Андрей Леонидович Дмитровский

Методика и архитектоника медиаисследования

Учебно-методическое пособие для студентов, аспирантов и исследователей медиа

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Корректор Татьяна Викторовна Дмитровская

© Андрей Леонидович Дмитровский, 2018

В учебном пособии рассматриваются методические проблемы теории журналистики. В первой части ставится вопрос об Общей теории журналистики — её предмете, объекте, месте среди других социально-коммуникационных наук. Во второй и третьей частях работы подробно описывается методика проведения конкретного исследования: от выбора темы до оформления и презентации готового текста. Рассчитано на студентов и аспирантов факультетов журналистики, а также всех интересующихся проблемами и сущностью журналистики.

12+

ISBN 978-5-4493-5805-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Методика и архитектоника медиаисследования
2. ВВЕДЕНИЕ
3. Часть 1. СИСТЕМА СОЦИАЛЬНО-КОММУНИКАЦИОННЫХ НАУК И ЖУРНАЛИСТИКА
4. ЧАСТЬ 2. АЛГОРИТМ ВЫПОЛНЕНИЯ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ. ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ЭТАП. ПЛАНИРОВАНИЕ
5. ЧАСТЬ 3. АЛГОРИТМ ВЫПОЛНЕНИЯ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ РАБОТЫ. ПРАКТИЧЕСКИЙ ЭТАП. НАПИСАНИЕ И ПРЕЗЕНТАЦИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ
   1. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   2. ГЛОССАРИЙ
   3. ИСПОЛЬЗОВАННАЯ И РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ

Наука — сфера человеческой деятельности, функцией которой является выработка и теоретическая систематизация объективных знаний о действительности.

Выделяют три основных аспекта («ипостаси») науки:

— науку как социальный институт (сообщество учёных; совокупность научно-исследовательских институтов);

— науку как процесс (научная деятельность);

— науку как результат (научные знания; в идеале — Знание).

То же можно сказать и о журналистике.

Журналистика — сфера человеческой (общественной, социальной) деятельности, функцией которой является устранение избыточных мнений и формирование единого мировоззрения масс.

В ней также можно выделить три ипостаси:

— журналистику как социальный институт (представляет собой медиасистему);

— журналистику как процесс — оперативную массовую общественную рефлексию (ОМОР);

— журналистику как результат: развитое общественное сознание и его имманентный «индикатор» (выразитель) — общественное мнение.

Следовательно, говоря о серьёзном научном подходе к исследованию и пониманию журналистики, следует вести речь об Общей теории (метатеории, философии) журналистики, и — далее — определении её статуса как научной дисциплины среди других социально-коммуникационных наук.

Для этого необходимо решить три задачи:

— рассмотреть систему социально-коммуникативных наук в целом и определить место среди них Общей теории журналистики в частности;

— представить систему методов (методологию) исследования медиа;

— дать общую характеристику конкретной метатеории журналистики — Экзистенциальной теории журналистики (ЭТЖ).

Решению первой задачи и посвящено данное учебно-методическое пособие.

Часть 1. СИСТЕМА СОЦИАЛЬНО-КОММУНИКАЦИОННЫХ НАУК И ЖУРНАЛИСТИКА

1.1. Систематизация наук по их онтологическим объектам

А.В.Соколов в «Общей теории социальной коммуникации» [Соколов: 441—442] даёт наиболее полную и чёткую систематизацию наук по их онтологическим объектам (возникших естественным путём в ходе антропогенеза самостоятельным, но взаимосвязанным «мирам»). Эти четыре объекта («мира») обусловили формирование четырёх комплексов научного знания:

1) X — природа, данная нам в ощущениях и, соответственно, комплекс естественных наук (естествознание); очевидно, что такие науки как физика, химия, биология, астрономия и другие, имея общий онтологический объект различаются именно по предмету познания и в свою очередь делятся на более конкретные дисциплины, образуя циклы химических, физических и т. д. наук.

2) Y — умозрительно постигаемые смыслы и комплекс умозрительнообобщающих наук; обобщающие науки оперируют дематериализованными смыслами, не привязанными к чувственно воспринимаемым явлениям и вещам. Здесь выделяется три научных цикла: философия, богословие и математика.

3) I — личностный психологический мир и комплекс человековедческих наук; здесь предметом служат различные грани человеческой личности. Циклы наук: психология личности, педагогика, валеология («общая теория здоровья»), акмеология (феноменология развития человека: от «акме» — «вершина», [в смысле «вершина зрелости»]), психиатрия, геронтология, педиатрия. (Особенно богатым источником познания человек выступает также для искусства)

4) S — социальная реальность и обширный комплекс обществоведческих наук. Научные циклы: экономика, политика, социология, социальная психология, история, этика и мораль, юриспруденция, эстетика и искусствоведение, филология, журналистика [медиалогия], литературоведение, лингвистика и другие.

Помимо вышеперечисленных комплексов, А.В.Соколов выделяет три подкомплекса, образующиеся на стыке основных наук и имеющие интегральный характер. К таковым он относит:

1) IX — биогуманитарный подкомплекс, интерес которого сосредоточен на гранях соприкосновения естественной природы и личностной субъективной реальности (медицина, физиология, этнопсихология, психогенетика и другие, например, биологическая антропология, изучающая биологическую эволюцию хомо сапиенс);

2) IS — культуроведческий подкомплекс: науки, объектом которых выступает взаимодействие и взаимосвязи личности и общества (культурология, её история и социология, семиотика, теория массовой коммуникации, археология, библиотековедение и другие);

3) SX — подкомплекс технических наук, нацеленных на преобразование природы в интересах общества (автоматика, информатика и вычислительная техника, радио и телевизионная техника, телефония и телеграфия, полиграфия, радиолокация и радионавигация и т.д.).

Завершив классификацию, автор справедливо отмечает: «С развитием научного познания <…> проблематика социальной коммуникации начинает занимать всё более значительное место в предметах обществоведческих, человековедческих наук и соответствующих подкомплексах интегральных стыковых наук. Более того, есть основания считать некоторые из научных дисциплин социально-коммуникационными науками по существу, ибо они изучают не что иное, как различные грани коммуникационной деятельности, разновидности коммуникационных каналов и социально-коммуникационных институтов» [Соколов: 443]. Закономерно, что современными философами отмечается приоритет коммуникационной проблематики в западной философии второй половины XX века, обусловленный тем, что функция самой философии осмысляется не как горделивое навязывание людям абстрактных сверхистин, а как осмысление общих принципов человеческого бытия, как роль посредника, который бы взялся обеспечить сотрудничество между разными, обособленными ныне, формами познания — наукой, религией, философией, медиа, мифологией, политикой, искусством, моралью.

А всякое сотрудничество есть коммуникация.

Для нас это справедливо и по другим причинам. За последние 20—30 лет Россия проделала огромный путь от жёсткого административно-командного общества к обществу демократическому, информационному: при этом медиа в нашей стране стали очевидным «интегратором» социальной модернизации. Результат — формирование полноценной медиасреды — своего рода «транзита» к построению открытого информационного (сетевого) общества будущего («Нейромира»). Общества, где информационно-коммуникативные технологии (ИКТ) будут играть ключевую роль, а различные формы духовного общения и социальной коммуникации станут основой трудовой деятельности людей.

С другой стороны, медиасреда сегодня представляет собой сложнейшую структуру — как вертикальную: взаимовложенность медиасреды «глобальной», общероссийской и региональной, — так и горизонтальную: телевидение (эфирное, кабельное, спутниковое), печать, кино и видео, DVD, сотовую связь, различные мессенджеры, компьютерные каналы и Интернет. То есть сама медиасреда требует осмысления, поскольку являет миру огромный и сложный организм, включающий в себя массу компонентов, ответственных за социализацию человека: социальные институты, массовое и общественное сознание, духовную и материальную культуру, экономику…

В-третьих, автор «Энциклопедического словаря СМИ» А.А.Князев отмечает: «Важным аспектом любой отрасли научного познания является определение ее понятийного и терминологического аппарата. В этимологическом отношении терминология коммуникативистики строится на исходных понятиях, заимствованных из аппарата теории журналистики, информатики, кибернетики, компьютерного программирования, социологии, литературоведения и лингвистики, а также понятиях, сложившихся в современной массмедийной сфере. Коммуникативистика в значительной мере вырастает именно из журналистики <…>» [выделено нами. — А.Д.]. [Князев: http://evartist.narod.ru/text16/069.htm].

Журналистика сегодня представляет собой бурно развивающуюся отрасль: к традиционной триаде печать-телевидение-радио добавилась ещё одна, как минимум, ветвь — on-line-журналистика. Осваивая громадные площади социального пространства, последняя производит массу неизвестных ни широкой публике, ни даже профессиональным журналистам терминов и дефиниций, что зачастую мешает нормальному взаимодействию как внутри круга специалистов различных СМИ, так и в целом общению СМК с широкой публикой. Подобное взаимопроникновение различных разновидностей СМИ (традиционных через on-line-версии в Интернет, а материалов on-lineжурналистики в печать и эфир традиционных и жанрово устоявшихся СМИ) ставит остро вопрос уточнения, систематизации дефиниций и, соответственно, проблему выработки и овладения специалистами унифицированным понятийно-терминологическим аппаратом.

В новом обществе, основанном на ИКТ, информация и коммуникативные процессы занимают главенствующее положение: нашей глобальной цивилизации некуда больше развиваться, как только «внутрь», в «виртуал», «гиперпространство», то есть в сферу медиа. Инфосфера, медиапространство единственная сегодня «территория», среда, где свободно могут взаимодействовать отдельные люди, социальные общности, власть и бизнес. На повестке дня — рождение новых наук: речь идёт, например, о медиалогии, призванной по словам её апологетов дать систематическое знание о медиальности и современной медиакультуре, или медиаобразовании (медиапедагогике), призванной научить современного человека справляться с потоками медиавоздействия и манипулирования. Широкое признание получили коммуникативистика и медиафилософия.

Можно, наверное, действительно утверждать, что мы до конца не осознаем, что живем в новой цивилизации, основу которой составляют «цифра», «информация», «коммуникация». Мало кто даже десять лет назад мог предсказать роль сети Интернет, не просто объединившей мир в глобальную деревню, но начавшую активно формировать новую философию и новое «ноосферное» сознание (например, «сетевого неокоммунизма» — всепланетного сообщества, основанного на роботизации производства, справедливом распределении ресурсов, экологичности промышленности и реальном гуманизме).

Правда, эта же «цивилизация медиа» породила и невиданные доселе проблемы: чего стоит, например, её «принудительно-коммуникативный» характер, когда эталоном служат жизнерадостные, отчасти бесцеремонные гипер-общительные персонажи, «всегда готовые» исполнить любую социальную роль (работника, члена семьи и т.д.). При подключённости через коммуникаторы к миру 24 часа в сутки, у людей хронически не хватает времени на уединение, на коммуникацию с самим собой, на тишину, на то, чтобы позаботиться о себе, о своём личностном росте (духовном, а не карьерном) и саморазвитии.

Угроза есть и для культурных сообществ и даже для отдельных цивилизаций — например, актуальна задача сохранить идентичность «русского мира», не потерять себя. В том числе (и особенно) в рамках общемировой тенденции к глобализации и унификации культур. Не зря Мануэль Кастельс говорит о том, что современный социум структурируется (конструируется элитами) иначе, чем ещё пятьдесят-сто лет назад: в рамках биполярной оппозиции между Сетью и «Я», в рамках выбора между жёстким принципом «универсального инструментализма» и поиском «идентичности», коллективной или индивидуальной (то есть традиционными «скрепами», мировоззренческими кодами — Бог, государство, семья, нация).

