Оригинальность же писателя Харитонова состоит в том, что подобное показывание реализуется не на уровне риторики (метафоры, метонимии, эпитеты, повторы и так далее), но на уровне функционирования частей речи (чаще всего — глаголов).
Модернистская техника «ненарочитого» описания перипетий, найденная Харитоновым в «Духовке», восхищает читателей до сих пор: «И нет другой причины речи (например, писатель сел описывать все события, чтобы осмыслить их), кроме самой действительности, „живой жизни“, которая еще не кончилась для говорящего, не оставила его своим сильным действием и ее надо только повторять в словах, выговаривать» (11), «бормотание, мимика и жесты, ничего не значащие обмены репликами из обычной рутинной жизни. Сама мысль писать так: будто вскользь, на ходу, как записывала бы любительская видеокамера (их тогда еще не было), показалась удивительной
Александр Осповат: «68-й год дал импульс к маргинализации, как в самом широком смысле, так и в сфере профессиональных занятий (поэтика тезисов, побочные темы, культ дразнящей сноски и т.д.)
Харитонов открыто утверждает неприятие пластики в стиле Марселя Марсо, мода на которую по-прежнему бушует в СССР. Поклонник и продолжатель румневской традиции, тематизирующей трагическую утрату актером контроля над ходом событий и собственным телом («раскачивающийся корпус, обмякшие тяжелые руки, не находящие себе опоры, ищущие ее, полусогнутые ноги, неверная шатающаяся походка, соскальзывание на пол, попытка подняться, удержаться» [477]), Харитонов на дух не переносит упругие, целеустремленные, полные энергии «движения против ветра», изобретенные Марсо
при этом Харитонов, регулярно говорящий в текстах о любви к молодым людям («Я разжился на Толю и нового Мишу» [80]), на публике очень умело изображает интерес к женщинам, вводя в заблуждение великое множество своих знакомых («Слава Куприянов (земляк по Нс. и сосед по Москве) утверждал что они вместе ходили по бабам» [244], «Вы хотите меня спросить, как у Жени было с женщинами? <…> У него было с этим все в порядке»
Игра в денди доходит до того, что — живущий очень бедно — Харитонов отказывается самостоятельно наводить порядок в квартире и нанимает приходящую уборщицу
Уход из кинематографа был, таким образом, еще и уходом от «смешного»; отказавшись от актерской игры в пользу режиссуры и литературы, Харитонов начинает выстраивать себя заново — на месте простоватого рубахи-парня должен обнаружиться утонченный интеллектуал. Отношение к актерам теперь — высокомерно-снисходительное: «Они только пьют пиво и играют в биллиард»
щему мрачной. Брежневская ресталинизация, поначалу так напугавшая интеллигенцию, в итоге оказалась чистой риторикой — удобным способом размежеваться с импульсивностью хрущевизма и обратить внимание общества на экономическую стабильность, бережное отношение к кадрам, заботу о материальных нуждах людей, ценности частной жизни. Восьмая пятилетка 1966–1970 годов (в рамках которой запущена и многообещающая косыгинская реформа) станет одной из самых успешных за всю историю СССР; реагируя на рост благосостояния граждан страны, государство пытается производить все больше товаров народного потребления («товары группы Б»); рождается советский консюмеризм. Кто-то вообще говорит о «второй либерализации» советской жизни
После удаления Хрущева на Пленуме ЦК КПСС 14 октября 1964 года руководство партии берет курс на своего рода «просвещенный консерватизм» и принимается осторожно выстраивать (вместо невозможного отныне культа великой личности) культ великого прошлого: «Историю страны в ХХ веке теперь полагалось праздновать как череду блестящих побед, а не переосмысливать как трагический источник скорби и коллективной памяти о человеческом страдании» [214]. Начинается так называемая эпоха юбилеев (1965–1970); фильм «Время, вперед!» с участием Харитонова, приуроченный к пятидесятилетию Великой Октябрьской революции (1967), — характерная примета новой «юбилейной» идеологии. Самой важной датой, впрочем, становится двадцатилетие Победы в Великой Отечественной войне — именно с 9 мая 1965 года этот праздник станут отмечать ежегодно и все более пышно, и именно в контексте этого юбилея Брежнев публично и доброжелательно упомянет имя Сталина (как творца Победы) [215].
напротив, хрущевизм был склонен вести «наступление на быт» (посредством комсомольских организаций, домовых комитетов, бригад содействия милиции и народных дружин
