Оглавление

Часть первая. Корпорация «Мор»

1. Ошибки

— Мама, мама, пусть она перестанет, пусть собачка перестанет!

Пронзительный детский голосок верещал так отчетливо, будто наяву. Мурашки пробежали вдоль позвоночника, и Жу содрогнулась.

— Пусть она перестанет, пожалуйста! Пожалуйста…

Она слабо стукнула ладонью по виску, и воспоминание растворилось. Жу осторожно скользнула взглядом по сторонам, поправляя длинные волосы. Никто из сидевших за столом не повернулся к ней, никто больше не слышал отчаянного крика. Планерка продолжалась.

— Пожалуйста, коллеги, повнимательнее, — причитал начальник отдела по связям с общественностью. — У нас тут… — Он ослабил ворот плохо выглаженной рубашки и потер шею, подбирая подходящий термин. Катастрофа? Полный провал? Бедствие, каких не видело министерство со времен войны? — У нас тут очень-очень большая неприятность.

Жу не удержалась и тихо фыркнула. «Неприятность»! Стоило ли собирать всех в такую рань из-за «неприятности»? Говорил бы прямо: «Ребята, министр идет на дно, и мы вместе с ней».

— Коллеги, рейтинг госпожи министра опустился до минимума за последние пятнадцать лет, и мы…

Жу снова отключилась. Какой смысл слушать по десять раз то, что весь Новополис и так уже знает? Она подперла кулаком подбородок и зевнула. Из-за чужих оплошностей придется оставаться допоздна, а то и в выходные! Пару лет назад она бы обрадовалась свалившейся на голову работе, но сейчас… Плохой сон, плохое питание, отдыха совсем нет. Теперь еще и «неприятность». Неудивительно, что старые кошмары начинают доставать наяву. Жу поерзала на стуле, вытянув под столом затекшие ноги, и неудобный корпоративный костюм зашуршал, возмущенный подобными вольностями.

Она выглянула в окно, чтобы отвлечься. Где-то на горизонте, заслоняя восходящее солнце, собирались розовые тучи. Установки Станции контроля погоды готовились перехватить и рассеять их на подлете к Полису — городу, который минуют ненастья.

А жаль! Дождь бы сейчас не помешал. Так ей, по крайней мере, казалось. Из-за усталости она плохо различала тонкую грань между реальностью и сном.

Реальный дождь несет сырость, грязь, и никакого больше смысла в нем нет. Попади она под настоящий осенний ливень, Жу подхватила бы простуду, и только. Но символический дождь в ее фантазиях омывал, очищал и нес перемены. Ради перемен она не боялась промочить ноги. Жу хотелось отделиться от всего, что ее окружало. Она чувствовала, будто тело облепила куча пиявок вперемешку с землей, опавшими листьями и прочим мусором. Вот бы стряхнуть их, смыть и растоптать! Вернуть полную сил Жу, которая хваталась за любую работу и не мучилась от бессонницы.

Она приосанилась под довольное поскрипывание приталенного костюма. Начальник смотрел прямо на нее. Только не закрывать глаза, только не закрывать глаза… Начальник упорно не отворачивался, а веки тяжелели и пытались сомкнуться во что бы то ни стало. Жу бросила остатки сил измученного организма на то, чтобы не опустить их, а потому забыла про все остальное. Рот открылся сам по себе, и Жу вдруг осознала, что зевает. Вовремя спохватившись, она прикусила костяшку указательного пальца и придала лицу такой вид, будто ее ужасает то, что произошло с министром.

— Нам необходимо повысить эффективность работы с прессой и общественностью, — продолжал начальник. — Вести более агрессивную политику, принять решительные и молниеносные меры. Решительные и молниеносные! — Он достал носовой платок и смахнул капли пота с глубоких залысин. — Итак, мы разделимся на три оперативные группы, создадим рабочую комиссию и…

Жу водила пальцем по ободку пустого кофейного стаканчика. Неужели это не могло подождать до восьми? Ну кто собирает людей в пять утра, чтобы рассказать, чем они будут заниматься завтра после обеда?! Окажись она на месте начальника, изощренные пытки, вроде бесконечных пустых планерок, канули бы в небытие, зато результаты, наоборот, поползли бы в гору. Секрет был прост: заставить остальной отдел трудиться так же, как сама Жу трудилась с первого дня в министерстве, и все. Она посмотрела на коллегу напротив, который отыскал на широком столе зала совещаний какую-то крошку и теперь лениво пинал ее пальцами, как мяч. Этим же он занимался и в рабочее время, за каким бы столом ни сидел. Удивительно, откуда брались эти крошки?! Жу решила, что уволит лентяя на следующий день, как станет во главе отдела.

Она бросила полный сочувствия взгляд на распинающегося начальника. Может быть, он и не виноват. Конечно, совещание ведь нужно не ее непосредственному руководителю, а кому-то сверху. Да и в остальных трех министерствах, наверное, такие же порядки. Иначе нельзя. Какое там в Полисе население? Двадцать пять миллионов? Тридцать? Вместе с Кромью и вовсе больше шестидесяти. Неповоротливая махина, словно океанский лайнер. Естественно, управлять им чуточку сложнее, чем одноместной моторной лодкой. Но почему страдать от этого должна Жу?!