Несколько десятилетий назад мы уже столкнулись с подобными явлениями в методологии журналистики, когда «нормативные теории» западного образца смели традиционные представления о журналистике, выработанные советскими теоретиками. Сегодня наметилась положительная тенденция к девестернизации научных теорий, концепций и доктрин. Нам действительно нужна новая, современная, индигенная общая (мета-) теория журналистики.

1.2. Объект и предмет общей теории журналистики

Прежде чем говорить о метатеории журналистики, определимся с понятием самой журналистики. Журналистика есть коммуникативноинтегрирующая деятельность, направленная на формирование, поддержание и развитие общественного сознания и его имманентного выразителя — общественного мнения. Говоря проще — журналистика это поддержание единства общества через культивирование общественного сознания. Но способствуют интеграции общества и другие социальные институты, в том числе, и воздействуя на массовое и общественное сознание. Следовательно, необходимо ответить на вопрос об объекте и предмете общей теории журналистики.

С точки зрения методологии науки, под объектом познания понимают явления внешнего мира (как материального, так и нематериального), существующие вне нас и независимо от нашего знания о ней. Как правило, мы имеем об объекте лишь ограниченные знания: их хватает чтобы назвать объект, перечислить его внешние отличительные признаки и начать в принципе бесконечное его изучение. Понятно, что объекты обладают различным масштабом, но говоря об окружающем нас мире философия выделяет четыре важнейших: Природа, Общество, Человек и Мир разума. Как мы убедились выше, охватить подобный онтологический объект — во всех его многообразных связях и отношениях, бесчисленных свойствах и аспектах — невозможно ни одной науке. Поэтому познающая мысль выделяет для рассмотрения одну или несколько граней — предметов познания.

Важно отметить, что предмет познания выбирается исследователем не произвольно, а в зависимости от научных установок, персональной исследовательской парадигмы и даже личной этики последнего[1]. Кроме того, предмет познания не существует в самой объективной действительности (познаваемом объекте), но является продуктом деятельности сознания познающего субъекта. И формируется путём абстрактного мышления исследователя в соответствии с традициями и методологией данной науки (учения, теории или парадигмы).

Таким образом, изучающие один и тот же объект науки различаются по своему предмету: и раз всякий объект содержит в себе бесконечное количество граней, возможно сформулировать сколь угодно много предметов для всё новых и новых наук. Так, общество изучается социологией, политологией, экономикой, этнологией и археологией, филологией, этикой, социальной философией, языкознанием и социальной психологией… Список можно продолжить. Факт в том, что различен предмет каждой из них (несмотря на один и тот же объект).

Человеческое общество выступает объектом познания и в общей теории журналистики (метатеории журналистики).

Американский социолог и философ Толкотт Парсонс, разбирая структуру современного общества, убедительно доказал наличие четырёх основных институтов, поддерживающих существование социального организма (человеческого сообщества): экономики (отвечающего за адаптацию к среде обитания), политики (отвечающего за целеполагание), культуры (ответственного за воспроизводство) и четвёртого, отвечающего за интеграцию общества, сохранение его целостности, обозначенного им неопределённым термином «социетальная система». То есть «системы мотивов и стандартов поведения людей», сохраняющих «нормативный порядок»: устойчивый комплекс правил, норм, установок, регулирующих человеческое поведение и преобразующих его в систему ролей и статусов. По нашему мнению речь идёт непосредственно о журналистике, поскольку именно она и выступает механизмом институализации «образцов ценностных ориентаций». То есть, говоря проще, выступает механизмом (системой) внедрения в массовое сознание того или иного мировоззрения (совокупности ценностей, норм и оценок происходящего вокруг) с целью системного и осмысленного влияния на поведение и сознание масс.

Следовательно, определив журналистику как «коммуникативноинтегрирующий социокультурный феномен, являющий себя в общественном сознании (и его имманентном атрибуте (продукте, результате) — общественном мнении)», мы описали объект метатеории журналистики, поскольку он существует в реальной социальной действительности независимо от других наук. Коллективный разум, коллективное сознание (позже массовое и общественное) и неотъемлемое от него коллективное поведение (позже — общественное мнение и социальное действие) возникли естественным путём в ходе антропогенеза (становления и развития человечества) и являются онтологически объективным феноменом.

Что же представляет собой предмет Общей теории журналистики?

С точки зрения методологии науки, метатеория (общая теория чеголибо) выступает обобщающей теорией, сводящей знания различных отдельных дисциплин (не способных самостоятельно объяснить отражаемый метатеорией объект — в данном случае, журналистику) в единое целое. Другими словами, метатеория занимает центральное и главенствующее место в системе частных социально-коммуникативных дисциплин так или иначе затрагивающих (исследующих) её (метатеории) онтологический объект: общественное сознание и его неотъемлемый атрибут — общественное мнение.

Следовательно, предметом общей теории журналистики служит не конкретное исследование разнообразных явлений и аспектов функционирования общественного сознания (и связанного с ним общественного мнения), а знания о феномене общественного сознания (во всех его проявлениях и аспектах), добытые другими науками и частными дисциплинами.

1.3. Общая теория журналистики и система социально-

коммуникационных наук

Какие же науки и социально-гуманитарные (дисциплинарные) направления могут быть использованы, чтобы получить на «пересечении» их предметных полей цельное, интегративное (междисциплинарное) знание о журналистике, которое позволило бы, по мнению, например, профессора В.А.Сидорова, «взглянуть на журналистику как на общее для всех нас объективное свойство общественной жизни, которое в своём значении и своей практике гораздо шире экономических, социологических или политических выкладок»[2]?

Прежде всего, ни в коем случае нельзя отказываться от богатого наследия тех наук, что традиционно применялись для изучения журналистской практики, например, социологии. Однако, понимая под журналистикой достаточно узкий «круг вопросов практического характера» (некую «прикладную деятельность» и не более того), социологическая мысль фактически тратит свою мощь впустую, ограничиваясь практическим и эмпирическим уровнями медиаисследований. Характерный пример: в предисловии ко второму изданию своего большого труда «Социология СМИ» (2012 г.), И. Д. Фомичёва отмечает две причины, почему содержание данной книги (как и других авторов) не меняется:

«Первая: за четыре года, прошедших со времени выхода в свет 1-го издания, революционных перемен в науках о СМИ не произошло. В основном некоторые теоретические положения пришлось связать с набравшими силу в мире и в России новыми медиа, прежде всего Интернетом.

Вторая: не вина, а беда автора и его коллег то, что в научный обиход за несколько прошедших лет не вошёл новый корпус эмпирических данных и выводов. Увы! По-прежнему доминируют рейтинговые исследования — индустриальные медиаизмерения»[3]. Это вполне объяснимо, поскольку и сама «общая социология» находится в критическом состоянии: философ Андрей Фурсов в многочисленных лекциях убедительно говорит о том, что кризис социологии (как и политологии) связан с демонтажом современным финансовым капиталом традиционного буржуазного общества (элита — средний класс — маргиналы), для исследований которого и разрабатывались данные науки.

Тем не менее, социология журналистики, при её «подстройке» к современным тенденциям, вполне может обеспечить ОТЖ базовыми знаниями об обществе, истории его развития, современных социальных тенденциях, процессах трансформации личности и т. д. Богатый практический инструментарий исследования действительности вполне пригодится не только учёному — исследователю медиа, но и непосредственно журналистам в их повседневной работе.

Кроме того, сегодня остро стоит сверхзадача самоопределения общей теории журналистики (ОТЖ). Для подобного самоопределения ОТЖ необходимо ответить на ряд важнейших философских вопросов: о своей сущности (онтологический уровень), о своих предмете и объекте (гносеологический уровень), о собственных методике и методологии познания и анализа социальной реальности (методологический уровень), обратить, наконец, внимание на ключевой вопрос метатеории журналистики — проблему человека (антропологический подход), ну и затем уже разобраться в ценностно-этических аспектах журналистской работы (аксиологический и деонтологический уровни). Ясно, что без опыта социологов здесь не обойтись.

Следующая важнейшая дисциплина — психология журналистики. Методологи науки отмечают, что метатеории не обойтись без центральной категории, вокруг которой (и от которой) будет отстроен весь её будущий категориально-терминологический аппарат. Анализируя эту проблему, М.Н.Ким, например, предложил категорию «деятельности» и соответствующий ей «деятельностный подход». Однако такой подход был справедливо подвержен сомнению, поскольку журналистика гораздо шире какой-либо конкретной деятельности и включает в себя трудноисчислимый массив разнокачественных деятельностей — творческих, коммуникативных, социальных и профессиональных и т. п.

Придерживаясь философско-антропологического подхода к пониманию журналистики, мы предлагаем категорию «личности» как квинтэссенции явленности «чистой» экзистенции человеческого бытия в мир. Как индивидуально-неповторимого бытия отдельного индивида (журналиста, героя), так и бытия личности коллективной — общественного сознания («читателя»): организованной (структурированной) и связанной через единое мировоззрение совокупности читателей-зрителей-пользователей.

Фактически речь идёт об «антропологическом треугольнике»:

— автор-журналист («навигатор»)

— герой («лидер мнений», «культурный образец»)

— читатель («конформист», «грамотный потребитель»), тесно взаимосвязанном через решение так называемой «этической дилеммы» (или их совокупности — «общественной проблематики») — ситуации экзистенциального выбора, когда решение «познавательной задачи» осуществляется через выбор того или иного, как правило, антагонистического морального принципа («казнить нельзя помиловать»). Яркий пример — «Кемеровская трагедия»: уже через несколько часов мнения пользователей соцсетей поляризовались на сторонников официальной «случайной» версии событий и критиков «путинского режима» (правозащитники, пятая колонна).

При этом Читатель в журналистике всегда не столько отдельная персональная личность, сколько личность собирательная (отчасти массовая), коллективная: не вдаваясь в сложные объяснения — представитель общественного сознания, а в идеале — супераудитории.

Также практически неизученным остаётся сам журналист: например, профессиограмма включает в себя достаточно формальный и случайный набор качеств — лидерство, интеллигентность, общительность, широкий кругозор, эрудицию, достаточный уровень активности поведения, артистизм; а также профессионально важные качества: коммуникабельность, бесконфликтность, стрессоустойчивость, активность, тактичность, наблюдательность, настойчивость в достижении цели, прекрасную память, вежливость, внимание, развитость аналитического и образного мышления, креативность, принципиальность, высокую общую культуру, выносливость (физическую и моральную), лидерские качества, способность воспринимать и перерабатывать большие объемы информации[4].

С точки зрения психологии личности данный и подобные ему номенклатуры качеств никак объяснить нельзя, поскольку строятся они по принципу «всё включено»[5], а не на основании конкретной модели личности журналиста[6]. Как видим, для психологических исследований феноменов массмедиа (как массовых, так и личностных) открыто широчайшее поле возможностей. В частности, в задачи медиапсихологии входит изучение поведения личности под воздействием средств индивидуальной и массовой коммуникации, а также анализ влияния медиасреды на развитие и становление личности и психологическое самочувствие человека. Так, анализируя разнокачественное влияние на современных подростков телевидения и Интернета, московские исследователи Е. И. Пронин и Е. Е. Пронина, отмечают:

«По-видимому, определяющее значение имеют не столько сами по себе цифровые технологии и современные СМИ, сколько те формы мышления и массовой коммуникации, которые они формируют. Примечательно, что стремление к независимости и самодетерминации теснее связаны с участием в социальных сетях и активным взаимодействием с другими пользователями, чем с простым поиском информации в Интернете». — И добавляют: «До сих пор эти феномены не становились предметом серьезного научного осмысления. Дело ограничивалось более или менее смелыми догадками, слухами и многозначительной недосказанностью, а время от времени возникавшие в СМИ сенсации раскачивали маятник эмоций от страха к надежде, от воодушевления к мрачному пессимизму. <…> Но для большинства это были лишь частные, локальные феномены, которые не влияли на сложившуюся систему понятий и структуру знания»[7].

