По ту сторону Солнца
Елена Александровна Асеева

Дарю эту книгу,

моей любимой мамочке,

Асеевой Вере Николаевне,

человеку, всецело и всегда меня поддерживающему.

© Елена Александровна Асеева, 2016

© Валентина Гредина, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Глава первая

Дарья сдержала шаг возле серой пластиковой двери, и, вздев голову, прочитала на матово-серой табличке выведенное черным цветом название «Директор филиала». Одновременно с этим она гулко ударила в ровное полотно створки костяшками правой руки два раза, да так и не дождавшись ответа, резко повернула дверную ручку вниз, и, дернув дверь на себя вошла в кабинет.

Мысли, путаясь, мешали в голове выданное минут десять назад указание начальника отдела срочно подняться в кабинет директора с все еще звучащей там мелодией. Едва уловимая сонористика струны гуслей начала преследовать Дашу со вчерашнего вечера. Она, похоже, не смолкала даже ночью, слышалась в редких промежутках бодрствования, точно таила в том звучание волнение или забытье чувств. Впрочем, как знала женщина, всего-навсего тянула за собой новую задумку, может только рассказ, а может более крупное произведение.

Кабинет директора, одной из крупных строительных фирм, глянул на Дарью единственным (почти во всю ширину стены) металлопластиковым окном с двух сторон прикрытым вертикальными бледно-желтыми жалюзи, да чуть покачивающейся веткой дерева настырно поглаживающей с обратной стороны гладь стекла. Зеленые листья на ней, сейчас в середине апреля, такие бархатисто-нежные ласкались с порывами ветра, что с особой мощью, как это бывает на юге, начал дуть еще ночью. Ветродуй уже к утру пригнал с моря крупные тучи, которые своими серо-синими бурлящими парами заслонили лазурь неба, жаждая вскоре излить на город потоки дождя.

В первый миг, воззрившись на покачивающуюся ветку, своим искривленным концом тыкающуюся в стекло, Даша снова пропустила через себя легкий наигрыш гуслей, вторящей ему капели дождя перебираемой в ясный день бегущим по лесу родничком, чье каменистое дно расчертили на разрозненные полосы лучи солнца. В той отдельной картинке, несомненно, узрев будущий фрагмент нового произведения.

– Добрый день, Алексей Валентинович, вызывали? – несмотря на отрешенное состояние собственных мыслей, спросила Дарья. И только теперь перевела взгляд на директора филиала, сидящего как раз напротив двери за прямоугольным письменным столом с мощной столешницей, к середине которого впритык был придвинут второй с округлыми формами. Это был средних лет мужчина, сохранивший моложавость, довольно щуплого сложения, про которого хотелось сказать, все еще молод, если бы не легкая седина в соломенного цвета вьющихся волосах. Всегда гладко выбритый, распространяющий вокруг легкий аромат сладковатого одеколона, он, казался, и в общение таким же слащаво-льстивым, нудно читающим нотации и возводящим работу в его филиале в ранг первоочередной цели для любого работника. А его безукоризненный, непременно, светлых оттенков костюм придавал ему состояние безупречной чистоты. Наверно, по причине того, что и рубашки он неизменно носил светлых оттенков, и остальная мебель в его кабинете имела белую расцветку, не только столы, стоящие по правой стене шкафы, но и по левой офисные стулья, из металлического каркаса и тканевой обивки, предназначенные для посетителей. Впрочем, и сам кабинет Алексея Валентиновича поражал блеклостью кремовых, крашенных стен, подвесных потолков и вставленных в него четырех светодиодных потолочных светильников да молочностью глянцевого ламината. За глаза Алексея Валентиновича работники уже давно прозвали «чисторучка». Ибо ничего толком не делая, он на столе всего то и имел, что канцелярский набор из подставки для визитных карточек и карандашей, настольный коврик, ярусный лоток для бумаги и подставку для двух шариковых ручек.

– Здравствуйте, Дарья, – и голос у Алексея Валентиновича был опять же елейным, кротким точно никогда не имеющим в себе мужского зерна, растерявшего его в беге за должностью, или все-таки не вложенного с самого рождения.

Директор неожиданно подскочил со своего кремового кожаного кресла с эргономичной спинкой и механизмом качания, да нервно дернув головой, влево, в сторону сидящего на ближайшем к нему стуле мужчине, дрогнувшим голосом сказал:

– Вас тут хотели увидеть. Хотели поговорить. Мне выйти? – голос его, звучавший высоко, в этот раз раздался отрывисто и с писклявыми хрипами, отчего Дашу тягостно передернуло. Так как она терпеть не могла подхалимства, всегда и во всем действуя прямо и открыто, потому хоть и работала честно, отличаясь дисциплинированностью, трудолюбием в этой строительной фирме за три года дальше менеджера продвинуться не смогла.

– Лучше выйти, – прозвучал приятный низкий голос с легкой хрипотцой и мужчина, досель сидящий на стуле вразвалочку, положив левую руку на грядушку спинки соседнего, неторопливо поднялся на ноги.

Алексей Валентинович торопливо обошел свой стол, спиной слегка подтолкнув стоящие возле стены створки шкафов (тем, определенно, демонстрируя волнения собственного тела), и даже не глянув в сторону подчиненного, в несколько секунд покинул кабинет, бесшумно прикрыв дверь и оставив о себе памятью шлейф приторно-сладковатого одеколона. Дарья, проследив движением головы, за побегом директора из собственного кабинета, все также неспешно вернула ее в исходную позицию. И первым делом увидела перед глазами быстро мелькнувшее красное удостоверение с золотым оттиском герба, опять же мгновением открывшееся и закрывшееся в коем удалось выдернуть синюю круглую печать и звание капитана спецслужб.

Удостоверение уже вернулось в боковой карман темно-синего пиджака, когда Даша, наконец, вскинула взгляд, дабы рассмотреть самого мужчину. Высокий (очевидно, не менее ста девяноста сантиметров), он поразил женщину грубыми чертами лица столь не соответствующих приятному голосу с хрипотцой. Квадратной формы его лицо имело широкую и точно тяжелую нижнюю челюсть, едва выраженный раздвоенный подбородок, придающий капитану спецслужб сходство с собаками, породы немецкий боксер. Коренастое телосложение, широкая, круглая голова и глубоко сидящие темно-карие глаза, вроде сказывали, что от «боксера» он взял много больше, чем от человека, делая и саму манеру общения атакующе-агрессивной. Ибо стоило ему (продемонстрировав удостоверение) опуститься на стул, закинуть ногу на ногу и опять пристроить руку на соседний, как и его лицо приняло грубо-надменное выражение, вызвав в женщине чувство раздражения.

– Капитан спецслужбы Востриков Юрий Анатольевич, – представился он значимо ленивым голосом. – Как я понимаю вы и есть Касторнова Дарья Александровна, – теперь голос зазвучал манерно нагло, будто он видел перед собой не человека, а таракана каковой пытался залезть на его гладко начищенный черный туфель.

Женщина внимательно оглядела капитана, задержавшись взором на голове демонстрирующей темно-русые волосы, подстриженные под бокс. Подумав, что военным, вообще, присуще стричься коротко несмотря на то, что через такой тонкий слой волос просвечиваются все дефекты кожи, достаточно сильно ухудшая и без того нелицеприятный вид головы, и тем вспоминая своего бывшего мужа, нынче служившего в соседнем регионе в войсках связи. Да не больно скрывая желания съязвить, которое (как считали друзья) было ее второй натурой, ответила:

– Это я не знаю, что и как вы понимаете. Это не познано, да и вряд ли возникнет во мне такое желание ваше неосознанное воспринять.

– Шутите, да? Это хорошо! – достаточно бодро отозвался Юрий Анатольевич и слышимо усмехнулся. – Хорошо. Потому как зачастую приходиться общаться с гражданами, воспринимающими диалог со спецслужбами в состоянии панического страха. Это мы сейчас пронаблюдали в вашем директоре. Однако я сюда прибыл не забавлять вас, – теперь голос его зазвучал много жестче, вероятно, он не собирался сносить подколы Даши. – Поэтому попрошу отвечать четко и по существу.

– Меня, что в чем-то обвиняют, чтобы я отвечала четко и по существу, или допрашивают? Да и вообще, коли хотите конкретики, так от вас кроме как персонализации моих данных ничего не прозвучало, – дерзко отозвалась Дарья, ощущая к сидящему напротив нее капитану как-то махом разгорающееся раздражение, отчего захотелось развернуться и покинуть кабинет.

Определенным образом Юрий Анатольевич это желание в женщине уловил (али все-таки она дернулась в сторону двери). Потому он резким движением выволок стул, на каковой дотоль была пристроена его рука, и, поставив напротив себя, почитай подперев им стоящую Дашу, кивнув, в той же жесткой манере указал:

– Садитесь, Дарья Александровна, я вас надолго не задержу. Только сверю некоторые данные.

– А! все же я Дарья Александровна, радует, что вы это признали, – язвительность в голосе женщины не пропала. Тем не менее, всего лишь в голосе, во всем остальном правило благоразумие. Потому не став накалять обстановку, она слегка сдвинула стул в сторону и опустилась на него, став моментально ниже своего оппонента.

– Не будем препираться, это не к чему, – сухо отозвался капитан спецслужб, и, сунув внутрь пиджака правую руку, достал из внутреннего кармана мобильный телефон, блеснувший черно-серебристым корпусом. – Потому как я сейчас задержу вас за неповиновение законному представителю власти или иному лицу, исполняющему обязанности по охране общественного порядка, – очевидно, в точности цитируя выдержки из законных актов, – и отправлю на сорок восемь часов в изолятор временного содержания. – Юрий Анатольевич на пару секунд прервался, и легким движением пальцев принялся перелистывать на экране телефона изображения, с той же неспешностью продолжив говорить, – и тогда я уверен, у вас пропадет желание язвить и шутить.

Капитан оторвал взгляд от экрана телефона, перевел его на лицо женщины, и, растянув уголки губ, живописав едкую ухмылку, с насмешкой дополнил:

– Вероятно, не стоит добавлять, как на вашу карьеру неблагожелательно повлияет задержание и пребывание в ИВС. Думается, после тех сорока восьми часов, в вас окончательно иссякнет, какой бы то ни был, сарказм, как и бесследно, испарится занимаемая вами должность менеджера.

– Не пугайте меня. Я вас не боюсь, как и не страшусь потерять эту гребаную должность менеджера, – незамедлительно откликнулась Дарья, повышая голос, и стремительно поднялась со стула, с намерением покинуть кабинет.

Юрий Анатольевич тотчас дернулся вперед верхним корпусом, будто жаждая пронзить стоящую женщину собственной головой. Он не менее стремительно выкинул вперед левую руку, и, ухватив в мощную хватку каркас спинки стула, тем движением словно опрокинул Дашу на его сидение, требовательно дыхнув:

– Сидите смирно, я еще не договорил.

Энергичность того движения порывом донесла до женщины осознания властности и мощи его фигуры. На нее дыхнуло духом человека, который привык все решать силой, не уступая и в малом, не умеющего церемониться, жалеть или чем-либо поступаться. Эта ощутимая жесткость, а может даже и жестокость его натуры, привела к тому, что Даше расхотелось не то, чтобы дергаться, но даже и шутить. Понимание собственной беспомощности сейчас мощной волной нахлынуло на женщину. Оно появилось в ней не так давно, впрочем, каждый раз нарастало от мужской грубости, точно оставаясь побочным эффектом развода. Когда муж цинично ей сказал, что разлюбил и устал от безумных странностей, идей и мыслей. Чуть зримо вздрогнув, Дарья воззрилась в темно-карие, холодные глаза капитана, осознавая, что не имеет доступного иным женщинам шарма, очарования и красоты, по сути всегда оставаясь дурнушкой, не больно высокой, не больно стройной, с круглым лицом, узким разрезом глаз, и маленьким ртом. Привлекая мужчин всего-навсего способностью неординарного мышления и острым умом. Однако сейчас женщина осознала, что стоит придержать проявления того самого ума, оный всегда сопровождался остротами и едкостью замечаний, дабы не накликать беды. Возможно, промелькнувшая в ее глазах беспомощность и, одновременно, здравомыслие было подмечено Юрием Анатольевичем, потому он согнал с лица, как улыбку, так и ухмылку, и, развернув в сторону Даши экран телефона, с необоримостью в голосе вопросил:

– Это ваша страничка в Интернете?

Дарья мгновенно пробежалась взглядом по экрану телефона, на котором изображенная страничка творческого сайта рекламировала выставленные ею десять объемных романа в жанре фэнтези и фантастики, четыре повести и десяток рассказов, а в правом уголке находилась аватарка с ее фотографией, да, не мешкая, кивнув, ответила:

– Моя. Там же фотография. Чего не признали?

– Заглохните, наконец-то. И отвечайте по существу, – сейчас капитан спецслужб прямо-таки рыкнул, и на его шее вздулись расчертившие ее вертикально толстые жилы, а белая кожа лица прямо-таки побурела. – Значит, вы подтверждаете, Дарья Александровна, что эти произведения написаны вами?

– Да в чем дело-то, я не пойму? – встревожено переспросила женщина, в уме перебирая собственные произведения, в которых почитай ничего не было политического. Однако присутствовали нападки на правящие нынче на Земле религиозные учения, в коих она видела врагов свободной воли и разумного подхода к самой сути жизни.

– Вы, что не поняли меня? – Юрий Анатольевич резко наклонился, приблизив свое лицо к лицу Даши, отчего последней пришлось опять же скоро дернуться назад и опереться о спинку стула.

– Да, это моя страничка и мои произведения, – по существу как того и требовали, отозвалась женщина и легонько кивнула.

Юрий Анатольевич степенно отклонился назад и развернув к себе телефон вновь перелистнул на экране изображения. Принявшись медленно выдыхать вопросы и сдерживаясь на чуть-чуть, при ответе Даши, определенно, сверяя их с данными в телефоне, выспрашивая по большему счету о ее прошлой жизни, интересуясь не только датой рождения, но и датой окончания школы, института, переездами, родителями, бывшим мужем и даже сыном.

– Хорошо, – закончил он свой допрос. И медлительно поднявшись со стула, отправил свой телефон в нагрудный карман пиджака, слегка понижая голос и тем, делая его снова приятным, дополнил, – поднимайтесь Дарья Александровна. Вам надо будет проехать со мной в управление. У нас к вам имеются некоторые вопросы. И, пожалуйста, никаких выходок, если не хотите угодить в изолятор и лишиться работы. Возьмите вещи и ждите меня у парадного входа.

– А, что сказать моему начальнику? – продолжая сидеть, спросила Даша, только сейчас осознавая, что вляпалась в какие-то неприятности, кои пробежали мелкими, леденящими мурашками по позвоночнику и замерли, похоже, на пояснице.

– Ничего не говорите, я все улажу сам, – ответил капитан, и, ухватив женщину за плечо, несильно потянул вверх, таким образом, поднимая со стула. Голос его теперь звучал опять низко, а взгляд все время допроса изучающий ее лицо, сдвинулся вправо, едва проскользнув по стене директорского кабинета, где в три ряда в рамках висели дипломы и грамоты, символизирующие особые достижения, как их обладателя, так и самой строительной фирмы. Губы Юрия Анатольевича насмешливо изогнулись, определенно, потешаясь над увиденными свершениями, а рука, разжавшись, выпустила из хватки плечо Даши, едва огладив примятую ткань голубой рубашки.

– И еще раз, Дарья Александровна, никаких финтов, – заметил он, все с тем же интересом разглядывая висящие награды, точно не интересуясь ни самой женщиной, ни ее чувствами от выдохнутой молви. – Мы знаем, ваш домашний адрес, телефон и даже номер банковской карточки, потому не стоит с нами ребячиться, и тем самым наживать себе неприятности.

До болезненной остроты захотелось плюнуть в эту боксерскую морду, словно с выпяченным носом, однако, Даша сдержалась, слышимо хрустнув зубами. Ее взгляд прополз от носа капитана вниз по подбородку, шее до воротника темно-голубой рубахи, и, остановившись на расстёгнутой верхней пуговке, замер. И немедля в голове, вроде как отвлекая, зазвучала высокая мелодия вызываемая щипками пальцев о струны гуслей, а перед глазами возникла капель дождя перебираемая в ясный день бегущим по лесу родничком, чье каменистое дно расчертили на разрозненные полосы лучи солнца, отдельной картинкой представляя фрагмент будущего рассказа. Теперь, непременно, рассказа.

Все еще неосознанно воспринимая прерывистое трепетание струн и колеблющейся воды, Дарья, развернувшись направо, неторопливо направилась к двери.

– У вас паспорт с собой? – дотянулся вслед за женщиной, требовательный вопрос и теперь ощутимо в затылок уперся взгляд Юрия Анатольевича.

– С собой, – отозвалась Даша, подумав, что словно предчувствуя сегодняшний поворот событий интуитивно, как это происходило с ней зачастую, сунула паспорт в карман кожаного рюкзачка.

