных отношений между народом и властью были, как раз, и направлены на то, чтобы отчуждающие народ от власти общегосударственные нормы и правила сделать наоборот объединяющими. И надо сказать, что к началу двадцатого века было таки немало сделано для уменьшения всесилия вредной, стоящей между властью и народом, могущественной управленческой прослойки и для гармонизации отношений народа и власти путем создания более гибких норм, учитывающих разнообразие местных потребностей, то есть путем наделения властью местных самоуправляющихся общин, путем реформирования законодательства и госаппарата и так далее. Достаточно в этой связи упомянуть земства, Государственную думу, многопартийную систему, профсоюзы и так делее, и так далее, и так далее… Достаточно сказать, что Россия к 1914-му году пришла одной из самых сильных, самых развитых и самых быстроразвивающихся стран мира. Но!..

Но тут нагрянули два фатальных для России события: Первая мировая война и великий большевистский соблазн. Первая мировая война, как и любая война, но в невиданной до этого степени свела жизнь народа практически до полуголодного полуживотного существования. Ну а большевистский соблазн как нельзя более усердно потрафил глубинной народной мечте о своем государстве: большевистский миф о бесклассовом коммунистическом обществе всеобщего процветания как ни что другое соответствовал глубочайшим чаяниям русского народа о ликвидации вредной чиновничьей прослойки между Высшей Властью и Народом и последующего наступления царства божьего на земле в результате слияния народа и власти в божественно справедливом государстве.

Результат всем известен и навряд ли когда-нибудь кем-нибудь забудется: возникновение необычайного, ни с чем не сравнимого преображения России — великого и могучего Советского Союза, великого и могучего, несмотря на то, что просуществовал он всего каких-то семь десятков лет.

2.

Да, от рассвета до заката СССР, этого огромного, в одну шестую часть Земной суши, государственного образования, потрясшего жизнь всех без исключения, как дружественных и враждебных, так и нейтральных народов мира, от рассвета до заката этого огромного, невероятного Советского эксперимента прошло всего-навсего каких-нибудь (плюс-минус) семьдесят лет… Семьдесят лет! Что такое семьдесят лет для истории — это даже не миг, это даже не намек на миг, это — ничто. Семьдесят лет — это продолжительность жизни обыкновенного среднестатистического человека. И Советский Союз как раз и уложился не только в общий срок жизни среднего человека, но и во все периоды развития и упадка жизни человеческого организма: это было зачатие Советского Союза во время низложения царя и февральской революции 1917-го года; созревание плода от февраля до октября 1917-го года; мучительные роды во время гражданской войны; период счастливого детства во время НЭПа; ломка пубертатного периода подросткового созревания в фатальные тридцатые годы; дерзновенная героическая юность во время Великой Отечественной Войны; радостная молодость Хрущевской оттепели; благодатная зрелость благословенных Брежневских времен; быстротечная старость во время правления умирающих генсеков, выстроившихся в очередь за правом хоть на миг перед смертью назваться главой Союза Советских Социалистических Республик; ну и, конечно же, она — с косой и в черном, вездесущая и неумолимая Старушка-Смерть, приведшая в Страну Советов своего Меченного Слугу во время ускорительно-перестроечных Горбачевских «реформ» (похорон).

И хотя эта аналогия жизни государства с человеческой жизнью может показаться натянутой из-за некоторого хронологического несоответствия между длительностью соответствующих периодов развития «гос-» и «чел-» организма — несмотря на тот факт, что как определенная личность состоит из плоти и души данного человека, так и определенное государство состоит из плоти и души данного народа, все же «гос-» и «чел-» организмы — это таки два очень разных организма, это таки две большие разницы. Да и вообще, у Бога ведь, как ни крути, один день как тысячу лет, и тысячу лет как один день.

Да, семьдесят лет — это (плюс-минус) средний срок жизни обыкновенного человека. Но за эти свои человекоподобные мимолетные семьдесят лет Советский государственный исполин, наведя всепланетарный шухер, успел поднять на дыбы и в таком состоянии удерживать на протяжении всех семидесяти лет весь Земной шарик, ввергая одних в адский ужас и возбуждая в других райский восторг, не оставив на планете ни одного равнодушного к Стране Советов человека, что… Ну что тут можно сказать? Остается только в бессилии развести руками и в немом ожидании ответа возвести очи горе, вопрошая холодные и пустые (согласно марксисток-ленинской теории) небеса.

И все же, что это было — Великий Советский Эксперимент? Звенья каких тайных потусторонних смыслов, в 1917 году от Рождества Христова соединившись в фатальную цепь, вступили в ядерную реакцию освобождения энергии угнетенных народных масс (действительно угнетенных — без базара), так что эта освобожденная энергия породила термоядерный духовный взрыв, вспышкой от которого ослепило миллионы жаждущих справедливости душ — душ, которые без раздумий бросали свои тела в героический костер смертельной борьбы с угнетением, беззаветно принося свои жизни в жертву неведомому божеству неведомой свободы и не менее неведомой справедливости.

