Оглавление

Анатолий Лубичев родился в 1946 году в деревне Глушково Смоленской области, живёт в Москве. Окончил Всесоюзный заочный финансово-экономический институт (ныне в составе Финансового университета при Правительстве Российской Федерации). Почти пятьдесят лет трудился в строительной отрасли, прошёл путь от рабочего до руководителя предприятия.

К литературному творчеству пришёл уже взрослым сложившимся человеком. Накопив жизненный опыт и большой объем знаний, решил изложить своё видение происходящих событий в художественной форме. Чаще всего обращается к жанрам рассказа, повести или романа, работает с исторической, гражданской, философской и духовной тематикой.

Инстинкт или разум

Строители водозаборного узла жили в рабочем посёлке из десяти бараков, расположенном на берегу Учинского водохранилища, рядом с деревней Манихино.

Дети строителей обучались в сельской школе, которая находилась на окраине деревни.

Если идти по дороге, идущей от посёлка до школы, необходимо было преодолеть расстояние более двух километров. Напрямую же от посёлка до школы было не больше километра. Поэтому школьники, чтобы не делать петлю, протоптали через поле тропинку напрямую к деревне. Получилось так, что тропа прошла мимо колхозного овощехранилища.

Овощехранилище представляла собой большую яму, обрамлённую тремя венцами из брёвен и перекрытую пологой двускатной тесовой крышей, которая спускалась почти до самой земли.

Жители деревни отнеслись к появлению новых соседей в основном дружелюбно. Было иногда такое, что возникали споры из-за выделения рабочим земли под огороды, но они всегда заканчивались по-доброму.

Имели место стычки между деревенскими и поселковыми подростками, но и они постепенно прекратились, так как приходилось вместе учиться в одной школе и часто сидеть в одном и том же классе. Только одно «существо» не желало признавать приезжих — это довольно крупный козёл, обросший лохматой шерстью, с длиннющей бородой и острыми чуть загнутыми назад рогами.

Он легко взбирался на крышу этого большого вросшего в землю овощехранилища и, стоя на самом коньке, каждый день с раннего утра ждал, когда мимо пойдут в школу дети.

Оставляя без внимания большие группы детей, он ждал, когда мимо будут проходить два-три запоздавших школьника. Дождавшись, он стрелой слетал с крыши и бросался за ними в погоню. Догнав отставшего из убегающих, он бил его рогами в спину. Когда тот падал, козёл, немного постояв рядом и видя, что «жертва» не пытается подняться, медленно уходил в сторону ближайшей деревни.

Его излюбленное место времяпровождения было перед входом в сельмаг. Стоя в угрожающей позе, иногда мотая рогатой головой, он у многих покупателей, выходящих из магазина, вызывал опасение. Они, чтобы задобрить, угощали его тем, что купили.

Особо ему нравилось, когда мужики рассаживались на пустые ящики у магазина и распивали «на троих».

Он с удовольствием вылизывал из консервной банки налитую туда водку и закусывал протягиваемой ему килькой.

Затем происходило невероятное, что собирало вокруг толпу зрителей. Один из мужиков прикуривал папиросу и совал в рот козлу, тот, держа папиросу губами, как заправский куряка, вдыхал дым и выпускал его через нос. Выкурив её полностью, он съедал окурок, ложился неподалёку в тени и засыпал.

Никто из деревенских жителей не мог сказать, кто хозяин козла.

Ближе к ночи он уходил в сторону леса, а на следующий день вновь возвращался.

Ходили слухи, что это оборотень. Это наводило страх на деревенских баб и особенно на ребятню.

Говорили, что он — то ли из лесничества, то ли просто дикий и живёт в каком-нибудь шалаше, оставленном лесорубами.

Попытки прогнать козла, ни к чему не приводили, через несколько дней он опять дежурил на своём наблюдательном пункте на крыше овощехранилища.

Мальчишки решили объявить козлу войну.

Заранее рассовав по карманам камни, они, в очередной раз, идя по тропе и поравнявшись с овощехранилищем стали швырять их в козла.

Тот стоял, не шевелясь, не обращая внимания на пролетавшие мимо камни, и наблюдал за действиями напавших на него мальчишек.

Этот «бой» закончился не в пользу ребят. Когда один из камней попал козлу меж рогов, он, не обращая внимания на пролетающие мимо «снаряды», ещё с большей яростью, чем раньше, бросился на них, догнал и не успокоился, пока всех четверых не уложил на землю.

Среди них был и ученик третьего класса Вовка Помехин.

Впоследствии запоздавшие или отставшие от других школьников, дети далеко стороной обходили этого разбойника.

Для козла это было большим разочарованием, и он долго ещё громко блеял, перед тем как уйти. Видимо от досады.

Строительство закончилось.

Рабочих и их семьи переселили в другой посёлок, расположенный рядом с Северной водопроводной станцией.

Прошло три года.

Для школьников наступили долгожданные летние каникулы.

В одну из комнат барака, в котором проживали Помехины, вселили семью Василия Солопова, работающего на стройке водителем грузового самосвала ГАЗ-51.

Он иногда в обеденное время заезжал домой на своём самосвале, чтобы перекусить.

