Оглавление

Русь становится Украиной, или 300 лет «тьмы киммерийской» Том 1

Что вижу, о том пою (принцип акынов)

Вместо предисловия

Любое значимое историческое событие имеет два смысла — духовный и приземленный. Очень часто один из них прячется за другим.

Когда в 568 году конники Истеми-кагана смывали на черноморском берегу пыль с лошадиных крупов, то оба эти смысла были понятны каждому из его вояк. Вот их немногочисленный народ обрел земли для пастбищ. Вот их народ, подчинив себе за каких-то пятнадцать лет соседей, дальних и ближних, сделался внезапно ядром Империи. Следовательно, божество Тенгри избрало для господства над бренным миром именно тюрок.

Очень скоро Истеми-каган вошел в доверительные отношения с краснобородыми купцами из завоеванного им Согда. Он подтвердил, что напару с братом, Бумын-каганом, установил господство над пространством, которое начиналось с Желтого моря и оканчивалось Черным. Согдийцы продемонстрировали нижайшее почтение императору и, как водится, сами собой, никем не подстегиваемые, предложили кагану серебро — это, дескать, плата за защиту их караванов. Истеми-каган милостиво дал согласие. Но когда ему озвучили масштаб проведенной операции, у него, бывалого степняка, полезли глаза на лоб. Каган вдруг понял, что стрижка овец, оказывается, далеко не самое важное занятие в подлунном мире. Мысль о том, что кованые мечи и табуны кобылиц, пожалуй, уступают в цене островным пряностям и моткам шелка, сделалась для него открытием.

Так возник Великий шелковый путь, а правящий в каганате род Ашина обрел свой смысл в том, чтобы быть покровителем мировой торговли.

Прошло 150 лет — и великий каганат рухнул. От него осталась одна Хазария, управляемая теми же родовичами Ашина. Но дорога, проложенная среднеазиатскими купцами, все так же продолжала — пусть торговля велась и не с былым размахом — привлекать людей инициативных и оборотистых. Более того, к предприятию подключились иудейские ростовщики — купец в пути может ведь и поиздержаться…

Славянские племена в те времена обитали (за редким исключением) в лесной глуши. Степь для них была категорией враждебной. А ведь именно по степи вяло, переминаясь с ноги на ногу, шествовали верблюды, неся на своих горбах рубины из Индии, малайские пряности и китайские шелковые ткани. Все эти явные излишества, добравшись до Европы, превращали тамошних крестьянских выскочек в лордов, то есть в «сторожей общественного хлеба». Дружинники враждующих между собой Меровингов, королей, успевших невероятно расплодиться, приобретая восточные аксессуары, получали столь вожделенное ими ощущение статусности.

Однако вернемся к Истеми-кагану. Логика политических пертурбаций толкнула его на союз с византийским императором — у того в успехе и процветании Шелкового пути был как раз наибольший интерес. Исполняя условия договора, Истеми разгромил кочевых авар и прогнал их с берегов Днепра к берегам Дуная, где этим неудачникам впоследствии будет уготована медленная и мучительная агония. Тем самым Истеми, даже не догадываясь о случившемся, освободил славянские племена от необходимости проживать в лесу. Он заслуживает от украинцев как минимум благодарности.

Возглавляли конгломерат нескольких славянских племенных союзов анты. Все попытки объяснить значение данного этнонима исключительно на славянском лингвистическом материале заканчивались ничем. Происхождение и смысл его упорно не раскрывались. Но тут вспомнили, что наша прекрасная страна называлась во времена Геродота «Скифией», а затем (уже Страбоном) — «Сарматией». Впоследствии историки — правда, не без некоторого скрипа — признали, что население «Скифии» и «Сарматии» было по языку иранским и обратились за разъяснением к лингвистам. И тут оказалось, что в переводе с иранского «анты» означает «окраинные, крайние». На санскрите же термин ANTAS указывает наличие «крайнего предела». Таким образом, мы имеем дело с практически иноязычной калькой этнонима «украинцы»!

Как и практически все прочие народы, не оказавшиеся в полной изоляции, анты были сложносоставным этносом. Основную их массу (субстрат, как принято говорить) составляли непосредственно славяне. Знать же антов происходила из сарматского (западноиранского) корня. Византийские историки повествуют об антах, как о вполне славянском этносе, но вот как они передают (с естественным для иностранцев искажением) имена их племенных вождей: Боз, Ардагаст, Калагаст, Пирагаст, Мусокий… Пройдет еще 400 лет, но договор князя Олега с Византией будут подписывать отчего-то вовсе не его друзья-викинги, а вполне себе сарматы Алвад, Сфандр, Истр, Фрастен, Фурстен, Фрутан и прочие, точно такие же, аристократы из «славянского» племени полян!