Знаменуя собой окончание двух тысячелетий после насильственного распятия Иисуса Христа, казавшегося фарисеям врагом (угнетателем) справедливости (Закона), подобно Валтасаровым «мене, мене, текел, упарсин», возникшие на горизонте эпохи слова-идеалы, слова-идолы, слова-вожди «свобода, равенство, братство, справедливость» бросали на баррикады миллионы борцов за эти самые «свободу», «равенство» и «справедливость», хотя что именно означают эти слова толком никто не смог бы объяснить, да этого и не требовалось — надо было просто точно определить физическое воплощение врагов этой самой «свободы» и «справедливости», то есть определить угнетателей и насильников и уничтожить их — потребовался отряд профессиональных определителей врагов (угнетателей) справедливости. И такой отряд сразу же нашелся — отряд, имя которому «Легион»: это был легион революционеров, профессионально определяющих подлежащих уничтожению врагов справедливости согласно только им, революционерам, известным категориям определения как справедливости, так и ее врагов.

Само собой разумеется, что каста профессиональных революционеров (большевиков, коммунистов) полностью освобождалась от соблюдения каких бы то ни было старорежимных юридических, нравственных, моральных и, уж тем более, религиозных законов, норм и правил, которые, согласно убеждению революционеров, служили угнетателям для угнетения и ограбления угнетенных и для удержания угнетателями за собой в неприкосновенности награбленных у угнетенных богатств.

Единственной, являющейся одновременно и правовой и нравственной, нормой, которой руководствовались революционеры, была революционная целесообразность, определяемая революционной совестью революционера. И поскольку революционеры, руководствуясь своими атеистически-материалистическими убеждениями о господстве экономического базиса над общественно-политической и морально-культурной надстройкой, утверждали, что бытие полностью определяет сознание, то официальный революционный как нельзя более бытийственно-экономический лозунг «грабь награбленное», естественно, породил сознательственные общественно-политические, юридически-моральные и культурные аналоги этого лозунга: «угнетай угнетателей», «насилуй насильников», «бей бьющего», «убивай убийц», «бей нещадно красным террором по белому террору» и так далее. Конечно, эти и подобные им лозунги не обязательно воплощались в вербальную форму и официально провозглашались в доктринах, но эти лозунги реально жили в коллективном сознании восставших масс и руководили действиями этих масс, а революционеры-большевики-коммунисты прекрасно все это понимали и поддерживали это процесс: так, например, стоило одному из главарей касты революционеров нечаянно обронить невинную (для революционной совести) фразу о том, что «чем больше мы повесим и расстреляем попов и монахов, тем лучше», как, воплощая в жизнь свою, приближающую к освобождению, мечту, революционные массы тут же с таким вдохновенным остервенением кинулись насиловать и пытать, вешать и расстреливать священников, монахов и монашек, разрушать храмы и монастыри, жечь иконы и книги, что небу, в прямом смысле слова, стало тошно.

В общем, дохристианские «око за око» и «зуб за зуб» были нежными цветочками-лютиками по сравнению с экстазом красного террора. Причем, напрочь отрицавшие существование как законов и правил, так и совести, революционеры единственным источником норм и правил, руководивших самими этими революционерами, считали свою собственную революционную СОВЕСТЬ –??? Однако!!! Лихо закручено, однако. Выходит, совесть таки существовала, но единственно только в виде революционной совести революционеров — своеобразной совести, позволявшей безнаказанно убивать и грабить грабителей и убийц — грабителей и убийц, конечно же, по мнению революционной совести революционера.

Да, государственный монархический режим Российской империи отнюдь не был белым и пушистым, но тем не менее очень трудно было безжалостному деспотическому царскому режиму Российской империи убить человека. Для того, чтобы убить человека, жестокому деспотическому царскому режиму в России надо было привести в движение всю свою не очень поворотливую махину государственного аппарата, пока все эти прокуратуры, суды, адвокатуры, апелляционные инстанции и прочая, прочая, прочая не разродятся смертным приговором. От возбуждения уголовного дела до смертного приговора могли пройти годы. Да и то чаще всего смертный приговор заменялся на каторгу. О практике применения смертных приговоров в дореволюционной России, например, говорит тот факт, что все будущие большевики, большинство которых в своей дореволюционной мятежной молодости были обыкновенными, вернее необыкновенными уголовниками, совершавшими с необыкновенной особой жестокостью кровавейшие убийства и вооруженные грабежи, тем не менее ни разу жестоким царским режимом не были подвержены ни колесованию, ни четвертованию, ни даже повешению или расстрелянию.

Да, конечно, каторга, к которой приговаривали этих будущих освободителей народа, этих убийц и грабителей, — не лучшее ме