Нелли Воскобойник

Очень маленькие трагедии

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Редактор Рахель Торпусман

© Нелли Воскобойник, 2017

Перед вами небольшая, сжатая, как мяч перед пенальти, книга, полная самого главного, ‎что только есть в литературе, для чего литература и существует: опыта ‎чувств, жизни, горя, любви, смеха, иронии, страсти, ума, его пытливости и ‎воображения. Все это скреплено человеческой стойкостью той пробы, от ‎которой перехватывает дыхание. Опыт существования в столь концентрированном и ясном виде — ‎лучшая награда из всех, которые только могут достаться читателю. ‎

Александр Иличевский

18+

ISBN 978-5-4485-9140-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Очень маленькие трагедии
2. Жили-были
   1. О бессмертии
   2. Старый дом
   3. Моя бабушка Клара
   4. Мои соседи
   5. Прекрасный человек двоюродный мой брат
   6. Шить сарафаны и легкие платья из ситца
   7. История с географией
   8. Вова Миндин
   9. Эмик
   10. Диана
   11. Уж замуж невтерпеж
   12. Вокзал для двоих
   13. Аджарские хачапури
   14. Ундина
   15. Вариационно-стержневые страсти
   16. Русский Ваня
   17. Первоклассная история
   18. Роза и крест
   19. История телевизора
   20. Тетя Маша
   21. Психоанализ
   22. Роковая женщина
   23. О воспитании детей
   24. Мои хозяйки
   25. Кассовый сбор
   26. Счастливый человек
   27. Из семейного альбома
   28. Черный день
   29. На заре туманной юности
3. Больничные истории
   1. На гребне
   2. Анатомия по Ави Каспи
   3. Люди — разные
   4. О мистических тайнах
   5. В колодце памяти
   6. Издержки вольности
   7. Браха
   8. Мы не в Европе
   9. Мое почтение
   10. Святому Антонию и не снилось
   11. Отцы и дети
   12. Испытательный срок
   13. Вопросы и ответы
   14. Воспитание чувств
   15. Доктор Бродский
   16. Два портрета
   17. Профессор и ученик
   18. Благо-дарность
   19. Агент Европы
   20. Две истории из жизни
   21. Пара пустяков об особенностях русской ментальности
4. Рассказы моего мужа
   1. Взятка
   2. To be or not to be
   3. Сестры
   4. Мы все учились понемногу
   5. Точная наука
   6. Социализм с человеческим лицом
   7. Стройная теория
   8. Базовая строя
   9. Рождественская сказка
5. Всякая всячина
   1. Наш Крым
   2. О равенстве
   3. Об одиночестве
   4. О вкусе вина
   5. Бифокальное зрение
   6. Похвала похвале
   7. Подумать только
   8. Что есть истина
   9. Судьба человека
   10. О проворстве
   11. Небо пало!
   12. Прогулки дилетанта
   13. Часы и компас
   14. Не люблю науку
   15. Об умных и дураках
   16. Правду говорить легко и приятно
   17. Туалетные принадлежности
   18. Бессонница
   19. Оптический обмен
   20. Ирония судьбы
   21. Фильтруй базар!
   22. Симпатическая система
   23. На краю ойкумены
   24. Таксист
6. Послесловие, или Величие замысла

Посвящается Элле Боксер

–

Мы с Левой поженились, когда мне было двадцать три года. Через тридцать пять лет он умер, и моей жизнью завладела пустота. Несколько лет я в ней барахталась, пока не стали появляться твердые островки Левиного присутствия — эти рассказы. Мой муж присутствует во всех них. В одних он рассказчик, в других персонаж, в третьих — в массовке, среди неразличимых «мы». А в остальных он растворен в читателях. Лева не прочел ни одного моего рассказа — пока он был, их не было. Я в них не нуждалась. И не знаю, понравились бы они ему или нет.

Жили-были

О бессмертии

Мы с подругой летели на каникулы в Ленинград. Нам было по восемнадцать. Мы закончили первый курс, и мамы впервые разрешили нам самостоятельно уехать из дома. Разумеется, эта неподотчётность была ограничена разумными рамками. В Тбилиси нас провожали родители, а в Ленинграде встречал Олин дядя, дома у которого мы и должны были прожить месяц под присмотром его старенькой мамы и тетки.

Мы были уверенными, взрослыми, опытными женщинами; высшая алгебра, аналитическая геометрия и общая физика были уже сданы. Мы были умны и образованны, а если и не красивы, то, черт возьми, просто привлекательны! Восторг путешествия без родителей одолевал нас и не давал заткнуться ни на минуту.

Я сидела у окна, и голубое небо с белыми ватными облаками принадлежало мне одной. Но я иногда великодушно позволяла Ольге поглядеть, если в поле зрения попадалось что-нибудь особенно красивое и необычное. И оно, это необычное, стало появляться всё чаще. Самолет делал виражи, припадая на одно крыло, и внизу появлялась земля с маленькими деревьями, домиками, машинками и поездами. Это было удивительно интересно и необъяснимо. Наш путь лежал на северо-запад, а мы кружили над грузинскими деревнями. Причем уже второй, а потом и третий раз пролетали над одним и тем же местом. Мы предвкушали, что будем рассказывать об этом домашним и друзьям, и с удовольствием примечали, как недовольны и испуганы наши соседи.

