Я отправился в киношку на Маркет-стрит с намерением посмотреть три фильма подряд. Есть у меня такая дурная привычка. Время от времени возникает желание взъерошить свои чувства зрелищем того, как большие плоские люди копошатся в огромном куске света, словно глисты в кишках у торнадо.
Я взглянул на часы, стоявшие на столике у кровати. Их циферблат еле проглядывал из-под тысячи осколков безнадежной суеты. Довольными часы не казались. Наверное, они предпочли бы стоять в доме банкира или какой-нибудь школьной грымзы, а не сан-францисского частного сыщика, которому не везет.
Мне кажется, лучше всего на свете пахнет совсем новое. Одежда, мебель, радиоприемники, машины, даже тостеры или электрические утюги. Для меня все они пахнут хорошо, когда новенькие.
так и не смог полностью восстановить душевное здоровье, подорванное его кулинарией. Чтобы отгородиться от трагических воспоминаний, я выработал в себе защитный механизм, но боль затаилась внутри. Если я хоть на минуту ослаблю защиту, раздвоенное копыто его стряпни тут же материализуется во всей своей сомнительной красе и безжалостно лягнет меня в нёбо.
Умри, пожалуйста, потому что нам не хочется больше в тебя стрелять. И помощник шерифа ответил: – Ладно, умру, только больше в меня не стреляйте. – Мы больше не будем в тебя стрелять, – сказал Камерон. – Ладно, я умер. – И умер.