Учитывая нарастающую в геометрической прогрессии медиатизацию общества, можно уверенно утверждать: основой будущей ОТЖ должна стать именно категория личности — как индивидуальная («Человек»), так и массовая, коллективная («Общность»): их адаптация (бытие) в постоянно меняющейся реальности, самоидентичность в мультикультурном мире и обретение жизненных смыслов в условиях «медиальности» как новой реалии. Надо отметить, что данный «фазовый переход» — от привычной тысячелетней «реальной реальности» к едва только осознаваемому состоянию «гиперреальности» («глобальному цифровому пространству», «медиареальности», «виртуальности»), привёл к кардинальным, парадигмальным сдвигам в структуре и самоорганизации общества. Рассуждая о «кристаллизации» новой парадигмы, исследователи писали:

«Речь шла в том числе о смене парадигм науки — смене, равноценной переходу от ньютоновской физики к квантовой механике и от линейного детерминизма к нелинейной причинности. И подобно тому, как феномен квантовой нелокальности привел к рождению физики элементарных частиц и волновой теории, так феномены цифровой эры стали точкой «кристаллизации» новой парадигмы в психологии, теории журналистики, массовой коммуникации. Перед наукой возник новый Эверест — проблема психической нелокальности»⁸. Это порождает отношения «дополнительности и взаимосвязанности» двух ипостасей психики, их коэволюцию и самоусложнение. Это ставит перед медиапсихологией ряд сложных задач, связанных с выработкой нового языка и новых способов осмысления окружающей действительности. Возможным решением этой проблемы может стать эссеизм как универсальный способ осмысления мира, как относительно новый вид философской рефлексии «вне концепций и систем».

Тесно связана с социологией и психологией массовой коммуникации и политология журналистики. Выявление политической сущности журналистики — одно из важнейших направлений её осмысления и исследования. В частности, как взаимодействуют различные социальные теории с практикой политической журналистики в России и мире. Каким образом журналистика встроена в систему структурного и бесструктурного управления обществом (пресловутая проблема «четвёртой власти»)? Какова роль медиа в развитии социально-политической трансформации общества? Каким образом журналистика реализует себя в информационном обмене между субъектами политического процесса? Эти и масса других вопросов ждут своего разрешения в рамках ясной и внятной ОТЖ.

Также одной из важнейших научных дисциплин (хотя о её истинном «научном» статусе до сих пор идут споры), значимых для метатеории журналистики, выступает философия. Точнее, медиафилософия. Реальность медиа, медиальность как новое состояние современного человека — как «онтологическое условие» его существования, требует немедленного осмысления. Лавинообразное возрастание исследований с приставкой «медиа» (от медиатекста и медиазависимости до медиареальности и медиаиндустрии), говорит о глубоких последствиях, произведённых новыми медиа в социальных, культурных и экономических сферах жизни общества. Создаётся впечатление, что данные новообразования превысили критическую массу новаций и, перейдя границы традиционных форм и содержаний, привели к новой, можно сказать «революционной» стадии развития человека: фактически, к формированию «третьей» реальности — уже с приставкой «гипер».

Соответственно, новые задачи возникают и перед традиционной педагогикой (и образованием). В частности, медиапедагогика из «инновационной экспериментальной формы» должна трансформироваться в полноценную отрасль педагогического знания, а её методы и теоретические подходы, с учётом российской действительности и менталитета, должны стать массовыми и получить широкое распространение в образовательном пространстве нашей страны (а не оставаться «узким» достижением таганрогской школы).

Потенциал медиапедагогики, будучи основан ещё на идеях и теориях кинообразования, насчитывает не один десяток лет и может дать общей теории журналистики массу полезных и значимых моделей и подходов, идей и методов преподавания. В частности, «помочь учащимся понять основные законы и язык медиаинформации, развить эстетическое (художественное) восприятие и вкус, способности к квалифицированному анализу художественных медиатекстов»[8]. Ведь ни для кого не секрет плачевно низкий идейно-эстетический уровень отечественного кино и телепроизводства (например, сериалов-«новоделов» на Первом канале или развлекательных шоу на кабельном ТВ, фильмов вроде «Левиафан», «9-я рота», «Утомлённые солнцем» и мн. др.). Между тем, журналистика возникает как сложная, открытая, многоуровневая, динамичная, эволюционная система, подчинённая единственной социальной задаче, генеральной функции — устранять избыточные мнения и формировать единое мировоззрение общества на основе социально-эстетической и/или нравственной оценки текущей действительности.

Это определение выводит нас на ещё одну важнейшую для общей теории журналистики науку — культурологию. Помимо традиционных тем (изучение способов и технологий журналистской деятельности; знаковокоммуникативных аспектов СМИ; функционирования языков коммуникации; способов трансляции и воспроизводства социального опыта — культурных образцов и т.д.), достаточно отметить тот факт, что журналист одновременно выступает относительно культуры в четырёх ипостасях¹⁰:

— как «продукт» культуры, носитель её норм и ценностей, этики взаимодействия с другими людьми и технологий деятельности;

— как «потребитель» культуры, использующий нормы и правила усвоенной им культуры в своей социальной практике и пользующийся языками и символами коммуникации, знаниями, оценочными стандартами, типовыми этическими формами в качестве готовых инструментов личностной самоидентификации и профессиональной самореализации.

— как «производитель» культуры, творчески реализующий функцию управления обществом через «духовное производство»: порождение мировоззренческих смыслов (своей группы/элиты) и их внедрение в массовое сознание. Кроме того, если припомнить теорию блуждающих генов, ещё одной функцией станет актуализация наиболее значимых на данный исторический момент «спящих» ментальных ценностей и смыслов;

— как «транслятор» культуры, ибо, воспроизводя какие-либо образцы культуры в практических действиях и суждениях, либо давая событиям и явлениям — фактам! — социальной жизни социально-нравственную или социально-эстетическую оценку, журналист тем самым распространяет культурные нормы и образцы в обществе, воспитывает аудиторию.

Можно, наверное, утверждать, что культурология для журналистской теории значима даже не столько формально, как определённая методика познания (что несомненно важно), но скорее, как содержательноориентирующая институция, как некое «поле смыслов», источников творчества и вдохновения. Французский мыслитель Реже Дебре, основатель научной дисциплины «Медиологии»[9], считает, что основной функцией журналистики («медиа») выступает как раз сохранение и передача Традиции, причём любой: религиозной, политической, культурной. Поэтому предметом её, медиалогии, познания становятся механизмы распространения тех или иных доктрин в обществе.

Для нас здесь важно то, что «инструментальный» аспект журналистской деятельности изучен сегодня достаточно скрупулёзно, но вот с передачей «драгоценного» (в рамках духовного наследия и смены поколений) у современного общества есть существенные проблемы: в нём вместо «бережной передачи ценностей» (через «постепенную инициацию» и вдумчивое их осмысление с помощью «хорошо подобранных слов») ныне возобладала «коммуникация» — обусловленная техническими системами (например, гаджетами) идеология массового «общения», точнее, именно что «обмена информацией» (ибо истинное общение требует включённости в него традиционных форм персонального присутствия — диалога, обмена экзистенциальным опытом, чувствами). На смену живому, «телесному» общению приходят электронные (цифровые) посты, смайлы и мемы.

Эту мысль разъясняет отечественный медиафилософ, основатель этой дисциплины В.В.Савчук: «Существо „сообщения“ раскрывается в личностном (оно же персональное и почти непосредственное) общении, поскольку оперирует так называемыми „близкодействующими“ чувствами: осязанием, вкусом, обонянием, — а существо „коммуникации“ в надличностном, поэтому опирается на „дальнодействующие“ органы чувств: глаз и ухо, которые выходят на первый план в новых медиа, поскольку событие, прежде чем стать массмедиальным, трансформируется в дигитальный формат визуальной картины и звука»[10]. Фактически журналистика сегодня сталкивается с серьёзным вызовом: являясь основным социальным институтом сохранения и передачи (трансляции) культурной традиции, основанной на телесном контакте и усилии со стороны индивида, новые медиа предстают, скорее, средством развлечения, источником пассивного удовольствия для «грамотного потребителя».

Впрочем, исследования психологов показывают, что современные гаджеты и коммуникация у подростков являются гораздо более сложным феноменом, нежели развлечение: «…На первый план у современных детей подросткового возраста выходят не развлечения, а свой особый поиск смысла жизни, возрастает их критичность по отношению к взрослым, то есть фиксируются новые характеристики в их социальном развитии. При этом наблюдаемый сейчас всплеск индивидуализма подростков, вернее, ярко выраженное их стремление к индивидуализации, к созданию и утверждению своего уникального „Я“, сам по себе совершенно не входит в противоречие с их развитием как социально ориентированных субъектов»[11]. Эти специфически новые личностные изменения автор текста связывает с эволюционным развитием современного человека под натиском информационных потоков, прежде всего Интернета и телевидения.

1.4. Социально-гуманитарные (дисциплинарные) подходы в ОТЖ

Опыт исследований показывает, что при изучении журналистики как сложной социальной системы весьма продуктивным является системный подход. Он представляет собой направление методологии научного познания и социальной практики, в основу которого положено рассмотрение объектов как систем. Ориентируясь на исследование и раскрытие объекта как целостного явления в совокупности его многообразных внутренних и внешних взаимосвязей, системный подход позволяет представить единую теоретическую картину исследуемого феномена. Можно указать на работы Е.П.Прохорова, М.В.Шкондина, Е.В.Ахмадулина, С.Г.Корконосенко, М.Н.Кима, В.В.Тулупова и других учёных, внёсших существенный вклад в формирование теоретических представлений о журналистике в нашей стране.

Один из основателей данного подхода, Е. В. Ахмадулин, отмечал ряд важных моментов для понимания и дальнейшего исследования журналистики.

Во-первых, представляя собой сложную многокомпонентную и многофункциональную систему, журналистика органически входит в социальную систему общества в целом. Действительно, как уже отмечалось выше, журналистика является одним из четырёх важнейших социальных институтов (наряду с политикой, экономикой и культурой). Однако стоит отметить, что она не просто «органично входит» в структуру общественных отношений. Журналистика — системообразующий элемент любого человеческого сообщества (к сожалению, до сих пор упорно не замечаемый и не признаваемый в своей значимости отечественными учёными): от дружеской компании, клуба кинолюбителей или игры «Танки», до социальной группы, страты, класса, нации или государства.

Во-вторых, учитывая требование общей теории систем, согласно которой каждый объект в процессе его исследования должен рассматриваться как большая и сложная система и одновременно как элемент более общей системы, учёный отмечает: «Система журналистики, при всей её кажущейся автономии, зависит от режима правления в обществе, социальной обустроенности этого общества, от идей, мировоззрений, духовных и моральных ценностей, традиций, бытующих в обществе, его культурного и образовательного уровня, а уж затем — от экономического, технического и технологического потенциала, который в большей мере, чем все остальные факторы, „космополитичен“ и выходит за рамки любой национальной системы журналистики»[12]. Этот важный тезис позволяет со всей очевидностью понять катастрофичность увлечения отечественной научной элиты нормативными теориями западного образца (преимущественно американскими): болотные огни типа «наша профессия — новости!», доктрины «объективности/беспристрастности» или культа рейтинга завели русскую теоретическую мысль (как и практику) в тупик.

