автордың кітабын онлайн тегін оқу Великая княгиня Владимирская Мария. Загадка погребения в Княгинином монастыре
Константин Аверьянов

Кітап туралы Қазір оқып жатыр15 Сөрелерде Тегін фрагмент

К. А. Аверьянов
Великая княгиня Владимирская Мария. Загадка погребения в Княгинином монастыре

Вместо предисловия. Тайна монастырского погребения

Одной из древнейших обителей Владимира, третьей по счету столицы России в XII–XV вв. (после Старой Ладоги и Киева), является женский Успенский Княгинин монастырь. Расположенный в стороне от главных туристических объектов города, он мало посещается экскурсантами. А между тем его история весьма примечательна и восходит ко временам еще до Батыева нашествия. Согласно известию летописца, он был основан на рубеже XII–XIII вв. великим князем Владимирским Всеволодом Большое Гнездо по настоянию его первой супруги Марии[1]. В источниках она упоминается по-разному: Всеволожая – по имени мужа, реже Шварновна – по имени отца и, наконец, Ясыня, по своему происхождению от ясов – так в Древней Руси в целом называли аланов – предков современных осетин.

Мария стала матерью всех детей Всеволода Большое Гнездо – восьми сыновей и четырех дочерей[2]. Именно благодаря ей Всеволод из-за своего многочисленного потомства стал впоследствии известен под прозвищем Большое Гнездо[3]. Четверо из сыновей Марии стали великими владимирскими князьями, а двое из них (Константин и Юрий Всеволодовичи) были впоследствии канонизированы. Кроме того, она явилась родоначальницей целого ряда княжеских династий, включая и московских Рюриковичей, правивших Русским государством вплоть до 1598 г.

Мария и сама по себе, несомненно, являлась неординарной личностью, уважаемой современниками. В древней Троицкой летописи после известия о кончине Марии был помещен настоящий панегирик в ее честь. В нем она прославлена за исключительно благочестивый образ жизни, покровительство церкви, щедрость и милостивость. Летописец хвалит ее за украшение церквей серебряными и золотыми сосудами, называет российской Еленой, Феодорой, второй Ольгой[4]. Знаменитый историк С.М. Соловьев, говоря о роли женщин в древнерусском обществе, особо отмечал, что данная летописная запись является примером уважения к женщине в Древней Руси[5].

Именно от Марии получил свое название и Княгинин монастырь, который изначально задумывался как родовая усыпальница княгинь и княжон Владимирского великокняжеского дома. На протяжении последних семи лет жизни она тяжело болела и дала обет последние дни жизни посвятить Богу служением в монастыре. Так и случилось: пробыв в обители 18 дней, княгиня скончалась и была здесь же похоронена в марте 1206 г.[6]

В советское время обитель была закрыта. Сестры были выселены, а игуменья Олимпиада, отказавшаяся покинуть монастырь, подверглась аресту и ссылке. Жилые кельи и прочие строения отдали под жилье. На территории обители образовался поселок и жилищно-арендное кооперативное товарищество (ЖАКТ) имени Воровского. На момент ликвидации обители в ней имелось два храма. Главный соборный (холодный) храм – во имя Успения Божией Матери – был закреплен за Владимирским музеем. Второй (теплый) храм – во имя Казанской иконы Божией Матери – был отдан под хранилище документов государственного архива Владимирской области, которое располагалось здесь с 1928 по 1997 г. Монастырь запустел на 70 лет[7].

Несмотря на то что Успенский собор отдали музею, тот, нуждаясь в деньгах, вынужден был сдавать собор в аренду: сначала военкомату, с 1929 г. храм использовался под хлебный склад, а с 1931 г. – как зернохранилище, что окончательно уничтожило нижний пояс живописи[8].

С 1945 г. в соборе разместилась Владимирская реставрационная мастерская, что в определенной мере спасло здание. И только в 1990-х гг. здесь вновь возродилась монашеская жизнь. 22 марта 1993 г. по ходатайству Евлогия, епископа Владимирского и Суздальского, Успенский собор был передан Владимиро-Суздальским музеем в пользование Владимирской епархии. Определением Священного Синода 11 июня 1993 г. обитель была возрождена. Но только через пять лет, в октябре 1998 г., храм окончательно передали монастырю[9].

В 1997–1999 гг. в Успенском соборе установили новый резной двухъярусный иконостас, а в октябре 2015 г. дело дошло до реставрации Благовещенского придела Успенского собора монастыря, где в аркосолии правой стены – так называется ниша в стене храма в виде арки или апсиды, в которой обычно помещалась гробница (от лат. arcosolium от arcus – арка и solium – трон, гроб, саркофаг) – была захоронена основательница обители.

12 октября 2015 г. в ходе работ могила Марии со всеми предосторожностями была вскрыта. Каково же было удивление присутствующих, когда из ниши извлекли останки не одного, а нескольких человек! Кем были эти люди? Судя по тому, что погребение находилось неподалеку от алтаря Благовещенского придела, можно было предположить, что это были видные в свое время личности. Но никто не мог ответить на вопрос об их именах, и поэтому Евлогий, тогдашний митрополит Владимирский и Суздальский, 2 ноября 2015 г. решил обратиться к московским специалистам, чтобы провести экспертизу найденных останков.

Экспертизы

Выбор пал на С.А. Никитина, эксперта высшей квалификационной категории Бюро судебно-медицинской экспертизы Департамента здравоохранения города Москвы. К этому времени Сергей Алексеевич зарекомендовал себя как один из самых известных российских специалистов в этой области. После окончания 2-го Московского медицинского института имени Н.И. Пирогова он начал работать с 1973 г. в Бюро судебно-медицинской экспертизы. Еще в студенческие годы его заинтересовала антропологическая реконструкция (восстановление внешнего облика человека по черепу), которой он начал заниматься в лаборатории всемирно известного антрополога М.М. Герасимова (1907-1970). С.А. Никитину удалось сделать заметный шаг в этом направлении, разработав методики графического построения портрета по черепу с использованием компьютерных программ. Примечательно, что на международном конкурсе специалистов в области антропологической реконструкции в марте 2000 г. в США выполненное им контрольное восстановление портрета по черепу было признано лучшим. Помимо своей непосредственной деятельности в правоохранительных органах (им было выполнено свыше 500 скульптурных и графических портретов для разыскных целей), Сергей Алексеевич привлекался к работе правительственной комиссии по факту обнаружения останков семьи последнего русского императора и в качестве эксперта производил их портретную экспертизу, участвовал в уточнении обстоятельств смерти С.А. Есенина. Широкую известность получили восстановленные им портреты цариц и великих княгинь, чьи останки были захоронены в Вознесенском монастыре Московского Кремля, а после его сноса в 1929 г. были перенесены в подклет Архангельского собора.