Ухватив дверную, изогнутую, полированную ручку и повернув ее вниз, Дарья потянула на себя створку двери, когда услышала позади, как скрипнул стул, на коем она сидела (возвращенный на прежнее место к стене) и капитан дополнил, вроде опасаясь, что не выполнят выданных им указаний:

– Жду вас у парадного входа. Пять минут вам на сборы, думаю, будет достаточным. И, да, позовите Алексея Валентиновича.

Неспешно выступив из кабинета директора в коридор, женщина огляделась. В тех же блекло-желтых тонах стены и белые подвесные потолки, мало чем отличали убранство этого помещения фирмы от директорских апартаментов. Сейчас, несмотря на обеденный перерыв, в узком коридоре было пусто, точно все работники, узрев блуждающего подле стеклянных дверей (абы незаметно и еже мгновенно наблюдать за подчиненными) директора застыли на своих рабочих местах, растеряв желание даже поесть. Коридор позади Дарьи завершался дверью кухни, а с иной стороны переходил в лестницу, ведущую на первый этаж. Размещенные по обеим сторонам коридора двери, вели в четыре отдельные, небольшие комнаты, где за прямоугольными столами сидели сотрудники, уставившись в мониторы компьютеров. Даша миновала две из них, когда по лестнице поднялся и вышел в коридор, сопровождаемый начальником службы безопасности (не высокого с огромным выпяченным животом, словно бывшего на сносях Сергея Ивановича) директор филиала. Они, углядев, неспешно идущую в их направлении, Дарью, замерли подле проема, что-то оживленно и негромко обсуждая. И тотчас остановилась женщина, окинув взглядом несколько взлохмаченного Алексея Валентиновича и часто-часто поддергивающего головой Сергея Ивановича, да воззрившись на правила строительной фирмы (начертанные на прямоугольной доске и пристроенной на стенке коридора) туго вздохнула. С тягомотиной внутри который раз осознавая, что тот, кто их составлял и вовсе не владел не то, чтобы письменным, но даже мало-мальски русским языком, как всегда с особым негодованием пройдясь по одному из десяти пунктов, гласящим: «Мы выключаем звук у телефона, когда входим на любое совещание». Жаждая ухватить шариковую ручку и с тем исправить, словно неверно переведенную с иностранного языка строку или уж совсем ее зачеркнуть.

Алексей Валентинович, наконец, распрощался с начальником службы безопасности, и торопливо направился к Дарье, на ходу оправляя свои расхлябисто разлетевшиеся в стороны волосы. Он вроде, и, не останавливаясь, стремительно кинул в ее сторону явственно испуганный взор, посему Даше показалось, что приказ об увольнение уже подготовлен и даже подписан.

– Вас ждут, Алексей Валентинович, – отметила она, сходя с места, и размеренной походкой, направляясь к лестнице, минуя проходящего директора.

– Надо было вас Дарья не брать на работу. Мне сразу показалось, что от вашей независимой манеры общения у меня будут только неприятности, – значимо понизив голос, сказал директор. И в его голосе женщина ощутимо уловила мощную волну страха за собственное место.

– Неприятности, – враз откликнулась Даша, теперь даже, и, не желая сдерживать рвущегося из нее недовольства. И резко остановившись да развернувшись в упор стрельнула взглядом в ноне точно втянувшего шею в плечи директора, стараясь просверлить в его спине дырку. – Да вы даже не представляете, какие вас ждут сейчас в кабинете неприятности, – едко добавила она и самую толику усмехнулась, узрев, как высоко от испуга вздел свои худобитные, сухопарые плечи Алексей Валентинович, той фразой, определенно, подписывая собственный уход из этой фирмы.

Глава вторая

Даша вышла из офиса не через пять минут, как было указано капитаном спецслужбы, а минуты через пятнадцать. Большую часть из того времени проведя в туалетной комнате, находясь там не столько по нужде, сколько стараясь взять себя в руки. Так как желание не выполнять указания Юрия Анатольевича и покинуть офис через запасную дверь, которая находилась недалече от их кабинета, было слишком велико и также слишком сильно.

– Дашунь, ты компьютер отключи и из системы выйди, – произнесла Татьяна Владимировна, непосредственный ее начальник отдела снабжения, стоило только женщине войти в кабинет. – Алексей Валентинович сказал, что ты сегодня отпущена до конца рабочего дня.

– Хорошо, что отпущена не навсегда, – раздраженно отозвалась Дарья в сторону Татьяны Владимировны. Впрочем, осознавая, не правомерность собственного раздражения в отношении человека зачастую ее поддерживающего, и сдернув с тумбочки, стоящей впритык к ламинированному столу кожаный рюкзачок, всего-то и хранящий, что кефир и бутерброд, направилась прочь из кабинета.

– Я сказал пять минут, – сердито дыхнул Юрий Анатольевич, стоило женщине выступить из двухэтажного здания через раздвигающиеся стеклянные двери.

Он стоял напротив самих створок, ожидая ее выхода, или, что будет вернее, уже намереваясь за ней отправиться в сам офис, нервно сжимая в руках мобильный телефон. Его темно-карие глаза не просто буравили лицо Даши, они словно хотели ее пожрать. А чуть вздрагивающие мускулы, поигрывающие на лице при шевелении челюстей, определенно, делали капитана спецслужбы идентичным с собакой боксер, желающей тотчас зарычать, оскалив верхние зубы.

– Я заходила в туалетную комнату, – ответила Дарья, с трудом от волнения и единожды недовольства, натягивая на плечи лямки рюкзака.

Она медленно вздела голову и воззрилась в лицо Юрия Анатольевича, разом уловив пышущую от него досаду, не то, чтобы не скрываемую, а прямо-таки выдохнутую.

– Идемте, – довольно строго молвил капитан. И точно, решив несколько снизить собственное возмущение, понизил тембр голоса. Однако с тем он резко ухватил женщину за предплечье и дернул в сторону стоящих на парковке в два ряда машин. Юрий Анатольевич немедля развернувшись, более настойчиво потянул за собой Дарью, направив поступь к стоящему крайним в ряду серебристому автомобилю, с плавной поднимающейся боковой линией кузова и треугольными передними и задними боковыми стеклами.

– Чего вы меня так ухватили, – раздражаясь, молвила Дарья, едва рванув левой сжатой пальцами капитана в предплечье рукой. – Я от вас не убегу. Если б того хотела, уже давно сделала.

Несомненно, женщина это сказала зря. Ибо секундой спустя той фразы, хватка усилилась, вроде Юрий Анатольевич испугался услышанного. Посему он мощнее сжал перста на руке Даши и повел ее по ряду машин в обход той самой немецкой марки. Открыв заднюю дверь, которой прямо-таки впихнул внутрь салона женщину. Отчего последняя въехала в кожаную обивку заднего сидения головой. Безотлагательно щелкнула створка закрывшейся двери, а разгорающаяся от гнева Дарья не менее стремительно оглядела весьма дорогой даже для государственных служителей салон автомобиля, определенно, немецкой сборки. Удобные темно-серые сидения с высокими подголовниками, изящная панель приборов и сам элегантный интерьер салона указывали на особое место, занимаемое теми, кто катался на данном транспортном средстве.

Водительское сидение, как оказалось, занимал темно-русый коротко стриженный мужчина, лет сорока, крепкого сложения и несмотря на весеннюю, прохладную погоду на улице, одетый в синюю с коротким рукавом рубашку и черные брюки.

Капитан спецслужбы торопливо ввалился в салон, усевшись на переднее место, обок водительского и захлопнув за собой дверцу, немедля зыркнув на женщину в салонное зеркало заднего вида расположенное под потолком машины над лобовым стеклом, повелительно сказал:

– Паспорт дайте сюда, Дарья Александровна.

– Может быть, сначала мне объяснят, что происходит? – отозвалась значимо едко Даша и из ее голоса, высокого и звонкого ассоциирующегося с энергичностью, пропал всякий страх и тревога, потому как она не принимала в отношении себя хамства, грубости, всегда решительно поднимаясь на защиту собственного достоинства. – Растолкуют, куда мы едим? В чем моя вина? И чего от меня желают узнать? – дополнила она свою речь, потоком вопросов, каковые почасту сбивали ее собеседников с толка, заставляя в конечном итоге Дарье вести сплошной монолог.

Водитель повернул ключ в замке зажигания в тот самый момент, когда Юрий Анатольевич резко развернулся в сторону женщины, да упершись левым плечом в спинку своего сидения, простер руку в ее направления. Он крепко ухватил Дарью, за грудки куртки, и срыву дернув на себя, слегка приподняв верхнюю, тонкую губу да оголив белые, крупные зубы, нескрываемо жестко проронил:

– Давай сюда паспорт. И закрой свой рот. Никаких более вопросов, колких замечаний, и насмешек, а то я за себя не отвечаю.

Спертое дыхание давно курящего человека наотмашь ударило Дашу в лицо, вызвав на щеках легкий румянец, а в мозгу осознание, что Юрий Анатольевич для того и призван в ряды спецслужб, ибо зачастую плохо отвечает за собственные поступки. Капитан, опять же резко и с той же неприкрытой грубостью, толчком вернул женщину обратно на спинку заднего сидения и демонстративно неторопливо разжал на груди собранную в кулаке поверхность куртки. Дарья от нажима энергично ударилась затылком об сидение автомобиля, вдавив в него не только бутылку кефира, но и бутерброд, находящийся в рюкзаке, все еще висящем за спиной. Однако осознавая, что сила и власть сейчас не на ее стороне, принялась медленно снимать с плеч лямки рюкзачка и вновь неспешно развязывать на нем шнурки, дабы найти внутри паспорт.

– Спасибо, – отозвался капитан спецслужбы, когда паспорт Даша, наконец, разыскала внутри рюкзака, и, вынув, протянула ему навстречу.

Юрий Анатольевич прямо-таки выдернул из рук женщины документ, удостоверяющий ее личность, и, вернувшись в исходную позу, оперся спиной о сидение. Он стремительно раскрыл первые листы паспорта, сверив фото и фамилию, да снова глянул в салонное зеркало заднего вида, теперь сличая увиденное с самой Дашей.

– Чего не похожа? – и вовсе ядовито вопросила Дарья, едва сдерживаясь, чтобы не шибануть капитана по башке рюкзаком, притом окатив его плюхающими в пластиковой бутылке остатками кефира.

Юрий Анатольевич, впрочем, не отозвался, а закрыв паспорт, убрал его во внутренний карман пиджака, сунув туда же и телефон. Он все с той же размеренностью движений расстегнул две пуговицы на бортах пиджака, и, приняв расслабленную позу на сидении, перевел взгляд с салонного зеркало на боковое стекло двери, приметно улыбнувшись. И той своей улыбкой, словно выражающей примирение на время пути, также скоро снял с Даши раздражение. Потому она, прерывисто выдохнув, неторопливо связала шнурки на рюкзаке, и, откинувшись на сидение головой и спиной, воззрилась сквозь стекло двери.

Автомобиль уже выехал с парковки офиса, и, повернув на улицу Парковую, направился по ней явственно в центр города. Неизвестно по какой причине эта улица, достаточно узкая, с двумя полосами движения (по одной в каждом направлении), местами имеющая бордюры вдоль проезжей части, носила название Парковая. Ибо к данному обозначению толком по всей протяженности ничего и не имела, а редкие встречи деревьев (большей частью недавно посаженных), отсутствие клумб и даже мало-мальских остатков почвы указывали на обычный район, где велась мощными темпами застройка. Потому на Парковой улице чаще можно было увидеть поднимающееся многоэтажное здание, чем сквер, или цветник.

Когда-то (около двенадцати лет назад) как раз, когда Дарья перебралась с родителями в этот город, на Парковой был расположен частный сектор. И тогда не редкостью во дворах виделись деревья вишни, абрикосы, черешни, кустарники, и даже небольшие цветочные клумбы. Но пришедшие на смену одноэтажным домам новостройки, вытеснили всю зелень, легкие города (как говорили люди), заместив эту нежность цветения бетонной плиткой, пылью и горьковатым привкусом городского чада.

Именно такие мысли всяк раз охватывали Дашу, когда она возвращалась домой, в маленький трехкомнатный домик, поколь прячущейся в частном секторе, с небольшим приусадебным участком. Эти мысли будто отделяли ее от иных людей усматривающей в смраде города лишь пыль и горечь. Дарья, кажется, с самого рождения разнилась собственным мироощущением с теми, кто был рядом, не только с родителями, мужем, но и знакомыми, товарищами, ибо в силу собственной «странности» (как считалось) толком-то и не имела друзей.

Глупышка с самого детства, поздно заговорившая, начавшая читать и писать только к восьми годам. Дарья лет до одиннадцати оправдывала свое величание запоздалая, заторможенная, набирающаяся знаний, мыслей степенно, медленно, и с тем, однако, закончившая школу с золотой медалью, с красным дипломом университет. Опять же запоздала почувствовавшая в себе творческий порыв, который за последние пять лет вылился в произведениях, описывающих с точностью до звуков, цвета неба, травы, созданий их населяющих разнообразные миры. Отчего у знакомых читающих ее книги, появлялось впечатление живости, жизненности описанного. Даша и сама не могла пояснить каким образом возникали в ней те или иные задумки, не только приносимые звучанием струн гуслей, но и отдельными вспышками картинок во снах. Не редкостью становилось в жизни женщины предвидение событий так, что коллеги, знакомые почасту называли ее ясновидящей. Впрочем, как всегда в жизни Дарьи это были всего-навсего запоздалые, единичные фрагменты предвидения, интуиции, точно степенно набирающие мощь, как и красота творческого слога, четкость переданного эпизода, картинки. Еще не монументального, не великого, но уже значимого, завораживающего. Даше поколь еще не удалось ничего из написанного издать. И не потому как произведения были не интересными, или низкого качества, а потому как лишь раз попробовав и отправив роман в Издательство, она, получив отказ, перешла в настроение, что пишет в первую очередь для себя.

Для себя!

Ибо иначе мозг переполненный сюжетами, задумками, желанием творить прямо-таки лопнет. Пишет для себя, для души, как любил говорить человек. Однако понимание души, кою люди представляли как бессмертную, божественную сущность отражающую личность человека, Даша соотносила только с совокупностью воспитанных, генетически заложенных нравственно-моральных качеств отдельно взятого субъекта, не имеющего ничего общего с понятиями вечность, безвременность существования.

– Я закурю, вы не против, Дарья Александровна? – вновь переходя на уважительное толкование, спросил Юрий Анатольевич и правая его рука, дотоль лежащая на двери с открытым окном, направилась в ближайший карман.

– Я против, чтобы вы курили, потому как не выношу дыма, – немедля откликнулась Дарья, сейчас проявляя противность собственного характера. – И вообще, лучше будет если вы закроете окно, мне дует в лицо, – дополнила она, ощущая удовлетворение оттого, что говорит наперекор просьбе.

Капитан спецслужбы слышимо хмыкнул, да только не стал закуривать. Он, тотчас нажав на кнопку, расположенную на двери автомобиля, поднял стекло на ней доверху, а после косо глянул в зеркало заднего вида на женщину, будто требуя одобрения. Во взгляде его карих глаз, это Даша не столько узрела, сколько почувствовала, просквозила заинтересованность, любопытство по поводу чего-то необычного, или все же обыденного для него, впрочем, однозначно, занимательного.

Автомобиль промеж того свернув с Парковой улицы, миновал Тенистую, названную так опять же по неведомой причине, потому как на ней совсем не имелось деревьев, а высились двенадцатиэтажные дома, расположенные (как шутила Даша) в доступности протянутой руки. Когда выглядывая со своего балкона, ты мог дотянуться до соседнего окна и даже если того пожелается плюнуть в него. Несмотря на будний день, Тенистая была наполнена машинами, и то благо, что было уже около двух дня, а так бы не раз пришлось на ней простоять в пробке. Проехав по Тенистой до Южной, повернули на эту одну из главных улиц города, и направились (Даша теперь не сомневалась) в Управление спецслужбы, находящееся в пяти кварталах от здания Администрации города.

Ветер, который еще к утру пригнал с моря, серо-синие бурлящие тучи, заслонившие лазурь небосвода, теперь вроде как приглушил собственные порывы. Вероятно, лишь для того, чтобы начать ссыпать сначала неспешные, одинокие капли дождя на город и живущих в нем людей. Дождь именно посыпал. Так как по первому это был такой мелкий дождь, каковой русские люди зачастую называли ситничек, сравнивая с мельчайшей крапинкой, манкой, мукой сеянной сквозь сито.

Увидев на стекле боковой двери эту мельчайшую морось, Дарья гулко вздохнула. Подумав, что ее отец, Александр Иванович возвращаясь с работы и забрав с детского сада Павлушку, непременно намокнет. Так как зонт ни он, ни сынок не взяли, а капюшон с куртки своего любимого мальчика, своей радости и красавчика, она сняла еще вчера. Оставалась, однако, надежда, что беспокойная бабушка, так любящая внука, встретит их хотя бы на трамвайной остановке.