Она прикрыла глаза и тихонько замычала простую мелодию. Этот звук успокаивал, и Жу было плевать, что соседи слева или справа могут ее услышать. Уж если за песни начнут порицать даже в министерстве Мира, храме музыки, то Полис обречен!

Планерка закончилась, и все потянулись к выходу. Жу брела в хвосте, погруженная в тяжелые мысли.

— Жу, на секундочку, — подозвал ее начальник.

Он закрыл стеклянную дверь и отвел Жу в сторону. Коллеги разошлись по местам, но приступать к работе не спешили. Прозрачные стены не пропускали звук, так что им приходилось довольствоваться видом. Но хоть какое-то развлечение! Казалось бы, в министерстве Мира зрелищ с избытком: постоянные концерты министра, гастроли, благотворительные туры. Но это развлечения обывателей. Для работников по другую сторону министерских кулис концерты быстро становились рутиной. А вот то, что начальник отдела решил поговорить с Жу за закрытыми дверьми, — это необычно. С чего он вдруг? И что хочет обсудить? Голодные до всего необычного коллеги будут перебирать версии минимум неделю. Жу задумалась, какую небылицу им скормить, когда пристанут с расспросами.

— Ситуация серьезная, — начальник перешел к делу. — Госпожа Иллойа попалась на плагиате, рейтинги обрушились. И не просто обрушились, а продолжают обрушаться. А провал министра — это провал всего министерства и города в целом.

Жу поджала губы, с трудом сдерживая раздражение. Он что, пересказывал речь, с которой минуту назад выступал перед отделом? Этого еще не хватало. Вот же зануда!

— Мне там отчет делать надо… — она запнулась, попытавшись вспомнить, какой именно отчет должна делать.

— Да-да, секунду. — Начальник подбоченился, вновь вытянул руки по швам, потом сложил их на груди. Потом посмотрел в окно на тучи. — Знаешь, что такое громоотвод?

— Более-менее. А что?

— Да нет, ничего, ничего, забудь. — Он замотал головой и, собравшись с духом, продолжил: — То, что песня оказалась плагиатом, — ошибка. Машина ошиблась, схватила не тот алгоритм, не проверила на плагиат. Несчастный случай. Разумеется, это не вина министра. Она просто исполнила песню, которую для нее написали. Понимаешь?

— Допустим.

Жу нахмурилась. Почему начальник пытался оправдать министра перед ней? Почему его голос звучал заискивающим, почти извиняющимся?

— Мы-то знаем, что это невинный просчет кого-то из авторов или инженеров-композиторов, но избирателей не волнуют такие мелочи. До тех пор, пока виновный не понесет наказания, рейтинг министра нам не поднять. Понимаешь?

— Допустим.

— Вот. Хорошо. — Начальник достал из внутреннего кармана пиджака мятый носовой платок и обтер вспотевший лоб. — И что же нам делать, как думаешь?

— Ну… — Жу переступила с ноги на ногу, надула щеки, почесала кончик острого носа. — Надо отвести удар от Иллойи. Найти крайнего и скормить его прессе. Как вариант.

Ей даже на секунду стало жаль этого безымянного бедолагу, который мог бы стать несправедливой жертвой ее предложения, но она быстро подавила это чувство. Жизнь штука простая: есть те, кто выигрывают, и те, кто проигрывают. А все остальное не важно.

— Но?

— Но авторов выгонять нельзя, они слишком ценные. К тому же, если выгоним одного, это даст сигнал остальным. Конкурентам станет легче их переманить. Нужно выбрать человека из другого отдела — не очень значимого, но и не совсем бесполезного — и повесить все ошибки на него. — Жу хихикнула. — А если будет возмущаться, выставить его вредителем-диверсантом.

— Правильно, правильно… Вот и совет директоров так подумал. Поэтому мы приняли тяжелое решение… — Он сделал паузу и многозначительно поднял бровь.

До Жу начало доходить.

— В смысле?

— Понимаешь…

— Нет, не понимаю. Серьезно? Я? Из всего министерства одна я?

— Если правильно провести кампанию, хватит и одного человека. — Он пожал плечами. — Сама знаешь.

— Да какая мне… — Она набрала воздух в легкие и медленно выпустила его через ноздри. Дыхательная гимнастика не помогла, Жу затараторила еще быстрее: — Погодите, так нельзя. Дайте хотя бы поговорить с Иллойей.

— Госпожа министр в курсе ситуации. — Начальник снова достал платок, помял его в руках и быстро сунул обратно. — Жу… так надо, извини.

— Да вы чего? Почему я? Кто так решил? Почему я-то вдруг?

— Это было тяжелое решение, но ты моложе всех, пришла к нам последней. Кто пришел последним, тот и уходит первым, таков порядок. К тому же у других семьи. Неправильно поступать так с теми, кто уже много лет…

— Ага, а со мной правильно?!