В-третьих, взгляд на журналистику как на социальную систему позволил говорить о конкретных задачах, функциях и социальных ролях этой системы в российском обществе. Например, к задачам были отнесены «информирование» и «социальное адаптирование», а к социальной роли — «отражение» и «формирование общественного мнения», что как мы ранее убедились, весьма близко к истине.

Слабое место системного подхода, как это ни странно, именно в том, что он описывает журналистику как систему, что предполагает:

во-первых, достаточно высокий уровень обобщения, идеализации и абстрагирования: из многообразных действий людей «избираются к рассмотрению» лишь наиболее существенные «функционалы» и закономерности системы в целом, что необходимо приводит к игнорированию «внутренней (сколь угодно сложной) жизни» отдельных компонентов («гипнонов») на «подсистемном» уровне системы (например, конкретной редакции или журналиста);

во-вторых, игнорирование журналистики как вида духовного производства: ведь журналистика не только разновидность общественной системы с определёнными функциями, но и «вид духовно-практической деятельности людей, включённых в систему многообразных социальных отношений» (М.Н.Ким). В частности, это касается, например, антропологического измерения журналистики (единично-уникальноличностного): она есть деятельность людей, для людей и через людей.

Уравновесить недостатки системного подхода был призван подход институциональный. Его идея восходит ещё к работам К. Маркса, точнее — мысли о том, что не сознание определяет бытие, а именно бытие — сознание. То есть человеческое сознание и жизнь управляются некими безликими социальными структурами, неформальными связями (особенно значимыми, добавим мы, в кризисные периоды трансформации общества). Само латинское слово «institution» означает «обычай, наставление, указание порядок», а более современное понятие институционализма оперирует двумя составляющими: «институциями» — нормами, обычаями и традициями поведения в обществе, и собственно «институтами» — закреплёнными нормами, порядками и обычаями в виде законов, организаций, учреждений.

Таким образом термин «социальный институт» вобрал в себя и «институцию» (обычаи), и «институт» (учреждения, законы), объединив как формальные, так и неформальные «правила игры». Вобрав в себя набор постоянно повторяющихся и воспроизводящихся социальных отношений и практик людей, социальный институт, выражаясь словами Э. Дюркгейма, стал «фабрикой воспроизводства общественных отношений». Более того, набор социальных институтов, исторически присущих данному обществу (и, зачастую, обнаруживающий себя только при нарушении традиционных норм, ценностей и идеалов), является наиболее мощной системой «канатов», «скреп общества» (В. Путин), во многом определяющих устойчивость и жизнеспособность социальной системы.

Однако следует отметить следующее. Процесс институционализации (процесс образования того или иного социального института) подразумевает процесс упорядочения, формализации и стандартизации общественных связей и отношений. То есть переводя человеческую потребность (требующую кодификации и организации её определённым образом) в надындивидуальное образование, социальный институт приобретает и собственную логику существования и развития («эмерджентность системы»), становясь своего рода «фабрикой смыслов» для своих членов. Будучи ценностно-нормативным комплексом, социальный институт приводится в действие людьми, «играющими» по его правилам, принимающими их в виде габитуса: особого набора социокультурных диспозиций, практических схем действования, становящихся для индивидов их внутренней «естественной» потребностью. Габитус, выступая своего рода стержнем социальной, либо профессиональной роли, выступает центром формирования не только форм взаимодействия индивида с окружающими людьми, но и задаёт «матрицу» осмысления, понимания им социальной реальности и самого себя.

Возникает вопрос: формируются ли социальные институты стихийно, случайно, или всё же есть какая-то закономерность, логика их развития, структура? Очевидно, что исторически человек прошёл несколько стадий: вопервых, само его появление (после возникновения «разумности») потребовало некоего механизма объединения индивидов (как физиологически-психического, так и социально-психологического). Далее, его деятельность была направлена на выживание, адаптацию «нового — разумного — животного» к изменившейся среде обитания. Затем, с формированием коллективности (первой социальности) и способов добычи пропитания, возник вопрос управления, целеполагания. А с развитием этих институтов появляются и традиции, обычаи, образцы, позволяющие самовоспроизводство теперь уже собственно человеческого сообщества.

Американский социолог и философ Джон Сёрль утверждал, что социальная реальность (в особенности институциональная) существует лишь потому, что мы СЧИТАЕМ её существующей, в отличие от реальности физической. Будучи сторонником «биологического натурализма», в своей философии Сёрль исходил из так называемого «философского реализма», согласно которому мир, состоящий из элементарных частиц в силовых полях, существует объективно и независимо от представлений человека о нём. Совершенно иное дело — социальная реальность: существование социального определяется тем, что человек считает эту реальность существующей. Такие социальные объекты (институты), как государства, университеты, гражданство, частная собственность, семья, брак, деньги, моральные нормы, репутация и т.п., присутствуют в нашей жизни именно и только потому, что мы ПРИЗНАЁМ их существование.

Иначе говоря, социальная реальность всегда предполагает наблюдателя, в то время как реальность природная (физическая) в виде массы тела, сил гравитации, химических связей, фотосинтеза, солнечной системы или тектонических плит такого наблюдателя для своего возникновения и существования не предполагает. «Выходит, что социальные феномены, не существующие отдельно от наблюдателя, создаются не зависящими от него ментальными явлениями» — пишет философ Н.А.Блохина[13] и приводит слова Сёрла о том, что задача исследователей, занимающихся природой социальной реальности, состоит в выяснении, как «совокупность институциональных явлений, относительных к наблюдателю, может иметь объективное в познавательном аспекте существование, даже если их онтология зависима от наблюдателя и таким образом содержит элемент, который онтологически субъективен»[14].

Таким «связующим аспектом» выступает язык, являясь фундаментальной предпосылкой существования всех социальных институтов: правительство, деньги или собственность не могут возникнуть без развитого языка, а он может существовать и без них. Как это происходит? Для описания структуры социально-институциональной реальности философ использует три исходных понятия:

1) коллективную интенциональность,

2) наделение [статусной] функцией,

3) учредительные правила и процедуры.

1. Как и многие живые существа, человек наделён способностью к сотрудничеству, способен разделять свои установки с соплеменниками. Кооперация приобретает различные формы: общение, коллективные игры, трудовая или досуговая деятельность и т. д. Эту человеческую способность Сёрль и называет коллективной интенциональностью (или «мы-интенциональностью»). Суть в том, что у каждого участника в совместной деятельности, присутствует исходное понятие «мы намерены». В случае успешности совместного действия становится ясным, что у каждого участника также имеется намерение в форме «мы намерены (убеждены, хотим, переживаем и т.д.)».

На основе понятия мы-интенциональности, Сёрль выводит категорию «социального факта» (любой факт, в который вовлечены два и более действующих индивида, обладающие коллективной интенциональностью, причём не важно — люди это или животные). И, далее, сугубо человеческую способность: создавать не только социальные, но институциональные факты (предполагающие, помимо физического взаимодействия, использование языка — например, чтобы жениться, избирать правительство или владеть собственностью, к чему животные не способны).

2. Как высокоорганизованное животное, человек способен к использованию вещей как орудий труда, то есть к наделению природных (нейтральных) объектов функциями: то есть использованию природных свойств объектов для несвойственного им предназначения. «Функции никогда не бывают независимыми от наблюдателя. Каузальность от наблюдателя независима; то, что функция добавляет к каузальности, это нормативность или телеология», — пишет Сёрль[15]. То есть, благодаря «телеологии и нормативности», естественные причины связи событий (либо физические свойства вещей) субъективно наделяются «функцией», целью — производной от коллективных потребностей (установок) людей (коллективной интенциональности). Если в животном мире связь между свойствами вещи и функцией находится в более или менее прямой зависимости, то в социальном совсем необязательно.

Более того, люди наделяют вещи «статусными» функциями, что и позволяет конструировать не просто социальную, но собственно институциональную реальность.

Сёрль приводит пример стены вокруг поселения. Её функция — защита, и эта функция вытекает из физических свойств стены: крепости камня, её высоты, качества кладки. Но вот стена со временем разрушилась и осталась лишь гряда камней, продолжающая, однако, служить границей, которую нельзя нарушать, например, для застройки. Стены нет, но её статусная функция (в частности, пограничья) продолжает служить людям. Таким образом, все институты человеческого общества создаются и существуют как результат наделения предметов и отношений статусными функциями.

3. По мнению философа, для различения любых видов фактов достаточно усвоить два вида правил:

— регулятивные — имеют формулу «Делай так-то и так-то» и управляют ранее уже существовавшими формами поведения (пример — правила дорожного движения);

— учредительные — строятся по формуле «то-то и то-то считается имеющим статус того-то и того-то» или «X считается Y в контексте C». Они не только регулируют поведение, но делают возможным существование самой формы регулируемой деятельности и образуют «субстанцию» регулирования. Только в рамках существования учредительных правил и их реализации, могут быть поняты и объяснены институциональные факты (пример — игра в шахматы: такая-то позиция считается шахом, такая-то форма шаха понимается, как шах и мат; т.е. исполнение определённых условий X позволяет присвоить себе статусную функцию Y, в контексте С: в данном случае — шахматной партии).

Институциональные факты, представляя собой систему статусных функций, пронизывают собой всё общество, это невероятно широкая, могущественная и невидимая структура (система конвенций, концептов и форм поведения). Он называет эту систему нормативной или деонтической властью (deontic powers — учреждающую права, обязанности, полномочия и так далее). Это сущностные причины именно человеческой деятельности (представления о нормах — deontology), существующие только в мире людей: «эти нормативные структуры делают возможным существование независимых от нашего желания причин для действия». То есть если у меня есть какое-либо «право», и остальные признают это право за мной, то они получают независимые от их желания причины для того, чтобы не нарушать моих прав. Создавая статусные функции, люди создают власть, упорядочивая её. Вся человеческая институциональная реальность состоит из различных видов власти, по большей части невидимых. Деонтическая власть и создаёт цивилизацию.

Каков же языковой механизм создания этой власти? Сёрль отвечает, имея в виду свою теорию речевых актов:

«Есть ещё один класс высказываний, которые делают что-то фактом, представляя вещь, которую мы хотим сделать фактом, как уже состоявшийся факт. Они создают реальность при помощи репрезентации этой реальности как уже существующей. Я называю этот тип высказываний декларативами. Теперь я сделаю важное утверждение. Вся институциональная реальность человечества — деньги, летние отпуска, водительские удостоверения — все это создаётся с помощью повторяющейся репрезентации, имеющей логическую форму декларативов, которые производят статусные функции. Будем называть их декларативами статусных функций. Таким образом, институциональная реальность одновременно создаётся и поддерживается с помощью многократного применения логической формы репрезентации реальности как уже существующей»[16]. Иначе: как только мы создали декларатив статусной функции, мы создали институциональный факт посредством репрезентации этого факта. И соответственно в реальности, столкнувшись с некой конвенцией (и распознав её благодаря рациональности), мы (зачастую подсознательно, «автоматически», «привычно») выстраиваем своё поведение адекватно общепринятой норме.

Таким образом социальный институт выступает главным элементом социальной структуры, интегрирующим и координирующим множество индивидуальных действий людей с целью упорядочения социальных отношений в наиболее важных сферах общественной жизни на основе лингвистической репрезентации институциональных фактов. Ведущая (генеральная) роль в этой репрезентации принадлежит журналистике, поскольку последняя есть сознательная и целенаправленная деятельность по формированию массового сознания (его институционализации) — и превращению его в общественное. В подтверждение этой мысли можно привести слова П. Бергера и Т. Лукмана, о том, что «социальный порядок — это человеческий продукт или, точнее, непрерывное человеческое производство», базирующееся на языке: «общие объективации повседневной жизни поддерживаются главным образом с помощью лингвистических обозначений»[17].

