почему даже в списках умерших мы первым делом автоматически ищем собственные фамилии?
История — это когда вдруг не остается людей, которых можно спросить, есть только источники.
Эти слова полагалось носить в сердце, они по всей стране заменяли нам память, от них было не уйти, ибо они оказались пророческими во всей своей очевидной правоте, но и своей скрытой ложью, ведь нас призывали не забывать никого и ничего, чтобы мы тем легче забывали всех, кто забыт, и все, что забыто.
— почему даже в списках умерших мы первым делом автоматически ищем собственные фамилии?
это, мол, судьба, что они меня встретили и что я похожа на иранских женщин его детства, он, кажется, даже хотел сказать «на иранских матерей», а может, даже просто «на мою маму», но сдержался, только добавил, что это, не иначе, перст судьбы,
рассказала ему всё, — о польском городе, откуда мои предки сотню лет назад переехали в Варшаву, чтобы потом отправиться еще дальше на восток, возможно, лишь затем, чтобы оставить мне в наследство русский язык, который я, в свою очередь, столь расточительно никому не передам, словом, dead end [4] и точка, полный тупик
Название книги — попытка понять, сколько неясного и неразрешенного содержится в том, что мы называем исторической правдой.
Мы росли с 20 миллионами погибших на войне, потом выяснилось, что погибших гораздо больше. Мы избалованы и испорчены числами, изнасилованы привычностью мыслей о насилии, ведь, поняв, осознав такие числа, принимаешь и насилие.
На каком числе исчезает для нас человек?
Теперь, стоит подумать о райских яблочках, и я ощущаю это страшное послевкусие, словно и яблоки в саду моего деда тоже впитали в себя примесь чьей-то крови