— Говори тише.

— Да-да, так я и поверила! Семьи и стаж. Ну да. Где же ваша суперспециалистка, — Жу закатила глаза, — по работе с межминистерскими институтами? Не знаете? Никто не знает, она же хорошо если раз в месяц покажется, а то и реже.

— Она внештатный…

— А вон тот дурачок, — Жу выставила руку в сторону одного из коллег, которые притворялись, что не обращают внимания на скандал, — вообще ничего не делает. Сидит целыми сутками, залипает в тотализатор. И ладно бы выигрывал, но он настолько тупой, что проигрывает девять ставок из десяти.

— Не усложняй, пожалуйста.

— Ну да, он же ваш племянник, кажется? Какое совпадение!

— А про тотализатор ты…

— Ага. Теперь хоть знать будете, куда деваются деньги с вашего счета. — Она окинула отдел злым взглядом. — Здесь есть хоть кто-то, кто родился не в одном из пяти центральных районов Полиса? Дайте подумать… А, да, есть: я! И кого же мы выкинем при первой возможности?

— Не усложняй, все не так. И говори тише.

— Что значит «не усложняй»? Никто не поверит, что я подсунула Иллойе плагиат! Это бред. Я даже не имею отношения к композиторскому отделу! Почему не сделать крайними их?

— Говори тише. Ты сама сказала почему.

— Это бред! — не унималась Жу.

— Жу. Напишешь заявление, уйдешь по-хорошему — получишь хороший расчет.

— Какая разница, если вы свалите на меня косяк авторов? Это, что ли, «по-хорошему»? Я же с такой статьей не найду работу.

— Есть много мест…

Неловкая пауза. Они оба понимали, что Жу имела в виду такую работу. Работу в одном из четырех министерств, правящих городом. Работу мечты, которой дорожат, ведь второго шанса не бывает ни для кого. Уж точно не для тех, кто обвалил рейтинг министра почти на двадцать пунктов.

— Будешь скандалить — получишь скандал, — начальник поднял бровь и попытался изобразить строгость в голосе.

Он выдавал афоризмы с завидной частотой. Коллеги всегда над ним подшучивали. Мягкий, нерешительный, податливый, как глина. Травоядное, неизвестно как забравшееся в иерархию хищников. И вот травоядное выставляет ее за порог. От этой мысли становилось еще обиднее. Наверняка совет директоров выбирал, какой отдел предоставит жертву на закланье, и мягкость начальника связей с общественностью сыграла в их выборе не последнюю роль.

— А ты уверена, что это не ты сделала? Учитывая трудности с… памятью? — Он поднял и вторую бровь.

Ну это уже низость.

— Ну это уже низость! Не думала, что вы опуститесь до такого.

Голова ее беспокоила, это правда. Прошлое представлялось огромной мозаикой: некоторые кусочки стояли на своих местах, но тех, которые отсутствовали или не подходили, набиралось столько, что невозможно было угадать, что изображено на полной картине. Но провалы не касались кратковременной памяти и никак не влияли на работу. Они лишь выщербили детство. Никто бы и не узнал о ее проблемах с памятью, если бы начальник не подсмотрел случайно в ее медицинской карте. С тех пор у коллег появилась еще одна тема для обсуждения, а у Жу — еще одна причина их недолюбливать. Она думала, хуже насмешек из старшей школы быть ничего не может, но оказалось, что может: когда ее проблемы обсуждают по-взрослому, всерьез, шушукаясь за спиной и бросая косые взгляды.

— Это самая жалкая попытка внушить мне ложные воспоминания, которую я когда-либо видела. А я их, поверьте, повидала немало.

— Послушай, я выбил тебе пособие на несколько лет вперед. Но если продолжишь хамить, можешь остаться вообще без всего.

Без всего… Он уже оставил ее без всего. Пособие — как стакан воды в пустыне, поданный человеком, который выгоняет из оазиса. Конечно, начальник, как и все здесь, родом из центра Полиса. Он не жил на границе с Кромью, скорее всего, и не бывал там никогда. Он не поймет. Жу обессиленно уронила голову на грудь.

— Тебе есть еще, что сказать?

Она хмыкнула, пожала плечами, развернулась и рывком открыла дверь. Коллеги, как один, отвели глаза и притворились, что заняты работой. Тихие неловкие покашливания. Два ряда столов, между которыми предстояло пройти тропой забвения.

Жу обернулась к начальнику и прищурилась.

— Хотя, знаете, я все-таки скажу!..

2. Новополис

— Мама, мама, пусть она перестанет, пусть собачка перестанет! Пожалуйста!..

Жу ударила ладонью по виску. Детский голос притих на мгновение, но затем вернулся вместе с непрошеными воспоминаниями.

Она сидит на стуле за кухонным столом и наблюдает, как мать замешивает тесто для вишневого или яблочного пирога. Свет заливает маленькую кухоньку, солнечные лучи играют на стеклянной утвари, отправляя зайчиков плясать по стенам. «Жу, пойдем играть с нами!» — кричат ей зайчики. Жу улыбается и болтает ногами в воздухе. Занимается рассвет нового дня, и она чувствует себя счастливой.

