ПРОИЗВЕДЕНИЯ 2021
этим дорожа
от мимики подвижного юнца
лишь часть лица другую морщат думы
я может быть на холоде дрожу
а может быть смотрю через окно
нет разницы интриги тоже нет
предмет любви намеренно придуман
так снайпер в механической связи
играет роль в событиях двух дней
я знаю как движения руки
опережают дребезги бокала
рубиновое выбродит вино
пока ты держишь паузу глотка
что нотная гармония к слезам
поэтому довольствуешься малым:
оставить все до лучших из времен
но их благословенность так редка
я может быть оставила следы
пока снега не стаяли ментально
пока лениво моросящий дождь
не стер рисунка маленьких подошв
желтеющим листом кленовый шторм
не запечатал собственною тайной
и не сказали окна ждущей мне
что все воображаемое ложь
и снайперу иная ипостась
он не сменил бы адреса и дома
и мне ничем другим не временить
отчаялась бы если бы не ты
от мимики подвижного юнца
лишь часть лица другую морщат думы
я это вижу этим дорожа
вытаптываю новые следы…
серафим и Серафима
и сказал серафим Серафиме: уже заря
гроз разряд отгремел и стихнул пугалась зря
шестикрылый плеча коснулся легко паря
тем порвав тишину как цепи на якорях
восемь лет не судьба воспрянешь — поднял хитон
и обрушил на складки юбки луи виттон
Серафиме помог укрыться крестя при том
ведь как будто забылась мыслью кладя бетон
три стены на четвертой окна а дальше всё
и не сад и не поле ширью: люпин паслён
и не звездка луны весомей в окне блеснет
тупикового «если» — сетью паук казнен
Серафима не терпит ретушь не терпит грим
Серафима проста в общении с судьбой и с ним
против ретуши многоцветной ей цвета три:
черный белый и вдохновенный что жжет внутри
вдохновенный из крови венной из тонких жил
красный конь и огонь дом алый в котором жил
лепесток полевого мака поверх межи
что казалось простым и ясным слезой дрожит
и сказал серафим Серафиме: рисуй любовь
не брала для нее ни розовой ни голубой
не крестила крестами черно хоть знала боль
вдохновенным кропила ало бетон рябой
у стены появились раны ничем не смыть
серафим трепетал крылами тревожил сны
отрешенной в миру позволил житiём прослыть:
нелюдима чудаковата не ждет весны…
серафим обещал: забудешь на нет сойдёт
за триасами мезозою черед грядет
все сотрется мытьем ли катаньем ли битьем
повзрослеешь — и шестикрыло берег ее
он уверен он однозначен он сам как Бог
он приближен в познании мира к стопам его
наблюдателен осторожен из стрел набор
пухло розовым ангелочкам он: Я — само
Серафима почти смиренна почти нема
не телесна дебелой девкой по теремам
то вздохнет то смыкает веки дремой дрема
валит с ног жеребенком алым степи привал
если ей ничего не снится пиши: мертва
Серафима рисует лица уснув едва
всем: одно ничего не сделать хоть пей отвар
из трехмерной палитры цвета осталось два
и один из них черный черный какой второй?
этот цвет на траве точеной дневной порой
в синеве молодого неба где все старо
на гнедой жеребячьей шкуре чужим тавром
он один неминуем казнью бетонных стен
болью если точны удары до жил костей
Серафима душой невинна и не из стерв
не звала молодцов на помощь для ратных дел
одинокой бралась за флейцы за мастехин
и укрыла стена в изъянах под балдахин
вожака голубиной стаи что раньше хил
с подоконника цокал крохи у Серафимы
если даже обрушат стену отыщет часть
не изъеденную граффити по кирпичам
так чтоб бережно возвращаясь в ее печаль
и двукрылым став серафимом светло молчал…
Анне Ахматовой на «Сероглазого короля»
взглядом
почтовыми
авиа
точками и тире
азбуки самюэлиевой:
«вот что творит бог»…
в доле секунды здравого
разумом умерев
фата- морганы пеленгом
юрких галер рабом…
завтра я передумаю
здесь и сейчас — жива
здесь и сейчас —
«додумалась»…
силюсь переступить…
кто-то назвал беду мою
приличия
как кружева…
без церемоний
жимолость
шелка кровавит нить…
жестом цепями рухнувшим
стоном мычащих мм… мм… ммм
сонмом овец за пастырем
пригублю — гублю — люблю…
завтра я передумаю
благоволите мне
нравственна и решительна
голублю за то что юн…
перебирая в вазочке
память о лепестке
розы до розг опавшие
нищенствую и терплю…
взглядом
почтовыми
нарочным
из… от…
под дых тоске
прочь от всего вчерашнего
в синий зрачок
как в люк…
без оглядки на выросший цвет…
не общителен…
не понижай высоты…
голос внутренний —
ему из свобод
две:
да —
когда нож в ладони застыл…
нет —
когда
поперек — вен…
нет, Марина!