На основании обращения митрополита Евлогия была назначена экспертиза на предмет выяснения того, кому принадлежат найденные останки. В ноябре 2015 г. комиссия выехала во Владимир, где было проведено предварительное исследование останков.

Изначально была произведена их раскладка, исходя из размеров, цвета и биологического возраста черепов, костей индивидов, после чего останки условно пронумеровали. Выяснилось, что они принадлежат четверым людям: № 1 – женщине в возрасте около 45–50 лет, № 2 – женщине в возрасте около 25–30 лет, № 3 – девочке в возрасте около 9 лет, № 4 – человеку с неустановленным полом (сохранились только три небольших фрагмента заднего отдела свода черепа), возраст которого можно определить от 10 до 40 лет.

После этого, в феврале 2016 г., было назначено комплексное судебно-медицинское и антропологическое исследование. Экспертами, кроме С.А. Никитина, выступили: С.Б. Боруцкая, кандидат биологических наук, доцент, старший научный сотрудник кафедры антропологии биологического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, С.В. Васильев, доктор исторических наук, заведующий Центром физической антропологии Института этнологии и антропологии РАН, и С.Ю. Фризен, специалист-антрополог этого же центра. Перед ними поставили задачу ответить на следующие вопросы:

1. Каковы пол и возраст людей, останки которых обнаружены 12 октября 2015 г. в аркосолии южной стены северного Благовещенского придела Успенского храма в Княгинином монастыре Владимира?

2. Являются ли эти люди (№ 1, 2 и 3) родственной группой: «мать – дочери»?

3. Если являются таковой группой, то каков наиболее вероятный регион происхождения матери?

В ходе проведения остеологической экспертизы среди останков четырех индивидов был выделен скелет женщины 45–50 лет, который сразу же стал рассматриваться как принадлежащий Марии – жене Всеволода Юрьевича. На это указывали пол и возраст.

Согласно Лаврентьевской летописи, Мария умерла 19 марта 1206 г. Ее автор донес до нас подробное описание ее похорон в Княгинином монастыре: «Того ж месяца въ 19 день, святого отца Фомы, патриарха Костянтина града. Преставися благоверная великая княгыни Всеволожая именем Мария, бывши въ мнишьскомь чину 18 днии и положена бысть в манастыри своемь в церкви святыя Богородица, юже созда… и погребоша ю с рыданием и плачем великим. Ту сущю над нею князю великому и з детми своими, и епископъ, и игумени, и черньци, и черници, и множство народу. И епископу Смоленьскому и игумену Михаилу Отрочьего монастыря, в то время пришедшема има к великому князю Всеволоду, молится о мире от Мстислава, свата его. Си же блаженная княгыни лежа в немощи 7 лет»[10].

С определением даты рождения Марии обстоит гораздо сложнее, поскольку точное время ее появления на свет неизвестно. Его можно определить лишь приблизительно, исходя из прямых и косвенных свидетельств, которые приходится собирать историку буквально по крупицам.

Одним из таких показателей является время рождения ее мужа. Будущий супруг Марии, Всеволод, был младшим сыном основателя Москвы – князя Юрия Долгорукого – и, согласно позднейшему летописному известию, родился 19 октября 1154 г., когда князь находился в полюдье на реке Яхроме. В честь рождения сына он заложил город Дмитров[11], названный так по его крестильному имени – в честь святого Дмитрия Солунского. Это было отражением тогдашнего обычая, когда князья в XII в. имели два имени – крестильное, дававшееся при крещении, и княжеское, использовавшееся в быту.

Поскольку в Древней Руси жены обычно были несколько моложе своих мужей, данный факт позволяет говорить, что Мария появилась на свет чуть позже супруга. По наблюдениям известного исследователя истории церкви А.В. Назаренко, «зафиксированный византийским каноническим правом минимальный брачный возраст – 15 лет для юношей и 12 лет для девушек… который, насколько можно судить, соблюдался и на Руси»[12]. Это подтверждает и Послание митрополита Фотия новгородскому архиепископу Иоанну начала XV в.: «А еще бы есте не венчали девичок меньши двунадцати лет, но венчайте, как на третьенатцатое лето поступит»[13].

Исходя из этого, можно предположить, что Всеволод женился на Марии не ранее 1169 г. (когда ему исполнилось 15 лет). Марии в этот момент могло быть уже 12 лет, и, следовательно, датой ее рождения мог быть 1157 г. Этой гипотезе не противоречит первое, хотя и косвенное, упоминание Марии летописцами. В ходе борьбы за Владимирское великое княжение после смерти Андрея Боголюбского при помощи черниговского князя Святослава Всеволодовича победу одержали два младших сына Юрия Долгорукого – Михаил и Всеволод Юрьевичи: Михаил стал владимирским князем, власть которого признали Суздаль и Ростов, а Всеволод получил в княжение Переславль-Залесский.