Но вот зайчики прячутся по углам, темное пятно падает на дом. Поднимается сильный южный ветер и гонит удушливые облака смога на север. Очистные установки Станции контроля и управления погодой не справляются, и у Жу начинает першить в горле. Это чувство останется с ней на всю жизнь, и много лет спустя она все так же будет тихонько покашливать, вспоминая старый дом.

Жу схватилась рукой за горло. Сияющие высотки за окном вагона аэропоезда сменились зданиями ниже и скромнее. Она недовольно скривилась и отвела взгляд.

Многие, кто перебирался в центр с окраин, оставались чужаками. Словно рыбы, выпрыгнувшие из пруда на сушу, они задыхались на раскаленной мостовой, выпучив округлившиеся глаза на незнакомый, враждебный мир. Но не Жу. В окружении блестящих стеклянных глыб, ночных огней и шумной толпы был ее дом. Все, что осталось в ней от маленькой девочки с окраины, — это воспоминания. Немногие сцены и образы из прошлого, которые никак не стирались окончательно.

Но аэропоезд нес ее прочь от центра. Прочь от нового дома и новой жизни в сторону дома старого, и злосчастное детское воспоминание не удавалось отогнать привычным ударом ладони по виску.

— Мама, мама, пусть собачка перестанет!

— Жу!

Голос матери звучит откуда-то издалека, перекрывает собачий лай. Шершавая кора впивается в щеку, холодный пот стекает по спине, пальцы онемели и скоро отпустят ствол дерева.

— Жу! Ты слышишь меня? Не стой столбом!

В видение из прошлого ворвался сердитый скрипучий голос из настоящего. Жу открыла глаза и встретилась взглядом с круглым, словно мячик, старичком. Он хмурил густые брови и притопывал ногой в лакированном ботинке.

— Закуски. Ну? Давай, давай, шевелись.

Реальность оказалась едва ли лучше воспоминаний. Она взяла поднос из рук «мячика», натянула фальшивую улыбку и открыла дверь панорамного вагона.

Изнутри, у самого входа, стояла парочка пассажиров, которая хлестнула ее по щекам заливистым хохотом. После увольнения Жу казалось, что все вокруг только и обсуждают ее провал, шепчутся за спиной, смеются в лицо, обращаются с ней как с изгоем и неудачницей. Но нет, парочка даже не повернулась в ее сторону, когда Жу проходила мимо с подносом. Может, все и знали ее бывшего работодателя, но вряд ли кто-то мог узнать саму Жу в лицо. Тем более в забитом туристами экскурсионном поезде.

Она медленно двинулась вглубь вагона, лавируя между группками изящно одетых скучающих людей. Одни тихо переговаривались, наполовину прикрыв глаза, другие потягивали шампанское в одиночестве. В дальнем углу вагона гид собрал вокруг себя группу пожилых туристов и что-то им рассказывал. Он бодро размахивал руками, то и дело сдувая со лба прядь светлых кудрявых волос.

В вагоне только пол не был прозрачным. Стены и потолок накрывали людей цельным коробом сверхпрочного пластика. Жу нравились такие стоячие экскурсионные вагоны. По крайней мере, в те времена, когда ей самой приносили напитки на подносе. В последний раз она бывала в подобном вагоне не в качестве официантки еще во время командировки в Северопорт. Она сопровождала Иллойу в составе делегации Новополиса. Тогда Жу была полна оптимизма: сама министр Мира Иллойа перекинулась с ней парой слов за бокалом шампанского. Будущее казалось безоблачным.

— Надо было самой уходить раньше, — с досадой пробормотала Жу.

Работодатели заботились о репутации. Предатели и шпионы никому не были нужны. А предателей министра Мира будут сторониться, как в древние времена обходили прокаженных. И неважно, правда она совершила предательство или нет, — слухи быстро расползаются по Полису. А учитывая, чем прославился ее отец, Жу еще повезло, что она осталась на свободе.

Зачем только мать заставила ее пойти на хор? Музыка вторглась в беззаботное детство и стала катализатором, запустившим цепочку неизбежных событий. С музыки все и началось. Хор будто поставил Жу на рельсы и дал пинка. И она покатилась: ни влево, ни вправо не свернуть вплоть до самого министерства Мира. И зачем только мать записала ее на хор?!

Жу сделала круг по вагону и пристроилась у прозрачной стены, как раз когда поезд проносился по мосту через широкую реку. Она посмотрела на водную гладь, и голова закружилась.

— Ну привет. Отдыхаешь? — Гид незаметно подошел со спины. — Знаешь, откуда эти? — Он слегка кивнул в сторону туристов, которых развлекал минуту назад.

В ответ на первый вопрос Жу только фыркнула. Второй и вовсе пропустила мимо ушей.