Однако и институциональный подход к исследованию журналистики, несмотря на предложенные структурно-функциональный и содержательнофункциональный типы анализа, сохранил недостаток системного подхода: обезличенность. Действительно, любой социальный (общественный) институт основан на интегративной целостности безличных объективных связей, характер и направленность которых не зависит от индивидуальных свойств людей, в них включённых. Институт государства, например, или армии (в отличие от неинституциональных групп, типа дружеской компании или сетевого сообщества) есть не совокупность живых людей, а система социальных ролей, чётко взаимосоотнесённых и накладывающих жёсткие ограничения на возможное, желаемое или допустимое поведение своих «исполнителей» или «игроков».

В данном контексте о журналистике надо говорить особо, поскольку она предполагает высокую степень антропологичности (есть деятельность людей, для людей и через людей). В этой связи нельзя не отметить нынешнего катастрофического перекоса в понимании профессии в сторону технологий и технологичности (1), вульгарного экономизма (2), а также «новостного журнализма» (3), с которым как раз прекрасно справляются роботы и автоматизированные компьютерные системы (агрегаторы новостей и др.). На самом деле журнализм — лишь одна из трёх сфер деятельности в журналистике, наряду с публицистикой и беллетристикой, и при том не самая значимая.

На сегодняшний день журналистика — мощнейший идеологический общественный институт со сложной многоуровневой дифференцированной структурой, синтезирующей самые разнообразные виды деятельности, специализации и профессии, обеспеченный самыми современными технологическими достижениями в области полиграфии и тиражирования востребованных обществом сведений как в формах традиционных, так и электронно-цифровых форматов.

Этот очевидный факт нельзя не признать, но проблема институционального подхода также в том, что он пытается «охватить» эту систему статично, «метафизически» — как неизменную цельную структуру, самостоятельную и обособленную. Но при этом, зачастую, нарушая самый существенный принцип метафизики — изучение того, что лежит за пределами физических явлений, в основании их («Что есть причина причин? Каковы истоки истоков? Каковы начала начал?»). Иными словами, усилия сосредоточены на изучении «тела» и его «функционирования», но никак не на «душе» и «функции» (предназначении и смысле) её существования.

Между тем, сами же исследователи отмечают: «Журналистика и журналистская деятельность, пожалуй, — самые динамично изменяющиеся во времени и в пространстве явления. Суть данной изменчивости заключена в самой природе журналистики, которая всегда нацелена на освоение новых и актуальных явлений действительности, на овладение новыми формами отображения социальных фактов, на нескончаемый поиск новых идей и путей решения общественных проблем. В этом смысле журналистская деятельность есть нечто непрерывно меняющееся во времени, нечто непрерывно текущее и ни на секунду не останавливающееся»[18]. Объяснить «саму природу» журналистики был призван самый, на наш взгляд, мощный и успешный на сегодня методологический междисциплинарный «инструмент» — синергетический подход.

1.5. Синергетический подход к журналистским явлениям

Синергетический подход (синергетическая парадигма) пришёл в теории массмедиа как ответ на вызовы времени — «хаотические» тенденции в функционировании журналистики как социального института: уютный космос советской системы СМИП был разрушен вместе с государством, а на смену ему мощным потоком устремились западные (преимущественно американские) концепции и доктрины. Российские учёные, несмотря на все усилия не смогли противопоставить новым рыночным подходам свою оригинальную и самостоятельную методологию. Методологический хаос стал первой причиной поиска такой парадигмы, что смогла бы объединить разрозненные очаги теоретической мысли, дать возможность осмыслить происходящее и одновременно наметить пути выхода отечественных массмедиа из кризиса.

Вторая причина — неразвитость медиарынка России. Несмотря на ускоренное вхождение в капитализм, на быструю и жёсткую коммерциализацию прессы и пропаганду «вульгарного экономизма» некоторыми школами журналистиковедения, российский медиарынок, тем не менее, находится в стадии становления (по крайней мере в своих более или менее «человеческих» формах): индустрия масс-медиа ещё не выстроилась, медиабизнес пока развит слабо, иностранный капитал только-только начинает вытесняться отечественным, методы управления зачастую остаются если не средневековыми, то авторитарными (в политической сфере), либо — в экономической — непрозрачными и тяготеющими к монополизации рынка и «ангажированности».

Третья причина, традиционная для России, лежит в плоскости нравственности и, в более точном определении, в сфере справедливости общественного устройства. И если справедливое устройство общества прерогатива государства (в том числе через и с помощью СМИК), то нравственная ориентация масс — прямое дело журналистов, с чем нельзя не согласиться с Т.В.Науменко: «Журналистика есть система внедрения в массовое сознание социальных оценок текущей действительности, то есть оценок актуальных событий, попадающих в поле зрения массового сознания, оценок актуальных результатов практической деятельности с точки зрения интересов тех или иных социальных групп»[19]. Однако те плюсы и позитивные моменты «хаоса», что перечисляют исследователи — повышение уровня креативности журналистов, появление новых форм и методов деятельности и т.д., в нравственном отношении могут привести к деградации и упадку культуры, как в обществе в целом, так и в случае конкретного человека в частности.

Исследователи традиционно перечисляют ещё ряд причин и признаков кризисного состояния российской медиасреды, требующей новой мыслительной парадигмы, нового осмысления:

— прежде всего, дисфункцию медиасистемы (журналистские коллективы не являются коммерческими предприятиями, поскольку деятельность и существование журналистики определяется идеолого-просветительскими, организационно-пропагандистскими целями, но руководители СМИ, действуя, как правило, без осмысленной информационной политики, вынуждены придерживаться в свей деятельности коммерческой целевой структуры);

— в силу разных причин в профессию пришло огромное число людей различных специальностей, что привело к размыванию профессиональных критериев, мнению о необязательности специального образования и даже к разговорам о «вымирании» профессии журналиста — что особенно характерно для интернет-коммуникаций;

— проблемно-тематическая всеядность: отсутствие каких бы то ни было жёстко регламентирующих проблемное поле современных СМИК структур позволяет журналистам писать, говорить, снимать и показывать любые темы и объекты, что открывает колоссальные возможности манипуляции (окна Овертона), обмана (срочность и динамизм обновления информации), «обеспечения» пассивности аудитории (через навязывание потребительскимещанского образа жизни и пошлости (а иногда откровенного разврата));

— снижение качества журналистских текстов (мастерства журналистов): это проявляется как в диффузии и размывании чёткой и ясной системы журналистских жанров, так и в языковой и стилистической хаотизации текстов (разностильность публикаций, невнимание к нормам русского языка, сниженность лексики, массовое заимствование иностранных слов, популярность «албанского языга», мемов и т.д.).

Кроме того, «наблюдения за способами трансляции информации в медиасфере показали, что значимыми для собственно журналистского творчества становятся такие параметры социокультурной ситуации, как размывание границ между разными сферами жизни (общественно-политическая и частная, светская и религиозная, научная и мистическая), разными культурами (классическая и массовая, контркультура и субкультура), разным характером осмысления происходящего (реальный и виртуальный, драматический и иронический)»[20]. Всё большую популярность набирает инфотейнмент — особый тип развлекательности на телевидении и в кино, проявляющий себя в игровой манере подачи информации: с большим количеством ремейков, подражаний, стилизаций, аллюзий и цитат.

Аргументация текстов начинает строиться не на логике и фактах, а на цитатах и прецедентности: «Цитатное мышление делает прецедентный текст одним из способов осмысления новой информации: незнакомое, неясное помещается носителем языка в готовую и понятную схему, при этом нередко происходит упрощение, деформация или частичная потеря смысла. <…> рост прецедентности общения является одним из главных путей трансформации современной массовой коммуникации»[21][22], — пишет исследовательница М.С.Саломатина. Такое «цитатное мышление» фрагментарно, ситуативно и бессистемно. Оно просто по определению не может быть нравственным — поскольку любая ценность для него лишь повод для цитаты, иронии и самовыражения.

Помимо вышеперечисленных проблем, существует и ещё один аспект развития современной российской медиасистемы: благодаря техническим возможностям Сети (интерактивность, многоканальность, мультимедийность, гипертекстуальность) в медиапространстве формируются условия (в идеале) неиерархического партнёрства аудитории и медиа, в частности, как мы уже отмечали ранее, «общение „человек — компьютер“ в рамках превалирующего в современной журналистике компенсаторно-развлекательного дискурса выступает основным трендом. И сетевые компьютерные игры в нём начинают играть всё более возрастающую роль»[23]. Можно говорить о компьютерных играх как новом, но органичном элементе медиакоммуникации.

Журналистика как синергетическая система — это сложноорганизованная, самопорождающаяся и саморазвивающаяся система, характеризуемая такими признаками, как открытость, нестабильность, неравномерность и нелинейность, функционирующая по единым для всего мироздания законам. Их, эти перспективные идеи, применительно к журналистике еще 20 лет назад сформулировала Л.Г.Свитич в докладе «Смена научной парадигмы и журнализм»[24]: идею холономности, многообразия и многосоставности вселенной и человеческого сообщества при существовании единых законов их функционирования; идею об информационноэнергетическом принципе вселенной и существовании метаинформационного слоя земли, — ноосферы; о принципиальной возможности человека общаться с метаинформацией, которая может реализоваться в будущем; идею о цикличности, ритмологии природных и социальных процессов; о спиралевидности и разновекторности движения природных и социальных систем, о сочетании эволюционности и фуркационности (катастрофизма) в развитии цивилизаций; идею о двойственности, бинарности природных и социальных информационных систем; а также принцип «золотого сечения», т.е. преобладании позитивных, созидательных процессов над негативными в природных и социальных системах.

Более подробно вышеуказанные и другие синергетические перспективы были изложены ею в монографии «Феномен журнализма» (М.: Изд-во МГУ, 2000). Однако не получили широкого распространения и глубокой разработки, что показала начатая в 2016 году журналом «Вопросы теории и практики журналистики» дискуссия о необходимости новых походов к созданию теории СМИ[25]. В ответ на первые публикации Л.Г.Свитич откликнулась статьёй «Изучение журналистики в контексте общенаучных парадигм», где подробно, со ссылками и цитатами, во-первых, показала свой приоритет в постановке данной проблемы, во-вторых — изложила основные гипотезы тех лет и, втретьих, констатировала: «Изложенные здесь аналогии следует считать предположительными и требующими дальнейшего осмысления и исследования. Однако в дальнейшей разработке их видятся интересные инновационные возможности по-новому взглянуть на информационную деятельность вообще и на журнализм как одну из ее форм, в частности, т.е. переосмыслить в свете общенаучной современной информационной парадигмы»[26]. Действительно, за более чем двадцатилетнюю историю своего существования в опубликованном виде, «инновационные» принципы так и остались «аналогиями», и по-прежнему находятся в стадии «перспективных идей и гипотез».