После этого в конце июня 1175 г. Михаил и Всеволод вызвали из Чернигова свои семьи к себе в Северо-Восточную Русь. Из Чернигова до Москвы, в ту пору небольшого пограничного городка Владимиро-Суздальской земли, княгинь сопровождал с дружиной сын черниговского князя Олег Святославич. Об этом мы узнаем из свидетельства Ипатьевской летописи: «В лето 6684… Михалко и Всеволод поехаста в Володимер… и потом посла Святослав жены их Михалковую и Всеволожюю, приставя к ним сына своего Олега проводити е до Москве. Олегъ же проводивъ и възвратися во свою волость…»[14]. Как видим, к 1175 г. Всеволод, будучи в возрасте 21 года, был уже женат. Марии к тому времени могло исполниться 18 лет. Тем самым на момент кончины ей должно было быть 49 лет, что полностью соответствует выявленному биологическому возрасту останков индивида № 1.

В пользу того, что эти останки принадлежат Марии, свидетельствовала и проведенная остеологическая экспертиза, показавшая у индивида № 1 наличие множественных артрозов суставов конечностей, прежде всего артрозов и коксарт розов тазобедренных и коленных суставов. Широко известно, что артрозы и формирующиеся вследствие этого артриты – воспалительные процессы, еще более стимулирующие формирование артрозов, – проявляются в сильных болях, опухании и отекании ног. Коксартроз значительно изменяет походку человека, формируя движение «вперевалочку», существенно ограничивает подвижность в целом. Данный факт полностью подтверждался известием летописца, что последние 7 лет жизни Мария «лежа в немощи»[15].

Есть серьезные основания полагать, что признаки имевшегося хронического заболевания – артроза – стали последствием многочисленных родов. Это подтверждает и наличие других признаков, характерных для много рожавшей женщины, – выраженные гипопластические изменения эмали коронок всех зубов.

Но если № 1 – это Мария, то кем тогда являются № 2 (женщина в возрасте около 25–30 лет) и № 3 (девочка в возрасте около 9 лет)?

Лаврентьевская летопись под 1201 г. сохранила известие о смерти жены князя Ярослава Владимировича и одновременно сестры Марии и «свести» (свояченицы) Всеволода Большое Гнездо и ее захоронении в Княгинином монастыре: «Месяца декабря въ 24 день на память святое мученицы Евгеньи наоутрия преставися княгыни Ярославляя свесть великого князя Всеволода и положена бысть в церкви святое Богородици в манастыре сестрине»[16]. Там же была захоронена в 1205 г. и дочь Марии – Елена: «Того же месяца [декабря] въ 30 на память святого апостола Тимона преставися великаго князя Всеволода дщи именемь Елена и положена бысть в церкви святыя Богородица в манастыри юже бе создала великая княгини и блаженная Всеволожа»[17].

Как уже отмечалось, при проведении исследований останков индивида № 2 было установлено, что они принадлежат женщине в возрасте около 25–30 лет, или, иными словами, моложе Марии примерно на 20 лет. К сожалению, нам не известна дата рождения сестры Марии, хотя вполне можно допустить разницу в возрасте между сестрами в 15 и даже в 20 лет.

Что касается индивида № 3 (девочки в возрасте около 9 лет), то ее вполне можно было соотнести с дочерью Марии Еленой. Правда, точно утверждать это невозможно, поскольку летописцы помещали в основном известия о рождении княжеских сыновей, как правило, игнорируя дочерей.

За данную идентификацию индивидов № 2 и 3 свидетельствовали и сообщения Лаврентьевской летописи о захоронении в Княгинином монастыре сестры и дочери Марии.

Следующим этапом экспертизы стало привлечение методов краниотригонометрии (угловой морфометрии черепа). Толчком для нее послужило предположение, что с ее помощью имеется возможность определить родственные связи людей, останки которых обнаруживаются во время археологических раскопок. Оно исходило из того, что родичи, как правило, имеют схожие внешние черты. Самым известным примером подобных фамильных черт внешности, вошедшим во все учебники, являются испанские Габсбурги, отличительной чертой которых была гипертрофированная нижняя челюсть и выдающаяся, слегка отвисшая «габсбургская» нижняя губа.

В антропологии эти методы впервые появились в конце XIX в. благодаря работам А. Лиссауера и П. Топинара[18]. Уже в XX в. антропологами Г. Клаачем, Х. Имбеллони и Р.Г. Фритотом они совершенствуются[19]. В отечественной науке использование подобных методик связано с именами В.В. Бунака, И.И. Гохмана, М.И. Урысона, Ю.Д. Беневоленской, И.М. Пинчуковой[20]. Практика показала успешность их применения для определения родства. В частности, благодаря им удалось доказать родство между двумя захороненными детьми в палеолитической стоянке Сунгирь, что затем было подтверждено при исследовании ДНК из костных останков этих индивидов[21]. Данный метод применялся и в исследовании останков последнего российского императора Николая II и членов его семьи[22].

При экспертизе останков, обнаруженных в аркосолии Успенского собора Княгинина монастыря (двух черепов взрослых – индивиды № 1 и 2, и черепа ребенка – индивид № 3), был сделан вывод о близком родстве индивидов № 1 и 3, у которых наблюдается наибольшее сходство в форме лицевого скелета. В частности, у индивидов № 1 и 3 были выявлены совпадения в форме корневой части носовых костей и в наличии метопического шва в области носовой части лобной кости.

У индивидов № 2 и 3 обнаружились совпадения в форме носовых костей во фронтальной позиции, в общей форме носового отверстия и в наличии у нижнего его края полулунных ямок. Оказалось, что у индивидов № 2 и 3 имеется также совпадение в форме профильного контура носовых костей.

Все это позволило говорить о том, что индивиды № 1, 2 и 3 представляют собой группу кровных родственников. Но имеет ли она отношение к Марии? Убедиться в этом позволил тот факт, что в Успенском соборе Владимира покоятся мощи сына Марии – великого князя Георгия (Юрия) Всеволодовича. При сравнительном анатомо-морфологическом исследовании лицевых отделов черепов № 1, 2, 3 и лицевого отдела черепа Георгия был выявлен ряд совпадающих признаков. В частности, у Георгия и индивида № 3 имелись совпадения в форме и заостренности верхних краев глазниц и в наличии у нижнего края носового отверстия полулунных ямок.

Перечисленные совпадения дали возможность утверждать, что осенью 2015 г. в аркосолии Успенского собора были обнаружены останки женщин (индивиды № 1, 2 и 3), являющихся родственной группой и находящихся в родстве с сыном Марии – великим князем Георгием Всеволодовичем.

На основании анализа этих данных эксперты пришли к предварительному выводу, что в октябре 2015 г. были обнаружены останки самой Марии, ее сестры и дочери, которые, согласно Лаврентьевской летописи, были захоронены в Княгинином монастыре.

Однако результаты следующей экспертизы полностью перечеркнули выводы предыдущей. В последнее время широкое распространение получили методы ДНК-исследований. Предметом их изучения являются своего рода «биологические документы», которые не могут быть утеряны, – это ДНК человека, точнее, та ее часть, которая передается неизменной от отца к сыну по прямой мужской линии – Y-хромосома. ДНК-тест Y-хромосомы позволяет, к примеру, определить для двоих мужчин, имеют ли они общего предка по мужской линии или нет.

Подобная методика активно используется в генетических исследованиях, в частности, для установления отцовства. Правда, при этом оно обычно указывается с точностью 99,9 процента. Подобная погрешность связана с тем, что, хотя и редко (примерно каждые 500 поколений, т. е. раз в 10 тыс. лет), наблюдаются естественные случаи, называемые мутациями, когда при рождении сына ДНК отца копируется неверно. Для генетиков они крайне важны, поскольку, зная приблизительную частоту их возникновения, можно высчитать примерное время, когда жил последний общий предок. Большое количество мутаций говорит о более отдаленном родстве или его отсутствии.

Образцы останков, обнаруженных в Княгинином монастыре, были направлены в лабораторию ДНК-идентификации Министерства юстиции США. Их исследование, проведенное Одиль Лореил (Odile Loreille), ведущим специалистом указанной лаборатории, заняло более трех месяцев и продолжалось с декабря 2016 г. по март 2017 г.

Следует сказать, что подобные исследования крайне редки, поскольку сопряжены с огромными техническими трудностями, ибо необходимо отделить древнюю ДНК от многовековых органических наслоений, с которыми она кон тактировала. При этом более 90 процентов времени нужно тра тить на поддержание стерильности помещения. В мире существует всего несколько лабораторий, способных проводить подобные исследования. Именно этим объяснялся данный выбор для проведения экспертизы и столь долгий срок ее проведения.

В ходе исследования выяснилось, что митохондриальная (mtDNA) последовательность, полученная при исследовании останков № 3, идентична последовательности, полученной при исследовании останков № 1, и принадлежит гаплогруппе U4b1a4. Это позволило констатировать, что останки № 1 и 3 состоят в родстве по материнской линии. Что касается останков № 2, в них была обнаружена совершенно отличная от останков № 1 mtDNA-последовательность (гаплогруппа M10a1a1b1), и, следовательно, нельзя говорить о родстве № 2 по отношению к № 1 и 3. Тем самым результаты исследования ДНК вошли в противоречие с данными анатомо-морфологического сравнения черепов и результатов, полученных с помощью краниотригонометрии[23].

Результаты ДНК-экспертизы заставили поставить вопрос: действительно ли в октябре 2015 г. было обнаружено погребение Марии? Определенные сомнения в этом вызывало изучение архитектурной истории Успенского собора Княгинина монастыря.

Известно, что он был возведен на рубеже XII–XIII вв. Под 1200 г. Лаврентьевская летопись отметила: «Того же лета, месяца иоулия в 15 на память святого мученика Кюрика и Улиты заложи благоверный князь великый Всеволод Гюргевич церковь камену во имя святое Богородицы Успения в монастыри Княгинине при блаженом епископе Иоане»[24].

Но уже в первое столетие своего существования монастырю был нанесен серьезный ущерб, когда в XIII в. Владимир дважды разорялся при нашествии Батыя в 1238 г. и Дюденя в 1293 г. Однако поистине катастрофичным для собора стало внезапное нападение на Владимир рати нижегородско-суздальского великого князя Даниила Борисовича и ордынского царевича Талыча в 1410 г., когда город, включая монастырские постройки и храмы, был почти полностью разрушен и сожжен; жар был такой, что колокола растопились от пожара[25].

Все это привело к тому, что свод Успенского собора обрушился. И лишь в начале XVI в. Княгинин монастырь возрождается вновь. Об этом свидетельствует то, что по грамоте 1512 г. великого князя Василия III он считался «новым»[26].

Вместо полуразрушенного храма начала XIII в. в обители был возведен каменный Успенский собор, сохранившийся до настоящего времени. К сожалению, среди исследователей нет единства мнений по поводу времени возведения современного собора в Княгинином монастыре.

Для нас важно то, что эта перестройка собора могла привести к утрате погребения Марии. Подобные взгляды уже высказывались специалистами. В частности, В.В. Долгов отмечал, что «монастырский храм построен в XV в. на месте прежнего, разоренного в годы монголо-татарского нашествия», и задавался вопросом: «Велика ли вероятность, что могилы могли уцелеть?»[27]

Сомнения еще более усиливаются, если вспомнить, что, согласно летописным сообщениям, Мария была похоронена в каменном гробу. Так, в Летописце Переяславля Суздальского читаем о подробностях погребения: «…опрятавше тело ея, вложиша ю въ гробъ каменъ и положиша ю у церкви святыя Богородица въ монастыри, юже бе сама създала и украсила иконами и писаниемъ всю црковь…»[28] Между тем в октябре 2015 г. фрагментов каменных погребальных сооружений – саркофагов – в аркосолии обнаружено не было.

Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М., 2001. С. 526–527.

Русский феодальный архив XIV – первой трети XVI века. М., 2008. С. 511.

ПСРЛ. Т. II. Ипатьевская летопись. М., 1998. Стб. 602. По мнению А.Н. Насонова, первое косвенное упоминание о Марии восходит к рассказу черниговского летописца (Насонов А.Н. История русского летописания XI – начала XVIII в. М., 1969. С. 147).

ПСРЛ. Т. I. Стб. 424–425.

ПСРЛ. Т. IX. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 198.