Минут пятнадцать спустя, когда дождь значимо набрал силу и перешел в стадию косохлест (идущего по направлению вновь задувшего ветра) оставляя на стеклах крупные капли, впереди показалось величественное, четырехэтажное здание Управления спецслужбы, занимающее почти квартал, не только по улице Южной, но и Мира. Оно стояло в хлещущих потоках дождя один-в-один, как исторический монумент, наглядно демонстрируя прочность и основательность того учреждения, что там располагалось. Облицованное серым гранитом, с широкими карнизами, поясами и большущими окнами здание напоминало военное укрепление, крепость, куда не то, чтобы вход, был табуирован даже полет шальной, вольной мысли, на корню отсекаемой путами государственной машины.

– К центральному входу, – бросил негромко в направлении водителя Юрий Анатольевич, да приняв на сидении более напряженную позу, поправил пиджак, смыкая на нем борта и застегивая пуговицы.

Автомобиль медленно миновал перекресток и остановился чуть левее центрального входа здания, прямо на зебре, тем самым указав замершим с обеих сторон от него пешеходам, что в этом районе он важнее и законы действуют другие. Дарья, дотоль неотрывно наблюдающая за сменяющимися картинками за стеклом, едва улыбнулась. Узрев, как один из пешеходов, было начавший переход на другую сторону улицы, торопливо вернулся на тротуар. И яростно взмахнув синим зонтом, тягостно затряс головой, что-то выкрикнув. Поверхность зонта, переливающаяся собственной гладкостью с каплями дождя, казалась подобной зеркальной глади воды, отчего Дарье представился тончайший родничок, разрезавший неровное полотно почвы и плавно наполняющий широкое озерцо.

Даша почасту пребывала в своем мире, на своей волне. Посему не редкостью улыбалась чему-то своему (вот как сейчас, к примеру, ярко вспыхнувшей картинке), перебирала пальцами в воздухе мотив той или иной мелодии, покачивалась, будто жаждая начать танец, и все это порой, даже в общественном месте, на работе. Точно в такие моменты она отключалась от этой земной жизни и переносилась в какой-то иной мир, данной манерой поведения вызывая не только кривые ухмылки коллег, но и явственное сравнение с ненормальной. Впрочем, данное поведение у нее появилось опять же недавно, и как все в ее жизни, имело состояние разгона, набора скорости, или все-таки медленно надвигающейся болезни.

Юрий Анатольевич торопливо открыл дверь автомобиля, и, выскочив на тротуар, резко вздел вверх плечи, вроде нахохлившийся под дождем филин. Он также стремительно, ибо его короткие темно-русые волосы уже покрылись капельками воды, подскочил к задней двери и разком ее открыв, командно сказал:

– Выходите, Дарья Александровна. Да пошустрей!

Даша, ухватив в правую руку рюкзак, тем не менее, не больно спеша покинула достаточно уютный салон автомобиля, да под хлещущими, холодными (как всегда весной) дождинками, остановилась посредине тротуара, наблюдая за торопливо снующими в разных направлениях людьми, куда-то спешащих, а впрочем, торопящихся только в одну сторону. В ту самую, откуда возврата не было.

Рывком закрыв заднюю дверь, Юрий Анатольевич крепко ухватил Дарью за левый локоть, и, не говоря ни слова потянул в направлении входа в управление.

Массивные, деревянные двери, с тонированными стеклами, точно указывали гражданам, что и заглядывать в это здание не следует. Они даже не скрипнули, когда капитан спецслужбы отворил одну из двух створок, не столько пропуская женщину, сколько в той же манерной, властной грубости волоча ее за собой.

Мощный холл с широкой лестницей по средине, уводящей на верхние этажи, да двумя пересеченными проходами по обе от нее стороны (образующими коридоры первого этажа), преграждали два электромеханических турникета со стоящими вооруженными и в полной амуниции трех сотрудников, охраняющих находящихся в здании. Показав в развернутом виде удостоверении, Юрий Анатольевич едва мотнул в сторону Даши головой и авторитарно заметил преградившему им перед вертушкой путь сотруднику:

– Заявлена, по пропуску.

– Паспорт? – гулко дыхнул в ответ военный.

– Не понятно сказано, – теперь и вовсе послышалось в голосе Юрия Анатольевича неприкрытое раздражение, и он резко подтянул к себе женщину, вроде стараясь уберечь ее от лишних взглядов и вопросов. – Была заявлена по пропуску, загляни в журнал.

– Так точно, капитан, – откликнулся другой сотрудник, допрежь стоящий несколько в отдаление, явственно по звездочкам на погонах, имеющий звание лейтенанта. – Проходите.

Он немедля шагнул к турникету и нажал на пульт управления. Отчего поясной турникет подался вперед, пропуская в само здание Юрия Анатольевича и Дашу. Капитан спецслужбы легохонько качнул головой в сторону лейтенанта, и, потянув женщину за собой, направился направо по коридору. Такому же широкому с высокими потолками (словом монументально построенному), где в светлых тонах стены и красные дорожки, лежащие на полах демонстрировали чуждость, торопливому ходу времени, точно сберегая все еще сохраненные идеалы советского времени, подобно не снятому гербу Советского Союза, венчающему фасад здания управления.

Впрочем, на Дарью эти старинные помещения навеяли тревогу, не понимание того зачем она тут. Ведь в самом деле задерживать ее, да еще и приводить в Управление спецслужбы было не за что. Ибо кроме сына, пожилых родителей, старенького автомобиля, да того самого небольшого домика на задворках города у них ничего не имелось. Политикой Дарья перестала интересоваться. И хотя порой писала мелкие статьи, отзывы на политику государственного аппарата, но никогда не переходила рамки дозволенного законом.

Они остановились напротив расположенных в стене трех дверей лифта. Юрий Анатольевич неспешно вернул удостоверение в нагрудный карман пиджака, и, шагнув к двери лифта, нажал на панели расположенной в стене красную кнопку, покуда Дарья оглядывала само помещение и идущих по нему сотрудников, зачастую одетых в гражданские одежды.

– Отпустите меня, я не убегу. Как можно догадаться, мне отсюда не выбраться, без вашего пропуска, – негромко молвила Даша, так как стоящий рядом не менее рослый, чем капитан мужчина, недоверчиво зыркнул в ее сторону.

Однако Юрий Анатольевич не только мощнее сжал ее руку, но и слегка притянул к себе женщину, так и не удостоив ответом. Определенно, потому как он смотрелся таким жестким, а Дарья почти на две головы была ниже его ростам, иногда она вроде как подвисала в воздухе. В открывшуюся кабину лифта они вступили вдвоем, ибо не только тот, каковой стоял сотрудник, но и другой, минутой позже замерший подле них, не решились войти следом.

Темно-серая бархатистость стен кабинок глянула на женщину своей ухоженностью, выказывая, что государство не скупиться на содержание спецслужб, обеспечивающих безопасность политической системы и его главы, предпочитая их нуждам самих граждан. Нажав на панели кабинки лифта кнопку четвертого этажа, Юрий Анатольевич, только сейчас, когда они остались в лифте вдвоем выпустил руку Даши, к ее удивлению, заботливо огладив смятую поверхность кожаного рукава куртки. А кабинка, ощутимо заскользив вверх, с тем понесла туда и саму нарастающую тревогу женщины, коя выплеснулась легким дребезжанием ее звонкого голоса, когда она, обратившись к стоящему подле капитану, теперь неотрывно на нее смотрящему, сказала:

– Вероятно, вы боитесь выпустить меня из своей хватки, физической или зрительной. Подозревая, что если я не убегу, так улечу от вас, – с особой едкостью выделяя последнюю фразу и в ней намекая на полет вниз головой.

– Я ничего не боюсь, – холодно, точно не замечая колкости звучания, отозвался Юрий Анатольевич, и, отвернув взгляд в сторону, уставившись на сомкнутые створки кабинки, слышимо хмыкнул. – Уж кому и следует бояться, так только вам, Дарья Александровна, – дополнил он, вложив в слово «бояться», очевидную угрозу.

Глава третья

Для себя Даша давно решила, что она дурнушка, как ласкательно (проявляя в том, мудрую доброту) сказывал русский народ о некрасивой женщине. Невысокого роста, чуть полноватая, одновременно, сберегшая спортивную фигуру с большими плечами и мускулистыми руками, Дарья имела круглое лицо, узкий разрез глаз, маленький рот да нос «картошкой» круглой формы, достаточно крупный. Впрочем, высокий лоб, густые, длинные, средне-русые волосы (носимые в основном плетеными в косу), брови, ресницы и глубина сокрытых под ними зелено-голубых глаз придавали ей присущую мягкость, теплоту женщины умеющей любить, ценить, быть верной. Ясность прямого взгляда выдавали в ней острый ум, приправленный мудростью не столько прожитого, сколько пережитого, осмысленного к тридцати двум годам, способность поддержать интересный разговор и располагающим в отношении искренности изгибом светло-красных неполных губ, со слегка приподнятыми вверх уголками, символизирующих улыбку. Опять же, что касаемо мнения о себе, Дарья долгое время считала себя посредственностью и пасынком судьбы, а после того как стала писать по большей частью стала выражаться о себе, как бумагомарателе. И это притом, что тексты набирала сразу на ноутбуке, не привлекая к тому священнодействию бумагу.

Очутившись на четвертом этаже, Юрий Анатольевич, пропустив женщину вперед, направил ее поступь в конец коридора, такого же широкого с высокими потолками в светлых тонах стен и потолка, да красной дорожки лежащей на полу. Остановившись возле самого крайнего по правую сторону коридора кабинета с массивной одностворчатой дверью (на коей висела табличка №451), капитан спецслужбы вновь ухватил Дашу под левый локоть, да повернув дверную ручку вниз, явил довольно-таки просторное с высоким потолком помещение. Прямоугольная комната, выполненная в классическом стиле с приглушенно-кирпичным цветом стен и потолка, коричневого под паркет полом, имело одно большое в половину стены окно, укрытое тяжелыми темно-зелеными, длинными шторами, собранными на уровне подоконника завязками, потому несколько приглушающими свет. Такая же массивная была и мебель, два широких прямоугольных, деревянных стола, стоящих напротив друг друга, по правую и левую стену, с вычурными ножками и изогнутыми металлическими ручками выдвижных ящиков. На обоих столах поместились подставки под ручки, карандаши опять же в стиле ретро, однако, телефоны и два серебристых ноутбука выдавали приближенность к современности. Подле правой стены, сразу за столом и ближе к выходу, располагался здоровущий темно-зеленый кожаный диван, с деревянными подлокотниками. Напротив него, впритык к стене, поместился не менее вычурно-массивный, темного цвета книжный шкаф, со стеклянными дверцами, чрез каковые проглядывали стоящие на полках корешки скоросшивателей. Две бежевого оттенка люстры с декоративными вставками и пятью лампами светло освещали сам кабинет, посему войдя в него из полутемного коридора, Дарья слегка прищурилась.

Лишь минутой спустя приметив находящихся в комнате двух мужчин. Одного полноватого и невысокого, сидящего на диване, а другого более крепкого, схожего с Юрием Анатольевичем, похоже, спаянного по одному принципу. Высокого, коренастого с мужественными чертами овальной формы лица, мощно выпирающим подбородком, крупными темными глазами и таким же большим ртом. Его короткие каштановые волосы и небольшие, точно набитые усы, придали ему состояние отрешенной задумчивости, отчего в первый момент Даше показалось, он и не заметил, что кто-то появился в комнате. Одетый в темной расцветки костюм и черную рубашку, он, стоял, опираясь на подоконник металлопластикового окна и сильно разнился с тем мужчиной, каковой мгновенно подскочил с дивана, стоило двери открыться, а Юрию Анатольевичу впихнуть в помещение Дарью. Коротышка, едва превышал в росте женщину, его круглое, упитанное лицо с бело-молочной кожей, поблескивало, вроде чрез наружный покров проступал жир, маленькие глазки изучающе уставились на вошедших, а небольшой ротик с узкими губками приветственно растянулся в улыбке. Темно-пепельные волосы полноватого смотрелись значимо длиннее и также залащено лоснились, а белая рубаха, вправленная в черные брюки, была столь натянута на плечах, груди и выступающем животе, что чудилось еще вздох и материя, на ней треснув, проложит по поверхности множество тончайших линий.

Торопливо подскочив к Даше, он перехватил ее локоть из хватки Юрия Анатольевича и широко улыбнувшись, басисто для такого толстяка, молвил:

– Добрый день, Дарья Александровна. Как погляжу, вы слегка промокли? Надеюсь, Юрий Анатольевич вас в дороге никак не задел?

Теперь он второй рукой подцепил запястье Дарьи, и чуть сместив край рукава куртки, нащупав пульс, на десяток секунд замер, прислушавшись к его биению.

– Пытался, – неуверенно отозвалась женщина, вновь оглядывая помещение и задерживая взгляд на третьем мужчине, теперь в упор воззрившимся на нее.

– Ну, ничего, ничего. В Юрии Анатольевиче грубость только напускная. На самом деле он очень милый человек, – умягчено проронил полноватый и улыбнулся еще шире, заложив на щеках множество мельчайших складочек, каковые не повернулся бы язык назвать морщинками, так как они возникли не вследствие старости, а в силу обильного питания. – Меня зовут Петр Михайлович, а напротив вас, дюже серьезный в плане разговоров Владимир Сергеевич, – дополнил пояснительно полноватый, несомненно, своей болтовней стараясь успокоить не на шутку разволновавшуюся Дашу.

– Верится с большим трудом, что Юрий Анатольевич милый человек, – немедля откликнулась Дарья, и, ощутив легкое, поддерживающее пожатие локтя и запястья левой руки, вздохнула значимо ровнее. – Точнее будет сказать про него солдафон. И это не только в понимании грубости, но и знаний, не выходящих за рамки профессии.

Хмыком теперь отозвался не только стоящий напротив Даши подле окна Владимир Сергеевич, но и сам Юрий Анатольевич. Он демонстративно обогнул застывших коротышку и женщину, и на ходу расстегнул пуговицы на пиджаке да распахнув его борта, уселся в ближайший угол дивана, развалившись в нем и даже вытянув вперед ноги. Однако более жизненно, подмеченному Дарьей, отреагировал Петр Михайлович, не только снова встряхнув зажатую в пальцах ее левую руку, но и гулко засмеявшись. Его смех, тем не менее, длился не долго, и резко прервался, а после пальцы выпустили из плена руку женщины, но только для того, чтобы перехватить из ее другой руки рюкзачок.

– Вы только не волнуйтесь, Дарья Александровна, – отметил он тем же слащавым тоном так, что бас его не гудел, а вроде как плыл, насыщая помещение спокойствием. – Мы вас надолго тут не задержим. Вы, вероятно, желаете узнать, зачем мы вас сюда привезли?

Он едва потянул на себя рюкзак Даши и та интуитивно его, выпустив, торопливо пожав плечами, тотчас произнесла, теперь глядя только в лицо полноватого:

– Если честно, я желаю, чтобы вы меня отпустили. И меня совсем не интересует, зачем я сюда приехала.

– Так, так, вас определенно отпустят, – насмешливо откликнулся Петр Михайлович и пролегшие по его щекам складочки, приподняв нижние веки, и вовсе скрыли в глубине глазных щелей глаза, оставив там всего-навсего тончайшие разрывы.

А в прозвучавшей молви Дарья, всегда достаточно остро воспринимающая какую-либо фальшь, уловила неприкрытое напряжение. Посему она резко протянула руку, и, схватившись за материю рюкзака, дернула его на себя, одновременно, рывком ступив назад. Отчего не только встрепенулся сидящий на диване Юрий Анатольевич, но и поднялся с подоконника Владимир Сергеевич. Однако, словно предупреждая движение женщины в направлении двери, ее очень крепко схватил за предплечье Петр Михайлович, и, расправив на лице складочки, властно и с тем ласкательно сказал:

– Успокойтесь, Дашуня. Вас тут никак не заденут. Нам надо провести небольшой тест на реакции вашего мозга, а потом мы вас отпустим.

– Какой такой тест? – вопросила Дарья, теперь дергая на себя удерживаемую руку, потому как совсем не любила какие бы то ни было тесты, осмотры, зачастую стараясь их избегать.

– Небольшой медицинский тест на реакции мозга. И не волнуйтесь я майор медицинской службы. Потому этот тест вам не навредит, я проконтролирую данный процесс, – добавил коротышка, настойчиво выдергивая из рук женщины рюкзак и протягивая его в сторону Юрия Анатольевича.

Капитан спецслужбы торопко привстал с дивана, и, прихватив из рук майора рюкзак, положил его подле на сидение. А Петр Михайлович между тем принялся расстегивать замок на куртке Даши и помогать ее снимать.

– Я думала, меня вызвали, чтобы допросить, – молвила Дарья, выуживая из куртки руки и оставляя ее саму в руках коротышки.

– Сначала тест, а затем если захотите, можем и допросить. Владимир Сергеевич в том большой мастак, – в шутливой форме отозвался Петр Михайлович, вызывая на губы женщины улыбку.