Разумеется, вовсе не сами анты придумали называть собственный народ именем «украинцев-пограничников». Как и «немцы» не считают себя людьми, лишенными дара речи — такие прозвища дают соседи. Этнонимом «анты» наделили славян многочисленные сарматские племена, населявшие обширный степной и лесостепной пояс от Волги до Дуная. Для языгов, сираков, аорсов и алан анты были практически своими же близкими людьми, родственниками, вот только к несчастью своему проживавшими на крайнем северо-западе земель, на границе с «лесными дикарями». Для многочисленных иранцев, от прежнего бытия которых остались только названия степных украинских рек, анты были теми героями и несчастливцами, кого угораздило жить «на границе» с миром лесным, диким, лишенным гостеприимства. Поразительно, но точно таковыми анты были и для собратьев-славян на Западе!

Когда же двойной удар тюркоязычных кочевников — авар Баяна и тюрок Истеми — окрасил Причерноморскую степь кровью, анты «исчезли»; всякие упоминания о них в источниках иссякли. Историки (уже нашего времени) посчитали, что антов просто физически не стало: дескать, уничтожены аварами-обрами.

Но анты не просто выжили, они создали могущественную державу, просуществовавшую до завоевания монголами. Только теперь «украинцами» называть их было больше некому: их родственники-сарматы попрятались от ударов алтайских тюрок в горах Кавказа, Крыма и Карпат. Их родственники-славяне знали антов под именем «русь-роксолан». Сами же себя они стали гордо именовали «полянами».

В те именно годы, когда лишь формировалась трансконтинентальная торговля — а только она и сделает возможным существование Великого шелкового пути — и был срублен Киев. А первым его легендарным князем, положившим начало династии, правившей триста лет, сделался аланин Кий. Если верить Ипатьевской летописи, он до вокняжения промышлял лодочным перевозом на Днепре. Пусть не удивляют читателя подобные зигзаги в судьбе речного перевозчика. На огромном пространстве восточно-европейских земель именно по такому сценарию в те годы и случались вхождения во власть. Об этом, собственно, и сама книга.

Преемственность в роду Киевичей продолжалась до того момента, пока балтийские викинги не открыли для себя новую дорогу к Константинополю. Путь, названный историками «из варяг в греки», проходил по Днепру, и Киева им было не миновать. Изначально по этой речной дороге передвигались в основном наемники, завербованные на службу в гвардию василевса. Был и другой путь — непосредственно к баснословному Востоку. Он шел по Волге и Каспию, мимо стен царского дворца в Итиле, столицы торгового Хазарского каганата. Сами хазары, разумеется, в руки оружия не брали. Для этого правительство содержало отряды наемников-алан, непревзойденных для тогдашнего времени рубак. Следовательно, «северным варварам» для устранения Хазарии и монополизации торговли потребовались союзники. За неимением лучшего варяги поставили на славян, не самых воинственных из людей, но зато наиболее многочисленных. Их-то хазары всячески «примучивали», а аланские удальцы — развлечения и потехи ради — ловили и продавали на восточных базарах в рабство. И дело тут было не в национальной розни, а в сословно-кастовых барьерах между завоевателями и побежденными.

В 861 году славяне «призвали» Рюриковичей. Так гласит официальная и насквозь фальшивая легенда, оправдывающая осуществленный государственный переворот. Последние аланские князья Аскольд и Дир были изрублены. Их место заняли столь же свирепые представители северного рода, которые, правда, плохо держались в седле, но прекрасно разбирались в кораблях. Во всем остальном никаких существенных перемен не произошло, если только не считать что одна удаль из числа оставшихся в живых кооптировала другую и задала общее направление на Юг — бить хазар.

Как бы там ни было, первые Рюриковичи во всем напоминали «варварских королей» своей далекой скандинавской родины. В точности, как и норвежские конунги, они совершали полюдья (объезды) подвластной территории, а при случае не брезговали грабительскими набегами. на жителей собственной земли. Пойманных своих же «подданных» они продавали в рабство в Константинополе — тем и жили. «Русь» при них, уже разросшаяся до размеров будущего Киевского княжества, была, наряду с Польшей и Скандинавией, все еще наиболее отсталой и дикой провинцией Европы. Походы Олега и Игоря не меняли существа дела, а их красочные описания в летописях гиперболизированы и легендарны. К тому же и осуществлялись эти походы не без хазарского «внешнего управления».

Коренной перелом произошел при князе Святославе. В 960 году он «вдруг» вспомнил о Волге, Итиле и Хазарии. А менее чем через десять лет самое богатое торговое государство мира прекратило свое существование. В точности, как и Великий шелковый путь. Хазары, а также и аланы, которые были у них на службе, рассеялись кто куда. Русь приобрела статус державы.