Когда Вовка увидел стоящий у дома грузовик, то подбежал и не мог налюбоваться на это, как ему казалось, чудо. Ведь его главная и единственная мечта детства — это после окончания школы выучиться на шофёра и колесить по дорогам страны.

— Что, нравится машина? — раздался за его спиной голос Солопова.

Вовка вздрогнул от неожиданности,

— Очень нравится, дядя Вася.

— Это тебе не «полуторка», новая модель, Горьковский завод выпускает, грузоподъёмность две с половиной тонны и скорость до ста километров в час, это к тому же самосвал, — Солопов раскурил папиросу и сел на подножку кабины, — Хочешь прокатиться?

У Вовки перехватило дыхание, и он не смог произнести ни слова и энергично закивал.

— Тогда предупреди родителей, обратно приедем только к концу дня, а то будут зазря беспокоиться.

— Папка с мамкой на работе. Я дома один.

— Ну, раз так, полезай в кабину.

О таком Вовка и мечтать не мог. С этого дня он частенько разъезжал с соседом по Подмосковью.

Василию Солопову нравилось, когда рядом с ним в кабине кто-то сидел, можно было поболтать о том, о сём, поделиться новостями и послушать рассказы пассажира и поговорить, как говориться про жизнь. К тому же это общение не давало задремать или не дай бог уснуть за рулём.

Его два сына, почти ровесники Вовке, не очень любили разъезжать с отцом в тесной кабине «Газика», поэтому он с удовольствием брал в рейс Вовку. Ему нравился этот любознательный парнишка, который кроме того, что интересовался устройством автомобиля, с интересом слушал его рассказы о войне, о его поездках дорогой жизни по льду Ладоги в осаждённый Ленинград.

Во время одной из таких поездок маршрут рейса самосвала Солопова проходил мимо деревни Манихино.

Он остановил грузовик у продмага и пошёл, прикупить папирос и спичек.

Вовка тоже вылез из кабины и пошёл за ним, чтобы побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. К тому же очень уж не терпелось истратить рубль, который дал ему утром отец.

С кульком глазурованных пряников он вышел на крыльцо магазина достал один и откусив от него кусочек вдруг замер, заметив рядом в зарослях крапивы, малины и репейника того самого козла.

Козёл повернул голову и заметив Вовку выбрался из зарослей и стал рыть копытом землю.

Вовка протянул в его сторону руку с остатком пряника,

— Иди ко мне, поешь, пряник вкусный, иди.

Козёл наклонил голову, выставив вперёд рога, и с угрожающим видом двинулся к нему.

У Вовки не хватило мужества противостоять ему. Он спрыгнул с крыльца, опрометью бросился к машине и вскочил в кабину.

Козёл подошёл к машине и, встав на задние ноги, стал бить рогами по закрытой Вовкой двери.

Солопов остановился покурить и поболтать с сидящими на ящиках мужиками.

Услышав стук и заметив козла, совершающего свои вероломные действия, он поспешил к машине.

При его приближении козёл отошёл на несколько метров.

Вовка опустил стекло кабины,

— Дядя Вася, на, угости его, — и он передал Солопову несколько пряников.

Козёл с удовольствием принял кушанье и даже подобрал губами крошки с земли. Он немного подождал и видя, что ждать ещё чего-то не приходится, удалился в сторону зарослей, туда от куда недавно появился.

Солопов сев в кабину и перед тем как завести мотор спросил,

— Что ж сам-то не покормил?

— Я хотел, но он на меня набросился и стал бодать, — Вовка приврал, ему было стыдно, что он не смог противостоять какому-то козлу.

— Видно насолил ты ему чем-то. А?

— Камнями с ребятами бросались в него. Но это было так давно, три года уж прошло.

— Три года, парень, не срок. Я помню случай когда собака узнала и бросилась на преступника, который убил хозяина, по прошествии девяти лет. Вот так.

Когда, возвратившись вечером, Вовка вошёл в комнату, его чёрный как смоль кот, спавший на диване, поднялся, потянулся, уселся и стал, не отрываясь, смотреть на него своими жёлтыми широко раскрытыми глазами.

Вовке показалось, будто кот спрашивает: «Ну как, встретил старого знакомого».

После этого случая Вовка стал совсем по-другому смотреть на животных, даже на синичку, влетавшую в открытую форточку и воровавшую таблетки с тумбочки у его кровати, когда он болел.

Прошли годы.

Володя Помехин окончил среднюю школу, поступил на зоологический факультет университета и защитив диплом стал известным учёным, посвятившим себя изучению, защите и борьбе за сохранение редких исчезающих видов животных.

Вот, как, вроде бы незначительный случай, произошедший в детстве, смог повлиять на всю дальнейшую жизнь человека.

Плен

Полк, в котором служил Юрий Хромов, летом 1941 года попал в окружение и, неся большие потери, прорвав кольцо немецких войск, безуспешно пытался выйти в расположение своих частей.

Приходилось экономить боеприпасы и вступать в бой только в крайнем случае.

Все дороги и днём и ночью были до отказа забиты немецким войсками. Полк в основном продвигался по просёлочным дорогам или лесами и болотами.

