автордың кітабын онлайн тегін оқу Мое знакомство с Виталиным
Аполлон Александрович Григорьев
МОЕ ЗНАКОМСТВО С ВИТАЛИНЫМ
«Мое знакомство с Виталиным» — вторая часть «Трилогии о Виталине» талантливого русского поэта, переводчика и литературного критика Аполлона Александровича Григорьева (1822–1864).***
Сидя в кондитерской, рассказчик встречает там своего давнего приятеля Александра Брагу, который передает ему отрывки из дневника некоего Виталина и просит передать их владельцу. Теперь ему предстоит личное знакомство с этим загадочным человеком.
Другими известными произведениями Аполлона Григорьева являются «Два эгоизма», «Мои литературные и нравственные скитальчества», «Листки из рукописи скитающегося софиста», «Олимпий Радин», «Видения», «Предсмертная исповедь», «Первая глава из романа «Отпетая»», «Venezia la bella».
Несмотря на то, что Аполлон Александрович Григорьев не пользовался особой популярностью среди читателей, его творчество высоко ценил Достоевский. Кроме того, Григорьев переводил на русский язык произведения Байрона, Мольера, Шекспира и других гениев мировой литературы.
Продолжение рассказа без начала, без конца и без морали
I. Человек эпохи
Раз как-то, в начале или в конце мая прошлого года, не помню, право, но знаю только с достоверностию, что это было в мае, в один из редких в Петербурге светлых майских дней, и притом утром, — я сидел у окна в кондитерской Вольфа[1] и занимался изысканием средств, как бы можно было вовсе не заниматься ничем на свете; к величайшему сожалению, все, что было у меня перед глазами, слишком живо напоминало мне об отдаленности блаженного состояния человечества: и движущиеся волны чиновного люда на Невском, и длинные физиономии людей, сидевших подле меня, и как я же, не имевших положительного занятия и соответствующего ранга, но видимо желавших пополнить этот недостаток самовольным углублением в европейские сплетни. Скиф и вандал, вовсе чуждый политике, я покушался часто принудить себя прочесть хотя лист «Times» или «Presse», но — увы! — оставался всегда при одном покушении; со мной сжилась как-то ненависть к цивилизации, и в этом отношении учение Фурье[2] пало мне глубоко на душу, очень понятно поэтому, что я начинал скучать невыносимо; и убедившись окончательно в невозможности ничегонеделания, я стал придумывать, как бы заняться чем-нибудь; но день, неумолимо длинный день представал мне во всем своем ужасающем однообразии… Идти куда-нибудь было бы совершенно бесполезно, людей в Петербурге до 4-х часов можно отыскать только в канцеляриях, а я давно уже не заглядывал ни в одну из «таковых» и в этом отношении мог сказать о себе:
Не верил только потому,
Что верил некогда всему[3].
Я вспомнил о Москве, о том, что там, например, я не сидел бы так бесплодно, а занялся бы разрешением глубокого вопроса о вечном Ничто — и, проведши час или два в таком общеполезном занятии, с спокойной совестию отправился бы к К** или к Г** сообщать свои открытия по этой части, вполне уверенный, что застану их разрешающими или уже разрешившими вопрос об абсолютном Всем, — и что таким образом себе и им доставлю удовольствие столкновения крайностей…
Не зная, что делать и даже что думать, я велел подать себе третью порцию мороженого и продолжал глядеть в окно на Невский, глядеть без мысли, глядеть почти не видя, глядеть не желая ничего видеть, потому что Невский надоел мне страшно. Долго ли сидел я в этом состоянии безмыслия, не знаю, — но из него я был выведен