Симптоматично, что склонный вообще к внешней экзальтации Святослав явился на встречу с самым могущественным человеком мира, императором Иоанном Цимисхием, с характерной именно для алан стрижкой — прядью волос, торчащей на гладко выбритой голове. Он сидел в лодке, не отпуская весел, перед стоящим на берегу ромейским императором, и дунайские волны мягко ее раскачивали. Он владел и этим Дунаем, и всеми реками к востоку от него, и к северу. Главное же — он владел Волгой. А прическа-«оселедец» была просто дерзким мальчишеским вызовом, форой для драки: если ты мужчина, если хоть на что-то способен, ухвати и убей!

Его сын Владимир был вылеплен из совершенно другого теста. Он женился на «порфирородной» Анне, он сам называл себя василевсом. Следовательно, он ставил себя вровень с обитателями Влахернского дворца. Титул был символом. Таким же, как и торжественное принятие христианской веры. А смыслом этого ритуала явилось вполне рациональное желание впихнуть в разросшееся государство никак не впихиваемое — слишком разными оказывались народы, объединенные мечом завоевателя. Только унифицированная религия, только сконструированный на основах этой религии канон и общий богослужебный язык, изъясняющий сущность ее символики, могли хоть в чем-то объединить в единое сообщество и хмурого черниговца, и тороватого жителя Новгорода, и муромского лесовика. Да и о Волжском пути помнил Владимир. Из германских, фландрских и скандинавских торжищ прямой и наиболее удобный путь к Багдаду, местопребыванию халифа правоверных, шел именно по этой реке. Струйки серебра зазвенели о кованые переборки дубовых киевских сундуков.

Что же до Великого шелкового, то после того, как хазарская купеческая верхушка разбежалась кто куда, управлять этой корпорацией стало больше некому. Волны номадов, хлынувшие после разрушения Хазарии с Востока, сделали караванные пути небезопасными. Угры, за ними печенеги, позже торки, наконец, кипчаки-половцы не придерживались заведенных правил торговли. Их кони гарцевали подчас у стен Киева. Князьям оставалось только обороняться и откупаться. Да еще с боем и под усиленной охраной сопровождать купеческие ладьи вниз по Днепру, минуя небезопасные пороги.

Владимир Мономах отогнал половцев далеко к юго-востоку. Его действия были скоординированы с европейскими рыцарями, организующими крестовые походы в Палестину. Многие из половцев приняли крещение и даже участвовали в общегосударственных делах Руси. «Красных девок половецких» не брезговали брать в жены даже сами Рюриковичи. И даже драматический поход Игоря, описанный в гениальном «Слове…» завершился, в конце концов, сватовством и свадьбой сына. Но все это было уже не то.

Главные же силы у Руси отнимала необходимость беспрестанной экспансии на Восток; и все ради поддержания Волжского торгового пути. (Да простит меня читатель за неуместное, возможно, отвлечение от темы, но эти манящие транспортные пути сродни украинской газотранспортной системе, которой бы лучше и вовсе не было). Требовалось в диких и глухих местах выстроить крепости, обеспечить их надежными дружинниками для гарнизонной службы, возвести церкви, прислать грамотных и знающих туземные языки священников, наладить администрацию из сообразительных тиунов — чтобы подать собирали без фанатичного воровства. Местное угро-финское население необходимо было чем-то задабривать. А путь к Залесью проходил только по рекам и лесным волокам. Словом, когда началось дробление на уделы, то оказалось что сподручнее управлять всем этим Залесским краем непосредственно на месте, лишь время от времени сносясь с великим князем и митрополитом. Разумеется, подобный метод администрирования, продиктованный географическими и этническими особенностями, не спасал Русь от неизбежного отпадения северо-восточных ее окраин. С половины XII в. собственно «Русь» и так называемая «Русь Залесская» (Ростово-Суздальское княжество) — предстали совершенно различными и, чаще всего, враждебными друг другу общностями. К тому же следует учесть, что позиции Залесья в названном противостоянии усиливались по мере ослабления государств крестоносцев в Палестине. Чем слабее журчал торговый ручеек в Антиохии, тем шире разливалась Волга у Ярославля — такова была подоплека конкуренции. В 1160 году правитель Антиохии Рено де Шатильон попал в плен к мусульманам. А уже в 1169-м озверелая армия Андрея Суздальского, по недоразумению именовавшегося в народе «Боголюбским» грабила несчастный Киев, «мать свою». Особенное внимание уделялось именно ограблению икон и ковчежцев с мощами святых и великомучеников. Все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, переправлялось после того похода во Владимир на Клязьме. Это был самый настоящий перенос символов. Это была злая пародия на крестовые походы, которые, сами по себе, тоже, собственно, можно назвать пародией.

После осквернения Киева не могло быть и речи о единстве государства, где центр его мог бы найти общий язык с бывшими волжскими колониями. Да и сам стольный град утратил былую привлекательность. Казалось, с утерей символов он лишился и ауры всемогущества. По большей части, на главный стол с этого времени возводятся полные ничтожества.

