Оглавление

…Деревня Форестер — кассл, месяц спустя…

…Солнце уже скрылось за горизонтом, осветив своими последними лучами верхушки деревьев, пыльную дорогу, частички песка сверкали в его неровном свете, как алмазы, и упали на одинокую всадницу, которая скакала по дорожке. Девушка ехала верхом на крепкой упряжной лошади, гнедой масти. Выбор именно на эту лошадь пал не случайно — хоть она и выглядела чересчур грузной и неповоротливой, да и грацией верховых скакунов тоже не отличалась, зато была выносливой, и девушка уже проехала на ней долгий путь. Это было заметно по запыленной одежде всадницы и ее усталому виду.

Путешествие, и впрямь, было долгим, и девушка была рада тому, что оно подошло к концу. Во время своей последней остановки, она, пополнив запасы воды, и купив у крестьян несколько пшеничных лепешек, узнала, что деревня, которую она искала, на ее пути будет следующей. Поэтому вид крестьянских домиков из соломы, смешанной с глиной, которые облепили, словно муравьи, подножие холма, порадовали ее. Пришпорив лошадь, всадница пустила ее галопом, рассчитывая доехать до деревни до темноты. От быстрого галопа капюшон ее легкого лилового плаща из тонкой шерсти, свалился с головы, и солнечные лучи горячим золотом зажгли ее пушистые, рыжие кудри.

Девушкой этой была Дженн, та самая подружка Аманды, с которой они простились во дворе трактира более года назад. Тогда Дженн, послушав предсказание старой Долли о том, что она уже видела нареченного ей жениха, осталась в Саутхемптоне, чтобы найти его, ведь старуха обещала, что зов сердца соединит их в положенный срок.

Дженн покинула трактир Десмондов сразу после происшествия с Хью Десмондом. После того, как незнакомый приезжий гость искупал Хью в лошадином корыте, сын трактирщицы превратился в идиота. Он перестал разговаривать, и только раскачивался взад-вперед, пуская слюни. Видимо, он пробыл под водой слишком долго, тогда его едва откачали. После случившегося трактирщица и сама словно лишилась рассудка. Не в силах больше терпеть ее крики и бесконечные побои, Дженн решила сбежать. Укрепилась она в своем решении, когда мамаша Десмонд объявила девушке, что отныне та будет приносить ей доход, торгуя собственным телом. Чтобы не бросать слов на ветер, трактирщица привела какого-то купца, с жирным, как масленый блин, лицом, и заплывшими похотливыми глазами, тонувшими в складках щек.

Мерзкая физиономия купца очень походила внешне на такую же мерзкую рожу Хью Десмонда. Дженн, однако, про себя решила, что больше никогда чужие руки не прикоснуться к ней. Выручил девушку кабаний клык, когда-то подаренный ей приезжим охотником, который она носила на шее. Он все еще был острым, как бритва, и девушка ухитрилась располосовать им мерзкую физиономию купца, а потом сбежала из трактира.

Скитание по городу было не лучшим решением, но девушке улыбнулась удача — она познакомилась с вдовой торговца фруктами, которая вела все дела сама, управляясь в своей лавке. Дженн купила у нее на последнюю монету сахарную грушу, и поведала о том, что ей негде жить. Женщина, которую звали Розалин, предложила девушке стать ее помощницей, и та с радостью согласилась. У доброй торговки Дженн и прожила весь год, но шло время, и девушка понимала, что предсказанное Долли не спешит сбываться. Она жила в ремесленном квартале, и ей встречалось много молодых юношей, служивших подмастерьями у ремесленников и купцов. Очень многим нравилась хорошенькая помощница торговки, но сердце девушки оставалось глухо — никто из ее кавалеров не зажег ту самую искру, которая бы ясно сказала Дженн: «Он — мой!»

Розалин была женщиной умной и сметливой, и очень скоро обратила внимание на страдания своей юной помощницы, она и сама замечала, что на все попытки ухаживать, Дженн отвечала лишь молчаливым качанием головы. Однажды Розалин решила поговорить с ней, и позвала девушку перебирать сливы — женщина собиралась сварить их в сахаре и высушить — это было любимое лакомство многих малышей, такие засахаренные фрукты раскупались очень быстро. Вручив девушке шпильку, которой полагалось выдавливать из слив косточки, Розалин села напротив нее, подоткнув юбку.

— Ты не хочешь мне ничего рассказать, лисичка? — спросила она, обратившись к Дженн тем ласковым прозвищем, которое она придумала для девушки. Дженн тяжело вздохнула, и покачала головой, бросив сизо — фиолетовую сливу, словно подернутую восковым налетом, в глиняную миску. Розалин погрозила ей пальцем.

— И кого ты хочешь обмануть? Я вижу, как трепещет твое сердечко!

— В том то и дело, что не трепещет, — Дженн с задумчивым видом выбрала из корзины очередную сливу и выдавила из нее косточку.

Сладкий сок перепачкал ее пальцы, и Дженн машинально сунула один палец в рот, слизнув липкий, желтоватый сок. — Сегодня приходил Джон, тот самый, что служит у кузнеца…

— И снова тебе не угодил? — прищурилась торговка.

Ответом ей послужил тяжелый вздох.

— Когда-то давно, год назад, а может, и больше, одна ведьма, которую поймали охотники и везли в Бристоль, к судье, сказала мне, что я уже видела того, кого назову мужем. Она сказала, что я увижу его снова, зов наших сердец приведет нас друг к другу, — грустным голосом сообщила Дженн, — но никакого зова я не чувствую. Видно, и он тоже…

— Так вот почему моя лисичка грустит? — ласково рассмеялась Розалин, — но тут ты не права, я вижу теперь, что твое сердечко все же пытается звать твою судьбу. Может, вы слишком далеко друг от друга, поэтому он и не слышит твой призыв?

— И насколько же это далеко? — золотистые брови Дженн удивленно изогнулись, — я думала, он где-то близко, ведь я уже его встречала, по словам старухи. Но я не покидала Саутхемптона!