не надо рябин в гроздь!
в горсть — рыбёх
из елабужской донной реки —
солнцу в морду!
за то что везде — гость,
за повинность
под ним не читать книг…
за парижи и праги
в московии костьми лечь…
просторечье…
тебе ли нужда в нем?
написала: не вынесла…
и котелок — в печь.
золотых рыб зажарила
с кровью жаберных нёб.
в вос — кре — се — нье
хозяйский уклад: крест
всё- подстрочник…
любая из баб: — мать
протестуешь —
поэтом!
поэтому взгляд в лес
там деревья сильнее
и есть из чего выбирать…
без оглядки
на выросший цвет — сын,
за отчаянье —
загубленный цвет: дочь
«я не буду свои хоронить сны…»
— так решила
и с этим ушла прочь…
все обманно… бабулечке…
чашка выскользнула из рук..
счастье близко?
сколы розовых лепестков —
в море чайном…
ты когда-то была в миру
пианисткой…
мне теперь не сомкнуть легко
и в отчаяньи — пальцев тонких
их больше нет…
есть уродцы
извлекающих звуки — нет,
есть пистоли…
все истории о тебе:
как бороться…
лица помнящий гобелен:
царство — моли…
в море чайном
суровит нить — муть спитая.
явь запретная — аромат настоящий…
не из China!
тюками плыть из Китая
нежной пагубе лепестка
в стол и ящик…
только пагуба не плывет,
всё обманно…
я бы тоже могла играть
крючкотворно…
не играю…
под шпалы — лег
белой манной —
снег…
опущенной крышки стук:
всем притворным…
расстилающим
в дали
рельс
под составы,
мне везущие чайный сор,
с гор, как будто…
чай спитой…
из безвкусия весь…
сахар талый…
я бы тоже могла играть…
но не буду…
под ожерельем бусин в частом пульсе
Бродскому…
пластмассовые диалоги ни о чем
пластмассовые лица персоналий
и так общи тик-токовых общин потуги к славе
есть что сказать? нет только показать
дух тоже нищ и мозг не господин
богь — налик не печаль на лик
и он финален… а Вы писали:
«я был только тем чего касалась ты ладонью»
любовь агония под раной ножевой
бинтую душу мой мир разрушен барабанной дробью
тик-ток тик-так дик так!
пласт массы неживой игрушечно-игрушен
венецианских люстр под ноги брызги
в них кончится демарш колонн
я ласток вдохновенье гнезд огрызки
перед балконами келейных орд
из фриков недоумков и дебилов
к Вам к Вам мой милый более спешу
в любви прекрасной всем инстинктам низким
запретного коснуться предрешу
под ожерельем бусин в частом пульсе
метро
паук метро съел гусеничный поезд
с моим жукоподобным четвергом за четверть часа
его нутро через хитина прорезь
слюдообразных крыльев перепонок и пульс нечастый
мой взгляд несчастный в зеркале души
вагонных окон вымытых до блеска
в них аллергичный к запаху Vichy
ребенок чей-то досаждает детским
мужской командой начатый турнир
за правообладанье местом силы
мою помаду вдохновенье лир
и муз рыданье обескровил синим
сидят — стою без возраста пока
тоской и рифмой: временам Верлена
под кринолином юбок стать таю
в прекрасном веке на твоих коленах…
бананка
а правда хорошо что так легко бананка ловится?
под Сингапуром где-нибудь на безымянный палец
она не слишком привередлива набросится и будет только рада
полпальца откусить: бананка стерва та еще! совет: идя под Сингапур
неси с собой в кульке аптечку с йодом а те места где сточность вод
рисуется зеркальной еще библейцы называли миражом
у них любая грязь мираж — у меня иначе но к ним претензий нет:
на вкусы ставят и берут по ставкам куш иногда бывает и с душком
но к этому привыкнуть надо… еще бананка непременно смотрит в рот
готова рыскать между коренными и резцом как будто задаваясь подозрением:
