— Весело у вас в подводном царстве? — спрашивает. — Ужасно весело! — отвечаю я, а сама в мыслях прибавляю: «Когда не надо жемчуг разбирать. Весело… тоже!» Но это я в мыслях прибавляю, а сама говорю: — Очень, очень весело! Поступай к нам в русалки! Хочешь? — А что вы делаете? — Пляшем, поем, смеемся! — Очень хорошо! — восхищается девочка. — Я люблю смеяться и плясать в свободное время и с удовольствием сделаюсь русалкой. Учиться много приходится? — Как учиться? — удивляюсь я. — Вот глупенькая! — смеется девочка. — Да всему тому, что на свете делается: про людей, про страны другие… про то, что было… Почему солнце светит днем, а ночью луна, и какие цветы растут в поле, какие в саду… И кто до нас жил и что сделал полезного… И про Бога, как он учит быть добрым, молиться и доставлять радость другим… — Ах, как это интересно, — прервала я девочку, — я ничего-то не знаю ни про Бога, ни про что. — Что ж ты делаешь? — удивилась она. — Разве ты не молишься? — Нет, не молюсь… и не учусь. Я смеюсь, пляшу, рыб гоняю… — А еще что? — Рыб гоняю… пляшу… смеюсь… Тут девочка прервала меня, расхохотавшись так громко, что Лилия проснулась и высунула из тростников свою заспанную физиономию. — Вот так жизнь! — смеялась она. — Смеяться и плясать, чтобы остаться неучем. Нет, не хочу к вам в подводное царство. Скучно у вас. Дурочкой еще останешься! И вдруг разом стала серьезной. — А как же без молитвы? А как же без Бога?! Ни радости тогда не будет, ни счастья! Нет, нет! Храни меня Бог от такой жизни! Мне жаль тебя! Жаль, русалочка! Лучше вовсе не жить, чем так-то, без Бога, без молитвы, без ученья, без радости. Прощай, русалочка, мне жаль тебя!
Вот есть же люди, которые смеют любить, признаваться в своем чувстве!.. Есть счастливцы, которые смело бросают вызов судьбе, которые умеют завоевать свое счастье и постоять за него! Есть и другие, что живут идеей, борются и гибнут за нее… Где же они? И где, вообще, та жизнь, повышенная, полная тревоги, полная идейного содержания? Где эти краски жизни, блеск ее, тончайшие оттенки чувств, эстетические радости? О Боже! Как тускло кругом после таких
А желаний-то, желаний сколько неудовлетворенных! Сколько сил неизжитых! Женишься, наконец… Конечно, по любви, по безумному увлечению… Только страстью и можно оправдать такое безрассудство… Хотя и тогда, в лучшие даже минуты, рассудок шепчет тебе в уши: «Безумец, нищий! Кто дал тебе право плодить нищих? Зачем добровольно лезешь в петлю?»
— А заметили ли вы, — вдруг опять заговорил Михайлов, нервно теребя мягкие поля своей шляпы, — заметили ли вы, что мы всю жизнь только собираемся жить?
— То есть как это собираемся?
— Очень просто! И удивительно печально. Только детьми мы живем настоящею минутой и умеем насладиться каждым пустяком, самым процессом жизни. В школе зарождается уже первый приступ тоски. На школьной скамье мы говорим себе: «Вот кончим учиться, тогда… Ах!.. Скорей бы! Скорей!..» Но курс кончен… И вот уже явилось первое разочарование… Неужели это та свобода, о которой мы мечтали? Нет денег, нет места, чужой хлеб горек… Мы бьемся, мечемся в тоске, ища определиться куда-нибудь, чтобы не сидеть на чужой шее, и мечтаем… «Вот тогда заживем… Вот скоро! Не об одном хлебе будем думать. Развернем свои крылья»… Не тут-то было!.. Жалованья не хватает даже, чтобы содержать себя прилично. Перебиваешься с хлеба на квас. Прорвешься, наконец, и двадцатого числа закутишь, как немецкий сапожник… А там, после оргии одной ночи, тоскливое похмелье целого месяца. Идут дни, годы… И вдруг тебя словно обухом по голове шарахнут… Разве ты знал любовь? Женскую непродажную ласку… Где твоя радость? В чем твоя цель? Куда идешь? Зачем живешь? А молодость уходит… И так холодно станет… Так жутко… Так страстно захочется счастья… Вот о каком в книгах пишут. И все ждешь-ждешь настоящей жизни… А желаний-то, желаний сколько неудовлетворенных! Сколько сил неизжитых! Женишься, наконец… Конечно, по любви, по безумному увлечению… Только страстью и можно оправдать такое безрассудство… Хотя и тогда, в лучшие даже минуты, рассудок шепчет тебе в уши: «Безумец, нищий! Кто дал тебе право плодить нищих? Зачем добровольно лезешь в петлю?» Ну вот ты и женат… Урвал у судьбы несколько счастливых минут. А дальше?.. Потребности растут не по дням, а по часам, семья с каждым годом увеличивается, жена хворает и капризничает, дети умирают, страдая… Слезы, размолвки, дефицит… Живешь, как-то зажмурившись, со дня на день, обрезывая себя во всем, работая как битюг ломовой, до minimum'а низводя свои собственные потребности… Мечтаешь, как о чем-то недосягаемом, о винте по пятидесятой в клубе. Чувствуешь себя раз только в месяц человеком, в день получки жалованья. Тут накупаешь детям игрушек, жене какие-то ненужные ей желтые перчатки, идешь винтить к приятелю… Случится вдруг такой грех… Спустишь там треть жалованья, а потом ругаешь себя целый месяц и все утешаешься надеждой: «Вот дадут награду или прибавку… расплатишься по книжкам, будет хватать от двадцатого до двадцатого… Квартиру наймем побольше, детишки умирать не будут от худосочия, дачу возьмем, прислугу лишнюю заведем, жена отдохнет, добрее будет»… А там оглянешься — поздно… Молодости нет, нет и желаний… Жизнь ушла… «Когда ушла? Куда?..» — спрашиваешь себя с испугом, с тоской… А впереди старость, с ее недугами, необеспеченная старость интеллигентного пролетария и… могила…
Умереть в детстве, не отравившись тоской и сомнениями, не измельчав в пошлости и в нужде беспросветной, не дойдя, наконец, до отвращения к самому себе, не испортив ни своей ни чужой жизни… О! Да разве это не счастье?.. А умирать-то, все равно, когда-нибудь придется…