— Я придумала кое-что! — Розалин встала и ее светло-карие, как орехи, глаза, вспыхнули озорством, — пойдем к одной милой женщине, только, чур, судья Миллер не должен знать о ней, понимаешь?

— А кто она? — с любопытством спросила Дженн и торговка хитро подмигнула ей.

— Для сплетниц она повитуха, но на самом деле умеет заглядывать в будущее! Если бы судья или господин Уолкер узнали о ней…

Розалин не договорила, но Дженн итак все поняла. Ее сердце забилось сильнее, при мысли о том, что она снова может увидеть настоящую ведунью, о существовании которой даже не подозревала. Розалин, не откладывая дело в долгий ящик, запрягла в повозку лошадь, велела Дженн надеть темный плащ с капюшоном, а потом положила в корзину пирог с мясом, несколько сахарных груш, бутыль молока и головку сыра. Лошадью она правила сама, поэтому никто не мешал им поговорить, пока они ехали к домику повитухи.

Женщина, которую Дженн никогда раньше не видела, встретила их на пороге своего жилища. Она была еще не стара, но в ее глазах светилась вековая мудрость ее народа — она была невысокая, с черными, как смоль, прямыми волосами, заколотыми в узел, со скуластым, смугловатым лицом, и пронзительными глазами, очень похожая на цыганку. Как узнала позже Дженн, она и была цыганкой. Звали ее Русалина, и Розалин гордилась тем, что их имена чем-то похожи.

— Проезжайте, красавицы, — хрипловатый голос Русалины звучал с оттенком легкого любопытства, — с чем пожаловали? На мамашу и непутевую дочь, которая нагуляла ненужного наследника, вы не похожи…. Значит, приехали по иному делу?

— Вы угадали! — Розалин кивнула, дернув Дженн к себе за руку, — мы хотели получить ответ на волнительный вопрос…

— Хорошо, проходите, — цыганка сделала приглашающий жест, и обе ее гостьи вошли вслед за ней в тесное ее жилище.

Оробевшая Дженн остановилась на пороге, со жгучим любопытством разглядывая жилище настоящей ведьмы. Впрочем, ничего особенно примечательного в нем не было — низкий, неуютный домик, всего две комнаты, на потолочных балках развешаны пучки трав, над очагом, булькая, кипел медный котел, в доме пахло травами и медом. Пройдя вперед, цыганка указала своим гостям на низкие стулья, и сама присела напротив них. Розалин протянула ей корзинку, которую женщина, не глядя, поставила на старый сундук. Ее темные глаза, словно молния, пронзили девушку, которая съежилась под ее взглядом.

— Я догадываюсь, что ты хочешь спросить, — журчащим, как пение ручья, голосом, проговорила цыганка, и поставила перед собой свечу в подсвечнике, хотя на столе уже стояли несколько зажженных свечей, — дай мне свои руки…

Дженн робко вложила руки ладонями вверх и вздрогнула от прикосновения грубоватых пальцев цыганки. Русалина провела над ее ладонями своей ладонью, а потом посмотрела на девушку.

— Спрашивай, я отвечу, — проговорила она.

— Год назад одна ведьма сказала мне, что я уже видела того, кого назову мужем, но мы встретимся с ним в положенное время. Прошел уже год, но я до сих пор не чувствую голоса своего сердца.

— Все верно, — цыганка улыбнулась, — все от того, что вас разделяет большое расстояние. Посмотри мне прямо в глаза!

Зеленые глаза девушки, широко раскрытые от напряженного ожидания, заглянули в темные глаза цыганки, и та внимательно посмотрела в них. Дженн ощутила невольный трепет, и на ее лбу выступили капельки пота.

— Я вижу его отражение, потому что ты и в самом деле уже встретилась с ним однажды, — пробормотала цыганка, — я вижу высокого темноволосого мужчину, и чувствую в нем какой-то особый дар, не могу сказать, что это, но человека с таким даром редко можно увидеть… Та женщина была права, когда ты снова встретишь его, то твое сердце сразу ему ответит, ведь он тоже мечтает тебя увидеть, хотя скрывает это даже от самого себя.

— Но Бог мой, где я его встречала, умоляю, скажите? — едва не плача, проговорила Дженн, но цыганка покачала головой.

— Сила моя не столь велика, я не все могу видеть, — проговорила она, и указала на свечу, — зажги ее!

Дженн схватила трясущейся рукой одну из горящих свечей, стоявших на столе, и зажгла ту, на которую указала цыганка. Свеча загорелась ровным, ярким пламенем, но тут же погасла, словно на нее подул ветер. Дженн зажгла ее снова, но все в точности повторилось. Девушка растерянно опустила руку и посмотрела на цыганку.

— Я не могу…, — пробормотала она, — почему свеча гаснет?

— Это дурной знак…, — покачала головой Русалина, — и ты появилась у меня очень вовремя! За твоим суженым уже идет смерть, ее дыхание гасит пламя свечи!

— С…с…смерть…? — голос Дженн сорвался, а руки затряслись еще больше, — Господи, какая смерть…? Мы еще даже не встретились!

— И ты должна найти его, как можно скорее, — проговорила Русалина, — только ты в силах противостоять смерти и вырвать его из ее жадных лап! Она редко отпускает свою добычу, но ты справишься, сила любви сильнее смерти, ты спасешь его!

— Где он? — Дженн вскочила на ноги, по ее щекам покатились слезы, — куда мне ехать? Где его искать?

Цыганка жестом велела ей сесть, и взяла за подбородок, снова посмотрев в глаза девушки, в которых застыл страх.

— Я вижу девушку…, — пробормотала она, — ее отражение есть в твоих глазах…. Это брюнетка, почти твоя ровесница, ты знала ее много лет, но потом ее забрал какой — то человек… Ее судьба в тумане, словно ее закрыл собой темный призрак! Эта девушка поможет тебе найти твою судьбу!

— Аманда…? — голос Дженн сорвался, — это моя подружка, она уехала год назад со старым бароном!