Через два месяца бесполезных попыток прорваться к линии фронта, полк, вконец измотанный, потеряв тяжёлое вооружение и большую часть командного и рядового состава, к вечеру вышел к небольшой деревушке. Деревня находилась среди лесов и болот отдалённого района Калининской ныне Тверской области.

Разведка доложила: немцев немного не более отделения, охраняют бывший колхозный склад горючего из нескольких небольших резервуаров, жителей в деревне нет.

Незнакомый Юрию капитан средних лет видимо из кадровых офицеров, принявший командование полком, приказал окружить деревню плотным кольцом, чтобы ни один немецкий солдат ни ушёл.

Бой длился всего десять минут. Вся охрана немцев: семь рядовых и ефрейтор были закиданы гранатами в служебном помещении склада.

В деревне все избы были целы. По всем признакам немецкая авиация здесь не работала.

Данные разведки подтвердились, деревня была пуста, ни единого человека. Скорее всего, жители деревни эвакуировались или попрятались в лесах.

Голодные бойцы разбежались по избам в поисках съестного, но кроме картофеля, квашеной капусты и солёных огурцов ничего не нашли. Зато большой запас продуктов обнаружили в избе, где жили немцы.

Задымили трубы. Красноармейцы готовили еду и сушили одежду. Наевшись после многих дней голодания и устроившись, где придётся, они уснули мертвецким сном. Командиры, выставив на выездах из деревни часовых, впервые с момента окружения тоже спокойно спали.

В небольшом селе, которое находилось в нескольких километрах, имелся немецкий гарнизон. Услышав взрывы, немцы не стали спешить, зная по опыту, что «окруженцы» после таких скитаний не покинут деревню раньше завтрашнего полдня.

Перед рассветом немецкие подразделения, в сопровождении танка и двух бронемашин с пулемётами, выдвинулись к деревушке.

Легко и без шума убрав дремлющих часовых, немцы взяли деревню в плотное кольцо. Лишь только забрезжил рассвет, начался обстрел изб из танка. Выскакивающих на улицу красноармейцев расстреливали из пулемётов.

Не смотря на внезапность нападения немцев, младшим командирам удалось организовать локальные рубежи обороны. Это оказалось совершенной неожиданностью для немцев, понёсших первые потери.

Политрук, который спал в той же избе что и Юрий, расставил нескольких бойцов по окнам со стороны леса, приказав экономить патроны и стрелять только наверняка. С остальными бойцами он поспешил из избы и организовал круговую оборону. Юрию досталось небольшое оконце в чулане, получилось удобная для стрельбы позиция. Немцы шли цепью от леса, приближаясь к сарайчику на краю усадьбы. Расстояние было небольшим и трудно было промахнуться. Когда после первого его выстрела упал один из немцев, остальные сначала залегли, а потом стали пытаться приблизиться перебежками или ползком. Юрий поражал перебегающих гитлеровцев, почти не целясь. Тем более немцы никак не могли понять, откуда идёт стрельба, потому, что угол пристройки к дому скрывал его от них.

Так же удачно действовали и остальные бойцы.

В конце концов, немцы прекратили попытки зайти в деревню с этой стороны.

Юрий, не опуская винтовку, внимательно следил из окна за происходящим возле усадьбы. На снегу чернели шинели четырёх убитых немецких солдат. Он не стал стрелять по немцам, которые вытаскивали своих раненых с опасного места.

По всей деревне слышалась беспорядочная стрельба, которая с каждой минутой затихала, а потом и совсем прекратилась.

Пошли тревожные минуты ожидания.

Когда рядом с избой послышалась незнакомая речь, один из бойцов пошёл к выходу и приоткрыв дверь выглянул в щель. Перед домом немцы строили красноармейцев в две шеренги, раздавая прикладами удары.

— Что будем делать? — бойцы собрались вокруг него.

— Наших строят. Воевать дальше бесполезно, закидают гранатами и копец нам. Надо сдаваться.

— Я в первую мировую побывал у них в плену, ничего выжил, — поддержал его пожилой солдат.

— А, присяга, а, трибунал… Лучше спрячемся в подполе, может, повезёт и не заметят, — предложил Юрий.

Так и решили.

Не прошло и полчаса, как наверху раздался стук кованых сапог о половицы. Открылся люк. В подпол опустилась рука с гранатой,

— Рус, сдавайса!

Боец, который предлагал сдаться, поднялся из подпола первым. Через мгновение раздался выстрел.

Вновь показалась рука с гранатой,

— Рус, выходийт!

Красноармейцы стали по очереди вылезать из подпола, со страхом ожидая выстрела. Один из немцев со всей силы бил каждого прикладом винтовки, другой, с автоматом выталкивал за дверь. Выходя пришлось переступать через застреленного бойца.

Пожилой боец вылез последним и попытался объяснить, размахивая руками, что в подполе никого нет. Немец отпрянул от него и выстрелил.

Получив ещё один удар по голове, Юрий оказался снаружи.

Раздались взрывы гранат. Юрий посмотрел в ту сторону. Немецкие солдаты забрасывали гранатами избу, в которой находились раненые красноармейцы.

Офицер, у которого, как заметил Юрий, на петлицах были молнии, медленно шёл вдоль строя и через несколько шагов останавливался и повторял,

— Коммунистен, официрен, йюде, выходийт, — и показывал на группу пленных стоящих в стороне под охраной автоматчиков.