— Из Северопорта. — Гид наклонился и заговорщически понизил голос. — Ты представляешь? И что мне рассказывать? Посмотрите налево — это воронки от ваших снарядов. Посмотрите направо — чудесное здание… было. Ваши головорезы разрушили его пятнадцать лет назад. — Он оглянулся и, поймав взгляд пожилого туриста, расплылся в улыбке. — Сволочи.

— А тебе не все равно, кто платит?

— Нет, ну обидно, знаешь ли. — Он подождал, пока один из пассажиров поставит пустой бокал на поднос Жу и отойдет. — Вообще-то, это и так наши денежки по праву. — Он уперся рукой в бок. — Сидят они, значит, такие красивые, у моря, ничего не делают, только нас обдирают пошлинами своими. А мы отказались платить — получите войну.

Жу пожала плечами и снова выглянула наружу. Поезд мчался сквозь плотную застройку. Не самый красивый район: старые типовые многоэтажки, маленькие квартиры, тонкие стены.

— А тебе все равно, я не понял? — Гид вдруг перестал улыбаться. — Знаешь, сколько людей пострадало из-за этих северных уродов?

— Ты, что ли, пострадал? — усмехнулась она. — Тебе тогда и двадцати не было.

— Да, я, что ли. — Он вытянулся в струну и перешел с тихого шепота на громкий: — Представь себе, если город воюет, то туристов как-то сильно меньше делается. Я так первой работы лишился.

— Ну да, ну да. Припоминаю толпы голодных экскурсоводов. — Она закатила глаза. — Главные жертвы войны.

— Вот зачем ты так? — Гид насупился. — Тогда всем плохо пришлось. Отец тоже чуть не остался без работы.

— А мой погиб.

Гид на мгновение нахмурился. Он открыл рот, чтобы что-то добавить, но потом передумал. Вместо этого почесал подбородок, буркнул что-то неразборчивое и шагнул к центру вагона.

Жу усмехнулась. Он был неплохим парнем. Стоило бы, наконец, выучить, как его зовут. Она еще и двух недель не отработала с ним в одном поезде, а уже узнала о Новополисе больше, чем за все школьные годы. И все-таки порой Жу специально заводила такие разговоры, чтобы вывести его из себя или смутить. Не так уж и много развлечений у нее оставалось.

— Дамы и господа, минуточку внимания! — Гид развел руки в стороны в театральном жесте. — Мы приближаемся к исторической части нашего любимого города. Сейчас перед вами предстанут блестящие достижения архитектуры доклассической эпохи древних стран. Замрите на секунду, пожалуйста. — Он поднял указательный палец и обвел взглядом туристов. — Чувствуете? — Пауза. — Это бьется сердце нашего города… Узрите же Старый Полис!

Жу была не из тех, кто выплескивает эмоции во внешний мир при каждой возможности, но, как и в первый раз, и во все последовавшие, увидев исторический район с высоты птичьего полета, она не удержалась и охнула. Раньше она и не подозревала, что в Полисе, заросшем стеклом, пластиком и бетоном, прячется такой островок монументальной красоты времен древних государств. Старый Город по-старому поражал даже тех, кто привык к жизни в центре и кого мало что может впечатлить.

Поезд скользил по навесной дороге, следуя руслу реки. По обоим берегам расстилалось огромное свободное пространство. Жу прислонилась щекой к холодному пластику стенки вагона и почувствовала, как душа рвется на волю. И так каждый рейс! Как к такому привыкнуть?!

Она вдруг почувствовала, что ноги отрываются от пола. Жу взлетела ввысь, нырнула вглубь этой массы воздуха, пролетела над крышами и шпилями древних зданий, вдохнула полной грудью и растворилась в бесконечной синеве. Время перестало существовать, настоящее и прошлое слились воедино.

Жу наблюдала, как из десятков городов старой страны люди стекаются на грандиозную стройку. Наблюдала за вереницей грузовиков, груженных песком и цементом, баржами с огромными мраморными блоками, высотными рабочими, зависшими между небом и землей. Какое же впечатление производила стройка на людей тогда, если даже сейчас у Жу перехватывало дыхание при виде каменных глыб, устремленных в облака шпилей, титанических колонн и резных карнизов? Бордовые, коричневые, горчичные плиты фундаментов, широкие проспекты, гранитная набережная, просторные площади и аллеи и так много зелени! Все это казалось Жу сказочным миром, сокрытым от любопытных глаз в самом центре цивилизации.

Хотя, конечно, никто не прятал исторический центр от посторонних. Наоборот, именно здесь, в высотке, походившей на ступенчатую четырехгранную пирамиду, расположилось Высшее министерство Развития Новополиса.

В прошлой жизни мать иногда рассказывала ей сказки на ночь. Про принцесс, рыцарей и героев. А также про чудищ, драконов и ужасных великанов-людоедов, которые живут высоко в облаках. На обед они ели непослушных детей, а логово их по описанию выглядело в точности как здание Высшего министерства Развития. Однако в реальной жизни внутри стеклянной пирамиды обитали люди куда страшнее и опаснее великанов.

Помимо министерства Мира Жу бывала только в министерстве Здоровья и Науки — вместе с Иллойей, по долгу службы. В министерство Жизнеобеспечения на северо-западе города она не выбиралась, не было необходимости. А вот в Высшее министерство Развития Жу никогда не приглашали. «Теперь уже и не пригласят», — пронеслось у нее в голове.

Она горько усмехнулась. Раньше она даже не бывала в этом районе, но стоило начальнику ее выгнать, и Жу объехала на поезде весь город, осмотрела все достопримечательности. Наконец-то она воочию увидела все четыре министерства, пусть даже снаружи.

Однажды она встретила на улице старую знакомую. Та начала рассказывать про свою жизнь, семью, про общих друзей. Но Жу не слушала, она смотрела на шарф и не могла оторвать взгляд. Это был тот самый шарф, который носила подруга еще маленькой девочкой пятнадцать лет назад. Куда бы она ни шла, вокруг тощей шеи непременно был намотан этот шарф. И вот снова та самая облезлая сиреневая тряпка, не постаревшая ни на день, в отличие от хозяйки. Кто бы мог подумать, что когда-то Жу просила мать купить такой же шарф?! Как бы нелепо он смотрелся на ней теперь, одетой в стильный брючный костюм, с черной кожаной сумочкой от официального спонсора министерства Мира на плече.

Услышав, где работает Жу, подруга замолчала, а потом быстро нашла повод распрощаться. Жу улыбалась вслед. Она добилась того, о чем люди ее происхождения не смели и мечтать. Все по заветам матери: есть те, кто выигрывают, и те, кто проигрывают, а все остальное не важно. И она уже победила.

Но Жу не была бы собой, не стремись она к большему. Где-то там, высоко в облаках, маячило Высшее министерство Развития, а с ним: личный водитель, жилье в историческом районе, власть. Приставка «Высшее» была большим, чем просто набор из шести букв. Это статус, принадлежность к элите, к людям, которые правят миром.

И вот оно, на расстоянии вытянутой руки. Близко как никогда. Внизу припаркованы машины, каждая из которых дороже квартиры Жу минимум в два раза. Прямо напротив выхода расположились пруд и широкая аллея с живыми деревьями — большая редкость для Полиса. Место, где властители мира могут случайно встретиться и переговорить, не опасаясь лишних ушей и глаз. После таких невинных, ленивых бесед начинались войны, заключались мирные и торговые соглашения, одни министры сменяли других, вспыхивали и затихали бунты, а политические аналитики пытались потом докопаться до истинной сути поворотных событий.

Жу покачала головой, отгоняя грустные мысли. Она с детства усвоила урок — мечты не сбываются и до добра не доводят. Только приземленные цели приводят к успеху. А прямо сейчас ее недавняя цель, казавшаяся вполне осуществимой, снова превращалась в несбыточную мечту. Все нужно было начинать сначала.

Пассажиры придвинулись к стенкам вагона, с любопытством осматриваясь по сторонам. Пирамида Высшего министерства приковывала к себе больше взглядов, чем другие достопримечательности. Согласно расписанию, поезд должен был пройти сквозь исторический центр еще раз — вечером. Тогда эту темно-желтую глыбу подсветят снизу десятки прожекторов, у подножия каждой ступени загорится неоновая подсветка, а на самой верхушке засияет герб Новополиса. И Жу снова услышит восторженные вздохи туристов, в точности воспроизводящие ее собственные впечатления.

Поезд свернул в сторону от реки, пронесся над парком и зарылся обратно в современную плотную застройку. Жу взглянула на часы. Без трех минут полдень, точно по графику. Машины никогда не ошибаются и не опаздывают. Через восемь минут проводник отведет гостей в вагон-ресторан, где их уже ждут накрытые столы и синтезированная в реальном времени музыка. Через двадцать четыре минуты поступит сигнал на цепь, и прозрачный пластик начнет постепенно затемняться.

Поезд ускорился, и Жу слегка качнуло. Да, здесь больше не на что смотреть. Таких многоквартирных домов хватает в каждом городе. Старые серые здания, выстроенные спиной друг к другу, как костяшки домино, вот-вот рухнут от любого толчка. По крайней мере, так кажется из сверхскоростного поезда, несущегося в каких-то пятидесяти метрах от серых стен. Но за каждым из окошек скрывается тесная квартира с тонкими стенами и низким потолком, и в каждой из них протекает чья-то жизнь. Интересно, чья? Операторов погрузочных роботов? Разносчиков еды? Обслуживающего персонала? Второсортных экскурсоводов и официанток туристических поездов?

Последние шесть лет жизни Жу протекали совсем в других условиях. Семнадцатый этаж элитного небоскреба на пересечении Южного автотракта и улицы Первого Артиста, просторные комнаты, окна до пола, потолок под три метра в высоту. Жу не дотягивалась до него, даже взобравшись на стол.

Она поставила поднос на барную стойку, поправила форму официантки и пригладила темные волосы, затянутые в хвост. При виде перекосившейся бабочки или расстегнувшейся пуговицы жилетки глаза проводника обычно округлялись, и сам он начинал громко сопеть и топать ногой. Жу хватило и одного скандала на работе в этом месяце, поэтому она оглядела себя в зеркале с ног до головы.