— Я не знаю, как ее зовут, но ты найдешь своего суженого только благодаря ей! И в ней тоже есть дар, она не знает об этом, но она способна исцелять людей, этот дар передал ей по крови очень близкий ей человек. Она поможет тебе вырвать твоего суженого из лап смерти. Если найдешь их обоих в скором времени, он будет жить!

— Долли сказала тогда, что если я дам ему уйти, то потеряю навсегда…, — пробормотала Дженн, — вот что она имела ввиду!

— Я сказала все, что видела, — цыганка покачала головой, — а теперь, вам пора, а мне нужно восстановить силы…

…Предсказание цыганки выбило из равновесия и без того нервную девушку. После разговор с ней, Дженн металась, словно птичка в клетке, вся работа валилась из ее рук. Розалин понимала, что мыслями Дженн уже давно далеко от Саутхемптона. Поэтому, когда девушка попросила у нее лошадь, торговка даже не удивилась. Она не стала отговаривать девушку от безрассудства, понимая, что в этом нет смысла. Понимая, что в этом есть и ее вина, ведь поездка к Русалине была ее идеей, женщина снабдила свою любимицу деньгами, запасом провизии, и дала ей самую крепкую и выносливую лошадь. Через несколько дней после разговора с цыганкой, Дженн выяснила, где расположен замок барона Форестера, фамилию которого, слава Богу, запомнила, и покинула Саутхемптон, смело поехав навстречу неизвестности.

В те времена юным девушкам строго запрещалось покидать дом в одиночестве, но Дженн уже никакая сила не могла остановить. К тому же она выбрала самую оживленную дорогу, которая была чуть короче. И с каждым шагом приближаясь к цели своего путешествия, Дженн все сильнее чувствовала, что едет в верном направлении, словно только сейчас ее сердечко слышало зов того, другого сердца, и откликалось на него.

Путешествие прошло как нельзя более удачно. Для ночевок она выбирала крестьянские деревушки, там же узнавала и дорогу. И вот, к облегчению девушки, она увидела деревню, над которой возвышался на холме замок, утопавший в зелени сосен и кудрявых берез, росших в изобилии у подножия холма. Дженн выдохнула с облегчением — изнурительное путешествие к собственному счастью, как ей казалось, было окончено.

Оставалось проехать совсем немного. Путь к деревне лежал через лес, и девушка смело углубилась туда, с некоторым страхом прислушиваясь к резким крикам птиц. Копыта лошади тонули в мягкой хвое, и лес словно жил своей, особенной жизнью. Высокие сосны плавно качали своими вершинами в такт ветру, шелестели круглые листики осин, воздух был напоен запахом прелой листвы и хвои, а также ароматами дикого меда и грибным запахом. Звуки леса, таинственные и загадочные, почти не пугали девушку, она как будто ощущала невидимую связь с ним, и это чувство было особенно приятным.

Неподалеку, среди густых кустов, Дженн увидела призывный блеск воды. Свернув усталую лошадь с дороги, девушка поехала в ту строну. Проехав мимо густых зарослей кустов и густой осоки, девушка увидела впереди себя озеро. Вскрикнув от радости, Дженн соскочила с лошади, немного походила, чтобы размять затекшие от долгого сидения верхом ноги, а потом присела на камень, торчавший из песка. Приложив руку ко лбу, девушка увидела неподалеку заросли камыша, возле которых на воде плавали розовато-белые водяные лилии. Плавать Дженн не умела, поэтому красотой цветов полюбовалась издали. Пока ее лошадь, зайдя в воду по самые щетки, утоляла жажду, девушка стащила свои сапожки для верховой езды, а потом тоже вошла в воду, остудив разгоряченные ступни. Вода приятно холодила кожу, смывая с нее дорожную пыль, и слегка пощипывала. Дженн наклонилась, и несколько раз плеснула водой себе в лицо, освежив его, а потом, зачерпывая воду горстью, утолила и собственную жажду.

— Пошли, — обратилась она к лошади, — деревня уже близко!

Взяв лошадь за поводья, девушка медленно пошла назад, сапожки она несла в руке, решив надеть их, когда ноги высохнут, чтобы не натереть мозоли, для долгого путешествия это были не самые приятные спутники. Лишь дойдя до леса, она присела на пень, и снова натянула сапожки — ступать босиком по колючей хвое тоже было не слишком приятно.

Внезапно девушка услышала лошадиный топот и обернулась. С удивлением она увидела выехавшего из-за деревьев всадника, и ее лицо невольно приняло брезгливое выражение, настолько неприятной и злой была его прыщавая физиономия.

— Ого, кого я вижу! — мужчина в сером костюме и сапогах для верховой езды натянул поводья, — откуда же тут появилась лесная фея?

— Я не фея, — фыркнула Дженн, попятившись от незнакомца, сгоряча девушка решила, что это хозяин земель, — я просто подъехала к озеру, попить воды и освежиться. Это запрещено?

— Для такой красавицы можно все! — мужчина широким жестом обвел рукой вокруг себя, и спешился, — как же зовут столь милое создание?

— А вам-то какое дело, сударь? — девушка отступила еще на несколько шагов, — если вы хозяин, то прошу извинить меня за вторжение на ваши земли, я уже уезжаю…

— Я не хозяин, но могу им стать, — мужчина подошел, — я барон Лоренс Дерби. И все еще хочу услышать твое имя, дерзкая девчонка!

Но Дженн не испугалась ни грозного вида невесть откуда появившегося барона, ни тона его голоса. Она уже давно привыкла ничего не бояться, дав себе слово, что никогда ее не коснутся чужие руки. Девушка вытащила из выреза платья висевший на шее кабаний клык, которым уже научилась пользоваться, как оружием, и выставила его перед собой. Дерби невольно шагнул назад, подняв руки.

— Тише, тише! — примирительно проговорил он, приняв клык за кривой кинжал, ведь он был больше ладони, — я ведь просто спросил твое имя!

— Дайте мне пройти! — стараясь говорить ровным голосом, проговорила Дженн, — иначе клянусь, сударь, я так располосую вашу физиономию, что вы сами себя не узнаете!