Если никто не выходил, он внимательно всматривался в пленных и, только убедившись, что среди них таковых нет, шёл дальше. Иногда он указывал на кого-то из стоящих и произносил, или «йюде, или «официрен». Солдат отводил пленного в сторону.

Рядом с Юрием стоял лейтенант. Он успел переодеться в солдатскую гимнастёрку и пилотку. Немецкий офицер остановился напротив и показал своему солдату на пилотки. Тот сбил их с головы Юрия и лейтенанта. Офицер, улыбаясь, ткнул пальцем в лейтенанта,

— Дункель официрен, — он изобразил пальцами, что-то вроде ножниц, — Чик-чик, — и показал на коротко постриженную голову Юрия, стрижка которого совсем не вязалось с чубом лейтенанта.

Пройдя до конца строя, офицер каким-то только ему известным методом выявил среди пленных двух евреев.

С задней шеренги раздался голос,

— Господин офицер, господин офицер! — вперёд протиснулся невысокий лет тридцати боец. — Вот коммунист, — и он показал на стоящего сзади бойца, — я их всех знаю, и коммунистов, и комсомольцев.

Он стал ходить вдоль строя и указывать на стоящих в строю пленных.

— Все, больше никого нет, господин офицер.

— Гут, — офицер кивнул солдату в сторону отобранных пленных.

Тот отвёл предателя к тем, кого он только что выдал, не смотря на то, что он упирался и умолял,

— Господин офицер, я вам пригожусь, я готов служить немецкой армии…

Пленных построили и погнали, поторапливая выстрелами и прикладами, в сторону ближайшей железнодорожной станции.

Когда колонна выходила из деревни, раздались автоматные очереди. Расстреливали отобранных офицером красноармейцев полка.

Расстреливали и тех, кто не мог долго идти из-за ранения, и падал, и тех, кто пытался им помочь.

«Окруженцев» гитлеровцы считали партизанами и для них эти пленные были вне закона.

На станции пленных погрузили в товарный вагон, набив его до отказа, можно было только стоять. Внутри стоял полумрак. Лица были еле различимы. Дневной свет проникал лишь через щели между досок обшивки стенок вагона да через дыры, образовавшиеся от попадания осколков авиабомб и снарядов.

Двое суток ничего не происходило, о пленных словно забыли.

Спать приходилось стоя, потому что из-за тесноты не было возможности даже присесть. Стоящий рядом с Юрием парень, попросил пленных потесниться, изловчился и с помощью ног оторвал несколько дощечек, прикрывающих дыру в полу вагона,

— Наступит ночь, смоемся.

Задуманное сорвалось, вечером вагон прицепили к составу, который, медленно набирая скорость, покатился в сторону Ржева.

Поезд двигался медленно, подолгу задерживаясь на перегонах.

В одну из ночных остановок парень толкнул Юрия,

— Пора. Самое время.

Они отодвинули ногами доски. Парень опустился в образовавшийся люк и исчез в темноте. Юрий сел на край дыры, опустив ноги, готовый спрыгнуть вниз под вагон, но несколько рук ухватили его за плечи:

— Не пустим.

— Хотите, чтобы нас расстреляли из-за вашего побега?

— Вылазь.

Снаружи раздались выстрелы.

— Понял, чем дело могло кончиться. Скажи нам спасибо.

Пленные напряжённо ждали появления немецкой охраны, но на их счастье состав медленно покатился, набирая ход.

Пошли четвёртые сутки с момента загрузки в вагон. Невыносимо мучил голод, а в ещё большей степени хотелось пить. Юрий, в который раз, нащупал в кармане галифе картофелину. Он подобрал её в подполе избы, где прятались от немцев, и берёг на самый крайний случай. Голод и невыносимая жажда взяли своё, и он вынул её. Из другого кармана достал маленький перочинный ножичек, которым затачивал карандаши штабным офицерам, будучи писарем. Хотел снять кожуру, но передумал. И только он начал отрезать небольшую дольку, со всех сторон к нему потянулись руки пленных. Он разрезал картофелину на мелкие кубики и стал раскладывать в протянутые ладони, положив несколько кусочков себе в рот. Хотелось тут же проглотить, но он вытерпел и, медленно разжёвывая, наслаждался каплями влаги находившейся в них.

На шестые сутки уже никто из пленных не мог разговаривать. Так пересохло во рту, что Юрий не мог пошевелить языком. Лишь шёпотом удавалось произнести несколько слов.

Пленным, прижатым к стенкам вагона, повезло, снаружи начался снегопад, и снежинки залетали в щели и дыры. Их судорожно ловили языком или слизывали с досок. Напротив Юрия тоже была небольшая щель, и он прижался к ней раскрытым ртом до самой той поры, пока снегопад ни прекратился.

Прошло несколько суток, и он почувствовал, как тело прижавшегося к нему солдата стало остывать.

Пленные начали умирать от голода и обезвоживания.

Когда раскрылись двери вагона, и прозвучала команда выходить, пленные стали просто вываливаться из него не в силах удержаться на ногах.

Весь пол вагона был завален телами умерших.

Немецкие солдаты, заглядывающие внутрь, закрывали носы, такой стоял смрад от пота, испражнений и начавших разлагаться трупов.