ПСРЛ. Т. I. Стб. 416–417.

ПСРЛ. Т. I. Стб. 421.

Lissauer A. Untersuchungen uber die sagittale Krummung des Ichades bei den Anthropoiden und den verschiedenen Menschenrassen // Arch. Anthropol. Vol. 15. 1885. P. 9–120; Topinard P. Elements D’Anthropologie Generale. Paris, 1885; Topinard P. Anthropologia // Historia Natural. Vol. 1. Barcelona, 1894. P. 208–225.

Klaatsch H. Kraniomorphologie und Kraniotrigonometrie // Arch. Anthropol. T. 8. N.F., 1909. P. 34–49; Imbelloni J. Introduccion a Nuevos Estudios de Craneotrigonometria // Anales del Musco Nacional de Historia Natural de Buenos Aires. Vol. XXXI. Buenos Aires, 1921. P. 31–94; Fritot R.H. Craneotrigonometria. La Habana, 1964.

См.: Великая княгиня Владимирская Мария Ясыня в русской истории. М.; Владикавказ, 2019. С. 181–215.

ПСРЛ. Т. I. Стб. 415.

ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М., 2004. С. 240.

В грамоте 1557 г. Ивана IV монастырь также именуется «новым» и лишь к середине XVII в. обитель утрачивает это название.

Бунак В.В. Лицевой скелет и факторы, определяющие вариации его строения // Труды Института этнографии АН СССР (нов. сер.). Т. L. Антропологический сборник II. М., 1960. С. 84–152; Гохман И.И. Новая методика вычисления средних контуров краниологических серий // Советская этнография. 1962. № 2. С. 125–130; Урысон М.И. Соотносительная изменчивость компонентов сагиттального свода черепа у современного и ископаемого человека // Вопросы антропологии. Вып. 34. М., 1970. С. 76–85; Он же. Изменчивость и пропорции компонентов сагиттального свода черепа у современного и ископаемого человека // Новейшая тектоника, новейшие отложения и человек. Т. 3. М., 1972. С. 187–199; Беневоленская Ю.Д. Проблемы этнической краниологии. Л., 1976; Пинчукова И.М. Опыт исследования краниологических серий методом краниотригонометрии // Вопросы антропологии. Вып. 70. М., 1982. С. 108–120.

Васильев С.В. Краниотригонометрия черепов из погребения 2 // Homo sungirensis. Верхнепалеолитический человек: экологические и эволюционные аспекты исследования. М., 2000. С. 249–251.

Васильев С.В., Галеев Р.М. Угловая морфометрия черепов членов семьи императора Николая II и близкой прислуги // Вестник Московского университета. Серия XXIII. Антропология. 2014. № 2. С. 80–87.

Долгов В.В. Биография Александра Невского в зеркале «исторического нарратива» // Древняя Русь во времени, в личностях, в идеях. Альманах. Вып. 5. К 80-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова. СПб., 2016. С. 195.

ПСРЛ. Т. XLI. Летописец Переяславля-Суздальского (Летописец русских царей). М., 1995. С. 127. Л. 537 об. Ср.: Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. Стб. 302 (2-й пагинации).

Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. 2-е изд. СПб., 2002. С. 289–291; ПСРЛ. Т. I. Стб. 424–425. Елена – мать византийского императора Константина. Феодора – византийская императрица, супруга и соправительница императора Юстиниана I. Ольга – русская княгиня, мать князя Святослава.

Точно неизвестно, когда Всеволод получил это прозвище. Но, во всяком случае, уже в ранней традиции именования князей Северо-Восточной Руси он именуется как «Всеволод Великое Гнездо». Она восходит к XV в. и впервые фиксируется в летописной статье «Сице родословятся велицеи князи Русьстии» в рукописи Археографической комиссии, помещенной перед Комиссионным списком Новгородской первой летописи (ПСРЛ. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 465. Л. 7).

ПСРЛ. Т. I. Стб. 424–425.

Соловьев С.М. Сочинения. М., 1988. Кн. II. С. 70.

Успенский Княгинин монастырь во Владимире. М., 1995. С. 38; Минин С.Н., свящ. Очерки по истории Владимирской епархии (X–XX вв.). Владимир, 2004. С. 11–13.

Свято-Успенский Княгинин женский монастырь во Владимире. 1200–2000 гг. Владимир, 2000. С. 16–17.

Аксенова А.И. История. Судьба. Музей. Владимир, 2001. С. 221; Свято-Успенский Княгинин женский монастырь во Владимире. С. 18–23.

См.: Долгоруков П.В. Российская родословная книга. Ч. 1. Фамилии российско-княжеские. СПб., 1854. С. 205–206. Определенным недоразумением следует считать мнение, что Всеволод имел 15 детей (Пчелов Е.В. Династическая история рода Рюриковичей // Древнейшие государства Восточной Европы. 2005 год. Рюриковичи и российская государственность. М., 2008. С. 15).

Полное собрание русских летописей. Т. I. Лаврентьевская летопись. М., 1997. Стб. 415. (Далее: ПСРЛ.)

Трудности датировки событий семейной жизни Марии

Все это заставило начать наше расследование заново. При этом в ходе работы зачастую пришлось ломать сложившиеся в исторической науке стереотипы и шаблонные воззрения.

Для начала обратимся непосредственно к биографии Марии. Известно, что жизнь любого человека определяется двумя датами – рождения и смерти. Когда родилась Мария – эти сведения растворились в реке времени, что, впрочем, неудивительно – не каждый может предугадать судьбу новорожденного ребенка. Однако не заметить кончины супруги великого владимирского князя, сильнейшего на тот момент на Руси, летописцы по определению просто не могли.

Но здесь историк сталкивается с первой трудностью. Лаврентьевская летопись, где содержится подробный рассказ о последних днях Марии, ее похоронах, датирует ее смерть 19 марта 1206 г.[29] В то же время Новгородская первая летопись, помещающая очень краткое известие о смерти супруги Всеволода, относит это событие к 1205 г.[30] Подобные разногласия вызывают у читателя недоуменные вопросы: кто из летописцев прав? когда же Мария скончалась – весной 1205 или 1206 г.?