Как только и куртка была передана Юрию Анатольевичу и оказалась на диване подле рюкзака, Петр Михайлович оправил на Даше рукава голубой в тон джинсам рубашки, и, подхватив под локоть, повел к стоящему в правом углу помещения столу, усадив на деревянный стул с высокой тканевой спинкой. Он развернул стул таким образом, чтобы женщина смотрела на створку входной двери, поставив его немного диагонально. Затем выдвинул верхний ящик стола, где находилось небольшое устройство, на серебристой панели которого располагались маленькие световые датчики да мельчайшие клавиши, и, соединив его с ноутбуком, принялся вытягивать из самой поверхности технического средства тонкие белые проводки с укрепленными на их концах прозрачными пятачками. Сами пятачки он прижал к вискам, за ушами, по поверхности лба и даже на макушку головы женщины, потому последняя предположила, что ее будут проверять на полиграфе.

– Насколько я знаю, без моего согласия, вы не можете меня проверять на детекторе лжи, – дрогнувшим голосом проронила Даша, отклоняясь, когда майор попытался удлиненные, голубоватые с множеством присосок полосы укрепить вдоль линии ее носа.

– Не пугайтесь, это не полиграф, – останавливая свои движения, ответил Петр Михайлович. Он явственно в противовес капитану спецслужбы, пытаясь успокоить, говорил медленно, уверенно и мягко. – Хотя это техническое средство выполнит психофизиологическое исследование, но только работы мозга. Давайте, вначале проведем тест, – проронил он, ибо узрел, как рот женщины приоткрылся, жаждая вновь, что-то спросить. – А погодя я постараюсь ответить на ваши вопросы, Дашуня, – добавил майор, ласкательно произнося ее имя, и тем, определенно, желая успокоить.

Петр Михайлович укрепил голубоватые с присосками полосы и на запястья женщины, одел на голову беспроводные наушники, полностью поглотившие всякие сторонние звуки. И лишь после того как на экране ноутбука проступило темно-синее пространство неба с чуть вздрагивающей чертой, точно бьющейся жизни, да белыми вкраплениями созвездий по углам, одел Дарье на глаза черные, идущие полосой очки.

– Дашуня, – послышался голос Петра Михайловича из наушников. – Не волнуйтесь, пожалуйста, и расслабьтесь. Наблюдайте за сменой кадров.

А минутой спустя, перед глазами женщины и впрямь появились, замелькав, картинки, а в наушниках послышался высокий звук, иногда сопровождаемый звучанием струны гуслей. По первому звук подали столь высокий, что он оглушил Дарью, и враз от него задребезжало в барабанных перепонках, выплеснувшись тягучей болезненной волной прямо в мозг. Однако погодя боль вместе с дребезжание осели, а на первый план выступило звучание одной струны гуслей, и мелькающие картинки, похоже, принесли на себе давеча просмотренные сны. Дарья это поняла, когда в их бегло сменяющемся темпе, смогла узреть отдельные фрагменты, эпизоды когда-то виденных городов, природных ландшафтов или отдельные образы созданий. Напряженно замерев, женщина старалась выхватить из потока мерцающих изображений саму сюжетную линию, чтобы сопоставить события, определить и различить одиночные фрагменты. От этого мощного усилия Даша, кажется, перестала слышать и саму звучащую, бьющую по ушам струну гуслей, будто мозг в попытке разобрать увиденное, отстранился от всего стороннего, и, очевидно, не существенного.

Внезапно звук в ушах взвился до запредельной высоты, от которого внутри головы все тягостно заскрежетало и тотчас остановилось движение картинок перед глазами, явив раскинутую черную поверхность космического пространства укрытую разноцветными, разрозненными туманами и стайками мельчайших, точно просыпанных чрез сито, сизовато-голубых звезд. Длинный, схожий с самолетом космический корабль с серебристым корпусом и проложенными по спинке голубоватыми полосами люков, только без крыльев, впрочем, имеющий фюзеляж, хвостовое оперение досель ровно двигающийся через рыхлые, волокнистые туманности оранжевого цвета, внезапно застыл. Так, словно наткнулся на преграду, достаточно плотную. Еще пара секунд и из его слегка округлой головы вылез толстый серебристый бур. Он достигнув того невидимого препятствия, по-видимому, прозрачной стены упершись в преграду, принялся крутится. Сначала бур вращался не быстро, словно наращивая обороты, однако, вскоре набрал надобную скорость и вроде как преобразился в ядреный яркий луч света, который стал медленно, но верно прожигать в той препоне широкую брешь.

Из-под серебристого луча-бура в разные стороны отлетали комки густого света, лоскуты пламени и ошметки какой-то твердой породы, схожей с камнем. Все эти отломки некогда единого целого, отскакивая от своего родителя, превращались в горящие сгустки, хвостатые светила-астероиды, в болиды и метеориты, порой смешиваясь с парящей округ оранжевой туманностью. Бур меж тем зримо прожег преграду, обнаружив в том месте почти черную дыру с тремя жидкими голубоватого отсвета языками. Все еще не убирая бура, космический аппарат неторопливо пополз в образовавшуюся дыру. Чудилось это вытянутое космическое судно с трудом протискивается сквозь незримую, прозрачную, тем не менее, дюже крепкую и плотную препону. Каждую секунду, с натугой замирая, вновь полыхая серебристым буром, и продолжая свое едва заметное движение, свое едва заметное исчезновение. Космический аппарат поколь был все еще виден и подобно живому организму изредка втягивал в себя отдельные части собственного тела, извивался, иль подталкивал свой ход хвостовым оперением, нервно изгибая приподнятый вверх конец. Так, что немного погодя в прожженной дыре сначала пропала его голова, затем весь корпус, а напоследок, чуть качнувшись, исчез и сам хвост. Не более трех-четырех секунд просматривалась прожженная дыра охваченная лепестками голубоватых размывов, но после данная поверхность дрогнула и резко стала сворачивать собственные окоемы, стремясь войти в единую точку, в центр и с тем поглотить, и саму горловину, и ее голубоватые, размытые лепестки.

А на место космическому пространству, когда-то виденному Дарьей во сне, пришла натянутая по его верхнему слою одинокая струна, тронутая щипковым движением кончиков пальцев. Струна нежданно мелко-мелко задрожала, а мигом спустя ее металлическая видимая закругленная грань, будто множественно напаянная друг на друга, принялась рваться, сниматься слоем за слоем, слезать как обветшалая кожа, степенно превращая собственный корень в тонкую нить. Шелковистая, вроде только, что вытянутая из кокона тутового шелкопряда, нить теперь ощутимо завибрировала, и, дав, наконец, разрыв по своей поверхностной стороне, нежданно выпустила из надлома малую частичку красного света, огонька, искры!

О, нет! мельчайшей пятиконечной, красной звезды. Один-в-один ассоциирующейся с той, что когда-то носили октябрята Советского Союза на груди, с изображением маленького Володи Ульянова и с тем соотносившие себя с коммунистической партией великой страны. Звездочка, теперь разгорелась много ярче приняв прямо-таки рубиновый оттенок и свершив кувырок в воздухе коснулась одним своим лучиком носа Даши, зацепившись за его круглый кончик, насыщенно полыхнув светом и не просто ослепив ее глаза, а прямо-таки закупорив дыхание, застопорив биение сердца и течение крови в сосудах, застлав густой влажностью ноздри, легкие, гортань, склеив поверхность губ и ноздрей. Отчего допрежь недвижно сидящая Дарья резко вскинула вверх руки и принялась срывать с лица очки, с ушей наушники, стараясь освободить себя, свой мозг от оков, предоставить себе пространство для дыхания, место для движения и осознания происходящего.

Глава четвертая

Видимо, Дарья потеряла сознание и это впервые за тридцать два года жизни. Ибо в следующий момент, когда жидкий белесый туман заместился коричневым, под паркет, полом, а на смену стянутости дыхания пришло его дробное рокотание, четко расслышала взволнованный бас майора медицинской службы:

– Держите, держите ее руки.

Секундой спустя чередующийся с хрипло звучащим голосом Юрия Анатольевича:

– Володя, передай им все данные, чего ты тянешь?

Осознание приходило вяло и несмело, вроде мозг степенно включал свою работу, также как всегда медленно начиная собственный разгон, отчего еле-еле закончив первый и второй класс на четверки и тройки, в шестом даже в четверти, не больно-то и напрягаясь, Дарья не имела ни одной четверки. Кружащее же пространство с белесым, почему-то не оранжевым (как дотоль было видно), а именно белесым, дюже разрозненным туманом степенно заместилось на черные гладко начищенные, кожаные, туфли, опирающиеся на коричневый ламинированный пол, и прорезавшаяся склейность гортани, рта сменилась на неодолимую тошноту, скрутившую в тугой узел сам желудок.

– Дашуня, вы меня слышите? – послышался четкий вопрос исторгнутый Петром Михайловичем.

Непреодолимое желание вырвать, не столько на туфли майора, сколько вообще, привело к тому, что Даша резко дернула лежащей повдоль тела левой рукой и прикрыла рот. Лежала на правом боку, как оказалось, не только рука, но и сама женщина, на том самом темно-зеленом кожаном диване, с деревянными подлокотниками. Именно по этой причине она и видела пол и туфли майора, а также не менее лощенные туфли прохаживающегося подле шкафа Юрия Анатольевича. Впрочем, стоило ей вскинуть руку, как незамедлительно капитан спецслужбы остановился, а после, смыкая видимость, пред ней нависло лицо сидящего на диване Петра Михайловича с беспокойством, как оказалось в серых радужках глаз, спросившего:

– Дашуня, вам нехорошо?

– Сейчас меня вырвет, – чуть слышно через приткнутую руку отозвалась женщина, чувствуя как рвотные массы, выскочив из желудка, подкатили к самому рту.

Однако опережая их, перед глазами Даши возникла серая пластиковая корзина для бумаг, окутанная черным мусорным пакетом, точно выдернутая откуда-то или загодя заготовленная. Более себя не сдерживая, Дарья ухватила ведро правой рукой и склонив как можно ниже к нему голову принялась рывками рвать, ощущая одеревенение внутри желудка и стремительно вторившую, тем позывам, острую боль внутри черепа, мгновенно распространившуюся на лоб, виски, затылок и глаза. Ощущение многодневной, беспробудной попойки наполнило все тело женщины, и хотя она (как и многие другие) всегда писала, говорила о вреде алкоголизма, сама почасту тем грешила. Поутру мучаясь угрызениями совести, расстройством желудка и головной болью. Да только в состоянии легкой эйфории писалось всегда быстрее, а возникающие картинки были столь жизненными, четкими, что чудилось еще миг и можно будет коснуться того или иного создания рожденного на экране ноутбука степенно складывающимися словами, буквами и клацкающими по клавиатуре пальцами. Поэтому Дарья знала, что такое похмелье.

Однако нынешнее ее состояние было не столько отходником от чрезмерно принятого спиртного, сколько сильнейшим отравлением. Так, что отстранив в бок корзину для мусора, она, откинулась на диване на спину и сомкнула веки. Также разком почувствовав резкое сокращение мышц в конечностях, оцепенение распространившиеся теперь не только по всему желудку, но и поднявшееся вверх по легким до бронхов, трахеи, гортани и горла, слегка отяжелив само дыхание. Липкий пот, пробив все тело, выступил на коже рук, ног, особенно плотно покрыв лоб и подносовую выемку. Даша открыла рот и тяжело задышала через него, едва уловив разговор, происходящий в кабинете.

– Я переслал все данные, в течение минут пятнадцати они ответят. Потому ждем. Как она? – это сказал, определенно, Владимир Сергеевич, потому как его баритональный голос женщина слышала впервые.

– У нее поднялось артериальное давление, – ответил Петр Михайлович и влажной салфеткой утер лоб и губы Даши. – Необходимо его снизить, чтобы не вызвать нарушения мозгового кровообращения. Сообщите им о последствиях теста и запросите разрешения на проведение оперативных мер.

Майор слегка приподнял тяжелую голову женщины, и, подложив под шею, что-то плотное, тем самым немного облегчил в ней боль, вызвав возможность дышать через нос.

– Хорошо, – начальственно отозвался Владимир Сергеевич, впрочем, таким тоном, что сразу стало ясным, в этом кабинете старшим все же оставался и был он.

А Дашу внезапно срыву затрясло, словно все тело стал бить озноб, какой бывает при высокой температуре, и перед сомкнутыми глазами вновь появилась рубиновая звездочка, только сейчас не имеющая на своей поверхности изображение маленького Володи Ульянова. Вспять того она смотрелась объемной и свершающей значимые кувырки. Звездочка неожиданно врезалась в кончик круглого носа Дарьи (проступившего даже чрез тьму закрытых глаз) и замерла на нем, уткнутым в кожу лучиком, принявшись парой секунд спустя, вибрируя, мигать, будто передавая сообщение. Женщина совсем немного неподвижно наблюдала за мерцанием рубинового света, а потом медленно подняла правую руку к носу, попытавшись схватить звезду. Только пальцы, даже не задев ее, прошлись по кончику носа вскользь, едва сбив с самой пятиконечной, объемной звездочки мельчайший оранжевого сияния песок. Сыпучие крупинки, тем не менее, хоть и слетели в сторону, не просыпались. Вспять того они зависли чуть ниже правого глаза да зараз принялись наматываться промеж себя в виде пружины. Также степенно распределяя по винтообразной изогнутости полотна весь осыпавшийся песок и вдобавок медленно склеиваясь в единое целое, образовывая сверло или бур подобный тому, что Дарья видела давеча на картинке с космическим аппаратом, прожегшим дыру в оранжевой туманности.

Впрочем, сейчас сыпучие крупинки, обратившись в оранжевый бур, просверлили горловину в темном пространстве сомкнутых глаз, явив с обратной стороны окрашенную поверхность потолка и укрепленную на ней бежевого оттенка люстру с декоративными вставками и пятью ярко пылающими лампами. Мгновением спустя оранжевый бур принялся накручивать на себя и сам потолок, и люстру, с пылающими стеклянными лампочками.

Резкая боль в момент наполнила весь мозг, всю голову и точно выплеснулась из ушей, глаз, рта и даже ноздрей насыщенным, однократным проблеском света. Теперь принявшись наматывать на кончик бура кожу, вытягивая ее с лица, с кончика носа, щек, расширяя дотоль узкие глазные щели, выуживая отдельные полосы со лба и подбородка.

Эта невыносимая, острая боль сотрясла все тело женщины, или ей все досель испытанное лишь показалось. Так как в следующий миг времени она ощутила собственные пальцы на коже лица, вошедшие в сомкнутые веками глаза, щеки, расплющенный под поверхностью ладони нос. И тот же миг прорезалось понимание происходящего, также разком поглотившего в радужных кольцах, пляшущих перед глазами, оранжевый бур. Кто-то из мужчин, очевидно, Юрий Анатольевич ухватил ее за вжатую в лицо руку и с силой потянув в сторону, одновременно, удерживая на диване вздрагивающее рывками телом, гулко выкрикнул:

– Да, вколите же ей успокоительное, Петр Михайлович! Она сейчас вырвет себе глаза!

– Что делать, Владимир Сергеевич? – озабоченно прозвучал голос майора, наполнивший пространство вокруг женщины дрожащим силуэтом натянутых в разных направлениях струн гуслей.

– Колите, черт вас дери. Они не ответили пока, – глухо отозвался Владимир Сергеевич, и в мозгу Даши, что-то гулко щелкнув, приняло рвать на части наблюдаемые струны. Впрочем, точно разрывая на части, куски и сам головной мозг, снимая покрывающие его оболочки. Сначала мягкую, состоящую из рыхлой соединительной ткани, испещренную многочисленными сосудами, примыкающую к самому веществу мозга. Затем и вовсе тонюсенькую, называемую в медицине паутинной оболочкой, прилегающей к извилинам мозга. Высвобождая саму суть мозга – твердую оболочку, схожую с удивительным созданием. Черного цвета с чуть красноватыми тонами по бокам твердая оболочка мозга имела полусферическую форму, где сами края преобразовывались в шестнадцать коротких, замерших и направленных кончиками друг в друга, тончайших усиков (вроде ропалии) с голубоватым переливом.

Голова женщины ощутимо дернулась в бок, разрушая виденный изнутри мозг, и возвращая ее в настоящий миг, высвобождая наблюдение окрашенной поверхности потолка и укрепленную на ней бежевого оттенка люстру с декоративными вставками и пятью ярко пылающими лампами. Над Дарьей тот же миг проступило круглое, упитанное с бело-молочной кожей лицо Петра Михайловича, беспокойно уставившимися в нее маленькими глазками, а узкие губы, ограняющие небольшой рот, шевельнувшись, разрушили, дотоль правящую, тишину, встревожено вопросив:

– Дашуня, как вы себя чувствуете?

Сейчас в нос ударил острый, кисловатый запах спирта, и Дарья, скосив глаза, увидела стоящий подле дивана стул и лежащий на нем открытый кожаный дипломат, в коем находились упакованные шприцы, ампулы, бинты, рулонная вата и даже небольшие темно-коричневые пузырьки.

– Сейчас лучше, – отозвалась Даша, все еще не выпуская из наблюдения, коричневый пузырек на котором майор медленно закручивал крышку, одновременно, другой рукой придерживая ватный тампон на вене ее локтевой ямки правой руки.

