Саше никто ничего не обещал. Но, возможно, где-то далеко уже мчался по направлению к тушинскому вокзалу столь желанный, столь ожидаемый ею поезд. Тот, которого не было на табло расписания.
– Я буду ждать тебя, Лева, – сказала Саша, глядя в рассветную зыбкую даль. – На этот раз я буду готова к твоему появлению.
сквозь эти разрывы можно попытаться проникнуть в какие-то иные, потусторонние пространства. Или, наоборот, вернуться назад, в здешнюю, обыденную, изначально данную жизнь?..
. Весь его облик казался тихой водной гладью – избавленной от малейшей ряби и невозмутимо впитывающей опрокинутое небо.
пытаясь опереться на влажный осенний воздух
обрывки посторонних жизней из торопливых рубленых разговоров, проносящихся мимо.
Может быть, приедет, – произнес он абсолютно гладким, бесстрастным голосом. Нечеловечески спокойным, пугающе бесцветным. – А может быть, не приедет никогда. Иди и жди. Но помни, что я ничего тебе не обещаю.
оказавшихся на соседних креслах автобуса. Пассажиры неведомого, непредсказуемого маршрута жизни, двое случайных встречных, которые честно пытались построить вместе что-то хорошее и прочное ради еще одного случайного пассажира – их общего сына. Но построить так и не получилось. Непреодолимая, безнадежная нелюбовь в конечном итоге смяла все их попытки. Искрошила настоящее и будущее в труху. И теперь одиночество падало внутрь тяжелыми, полновесными каплями, наполняя беспредельной горечью.
Саша думала, что у первых людей, которые населяли рай, не было за пределами рая детей, лежащих в коме. У них не было вообще никаких детей.
Саша думала, что Анимия прекрасна. Что, несмотря ни на что, это место – блаженный кусочек рая. Но ей туда не было доступа, в этот рай. Для нее был доступ только к поверхности, к равнодушному чужому городу, но никак не дальше, не глубже. Саше не было дозволено очутиться в Эдеме своего детства, в сердцевине беспричинной благодатной радости. Эдем ее детства и юности остался в далеких, утекших в прошлое тушинских годах. Саша давно не была ребенком, у нее самой были дети, один из которых – пусть даже чужой, нежданный – лежал при смерти, и это обстоятельство никак не совмещалось с ее нахождением в безмятежном личном раю.
Соня говорила это словно через силу. Будто с трудом вытаскивала из себя тяжелые щербатые камни-слова.
– И куда устроилась?
– На киностудию, уборщицей.
Увидев на Сашином лице недоуменное немое удивление, Соня вдруг улыбнулась и простодушно рассмеялась – спелым, уютным, каким-то янтарно-желтым смехом. Как когда-то. В прежней жизни.
– Ага, представляешь, на «Сорок пятую параллель». Иногда подглядываю, как проходят кастинги. Могу сказать, что талантливых крайне мало, но они есть.