Пленных, которые судорожно хватали снег и горстями запихивали в рот, при помощи прикладов и выстрелов отогнали в сторону. Вагон облили бензином и подожгли.

Юрий огляделся, это была та же станция, на которой их сажали в вагон, он был в полном недоумении.

— Сволочи, надеялись, что мы все поумераем, — с трудом выговаривая, слова произнёс кто-то сзади.

Обернувшись, он узнал в пленном старшину разведчиков.

Пленных выстроили в цепочку, и повели в сторону полевой кухни. Полный пожилой повар-немец зачерпывал из котла что-то похожее на кашу из неочищенного овса, стряхивал в пригоршню подходившего к нему пленного и хохотал, когда тот, обжигаясь, хватал кашу ртом. Иногда к смеху прибавляя,

— Руссише швайн.

— Руссише швайн…

Уже пешим ходом пленных, из которых многие не дошли и остались лежать на обочинах дороги, пригнали под Сычёвку в фильтрационный лагерь. Он представлял собой бывший скотный двор, огороженный невысоким забором из одного ряда колючей проволоки. По углам забора стояли вышки, на которых дежурили пулемётчики.

_________

В самом начале Великой Отечественной войны под подозрение в предательстве попали все военнослужащие, сдавшиеся в плен.

По данным Генштаба Вооружённых Сил Российской Федерации потери пленными в ВОВ составили 4 миллиона 559 тысяч человек.

(«Материалы Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий» «Новая и Новейшая история», 1996 г. с. 91—112)

Первая награда

Егора Боголюбова и ещё одного бойца взводный привёз на телеге на небольшую просёлочную дорогу. Определив удобное место для обзора в направлении, откуда можно было ожидать немцев, он посоветовал поскорее выкопать щель и замаскироваться. Оставив ящик с бутылками зажигательной смеси, две противотанковые гранаты и по дополнительному подсумку с обоймами для винтовок, взводный уехал.

Окопчик выкопали быстро, благо земля была мягкая и вперемешку с песком. Они замаскировали края окопа дёрном и напихали за отвороты пилоток стебли травы. Рядовой Борис Шмаков, как старший по возрасту, взяв на себя командование, отошёл как можно дальше от окопа и пройдя туда — сюда по дороге убедился, что окоп и сидящий в нём Егор совершенно незаметны, даже для него, знающего, где он находится.

Стоял жаркий солнечный день. Где-то высоко в небе заливался жаворонок, вокруг жужжали пчёлы и шмели, собирая нектар с цветков. Почти невидимый парил коршун, нарезая круги то вправо, то влево в поисках добычи. Из леса иногда раздавалось пение кукушки: ку-ку, ку-ку, ку-ку… В очередной раз, когда Егор услышал кукушку, он мысленно спросил, сколько ещё лет ему осталось жить. Когда он досчитал до сорока одного, кукушка умолкла, «Это сколько же мне будет? Двадцать шесть плюс сорок один шестьдесят семь. А, вдруг так и будет». После этого сильное волнение от ожидания будущего боя, как ни странно, стало постепенно проходить.

К полудню в маленьком окопе стало невыносимо жарко. Солнце нещадно жгло с зенита, и спрятаться от него не было возможности. Одежда насквозь пропиталась потом. Вот, когда они действительно пожалели, что взяли так мало воды, всего по одной фляжке, одна из которых уже закончилась. Сняв гимнастёрки, они держали их над собой, чтобы как-то укрыться от солнечных лучей. Невыносимо хотелось пить, но воду надо было экономить. Стали вспоминать, где по пути сюда видели воду.

— При выезде из леса я видел небольшое болотце, заросшее камышом, там наверняка можно набрать воду, — Егор показал на кусты позади окопа.

— Я, как старший в секрете, даю тебе приказ, добыть воду, — скомандовал Шмаков.

Егор засомневался,

— А, вдруг немцы появятся. Рискованно.

Где-то вдали, со стороны котла раздались звуки взрывов, которые повторялись с небольшими перерывами. Всякая попытка добыть воду отпала. «Вдруг это немцы прорываются из кольца, а если в нашу сторону», после этих мыслей Шмаков не стал настаивать,

— За водой сходим, когда стемнеет.

Он вовремя заметил, что спички, лежащие в кармане гимнастёрки, размокли.

Егор тоже достал из своего кармана горсть спичек и развалившийся коробок,

— Вопрос. Чем фитили у бутылок будем зажигать?

Разложив спички на солнце, с нетерпением стали ждать, пока они просохнут, моля бога, чтобы они не понадобились сейчас.

До самого вечера ничего не случилось. Когда наступили сумерки, они допили остатки воды и Егор

трусцой поспешил к болту. Ему повезло, вода была вполне пригодна для питья, если не считать болотного запаха. Прежде вдоволь напившись, черпая воду пригоршнями, он заполнил фляжки и с наслаждением окунул голову в воду, наслаждаясь прохладой.

Спали по очереди рядом с окопом, раскатав шинели по траве. Утром на небе появились облака, и подул ветерок.

До обеда оставалось совсем немного, и они уже начали копаться в вещмешках, доставая сухой паёк, полученный накануне, как раздался рокот моторов.