– Как я ее повезу? Ты предлагаешь мне Владимир, если с ней, что-то случится в полете держать потом ответ перед ними? – послышался явственно раздраженный голос Юрия Анатольевича, а затем он, вероятно, шагнув, нарисовался стоящим возле шкафа. – А если у нее в дороге вновь начнется этот припадок или поднимется давление. Что я буду делать? Это пять-шесть часов пути, да еще и перелет. Пускай Петр Михайлович отправляется со мной, он все-таки врач.

– Замолчи, – пророкотал достаточно сурово Владимир Сергеевич, сейчас и он появился в поле видимости Даши, обойдя сидящего на диване майора со спины и воззрившись в ее лицо. – Чего ты запаниковал. Везти придется тебе, ты же знаешь Юра их распоряжения. Петр Михайлович вколет ей сейчас указанное ими лекарство, и она уснет.

– Одновременно, толимил нормализует артериальное давление и частоту сердечных сокращений, как сказано в их представлении, – дополнил Петр Михайлович, и, убрав пальцы от ватного тампона на локтевой ямке, согнул руку женщины в локте, слегка ее придержав. Он широко и ласково улыбнулся смотрящей на него Даше и поддерживающе кивнул, точно старому знакомцу.

– Кого везти и куда? – шевельнув несколько одеревеневшим на кончике языком, спросила Дарья.

Она продолжала лежать на спине, а под головой все еще находился какой-то сверток, видимо, ее куртка, потому как шея затекла, распространяя легкое покалывание вдоль позвоночника, вплоть до поясницы.

– Неудобно лежать? – вопросом на вопрос откликнулся Петр Михайлович, приметив, как слегка выгнула женщина шею, подав голову назад.

Он торопливо приподнял ее голову, и, сместив сверток выше, уложил Дашу в более удобную позу так, что мгновенно пропало покалывание в позвоночнике, осталось только тянущее состояние в пояснице, увы! последствия когда-то не долеченного миозита поясничных мышц.

– Все будет благополучно, – молвил Петр Михайлович, как поняла Дарья, направляя это толкование в сторону шагнувшего ближе к дивану капитана спецслужбы. – Не волнуйтесь, Юрий Анатольевич. Они знают, что нужно в таких случаях внутривенно вводить, потому как, и, это, очевидно, заинтересованы в Дарье Александровне. Сами же видели, даже не пришлось ждать положенного времени, а ведь тест, как я подметил, по показаниям ничего не дал. Лишь вырвал единичные реакции на поверхностные шумы и изображения. Никогда не пойму, каким образом они различают те или иные показатели работы мозга и вообще, что в них видят.

Майор медицинской службы слышимо усмехнулся и нежно огладил лоб Даши, да оттянув нижнее веко на правом глазу, заглянул в его недра. Его серые радужки глаз внезапно пошли малой волной, качнув на них черные зрачки, в свою очередь, живописав наполненный ярким светом летний день, неограниченное пространство бурой земли, покрытой бетонными надгробьями, деревянными крестами и мраморными памятниками. Кажется, секундой погодя, показав темно-красный гроб и лежащее в нем обряженное в белое венчальное платье тело юной девушки с неестественно желтым цветом лица.

– А! – громко вскрикнула Даша и мотнула головой в сторону, разрушая виденный погост, и отворачивая сам взгляд от глаз майора. Отчего кончики пальцев Петра Михайловича удерживающие ее правое нижнее веко, торопливо раскрывшись, скользнули по щеке.

– Все равно надо жить, – прошептала женщина, и сама не понимая, что и зачем говорит, однако, ощущая затаенную боль, живущую в этом мужчине, а может только в ней. – Несмотря не на что, Петр Михайлович, несмотря на смерть близких, родных, детей. – Дарья вновь вернула взгляд в исходное место, только не стала заглядывать в глаза майора, лишь уставившись на его удлиненный нос с расщепленным кончиком, как и у умершей девушки. – Ибо жизнь это единственное, что есть. Того света нет и никогда не было, это все человеческая выдумка, чтобы уменьшить боль от потери близких, чтобы иметь возможность с ними встретиться, попросить прощение, прикоснуться. – Женщина теперь тяжело вздохнула, будто ей придавили само горло, и не в силах смотреть на дрогнувшие черты лица майора, сомкнув веки, все также неосознанно договорила, – хотя бы раз прикоснуться.

На глаза Даши разком навернулись слезы, и, просочившись через сомкнутые веки, выступили из уголков, лениво принявшись бежать по щекам. И в Дарье вновь всколыхнулась до сих пор испытываемая боль от пережитой потери, а на смену ей опять же мгновенно явилась отстраненность от собственных близких, притупившаяся нежность к сыну и родителям, словно итог в понимание неизбежности происходящего и конечности всего существующего. Того, что будет невозможно вернуть, изменить, избежать, что придется принять. Невозможности, вследствие хода жизни, рождения и смерти не только самой планеты, системы, но и даже малой ее частички человека.

Потому, даже сейчас, стараясь отодвинуться от прозвучавших слов:

– Что вы сказали Дашуня? По поводу детей? – озвученных дрогнувшим голосом Петра Михайловича, Дарья не отозвалась. Она всего-навсего качнула головой, ибо и сама не понимала о чем только что говорила, и зачем обобщенно это сказала. Может, просто ощутив в этом смеющемся, почасту улыбающемся майоре мощную боль от когда-то пережитой боли, а может, всего-навсего переложив свою боль на него.

Она открыла глаза снова, когда Петр Михайлович (так и не дождавшись от нее ответа) выпрямил ее правую руку и обильно смазал локтевую ямку руки спиртом, после принявшись набирать шприцом зеленовато-сизое лекарство из пластиковой ампулы. Только сейчас, глядя на пухнущий от зеленовато-сизого лекарства шприц, Даша внезапно осознала (словно переварив разговор мужчин), что толимил вколют ей, чтобы она уснула, и ее смогли куда-то увезти. Потому она, резко поднявшись с дивана, села и также стремительно подалась вперед всем корпусом тела, жаждая обогнуть сидящего подле Петра Михайловича и стоящего позади него Владимира Сергеевича.

– Э! Куда? Куда? – первым будто пробудившись, вскричал Петр Михайлович, и, подскочив с дивана, отвел в сторону уже полный лекарства шприц, тем самым высвобождая место рядом с женщиной Владимиру Сергеевичу. Тот немедля отреагировав, шагнул вперед, и достаточно грубо схватив Дашу за плечи, с силой повалил на диван. Одновременно, предплечьем собственной руки он надавил на грудь и горло, притиснув своим весом женщину к поверхности сидения. Петр Михайлович попытался поймать дергающуюся руку Дарьи, однако, опережая его, это сделал Владимир Сергеевич. Свободной рукой, он перехватил ее правую верхнюю конечность, и, распрямив, сдержал в не менее мощной хватке.

– Не придушите ее, – встревожено дыхнул майор, снова обрабатывая ватным тампоном локтевую ямку правой руки Даши, да очень медленно введя конец шприца в вену, также неторопливо, малыми порциями инъецировал в нее зеленовато-сизое лекарство.

Дарья, несмотря на придавленность верхней части корпуса, все то время, что вводили лекарство яростно дергала ногами, стараясь вздеть колени и шибануть ими в спину Владимира Сергеевича. Но последний явно не раз справлялся со всякими брыкающимися, лишь плотнее придавил нижние конечности Дарьи к стенке дивана, собственным коленом, тем самым упреждая ее движения. Он ослабил хватку немного погодя, когда Петр Михайлович, вновь обработал вену женщине, и, прижав ватный тампон к выемке, согнул в локте руку, опускаясь подле.

– Я, вас Юрий Анатольевич, могу сопроводить до Архангельска, если Владимир Сергеевич позволит, – отозвался майор, когда Дашу перестали удерживать, и она резко села на диване. – Все равно сегодня больше никого не удастся осмотреть. Да и я согласен с вами, Юрий Анатольевич, так будет спокойнее за здоровье Дарьи Александровны. А завтра начнем обследование в Костроме, я посмотрел список, там, около десятка заявленных.

Даша внезапно яростно качнулась, а удерживающую голову шея и вовсе дрогнула, мгновенно ослаб и весь позвоночный столб так, что если б не подхватившее ее руки Петра Михайловича, определенно, шлепнулась плашмя на диван.

– О! Спокойнее, тише, Дашуня, – ласково произнес он, бережно укладывая женщину на диван и поправляя под ее головой куртку.

– Хорошо, – лениво произнес Владимир Сергеевич. Он так и не отошел от дивана, внимательно наблюдая за движением Дарьи. – Сопроводите их, Петр Михайлович, до Архангельска. На Зенит, впрочем, не ездите, в пропуске вы не заявлены. Подождете в гостинице Юрия Анатольевича, а потом полетите вместе с ним в Кострому.

Слабость сейчас окутала все тело женщины. Пропала сила не только в руках, ногах, похоже, и само туловище смягчилось в мышцах, расслабилось и даже дыхание стало степенно снижать свой временной промежуток, делая медленный вздох и не менее продолжительный выдох.

Петр Михайлович, меж тем смочив ватный тампон, вновь протер локтевую выемку на руке Дарьи, распрямляя ее и укладывая себе на бедро, но лишь затем, чтобы сильнее закатать на ней рукав рубахи, почитай до плеча и достать из дипломата автоматический тонометр. Обернув манжету вокруг руки, чуть выше локтевого сгиба, он принялся нагнетать в нее воздух, ощутимо сжав саму поверхность руки в крепкие силки, отчего внезапно слышимо для Даши внутри груди неторопливо пару раз отозвалось биением сердце. Впрочем, уже в следующий момент майор начал стравливать воздух из манжеты, одновременно, наблюдая за показаниями электронного манометра лежащего на диване.

– Вот и ладушки, Дашуня, – произнес майор, достаточно низким голосом, словно стараясь загладить собственную вину перед женщиной. – Давление у вас нормализовалось. Как говорится, стало как у космонавта.

Слышимо хохотнул отошедший от дивана в направление окна Владимир Сергеевич, вроде как заслоняя дневной свет, дотоль блекло наполняющий помещение.

– Не увозите меня, пожалуйста, – просяще молвила Даша, неожиданно ощутив в шутке предостережение. Она распластала на ноге майора ладонь и надавила подушечками перст на поверхность бедра, стараясь, вроде как ухватится за него. – Пожалуйста, у меня маленький сын, – теперь и вовсе всю ее пробила острая волна паники, безысходности и бессилия, не столько физического, сколько морального. – Ваша дочь, – голос Дарьи значимо снизил звук, а поперед глаз проплыло белесое облако.

– Моя дочь, – едва донеслось до женщины звучание баса Петра Михайловича, и он ощутимо принялся снимать с ее руки тонометр. – Не на много старше вашего сына, почему вы о ней сказали? и откуда знаете, что у меня дочь?

Белесое облако теперь поглотило все пространство вокруг Даши, оставив только четкое слуховое восприятие, посему уже в следующий момент до нее долетели слова, сказанные Владимиром Сергеевичем:

– Успокой ее. Скажи, что мы сообщим ее родным об отъезде.

– Она уже не слышит, уснула, – словно из глубины доплыл голос Петра Михайловича. – Интересно откуда она узнала, что у меня дочь? – это он молвил тревожно, и тотчас пред глазами Даши проплыла картинка, наполненная солнечными лучами летнего дня, будто отраженного от неограниченного пространства бурой земли, покрытой бетонными надгробьями, деревянными крестами и мраморными памятниками. Стоящий возле глубокой пустой могилы темно-красный гроб и лежащим в нем телом юной девушки, одетой в белое венчальное платье. Девушки так похожей лицом на Петра Михайловича, таким же круглым по форме, с маленьким ртом, узкими губами (точно растянутыми в улыбке) и удлиненным носом имеющем расщепленный кончик, однако, как и присуще мертвым людям с желтым цветом кожи.

А секундой спустя мертвое лицо девушки сменилось на смеющееся личико Павлушки, Пашуни, Панички, как его величали, любимого и единственного сына Даши. Круглое, полненькое, как у мамы, оно глянуло на нее двумя крупными серо-голубыми глазками, обрамленными длинными темно-русыми ресничками и изогнутыми негустыми бровками. Прямой с широкими крыльями нос и небольшой рот с четко выраженной галочкой на пухлой верхней губе, растянувшись в улыбке, явил глубокую ямочку, залегшую на левой щечке. Звонкий смех Панички загасил все сторонние звуки, и даже голос Владимира Сергеевича, сказавшего:

– Спит, тогда собирайтесь. Места в самолете уже забронированы.

К смеху сына прибавилось его четкое изображение, одетой в голубую курточку и синие джинсы коренастой фигурки. Плюхающего обутыми в белые кроссовки ножками по широкой луже, покрывшей сверху серый асфальт, и ссыпающего на его густые, русые волосы с медным оттенком крупные капли дождя. Павлушка резко качнул головой вправо-влево и сейчас же капли прицепленные к его давно нестриженным волосикам разлетелись в разных направлениях, неспешно вращая своими округлыми формами и с тем принимая на свои прозрачные бока рубиновые лучи света, спущенной с крупной красной звезды, зависшей где-то справа.

Резкая боль теперь пробила не только мозг, но и все тело Дарьи, на мгновение вернув ощущение времени, и тотчас она услышала приглушенный голос Петра Михайловича:

– Сейчас сделаю ей укол. У нее, очевидно, было какое-то повреждение мозга, а может даже опухоль или киста, потому такие судорожные приступы. Очень плохо, что это случилось уже в дороге. Хотя бы вы успели Юрий Анатольевич доехать до Зенита без повторных приступов.

Глава пятая

Даша пришла в себя от легкого покачивания, точно взяла на руки дотоль снившегося ей Павленьку, а он цепко ухватив ее за шею, крепко прижался. Чем и вызвал то самое покачивание вперед-назад, ибо к пяти годам был крепким бутузом. Чувство оцепенения (как сравнил бы человек душевного онемения или правящей в нем утраты) такого которое бывает от потери близкого, любимого, неважно его ли смерти или только подлого, злого предательства, наполнило Дарью горечью и обидой. Не то, чтобы она не могла жить без бывшего. Просто дотоль едва пережитая боль от смерти полуторагодовалой, старшей дочки (умершей от осложнения после прививки), заслонилась заботой о рожденном Пашуле, особым болезненным попечением о его здоровье, создании идеальной семьи, чистоты, уюта и радостью приготовления чего-нибудь вкусненького. Нежданно, именно вдруг все ее хлопоты вылились в предательство, не менее жуткое, чем смерть Любавушки, когда заглянув в карие глаза Виктора, Дарья прочитала там приговор собственной семье и ее чувствам.

– Люблю другую, – прозвучало из его уст, точно перечеркивая прожитые года, потерю дочери, рождение, как надежду – сына, и его давешнее двухлетие.

Нет, Даша, не стала психовать, кричать, просить, она, молча кивнув, ушла в комнату к сыну, чтобы прижав его русую с медным оттенком волос головку к собственной груди, прикусив верхнюю губу, ждать.

Ждать, когда Виктор соберет свои вещи в сумку, также, молча, покинет ее дом, хлопнув громко дверью. Потом будет страшная ночь и горькие, наполненные воем рыдания, опрокинутые в немую, глухую подушку. Потом будет болезненный развод, в котором бывший окажется столь меркантильным, что разделит все нажитое, включая мебель, посуду и даже постельные принадлежности. А после три года тишины, два или три денежных почтовых перевода, да один звонок на пятилетие Пашули с поздравлением по поводу его дня рождения.

После сумбурно тяжелого расставания, потери дочери почитай и не осталось веры в себя, лишь появившееся за год до развода творчество, не столько приглушало боль, сколько просто от нее отвлекало. Вместе с тем внутри Даши, появившись, поселился страх указывающий, что веры в мужскую половину не осталось. Даже сама мысль о крепком мужском плече, почему-то вызывала горькие воспоминания, как упавшие на кофейного цвета ковролин голубые, махровые полотенца Виктор торопливо засовывал в черную с белыми широкими полосами сумку.

И еще!

С тех самых пор, хотя вернее раньше, с момента, когда гвоздями заколотили маленький гроб, навечно отделивший от нее Любушку, в Дарье появилось чувство временности. Осознание всего законченного, завершенного, не имеющего продолжения. Ощущения праха. «Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах», – именно эти слова Библии, почасту отзывались в мозгу женщины, пониманием ограниченности времени, чувством четко выверенного этапа жизни, имеющего уж слишком короткий срок действия.

Голова Даши сызнова качнулась взад-вперед, а десятком секунд спустя пришло осмысление, что она лежит на заднем сидении автомобиля, на левом боку, поджав ноги в коленях. Это она поняла, еще даже не открыв глаза, определив только по гулу двигателя, и особому запаху каковой был насыщен едким духом бензина и приторной кожаной, довольно пыльной обивки сидений.