Оказалось, что случай с разными датировками кончины Марии – не единственный в русском летописании. При изу чении летописей исследователи заметили, что датировка одних и тех же событий в разных летописных сводах зачастую может отличаться на один-два года. Это особенно характерно для наиболее ранних летописей – Лаврентьевской, Ипатьевской, Новгородской первой.

В начале XX в. специалист в области хронологии Н.В. Степанов (1857–1914) предположил, что указанные расхождения в датировках – не ошибки, а следствие использования двух различных календарных стилей. Если византийский календарь отсчитывал год с 1 сентября, то на Руси даже после принятия христианства сохранялось существовавшее еще в пору язычества начало года с марта.

Полагают, что подобная ситуация продолжалась примерно до конца XIV в., когда на Руси происходит постепенный переход с мартовского счисления на сентябрьское, просуществовавшее вплоть до эпохи Петра I. Именно от этого времени до нас дошли древнейшие летописные своды. Как известно, Лаврентьевская летопись сохранилась в списке последней четверти XIV в., Ипатьевская датируется концом 1420-х гг. При их создании летописцы, несомненно, должны были учитывать переход с одного календарного стиля на другой. Но в целом ряде случаев это было сделано не без ошибок.

При переводе дат на другой календарный стиль возможны только два варианта: мартовский год по отношению к сентябрьскому с тем же порядковым номером может начинаться или на полгода позже сентябрьского, или на полгода раньше. Поэтому Н.В. Степанов предложил мартовский год, начинающийся на полгода позже сентябрьского, назвать мартовским, а тот, который начинался на полгода раньше сентябрьского, – ультрамартовским (от лат. ultra – по ту сторону). Тем самым вполне удовлетворительно объяснялась небольшая (в один-два года) хронологическая разница в описании одних и тех же событий различными летописями.

Позднее эту тематику развил Н.Г. Бережков (1886-1956), предпринявший попытку научного обоснования датировок летописных событий. В своей работе «Хронология русского летописания» он проанализировал Лаврентьевскую, Ипатьевскую и Новгородскую первую летописи и на их основе дал хронологическую «привязку» всех упоминаемых в них событий. Изданная посмертно книга Н.Г. Бережкова быстро получила признание большинства исследователей Древней Руси и стала хрестоматийной[31].

Но правы ли историки, принимающие построения Н.Г. Бережкова как истину в последней инстанции? При тщательном изучении выясняется, что многие из них носят искусственный характер.

Поясним это на конкретном примере. Как известно, Лаврентьевская летопись состоит из отдельных частей: сразу после «Повести временных лет» в ней идет текст с преимущественно южнорусскими известиями (1110–1161 гг.), а после двухлетней лакуны (1162 и 1163 гг.) начинается летопись преимущественно с известиями Владимиро-Суздальской земли. Казалось бы, именно в соответствии с этим делением и должно проходить в летописи чередование календарных стилей.

Но, на взгляд Н.Г. Бережкова, чередование стилей в Лаврентьевской летописи никак не связано с общепринятым ее делением на отдельные части. Если взять события за XII в., то в Лаврентьевской летописи они распределяются следующим образом: годы 1110–1113, 1117–1118, 1133–1137 ультрамартовские; 1115–1170 в целом мартовские; 1170–1205 в целом ультрамартовские, но 1178, 1180 мартовские. Более того, чтобы хоть как-то «втиснуть» летописную хронологию в свою схему, исследователю, помимо мартовских и ультрамартовских лет, пришлось включить в нее искусственные годы «ниже мартовских»[32].

Подобная конструкция в чем-то напоминает созданную во II в. н. э. Птолемеем геоцентрическую модель мира. Полагая, что центром Солнечной системы является Земля, для объяснения видимых неравномерных движений небесных светил (с попятными движениями планет) он представил их в виде комбинации нескольких равномерных движений по окружностям (эпициклы, деференты, экванты). И только в XVI в. Николай Коперник смог дать настоящую картину механики звездного неба.

Проиллюстрируем ошибочность построений Н.Г. Бережкова анализом датировок событий семейной жизни Марии. Легко убедиться, что Лаврентьевская и Ипатьевская летописи датируют их по-разному. Так, Лаврентьевская летопись датирует рождение сына Марии Владимира 1194 г., а Ипатьевская летопись относит его к 1192 г.[33] Ту же временную разницу видим в датах событий, случившихся в семье Марии в один и тот же год: замужество дочери Верхуславы и рождение сына Юрия (будущего героя битвы на реке Сить). Лаврентьевская летопись рассказывает о них под 1189 г., а Ипатьевская – под 1187 г.[34] Количество подобных примеров можно продолжить.

Н.Г. Бережков, стремясь выяснить хронологию этих событий, попытался датировать их соответственно 1188 и 1193 гг.[35] При этом у него оказалось, что составители летописей (как во Владимиро-Суздальской земле, так и в Киеве) при переводе дат ошиблись в прямо противоположные стороны, причем, что самое главное, одновременно. Внимательный читатель, следуя формальной логике, может предположить, что на Руси в конце XII в. в употреблении одновременно бытовали два календарных стиля: в Южной Руси – мартовский, а в Северо-Восточной – ультрамартовский. Но в это поверить весьма сложно.

Ошибка Н.Г. Бережкова заключается в непонимании самого характера летописания. Как создавались летописи? В сознании наших современников это выглядит примерно следующим образом: где-то в княжеских или монастырских покоях сидел летописец, составлявший годовые хроники современных ему событий. Впоследствии они стали основой для летописных сводов.

Однако подобная картина весьма далека от реальности. В действительности летописи зачастую составлялись «задним числом», много позже описываемых в них событий, а временной промежуток мог измеряться даже не годами, а целыми десятилетиями. Так, Лаврентьевская летопись, законченная в 1377 г., была составлена на основе Владимирского свода 1305 г. Но откуда летописец брал недостающие сведения о более поздних событиях? Если вспомнить, что свод, предшествующий Лаврентьевской летописи, создавался при Владимирском великокняжеском дворе, становится понятным, что летописец при его составлении широко использовал отложившиеся в княжеском архиве материалы[36].