Невысокую, худую, тщедушную фигуру больше не облагораживал корпоративный министерский костюм. А форма официантки не приносила много денег, приходилось выкручиваться. На продуктах можно было не экономить — она и раньше предпочитала простую еду экзотической. Антидепрессанты стали новой статьей расходов. В аптеке у дома были слишком высокие цены. Раньше она просто брала нужные вещи в ближайшем магазине, шла домой, а деньги автоматически списывались с ее счета. Теперь по дороге с работы она заходила в разные аптеки, чтобы сравнить цены.

Но все это было не так важно по сравнению с арендой. В этом месяце она использовала последние накопления. В следующем уже никак не заплатить. Никак. Управляющий живет в тесной каморке на первом этаже. На стене — постер с Иллойей двадцатилетней давности. Многолетний преданный фанат. Такой не пойдет на уступки и не станет договариваться. Не с Жу. О том, чтобы выйти на владельца дома, не могло быть и речи.

Старые друзья найдут причину не помогать ей. Некоторые уже нашли. Пару дней назад она заходила домой к коллеге, тот с порога встретил ее натянутой, извиняющейся улыбкой. Позади стояла его жена, сложив руки на груди. А ведь Жу даже не успела ничего попросить.

Слухи быстро расползались по Полису. И Жу повела бы себя точно так же на их месте. «Никто о тебе заботиться не будет. Каждый сам за себя. Только так и можно выжить». Слова матери не раз уже подтверждала сама жизнь.

— Ну, ты это, извини там, все дела.

— Что? — Жу обернулась и рассеянно посмотрела на гида, подошедшего со спины.

— Я не знал, что твой отец погиб, — сказал он, глупо улыбаясь.

Она небрежно махнула рукой и бросила взгляд на бейджик. Клож… Что за дурацкое имя? И как прикажете запоминать этот случайный набор букв? Жу проговорила имя гида про себя, и ее затошнило. Она махнула еще раз.

— Забудь, все нормально.

— А он…

— Ага, воевал. — Она опустошила бокал шампанского, оставшийся после того, как туристов увели на обед. — Был наемником в Армии Штерна.

Жу помедлила, прежде чем произнести это имя. Говорить такое вслух было неправильно и даже опасно, но у нее осталось так мало развлечений в жизни! Гид, как она и рассчитывала, смутился. Еще бы. Отец, погибший на войне, — это одно дело. Отец, воевавший в Армии Штерна… Она не раз слышала имя командира наемников от Иллойи, и обычно следом летело какое-нибудь изощренное ругательство.

— Того самого Штерна?!

Сквозь страх на лице гида проскользнула неуверенная надежда. На что он надеялся? Что есть второй наемный командир по имени Штерн, который, в отличие от первого, честно служил нанимателю, не предавал, не дезертировал, не использовал запрещенное оружие и не замарал руки в прочих ужасных преступлениях? Увы, второго не было.

— Того самого.

— Хм… Ну ладно. — Он покраснел еще сильнее. — Пойду порепетирую речь, пока есть время. — Он переминался с ноги на ногу. — Вот. Да. Пойду.

Парень быстро зашагал прочь. Жу усмехнулась и снова выглянула наружу. Пластик уже начал затемняться. Солнце перестало жечь глаза и превратилось в оранжевое блюдце на темно-синей скатерти неба. Внизу начиналась Кромь. Еще пару часов, пока они не выедут за город, в поезде будут царить сумерки. Потом туристы вернутся из вагона-ресторана, а гид снова устроит перед ними тщательно отрепетированное представление и расскажет о бескрайних полях и фермах Полиса.

Жу видела, как он заучивает наизусть текст и выдает это за импровизацию. И никто не догадывался, что смущающийся болван с глупой улыбкой и есть истинная сущность этого талантливого оратора с противным именем. Правда, на этот раз ему удалось-таки задеть Жу. Пускай он даже и не хотел. Воспоминания из детства начинали терзать все сильнее. Особенно те, которые она так тщательно прятала от самой себя. Детство. Родители. Старый дом на окраине Полиса.

При новой работе не сохранить прежний уровень жизни. Жу вздохнула. Другого выхода не оставалось, она приняла решение вернуться в старый дом. Не затем, чтобы там жить, разумеется нет! Осмотреть дом и выставить его на продажу, ведь недвижимость всегда растет в цене. Продать и раздобыть денег еще на пару месяцев аренды, а дальше будет видно. Таков был новый план. Жу схватила прозрачный бокал с барной стойки и принялась лихорадочно его натирать. Пришла пора встретиться с прошлым.