Этот факт отмечал Е.П.Прохоров (автор базового на сегодня учебника теории журналистики) в методологической монографии «Исследуя журналистику», говоря о том, что синергетический подход в отношении журналистики перспективен, но очень сложен в реализации, поскольку если с традиционными классическим (механистическим) детерминизмом исследователи хорошо знакомы, то уже позиции диалектического (неклассического) подхода («частным случаем» которого оказался детерминизм) освоены хуже — что же говорить о постнеклассических подходах, одним из которых и является синергетика: «Все три находятся в состоянии топологического единства, играют свои роли в разных предметных „пространствах“ и в ряде случаев взаимодополнительны»[27]. Однако учёный многократно предупреждал, что увлечение прямыми аналогиями и переносом естественнонаучных и математических принципов (на которых и строится синергетика изначально) чревато трудностями. И дело даже не в терминологии или сложности этих принципов. Для начала необходимо просто ответить на вопрос: что есть журналистика? Журнализм?

Тем не менее, о том что намеченные Е.П.Прохоровым системносинергетические идеи остро востребованы сегодня, пишут в статье «Синергетика и теория журналистики: аспекты исследования медиасистемы», посвящённой 85-летию со дня рождения ученого, его коллеги М.В.Шкондин и И.Н.Демина[28]. В ней они подробно характеризуют современный этап развития медиаисследований журналистики и как системного объекта, и как синергетической системы. На базе научных концепций этого видного специалиста ими анализируются основные категории системного, синергетического подхода, предложенные Е.П.Прохоровым ещё в 70-е годы и применяемые в исследованиях его последователей (целостность медиасистемы, ее функциональные и структурные особенности, информационный потенциал общества, медиапространство и др.).

Таким образом, если под журналистикой понимать неразрывное единство трёх «ипостасей»[29]:

— как социокультурный феномен это оперативная массовая общественная рефлексия (свойство общества, связанное со способностью социальных систем к самоорганизации);

— как социальный институт это медиасистема (сложная, открытая, многоуровневая, динамичная, эволюционная система, подчинённая (как любая система) единственной социальной задаче, генеральной функции — устранять избыточные мнения и формировать единую картину мира на основе социально-эстетической и/или нравственной оценки текущей действительности, и включающая в себя в «свёрнутом» виде традиционные «печать-радио-телевидение-интернет», а в случае национальногосударственного единства, разворачивающаяся до мощной пропагандистской «машины», духовно контролирующей все медиаресурсы общества — музыкальную эстраду, кино, театр, книгопечатание, моду и прочие, в том числе — компьютерные игры);

— как социальный процесс это коммуникативно-управленческая деятельность, связанная с производством и внедрением в массовое сознание системы мировоззренческих смыслов (системы ценностей, мировоззрения: единых картины мира и образа жизни) с помощью специальных технических устройств/систем (межевой столб/стелла — печатный станок — телекамера — компьютер и т.п.);

то несложно убедиться, журналистике как никому другому подходит определение «сложноорганизованной синергетической социальной системы», а синергетическая методология — правильно понятая и применённая — действительно таит в себе весьма заманчивые исследовательские перспективы: «Открытая адаптивная методология синергетики может выступать для печатной журналистики гарантом преемственности научных ценностей и новаций смежных наук. Гибридизация, или соединение, методологий позволяет каждой дисциплине, во-первых, „высвободить новую силу и энергию“ (М. Маклюэн) для дальнейшего развития; во-вторых, означить „свои“ структурные компоненты, свойства и открыть перспективы „чужих“ и, в-третьих, „распахнуть двери перед целым рядом наук“ (Ф. де Соссюр) и тем самым свои научные интересы включить в сферу их компетенции»[30].

Но для этого и необходима стройная и логичная метатеория журналистики с чётко обозначенными предметом и объектом исследования и прежде всего её «костяком» — методологией. Для данной работы ограничимся лишь кратким обзором основных терминов.

1.6. «Журналистика», «публицистика», «журнализм»: ещё раз о терминах

В современной науке о журналистике масса понятий (собственно «журналистика», «журнализм», «публицистика», «беллетристика», «эссеистика», «эссеизм» («эссеизация»), «СМИ», «СМК», «масс-медиа», «коммуникация», «новости», «информация» и мн. т. п.) имеют весьма полисемантичную, расплывчатую и запутанную коннотацию. Об этом часто говорится на конференциях, пишется в монографиях и статьях теоретиков, с иронией отмечается в выступлениях практиков.

Налицо проблема: существующее «облако тегов», выражаясь современным Интернет-языком, не имеет неких осевых, бесспорных (хотя бы в первом приближении) констант, базовых категорий. Как же можно в такой «многоцитатно-полифоничной» ситуации говорить о создании единой теории журналистики? Или, более того, рассчитывать на единство культурносоциальных, образовательных, профессиональных трактовок журналистской деятельности? Выдвигать задачи и требования к журналистам и их изданиям (например, в различных кодексах), а затем пытаться заставлять последних следовать им?..

При этом с каждым годом вокруг никак не складывающейся теории журналистики (и ясного понимания сути профессии) нарастают снежным комом всё новые и новые «теории частного порядка», мифы, «узкие» исследования, «междисциплинарные» интерпретации, субъективные комментарии и вольные трактовки. А ведь ещё Рене Декарт справедливо утверждал: «Определяйте значение слов, и вы избавите мир от половины заблуждений».

Журналистика — простая профессия. В этом утверждении нельзя не согласиться с профессором МГИМО и известным журналистом-практиком Виталием Третьяковым. Её сущность заключается в том, чтобы, увидев какоелибо событие (узнав что-то), потом более или менее связно рассказать о нём своим собеседникам. Такой «журналистикой» занимается практически каждый из нас. Другое дело, что «красиво» — связно — рассказывать, а тем более постоянно узнавать что-то особое удаётся далеко не всем, поскольку требует определённой сноровки, времени и сил. Так появляются «журналисты» — люди, отличающиеся от остальных лишь своим «статусом»: правом, выступая от имени масс, «искать, перерабатывать и распространять» факты, прогнозы, мнения и другие важные для общественности сведения.

Конечно, столь радикальное упрощение «науки о журналистике» до «простейшей профессии» не лишено публицистического преувеличения (в своей книге «Как стать знаменитым журналистом»[31], Третьяков спорит с автором предисловия к ней — Сергеем Марковым, сторонником понимания журналистики как технического механизма управления массами). И при взгляде на проблему с этой стороны становится понятным, зачем была необходима исследователю такая кардинальная редукция. Мысль в том, что журналистика возникает не как «строительство сверху» (как часть аппарата управления, государства, которым, стоит добавить, она искусственно делается сейчас), но как потребность общества, «нужда снизу» (иначе журналист со своими новостями никому не нужен). Но показать это можно было лишь «обнажив» сущность профессии, дав принципиально-упрощённое определение понятия.

Даже отталкиваясь от этого спора, представляется несомненным, что проблема терминологической ясности (остро актуальная и в «устоявшихся» науках, причём в спокойные, не затронутые историческими переменами, времена) в сегодняшней науке о журналистике принимает принципиальный, стратегический и потому жизненно важный характер. В данной статье и будет предпринята попытка (естественно, не претендующая на истину в последней инстанции) осмыслить некоторые «частотные» терминологические понятия теории журналистики с позиций системности, историзма и соответствия современной жизненной практике. Ведущим же станет философскоантропологический подход, который, на наш взгляд, позволяет наиболее адекватно разрешить многие проблемы современной теории и практики журналистики.

Как феномен, связанный с социальной деятельностью людей, журналистика подразумевает рассмотрение её сути в двух аспектах.

Во-первых, её необходимо анализировать собственно «феноменально», в социально-институциональном разрезе, то есть как «материальнофизическое» воплощение некоего «ноумена», реализацию определённой общественной сущностной функции.

Во-вторых, в силу осуществления журналистики конкретными людьми, анализ должен включать рассмотрение её сути и с точки зрения индивидуальной человеческой (+ профессиональной) деятельности. Именно в антагонистически-слиянном единстве этих моментов мы и получим полное, объёмное определение «журналистики» (с помощью которого потом можно будет легко отграничить другие близкие понятия — «публицистика», «журнализм» и т.д.).

Этимология слова «журналистика» достаточно известна и очевидна (однако мало кто строго следует ей и выводит понятие «журналистики» точно из «определяющих» её слов). Происходит оно от французского jour — «день» и journal (производных, в свою очередь, от средне-латинского diurnale, diurnalis — «ежедневное известие, весть» (М. Фасмер[32])). В русском языке изначально слово «журнал» закрепилось при Петре Первом (через Морской устав) как «юрнал», то есть «судовой журнал»: книга, где ежедневно фиксировались факты и события корабельной жизни. Затем слово приобрело нынешнее звучание, как «журнал» и от него образовалось слово «журналистика».

Изначальным корнем является латинское слово dies — «день», имеющее ряд близких значений: diurno — долго жить; diurnum –официальные известия, хроника, повседневные потребности; diurnus — дневной, однодневный, ежедневный, повседневный, ежедневные известия; diurnale — дневник, ежедневник. В любом случае, ключевым значением для всего куста слов выступает «ежедневный», что подтверждается и включением слова diurna в название многих ежедневных древнеримских газет (например, «Acta diurna populi Romani»). Это неслучайно, поскольку в Риме в то время было достаточно много самых разных изданий — ежедневных, еженедельных и ежемесячных, и римляне чётко их квалифицировали[33].

Владимир Даль даёт такое определение журналистики. От: ЖУРНАЛ — дневник, поденная записка; повременное издание, недельное, месячное, выходящее по установленным срокам; срочник. Деяник — журнал заседаний; путевник — путевой, дорожный журнал. «Протокол присутственного места тот же журнал, только считается важнее, заключая в себе окончательное постановление, решение и пишется уже на основании журнала»[34]. В современной западной журналистике до сих пор словом «журнал» (journal) обозначают преимущественно «профессионально-отраслевые» издания[35].

Соответственно: ЖУРНАЛИСТ — «чиновник присутственного места, ведущий журналы»[36]. Дополнительное значение — издатель, редактор повременного издания (при том, что для работников газет было своё название — ГАЗЕТЧИК; деятельность же их означалась как ГАЗЕТНИЧАТЬ, т.е. разносить по городу вести, — аналогия с Италией и листком-«газеттой» очевидна). И последнее: ЖУРНАЛИСТИКА — /журнальная/ срочная словесность.

Можно вывести определение: журналистика, с точки зрения персонально-индивидуальной деятельности, это деятельность по ежедневной фиксации наблюдаемых фактов и событий. Фиксируются факты и события в дневнике, то есть «журнале» (в самом широком смысле: от стены пещеры и, позже, газеты, до электронного блога). На первый взгляд, определение парадоксальное. Но лишь на первый.

Отражение окружающего мира — есть базовое свойство сущего. Это философская аксиома. Однако у сознательных живых существ есть не только потребность отразить окружающий мир, не только отреагировать на него, но и выразить себя, своё отношение к нему. Зачастую это называют «художественной потребностью». Более того, если зрелой личностью считать индивида, максимально полно «освоившего себя» (самоактуализированного человека), то исторической личностью становится лишь тот, кто в своём творчестве-деятельности-поведении сумел реализовать веяния эпохи, историческую тенденцию, то есть смог преодолеть себя как ограниченное биологическое существо и, осознав свою уникальную «историческую миссию», попытался воплотить это «субстанциональное» (Гегель), высшее, абсолютное содержание вовне.

Надо лишь добавить, что глубинная потребность личности в творческом явлении себя миру зачастую подменяется (у малоразвитых людей, либо в силу ошибочных мировоззренческих установок) поверхностным самовыражением, пустым бунтарством, бесконечной «игрой», а в итоге — бегством от себя. Всё это — формы эксплуатации общественной потребности в самосознании (рефлексии), удовлетворяемой журналистикой как социальным институтом.