Из леса, по дороге, со стороны Ельни медленно выполз танк. По угловатой форме башни и корпуса танка определили: «немецкий». Егор попробовал зажечь спичку, она сразу вспыхнула. Шмаков возбуждённо зашептал ему на ухо, словно опасаясь, что танкисты смогут его услышать,

— Делаем так, ты зажигаешь, я бросаю.

— Может гранату?

— Граната может не повредить танк в полной мере, а потом до дороги метров семь, сами можем попасть под взрыв.

Они все напряглись перед решающими действиями. Непросто в первом бою набраться смелости и вступить в противоборство с превосходящим по вооружению и численности противником, тем более с танком. Опыта по борьбе с танками не было никакого, тем более за первым танком показался второй, затем третий и четвёртый.

— Что будем делать? — Бориса Шмакова трясло, словно от сильного мороза, — Выступить против четырёх танков с бутылками и с винтовками — «полные кранты».

— Может, драпанём к лесу?

— Нет бесполезно, заметят, и им будет ничего не стоить расстрелять нас из пушки или пулемёта. Не успеем добежать. — Я, как старший, приказываю, сидим и не высовываемся.

— А что скажем командиру? Ведь, под трибунал попадём.

— Что, лучше щас погибнуть под гусеницами, чем подождать до трибунала? Проедут танки мимо, скроются в лесу, бросим гранаты, на взрывы прибегут наши, скажем, не смогли подбить.

На обсуждение времени не было, первый танк был совсем рядом. Земля задрожала, струйки песка стали стекать по стенкам окопа, как маленькие водопады. Бойцы опустились на дно окопа. Егор взглянул вверх, его лицо побелело, он толкнул товарища и показал на торчащие из окопа штыки винтовок. Снаружи их наверняка было легко заметить по отблеску солнечных лучей. У обоих в голове засела одна лишь мысль, только бы их не увидели.

По звуку мотора и по усиливающемуся дрожанию земли, они легко определили, когда мимо прошёл первый танк, затем второй, за ним третий и только с окопом поравнялся четвёртый танк, вдалеке, в стороне от дороги, по направлению движения танков раздался взрыв тяжёлого фугаса. Немец, высунувшийся по пояс из люка первого танка и наблюдавший за дорогой, сразу скрылся в танке, закрыв люк. Танк остановился и развернувшись объезжая другие повернул назад к лесу. Тот же манёвр совершил второй танк, затем третий.

Красноармейцы, сидящие в окопе, напряжённо ждали, «Неужели обнаружили?». Шум мотора и запах выхлопных газов, стоящего рядом танка наводил ужас на неопытных бойцов. Они готовы были выскочить из окопа и бежать.

В ожидании дальнейших событий прошло несколько минут. Они поняли, что с наружи что-то произошло. Егор набрался смелости и осторожно выглянул из окопа. Увидев, закрытые люки стоящего танка, понял, что его не обнаружат,

— Посмотри. Непонятно. Почему так?

Борис приподнялся над окопом. Два танка уже скрылись в лесу, откуда появились, третий был уже у самой опушки. С танком, стоящим у окопа, происходило что-то неладное. Мотор ревел, танк дёргался, видимо, пытаясь развернуться. Бойцы посмотрели друг на друга и без слов поняли, надо действовать. Егор зажёг фитиль бутылки и передал её Шмакову. Тот, выкрикнув «Держи, гад», бросил бутылку в танк, но она, ударившись о привязанный на броне брезент, упала рядом с танком, не разбившись. Егор зажёг вторую, на этот раз Борис угодил в башню, вспыхнуло пламя.

Они судорожно стали бросать в танк бутылку за бутылкой.

Когда открылся люк, и из него показалась голова в шлеме, они схватили винтовки и выстрелили несколько раз. Немец исчез в танке. Мотор заглох. Из-под танка выполз другой танкист, его комбинезон горел. Он стал кататься по земле, пытаясь сбить пламя. В окопе не стали ждать и застрелили его.

Раздался мощный взрыв внутри танка. Бойцы сели на дно окопа. Сразу же более мощный взрыв потряс воздух, на время их оглушив. Выждав некоторое время, они выглянули. Пламя полыхало, взлетая высоко вверх широким столбом. В небо поднимался столб чёрного дыма. Горящие осколки зажгли траву вокруг окопа. Они выскочили, забыв про гранаты на краю окопа и оставшиеся бутылки, и отбежали подальше от горящего танка. К их счастью трава горела недолго.

Со стороны большака из леса показалась цепь солдат во главе с командиром. Подбежав, они обступили, пожимали руки, обнимали Егора и его напарника. Большинство ещё не участвовало в боях, и для них было важно почувствовать, что они тоже смогут поступить также.

Взводный убрал наган в кобуру,

— Мужики! Вы молодцы! Вы герои! Немецкий танка уничтожили, — он увидел обгоревший труп и добавил, — И экипаж.

— Товарищ лейтенант, — Шмаков встал по стойке смирно, предварительно застегнув ворот гимнастёрки, — Выполняя Ваш приказ, нами, мной и рядовым Боголюбовым, был принят неравный бой с четырьмя немецкими танками, прорвавшими нашу оборону. Один танк и его экипаж уничтожены, остальные отступили в сторону леса. С нашей стороны погибших и раненых нет.

