Оглавление

Дзинь! В моё ведро прилетел ещё один клубень картошки. Я, вздохнув, глянула на этого вредного, негодного мальчишку, который, издеваясь, ухмылялся.

— Чего уставилась?! Чисти быстрее. Из-за тебя всё утро тут просидим. Мы с ребятами на пустырь идём с бандой Горбоносого разбираться.

Нэль замахнулся на меня рукой для устрашения, но, услышав приближающиеся тяжёлые шаги мамаши Ожюль, схватил клубень картофеля и начал усердно счищать с него толстую тёмную кожуру.

Я же, растерявшись, не успела среагировать и получила звонкую затрещину от мамаши за то, что сижу без дела. От её тяжёлой руки в голове зазвенело. На глаза от обиды и несправедливости набежали слезы, которые я тут же смахнула рукавом и склонилась над ведром.

Я давно уже начистила своё ведро картошки и уже давно бы отдыхала, если бы Нэль не подкидывал в моё ведро свою картошку. Будто я виновата, что ему несподручно или лень её чистить своими огромными ручищами.

Я ненавидела дни, когда была наша очередь с ним чистить на всех к обеду картошку.

Почему мамаша Ожюль поставила меня в пару именно с ним, а не с косымГрегом, который ловок в работе? Или со сплетницей Элькой. Та хотя бы, пока сплетничала, ножом работала быстро и аккуратно.

Всего нас, воспитанников, у мамаши Ожюль было двенадцать. Она могла бы и больше взять от жажды наживы, да ей не позволяли органы местной власти, не то бы спали мы друг у друга на головах. Мы и так теснились по шесть человек в двух небольших комнатах, и с нами, пятью девочками, ещё втиснули вечно ноющего тощего пятилетнего мальчишку, родственника какого-то графа Ричарда, потому что мальчишкам в комнате он мешал спать.

Говорят, у него недавно погибли родители, и добрый родственник быстренько от него избавился, определив к нам.

Нянчиться, конечно, с ним приходилось тоже мне, потому что никому до него никакого дела не было.

В других четырёх комнатах жили сама мамаша и её сын — Ворчун Грэг, в третьей была столовая, она же комната для рукоделия, и четвёртая была превращена под кабинет мамаши Ожюль, где она принимала с важным видом богатых посетителей, которым невтерпёж было избавиться от неугодных родственников, обедневших или умерших братьев или сестёр.

Ну, вот и настал момент, когда последний клубень картошки был очищен. Довольный Нэль схватил тяжеленную бадью с очищенной картошкой и понёс в кухню, наказав мне, будто без него не разберусь, навести в кладовке порядок.

Вообще-то онмне казался неплохим человеком — до тех пор, пока не наступала наша очередь чистить картошку. Иногда он даже мне нравился. В свои тринадцать лет он был самым сильным и высоким из нас. Хотя в его комнате было двое парней на год старше его. Но авторитет, бесспорно, принадлежал Нэлю. Вряд ли бы кто осмелился оспаривать своё превосходство, когда у него вон какие кулачищи.

Иногда мне кажется, что он, скорее, сын кузнеца, чем незаконнорождённый отпрыск герцога, хотя должна признать: лицо у него было красивое или, как говорит мамаша Ожюль, благородное. Недаром он ходит у неё в любимчиках. Наверное, тоже неравнодушна к его ярким синим глазам и длинным чёрным ресницам, как у всех Хэндриков, чья кровь в нём явно преобладает, но это тайна, которая известна только мне…

Мне даже думается, что, если бы у герцога АндрэасаХэндрика не было своего законного сына, он охотно признал бы Нэля и называл бы его гордым полным именем НэльсонХэндрик. А ещё иногда мне приходит странная мысль, будто и не отказался вовсе от него отец, а защищает таким образом.

Я никому не говорила, но однажды случайно стала свидетельницей кое- чего необычного.

Наша комната, я имею ввиду комнату девочек, как раз находится над парадной. Окно комнаты выходит на улицу, где очень хорошо видно дорогу во двор и подъезжающие к дому кареты.

Однажды ночью я проснулась от тихого хныканья малютки Ричарда: ему снова снилась мама.