Резко открыв веки, она, вздев взор, оглядела сидящих на передних сидениях автомобиля людей, угадав в одном из них, по чуть плосковато-округлой макушке голову Юрия Анатольевича. Неспешно спустив ноги вниз, женщина, поднявшись с сидения, села и тотчас увидела встревоженный взгляд, мелькнувший в зеркале заднего вида капитана спецслужбы. Ее слегка качнуло назад и Дарья разком прислонилась к спинке сидения, сейчас более осмысленно оглядевшись. Притом приметив удобные черные кожаные сидения с высокими подголовниками, округлую панель приборов указывающих на салон достаточно дорогого автомобиля с элегантно-красивым интерьером, хотя и очень прокуренного внутри. Сквозь тонированные стекла задних дверей просматривалась охваченная с двух сторон плотными рядами хвойных деревьев дорога, местами освещенная разрозненным светом, падающим от невысоких фонарных столбов, и тем явно указывающая на наступившее ночное время суток. Легкий озноб пробил Дашу с головы до ног, вызвав крупные мурашки на коже и это несмотря на одетую куртку, и дотоль прикрытые шерстяным пледом ноги, при подъеме упавшем вниз на ворсовой коврик. Юрий Анатольевич сидящий справа от водителя торопливо выглянул из-за сидения и тот же миг внутри салона вспыхнул свет, осветив и саму женщину, и салон, как оказалось не черный, а серебристого оттенка.

– Как вы себя чувствуете, Дарья Александровна? – нескрываемо обеспокоенно вопросил Юрий Анатольевич, оглядывая женщину с головы до ног. – Укройтесь, потому как снаружи прохладно, – отметил он, и, просунув через сидения руку, поднял с коврика плед, натянув его до талии Даши.

– Куда мы едим? – не отвечая на вопрос капитана, впрочем, подхватывая края пледа и натаскивая его почти до плеч, отозвалась Дарья.

– Скоро приедем. Я только очень вас прошу, Дарья Александровна не бузите. Мы в полете несколько раз снимали с вас судорожные приступы, – достаточно скоро и очень низко, вроде успокаивая, молвил Юрий Анатольевич, распрямляя полы пледа на коленях женщины. – Но тогда был Петр Михайлович, сейчас его нет, и если начнется приступ, придется вам терпеть до самого прибытия. И, поверьте мне, это надо увидеть. Увидеть, нет смысла, что-либо рассказывать.

Дарья туго вздохнула, вновь озябши передернув плечами, и перевела взгляд с лица капитана спецслужбы на стекло. А он, словно обрадовавшись, вернулся в исходную позу, только продолжив наблюдение за женщиной через зеркало заднего вида. За окном же деревья прекратились, и появилась огромная в размахе местность, теперь ничем не ограниченная. На коей немного погодя, однако, стали проступать длинные и единожды высокие металлические ангары. Сама местность продолжала демонстрировать удивительно ровную асфальтную поверхность, насыщенно освещаемую сверху, сейчас стоящими в удалении, высокими фонарными столбами.

Даша подалась к самому дверному стеклу, вжавшись в него носом, стараясь разглядеть находящуюся за ним местность. От резкого движения на глаза наплыл серо-черный туман, схожий с тем, что нежился в ночном небосводе, вроде смыкая сами звезды. И пронзительная боль застучала в висках, а после кровавым привкусом стала ощущаться во рту. Еще не более минуты и из обеих ноздрей широкой струйкой потекла кровь. Женщина торопливо хмыкнула носом, и, отклонившись от стекла, приподняв голову, приткнула тыльную сторону ладони к ноздрям, стараясь перекрыть ее поток, переправив его в рот. Так почасту поступая, ибо в детстве обладая слабой слизистой, страдала кровотечением из носа.

– Что случилось? – вопросил Юрий Анатольевич, вероятно, услышав хмыканье женщины, и вновь выглянул из-за сидения.

А мозг Даши внезапно ярко полыхнул сиянием голубоватого света, расчертив пространство во всех направлениях и вовсе тонкими лучами, и вроде как наполнил дробной болью саму голову. Миг спустя разрезав сам мозг на две части, правую тяжелую и левую одеревеневшую.

Капитан спецслужбы торопливо протянул женщине свернутый в рулон сине-красный платок, вынув его из кармана, и демонстративно недовольно молвил:

– Возьмите платок. Сколько с вами мороки, в самом деле. Впервые такой беспокойный заказ у меня.

– Заказ, – мгновенно отозвалась Дарья, наполняя свою речь язвительностью. – Просто замечательно, что мне, наконец, подобрали название. И просто-таки замечательно, что меня в этом же и обвинили. Точно я просила меня увозить и колоть всякую дрянь.

Дарья значимо повысила голос на последней фразе, указывая тем самым, что в происходящем вину должен ощущать Юрий Анатольевич, днем неизвестно зачем явившийся к ней на работу. Впрочем, она взяла у капитана платок и приткнула его к носу, ощутив как он в доли секунд напитался тягучей, будто ее мысли, вязкой кровью, вытекающей, похоже, из самого мозга. Того самого черного цвета с чуть красноватыми тонами по бокам твердой оболочки имеющей полусферическую форму, где сами края преобразовывались в шестнадцать коротких, замерше-неподвижных и направленных кончиками друг в друга, тончайших усиков (вроде ропалии) с голубоватым переливом.

Открытого, точнее даже вскрытого путем отслоения двух верхних оболочек, покрывающих его сверху. Сначала мягкой, состоящей из рыхлой соединительной ткани, испещренной многочисленными сосудами, а после тонюсенькой, называемой в медицине паутинной оболочкой, прилегающей к извилинам мозга, дотоль вязкой, розоватой материи.

Ехали еще минут десять-пятнадцать в полной тишине, лишь изредка сопровождаемой хлюпающим носом Дарьи. Юрий Анатольевич не менее часто зарился в зеркало заднего вида, оглядывая женщину и явно волнуясь за ее состояние. А свет от фар транспортного средства все более четко освещал пространство извне, посему водитель, напоминающий Дарье безмолвного робота, точно сливался с тенью отбрасываемой ангарами. Немного погодя исчезли и сами помещения, служащие для стоянки самолетов или других летальных судов, живописав мощное пространство, лишенное каких-либо построек, однако, ярко освещенное сверху. Свет был столь насыщенным, что водитель выключил фары, автомобиль буквально минут пять спустя, сделав разворот, остановился, стих звук двигателя и Юрий Анатольевич бойко отворив дверь, покинул машину. Впрочем, только для того, чтобы передернув плечами отворить дверь перед Дашей. Зябкий, промерзлый ветер лизнул не только поверхность пледа, но и само лицо женщины, оставив на нем мельчайшие капли росинок.

– Дарья Александровна выходите, – приглушенно сказал капитан, и женщина впервые уловила в его голосе прозвучавший тугой зябью страх.

Откинув в сторону плед, Даша неторопливо вылезла из салона автомобиля, и, шагнув вперед (дабы была возможность сомкнуть дверь), враз замерла, напряженно вздрогнув и не столько от холодного ветра лизнувшего все ее тело, сколько от увиденного. Ибо в непосредственной близости в воздухе нависала огромная в диаметре круглая платформа, минутой погодя распознанная, как обшивка космического (определенно, космического) корабля, полностью заслонившая небосвод. Густо заполненная по полотну металлической обшивки голубоватым сиянием, тем кое и распространялось вокруг, освещая и саму местность, и площадку, и, похоже, удаленные ангары. По этому голубоватому пространству света, едва перемещалась в разных направлениях мелкая рябь, схожая с волнением на водной глади, в виде не только окружностей, но и множества мельчайших точек, тонких линий, очевидно, выпускаемых из более насыщенного по цвету ярко-синего объемно выпирающего пятнышка, слегка различимого, где-то по центру.

Дарья никогда не интересовалась всеми этими рассказами об инопланетянах, считая их всего-навсего выдумками. Однако, сейчас, узрев нависающее космическое судно, моментально осознала, что это был корабль не землян. Вероятно, потому ее правая рука, дотоль прижимающая платок к носу резко упала вниз, а кровь из ноздрей стала сочиться, заливая не только губы, но и сам подбородок. Все еще неосознанно она сделала шаг назад, когда Юрий Анатольевич, закрыв дверь машины, торопливо ухватил ее под левый локоть, и, вспять того, потянул вперед в направлении объемно выпирающего синего пятна.

Впрочем, Дарья опять же разком остановилась, попутно пропустив, видимо, в треснувшем на части мозгу всего пару коротких мыслей:

– Не может быть. Наверно это сон или галлюцинация. Галлюцинация, вызванная передозировкой лекарств.

И, чтобы разрушить такое очевидное явление обмана Дарья сомкнула веки, туго качнувшись взад-вперед. И снова почувствовала, как острая длинная и, одновременно, тонкая, подобно натянутой струне, боль разрезала голову на две части. Ощутимо отделяя теперь затылочную часть от всего иного, и вылившись дробными ударами в виски да стремительно скрутившими мышцы пальцев на правой стопе ноги.

– Надо дойти до определенного места, чтобы они увидели наше прибытие, – издалека доплыл до женщины голос Юрия Анатольевича, вновь ставший приятным, низким с легкой хрипотцой, направленной на очарование слабого пола.

Капитан спецслужбы, вероятно, ощутив слабость в Даше, придержал ее теперь и за талию, да медленно потянул вперед. И ведомая тем движением она достаточно скоро ступила, сделав сначала один, а после другой шаг, степенно обретая уверенность в собственных ногах. Потому погодя пошла хоть и рывками, все же проворнее, однако, каждый раз стараясь остановиться.

– Что это? – вопросила Дарья, так, впрочем, и, не снизив бойкости шага, да открыв глаза, уставилась на нависающее над ними дно корпуса судна.

Более насыщенное по цвету ярко-синее объемно выпирающее пятнышко (различимо расположенное по центру корпуса судна) внезапно свершило вращательно круговое движение, будто раскручивая пробку с бутылки, и выпустило вниз, медлительно опускающуюся широкую, серебристого свечения, платформу, на самом кончике удерживающую двух неподвижно стоящих людей.

– То о чем молчат правительства и судачит желтая пресса, – отозвался Юрий Анатольевич, и, оглянувшись назад, точно соизмеряя пройденное, остановился. Так, что продолжающая идти Даша сдержала поступь лишь парой шагов спустя, теперь слегка обойдя его.

Впрочем, капитан торопливо потянул ее назад, сразу за локоть и талию, и, прижав к себе, плотнее приобнял, ибо в следующую секунду Дарья качнулась значимо сильней. Серый густой туман сокрыл пространство вокруг, а мелко-мелко задрожавшая струна, точно касающаяся ее мозга, сразу же принялась срезать отслоения двух верхних оболочек, покрывающих его сверху, каждым таковым движением доставляя нестерпимую боль, от коей ослабли ноги в коленях, и повисли точно плети руки, а из разжавшихся пальцев вниз упал окровавленный платок.

Даша надрывно вздохнула, когда Юрий Анатольевич слегка дернул ее вверх, тем самым возвращая в настоящий момент, заодно, данным толчком вернув способность стоять. Платформа, теперь достигла самого бетонного (как казалось покрытия площадки), и в ней будто в зеркале отразилась с голубоватым мерцанием обшивка судна, а сошедшие с ее края люди направились навстречу стоящим женщине и капитану спецслужбы.

– Этого не может быть, – чуть слышно дыхнула Дарья, будто откликаясь на молвь Юрия Анатольевича, только что достигшего ее слуха.

– Я тоже так вначале думал, – также негромко отозвался капитан и так как шедшие им навстречу люди обрисовались много четче, выпустил из объятий женщину, ступив единожды в бок и тем, отделив себя от нее.

Впрочем, идущих существ, сложно было назвать людьми в привычном для Дарьи понимании. Оно как это хоть и были человекоподобные создания, имеющие туловище, голову и две пары конечностей с тем, однако, разнились с Гомо Сапиенсом, человеком разумным, вида рода Люди, проживающим на планете Земля.

Первое, что бросилось в их формах в глаза женщине, это довольно-таки длинная, тонкая шея, удерживающая на себе небольшую круглую, с вытянутым, узким, расщепленным надвое подбородком, голову. Потому зрительно шея образовывала дугу и изгибала саму спину. Голова в верхней половине черепа смотрелась объемной, немного расширенной, схожей по форме с перевернутым плодом, грушей. Достаточно приятными были их лица, с небольшим, можно сказать даже слабовыраженным носом, впрочем, имеющем две круглые ноздри и костисто-выступающую спинку, и вовсе маленьким ртом (вряд ли достигающий четырех сантиметров) с округлыми черными губами, в тон крупным миндалевидным глазам и впадинам на месте ушей. Серо-вощеная кожа инопланетян чуть-чуть светилась, точно была обильна натерта не только воском, но и сверху смазана жирным кремом. Эти, коренастого сложения, создания смотрелись столь высокими, что даже Юрий Анатольевич со своим не менее ста девяносто сантиметровым ростом глянул на них снизу вверх. Их безволосые головы на округлой макушке имели серебристый, овальной формы выпуклый рисунок в виде какого-то растительного узора, а тела были плотно обтянуты светло-синими комбинезонами так, что манжеты доходили до самих больших пальцев пятипалой ладони, а ворот укрывая шею, поддерживал голову, подпирая подбородок.

Плотно прижимая к бокам длинные, почти до колен, руки инопланетяне подойдя к Даше и капитану, остановились напротив, в непосредственной близи, едва разделив этот промежуток шагом их мощных, долгих и весьма ровных ног. И тотчас перевели взоры с лица Юрия Анатольевича на женщину. Их миндалевидные глаза, имеющие лишь черную радужку, внезапно блеснули, явив совсем маленькие, не больше крупинки белые зрачки. И также резко, как они уставились на Дарью, та энергично ступила назад, да от острой боли в голове, тягостно качнулась. Кровь, из носа, дотоль сдержавшая свой бег моментально выплеснулась из обеих ноздрей и вовсе каким-то студенистым, плотным потоком.

Тот, серо-вощеный инопланетянин, оный остановился напротив женщины, торопливо перевел взгляд на текущую кровь, и, шагнув вперед, вздев руку, бережно ухватил ее за плечо, придерживая от раскачивания. Его нежно-крепкая хватка будоражище сказалась на Дарье, отчего ноги последней (допрежь дрожащие в коленях) мгновенно окрепли, а в приоткрывшийся рот энергично плюхнулись вязкие потоки крови, на чуток перебив дыхание.

– Мне надо будет ждать? – достаточно тихо спросил Юрий Анатольевич, и в голосе его Даша уловила не просто уважение, а колеблющийся ужас.

– Конечно, – ответил ближайший к нему инопланетянин, переводя на него взгляд, и притушивая внутри черных радужек подобие белых зрачков. – Ведь необходимо будет подписать передаточный акт, – легкое дребезжание наполняло его голос, вызывая зримую вибрацию всего тела и подергивание, будто подвешенной к шее головы. – Однако мы не можем сейчас приступить к обследованию данного субъекта, потому как ожидаем прибытия Наблюдающего. Посему вам придется ждать, и естественно, перебросить транспортное средство, на котором вы прибыли, в дальний район к постройкам, – едва качнув головой в сторону все еще одиноко стоящего вдали на площадке автомобиля. – Абы прилет Наблюдающего пройдет в ближайшие десять минут.

Дарья резко дернула левым плечом стараясь вырвать его из хватки инопланетянина, и не менее стремительно сделала шаг назад. Впрочем, немедля вернулась в исходное место, так как хватка серо-прозрачного не позволила отойти, сдержав ее движения.

– Замечательно, – возвращая присущую себе едкость общения, молвила Даша. – Сначала я заказ, теперь уже субъект, еще, вероятно, малость и превращусь в товар.

И тотчас взгляд второго, толковавшего с капитаном инопланетянина прицельно ударил в голову Дарьи, вроде пробивая в черепной коробке дыру и заглядывая внутрь, дабы поковыряться в мозгах, вызнать, подчинить или только окончательно снять висящие кусками оболочки с его поверхности. Осознание, что ее хотят подчинить себе через эту дырку пришло также моментально. И, чтоб того не допустить, Даша более настырно дернулась из хватки инопланетянина (вложив в этот порыв всю свою мощь) да, одновременно, взмахнула правой рукой не столько загораживаясь от взглядов, сколько стараясь разрушить установившуюся меж ней и ими связь. И тотчас достаточно громко, не скрывая досель испытываемой боли, а вспять выплескивая ее на них, крикнула:

– Не смейте! Не смейте ковыряться в моих мозгах! Не имеете на это прав!

Она вновь взмахнула правой рукой, засим выставляя вперед ладонь и закрывая собственное лицо от взора инопланетянина и с тем опять же мгновенно ощутила, как натянутая в недрах головы струна (досель вибрирующе касающаяся ее мозга) слышимо звякнув, разорвалась, выплеснувшись болезненной судорогой в лодыжку левой ноги. И, чтобы, устоять на ногах женщина торопливо схватилась за удерживающую ее руку серо-вощеного, подняв правую ногу и нагрузив зашедшуюся в судорожном приступе левую, явственно притом качнувшись взад-вперед.

