Белояр с интересом склонился над поверженным стрелком:
— Не враг, говоришь? Ну, предположим. А как понимать то, что стрелял в моего человека?
— А я разве в него стрелял? — хмуро вопросил пленник. Сотник переглянулся со столпившимися вокруг воями, дружинники дружно расхохотались. Лучник зыркнул на своих пленителей огненным взглядом, что тут же отметил Падун, в этой ситуации бывший главным потерпевшим: как-никак, но целились-то действительно в него. И словно бы читая его мысли, пленник проговорил:
— Если бы я в него целил, то уж попал бы, не подумайте чего плохого… Я ж охотник, белку в глаз бью с полусотни саженей! Неужто бы с такого расстояния промахнулся?
Белояр развёл руками.
— Ну, а тогда стрелял-то зачем?
— Внимание хотел обратить на себя, да заодно и убедиться, что вы именно те, кто мне надобен…
Сквозь круг людей, обступивших пленника, протиснулся Одинец, встал на колено, всмотрелся в заросшее густым волосом лицо, обернулся к сотнику.
— Кажись, знаком он мне, Белояр… Где-то пересекались… Но что он из смолян — и к гадалке не ходи, не хазарин это.
Падун тоже наклонился, чтобы лучше рассмотреть пленника, казалось, что он начинает вспоминать нечто, связанное с этим человеком…
Лучник вывернулся из-под сапога Ивора, приблизил лицо своё к лицу Падуна, оскалился в жуткой ухмылке:
— А скажи ещё, Падун, что не лазал ты в окно к моей сестрице, когда на ярмарку заезжал в прошлом годе, в Кольцов-град, а?
— Кольцов-град… дык чуть поболе села-то будет, а туда же, — буркнул в сомнении Падун, но вдруг лицом переменился, широкая улыбка сменила гримасу сомнения.
— Да никак это Ермолай! — вдруг вскричал он и, ухватив человека за грудки, одним рывком поставил его на ноги. — Смотри, сотник, вот тебе лучший стрелок из смолянской братии! Ермолай, сварожий сын, ты чего ж в меня-то стрелять удумал?
— А в кого ещё было стрелу пускать?