Его кровать как раз стояла около окна. Я подошла к нему и успокоила, присев на край кровати, погладив по его каштановым кудрям.

В комнате было душно, и я решила приоткрыть немного окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух. Встала коленями на кровать и потянулась к окну, жадно вдыхая свежуюночную прохладу.

До моих ушей донёсся скрип подъехавшей кареты. Кто бы это мог быть в такой час? Я удивилась и кинулась было будить мамашу Ожюль, когда заметила в неровном свете горевшей свечи спешащий к карете знакомый крупный силуэт мамаши. Украдкой поглядела на спящих девочек и, убедившись, что все крепко спят, открыла окно чуть больше.

В тишине урывками слышался чей-то властный голос и заискивающий, мягкий — мамашин. Таким голосом она разговаривает только с теми, кого боится и уважает или пытается обмануть. Но тут я почувствовала в её голосе нотки страха.

— Я не потерплю этого, — заглушая голос, говорил человек в карете. Самого этого человека видно не было, так как он изволил говорить, не вылезая из кареты, лишь приоткрыв дверь. По тому, как мамаша низко кланялась, я поняла, что в карете очень важная личность.

Странно, что эта личность решила явиться лично и под покровом ночи.

— Но я внимательно слежу за его свет… ой, простите, за своим воспитанником. Ни один волосок не упадёт с его головы, обещаю. Я буду…

— Что ты будешь, женщина? Он не должен догадаться, кто он, до поры до времени. Не выделяй его. Пусть делает ту же работу, что и другие. Старайся, чтобы он меньше бывал в городе: его не должны узнать. Если из-за твоего недосмотра с ним что-то случится, если его найдут, я сожгу тебя вместе с твоими развалинами и всеми ублюдками, которых ты приютила.

Мне стало жутко. Дрожь охватила моё тело, и страх сковал горло. Подслушивать резко расхотелось. Я трясущимися руками быстро закрыла окно, случайно в спешке громко стукнув рамой. Боже мой! Что я наделала? Меня сейчас накажут.

Торопливо юркнув в свою кровать, я отодвинулась к стене и замерла в ожидании. Долго ждать не пришлось. Вскоре в коридоре за дверью я услышала тяжёлые, но осторожные шаги мамаши Ожюль и зажмурилась от страха, больно вцепившись пальцами в собственные колени.

Скрипнула дверь соседней комнаты, в которой спали мальчишки. Их комната была ближе, а так как мамаша точно не знала, кто стучал в окно, она решила проверить обе комнаты на предмет возможного шпиона.

Видимо, мальчики все спали, и мамаша была в этом абсолютно уверена, потому что очень скоро дверь их комнаты закрылась и открылась наша.

Я боялась дышать, чтобы неровным дыханием не выдать себя.

Мамаша Ожюль подходила, наклонялась к лицу каждого ребёнка и замирала на мгновенье.

Дошла очередь до меня. Я сжалась от ужаса и приготовилась к непоправимому. Горячее дыхание мамаши, сдобренное запахом чесночной колбасы, опалило мне лицо и ударило в нос. В носу у меня резко засвербело. Я чихнула и открыла глаза. Прямо на меня смотрели два прищуренных чёрных глаза мамаши Ожюль.

Я закричала на весь дом от страха, что меня поймали, и резко подскочила, больно ударившись лбом о лоб мамаши. Быстро сообразив, чем мне это грозит и выбрав меньшее из зол, завопила:

— Грабитель, помогите! В доме грабитель! И завизжала, когда тяжёлая рука мамаши пыталась заткнуть мне рот.

Естественно, весь дом проснулся. Дети со страху бегали по дому, не понимая, что делать и кого ловить или от кого спасаться, пока мамаша Ожюль не закричала громким и властным голосом:

— Тишина в доме!

Все замерли. В доме вдруг и впрямь на краткое время наступила тишина. Слышалось лишь раздражённое сопение мамаши и раздражающее ворчание её вечно недовольного сына.

— Немедленно разойтись по комнатам и чтоб ни звука! — скомандовала она и, подхватив под руку сына, повела его в сторону своего кабинета.