Агония идеалов крестового похода стала в то же время и агонией самого Киева. В 1204 году вместо освобождения Гроба Господня венецианские негоцианты направили толпу рыцарей к союзному им Константинополю. С ликованием был встречен призыв: «Грабить»! Город пал. Начались убийства и всеобщая вакханалия. После всего случившегося гигантскому европейскому мегаполису, окрасе всего тогдашнего мира, стало не до торговли.

И путь «из варяг в греки» тихо почил. А Киев тотчас же обеднел…

Но самым страшным было даже не оскудение Подола. «Если Бога нет, то все можно». Константинополь (Царьград) являл умам православных христиан Руси несокрушимый символ праведности и устойчивости мира. Константинополь с его Святой Софией и патриархом был идеей всеобщего миропорядка и порядка в головах. И вот его нет…

Когда Бату-хан мрачно взирал с низменного левого берега Днепра на золотые бани церквей раскинувшегося на высоких холмах города, он видел одну лишь тень Киева бывшего. Град, по-прежнему, казался необьятным и привлекательным, но деньги и символы оставили его напрочь. Суетились лишь муравьи-люди — защитники и те несчастные, кому не посчастливилось улизнуть отсюда вовремя — умиравшие, кто на городских стенах, кто в церкви, кто в клети-погребе собственного дома.

Однако ж монголы совершили свой многотысячекилометровый поход вовсе не ради удовольствия убивать людей. Они принесли с собой в завоеванные земли Ясу — «порядок и справедливость». Разумеется, в том смысле и виде, как им эти отвлеченные понятия представлялись. Киев был ими покаран за то, что отказывался принимать их понимание «справедливости». Следовательно, это был город злодеев, достойных искоренения.

«Порядок» подразумевал безопасность; и, прежде всего, безопасность на дорогах. По возрожденному Великому шелковому пути, не разделенному отныне никакими государственными границами, снова потекли дирхемы, благовония, парча, золото, слоновая кость… Закладывались караван-сараи, углублялись колодцы, создавались дополнительные заставы. Заработала государственная почта. Яса была делом прибыльным.

Казалось вполне естественным, что Сарай, столицу новообразованного улуса Джучи, монголы заложили именно на пересечении Шелкового пути с путем Волжским. Казалось естественным, что Ростово-Суздальский край, обращенный к Волге, очутился в центре внимания чингисидов. Как вполне разумеющееся представляется и их недоброжелательство к граду Киеву, обескровленному и в купеческих видах совершенно бесперспективному. К концу XIII в. торговая гегемония окончательно переходит от древней столицы к городам Галицко-Волынского княжества. Путь из Фландрии через Балтику, по Висле, Западному Бугу и далее по Днестру к Черному морю в значительной мере затрагивал интересы европейского купечества. Поэтому концепт Даниила Галицкого был противоположен по смыслу мировосприятию Александра Невского. В основе подобного противостояния идей лежали торгово-финансовые интересы выгодополучателей двух купеческих шляхов. Проецировались же эти интересы при помощи декламации антагонистических идей-символов. Одним было хорошо «с Европой против монгол», другим — с «с монголами против Европы». Там и там духовный смысл максим ретушировал сердцевину алчности и свойственной человеку приземленности.

Таковы вкратце и очень тезисно, основные болевые узлы отечественной истории — до очередного ее зигзага, и очередной ее «Украины». Исследуемый зигзаг, начавшийся на переломе XIII и XIV веков, оказался для очевидцев происходящего настолько крут, что сама История будто растворилась в пространстве, все всё перестали видеть, и все сделалось для историков невидимым. Не стало НАЦИОНАЛЬНОЙ истории. Русь погрузилась во мглу, былин а Украина еще не показалась из тумана.

На протяжении всей книги читатель будет отслеживать перепитии этой метаморфозы, разбирать ее малейшие детали, частности и несущественные, на первый взгляд, фрагменты. Он вряд ли обойдет вниманием разделение прото-Украины на Север и Юг. Он увидит, как два этих начала, Северный славянский Лес и Иранская южная Степь сосуществуют параллельно друг другу, и это продолжится едва ли не до наших дней. И когда сегодня Украину делят по Днепру на Западную и Восточную ее части, следовало бы просто развернуть карту по часовой стрелке.

Для целостного восприятия я не стал дробить предлагаемую читательскому вниманию информацию на привычные (и надоедливые) рубрики: «политическая история», «торговля и ремесла», «религия», «история культуры» и т. д. Полагаю, что причинно-следственные связи гораздо проще будет препарировать, когда вся имеющаяся информация разворачивается одним потоком. Кроме того, в большинстве случаев я намеренно упрощаю предлагаемую картину мира, доводя ее подчас до схематизма — так бывает проще расплести и прочесть фрески Истории.

И последнее. Работая над настоящей книгой, я вдохновляюсь, признаться, тем невеселым обстоятельством, что мне самому хотелось бы иметь в собственной библиотеке вот точно эту. Но ничего подобного, увы, нет. А раз так, значит, такую книгу следовало бы написать. История Украины XIV — XVI веков хотя и имеет ряд своих исследователей, но популярностью она так и не обросла. Штудировать же академические монографии далеко не каждому по душе. Вот и получается, что от Даниила Галицкого до Петра Сагайдачного прошлое нашей страны будто вовсе лишено образов телесных и осязаемых. А ведь это самый интересный, увлекательный и загадочный его период! В это неизвестное трехсотлетие и совершались сдвиги тектонических плит этногенеза; в те темные времена происходило обновление народа, которому еще только предстояло колонизовать Степь и Лес с равным для себя успехом.

И если — по знаменитому образному выражению М. Грушевского — «киммерийская тьма» прошлого пропустит хотя бы несколько солнечных ярких бликов, я буду считать эту свою работу занятием не бессмысленным.

Вступление. Слова о словах

Слово первое: Русь

Очень хорошо, что введенное в оборот в XIX в. М. Максимовичем словосочетание «Киевская Русь» подверглось, наконец, заслуженному остракизму. Ибо такового государства в природе не существовало. Была просто «Русь», без уточняющей прилагательной оправы. Удивляет только, что инициатива с «переименованием» исходит со стороны российской патриотической общестенности. На подсознательном уровне — это попытка зачернения обозначения «Киевская», на протяжении ряда лет вызывающего у общественности привкус раздражения.

Но, стоп! Это что же получается: раз не было «Киевской», следовательно, не было также ни «Полоцкой», ни «Рязанской, ни — страшно даже подумать — самой «Владимиро-Суздальской»?

А которая же была?

А была просто «Русь».

Вопрос не праздный, поскольку три (пока еще) суверенных государства претендуют на правопреемство. А пример Северной Македонии показывает, к чему может привести поражение в подобном споре. С академической точки зрения тема уже давно неактуальна, она закрыта, хотя дискутанты продолжают топтаться по вываленным из шкафа скелетам предков с видом, будто им об этом совершенно ничего не ведомо.

Вооружимся ПСРЛ (летописями) и поищем в них упоминания о названии страны.

Вот князь Святослав Черниговский взывает о помощи к Юрию Мономашичу в град Суздаль: «Брата моего Всеволода Бог взял, а Игоря Изяслав схватил. Пойди в РУССКУЮ ЗЕМЛЮ (выделено мной), помилосердствуй, сыщи мне брата» (1146 год). Следовательно, Юрий Долгорукий, находясь в Суждале (как тогда произносили) был не в «Русской земле».

«Пождите немного. Я послал к братьям своим В РУСЬ. Как мне весть будет от них, тогда и дам ответ». — Это кто говорит? А это говорит, обращаясь к Ростиславичам, сам князь-полусамодержец Андрей Боголюбский. И тоже из Суждаля (1174 год). Получается, свое собственное, с любовью выпестованное владение, Русью он не считал…

Тут Андрея Боголюбского собственные бояре его невзначай и порешили. И как же рассуждают они, заговорщики, совершившие злодеяние, о политической ситуации в стране? — «Князь наш убит, а детей у него нет, сын его в Новгороде, а брат его НА РУСИ (т.е. в Киеве).

Уже знакомый нам Святослав Черниговский направляется из Суздаля: «А когда вышел он из Суздальской земли, то отпустил брата своего Всеволода, и Олега, сына своего, и Ярополка В РУСЬ, а сам с сыном Владимиром пошел в Новгород Великий».

Может быть Юрий Долгорукий, которого киевляне столь люто, до остервенения ненавидели, что даже отважились взять грех на душу, да и отравить князя, может быть он представлял себе Русскую землю в несколько иных масштабах? Отнюдь нет, пытаясь закрепиться в вечно ускользающем от него Киеве и посылая племянника в Смоленск за помощью, он не устает плакаться: «Сын, мне с кем РУССКУЮ ЗЕМЛЮ удержать? С тобой. Поезжай-ка туда…»

В 1149 году князь Изяслав Мстиславич и митрополит Клим Смолятич вызвали главу Новгородской епархии владыку Нифонта в Киев, о чем новгородский летописец написал: «Отправился архиепископ Новгородский Нифонт в Русь» [НПЛ, с.29]. Новгород вплоть до начала XIV века ни в одном из документов Русью не назывался. Не имел прав!

И так по всем спискам.

Еще раз; для тех, кто не понял: предки наши в XII веке называли Русью исключительно земли Киевского (прежде всего), части Переяславского и части Черниговского княжеств. Русь была территорией, сложившейся в результате столкновения славянского элемента с элементом скифским, каковое произошло в нач. 1-го тысячелетия н. э. Место такого столкновения — на периферии Руси, в степном междуречье Днепра и Днестра. Именно там историк Иордан в VI в. впервые упоминает антов, «живущих на украине» [1]. С тех пор термины «Русь» и «Украина» находятся в тесном семантическом единстве — как подлежащее и сказуемое, как Центр и Граница. Меняется только местоположение «украин», населенных скифскими потомками, поселенцами-пограничниками. К XII в. большая часть набегов кочевников на Русь осуществлялась через территорию Переяславского княжества. Оно по праву и прозывалось в те годы «Украиной», согласно летописи [2]. «И плакашася по нем вси переяславци, бе бо любя дружину и злата не збираша, имения не щадяше, но даяше дружине. Бе бо князь добр и крепок на рати» — так описывала со скорбью наша Ипатьевская летопись смерть удельного (и удалого) князя Владимира Глебовича. И далее: « О нем же Украина много постона». Что же касается самой Руси, ее сердца, то оно было в Киеве, и только в Киеве.

Разумеется, со стороны Европы взгляд на Русь был несколько иным, лишенным нашей внутренней субъективной экзистенциальности. Русью иностранцы называли федерацию (а после — конфедерацию) княжеств с общепризнанным центром на Днепре. Все, что являлось подвластным Рюриковичам — было, естественно, для сторонних наблюдателей и самой Русью в широком смысле, «TERRA RUSSIAE», а носители «руськости» отождествлялись ими с самими Рюриковичами, плюс еще с окружавшей их родовитой знатью, княжескими дружинниками, тиунами и выученными грамоте монахами [3]. С точки зрения Европы Русь была землей, которая расширялась вместе с завоеваниями. А для самой себя она являлась узко-элитарной общностью избранных людей, проживающих на крошечном пятачке земли. До монгольского погрома земли Смоленская, Волынская, Ростово-Суздальская, Галицкая, частично даже и Новгородская никогда «руськими» не назывались, и носить такое название не смели. А путаница в отождествлении «Руси» с «Рюриковичами» привела к господству норманнской теории А. Шахматова, которая двусмысленный малозначительный, в сущности, эпизод с «призванием» сделала основой всей великорусской историографии.

В самом начале XIV в. эта элитарная Русь лишается своего митрополита, который сбежит к татарам с их более привлекательной системой налогообложения, в том числе и на церковные потребы. И тут же Галицкая земля, к которой переходит гегемония, заявляет, что она — тоже Русь. А раз так, то ей нужен отдельный митрополит. В патриаршей канцелярии Царьграда в процессе дипломатической казуистики и переписки появляется ради такого случая свежеиспеченный этнополитический термин — Малая Русь. Возникновение подобного малопонятного, на первый взгляд, названия, которому на протяжении всего периода одряхления империи — по недомыслию — наши недоброжелатели пытались придать иную коннотацию, и стало хронологически отправной точкой в настоящей книге.

«Язык мой — враг мой» — говорит пословица. Значительная часть носителей русского языка с нескрываемым удовольствием готова называть украинцев малороссами, а землю их проживания — Малороссией. Подразумевая, что данный термин должен звучать уничижительно и обидно. С ударением на первом слоге.

И вот тут украинцы как бы даже обижаются: никому не хочется быть «малым». Шаблон историко-географический. Его идиоматическая второсортность как бы совершенно очевидна подсознанию патриотически настроенных сограждан. Такой шаблон вызывает, казалось бы, вполне закономерное в подобных обстоятельствах отторжение — до тех пор, пока мы не попытаемся разобраться в его семантике. И тут появляется прозрение…

Дипломатия — если только подразумевается не Casus belli — призвана возбудить в партнере по переговорам чувства положительные и взаимно комплиментарные. Даже если вам в лицо произносят гадости. Лучшими (да и единственными) дипломатами средневековья были церковники всяческих мастей. А наиболее совершенная школа по ведению таких переговоров сформировалась в Константинополе. Поэтому когда уполномоченные патриарха Афанасия I стали употреблять в переписке с Юрием Львовичем Галицким, внуком короля Даниила, термин «Малая Русь» — в привязке к его собственному княжескому титулу и сану нового галицкого митрополита, — это представлялось завуалированным (и преогромнейшим) комплиментом. Это, если хотите, был показатель зрелого уровня дипломатической игры.

Попробуем разобраться. Историческая география оперирует жестко детерминированными понятийными символами, одинаково переводимыми на все мировые языки. Согласно с правилами этой общепринятой номенклатуры, которые применялись во всех регионах земли в их историческом развитии, термины «Малая» и «Великая» демонстрируют степень отделения главного от второсортного. Соответственно (в отношении территорий) они означают: «Изначальное» и «Завоеванное». Образно говоря, «Малая» — это ядро ореха, а «Великая» — его скорлупа, которая периодически отбрасываемая или отбираемая.

