«Я полагал, что могу несколько легче переносить тоску по тебе, но я совершенно не переношу ее, — писал он. — Мне кажется, что, уехав от тебя, я провинился. Если после того, как ты принял пищу, тебе кажется, что ты можешь меня догнать, то реши это своим умом. Я же тоскую по тебе так, как готов любить: любовь склоняет меня к тому, чтобы увидеть тебя здоровым, тоска — чтобы возможно скорее; итак, лучше первое. Поэтому заботься главным образом о своем здоровье. Из неисчислимых услуг, оказанных тобой мне, это будет самая приятная» [108].
у того, кто поднимается к вершине власти, неизбежно появляются неприятные попутчики. И Цицерон знал, что обратного пути уже нет.
У Цицерона был только голос, и он невероятными усилиями превратил этот голос в могучее оружие.
Не знать, что случилось до твоего рождения, — значит всегда оставаться ребенком. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков?
— Эти люди — живое предупреждение о том, что случается с любым государством, имеющим постоянных служащих. Из наших слуг они становятся нашими господами!
Однако я боюсь, что во всех людях, удовлетворивших свои самые честолюбивые желания, граница между достоинством и тщеславием, действительностью и мечтами, славой и саморазрушением почти стирается.
Аттик подметил точно, и сейчас, задним умом, мне жаль Цицерона еще больше, чем тогда, — ведь человек, возводящий себе прижизненный памятник, должен быть очень одинок.
не существовало ничего, чего нельзя было бы создать, разрушить или исправить с помощью слов.
Как когда-то написал сам Цицерон: «Не знать, что было до того, как ты родился, — значит навсегда остаться ребенком. В самом деле, что такое жизнь человека, если память о древних событиях не связывает ее с жизнью наших предков?»
Цицерон полагается на свое старое правило: сначала ввяжись в драку, а уж затем поймешь, как в ней победить.