С точки зрения социально-институциональной (феноменальной), сущность журналистики характеризуется как потребность общества в саморефлексии. Данное определение журналистики — как оперативной массовой общественной рефлексии[37] — выведено его автором, Ф. Муминовым, из теоретических построений Гегеля и анализа современной литературы по методологии журналистики. Так сказать, постулировано де-факто. Но стоит добавить, что возникновение журналистики в ответ на потребность общества себя отрефлексировать, осознать, относится к весьма древним временам, когда «семейное» существование наших предков, сменилось родоплеменным.

Данный переход сопровождался не только существенным укрупнением социальных групп (с 30—50 человек до сотен, тысяч и более членов племенного союза), но и серьёзной профессиональной дифференциацией, разделением труда. Количество профессий и специализация внутри них возросли на порядок, что привело к разделению и обособлению профессиональных, социальных, стратификационных и т. д. сегментов общества.

Возникла естественная для рядовых членов и жизненно необходимая для «управленцев» потребность как в «преодолении пространств» («социум» расширился в т.ч. географически), так и в «обмене информацией», «коммуникации» между различными социальными структурами. Формируются, соответственно, три сферы «информационной» деятельности (т.н. пражурналистика): управленческая (приказ-отчёт; «сигнал — обратная связь»), исследовательско-познавательная (зачатки науки и идеологии) и религиозно-ценностно-«художественная» (осмысление мира и окружающего пространства, и места человека в нём).

Появляются, соответственно, и люди, специально освобождённые от иных обязанностей ради удовлетворения «информационных запросов общества». Это гонцы и глашатаи; жрецы (решавшие в том числе и вопросы научно-технического прогресса); поэты и сказители. Примерно к этому времени следует отнести и возникновение письма, исключительно необходимого для формирования из разнородных племён «цивилизации». Последняя требует унификации, а для этого необходимо единое «информационное пространство», зиждущееся на циркуляции строго фиксированных норм и законов, образцов и идей.

Понятно, что к непосредственной, конкретной «журналистике» относилась и относится достаточно «узкая», малая часть всех тех текстов и произведений (в т.ч. современных «продуктов» масс-медиа), что передаются через СМИ и СМК. Соответственно, эту деятельность необходимо обозначить более узкоспециальным термином и таковой имеется. Это «журнализм».

Дадим ему определение: журнализм — это деятельность по поиску, фиксации и оперативному распространению социально востребованных фактов и сведений. Помня, что собственно журналистика есть ежедневная фиксация людьми наблюдаемых ими фактов и событий, а с другой стороны — это потребность членов общества знать, что происходит вокруг и внутри их общества (т.е. желание узнать, что «ежедневно видят» другие), можно говорить о проблеме «критериев отбора» социально востребованной («значимой») информации. Ведь очевидно, что не всё «зафиксированное» людьми (устно, письменно или «в цифре») можно передать (распространить) и потому в обществе (как правило, правящим классом, «господствующим гегемоном», по А. Грамши) вводятся определённые «фильтры»: законодательные, идеологически-религиозные, ценностные, подкрепляемые легитимным насилием. Но задача журнализма остаётся неизменной — отражать «панораму событий», оперативно воссоздавать картину мира, поставляя аудитории нужные ей сведения.

Подведём итог.

Журналистика как исторический феномен есть социальный институт, возникший для удовлетворения потребности социума в оперативной и актуально-ценностной информации. Это — характеристика сущности журналистики как «идеального» социально-исторического феномена (в целом; в «широком» смысле). Исчерпывающую же характеристику «явленной» стороны журналистики как социального института, её социальноматериального воплощения, дал в своих многочисленных работах известный московский учёный Е. П. Прохоров (как «системы учреждений», «комплекса каналов», «системы произведений», «вида деятельности людей», «совокупности профессий»).

Журналистика в индивидуально-творческом аспекте — это деятельность по ежедневной фиксации наблюдаемых фактов и событий.

Журналистика в «узком» смысле, как профессиональная деятельность, есть журнализм — деятельность по поиску, фиксированию и публичному оперативному распространению сведений, востребованных обществом.

Однако существуют и другие точки зрения на понятие журнализма и журналистики. Так, известная московская исследовательница Л. Г. Свитич понимает под журнализмом профессию в самом широком смысле: «если мы говорим о профессии — имеем в виду журнализм»[38]. При этом «журналистская профессия одна из самых полифункциональных, сложных, самоорганизующихся и социально важных профессий, включающих практически любые роли и выполняющих любые функции, которые свойственны другим профессиям, но только выполняемые с помощью оперативной, актуальной информации, адресованной массовой рассредоточенной аудитории»[39].

И хотя далее отмечает, что если слово «журналистика» соотносится с термином «средства массовой информации», «то слово „журнализм“ — со специфической профессиональной информационной деятельностью в этой сфере»[40], тем не менее, вновь утверждает самое широкое понимание журналистики и журнализма, причем, не разделяя их строго. Добавив к общеизвестным латино-французским понятиям ещё ряд параллельных русскоязычных (ведать — вестник — вещать; вече — вещун — вещий; баять — ворожить — обаять; оговор — речить — сглаз и т.п.), исследовательница получает следующее определение: «Таким образом, глубинный смысл гнезда понятий, связанных с журналистской профессией, журналистикой, журнализмом, — информаторство, медиаторство, коммуникаторство, вестовщичество, ораторство, ведовство, прорицательство — оказывается очень сложным и многоплановым»[41].

Вполне закономерно, что при таком расплывчатом и «многоплановым» определении сразу трёх категорий в одной дефиниции, под каждой из них можно понимать всё, что угодно. Подобного рода утверждениями о какой-то исключительной сложности журналистики наполнены и многие другие учебники и монографии.

Так, в претендующем на научную фундаментальность, учебном пособии Л. А. Кохановой и А. А. Калмыкова «Основы теории журналистики», даётся определение журналистики и журнализма (вообще не разделяемых) как особого вида творчества и деятельности, связанного «с производством образов»[42]. При этом «саму по себе журналистику можно рассматривать как предприятие информационно-коммуникативной направленности, производящее журналистскую продукцию»[43], что само по себе не так уж далеко от истины, если «журналистику» исследователей понимать в нашей интерпретации (как журнализм). Но учёные идут «вширь», интерпретируя её в терминах и понятиях «информационного общества», «гипертекстуальности», «коммуникативистики» и «коммуникатологии», традиционных психологии, литературоведения, филологии, искусствоведения и т.д., а также «ноосферы» и «ноосферической цивилизации», информационного и киберпростанств, «информационной среды», экономики и «виртуальной реальности»…

Существует и другая крайность: вообще отказаться от теоретических построений, сосредоточив внимание лишь на «технических приёмах» профессиональной деятельности. По этому пути пошёл автор учебного пособия «Творческая деятельность журналиста» О. Р. Самарцев: «В российской практике образования сложились свои традиционные методики, основанные на глубоком изучении теоретического материала, который становится базой для получения практических навыков. Исходя из этого, я попытался разделить теорию и практику, оставив первое другим учебникам, которые сделают это полнее и лучше, и уделил основное внимание собственно практическим советам. <…> Эта книга построена по принципу хэндбука и потому в ней почти нет теории»[44]. Пособие является «рабочей книгой» для репортёров и излагает западный подход к журнализму, сугубо практический и отрицающий «излишние» теоретические построения.

Видимо, поэтому и вынуждены были авторы книги «Секреты журналистики» Анатолий Рубинов и Вячеслав Басков вносить в скобках в название своей книги уточнение — «социальный корреспондент»[45]. Но зачем? Ведь речь идёт о традиционной публицистике — также одном из ключевых, но столь же мифологизированном понятии! Впрочем, в их книге акцент тоже сделан на мастерстве, конкретных навыках, но теперь — уже публициста. Рассмотрим и мы это важнейшее понятие.

Интересную этимологию этого корня предлагает М. Фасмер⁴⁷.

Публикация — (через польск.) от латинского publicatio, — первоначально «конфискация». Публиковать — от publicare — «конфисковать; обнародовать». То есть сделать «публичным», «общественным» (публичный — от publicus — «общественный»). В смысле принадлежащим «простому народу» («публике»).

В словаре Даля слово «публицистика» ещё не осмысляется как отдельный термин, поскольку он (термин) ещё только-только вводится в оборот[46]. Но рассматривается основное гнездо слов этого корня, причём уже в сугубо русской социально-культурной интерпретации. Отметив, что ПУБЛИКА — это «общество, народ, люди, люд», Даль замечает: «у нас публикою зов. общество, кроме черни, простого народа. Много публики в театре было?»[47].

Соответственно, публикация, публикованье — объявленье, оглашенье, обнародованье в ведомостях или особыми листами, или устно, иногда на торгу, с барабанным боем и пр. Публиковать о чём — объявлять всенародно, оглашать, обнародовать. О торгах публикуется в ведомостях.

Публичный — всенародный, оглашенный, явный, известный. Об этом говорят публично — гласно. Для публики, общества устроенный, народный, общенародный, всенародный, вселюдный; всем обывателям сообща, всей гражданской общине принадлежащий. Публичный нотариус, писец.

Публичное гулянье, сад.

ПУБЛИЦИСТ — писатель, более газетный, журнальный, по современным, общим вопросам, по народному праву.

Как видим, ключевым понятием для всей группы слов, изначально выступает понятие «социума» (публики, народа, общины; «черни» или наоборот, «общества»). Поэтому совершенно прав Г. Я. Солганик, называющий полем деятельности публицистики «социальное пространство»[48]. Это подтверждается и при анализе предмета публицистики[49]. Соответственно, если предметом журналистики выступают все факты и события (от единичных фактов-«атомов» личной жизни из дневника или блога, до вселенских катастроф), то предметом публицистического интереса становятся лишь социальные проблемы — ситуации бытия общества, характеризуемые наличием разрыва между ожиданиями аудитории (тех или иных социальных групп) и реальной действительностью. (При этом под фактом мы понимаем свершившееся движение материи, зафиксированное каким-либо способом; под событием — свершающийся, длящийся факт; увы, но более точного понятия «факта» в науке пока нет, и споры о его сущности идут не смолкая)

Таким образом, под публицистикой, с точки зрения институциональной, мы понимаем сферу деятельности журналистики (как социального института), связанную с анализом, прогнозированием, оценкой актуальных социальных проблем современности и поиском общественно приемлемых путей их разрешения.

С точки зрения деятельности непосредственно индивидуальной (профессиональной; поскольку если дневник можно вести и «для себя», то публицистика уже требует активной включённости в бытие своей социальной группы или страты) деятельности, под публицистикой можно понимать деятельность по анализу, прогнозированию и оценке современной социальной действительности, с целью обнаружения актуальных социальных проблем, публичному оглашению их и обсуждению социально приемлемых путей их разрешения.

Добавим к полученным нами определениям и существующие в современной западной коммуникативистике. Так, Дж. Гербнер считает, что «публикация — это формация и информация (и „развлечение“) публики; создание и культивация общественных перспектив; приведение в порядок и обогащение распределенных знаний; организация с помощью систем массовой информации крупных, хотя и по-своему разнородных, перспективных и важных общностей людей, не имеющих для взаимодействия иного пути. Истинное революционное значение современных массовых коммуникаций и заключается в их возможности „создавать публичность“»[50]. Говоря традиционным языком советской теории журналистики, «газета» (СМК) и сегодня остаётся не только «коллективным пропагандистом и агитатором», но и продолжает играть роль ведущего «организатора», позволяя складываться различным социальным группам и сообща отстаивать свои интересы, противостоять культурно-интеллектуальному нивелированиию.