Не знаю, удалось ли мне отвести от себя подозрение мамаши, но утро началось как обычно. Проснулись. Навели в комнатах порядок. Умылись. Позавтракали и, согласно графику дежурств, разошлись выполнять свои обязанности. Мамаша Ожюль вела себя как обычно, и я успокоилась и выкинула ночное происшествие из головы.

Сегодня на мне поход в швейную мастерскую к сестре мамаши Ожюль, мадам Вивьен. Мне нужно отнести готовые и забрать новые заказы на кружево, которое плели мы с девочками. Мадам Вивьен украшала ими новые платья и платки для своих клиентов. А ещё нас заставляли шить нижнее женское белье и сорочки из шёлка. Мадам Ожюль имела с этого неплохой процент. Она называла нас дармоедками, сидящими на её шее, и заставляла трудиться ещё усерднее и кропотливее, если мы не хотим, чтобы нас заменили другими детьми, более покладистыми.

Как заменили? Известно как. Тех детей, за которых отказывались или не могли больше платить за их содержание, вывозили в какую — нибудь деревню и оставляли в той одежде, в которой привезли. В руку давали кусок хлеба и пустую бутыль. При этом говорили традиционные, простые слова: «Иди и выживи или ложись и умри!»

Мамаше всё равно было, сколько лет на тот момент было ребёнку: нет денег — нет приюта. И вообще, свой поступок она расценивала как исключительно мудрый и гуманный. А вскоре у нас появлялся новый маленький жилец.

Задумавшись о своей никчёмной жизни, я не заметила, что за мной шлёпают чьи-то мелкие ножки. Обернувшись, с удивлением обнаружила маленького Ричарда. За две недели, что он у нас жил, мальчик привязался ко мне и теперь постоянно ходил везде хвостиком.

Я взяла малыша за руку, чтобы не потерялся, и пошла дальше, сбавив скорость, чтобы он не устал.

— Ох, Ричи, маленький ты мой, — тихо, будто сама с собой, бубнила я. — И зачем ты за мной увязался? Если мамаша узнает, получим оба.

— Лиза, я боюсь там быть без тебя. Меня за волосы щипают, когда ты не смотришь, а ещё пинают больно.

— Кто? Кто тебя пинает? — рассердилась я, резко останавливаясь и садясь перед мальчиком.

Малыш напугался, что сболтнул лишнего, и поджал губы хмурясь.

— Никто. Никто. Я пошутил.

Я поняла, что выпытать сейчас, кто обижает малыша, не получится, да и опаздывать в мастерскую нельзя: наказать могут, но для себя решила быть бдительнее теперь и внимательнее присматривать за мальчиком.

В мастерской мадам Вивьен вкусно пахло кофе и пирожными. Мы вошли с заднего входа, как и положено работникам. В светлой комнате у окна сидели две швеи и быстро орудовали иглами на дорогих отрезах ткани, не обращая на нас никакого внимания.

За шторой, скрывающей вход в торговый зал, слышался приторный голос мадам и требовательный и одновременно капризный, судя по голосу, — молодой клиентки.

— Мне не нравится это кружево! Отпорите его и пришейте, вот как на этом платье; оно более тонко и изящно смотрится.

— Но, леди Олимпия, такое кружево придётся ждать. Его делает только одна мастерица в нашем городе, и, сами понимаете, что стоит оно в разы дороже.

— Ерунда! Уверена: папочка всё оплатит. А вы немедленно заставьте свою мастерицу поспешить и сделать мне такое же кружево!

— Обязательно, леди. Но придётся подождать.

— У меня важный приём через два дня, постарайтесь успеть к сроку.

Голоса замолкли — видимо, посетительница ушла, так как я услышала звон дверного колокольчика. Шторы, шурша, раздвинулись, и в комнату вплыла пухленькая хорошенькая женщина, совершенно не похожая на свою сестру. Увидев меня, мадам Вивьен вздохнула с облегчением и поманила к себе, садясь в мягкое кресло около миниатюрного чайного столика.

— Девочка моя, как же ты вовремя… — начала она, но вдруг её взгляд упал на мальчика