Начало альтернативных 2000 х. В сердце России вскипает конфликт, который вот-вот выплеснется за границы страны: официальный Татарстан разрывает отношения с Москвой, подтягиваются наблюдатели из ООН и вспомогательные силы НАТО. Стороны затевают противостояние, задействующее стратегические технологии, экономическое давление и манипулирование общественным мнением с помощью СМИ. Но есть еще одна сила, незаметная поначалу. И от нее во многом зависит, чем закончится эта история. «Мировая» — дебют дважды лауреата премии «Большая книга» Шамиля Идиатуллина. Впервые роман был опубликован в 2004 году.
О чем "Мировая"? В двух словах не расскажешь, да и не нужно пересказывать книгу. Нулевые. Недавно закончилась чеченская война. В одной из казанских газет появляется аналитическая статья, которая станет камнем, катящим с вершины горы и стронет лавину, о какой автор не помышлял. О стремлении маленькой автономии к большей независимости. Об играх сильных мира сего. активно использующих спецслужбы в качестве инструмента и незаметно для себя становящихся инструментом в руках более умелых манипуляторов.
О мальчишеском братстве, неразменном на тысячи житейских мелочей, но в исключительных случаях разменивающем на них чужие интересы, кровь, жизнь. О том, как "мы всей вашей Америке кирдык сделаем". О том, что детей нельзя убивать ни для каких высоких целей. Стариков, женщин и мужчин тоже. Худой мир лучше доброй ссоры.
Есть куча книг про то, как горевал мальчишка зря — отцы воевали, а на нашу долю подвигов не осталось. А потом выясняется, что осталось, и столько, что хоронить некого.
События сорвались, как велосипед со стенки: неожиданно, глупо, звонко — и прямо по костяшке. Газеты и аналитические телепрограммы, конечно, находили и выдергивали отдельные нити происходящего — но не было Фучика, который усек бы, что нити давно сплелись в плотную петлю, нежно охватившую гортань страны и эпохи. И что табуретка отлетает в сторону — вот сейчас, когда мы опаздываем на работу, чистим зубы или орем на сына, отказывающегося делать уроки, — в этот самый момент страна и эпоха испаряются беззвучной вспышкой, а их место занимает что-то другое, подкравшееся на цырлах. Совсем такое же, но чу-уть-чуть другое. Разницу объяснить почти невозможно, это обстоятельство мучает, загоняя в состояние заторможенной ненависти. Хотя на самом деле все очень просто, даже на уровне слов и чувств: вчера я бы так не сказал, ты бы так не сделал, он бы вообще заперся дома и носу под гнусное небо не казал бы. А вот сегодня я рявкнул, ты ушел в пугающий штопор, а о нем вообще к ночи не надо бы, да и дети кругом. Жизнь лопается и выворачивается кишками наружу, и что в кишках — известно. А ведь мы-то не изменились. Значит, изменилось все прочее: порвалось, сломалось — и позволило делать то, что вчера было нельзя.