Блеск в зеленых прищуренных глазах девушки остановил Дерби, когда он понял, что незнакомка вовсе не намерена шутить. Он покрутил пальцем у виска и вскочил на свою лошадь

— Ненормальная! — выкрикнул он, — ты всех мужчин так встречаешь?

— Всех, кого видеть не желаю! — Дженн присела в реверансе, и помахала Дерби рукой.

Тот смерил ее нехорошим взглядом, а потом прошипел какую-то угрозу, и галопом сорвался с места. Дженн сунула клык на место, и облегченно выдохнула, хотя от волнения по ее лбу катился пот.

— Надо скорее ехать в деревню…, — прошептала она и бросилась к лошади…

…Солнечные лучи освещали убогую, покосившуюся хижину, построенную из соломы смешанной с глиной, как и большинство крестьянских домов того времени. На крыльце этого дома, прислонившись спиной к стене, сидела одинокая девушка. Ветерок слабо трепал ее светлые, как лен, мягкие волосы, каскадом рассыпавшиеся по плечам. Их поддерживала повязка из ленты, чтобы они не падали на глаза девушки, глубокого серо-голубого оттенка, которые сейчас с выражением дикой тоски смотрели по сторонам. Девушка была одета в простое белое платье, с вышитым воротом, завязанном шнурками, тонкую талию перехватывал поясок, свитый из веревочек.

Это была Селена. После случившегося с ней, девушка, едва оправившись от надругательства, осталась жить в крестьянской деревне, поселившись в пустом, полуразрушенном доме. Остальные крестьяне относились к ней по-разному, ведь она была чужой здесь, ее привезла с собой Аманда. Женщины, большинство из них, жалели ее, а вот мужчины считали едва ли не продажной девкой, ведь многие помнили Такера и знали о его любви к служанке баронессы. Поэтому Селена почти ни с кем не общалась, но ее глаза всегда с тоской смотрели на дорогу — бедная девушка все ждала, что ее подружка вернется за ней, однако, искать ее Аманда, видимо, не спешила.

В последнее время и без того слабое здоровье несчастной девушки пошатнулось еще больше. Ей казалось, что все закончилось, осталось лишь забыть пережитый ужас и унизительную близость с убийцей, но, видимо, волнение и страх снова дали знать о себе. Порой девушке бывало так плохо, что она с трудом могла заставить себя встать с постели. Очень часто, особенно по утрам, ее мучили головокружения, такие, что земля под ногам качалась, а в глазах мелькали цветные пятна. Девушке приходилось несколько минут стоять, держась за спинку кровати, чтобы не упасть.

В последние несколько дней каждое утро начиналось с того, что Селена, зажав руками рот, стремглав бежала к корыту, и ее выворачивало наизнанку, при том, что девушка почти ничего не ела. Один запах или вид любой еды вызывал у нее похожую реакцию, в конце концов, единственной пищей, которую принимал измученный бесконечной рвотой желудок, стали вареные яйца и кусочки смоченной в меду пшеничной лепешки. От такой еды и без того похожая на тень девушка, побледнела еще больше, кожа ее стала прозрачной, глаза ввалились, и под ними залегли синие тени, как говорили в деревне, краше в гроб кладут. Но Селена и не думала жаловаться кому бы то ни было. Единственная, кто ей сочувствовал, была старая повитуха, она навещала девушку и заваривала для нее лечебные травы. Впрочем, питье любых отваров заканчивалось примерно одинаково — едва Селена делала два-три глотка, как целебное питье фонтаном выплескивалось обратно. Состояние девушки беспокоило старуху, смутно она понимала причину недомогания, но не знала, как сказать об этом Селене. Повитуха догадывалась, что отвар спорыньи, которым она пичкала девушку сразу после случившегося с ней несчастья, был бессилен — похоже, дурное семя оказалось крепче снадобья.

Прислонившись головой к стене, Селена потускневшими глазами, из которых ушла их красивая синева, смотрела на пыльную дорогу, по которой сейчас ходили, важно выгибая шею, огромные белые гуси. Солнце клонилось к закату, нужно было ложиться спать, но спать девушке не хотелось. Она теребила в пальцах ненавистную лепешку, кусочки которой осторожно рассасывала во рту, как конфеты. Только таким способом она могла хоть что-то съесть.

На дороге, ведущей из леса, взметнулся столб пыли. Селена привстала, приложив руку ко лбу козырьком. Еще издалека она приметила, что фигурка приближавшегося всадника очень похожа на женскую — она была тонкой, хрупкой, и развевающийся по ветру плащ казался слишком большим для нее. Селена поднялась на ноги, и выбежала на дорогу, сердце ее заколотилось от радости. Но очень скоро радость сменилась изумлением, когда она рассмотрела знакомые зеленые глаза и пылавшие потоком пламени кудри всадницы. Не веря глазам, Селена заморгала, и несколько раз протерла глаза. Такая же реакция была и у всадницы, когда она, дернув поводья, соскочила с лошади.

— Селена…?

— Дженн… Дженн, это ты?!

Два возгласа слились в один, и девушки бросились в объятия друг дружке. Селена и рыдала, и смеялась одновременно, один вид близкого ей человека, казалось, вернул девушку к жизни — на бледных щеках вспыхнул румянец, а глаза засияли знакомой, яркой синевой.

— Дженн, милая, как ты попала сюда? — сквозь слезы бормотала Селена, обнимая подружку, — я уж и не чаяла тебя увидеть!

— Я все расскажу! — Дженн, улыбаясь, провела ладонями по лицу Селены, — ты что, живешь здесь?

— Да, это мой дом! — в Селене внезапно проснулась гостеприимная хозяйка, — идем скорее, тебе ведь нужно отдохнуть? Ты из Саутхемптона ехала?

— Да, я все тебе расскажу! — закивала Дженн, — только скажи сначала, где Аманда?

Лицо Селены помрачнело, и она со вздохом опустила голову.

— Давай войдем в дом, и я все тебе расскажу, — помрачневшим голосом проговорила она…

…Рассказ Селены занял много времени, и Дженн, слушая ее, только качала головой, а на ее глазах выступили слезы, когда она узнала о горе, обрушившемся на ее подругу.

— Господи, бедная Аманда…, — бормотала она, вытирая слезы, — как же ей, наверное, было плохо?

— Плохо? — Селена покачала головой и снова наполнила кружку Дженн чаем, стараясь не вдыхать глубоко его запах, потому что желудок уже беспокойно заворочался, — она едва не умерла сама. Она очень любила барона Сирила, видела бы ты, какая красивая была эта пара, один под стать другой. Все им завидовали, вот и случилось горе. Но дальше было только хуже…

…Когда Селена, наконец, закончила свой печальный рассказ, Дженн еще некоторое время сидела молча, а потом обняла подружку, погладив ее по голове.

— Я думала, что я несчастная…, — прошептала она, — как же я ошиблась…. Вам тут было еще хуже. Как ты теперь себя чувствуешь?

— Как тряпка, которой вытерли сапоги и бросили в кучу навоза, — Селена всхлипнула, — я умоляла этого Артура меня убить, но он просто проехал мимо.

— Он больше не возвращался? — осторожно спросила Дженн, и девушка покачала головой.

— Слава Богу, нет, — ответила она, — мне сполна хватило того, что он сделал со мной. До сих пор у меня перед глазами стоит его дурацкая ящерица, которая висела у него на шее, и била по моему лицу!

Губы Селены скривились, словно она хотела заплакать. Дженн снова обняла ее, слегка покачав на своем плече.

— Я не буду говорить, что понимаю твои чувства, — проговорила она, — я бы умерла, если бы мне пришлось пройти через такое унижение…. Просто забудь его, теперь о нем ничего напоминать не будет…

— Ты права, — Селена улыбнулась, — а ты как сюда попала?

— Вообще-то я искала Аманду, но теперь даже не знаю, что делать, — Дженн тяжело вздохнула, — я расскажу тебе, если ты дашь слово, что не станешь надо мной смеяться…!

…Бристоль

…Аманда, бегом пробежав по каменной дорожке, вихрем влетела в дом, поставила корзинку с фруктами на столик, и схватила за обе руки опешившую от неожиданности кормилицу, закружив ее по комнате.

— У меня радость, Труди! — пела она, не обращая внимания на горестные вздохи старушки, у которой от танцев закружилась голова.

— Ой, уморила! — пыхтя, отозвалась Труди, — да замри же ты, стрекоза, и расскажи толком, что случилось?

Аманда отпустила руки Труди, и та, шумно отдуваясь, упала в кресло, приложив ладонь к вздымающейся груди.

— Праздник виноделов закончился, и теперь милорд Джейсон сможет поехать со мной в Форестер-кассл! — воскликнула Аманда, — наконец-то я разберусь, кто и за что убил моего отца! Я так давно этого ждала!

Аманда не солгала — вот уже месяц прошел с тех пор, как она приехала в Бристоль. И хотя Артур Гонсалес не тревожил ее, и в городе Аманда его не встречала, все же девушка не оставила мысли разыскать убийцу отца. Она уже успела полностью оправиться от потрясений, успокоилась, и теперь была готова вернуться туда, где все произошло. Тем более, что у нее была новость и для Эштона — Янга. Судья Грир удовлетворил просьбу лорда Джейсона и передал девушку под его опеку, теперь управляющий может кусать локти от злости, но замок не будет в его единоличном владении. Лорд Ульрих справедливо считал, что девушка заслужила стать наследницей, и собирался поговорить с управляющим от ее имени на правах законного опекуна. Аманду смущало лишь то, что она ничего не знала о своей семье. Ведь если выясниться, что ее дедушку, к примеру, повесили за убийство, то титула она все равно лишиться. Аманде было плевать на титул, но ей было бы жаль усилий лорда Джейсона, который хотел вернуть ей замок.

Еще одним утешением для Аманды стало отношение к ней Энрике. Девушка не скрывала своей симпатии, и с некоторым чувством вины перед своим погибшим женихом, ощущала, что ее словно магнитом тянет к этому хмурому и немногословному мужчине. То были несколько иные чувства, Сирила Аманда любила спокойной, тихой и нежной любовью, но чувства, которые питала она к Энрике, были намного сильнее.

Энрике, к радости Аманды, пускай и не сразу, но постепенно стал отвечать на ее безмолвный призыв. Все чаще и чаще они проводили время вместе, уезжая по вечерам из дома, куда поселил Аманду лорд Джейсон вместе со своей старенькой кормилицей. Аманде безумно нравились такие вечера, когда они гуляли в пустынном сквере, где никто не мог нарушить эти волшебные мгновения. Они могли ни о чем не говорить, понимая друг друга без слов, и робкие искры зарождавшегося чувства уже сливались в огонек разгоравшегося пламени. Энрике обращался с девушкой очень бережно, словно с хрустальной вазой, и она была счастлива, зная, что он теперь всегда рядом. Единственное, что омрачало счастье девушки, это то, что Энрике очень часто вдруг становился грустным, словно его терзали какие-то дурные мысли. Но стоило ей обнять его, приласкать, как лед, сковавший его сердце, тут же плавился, уступая место робкой улыбке или ласковому взгляду.

Лорд Джейсон, видя, что молодые люди симпатичны друг другу, радовался за них, но одно обстоятельство смущало его — прошел уже месяц, а Аманда до сих пор пребывала в счастливом неведении относительно того, какую должность занимал Энрике на службе судье Гриру. Джейсон решил не торопить события, но когда отношения молодых людей стали меньше всего походить на дружеские, Джейсон предупредил Энрике, чтобы тот не тянул с признанием, и дал Аманде право выбора, пока любовь не завела их туда, откуда уже не будет возврата. К тому же ожидалось и еще одно событие — Энрике получил письмо от матери, в котором Джулиана сообщала, что возвращается домой. Зная характер матери, Энрике понимал, что при ней скрывать правду он уже не сможет — Джулиана сама все расскажет девушке.

