отсутствие смысла необязательно бессмысленно
соединение эстетики с этикой, то есть проецирование этических норм на потенциальные предметы эстетического переживания, неизбежно должно разрушать потенциальную интенсивность последних. Иными словами, приспосабливать эстетическую интенсивность к этическим требованиям — значит нормализировать и в конечном счете размывать ее. Всякий раз, когда главной задачей художественного произведения объявляют передачу и иллюстрацию наглядными примерами какого-либо этического послания, мы должны спрашивать — и действительно, от этого вопроса никуда не деться, — не эффективнее ли будет высказать то же самое этическое послание в более открытых и прямо выраженных понятиях и формах?
Подобный мир — мир, где камни подступают все ближе и где истина может быть субстанцией, то есть мир культуры присутствия, — это, в-пятых, такой мир, где люди стремятся поддерживать отношения с окружающим космосом, включая себя, то есть свои тела, в ритмы этого космоса
место господствующего человеческого самоопределения в культуре значения занято «субъективностью» или «субъектом», тогда как в культурах присутствия люди рассматривают свои тела как часть космоса (или как часть божественного творения)
Physis есть восходящее властвование, в-себе-сие-стояние, постоянство. Idea, вид как узренное, есть определение постоянного, поскольку и лишь поскольку оно противостоит зрению. Но ведь physis как восходящее властвование тоже есть явление. Безусловно
чтобы быть пережито, Бытие должно стать частью какой-то культуры. Однако стоит Бытию пересечь этот порог, как оно, разумеется, перестает быть Бытием
нескончаемое продолжение уже потенциально завершенной эпохи неизбежно оказывается чем-то вроде добровольно принимаемого страдания
нарративные дискурсы открывают особое пространство, где множественность репрезентаций может быть сведена воедино и оформлена как последовательность
дискурсивная структура рассказа оказалась решением для проблемы, возникшей в рамках общего кризиса репрезентации из-за умножения возможных репрезентаций одного и того же феномена
значения тела и крови Христа должны были воскрешать в памяти событие тайной вечери — но более уже не считалось, что они заставляют тайную вечерю вновь стать присутствующей в настоящем