— Спасибо за геройскую службу. Вас обязательно представят к награде.

— Служим трудовому народу, — одновременно отчеканили герои.

«Ну, и Борис, как всё повернул, я бы так не смог. А, может быть он и прав», — Егора одолевало чувство вины и стыда за проявленную трусость.

Через несколько дней комиссар вручил им перед строем полка медали «За отвагу». Последние слова его выступления, «Пока есть такие герои нас не победить», утонули в троекратном «Ура».

Запретный плод

После смерти помещика Пантелеева имение перешло двум его дочерям. Сёстры привели усадьбу в порядок, наняли опытного управляющего и с толком распорядились принадлежащей им землёй и хозяйством.

С барынями из города приехала служанка Ульяна, молодая привлекательной наружности девушка, грамотная и рассудительная. Все дворовые заключили — «умная». Ульяна работала у помещиц за небольшое жалование, но в основном за кров над головой и питание. Окружающие говорили — «Видно сирота», и жалели её. Ульяна не была сиротой, в городе остались её больные престарелые родители и две сестрёнки, поэтому при любой оказии она отсылала им, что-то из своих сбережений.

Под праздничный перезвон колоколов из дверей церкви села Пантелеево выходил нарядно одетый народ, собравшийся на богослужение из окрестных деревень и усадеб. Многие из них держали в руках узелки или корзинки с яблоками, освещёнными в церкви. «Яблочный Спас» — один из немногих праздников и дней отдыха для крестьян в эту горячую летнюю страду.

По ступеням церковного крыльца спустились «некрасовские» барыни, одетые по моде и празднично.

Группа деревенских парней расположилась у ворот церковной ограды. Щелкая семечки, они, от нечего делать, разглядывали прихожан, изредка отпуская шуточки в сторону проходящих мимо деревенских девчат.

Лишь заметив в толпе выходящих из церкви помещиц, парни, уже не могли отвести от них глаз и зачарованно рассматривали атласные платья, облегающие складные фигуры барынь, замысловатые шляпки, маленькие зонтики, которые барыни держали над собой, одетые на руки нежно-розовые гипюровые перчатки.

Когда помещицы поравнялись с парнями, те сняли картузы и молча чинно поклонились. Барыни ответили лёгким еле заметным наклоном головы и остановились у своей коляски, тихо беседуя. К ним заспешила вышедшая из церкви горничная, тоже одетая по-городскому, но не так изыскано как барыни. В руке она держала маленькую корзиночку с низкими бортиками и высокой ручкой, в которой лежало несколько яблок малинового цвета. Парни мгновенно окружили её не давая пройти.

— Ульяна, — обратился к ней один из парней и протянул ей яблоко, — С праздником Вас.

Ульяна приняла подношение,

— Почему же не взять в такой день?.. Зачем отказывать, еже ли от души.

— И от нас прийми, — парни предложили по яблоку.

— Что ж, возьму пару штук для барынь.

— Откуды ж к нам забросило таку красавицу, из какого такого далёка?..

— Откуда?.. Откуда?.. Отсюда не видать, — Ульяна попыталась пройти, но парни её не пропустили.

— Не отпустим, покуды ни скажишь можны ль к тебе сватов засылать?.. Глянь на нас, какие хлопцы славные!..

— Сватов?.. Вы сначала грамоте выучитесь, да книжек прочтите, сколько я прочитала. Сватов!.. Деревенщина вы необразованная!..

— А, для чо нам орбазо…, — начал и запнулся один из парней, — Ну для чо нам грамыта?.. Нам лишь бы кнутом уметь махать да за плугом ходить. Вот я Иван Ковшов, живу обеспечено, хозяйство у нас справное, женюсь, батька половину обещал отдать. Чем я тибе не жаних?..

— Жених!?. От горшка два вершка.

— А мой рост можить в другое место пошёл.

— Видали мы твой другой рост и другое место, — произнёс один из парней из-за спин стоящих перед ним и добавил, — У бане!..

Раздался дружный хохот, от которого вздрогнули кони в упряжке. Ульяна не выдержала и фыркнула, прикрыв рот ладонью.

— У нас здеся граматного жаниха днём с огнём не найдешь, — вступил в разговор парень постарше, — Из граматных только батюшка, фельшер ды староста, так им уж о свадьбе поздно думыть, и жанатые усе. Хотя вот Фрол, он шибко граматный!.. Церкоуна-прихадскую школу закончил, усе церкоуные книги па памяти сказываить. Фрол, ну скажи шо-либа из церкоунаго, Фрол!.. Ну, Фрол!.. Скажи!..

Фрол, до этого не обращавший внимания на их болтовню, принял торжественный вид, перекрестился на церковь и стал произносить, словно с паперти, слово за словом, не запинаясь, стараясь говорить протяжно и басом,

— «…Благодарю Тя, пренебесный Царю, и всем телом и душею молю, хвалю, славлю, почитаю и превозношу Тя, яко сподобил еси мне, грешнаго, в день сей в Божественном сем Храме Божественную Твою и благоприятную, безкровную и словесную, Твоими священнослужительми о наших согрешениях Тебе принесённую и пожертую видети жертву, в воспоминание пречистых Страстей, преславного, Воскресения, на небеса Восшествия и страшнаго паки Пришествия Господа нашего Иисуса Христа ихже ради молю Тя: вся моя согрешения омый, очисти и прости, и даждь ми во вся дни живота моего поминати Твоя благодеяния и в чистой совести благодарения и мольбы Тебе приносити, Безначальному Отцу со Единородным Твоим Сыном и Всесвятым Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь…».