Применительно к нашей теме это были документы о рождении княжеских детей. Известно, что рождение у монархов детей, и в первую очередь сыновей, было не только личным, но и общественным делом. Об их появлении на свет широко оповещались все подданные. Эта традиция была крайне устойчива и дожила в России вплоть до начала XX в. Таковы были, к примеру, известные по источникам грамоты русских царей, а затем манифесты российских императоров о рождении у них детей. Они рассылались по всем городам страны.

Сохранилась, к примеру, грамота царя Алексея Михайловича от 1 июня 1661 г., направленная пермскому и соликамскому воеводе С.П. Наумову: «В нынешнем во 169 году мая в 30 день за молитвы святых отец Бог простил царицу нашу и великую княгиню Марью Ильиничну; а родила нам сына царевича и великого князя Феодора Алексеевича всея Великия и Малыя России, а имянины ему июня 8 числа. И как к тебе ся наша грамота придет, и ты б велел собрать в съезжую избу всяких чинов служилых людей, и нашу великого государя радость им сказать»[37]. Одновременно из Москвы духовными властями отправлялись «богомольные грамоты», которые зачитывались публично в церквях, после чего в храмах совершались благодарственные молебны. С этого момента имя новорожденного должно было поминаться во время церковных служб наряду с именами остальных членов царской семьи.

Подобная практика продолжилась и в XIX в. Манифест 1827 г. о рождении у Николая I второго сына сообщал: «Объявляем всем верным нашим подданным, что в 9-й день сего сентября любезнейшая наша супруга, государыня императрица Александра Федоровна, разрешилась от бремени рождением нам сына, нареченного Константином». Этот же документ официально провозглашал младенца «высочеством», тем самым встраивая его в фамильную иерархию династии[38].

Судя по всему, подобные извещения подданным выпускались от имени князей и несколькими столетиями раньше. При этом можно полагать, что, в отличие от более позднего времени, они издавались только по случаю рождения сыновей. Об этом говорит тот примечательный факт, что в Лаврентьевской летописи имеются известия о рождении семи из восьми сыновей Марии[39]. В то же время сообщения о появлении на свет княжеских дочерей в ней отсутствуют, хотя по другим источникам известно о четырех дочерях княгини.

Судя по Лаврентьевской летописи, в XII в. формуляр подобных извещений был довольно устойчивым и содержал следующие сведения: имя отца, дату рождения сына, приходившуюся на этот день церковную память того или иного святого, крестильное имя ребенка. Так, под 1194 г. читаем: «Того же лета родися оу благовернаго и христолюбиваго князя Всеволода, сына Гюргева, внука Володимеря Мономаха, сынъ, месяца октября въ 25, на память святаго Маркиана и Мартурья, в канунъ святаго Дмитрия, и нареченъ бысть в святемь крещеньи Дмитрий»[40].

Но подобные извещения являлись не единственным источником для летописца в известиях о рождении княжеских детей. Это хорошо видно, если сравнить с предыдущим сообщением о рождении Дмитрия в Ипатьевской летописи. Нетрудно заметить, что последняя по сравнению с Лаврентьевской содержит дополнительную информацию. Выясняется, что помимо крестильного ребенок имел и «княжее» имя, которое было дано в честь его деда Владимира Мономаха, а сам он появился на свет ранним утром: «Того же лета оу великого князя Всеволода родися сынъ, до заутреняя святого Дмитреа дне, и именины же тогда бяхоуть; Всеволодъ же веле оучинити сынови своемоу во свое имя Дмитрей въ святемъ крещении, а княжее имя учини ему Володимиръ, деда своего имя Мономаха Володимера»[41].

Аналогичную ситуацию видим в известии о рождении четвертого сына Марии – Юрия (Георгия). В Лаврентьевской летописи его рождение отнесено к 1189 г., но ни число, ни месяц его рождения не указаны (это можно объяснить тем, что у летописца оказался в руках ветхий экземпляр подобного извещения): «Родися оу Всеволода сынъ и нарекоша и въ святомъ крещеньи Георгий». В Ипатьевской летописи эта запись помещена под 1187 г. и достаточно подробна: «Toe же осени родися сынъ у великаго князя Всеволода в Соуждали, во Филипово говение, месяца ноября во 26 день, на освящение церкви моученика Георгия, и веле отецъ его Всеволодъ епископу Луце нарещи имя емоу Юрьи, дедне имя; и бысть радость велика в Суждальской земле во всей»[42].

Историки колебались при определении года рождения Юрия Всеволодовича. Самый авторитетный из дореволюционных «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» указывал, что князь родился или в 1187 г., либо 1189 г. А.В. Экземплярский, автор соответствующей статьи, не мог выбрать между показаниями двух одинаково авторитетных источников – Ипатьевской (1187 г.) и Лаврентьевской (1189 г.) летописей[43]. Также на два возможных года появления Юрия на свет указывало второе издание «Большой советской энциклопедии»[44].

У Н.Г. Бережкова год рождения Юрия в датировке Ипатьевской летописи вызвал сомнения, ибо, согласно Лаврентьевской летописи, именно в 1187 г. у Марии родился третий сын Борис. Поэтому он предпочел говорить о 26 ноября 1188 г. Данный довод показался настолько убедительным В.А. Кучкину, автору соответствующей статьи из «Советской исторической энциклопедии», что с его легкой руки, сразу после выхода книги Н.Г. Бережкова, эта дата перекочевала во все последующие энциклопедии[45].

Чтобы разобраться в хронологических «неувязках» двух летописных сводов, необходимо ответить на вопрос: каким образом в Ипатьевской летописи появились излишние сведения, по сравнению с Лаврентьевской? Для начала следует вкратце охарактеризовать Ипатьевскую летопись. Она является памятником южнорусского летописания и разделяется на три основные части: «Повесть временных лет» с продолжением до 1117 г., Киевский свод 1199 г. и Галицко-Волынскую летопись, доводящую описание до 1292 г. При этом создание Киевского свода – центральной части данного памятника – уверенно связывается всеми исследователями с именем князя Рюрика Ростиславича. Для нас важно то, что Рюрик Ростиславич являлся свояком Всеволода Большое Гнездо (его сын Ростислав женился на дочери последнего Верхуславе).

