самый тяжелый момент утешительной опорой мне неожиданно явилась японская философия кинцуги – подход к реставрации керамики с помощью лака, смешанного с золотым порошком. Все склейки, трещины, изъяны не только не прячутся, не замаскировываются, а наоборот – подчеркиваются, выделяются золотом. Суть в том, что эти изъяны неотделимы от общей истории предмета, шрамы и заплатки на его теле – свидетельство напряженности какого-то момента, когда он не устоял, дрогнул, но возродился в новом качестве.
И чем дальше, тем яснее понимаешь: утраты, переживания – это часть тебя, часть твоего пути: не рубцы на теле жизни, а искусство золотого шва.
Меня когда-то поразило, что в основе японской каллиграфии лежит не просто изящество линий, а целая система почерков, каждый из которых имеет смысловые особенности. А самый изысканный стиль называется “травяное письмо”, поскольку его плавно стелющиеся строки походят на колеблемую ветром траву.
О деревне Учма под Угличем, куда я недаром долго стремилась, чтобы попасть в частный “Музей судьбы русской деревни” и посмотреть экспозицию “Старухи о любви”, где собраны предметы и записи рассказов местных жительниц. И меня потрясло, как одна из них вспоминала, что ее возлюбленный говорил: “Ты такая красавица, прямо как на шоколадке «Аленка»”. Мало я слышала более трогательного за свою жизнь…
Дня за три до отъезда меня неизменно накрывает дорожная лихорадка, reisefieber. Даже если я долго мечтала об этом путешествии, даже если не возникло никаких новых обстоятельств, ему препятствующих, если все готово… Пожалуй, единственная ситуация, вгоняющая меня в состояние, близкое к панической атаке. В эти дни я люблю свой город и свой дом, как никогда, и не хочу его покидать. Дело не в том, что я страшусь дороги или подстерегающих опасностей, не в том, что я боюсь чего-то, могущего случиться в мое отсутствие (хотя привкус этого, несомненно, присутствует), точно не в том, что я опасаюсь новых мест и обстоятельств… Одним словом, природа этой неведомой напасти мне неизвестна. И я порой сама себе удивляюсь: как человек, заведомо зная о предстоящих мучениях, любит путешествия едва ли не больше всех других занятий на свете?
И вот ведь причуда русского языка: не иметь цены оказывается высшей степенью признания. Слово “бесценный” обозначает сокровище, которое нельзя оплатить всем золотом мира, и оно странным, нелогичным образом является синонимом “драгоценного” – как любимый человек, как наша единственная жизнь в мире дольнем.
Походы к ней с мамой я очень любила. Жила она на одной из Брестских улиц, в задах только что построенной тогда гостиницы “Пекин”. Мне чрезвычайно нравился роскошный сталинский ампир со скульптурами, барельефами, башенками и огромными часами (это много позже я узнала, что гостиница широко использовалась “органами” и, говорят, внутри украшающего здание шпиля есть некие секретные помещения для сотрудников КГБ).
У моей знакомой в кухне постоянно прорывались трубы, то в одном, то в другом месте. И однажды по вызову пришел очень пожилой сантехник. В ответ на ее жалобы он кивнул на кухонный стол: “А вы уберите вот это”. Стол покрывала клеенка с видом Венеции. Когда она сменилась на веселенькую клетку, протечки прекратились.