– Дарья Александровна, успокойтесь, пожалуйста, – немедля прозвучал не менее дребезжащий голос поддерживающего ее инопланетянина, а во взоре его Даша уловила особую тревогу. Он протянул навстречу ее телу и вторую руку, да приобняв, придержал еще и подмышкой.

– Не нужно так тревожиться, Дарья Александровна, – вставил стоящий напротив капитана серо-вощеный, дотоль дырявящий ее взглядом и значимо качнул своей грушеподобной головой, точно вытряхивая оттуда, что-то. – Мы не причиним вам вреда. Сейчас поднимемся на наше судно и избавим вас от боли. Нам весьма, весьма жаль, что вы вследствие медицинских тестов вынесли такую боль.

– Мы избавим вас от боли, Дарья Александровна, – вновь заговорил инопланетянин, придерживающий ее, и беспокойно оглядел левую ногу женщины, с коей, наконец, спало непроизвольное, болезненное сокращение мышц. – А потом проведем общее обследование, абы установить причины появившихся симптомов, и если не обнаружим аномалии, отпустим. За беспокойство вам, непременно, все возместят.

– Аномалии, – повторила Даша, представляя себе собственный мозг, допрежь будто представленный изнутри с облупившимися оболочками и черной полусферической сердцевиной, определенно, вылезший из фильма ужасов. – Что вы подразумеваете под словом аномалия? И что будет, если эти аномалии обнаружат во мне? И вообще интересно, кто вы такие?

– Если обнаружат, мы поговорим о том позднее, не сейчас, – достаточно уклончиво, хотя демонстративно успокоительно, можно молвить даже ласково, молвил инопланетянин. – А теперь идемте, – дополнил он, так и не отвечая на последний вопрос женщины об их роли.

Мягко потянув на себя Дашу инопланетянин и сам развернулся, теперь, вроде как приподняв ее тело и не столько повел, сколько понес к платформе. Дарья, впрочем, ощущая болезненность в лодыжках обеих ног, не стала сопротивляться и спорить, осознавая, что любая ее горячность отберет силы и прибавит еще боли.

– Благодарим ваше правительство за сотрудничество, – молвил второй серо-вощеный, сказав это все еще стоящему Юрию Анатольевичу. Он медленно развернулся, и, направившись вслед за собратом и женщиной, дополнил уже на ходу, – и покиньте посадочную полосу, сейчас прибудет корабль Наблюдающего.

Идущий позади инопланетянин, однако, не стал их догонять, а шел следом, отчего Даше показалось, он страхует ее действия, словно ожидая побега или неадекватного поведения, наполняющего тем желанием весь мозг. Мысли сейчас роились в голове, как пчелы в ульи, потому стало сложно отделять их друг от друга. Да и вообще в мозгу помимо боли ощущалась такая тяжесть, будто на него нагрузили, что-то неподъемное. Так порой Даша чувствовала себя, когда подолгу или неотрывно печатала на ноутбуке произведения, засиживаясь до глубокой ночи, подсвечивающей ей прекрасным серебристо-белым лунным лучом в окно. В такие моменты ночного единения с собственным мозгом она внезапно начинала слышать легкий шепот, точнее даже шорох, вроде спускающий на нее те или иные фрагменты ее книг.

Коли бы Дарья верила в Бога!

Хоть какого-нибудь! не важно Христа, Аллаха, Иегову, Будду, Кришну, или, черт возьми! в самого Сварога, непременно, предположила, что ею овладели темные силы. Ну, всякие там бесы, демоны, нежить, нечисть. Однако Дарья была отделена от религии собственным, медленно выращенным в ее мозгах мировоззрением, основанным не столько на отвержение Высших сил, сколько на их разумном и мудром вмешательстве в жизнь землян.

Мудром! а это значит очень редком, точнее будет даже сказать редчайшем!

Потому и шорох в собственном мозгу Даша воспринимала, как его неторопливое развитие, общение с ней. Внезапно, вдруг начавшей чисто говорить, враз ходить, мгновенно читать и писать, закончившей с золотой медалью школу и красным дипломом университет, и опять же рывком принявшейся писать.

Глава шестая

Таким неспешным ходом Дарья с инопланетянином дошли до платформы, достаточно ровной, схожей с зеркальной гладью, и, ступив на ее край, остановились. Ибо сама платформа принялась медленно подниматься, одновременно, втягиваясь в корпус судна. Край платформы внес обоих серо-прозрачных и женщину в небольшое цилиндрическое помещение, со сводчатым потолком и вогнутыми стенами. Сама поверхность стен и потолка в комнате была голубого сияния и вроде водного полотна пускала по всему окоему легкое волнение. В помещение не имелось дверей, окон, проходов, тем не менее, стоило в нем оказаться, и платформе состыковаться с полом, как диагонально всем трем стоящим в стене разошлись в разные стороны две створки, обнаружив неширокий коридор с теряющимся концом. Стены, пол и потолок в нем, четко соответствующие четырехграннику, имели темно-зеленый с переливами цвет, столь мрачный, придающий всему помещению тусклые, погребальные тона. Потому усмехнувшись, Дарья отметила в мозгу, что, определенно, попала в потусторонний мир, по ту сторону света, жизни, а может даже и по ту сторону Солнца.

Впрочем, когда по коридору направились вперед на самих стенах, потолку и даже полу стала проступать рябь, подобно закручивающейся на воде круговерти. Здесь в стенах, в отличие от первого помещения, располагались нечастые двери. И хотя они имели единый с поверхностью оттенок, заметно проступали впадины, проложенные от стыка створок и стены. Несмотря на пасмурность правящую в коридоре круговое движение сияния значимо освещало само помещение так, что в нем немного погодя Даша рассмотрела проходящие по потолку тонкие, черного цвета не шире пальца жилы, проложенные в пять рядов. Кои вероятно и испускали из себя ту самую водоверть и сияние света.

Заинтересовано оглядывая сам коридор, инопланетного судна, Дарья не прекратила хмыкать носом, приоткрывать рот и слизывать языком с губ текущую из ноздрей кровь, утирать ее правой рукой, стараясь хоть как-то унять. Однако кровь даже и не думала прекращать собственного течения, и в сияние этого полутемного коридора стала смотреться и вовсе не алой, а густо черной.

Инопланетянин меж тем остановился, придержав женщину, возле одной из дверей в правой стене. Две створки бесшумно расползлись в разные стороны, открыв проход в кипельно-белое помещение. Большая, прямоугольной формы, комната, имела ровные стены, потолок и пол, едва оттеняясь голубоватым отливом лощеных стен, словно отражающихся от прозрачного, шарообразного устройства, поместившегося в центре. В точности повторяя форму шара, устройство стыковалось с полыми, прозрачными, узкими трубами, наполненными черным газом или жидкостью. Впрочем, сейчас черный газ или жидкость имела удивительную структурированную форму в виде, хоть и мелких, но различимых круглых пузырьков. Одна из полых труб внедрялась в сам потолок, а вторая в правую стену, возле укрепленного на ней широкого серебристого (вроде плазменного) экрана с множеством мельчайших, перемигивающихся огоньков, окружающих его грани.

Сама шарообразная установка была достаточно большой, в ней с легкостью мог поместиться в полный рост инопланетянин, а небольшие выемки в форме стоп и кистей рук, не только пятипалых, но и четырех и шести располагались в нижней и верхней части его недр соответственно. Тонкость стенок шара поражала так, что если бы не выделенные матовым цветом места для стоп и кистей, можно было б подумать, что самого устройства и нет, а всего только отражается белым светом расположенная напротив стена комнаты.

Вступив в помещение, инопланетянин, досель поддерживающий Дашу, выпустил ее из объятий, прямиком направившись к шарообразному устройству. А вошедший следом его соплеменник, на чуть-чуть застыв подле женщины, беспокойно оглядел ее лицо. Он внезапно протянул руку к лицу Дарьи, и слегка нажимая тремя перстами, прощупал нос, щеки, едва отекшую под глазами кожу и даже виски. Затем инопланетянин резко качнул своей подвешенной на полусогнутой шее головой, и, развернувшись, двинулся к правой стене, прямо к экрану, каковой разком засветился, показав на зеркальной поверхности само шарообразное устройство. Остановившись напротив экрана, он провел средним пальцем по панели, отчего все огоньки ярко вспыхнув, сменили цвет на единый, ярко-бирюзовый, и гулко загулил, вроде подражая воркованию голубя. Иногда сопровождая свою речь (ибо Дарья сразу поняла, что это была именно речь) тем самым глухим хмыком.

Женщина прислушалась к переговорам инопланетян, так как минутой спустя загулил стоящий возле шара, подумав, что и сейчас проявила привычную себе любознательность, которая притушила даже чувство страха перед неизведанным. Стараясь не задумываться не только о лечение, но и о самом обследование, и выявление какой-то непонятной аномалии. Припоминая услышанные когда-то рассказы людей о похищении инопланетянами, их грубом исследование касающемся в основном генетики человека и изучения его репродукции, а именно воспроизведения себе подобных.

Инопланетянин, замерший возле устройства, провел подушечкой указательного пальца (как сейчас разглядела Даша) имеющего серого цвета роговой покров, прикрывающий и сам кончик, по передней поверхности шара, прочертив на нем короткую дугу. А пару секунд спустя по прозрачному его полотну пролег четырехугольник. Округлая четырехугольная створка, заметно дрогнув, выползла вперед и плавно сместилась в сторону трубы, зависнув сбоку от устройства.

Дарья, неотрывно наблюдающая за съехавшей створкой, вновь утерла текущую с носа кровь, и, глянув на ладонь, испуганно вскрикнула. Потому как кровь, хоть и не была черной, но зримо потемнела, превратившись из алой в темно-бордовую, близкую к коричневому цвету.

– Черт возьми, – теперь, дабы погасить волнение она грубо выругалась. – У меня определенно от тех лекарств из головы вытекают мозги.

Не менее грубо пошутив, Даша тягостно передернула плечами, понимая, что такой цвет крови, это однозначно, что-то нехорошее. Находящийся возле устройства инопланетянин, даже не взглянув на женщину, торопливо направился к стоящему возле экрана соплеменнику, и когда из-под панели выехал прозрачный неширокий ящик, вынул оттуда голубую пористую губку и плоские пятачки. Он все также скоро вернулся к Даше, и, оглядев ее лицо, положил на выставленную ладонь губку, мгновенно втянувшую в себя с поверхности кожу всю кровь.

– Сейчас я вставлю живец вам в ноздри, – молвил инопланетянин, нежно ощупывая пальцем крылья носа женщины. – Больно не будет, может несколько неприятно. Однако живец закупорит дыхательный процесс через нос и вам придется дышать через рот, Дарья Александровна. Но поверьте, эта неприятность не продлится долго, вскоре прибудет Наблюдающий и остановит кровотечение.

– Так, что это ваш живец не остановит кровотечение? – качнув головой от недовольства, переспросила Даша.

– Немного снизит сам процесс течения, – неуверенно задребезжал в ответ серо-вощеный, продолжая оглядывать лицо женщины. Он ласково придержал ее подбородок, и слегка развернув голову вправо, заглянул в ее ухо.

Но только затем, чтобы снять с выставленной ладони женщины губку и обработать спервоначалу правую ушную раковину, а после левую. Так, что Даша поняла и из ушей у нее также сочится кровь, только не так сильно, как из носа. Инопланетянин утер впитывающей губкой лицо Даши, не только нос, подбородок, но и шею, да воткнул в обе ноздри по плоскому серебристому пятаку, таким образом, закупорив приток воздуха. Впрочем, не прекратив кровотечение, ибо оно теперь стало ощущаться легким бульканием в недрах ноздрей и тягучей болью, будто пролегшей от лба к кончику носа. Еще раз, обработав нос пористой губкой, к удивлению не только поглотившей кровь, но даже не изменившей цвет от впитанного, инопланетянин с ощутимой заботой в голосе, качнув в сторону шарообразного устройства головой, сказал:

– Сейчас я попрошу вас, Дарья Александровна, войти в ха-голу, поелику в течение двух минут начнется обследование. Наблюдающий уже прибыл на планету, – слышимо выделив величание кого-то более важного, точно руководящего их действиями.

– Кто такой этот Наблюдающий? И почему вы не можете остановить кровотечение? И вообще, интересно, разве такое кровотечение нормально? – потоком вопросов отозвалась Даша, да сморщив от резкой боли лоб, громко застонала. Немного погодя, когда от боли в голове осталось тугое состояние напряжения, чуть ниже дополнив, – боль, кровотечение, видимо, указывают на травму головного мозга. Определенно, эти спецслужбы не проводили никакого медицинского теста, а просто-напросто налупили меня.

– Вещи лучшем будет снять, – словно не воспринимая не только насмешку в словах Даши, но даже сами слова, вопросы, отозвался серо-вощеный, между тем внимательно оглядывая ее голову, и изменяющиеся черты лица.

– Вещи? – переспросила Дарья и вновь застонала, так как к болезненному состоянию всей головы, добавился скрипящий шум в ушах и онемение стоп на обеих ногах и кистей на руках.

– Да, для полноценного осмотра будет лучшим снять с себя вещи, – дополнил серо-вощеный инопланетянин и придержал Дашу под локоть, так как ее вновь тягостно качнуло вправо-влево, а онемение стало распространяться, достигнув коленей на ногах и локтей на руках.

– Еще чего не хватало. Может вам и волосы коротко подстричь, али обрить их вообще налыску, – язвительно отозвалась женщина, тем не менее, не став вырываться из рук инопланетянина, потому как ее внезапно затошнило, а после пред глазами проплыли радужные круги, похоже, выплеснувшие из ушей значимые потоки крови.

Она вообще не переносила все эти медицинские обследования и всегда шла на них только по крайней необходимости, ассоциируя их с казнью. А уж раздеваться донага перед этими, скажем честно, неизвестно кем (даже не назвавшимися), не собиралась совсем.

Инопланетянин не просто почувствовал недовольство женщины, он его увидел, опять же приметив плеснувшую из ушей кровь, потому спешно протянув руку, утер ушные раковины, и пояснительно сказал:

– Для полноценного обследования лучшим образом было бы снять вещи, тем более при любом исходе они вам не понадобятся в ближайший срок. Но если вы, Дарья Александровна не желаете, хотя бы снимите верхнюю одежду и обувь.

Неприкрытый намек на то, что она увидит родных не скоро, хлестко полоснул женщину по мозгам, осознанием какой-то законченной участи, вызвав очередную в них боль и судорогу в правом бедре ноги. Отчего Дарья тягостно застонав, одной рукой принялась растирать бедро, а другой придержала раскачивающуюся один-в-один, как у инопланетянина голову, тяжелую и точно дурную.

Серо-вощеный немедля выпустил из хватки руку Даши и загулил в сторону соплеменника, застывшего подле экрана и зримо увеличившего сами объемы шарообразного устройства, будто разворачивая его недра. Когда острая боль в бедре сменилась на тянущую, Даша принялась медленно расстегивать на куртке замок, снимать ее, и кроссовки. Понимая, что в данный момент без обследования не обойтись, осознавая, что еще десяток минут этих мучений, и она сама себе вырвет постоянно отдающий болью мозг. Расшнуровав кроссовки и вытащив ноги, Дарья положила сверху на них куртку, да вскинув взгляд от серых полос (оставленных на полу ихними подошвами) на инопланетянина стоящего напротив, нервно вздохнула. И тотчас миндалевидные его глаза, увеличившись в размере, выказали внутри черных радужек подобие белых зрачков, словно жаждая, мечтая понять саму суть Даши, разгадать ее появление и становление, ощутить, ощупать мысли, чаяния, испытанные чувства.

– Не смейте этого делать! – жестко крикнула женщина, узрев, как весьма стремительно дернул в сторону взгляд инопланетянин, будто испугавшись мощи ею указанного. – Вы, что не понимаете, у меня все болит! Все, тело и особенно голова, мозг, – теперь Даша, однозначно, жаловалась, чего делала редко, привыкнув с детства терпеть и хранить в себе сам смысл пережитого, редко позволяя слезы, стоны, жалобы. И высказывая их зачастую не родителям, коллегам, а маленькому Паньке живущему, дышащему с ней на одной волне.

– Извините, Дарья Александровна, – произнес, не скрывая собственной вины в дребезжащем голосе, серо-вощеный и вновь подхватив ее под локоть, развернувшись, повлек к шарообразному устройству. – Не хотел доставить вам дискомфорта, просто не смог справиться с желанием вас понять и единожды рекогносцировать. Вряд ли сие нам позволит Наблюдающий.

Инопланетянин мягко потянул Дашу в направлении открытого проема в шаре и она, вскинув высоко вверх ноги, вошла вглубь, да ведомая его рукой и пояснениями развернулась. Ноги слегка раздвинулись в бедрах, разместившись в покатых (как оказалось) выемках, тотчас прилипнув к ним, а руки серо-прозрачный развел в стороны, и, подняв, ввел в матовые пятипалые кисти, схожие с вязкой, точно клей субстанцией.