Он понимал и сам, что тянуть нельзя, но, стоило ему решиться завести роковой разговор, как в горле словно застревал камень, и Энрике не мог произнести те слова, которые могут решить его судьбу. Он слишком любил Аманду, но боялся, что потеряет ее, если скажет правду. Хотя он видел, что девушка тоже любит его, и чувствовал это, но сможет ли она принять его тем, кем он являлся — исполнителем приговоров, бездушным орудием правосудия, которого с детства учили прятать эмоции под маску холодного безразличия, и не показывать никому, как на самом деле разрывается на части сердце…

— Труди, решено, я сейчас же иду к Эмме! — Аманда повертелась перед зеркалом, приложив ко лбу диадему, украшенную бриллиантом, — я должна рассказать ей новости!

— Ох, стрекоза, — покачала головой добрая кормилица, — стражникам надо скакать за тобой галопом, когда ты носишься по улицам!

— Я уже говорила милорду Джейсону, что мне не нужна охрана, — девушка скорчила в зеркало рожицу, и показала сама себе язык, веселясь, как ребенок, — но его не убедишь…

— Как это, не нужна? — Труди перекрестилась, — что за глупости еще могут придти в твою голову? Ты подопечная начальника стражи города, сама знаешь, врагов у него больше, чем друзей, поэтому многие из них не погнушались бы отыграться на беззащитной девушке!

— Друзей у него только двое, — кивнула Аманда, — а скоро приедет и мать Энрике. Или мне одной показалось, что после этой новости милорда теперь не узнать, он прямо светиться от счастья!

Труди отчаянно покраснела, бормоча про себя молитву, а Аманда весело рассмеялась над смущением доброй старушки. Отбежав от зеркала, девушка накинула на плечи переливающийся на солнце шелковый плащик, чмокнула старушку в щеку и выпорхнула во двор. Два стражника, сидевшие в большом холле, перед дверью, тут же встали, но Аманда умоляюще сложила руки.

— Господа, позвольте мне немного погулять одной? — простонала она, — сейчас в разгаре день, и я вернусь очень быстро, только навещу подружку.

— Мы не можем вас оставить, миледи, — возразил старший из стражников, — приказ начальника стражи был достаточно ясен и строг.

— Ну, пожалуйста! — Аманда в нетерпении затопала ногой, как капризный ребенок, — я недолго, обещаю! В конце концов, я могу вам приказать не ходить со мной? Милорд, кажется, велел вам меня слушаться!

Стражники посмотрели друг на друга, на лице каждого отразилось сомнение. Потом старший из них пожал плечами.

— Если вы не вернетесь, пока не начнет темнеть, миледи, мы поедем за вами, и я доложу о вашем непотребном поведении вашему опекуну, — сказал он и Аманда радостно запрыгала.

— Обещаю, я туда и назад! — выкрикнула она, и, легче птички, упорхнула во двор. Стражники посмотрели друг на друга и снова сели в кресла.

— Только мне кажется, что это была плохая идея? — пробормотал он, но его приятель в ответ только вздохнул…

…Эмма уже собиралась уходить, она стояла перед зеркалом, и завязывала под подбородком ленты кружевного чепчика. За последнее время и молоденькая трактирщица очень изменилась. Теперь ее лицо уже не омрачали мысли о предстоящей свадьбе. После того, как Тим отстал от нее, ее жизнь сразу пошла вверх.

Когда Тима арестовали по обвинению в клевете, Эмма не могла поверить своим ушам. Узнав о том, что по вине Тима ее подружка попала в тюрьму, девушка пришла в ужас. Счастье, что для Аманды все закончилось более или менее благополучно. Только горожане еще долго вспоминали растерзанное тело старшего тюремщика, чей труп нашли в сквере. Кто расправился с ним, было загадкой, но о смерти бесчеловечного садиста почти никто не жалел, кое-кто из горожан был не против вознести почести убийце. Лишь Аманда смутно подозревала, кем был человек, которого описал Бенсон. Лица Гонсалеса она не видела, но по тому, как он изувечил труп тюремщика, девушка смутно догадалась, кем был брюнет со шрамами на лице и медальоном в виде ящерицы. Аманда вспомнила напавших на нее пьяниц, тогда их трупы нашли в таком же виде.

Тиму Коулу повезло меньше. За клевету его приговорили к суровому наказанию. После того, как Тим в камере пыток признался начальнику стражи, что оболгал Аманду, утопил двух новорожденных котят, и очень хочет, чтобы его папаша поскорее отправился к праотцам и оставил ему трактир, судья приговорил его к наказанию плетьми на главной площади города и лишению его языка. Эмма тоже была в тот день на площади, и видела, что толстого трактирщика унесли с эшафота без движения — удары плети начисто содрали кожу с его спины, и крови на эшафоте было больше, чем в день казни сапожника. А на следующий день ее ждал еще один сюрприз — к ней приехал Робин Нестлинг и еще один помощник Энрике, который у Робина был кем-то вроде наставника, это был Кристиан Веласкес. Они привезли девушке долговые расписки ее отца, которые Робин торжественно вручил Эмме, встав на колено.

— Бог мой! — молоденькая трактирщица в растерянности сжимала в руках пожелтевшие свитки, — это же… Но где вы их взяли?

— Нам их отдал старый трактирщик, — объяснил Веласкес, стукнув по столу похожим на некрупную тыкву кулаком, на костяшках которого запеклась кровь, — правда долго не мог их найти, к счастью для него память его не подвела.

— Посмотри на сумму, которая указана в расписке! — Робин показал Эмме на бумажку и глаза девушки округлились.

— Десять пенсов…? Этого не может быть, он говорил, что отец должен ему двадцать фунтов золотом!

— Он солгал, — спокойно объяснил Робин, — это был их заранее спланированный замысел, Эмма, ты была им не нужна, они положили глаз только на твой трактир.

— Но теперь, девочка, ты ничего и никому не должна, да и десять пенсов тоже, я оставил на столе несколько монет, трактирщику хватит, чтобы заплатить лекарю за визит, — добавил Веласкес.

— Чем мне вас отблагодарить? — прошептала Эмма, в глазах которой стояли слезы, — вы спасли меня и от позора, и от этого трактирщика!