Примеры:

Кроме собственно Греции (Эллады) античный мир знавал еще т. наз. «Великую Грецию» — южные оконечности «итальянского сапога» с Сицилией и еще рядом прибрежных островов. Здесь селились колонисты из Халкиды, Эвбеи и Коринфа. Ныне от их былого присутствия остались разве что фрагменты храмовых колонн.

Польша, как государство, фактически начиналась в Кракове. И потому историческая область вокруг этого города называется «Малой Польшей». В отличие от Великопольши, которая уже позже была завоевана ляхами, неудержимо продвигавшимися на север.

Моравия — историческая область в составе Чехии с городом Брно. Но была еще некогда и «Великая Моравия», занимавшая огромную завоеванную территорию с чуждым населением и павшая под ударами франков.

Всем известно государство Израиль. Но далеко не все слышали о «Великом Израиле» эпохи царя Ирода. Территория этого эфемерного государства простиралась от Нила до Евфрата.

«Великой Франции» вроде бы не существовало. Но была (и есть) «Малая Франция» — Иль-де-Франс. В переводе с франкского (не французского!) LIDDLE FRANKE это и есть Малая Франция — узкая полоска долины Сены с центром в городе Париже. Отсюда Меровинги осуществляли завоевания галло-римских поселений.

«Великая Германия» — это всего лишь завоеванные земли, которые располагаются за Одром. А изначальная Германия — Саксония, Франкония и Бавария.

Малая Армения отличалась от Великой тем, что последняя простиралась между морями Средиземным и Каспийским, в то время, как первая была исконной этнической территорией армян.

Нужны ли еще примеры?

Русь стала называться Малой Русью с начала XIV века. Именно тогда, с бегством митрополита Максима во Владимир на реке Клязьме, была окончательно разорвана пуповина, связывавшая ее с отпавшими территориями Залесья. С этой отправной точки и начинается формирование украинцев. С очищения ореха от скорлупы.

Слово второе: Империя

Нам практически ничего не известно о том, что же представляла собой Русь до нашумевшего «призвания варягов». Из иностранных источников известно только о существовании т. наз. «Руського каганата», во главе которого по видимому и стояла династия Киевичей. Подобный титул подчеркивал претензию на равенство с Хазарией. Русы-роксоланы были в нем господствующей прослойкой. Широкое распространение культа иранских богов Хорса и Симаргла в полянских землях свидетельствует в пользу тесных контактов между восточными славянами и скифо-сарматским миром.

Государство Рюриковичей, пришедшее на смену каганату, на поверку оказалось типичным варварским королевством. Святослав Игоревич, перенявший алано-сарматские внешние повадки, имел, очевидно, историческое предназначение сделаться объединителем обеих культурных парадигм. В нем как бы сошлись Юг и Север. Его воспитателями были южанин с иранским именем Асмуд и северянин-викинг Свенельд. А в подобных случаях без яростной борьбы двух партий не обходится. И такая борьба сквозь сумрак летописей угадывается. Судя по возросшему впоследствии значению Свенельда и его потомства, Святослава вынудили склониться к богам Севера. Он и умер как викинг.

Сын его Владимир стал императором.

Разумеется, для того, чтобы государство обрело статус империи, требуется обязательное наличие определенных элементов атрибуции, — например, императорской короны и титулатуры. Или земного шара, как в гербе СССР. Но это все внешнее. Внутренней же сущностью имперскости является даже не собственно экспансия, а вот именно удержание захваченных земель. Эти территории населены этносами, отличающимися по своей ментальности, роду занятий, языку, верованиям. Объединить их в единый синкретический организм — задача не из простых. Подчас правителю для подобного насильственного объединения приходится жертвовать как собственными интересами, так и интересами поддерживающей его партии. Для достижения баланса сил жесткость следует сочетать с компромиссами.

Таким компромиссом и стало принятие христианства. Взяв Херсонес (Корсунь), Владимир обзавелся порфирородной принцессой, мощами св. Климента, множеством греческих «слуг Господних» и всесокрушающей идеологией «власти от Бога». Отныне распространение христианства сделалось обоснованием удержания господствующей роли Киева; расширение государства на северо-восток, запад и юг было приравнено к служению Христу. Христианизация объявлялась смыслом Руськой империи. И этот смысл, — как правило, через грубое принуждение и пролитие рек крови, — объединил славянина, руса-аланина, варяга и угро-финна.