– Кто такой Наблюдающий? – снова вопросила Даша. Впрочем, не ожидая ответа, дополнила, – сейчас я как «Витрувианский человек».

Инопланетянин склонившись, лишь плотнее вогнал ее стопы в выемки, и враз испрямившись, не скрывая изумления в собственном, точно лишенном каких-либо эмоций, складок лице, глянул на женщину, определенно, ожидая разъяснений.

– «Витрувианский человек», всемирно известный рисунок Леонардо до Винчи, где человеческое тело, вписанное в геометрические фигуры, изображалось в правильной, четко выверенной пропорции. Вы сейчас также впаяли меня в это шар, – пояснила Дарья. Но так как серо-вощеный ни проронив, ни звука и даже не моргнув, внимательно изучал ее, досказала, – ладно, проехали. Так кто такой Наблюдающий? – в третий раз задала она интересующий ее вопрос.

– Наблюдающий, это представитель одной из высокоразвитых рас, причастный к вашему обследованию, – и вовсе туманно отозвался инопланетянин, и разком загулил в сторону своего соплеменника так, что не менее резво на экране появился сам шар и в нем впаянная женщина. – Скажите мне, Дарья Александровна, почему вы о себе столь низкого мнения, считая себя посредственностью, пасынком судьбы и бумагомарателем?

– Вы опять ковырялись в моих мозгах? – сердито отозвалась Даша, едва дернув голову вправо и с тем отвернув взгляд от лица инопланетянина, серо-прозрачная кожа, которого на щеках чуть зримо затрепетала.

– Нет, – торопливо ответил он, и качнул головой вправо, а после также рывком тягостно вправо. – Это вы сами мне передали. Уж слишком громко вы мыслите, Дарья Александровна, не стараясь сокрыть собственных ощущений от существования. Впрочем, я просматривал высланное на вас представление. В нем был, очевиден, потенциал вашего мозга. Одначе данные по проведенному тесту указывали, что вследствие сформировавшихся субъективных причин, а именно низкого мнения о своих способностях, вы не обладаете потенциалом роста в человеческом обществе.

Дарья, гулко хмыкнула и тотчас застонала, потому как боль, переместившись с головы, наполнила, кажется, и само туловище, содеяв дыхание более тугим, одновременно, заполонив онемением полностью все конечности.

– Не думаю, что в человеческом обществе, где материальное потребление имеет статус обожествления, а духовность затеряна среди беднейшей прослойки, можно себя ощущать полноценным человеком, – парой секунд спустя все-таки отозвалась она. – И дело тут совсем не в том, что ущербна я. Эти ущербные мысли в тебе возникают всякий раз, когда ты не можешь купить лишнюю игрушку своему сыну, потому как необходимо заплатить налоги или сделать очередную выплату по кредиту.

К удивлению инопланетянин растянул свой маленький рот, вроде изобразив улыбку. Он протянул руку и заботливо поправил, чуть растрепавшиеся вылезшие из косы, волосы женщины, завернув их за уши, да бережно промокнул ушные раковины голубоватой, пористой губкой.

– Тогда почему неполноценны вы? – вопросил он и слегка вздев верхнюю губу, показал Дарье на нижней и верхней челюстях по два ряда мелких треугольной формы голубых зуба. – Правильнее надо думать, что ущербна ваша система политическая и общественная. И если вы об этом пишите, говорите, думаете, нельзя считать ущербной себя.

Теперь инопланетянин медленно расстегнул пуговицы на манжетах рубашки на обоих рукавах женщины и закатал их почти до локтя, а после также неспешно, словно укачивающе снял с Даши ремень с джинсов, принявшись сворачивать его в руках в рулон.

– Если ты выбиваешься из общего строя, – протянула Дарья, неотступно глядя на гладь полотна свернутого ремня, мигом спустя отправленного на пол к куртке и кроссовкам, словно напоминая о собственной ненужности. – Думаешь или действуешь иначе, ты уже дефектный, неправильный.

Серо-вощеный теперь неспешно ступил назад, и, вздев руку, едва огладил поместившуюся справа от него створку, единым мановением придавая ей движения, дополнив:

– А может всего-навсего неповторимый, непохожий?! Созданный, рожденный для чего-то иного, чем просто потребление? – слышимо долетело до женщины сквозь сомкнувшуюся пред ней створку, понижая само звучание дребезжащего голоса инопланетянина.

Чуть ощутимый гул, вроде нагона воздуха, сбил на малость и без того тугое, через рот, дыхание, Даши. Шарообразное устройство неожиданно приподнялось вверх, будто подпрыгнуло и в отходящих от него трубах, зрительно закипев, начали вращаться мельчайшие пузырьки черной субстанции. Миг спустя принявшись лопаться и выпускать из себя черные парообразные всплески. Теперь, похоже, и сама внутренняя изогнутая поверхность шара словно вспухла, набрякнув собственными боками, и обхватила их покатой мягкостью все тело женщины, не только ее конечности, она наползла и на лицо, совсем чуть приобняв голову, поэтому образ инопланетянина стал видеться расплывчатым, нечетким.

Впрочем, Дарья все еще могла разобрать, как он нежданно торопливо оглянулся на отворившиеся створки двери, впустивших в помещение кого-то. Даша сейчас не могла распознать вошедшего, хотя отметила, что он был такого же роста, что и серо-вощеные, выделяясь каким-то бело-синим, глянцевым одеянием. Нежданно черные пары стали выплескиваться из трубы и наполнять шар, заволакивая всю его внутренность, окончательно меняя цвет и заслоняя видимость. Так, что когда вновь вошедший подошел к устройству, женщина уже не смогла разобрать его очертаний. Однако она уловила его голос отрывистый с хрипотцой, одновременно, наполненный ощутимой авторитарностью:

– Каковы показатели?

– В общих чертах, пречистый гуру, наблюдаются нарушения работы головного мозга, – отозвался стоящий подле него инопланетянин. – Боль, онемение или непроизвольные сокращения мышц в конечностях, кровотечение. Да и данные по тесту выявили аномалии роста.

– Аномалии, – и вовсе хрипяще отозвался пришедший и как показалось Дарье, хмыкнул. – Много вы понимаете в том, что наблюдаете. Обаче не будем полемизировать, приступим к обозрению.

Еще оставались силы немного вздеть голову, вырвав ее из мягкой, окружающей со всех сторон (на вроде комковитого одеяла) субстанции и чуть глубже вздохнуть ртом. Но тот же миг откуда-то сверху, как дотоль разграничивала боль в мозгу Дарьи пришла ярко-желтая полоса света. Она коснулась головы женщины и медлительно стала опускаться вниз, шипя, и, видимо, вибрируя, тем, наполняя сам мозг ощущением отстраненности от всего организма в целом, и пониманием скорого отдыха. Отдыха, о котором так долго Даша мечтала, уже давно чувствуя внутри себя нескончаемую усталость, слабость, будто отжившего, пришедшего к негодности собственного еще столь молодого тела.

Когда нижний край полосы света достиг бровей в приоткрытый рот женщины (досель осуществляющий дыхательный процесс) прыснул черный, парообразный газ, схожий с тем, который поднимается от печки в парилке, после того как плеснуть на камни воды. Густой, вязкий он моментально перехватил дыхание, сомкнув веки, а секунду спустя притушив и слышимость, потому последняя фраза, сказанная вновь вошедшим: «нарастите кислородную прослойку округ мозга» кажется, переплелась с той, которую молвил инопланетянин, стоящий возле экрана «таким побытом, мы можем вызвать паралич нижних конечностей».

А Дарья уже вроде как проваливалась в какую-то бездонную, широченную в размахе пропасть, где не было видно не то, чтобы дна, но даже стенок. Скорость падения с каждым вздохом (теперь, видимо, производимым через нос) придавало женщине ощущение потери собственного веса, потом и тела, легкости и плавности полета, или даже дуновения, реяния ее мозга в клейких, тягучих парах насыщенно оранжевой туманности, заполненной скоплениями газов, плазмы, пыли. Имеющая форму выпуклого кольца оранжевая туманность внутри представляла собой волокнистую структуру, в виде отдельных вытянутых струй, спиралей и значительно более мелких глобул, в основном темно-синего или черного, глянцевитого сияния. Впрочем, особенно, в туманности обращал на себя внимание участок, напоминающий огромный человеческий глаз, каковой был вроде как прикрыт оранжевыми парами со всех сторон. С тем, однако, оставался просматриваемым. Его форма более плоская, чем у сферического глаза человека, имела вздетые, значительно вытянутые уголки. Слегка вывернутыми были подвижные складки вокруг глаз, без ресниц и устья желёз, с розовой тонкой полосой, проходящей по самому краю. В насыщенно лиловой радужке глаза, без присущей человеческому виду склеры, находился овально-растянутый синий зрачок. Неподвижный, окаменевший глаз, будто тонул в самих оранжевых парах. Тонул или лишь рассеивался, распадался на отдельные мельчайшие, пылевидные крупинки, определенно, смешиваясь с туманностью, и, одновременно, создавая нечто в виде бесформенной темной, газопылевой глобулы, наблюдаемой на данной объемной поверхности только оттеночным пятном.

На место удивительной оранжевой туманности и человеческому глазу, а также чувству реяния подле него внезапно пришел яркий свет и застывшая неподвижность всего тела. Это был непривычный желтый или белый свет, а какой-то блекло лазурный, впрочем, самую малость приглушенный. Даша немного вглядывалась в эту лазурную неясность, а после смогла разобрать расположенный над ней наклонный потолок с угловатыми стыками, вроде бордюров, соединяющих его с пятью стенами. И тотчас услышала, еле-еле долетевший до ее слуха диалог. Очевидно, говорил, тот самый вошедший перед забытьем и серо-вощеный инопланетянин дотоль находящийся возле экрана.

– Итак, днесь Вейвейо Гиминг вы выставляете диэнцефалон на торги, только в указанных мною параметрах. Всю остальную информацию направляете, с удалением, к нам на Церес, – сказал вошедший и его отрывистый с хрипотцой голос, словно погас на последнем слове. Потому Даше, дабы его услышать дальше пришлось напрячь слух, – субъект незамедлительно перемещаете на виомагам. Понеже процесс отслоения вже начался и нам следует поторопиться.

– А, что делать с остальными субъектами, пречистый гуру? – вопросил инопланетянин, совсем едва слышно.

А в голове Дарьи нежданно от напряжения, что-то мощно заскрипело, отчего она моментально вскрикнув, потеряла слышимость диалога. В ее глазах опять же резко потемнело, а когда видимость вновь появилась, и на место скрипу пришел чуть доносящейся свист и легкое вибрирование тела, вроде женщину обдувал ветер, или то на чем она лежала, перемещалось, над ней проступило лицо серо-вощеного инопланетянина. Его миндалевидные глаза, блеснув черной радужкой, показали крупинчатые, белые зрачки, а маленький рот, вздев верхнюю губу, изобразил широкую улыбку.

– Как вы себя чувствуете, Дарья Александровна? – очень мягко вопросил инопланетянин, привнося в царящую приглушенность, состояние жизни. И немедля промокнул ее глаза, а после нос, и губы голубой, пористой губкой. Так, что Даша поняла, теперь кровь сочится у нее и из глаз, вытекая из уголков и иногда, словно заслоняла видимость.

– Что со мной? Почему я не могу пошевелиться? – взволнованно вопросом на вопрос отозвалась Дарья, только сейчас осознав, что не ощущает не то, чтобы ног, рук, тела, но, кажется, и самой головы. Понимая, что долетевшая до ее слуха молвь про паралич нижних конечностей, скорей всего была не вымыслом мозга. И посему, желая удостовериться в собственных подозрениях, она враз попыталась поднять голову. Однако кроме вновь появившегося и наполнившего все пространство скрипа ничего не уловила и не сделала. Наверно, женщина опять вскрикнула, потому как уже в следующий момент, когда пористая губка огладила ее глаза и ушные раковины, услышала, довольно-таки начальственный тон нависающего над ней инопланетянина:

– Дарья Александровна никаких, пожалуйста, больше физических аль мозговых усилий. Сейчас это вредно. С вами все благополучно, просто покуда тело обездвижено. И, да, – теперь он, вздел верхнюю губу много сильней, показав на нижней и верхней челюстях по два ряда мелких треугольной формы голубых зубов, тем напомнив Даше славянского оборотня, перевертыша и кровососа, упыря. Словом, мертвеца нападающего на людей и скотину, встающего из могил и сосущего с них кровь. – Как я и говорил, ранее вы не ущербны, – дополнил, между тем, он. – Ваш мозг обладает огромным потенциалом, в котором мы в отличие от землян заинтересованы. Потому буквально в течение суток по течению земного времени вы окажитесь на планете Садхана, системы Тарх, Галактики Сварга, где вам придадут надобный вид. А после вас переправят в систему Дюдолы-тиара, на планету Велесван. Посему вскоре вы попадете к велесвановцам и перестанете считать себя посредственностью, пасынком судьбы и бумагомарателем. Або велесвановцы одна из самых мощных, высокоразвитых рас в нашем Веж-Аруджане.

– Какой Аруджан? Куда я попаду? – чуть слышно переспросила Дарья, похоже, каждый миг, теряя саму суть рассказываемого, впрочем, весьма остро осознавая, что сегодня Павлушку не удастся увидеть. А, следовательно, не получится досмотреть очередную нудную серию современного сериала по телевизору, которые так любил ее мальчик. – Я не куда не поеду, у меня сын, – все же смогла выразить свой отказ женщина.

И тот же миг видимость снова заслонила пористая губка, сейчас почему-то приобретшая состояние легкой вуали и почти черный цвет.

– Правительство вашей страны выплатит, согласно заключенного согласительного пакта, близким, изымаемого субъекта, фиксированную плату, в валюте данного государства, – точно цитируя, произнес инопланетянин, убирая губку от глаз и возникая в пределах видимости Дашиного взгляда. – Они обеспечат ваших близких, Дарья Александровна, об том не стоит беспокоиться.

– Завершайте сие толкование Зихазихао Кинг, – откуда-то издалека долетел отрывистый с хрипотцой голос сейчас насыщенный диктаторской мощью. – Вы, днесь, данным суесловием перегрузите диэнцефалон и навредите ему, абы в нем усилится процесс отслоения.

Тот, который говорил, определенно, приблизился. Так как голос его стал звучать много громче, ближе. Впрочем, в тот же момент серо-вощеный инопланетянин распрямив, дотоль согнутую шею, отступил вправо, а поперед глаз Дарьи появилась черная вуаль, заслонившая видимость. Еще мгновение и окаменели губы женщины, притухло восприятие, чувства и желание, погодя приглушенные одной жаждой, наконец-то, отдохнуть или хотя бы выспаться.

Глава седьмая

Осознание жизни вернулось также мгновенно, как до этого, пропало, принеся на себе легкость ощущаемого тела, его юность или только многодневного, отличного отдыха. Дарья открыла веки и увидела над собой чуть приглушенное сияние белого потолка. Сферической формы, он ступенчатыми изгибами входил в стены. Очевидно, распространяя свет из тех самых, как насчитала женщина, семи, хоть и небольших, ступеней. Этот свет не имел в своем сияние желтых оттенков, разливаясь в разные стороны, он подсвечивал не только потолок, пять стен комнаты, но и лежащую на чем-то в центре воспринимаемого пространства Дашу. Сияние света, однако, не слепило, а светило несколько приглушено, глухо, не раздражая глаза, придавая самому помещению если не сумрачность, то легкое затемнение.

Дарья еще несколько минут лежала неподвижно, рассматривая сам сферический, округлый потолок, стараясь припомнить, что досель предшествовало ему, а затем неторопливо поднявшись, села. И немедля насыщенность света увеличилась вразы, волнообразно выпорхнув из ступеней (махом всех семи) и растекшись по всему потолку, стенам, озарив все вокруг, и сами угловатые стыки этой пятистенной, большой комнаты. Достаточно ровными, белоснежного отсвета были стены и пол в помещении, не имеющей окон, дверей или того подобия, почитай по средине ее, можно сказать в самом центре, стояла тахта, на которой сидела Дарья. Узкой формы тахта, закругленными формами краев напоминала диван, только не имела спинки, подлокотников. Ее поверхность довольно-таки жесткая, также смотрелась ровной и белой, слегка даже переливающейся, вроде бархатистой материи. Установленная на двух удлиненных металлического свечения, тонких ножках, поверхность тахты весьма возвышалась над полом, определенно, на высоте полутора метров, а может и более того.

Окинув взглядом само помещение, женщина перевела его на лежащие сверху на тахте вытянутые ноги и тотчас испуганно вздохнула. Ибо то, что поместилось на тахте, не могло принадлежать ей. Стройные (без особого деления на голень, колени, бедро) ноги были очень ровными с гладким зеленовато-коричневым наружным покровом, имеющим более темные, болотные, расплывчатые пятна по всей поверхности. На коже не просматривалось не то, чтобы волоска, но даже малой выемки, родинки, с тем она была покрыта вязким бесцветным веществом, схожим со слизью, очевидно, препятствующим высыханию данного покрова. Очень крупными, удлиненной формы теперь выглядели стопы, завер

...