— Пирог с мясом вполне сгодиться, — облизнулся Веласкес, — птенчик говорил, у тебя они очень вкусные! Моя любимая жена, конечно, красавица, и я ее обожаю, но ее пирогами можно разбить каменную стену…

— А Лиза знает, что не умеет готовить? — хитро подмигнул Робин и Веласкес беззлобно отвесил ему дружеский подзатыльник.

— Узнает — убью! — в шутку пригрозил он, и Эмма с Робином рассмеялись.

С тех пор жизнь Эммы стала, как в сказке. Она приняла ухаживание Робина, который уже давно тяжело вздыхал, встречаясь с ней словно случайно. Аманда была рада за подружку, которую навещала каждый день. Девушки очень сблизились, только Эмму всегда пугали и смущали два хмурых стражника, которых приставил к Аманде ее опекун. Поэтому, по возможности, девушка старалась обходиться без них.

Едва Эмма повесила на руку корзинку, собираясь выйти, как в трактир вбежала Аманда. Эмма радостно встретила ее, и девушки обнялись.

— Привет! — Эмма покачала головой, — ты такая нарядная сегодня! А где твои церберы?

— Остались дома! — Аманда увлекла Эмму за собой, — у меня новость! Я скоро поеду с милордом Джейсоном и Энрике в замок моего отца, милорд обещал мне помощь в поисках убийцы! Теперь я уже могу вернуться туда!

— А ты уверена, что сможешь снова увидеть то место? — поежилась Эмма и Аманда кивнула.

— Да. Раньше не была уверена, поэтому боялась ехать, но теперь страха больше нет, я готова докопаться до правды, я хочу знать, за что погиб мой отец, и кто его убийца!

Выкрикнув это, девушка зашагала взад — вперед, кусая ноготь от волнения. Эмма успокаивающим движением погладила ее по плечу.

— Ты когда туда поедешь? — спросила она и Аманда покачала головой.

— Через несколько дней, милорд говорил, у него осталось лишь одно незаконченное дело, а потом он тоже сможет покинуть город, он и Энрике. Френсис останется в Бристоле, так решил милорд.

— О нем лучше не упоминай, — Эмма поморщилась, — знаешь что, я сейчас принесу свежее молоко, и мы с тобой попробуем мои свежие булочки! Если хочешь, пошли за молоком вместе?

— Я устала, пока бегала, — Аманда покачала головой, — подожду тебя тут. Только долго я сидеть у тебя не буду, мои церберы обещали перевернуть город и пожаловаться на меня лорду Джейсону, если я не вернусь до заката.

— Я быстро вернусь! — Эмма чмокнула девушку в щеку и вышла из трактира.

Путь ее сейчас лежал в сторону рынка. Эмма быстро зашагала по дорожке, подол ее платья волочился за ней по камням, и Эмма подхватила его рукой. Настроение у нее было прекрасное, девушка даже начала напевать песенку. Сейчас, когда дела в трактире шли хорошо, она могла жить и радоваться жизни, не думая о подлом Тиме, который, по слухам, до сих пор не мог ходить после порки у столба.

Неподалеку от площади Эмма внезапно увидела знакомое лицо — это была еврейка Этель, которая раньше жила в ее трактире. Сейчас Этель перебралась на правый берег, нашла там каких-то родственников. Но, время от времени, появлялась и на главной площади Бристоля, где покупала еду. Днем ей можно было ненадолго находиться в городе. Иногда Этель навещала Эмму. Видимо, сейчас, девушка шла на торговые ряды. Эмма дружила с Этель, несмотря на все законы и запреты, которые выдумывал сэр Грир по отношению к евреям. Сам он люто их ненавидел, и по его новому указу евреям запрещено было появляться на улице, если по ней ехал судья.

Эмма окликнула еврейку, и Этель, жмурясь на солнце, повернулась к ней, на ее лице заиграла улыбка и девушка остановилась

— Привет! — Этель весело помахала рукой, — я иду в гости! А ты решила посетить рынок?

— Да, — Эмма помахала пустой корзиной, — я иду к молочнице. Ко мне в гости заглянула Аманда, я обещала ей булочки. Ты присоединишься к нам?

— Не знаю, — Этель слегка смутилась, — меня всегда смущала твоя подруга…

— Аманда добрая и славная, — возразила Эмма, и взяла Этель под руку, теперь они шли рядом по улице, — ну и что, что начальник стражи ее опекун, она никогда не пользовалась своим положением в городе.

— Я не знаю, — Этель пожала плечами, — но, наверное, все же откажусь. Раз уж ты идешь в строну рынка, я провожу тебя, я как раз иду к Грейси. Недавно передала ей травы для чая, хочу узнать, как у нее дела…

Эмма неодобрительно покачала головой. Она не очень одобряла странную дружбу между Этель и дочерью зеленщицы Сэнди, той самой, которая всегда цеплялась к еврейке. Дочь старухи Каллахан прославилась в городе еще год назад, она была единственной выжившей жертвой убийцы, которую нашли в его логове на старом руднике стражники, среди трупов остальных девушек, пропавших в Бристоле еще прошлой весной.

Та история всколыхнула Бристоль, и город еще долго был взбудоражен трагической и нелепой смертью молодых и красивых девушек из самых уважаемых семей. Убийцу стражники тогда поймали прямо в его логове, куда он вернулся, и Грейси стала единственным свидетелем, опознавшим его. Судья не стал тянуть с приговором, смертной казни требовал весь город, и Джо Коллинза, так его звали, расчленили лошадьми на главной площади. Перед тем, как помощники палача начали хлестать лошадей плетьми, глашатай громко прочитал имена всех девушек, чтобы память о них навсегда осталась в сердцах горожан и семей погибших. Дора Стентон, Летисия Альбенис, Сара Бакстон, Дженнифер Макмарти, Луиза Кельвин, и Грейс Каллахан, она тоже была в этом списке, хоть ей и посчастливилось выжить. С тех пор дочь простой зеленщицы и стала местной достопримечательностью.