Поразительно, как все-таки Владимир Красное Солнышко напоминает еще одного демиурга христианской империи, Карла Великого. Напоминает даже характером, привычками, судьбой, внешним своим обликом и ближайшим окружением! Даже обстоятельствами жизни, осмысливаемыми посредством аналогий. Оба императора были по жизни жизнелюбами и успели переменить множество жен; оба не ладили со своими братьями. Оба превратились в персонажей истинно народного эпоса. У Карла был Роланд, у Владимира — Илья Муравлянин («Муромец»). Чем для Карла сделались Пиренеи, тем для Владимира — Карпатские горы. Один «примучивал» в упрямой христианизации саксов, другой — вятичей, столь же «жестоковыйных» и неблагонадежных. Один уничтожал власть племенных герцогов, другой — князей. Оба они открывали школы, предоставляя народу начатки образования, оба со всем жаром души питали нищих, калик и странников. Государства обоих основателей были фактически продолжателями традиций древней Римской империи, разделившейся когда-то надвое. Империя франков просуществовала 110 лет, захлебнувшись в чересполосице французских ленов. Империя Руси Киевской протянула чуть дольше, почти полтора столетия, и развалилась на уделы, которые академик Б. А. Рыбаков в своей работе «Рождение Руси» справедливо считал подлинными королевствами — по их сравнительному статусу с европейскими средневековыми монархиями.

И чем были для Каролингов некогда завоеванные их предком Карлом Великим племена германцев, тем стали для Рюриковичей племена угро-финские, присоединенные огнем, мечем и крестом. Их отпадение представлялось совершенно неминуемым. Компромисса не получилось.

Даже после того, как имперская метрополия ложится под пяту более сильного завоевателя, она представляет для него угрозу уже самим фактом своего прошлого. Сущность такой угрозы — это ее неистребимая памятливость. Разрушение капитулировавших имперских центров — первостепенная и осмысленная задача любой власти, претендующей на создание собственной традиции имперского могущества. Чингисхан родил из своих чресл четыре улуса чингисидов. И четыре доселе существовавших и завоеванных империи были тотчас превращены в прах. Старые города намеренно убивались, а столичная администрация переносилась в новые места. Монголы ничего не знали о пунических войнах древности, но поступали в точности так же, как римляне в отношении побежденного Карфагена. Это даже не ситуативно сходство, как может показаться. Это продуманная и рациональная система будущей системы безопасности.

Малолетний император китайского государства Сун был доставлен к Хубилаю, внуку Чингисхана, — и Кайфын, славная столица империи, превратилась в ничего не значащий провинциальный городок. Основанная же Хубилаем династия Юань избрала своим местопребыванием Ханбалык…

Чагатаи, правители одноименного улуса в Центральной Азии, могли бы обосноваться в роскошном Самарканде, древнейшем городе мира, столице хорезмшахов. Те были «царями царей» и, следовательно, тоже императорами. Следовало только разобрать завалы в городе. Но Чагатаи предпочли править из Алмалыка, от которого через сто лет тоже остались одни развалины. А фантастически древний Хорезм, родина Заратустры и аль-Бируни, так впоследствии и не смог подняться до своего былого блеска.

Багдад, как местопребывание халифов, считался столицей всех правоверных мусульман. Давно уже Халифат как империя канул в прошлое. Но осталась идея. Этот город, богатейший в подлунном мире, пусть даже и лишенный реальной власти, таил угрозу последующей своей реинкарнации. Казнью Аль-Мустасима, человека тщедушного и слабого, по недоразумению считавшегося тогда халифом, все было враз кончено. Вплоть до новейших времен судьба уготовила славному Багдаду быть центром второразрядных княжеских уделов. Монголы Хулагуиды, новые господа Передней Азии, столицей своей империи избрали куда менее респектабельный Тебриз…

Наконец, Киев. Мог ли он уцелеть в этой бесчеловечной рациональности? В момент взятия столицы Батыем (Бату-ханом) киевский митрополит Иосиф находился в городе. После этого он бесследно пропал [4]. Полагают, что митрополит, будучи греком, просто сбежал из Киева. Тем не менее, кажется более естественным, что митрополит организовал сопротивление захватчикам и был убит. После такой явной демонстрации непокорства судьба города была решена на несколько веков. Монголы методично уничтожали традицию, так как препятствовали возрождению былой славы. Единственным государством, завоевав которое они так и не решились его формально аннексировать (т.е. попросту уничтожить), была Русь, раздробленная, распавшаяся на лоскутки-уделы, но все еще не лишенная потенции. К концу XIII в. единственными нитями, которые связывали Русь с ее северо-восточными (залесскими) территориями, был слабый голос митрополита и, кроме того, богослужебный язык храмов. Как водится, колонии взирали на свою бывшую метрополию с крайней враждебностью.

И в улусе Джучи сделали правильный выбор и поставили на колонии.

…До рождения Макиавелли оставалось чуть более двухсот лет.