мне повезло  потрогать пустоту,

вселенную заткнувшую за пояс,

через нее за поездом шел поезд,

там кожу, как с березы бересту,

снимали, не обрезав пуповины,

не возводя  себя в  суперлатив.

но там теперь другие пироги

пекутся в электрической духовке,

китайские на плечиках обновки,

отдали богу обжигать горшки,

в местах отхожих,  заменив биде,

бумаг рулоны,  мыло, полотенце,

уткнувшись носом  в ямку ягодиц

того, кто больше не "блюет портвейном".

и я там был,  испытывал оргазм,

и колотил об угол дома  душу,

мне щекотали ершиком нутро,

мне забивали горло под завязку

божественной комедиальной смазкой

из бутылька с нашлепкой «божество».

а  ты мне нужен, просто, ни зачем.

такой, как есть,

такой, каким не будешь,

вокруг меня  чужие ходят люди,

и плач чужой, и инородный смех,

а за окном моим весенний снег 

хлопочет и встречает март безусый, 

как снеговик растаял человек, 

безвкусицу оставив после вкуса.

отшепчет март, прошелестит апрель,

разденет май сирень до сарафанов,

а я не знаю, как  дышу теперь,

но знаю, что  дышать не перестану

на автомате углекислый газ

в обмен на кислород отдам листочкам,

в который раз так беспардонно лгу

сама себе "при всем честном народе",

умение истерик избежать

еще не есть   свободное падение,

и, понимаешь, мне ведь наплевать,

обычный рифмоплет ты или гений.

и я, как снег, перетеку в ручей,

и понесу к реке попутный мусор,

да что ж такое? тысяча чертей!

ты нужен мне, 

но 

нах*й ты мне нужен?

рассортировано лицо,

губам - улыбку, горечь - взгляду,

под взгляд - походную помаду,

небрежность легкая трусцой

в наполовину полной кружке

аперитив сверхзвуковой,

и пересортица внутри -

несоответствие снаружи,

неодинаковы, свет хрупкий

едва маячит впереди,

крапленое "не уходи"

расплющит бабочек в ладошке,

бравурное "не надо сдачи",

и высокочастотно  плачет

в висках  "я жить хочу иначе",

но …ночь-фонарь-и-мотыльки.

когда-нибудь попробую и я

что это значит — взять и умереть,

вот я была и больше нет меня,

и никогда уже не будет впредь,

и пустота, заполненная мной,

скучать не станет, если вдруг уйду,

нелепо выглядит замок дверной

и ключ, не подходящий ни к чему,

чужие люди мой наполнят дом,

поставят в место новое кровать,

присядут на минутку за столом,

чтоб больше никогда не вспоминать

еще живущую во всем:

и в этих стенах, подранных котом,

на фотокарточках, в каракулях страниц,

в забытом мной моем нелепом сне,

в моей смешной, но преданной любви,

к тому, кого не знала никогда,

когда -нибудь придется мне пройти

последний шаг отсюда в никуда

день психовал,

процесс дискриминаций

не диктовал решения проблем,

спускался с гор курс бородатых акций,

и горы оставались не у дел,

шел на развал восточного базара

откормленный стареющий баран,

и чья-то машка, но без самовара,

крутила лотерейный барабан,

отцвел каштан,

заварен чай зеленый,

трепались на веревках, как знамена,

пеленки с детским трепетным амбре,

зевал старик

беззубо-одиноко,

и, одурев от пряностей востока,

чихал и фыркал под столом щенок,

я там была,

когда мне было двадцать,

от непонятных и чужих людей,

от узких улиц,

моря и магнолий,

но почему — не знаю — хоть убей.

зима, зима…

и пауза в словах,

многозначительна снегов холодность

на улице, во мне и в моих снах,

исходников расходных безысходность,

снуют по мерзлым веткам воробьи,

чирикают  о всякой канители,

и как-то глупо думать о ту би,

ту би  или не ту, ну, в самом деле,

зима, зима…

паскудная пора,

обычный лед в обычности ведра,

пришедшего от времени в негодность,

и тут уж хоть крути, хоть не крути,

но и весной того, что не успели,

нам не успеть, растает снег, ручьи

домоют что не вымели метели,

зима.. зима..

спокойна, как мертвец,

ни черных древ, ни пастбищ для овец,

ни вычурных лошадок иноходность,

я разбиваю взгляд, до глубины

зимующей пытаясь доглядеться

осколками зрачков  в  глаза зимы,

она мне лед прикладывает к сердцу,

и замирает весь круговорот,

я из ледышек складываю слово,

направо слева и наоборот,

одно и то же, пошло, бестолково.

ушла б в запой, да толку от него,

еще сильней раскачивает кресло,

я б умерла, но только до того,

как началось сознательное детство