Из заднего салона нашего Ту-104 даже раздавались какие-то смутные то ли крики, то ли восклицания. Пришла стюардесса и объяснила, что при взлете самолету не удалось закрыть одно из трех шасси, и поэтому мы вынуждены вернуться на посадку в Тбилиси, после того как весь керосин будет слит. Потом оказалось, что сливаемый керосин загорелся, и задний салон наблюдал в окнах поток огня и дыма, стекающий по крылу.

Соседи вокруг окончательно перепугались. Молодой человек, сидевший третьим в нашем ряду, был абсолютно бел, поминутно отирал пот со лба и выглядел, как будто вот-вот хлопнется в обморок. Это побудило Ольгу рассказать анекдот. Он звучал так: «Приятель успокаивает друга, которому надо лететь в командировку, а он ужасно боится самолетов: „Гоги, дорогой! Зачем переживаешь? Лететь не опаснее, чем ехать в машине. Вот мой сосед — ехал на автомобиле по шоссе и погиб! На него упал самолет — и всех в лепешку!“». Мы хохотали до слез. Мужчина в соседнем кресле разозлился. И так сильно, что, если бы не абсолютный код поведения грузина, дело могло бы дойти до затрещины. Он почти не владел собой. Зато стал из белого красным, и это снова было очень смешно — но мы сдерживались, потому что были хорошо воспитаны.

Наконец появился аэродром. Мы увидели несколько пожарных машин и с десяток машин «скорой помощи» — тут мы бы тоже могли испугаться, но не успели. Самолет сел на дорожку, проехал, сколько положено, и остановился как ни в чем не бывало. Нас высадили. Провожающих уже не было. Мы помыкались с багажом несколько часов. Потом тех, кто всё еще не раздумал лететь, погрузили в другой самолет, и мы отправились в Ленинград.

Стояли белые ночи. Мы разглядывали оград узор чугунный, и не передаваемый словами архитектурный ритм этого чуда света, и единственное в мире слияние неба и воды, в тонком пространстве между которыми, как городок в табакерке, расположились дворцы, мосты, парки, скульптуры, светофоры и пешеходы.

Я и Ольга прожили похожие жизни. Наши мужья очень тепло относились друг к другу. Мы обе проводили их до самого-самого конца. И наши воспоминания включают множество вещей — то, что было у всех, и то, что касается только нас. Но поездка в Ленинград — одно из самых прекрасных, жемчужина в коллекции. А лучшее в этой поездке было то, что мы ощущали свое бессмертие так же несомненно, твердо и материально, как люди чувствуют замечательный запах свежего грузинского хлеба.

Старый дом

Тбилисский дом, в котором я родилась, был построен моим дедом и его товарищем. Оба были малярами, оба жили в съемных хибарках, у обоих были семьи и очень мало денег. Они работали вместе в одной бригаде. Ремонтируя квартиру в старом дворе, они обнаружили большой полуразвалившийся сарай, который хозяин продал им с удовольствием и задешево. По счастливой случайности, в это же время им разрешили взять старые кирпичи от разобранной церкви — молодое советское государство не нуждалось в культовых учреждениях. Наняли каменщика, который на древнем фундаменте сарая выложил новые стены из старых кирпичей, и за несколько месяцев во дворе номер 17 по улице героя Революции Серго Орджоникидзе образовались две приличные квартиры.

Крышу покрыли красной черепицей. Штукатурка была, разумеется, собственной выделки и самонаилучшая. Дед разбил свою часть на пять маленьких комнат и галерею; дядя Сема для себя, жены — тети Хаи и двух сыновей спланировал три комнаты и большую, не в пример нашей, кухню. Альфрейные работы изукрасили все помещения самым прихотливым образом: в одной спальне — колонны и голубое небо с облаками, в другой — букеты роз, разбросанные по стенам, в столовой — рога изобилия и амфоры над золочеными арками, а на галерее — волк и три поросенка в курточках, но без штанов, неустойчиво стоящие на маленьких копытцах в простенках между дверьми. У каждого из хозяев — свое крыльцо, а у нас даже садик, размером с небольшую скатерть. В садике рос куст невероятно пахучих алых роз и две лозы — белого и черного винограда.

Этот дом стал родным для двух растущих семей. Мой отец, вырвавшись в сорок первом из еще не замкнутого блокадой Ленинграда, привез туда мою маму. Дядя с фронта — свою жену. У обеих пар там родились дети.

Дом этот никогда не был новым и требовал вечных усилий для поддержания своего существования. Во всех стенах были тоненькие, но неистребимые трещины — память о старом фундаменте и кирпичах, один раз уже отслуживших свой век. Черепица во время дождей с ветром срывалась со своих желобков, и папа вылезал на скользкую крышу через слуховое окно чердака и возвращал ее на насиженное место. Обогревались двумя стенными печами.

В моем детстве на пол положили линолеум, изображавший паркет, а печь оклеили белой бумагой, разлинованной карандашом на клеточки размером с кафельные плитки. Гости, приглашенные после ремонта, дружно ахали и делали вид, что печка им кажется кафельной, а пол паркетным. К этому обязывал бонтон. В период расцвета нашего дома и у нас, и у дяди Семы полы действительно были паркетными, а печи декоративными — дом обогревался паровым отоплением. Ванные блистали хромированными кранами и импорт