Режиссер Джон Фавро пригласил меня сыграть в «Мандалорце», ответвлении «Звездных войн». Он был большим поклонником моих фильмов, и, когда я признался, что ни одной части саги о звездных войнах не видел, предложил познакомить меня с этим миром. Он показал мне костюмы, эскизы раскадровок и потрясающие модели далеких планет. В этом фильме использовалась новая технология с панорамными видеостенами[51], которая позволяет отказаться от хромакея. Актеры на съемочной площадке «Мандалорца» видели вокруг себя планету, по которой они идут, или свой космический корабль, и ровно то же фиксировала камера. Больше не нужно было, стоя перед зеленым экраном, делать вид, что видишь пикирующего на тебя дракона. Кино вернулось туда, где оно было всегда и где ему следует быть.
Благодаря японскому солдату Хироо Оноде, сдавшемуся в плен только через двадцать девять лет после окончания Второй мировой, я узнал, что в вечернем свете можно увидеть яркий след от выпущенной в вас пули – как если бы она была трассирующей. Значит, можно заглянуть в будущее – хотя бы на один миг.
Благодаря японскому солдату Хироо Оноде, сдавшемуся в плен только через двадцать девять лет после окончания Второй мировой, я узнал, что в вечернем свете можно увидеть яркий след от выпущенной в вас пули – как если бы она была трассирующей. Значит, можно заглянуть
карбидной лампы мерцали глубины океана, и небосвод словно сливался с ними в единый шар. Вместо звезд в глубине повсюду вспыхивали серебром мелкие рыбешки. И, оказавшись объят непостижимой Вселенной, где от каждого звука захватывает дух, – сверху, снизу, со всех сторон, – я испытал тогда неизъяснимое изумление. Я точно знал в тот момент, что здесь и сейчас мне стало ведомо все. Моя судьба была мне совершенно ясна. Я точно знал, что после той ночи мне едва ли грозит старость. Был совершенно уверен, что не доживу и до восемнадцати: ведь тому, кто озарен светом такой благодати, жить в обычном времени уже не дано.
Первые часы ночи прошли в неподвижном ожидании, пока в какой-то момент лампа, эта искусственная луна, не сработала. Надо мной был купол Вселенной, звезды – хоть руками хватай, и весь мир мягко качал меня в колыбели бесконечности. А подо мной в ярком свете кар
Я лучше умру, чем пойду к психоаналитику, – думаю, что это занятие лживо по самой своей сути. Если осветить всю комнату до последнего угла беспощадным светом, то жить в ней станет невозможно. Так же обстоит дело и с душой – если освещать все ее уголки, то места для жизни уже не останется. Я убежден, что психоанализ вместе со многими другими чудовищными ошибками своего времени сделал XX век ужасным. Да и весь XX век в целом я считаю ошибкой.
Буквально через несколько дней мне пришлось вытаскивать из перевернувшейся машины Хоакина Феникса, угодившего в аварию на дороге прямо передо мной. Кажется, Хоакин тогда был лишен водительских прав, и ему, наверное, не следовало садиться за руль. Зажатый головой вниз сработавшими подушками безопасности, он никак не желал отдать мне зажигалку, от которой пытался прикурить, не замечая, что вокруг отовсюду капает бензин. Я никогда не рассказывал об этом происшествии публично и подтвердил свое участие в нем только после того, как Хоакин сам рассказал об этом прессе.