Интересно, что на Западе даже возник соответствующий термин — «публичные формы творчества», понятие, введённое в коммуникативистику в противовес понятию «массовой культуры» для утверждения открытости СМИ и их доступности всем слоям общества в качестве одной из форм соучастия в решении гражданских проблем (и защиты СМИ и культуры от коммерциализации и массовизации) ⁵³. И сам термин, и проблема, в нём отражённая, вызывали и продолжают вызывать на Западе бурные дискуссии. Идея защитников культуры и СМИ от разрушительного давления могущественных и всевластных информационных олигополий проста: необходима прозрачность в деятельности коммерческих и государственных структур, для чего туда должен быть открыт доступ журналистам и экспертам, для всестороннего информирования аудитории об их влиянии на сознание и поведение масс.

Этот процесс получил название «делиберативного» (от англ. Deliberate — обдумывать, взвешивать, совещаться, обсуждать). Его цель — привлечь как можно больше активных граждан к обсуждению общественно значимых проблем, с целью осуществления социальной инженерии — разумного и рационального обустройства общества (эволюционным путём). В нём принимают участие не только (и не столько) рядовые граждане или отдельные СМИ, сколько самоорганизовавшаяся активная часть общества, а также так называемые «фабрики мысли» — «мозговые центры». Это объединения специалистов различного профиля, составляющих независимый консультационный орган, выполняющий заказы на всестороннее и потому адекватное исследование любого социального проекта или проблемы. Затем результаты исследования переносятся в публичную сферу для ознакомления с ними как можно большего числа заинтересованных сторон.

Подробный анализ деятельности фабрик мысли не входит в задачи данной работы, но, как мы надеемся, даже столь краткое упоминание о них позволяет увидеть перспективы развития современной русской публицистики, а главное, позволяет выйти на более точное понимание такой цепочки терминов, как «СМИ» — «СМК» — «масс-медиа». Это действительно, очень близкие понятия, и различие между ними в степени, а не в роде.

Средства массовой информации (СМИ) — первоначально возникшие средства-каналы для передачи необходимой информации определённой аудитории (постепенно ставшей массовой). Они характеризуются односторонностью коммуникации, при её массовости. Это конкретные отдельные учреждения (редакции, информагентства, издательства и т.д.) и необходимый для их деятельности комплекс каналов передачи продуктов труда аудитории.

С развитием технических возможностей, СМИ дополняются новыми способами воздействия на аудиторию (кинематографом, радио и телевидением, позже Интернетом), а кроме того — складываются в масштабную систему. Возникают средства массовой коммуникации (СМК), т.е. средства обмена информацией, характеризующиеся интерактивностью, наличием не просто обратной связи (например, через Интернет, телефонные звонки или письма), но именно совместным творчеством с аудиторией — через медиакритику или участие (пусть сегодня и затруднённое) простых граждан в создании журналистской продукции (передач, ток-шоу и т.д.). Это частные (и сравнительно небольшие) медиа-холдинги, издательские дома, национальные системы СМИ/СМК, коммерческие телесети и т. п. институты, вынужденные так или иначе учитывать интересы и потребности аудитории, прислушиваться к мнению общественности.

Масс-медиа — порождение самого последнего времени. Это уже система тотального, глобального — мирового — идеологического (коммерциализм, потребительство и массовость) воздействия на массовое сознание любыми способами: через институт спорта или фабрики звёзд, через телевидение, СМИ и СМК или школьно-университетское образование. Здесь стоит говорить о международных информационных олигополиях, целенаправленно и жёстко формирующих общественное мнение в выгодном им направлении, манипулирующих им.

В таком плане использование термина «журналистика» как синонима одного из вышеперечисленных (СМИ, СМК, масс-медиа) возможно, но требует строжайшего уточнения: какой именно уровень (и элемент) системы социальной коммуникации имеется в виду.

Здесь необходимо отметить и ещё два вида использования термина «журналистика» как масштабного социоисторического феномена. Это употребление слова «журналистика» как синонима манипуляции сознанием, либо как синонима «института» пропаганды. Сложность в том, что и манипуляция сознанием, и пропаганда, сами по себе социальными институтами не являются, но могут выступать функционально-методологическим стержнем для журналистики, организуя всю её структуру сообразно своей природе и задачам.

Рассмотрим кратко их сущность. Существует мнение, что в современной теоретической мысли обоснованы «четыре типа прессы». Ссылаются при этом обычно на известную книгу американских авторов «Четыре теории прессы»[51]. Не касаясь теоретической «концептуальности» авторов брошюры, даже после беглого ознакомления с характеристиками прессы, данными ими, видно, что принципиально речь идёт всего о двух типах прессы, если подходить к ним исторически, т.е. беря их в развитии. Это система манипуляции общественным мнением («либертарианская» теория и концепция «социальной ответственности») и «институт» пропаганды («авторитарная» и «коммунистическая» теории).

Слово «манипуляция» восходит к латинскому manipulus — «горсть» и французскому manipuler — «производить манипуляции» (действия руками; показ фокусов). В основе манипулятивного подхода к организации массовой коммуникации лежит очень чёткий принцип организации государства, основанный на «концепции человека». Последний понимается как «разумное существо», обладающее «инстинктом правды», которому надо лишь предоставить максимальную «свободу» и сколько бы ложных и вредных мнений ему ни предлагалось, он, в конце концов, всегда обнаружит истинное. Так, через СМИ и СМК, формируется система масс-медиа (массового воздействия), в которой журналистика играет роль лишь одного из элементов глобальной, тотальной структуры, формально являясь «свободной» и «независимой». То есть манипуляция есть «технология», а журналистика — «техника», «маттехбаза» манипуляции.

«Пропаганда» — и термин и явление относятся к началу XVII века, когда католическая Контрреформация быстро набрала ход, и в 1622 году Ватикан «создал специальную организацию, призванную „удержать веру“ и сохранить церковь. Конгрегация распространения веры — Congregatio de propaganda fide — стремилась укрепить католицизм во всех странах; именно она ввела в обиход слово „пропаганда“, которое как понятие появилось, таким образом, в 1622 г. и первоначально означало распространение идей и догматов церкви»[52].

При этом активизация государственной идеологии прикрывалась лозунгом «совершенствования человека». Маркс иронически называл эту фразеологию «человеколюбивым промыслом» и говорил о своего рода монополии на «улучшение человеческого рода», которая с 1640 года целиком стала принадлежать Конгрегации[53]. В данном случае, журналистика также выполняет роль проводника главенствующей доктрины, но обращается к сознанию масс открыто, апеллируя преимущественно к их сознательным структурам. Здесь роль журналистики — тиражировать идеи, донося их до сознания масс.

В любом случае, и манипулятивные, и пропагандистские методы воздействия на сознание масс, в «чистом» виде, показали свою несостоятельность и потому будущее, как представляется, за упомянутым выше делиберативным процессом.

Но вернёмся к собственно журналистике. Как социально-исторический институт, она включает в себя не только такие «сферы творческипреобразовательной деятельности» (М. Н. Ким), как журнализм и публицистика, но и такие, как беллетристика и эссеистика. Последнюю некоторые исследователи относят к «внеродовым» формам литературы[54], что отчасти справедливо, хотя и остаётся предметом дискуссий[55]. Об эссеистике пойдёт речь ниже, пока остановимся на понятии «беллетристика».

Термин происходит от французского слова belles-lettres — «изящная словесность» (В. Даль) и традиционно трактуется как: 1. художественная литература; 2. в узком смысле — как художественная проза в отличие от поэзии и драматургии; 3. произведения для лёгкого чтения в противоположность произведениям высокого искусства[56]. Беллетристика в нашей триаде вызывает, пожалуй, наибольшее количество вопросов, хотя философскометодологические основы выделения её как из собственно литературы, так и для отделения от «чистой» журналистики, были заложены ещё Белинским.

Отделяя беллетристику от «большой» литературы, Виссарион Григорьевич говорил, что в отличие от художественно завершённых, «замкнутых» в своей завершённости и потому оторванных от живой жизни произведений искусства, произведения беллетристические прямо связаны с происходящими в обществе событиями, посвящены им, их осмысляют. Добавим, что от публицистики они отличаются «безадресностью», отсутствием конкретных упоминаний фамилий, имён, мест и дат, хотя само событие или персонаж читателем, без сомнения, легко угадываются (например, в фельетоне или рассказе).

Таким образом, беллетристику можно определить как сферу деятельности журналистики, связанную с удовлетворением потребности аудитории в художественно-образном ценностном осмыслении происходящих событий. Именно поэтому предметом отражения в беллетристике (а в советской теории печати — в художественнопублицистических произведениях) выступает человек во всём разнообразии его отношений с окружающей действительностью.

Следовательно, как индивидуально-профессиональную деятельность, беллетристику можно охарактеризовать как публичную смысло- и образопорождающую деятельность на основе ценностного осмысления бытия человека в мире. Говоря просто, беллетристы пытаются рассказать аудитории, каковы другие люди в различных обстоятельствах и объяснить, почему.

Остаётся эссеистика — понятие, до сих пор вызывающее теоретический «ступор». «Эссе не может быть приведено ни к какой дефиниции» — этот тезис очень часто встречается в справочниках и словарях. Но так ли это на самом деле?

Эссе производно от французского essai — «попытка», «проба сил» («испытание»), «набросок». Происходит же от латинского exagium — «взвешивание». В результате историко-культурологического и теоретического анализа жанра эссе, нами было получено определение эссе как произведения, отражающего экзистенциальную рефлексию автора[57]. Если говорить об эссеистике, то это сфера деятельности в журналистике, связанная с удовлетворением потребности аудитории в межличностном (экзистенциальном) общении. Её возникновение обусловлено массовизацией (обезличиванием) продукции журналистской деятельности (в XX веке особенно, «благодаря» доктрине объективности). Надо отметить, что в западной прессе, находящейся уже давно в подобной ситуации, ещё в 50—60х гг. прошлого века получило развитие явление так называемого «нового журнализма», возникшего в Америке на волне контркультурной революции. Его апологеты отстаивали право на эмоциональную свободу выражения своих мнений и оценок описываемых событий.

Сегодня эти и схожие с ними идеи находят своё воплощение в такой популярной для отечественной и зарубежной журналистики коммуникативной стратегии, как «эссеизация». Её сущность заключается в индивидуальном, личностном восприятии и воспроизведении наблюдаемых жизненных ситуаций и проблем бытия. Её отличительные качества отражают естественный ход мысли человека и заключаются в ассоциативности содержания, определённой фрагментарности («нелинейности») повествования, композиционной и стилевой свободе.

Если дать определение эссеистике с этой — профессиональной — точки зрения, то оно будет следующим: эссеистика есть публичная рефлексия над экзистенциальными проблемами собственного существования. Ключевым здесь выступает принцип жизненности, отражающий неразрывную, непосредственную связь между реальной личностью эссеиста и «языковой личностью героя произведения» («коммуникативной личностью» — Д.П.Гавра). Говоря просто, настоящая эссеистика искренна, в отличие, например, от модного ныне постмодернистского эссеистического мейнстрима как «плетения словес».

Таковы в целом, на наш взгляд, основные понятия, тесно связанные с термином «журналистика». Сегодня, к сожалению, наука о журналистике слишком «полифонична» и «многоцитатна», что мешает прийти к единому мнению хотя бы в отношении основных, базовых, так сказать «несущих», понятий общей теории журналистики. И проблема здесь видится в отсутствии адекватной исследовательской парадигмы для анализа журналистики. Автор, являясь сторонником философско-антропологического подхода, предполагающего постановку в центр любых теоретических построений конкретного живого человека, личность, считает именно его наиболее соответствующим задачам построения метатеории журналистики.