ГЛАВА ПЕРВАЯ
Бег трусцой от инфаркта до маразма
В кромешной темноте было холодно и мерзко. С каменного свода капало, под ногами хлюпало. Фонарик «сдох» сразу же, и Серёжка шёл на ощупь, ладонью касаясь склизкой, как жаба, стены подземного хода.
Вдруг он увидел полосу жёлтого электрического света, бьющую из-под двери.
Замер. Там, за дверью, кто-то был.
— В этих сундуках на миллион зелёных… не меньше! — услышал он трубный бас.
— А на миллиард не хочешь?
— Да ну!
Голоса показались ему знакомыми. «Где я их раньше слышал? — подумал он. — Где?»
— А вот где! — прокричал кто-то над самым его ухом, и тяжёлая рука легла ему на плечо. Серёжка обернулся и судорожно взмахнул руками… пытаясь поймать улетающее к потолку одеяло.
— Вставай! — смеялся Серёжкин дед. — Вставай.
— Дед, дай сон досмотреть, — повернулся на другой бок Серёжка. — Всего одну минуту.
— Досматривай, а я побежал.
— Нет, я с тобой! — вскочил с кровати Серёжка, словно его окатили из ведра холодной водой. — Я мигом.
— Мигом не получится, а три минуты у тебя есть.
Три минуты — это много. Три минуты — это сто восемьдесят секунд или сто восемьдесят ударов Серёжкиного сердца. Считать замучаешься.
Ровно через сто двадцать секунд он одел темно-синие спортивные трусы до колен. Серёжкин дед почему-то их называл «семейными». Может быть, потому, что в них можно было запросто запихнуть ещё двух Серёжек?
Кроссовки он надел на босу ногу. Времени искать носки не было. На поиски «семейных» трусов у него ушло сто пятнадцать секунд.
К калитке, где ждал его дед, он подбежал на сто двадцать пятой секунде, но Серёжкино сердце сделало двести двадцать ударов. Ему было из-за чего так колотиться. Летний поход на байдарках, о котором Серёжка мечтал всю свою жизнь, мог накрыться! Накрыться из-за каких-то трёх минут. Накрыться из-за тех голосов в подвале!
Нет, они ему не приснились… Но мы забегаем вперёд, так что… проехали.
— Что, запыхался? — снисходительно спросил дед внука, и имел полное право.
Серёжкиному деду было ровно семьдесят лет, а выглядел он на все сто! Нет, не на сто лет конечно, а на все супер сто. Метр девяносто, голубые глаза, бронзовый загар, даже зимой, а под этим загаром литые мускулы.
Половина Серёжкиного класса завидовали Серёжке, а вторая половина, лучшая конечно, была просто влюблена в Серёжкиного деда. Доходило до смешного… Но и об этом потом.
Проехали!
А Серёжка? Что Серёжка!? Дворовое и школьное прозвище… Колобок. Понятно?
— С тобой запыхаешься! — ответил Колобок, переступая с ноги на ногу. Грудь его тяжело вздымалась, на лбу выступил пот.
— А ты раньше вставай… и меня буди. Вот Паша сам встаёт.
— Так ему надеяться не на кого. Его бабушка спит и видит, что он проспит, и ты его в поход с нами не возьмёшь.
— Возьму, даже если проспит. Его возьму.
— А меня нет?
— Нет.
— А почему?
— Не задавай тривиальных вопросов, внук.
— А я не тривиальный вопрос задал, а риторический.
— Браво! Делаешь успехи. Мат в два хода.
— В один.
— Бахвал, не задирай нос. Этот ход ещё надо сделать, а ты в вечном цейтноте, и твой флажок давно упал. Так-то. Руку давай! — добавил серьёзно и стал считать Серёжкин пульс. — В норме, — сказал через минуты. — А вон и Паша подгребает… Доброе утро, Паша! — помахал рукой бегущему к ним белобрысому мальчишке.
— Доброе утро, Константин Константинович!
— Ну что, готовы?
— Готовы!
— Тогда вперёд!.. трусцой от инфаркта до маразма. Но только, смотрите, не закипеть, чайники!
— Не боись, дед, не закипим. — И побежали они в тишине летнего дачного утра.
Хорошо!
Ни мух, ни комаров, ни назойливых глаз соседей, ни инфарктов. А до маразма — раз десять вокруг земного шарика крутанёшь, — может быть, и добежишь. Хотя нет. Земля же круглая!