Эмма знала, что еврейка подружилась с Грейси, хотя было непонятно, что могло связать двух таких непохожих девушек. Грейси помогала на рынке матери, недавно она потеряла молодого мужа, и теперь осталась одна, хотя была уже на пятом месяце беременности. Старуха Сэнди часто сетовала на то, что скоро родиться ребенок, и она ума не приложит, как прокормить дочь и внука. Эти разговоры Эмма частенько слышала, потому что покупала у Сэнди зелень — какой бы склочной ведьмой не была зеленщица, товар ее всегда был отменный.

— Этель, я уже говорила тебе, не стоит так близко общаться с Грейси, — покачала головой Эмма, — ее мать очень плохой человек, мало ли, что может придти ей в голову?

— Но госпожа Сэнди теперь не так кричит на меня, — возразила еврейка, поправив на голове полотняный чепец с кружевами, — она даже сама пригласила меня придти к ней после полудня.

— Хорошо, тогда я прогуляюсь с тобой, а потом пойду на рынок, — решила Эмма, — погода теплая, можно и проветрить голову.

Девушка пошли по улице. До дома зеленщицы было недалеко, старуха жила почти в центре города, к ее дому вела хорошая, вымощенная камнем дорога, поэтому идти девушкам было легко и весело. Они болтали о какой — то ерунде, Эмма, все сетовала, что Этель не живет у нее, и теперь ей скучно.

— Обязательно приходи ко мне! — Эмма подтолкнула еврейку локтем, — я всегда рада гостям, ты же знаешь!

— Приду, — Этель улыбнулась, — спасибо тебе, что ты тогда приютила меня, если бы я осталась на улице…

— Этого я не могла допустить, — покачала головой Эмма, — попади ты тогда на улицу, и тебе пришлось бы туго. То, что тебя могли заставить продавать свое тело, было не самое страшное…

Девушка умолкли. Этель тряхнула головой, чтобы не забивать ее грустными мыслями, и девушки пошли дальше. Очень скоро вдалеке показался дом семейства Каллахан, и Этель выпустила локоть Эммы.

— Ну все, дальше я пойду сама, — весело сказала она, — передай привет Аманде.

— Передам…, — каким — то напряженным голосом отозвалась Эмма, внимательно осматривая двор и дом зеленщицы. Она от чего — то ощутила смутную тревогу, но не могла понять, в чем дело. Этель помахала рукой, и зашагала к дому, а Эмма пошла назад, но, то и дело, оглядывалась. Она не могла объяснить, почему странная тишина показалась ей подозрительной, и тут ее словно осенило. Она поняла, что привлекло ее внимание. Эмма снова оглянулась, и ее взгляд упал на лошадь, под седлом, привязанную во дворе, ее заслоняло дерево, и Эмма увидела ее не сразу. Девушку словно пронзила молния, эта рыже — белая окраска лошади показалась ей очень уж знакомой. Эмма резко остановилась, а потом, глаза ее округлились, девушка развернулась, и бросилась к дому.

— Этель!! — пронзительно завопила она, и еврейка, которая уже дошла до дома, обернулась, недоуменно глядя на бегущую к ней Эмму, — Этель, назад! Беги, там охотник!!

Этель ничего не успела сообразить — дверь распахнулась так резко, словно по ней пнули ногой, и из дома выскочил Френсис Маккензи, за которым бежала старуха зеленщица. Этель метнулась назад, проскочила под рукой охотника, который хотел схватить ее, и бросилась наутек, подобрав юбку.

— А ну, стой! — заорал Маккензи, и кинулся за ней вдогонку. Сэнди Каллахан осталась на крыльце и завопила на всю улицу, как будто ее резали.

Убежать Этель не удалось, Френсис настиг ее в два прыжка, и ударил в спину кулаком. Девушка упала навзничь на землю, и охотник с силой ударил ее ногой в живот. Обут он был в короткие, ниже колена, тяжелые сапоги из бычьей кожи, с пряжками, и от удара бедная еврейка скорчилась на земле, ее крик захлебнулся в истерическом рыдании. Френсис наклонился, и поднял ее рывком за волосы, а другой рукой сдернул с пояса веревку. Старая сплетница, увидев, что добыча в руках охотника, рысью подбежала к нему.

— Попалась, ведьма! — заорала она, и, ухватив Этель за волосы, стала с силой дергать ее, — будешь знать, как губить невинных младенцев!

Эмма, которая наблюдала за разыгравшейся сценой в немом ужасе, отшвырнула корзинку, и тоже бросилась к охотнику, который был занят тем, что обматывал запястья Этель веревкой. Подбежав, Эмма попыталась оттолкнуть его, но тут же получила пощечину, от которой буквально отлетела назад. Во рту девушка ощутила привкус крови.

— Отпустите ее! — закричала он, и, вскочив на ноги, попыталась вырвать из рук охотника его жертву, — помогите, кто-нибудь!

Но помогать было некому, Эмма знала, даже если бы охотник схватил Этель посреди главной площади, его бы никто не посмел остановить. Френсис снова поймал Эмму за шиворот, и отшвырнул в сторону, как надоевшую собачонку, которая назойливо лает и путается в ногах, при этом боясь укусить. Связав руки Этель, он опять ударил ее, в этот раз по голове, и девушка упала на землю, кровь потекла уже у нее из носа.

— Эта гадина едва не убила моего нерожденного внука! — вопила старуха, — она опоила Грейси какими — то зельями, и та едва не потеряла ребенка, повитуха всю ночь останавливала кровотечение! Поплатиться теперь, подлая ведьма!

— Я не верю вам, вы лжете! — исступленно кричала Эмма, которую охотник поймал за шиворот, — вы все специально подстроили, вы и ваша дочь!

— Хватит орать! — свирепый рев охотника заглушил голос Эммы.

Приподняв ее за шиворот, Френсис осмотрел девушку сверху вниз, и его темные глаза злобно прищурились. Эмма похолодела от страха, и ухватилась за его руку, в ужасе мотая головой.

— Нет…, — прошептала она, — нет… нет!!

— Грязных еврейских крыс я на дух не переношу, — презрительно фыркнул Френсис, и снова ударил стонавшую у его ног Этель, та судорожно закашляла, ловя губами воздух, — а вот ты вполне сгодишься, чт