Когда Фрол произнёс «аминь», притихшая молодёжь трижды перекрестилась.

Ульяна с интересом всматривалась в юношу на протяжении всей его речи, «Да, он выделяется из всех остальных и ростом и телосложением. Отрастающая бородка и усы ни сколько не портят его лица». С каждым словом молитвы, произносимым Фролом, на лице Ульяны отражалось всё большее удивление.

— Как же ты это всё смог выучить, нет никакой возможности для меня это всё запомнить? — Ульяна была в восторге.

— Дерявеншина!..Он то ж дерявеншина? — вставил своё слово Ковшов.

— Грамоту я легко освоил и читать навчился по печатаному, а книг кромя церковных у меня не было, вот и перечитывал их по многу раз. К запоминанию у меня, верно, способности большие, ну, и вывчил. Вот так, девица! — Фрол отвернулся и стал смотреть на раскрытые двери церкви.

— Уля, приходи к нам сядне в дяревню, на пасяделки. Это у Палашки, третий дом справа от колодезя. — предложил парень с торчащими из под картуза густыми рыжими волосами и покрытым веснушками лицом, — Ти прядешь?

— Это, где девки прядут да заунывно поют, а ребята молчат да семечки лузгают. Потом хозяйка шелухой дорогу стелет. Нет, упаси боже к вам ходить.

Фрол вдруг встрепенулся и направился к немного полноватой неказистого вида девушке, вышедшей из церкви,

— Марфуша, с праздником тябя! — и протянул ей яблоко.

— И тябя со Спасом Господним!

— Позволь рядом пройтись, — Фрол взял девушку за локоть.

— А, чаво няльзя, места многа.

И они пошли рука об руку под гору, болтая о всяких пустяках.

Ульяна, немного завидуя, смотрела в след уходящей паре:

— Повезло девушке, хороший, видно, парень ей достался, провожает до дома. Приятно!..

— До дому!?. Харашо, ежель Марфа успеить до дому к утрянний зорьки. Мы Фролку знаим!

— Не верю тебе, не похоже на него, что б так. Врёшь ты! — Ульяна презрительным взглядом обвела стоящего рядом Ковшова.

— Ни веришь? А, ты проверь!

Парни взялись за руки и стали водить вокруг Ульяны хоровод, приговаривая:

— Выбирай жаниха!.. Выбирай жаниха!..

— Жениха? Вы поухаживайте, подарками одарите, а потом и набивайтесь в женихи!

— Паженимси вот тода и будим ухаживать али охаживать, коль провинисься.

— Вот-вот, только на это и способны.

— Ульяна! — позвала одна из барынь.

— А усё ж приходи, третий дом справа, — парни расступились.

Дамы и горничная начали рассаживаться в небольшой лёгкой на вид коляске. Ульяна устроилась впереди управлять лошадью.

Коляска бесшумно покатилась по пыльной укатанной дороге к имению.

— Что, Ульяна, приглянулся ли кто из парней?

— Кто мне может из них приглянуться, — Ульяна неожиданно вспомнила Фрола и добавила, — Из деревенщины необразованной.

Кузнец Ефим, учитель и наставник Фрола в кузнечном деле, отлучился по спешному делу в ближайший город Холм.

Фрол управлялся в кузне один, выковывая по заданию кузнеца всевозможные необходимые в крестьянской жизни мелкие изделия.

Он гнул скобы, когда в кузню вошла барыня, одетая в мужской костюм и в сапоги с очень высокими голенищами и шпорами, волосы были спрятаны под высокой шляпкой с большим козырьком, в руке она держала хлыст. «Чучело», — невольно подумал Фрол, оглядев её одеяние.

— Где же Ефим?.. У меня к нему есть дело.

— Дядька Яфим в отъезди, будить ня скоро.

— А. ты, что ж тоже кузнец?

— Да могу кое-шо, но Вам лучче обратиться к дядьке Яфиму.

— Слушай, кузнец, ни найдётся ли у тебя подкова для моего коня? Не могу же я ехать в седле несколько вёрст на хромающем коне. Сможешь подковать? Я отблагодарю.

— Смагу ни в пярвой. Тольки подков нету, барыня… Магу выковать, еже ль жалаити?

— Выкуй, выкуй, будь добр.

Фрол вышел из кузни, подойдя к привязи, взялся за лодыжку спокойно стоящего жеребца и легонько похлопал по ней другой рукой. Жеребец послушно согнул ногу. Фрол снял мерку с копыта и вернулся в кузню. Порывшись в куче металла в углу, выбрал подходящую стальную полосу и положил на угли. Взявшись за меха начал раздувать огонь.

— Шли бы Вы на воздух, барыня, Здеся щас будить дымна и жарка.

— Ничего, ничего, мне интересно посмотрет