Евгений Иванович Замятин

Ангел Дормидон

    Был такой глупый ангел, по имени — Дормидон.

   Все ангелы, известно — от дыхания божия: дохнёт господь — и ангел, дохнёт — еще ангел. А тут погода была плохая, чихнулось — и вылетел ангел от чоха, оттого и несуразный. Рыластый, глазами, это, все туды-сюды, туды-сюды, и на левой руке, на мизинце, кольцо с аметистом: ну под стать ли это ангелу-то? А как до дела — так ему чтоб сразу все, с бухты-барахты, а потом и завалиться дрыхнуть. Так уж его терпели на небе, из милости больше.

   И приставили глупого ангела Дормидона за мужиком ходить. А мужик — тоже хорош: пьяница забубенный.

   Ходил, это, ходил Дормидон за своим мужиком по всем целовальникам — никак толку нет.

   "Ну коли так, — думает, — ладно. До белой горячки тебя допою, а потом уж сразу и раскаю".

   И мужику на ухо:

   — Вали, брат, наяривай! Ну-ка, еще по одной!

   И побежал мужик по деревне не в своем виде, без штанов, буянит — мочи нет, а в руках цеп: за своей же, мужиковой, тенью с цепом гоняется.

   А Дормидон в воротах, за вереей, с мужиковым братом спрятался, и оба за животики держатся:

   — Ха-ха-ха! Так ее, такую-сякую! Так ее, лови!

   Добежал мужик, тень — нырь в ворота. Мужик за ней:

   — А-а! Еще гогочешь, проклятая? Ну, посто-ой...

   Да как ахнет цепом сплеча! Ангелу-то чего подеется, а мужиков брат — так и свалился, как колос: мертвый.

   Полетел глупый ангел с донесением: так и так, происшествие. Взмылили ему голову, как надобно, а он стоит себе да перстень с аметистом вертит: как с гуся вода.

   — Ну, Дормидон, — говорит бог, — теперь уж как хочешь, хоть двадцать годов ходи, а чтобы у меня в рай мужика этого предоставил.

   — Фу-ты, господи: да неуж не предоставлю? Я-то? — и к мужику, на землю.

   А день был базарный: пошли с мужиком доски покупать — мужикову брату на домовину, и веревок — домовину спускать.

   Мужик тверезый, зленный — страсть! — Дормидона так и чешет:

   — Во-от въелся, чисто репей в хвост собачий! Ты долго еще за мной будешь?

   Дормидон — будто и не ему: знай, перстень вертит. А у самого в голове, как гвоздь:

   "И как бы это одним махом от мужика оттильдикаться?"

   Глядь — цыган мимо, свинью на аркане волокет: свинья визжит, упирается, веревка длинная, белая.

   Увидал Дормидон цыгана с веревкой — как по лбу себя хлопнет: батюшки мои, вот же... И мужику на ухо:

   — Покупай веревку-то, покупай. Веревка-то какая: ни­где такой не найти.

   Купил мужик. И только, это, вышли с Дормидоном на выгон — ну, который за базаром выгон, — Дормидон хвать цыганов аркан мужику на шею — и поволок.

   Мужик — в голос:

   — Батюшки! Ослобони, родимый! Брат неприбран лежит! Куда ты меня?

   А Дормидону — потешно, ржет:

   — Ну-ка еще! Ну-ка еще? Не-е-ет, не уйдешь! Так без пересадки в рай и приволоку.

   Брыкался-брыкался мужик, а под конец — сел на землю колодой — и все: поди сковырни.

   Почесался Дормидон, поплевал на руки — дюжий был — за аркан покрепче да как завьется с мужиком вверх. И ходу, все пуще, только ветер свистит. На мужика и не оглядывается: тяжело на аркане, стало быть, тут мужик, ну и ладно, а что утих — и того лучше.

   Прилетел в рай, упыхался, ухмыляется Дормидон во весь рот: доволен.

   — Вот он, мужик-то ваш. Предоставил. Поглядели: а мужик лежит, не копнется, синий весь, язык высунут. Готов.

   Осерчал тут господь — не приведи господи как...

   — Предоста-авил! Дурак ты, дурак набитый! Сейчас — вон, и чтоб духу твоего не было!

   Обчекрыжили Дормидону крылья — и на землю сослали. Пока, это, еще опять до ангелов дослужится.

1916