Известна давняя традиция, что монархи, помимо извещения подданных о рождении детей, сообщали об этих событиях родичам и свойственникам. Письма такого рода, как правило, имели более личный характер и содержали такие подробности, каких не могло быть в официальных документах. Судить об этом можно, к примеру, по записке Николая II своей тетке Милице Николаевне, написанной в 1904 г. в день рождения долгожданного наследника: «Дорогая Милица! Не хватает слов, чтобы достаточно благодарить Господа за его великую милость… Все случилось так скоро, что я до сих пор не понимаю, что произошло. Ребенок огромный, с черными волосами и голубыми глазами. Он наречен Алексеем. Господь со всеми вами. Ники»[46].

Возвращаясь в XII столетие, становится понятным, почему в Ипатьевской летописи содержится «избыток сведений» по сравнению с Лаврентьевской – очевидно, Всеволод и Мария не преминули поделиться информацией о рождении сына со свояком и свекром своей дочери. Подобные записи о событиях в жизни родичей обычно записывались в семейные родословники, примеры которых известны по более позднему времени. Данная традиция, уходящая в далекое прошлое, хорошо знакома генеалогам и в определенной мере сохранилась до сегодняшнего дня: многие записывают дни рождения, свадеб и т. п. своих родственников, чтобы не забыть их поздравить с юбилеем.

Аналогичную ситуацию с «избытком» сведений Ипатьевской летописи по сравнению с Лаврентьевской видим в рассказе о замужестве дочери Марии Верхуславы. Согласно Лаврентьевской летописи, она была выдана замуж в 1189 г. за белгородского и торческого князя Ростислава Рюриковича, старшего сына киевского великого князя Рюрика Ростиславича, соправителя киевского великого князя Святослава Всеволодовича: «Князь великы Всеволодъ отда дчерь свою Верхуславу Белугороду за Рюриковича Ростислава, месяца июля в 30 день»[47].

Ипатьевская летопись, хотя указывает и неверную дату – 1187 г., содержит целый рассказ с любопытными подробностями замужества Верхуславы, отсутствующими в Лаврентьевской. Выясняется, что сразу после Пасхи князь Рюрик послал своего шурина князя Глеба с женой Чюрыной и иными многими боярами с женами в Суздаль к великому князю Всеволоду Юрьевичу просить отдать его дочь Верхуславу за своего сына Ростислава. На Борисов день, т. е. 24 июля, Всеволод и Мария отдали сватам дочь, дав за ней богатое приданое, а сватам подарили богатые дары. Вместо обычного расставания на ближайшем стану, родители провожали Верхуславу до трех станов «и плакася по неи отець и мати, занеже бе мила им и млада соущи осми лет».

Вместе со столь юной невестой ее отец отправил своего сестрича Якова (сына сестры Всеволода Юрьевича) с женой и иных бояр с женами. Свадебный поезд прибыл в Белгород на «Евфросиниев день», т. е. 25 сентября, перед «Богословом» (26 сентября). Именно в этот день состоялось венчание молодых в деревянной церкви Святых Апостолов. Церемонию вел местный епископ Максим. После этого отец жениха устроил грандиозную свадьбу («ака же несть бывала в Роуси», по выражению летописца). На ней присутствовало больше 20 князей. Юная Верхуслава получила от тестя в подарок целый город Брягин. Ее сопровождающие, двоюродный брат Яков с женой и владимирские бояре, удостоились богатых даров, после чего отправились на родину[48].

Вместе с тем сопоставление двух летописных известий о свадьбе Верхуславы показывает определенные хронологические «неувязки». Согласно Лаврентьевской летописи, Всеволод выдал свою дочь 30 июля. Но Ипатьевская летопись утверждает, что это произошло неделей раньше – 24 июля. Кому же из летописцев в данном случае следует верить?

Оказалось, что правы оба. Для этого необходимо вспомнить, как оформлялись браки в то время. Известно, что венчанию предшествовало составление «сговорной» и «рядной» грамот, в которых определялись условия заключения брака и размеры приданого. О том, что подобные документы были составлены в данном случае, косвенно свидетельствует замечание летописца, что Всеволод дал за ней «многое множьство бе-щисла злата и сребра». Далее следовала сама свадьба. При этом существовал обычай, что в случае, если родители жениха и невесты находились в разных городах и не могли по каким-либо причинам встретиться, свадебный пир первоначально устраивался у одной стороны, а затем у второй проводилось венчание и второй свадебный пир. Так, рассказывая о браке внука Марии – знаменитого Александра Невского, летописец замечает: «Венчася в Торопчи, ту кашю чини, а в Новгороде – другую»[49]. «Кашу» (свадебный пир) обычно принято было устраивать у отца невесты. Как напоминание об этом, до сих пор известна поговорка «заварить кашу». Исходя из вышесказанного, следует полагать, что 24 июля между сторонами в Суздале был заключен сговор и определены размеры приданого, а 30 июля со стороны родителей невесты был устроен свадебный пир. 25 сентября в Белгороде Киевском в присутствии жениха состоялась уже сама свадьба.

Окончательно убедиться в том, что составитель Ипатьевской летописи использовал именно семейный родословник, доказывает тот факт, что сразу после рассказа о замужестве Верхуславы в ней помещено известие о выдаче Рюриком Ростиславичем своей дочери Ярославы за Святослава, сына новгород-северского князя Игоря Святосла вича (героя «Слова о полку Игореве»). Далее следует известие о приходе «ис половец» старшего сына Игоря – Владимира – с дочерью половецкого хана Кончака и прижитым с нею дитем, которым Игорь устроил свадьбу. Затем видим сообщение о рождении у Всеволода Большое Гнездо сына Юрия

...