3. Милый дом

Дорога просматривалась в обе стороны. Автобус, который привез Жу, свернул за угол, и она осталась совсем одна. В этой части города, в отличие от центра, свет не исполнял роль циркового животного на потеху людям. Не было ни отплясывающих в диком танце пестрых вывесок, ни рекламных голограмм, ни бесконечного потока слепящих фарами машин. Улицу освещала тонкая полоска фонарей. Словно строгие часовые следили они за порядком, очерчивая конусом света отведенный каждому участок дороги. Уже начинало темнеть, но ярко-оранжевое солнце все еще висело над горизонтом. Часовые спали, ожидая своей смены.

Под их пристальным надзором Жу и провела первые годы жизни. Ее судьбе могли позавидовать миллионы детей. По крайней мере, так говорила мать. У Жу были крыша над головой, свет, тепло. А всего в нескольких километрах к югу от родного дома начиналась Кромь — внешнее кольцо Новополиса, превосходившее центральный Полис и по площади, и по числу жителей. Судя по рассказам взрослых, жизнь в Кроми была сурова, жестока и несправедлива. Точнее, еще более жестока и несправедлива, чем везде.

Скромные, но ухоженные домики на окраине Полиса и мрачный пустырь, негласно обозначавший начало Кроми, разделял земляной вал высотой в человеческий рост. У Жу никогда не хватало смелости нарушить запрет и пересечь эту условную границу Полиса. Границу ее мира. Но иногда, одолеваемая любопытством, она влезала на заброшенную многоэтажку на холме, чтобы заглянуть на ту сторону вала.

Безликие ряды ветхих трущоб тянулись до самого горизонта. Хотя горизонт проглядывал нечасто, так как в любое время года небо над Кромью затягивал смог. Лишь в редкие дни северный ветер разгонял дым и гарь, и небо немного прояснялось. Тогда, словно великаны в тумане, проступали очертания заводских труб и линий электропередач. Кромь шумела и жужжала днем и ночью, она пугала и завораживала одновременно.

Жу шла по дороге, втянув голову в плечи и сложив руки на груди, тишину нарушал только стук каблуков. Она на мгновение задержалась напротив старого высохшего каштана, но не повернула головы в его сторону, лишь постояла немного и двинулась дальше. Она не смотрела под ноги, но умело обходила все кочки. Взгляд был направлен вперед — туда, где среди неотличимых друг от друга домиков поблескивала в лучах заходящего солнца покатая серая крыша, обращенная на север. Та самая, на которую она, бывало, забиралась, чтобы побыть в одиночестве тихими летними вечерами.

Из-за угла выскочила машина и стремительно понеслась на одинокого пешехода, бредущего посередине дороги. Водитель засигналил. Жу успела в последнее мгновение отпрыгнуть в сторону. Машина проскочила мимо, взметнув в воздух облако пыли.

— Куда прешь, дура?! — выкрикнул водитель из открытого окна, прежде чем его болид взвизгнул тормозами и скрылся за поворотом.

— Урод! — послала Жу ему вслед. Она пригладила волосы и выдохнула. — А действительно, куда я пру? — добавила она тише.

Отвечать на вопрос не пришлось, ноги сами нашли дорогу. Приземистый зеленый дом, краска на котором выцвела и потрескалась. Но это все еще он. Перед крыльцом топорщился ветками разросшийся куст розы, обложенный у корней ровной каменной оградкой. Жу наклонилась и провела рукой по камням. Одного не хватало.

— Мама, мама, пусть собачка перестанет! Пожалуйста!

Жу резко обернулась, будто ее кто-то окликнул. Пустая улица. Засохшие ветви каштана тихо застонали от порыва ветра, в соседнем доме хлопнули створки окна, вдалеке что-то громко лязгнуло, и все снова затихло. Здесь всегда было тихо. Это не Полис с его кипучей жизнью и не Кромь с воем и скрежетом фабрик и заводов. Это маленький домик, зависший между небом и землей на перекрестке миров. Она поежилась и подняла воротник куртки. Южный ветер. Скоро запершит в горле.

Доски скрипнули под ногами, когда Жу поднималась на крыльцо. Она достала карту из сумочки и поднесла ее к дверному замку, но ничего не произошло. Должно быть, размагнитилась за столько лет. Она огляделась по сторонам. Старая, ржавая водосточная труба едва держалась, готовая упасть под собственным весом. В окнах, на удивление, стояли целые стекла.

Жу бросила взгляд в конец улицы. Следующий автобус должен был прибыть только через двадцать минут, если, конечно, он придет по расписанию. Здесь, на окраине, ими управляли живые водители. Судя по тому, насколько грязно было внутри салона, они же их и мыли. Всю дорогу Жу провела, наблюдая за мутным шприцем, который катался по полу. На поворотах, ударяясь о ножки передних сидений, он летел в заднюю часть салона, где и устроилась Жу. Тогда она аккуратно пинала шприц подальше от себя и до следующего поворота прислушивалась, гадая по звуку, откуда он вылетит к ногам на этот раз.

Возвращаться в центр было еще рано. Положим, дом не хотел пускать ее внутрь, но Жу не привыкла сдаваться так легко. Она сбежала с крыльца и спустилась по накатанной дорожке к воротам гаража. Отец терпеть не мог электронику, но любил разные шестеренки и прочий древний хлам. Он даже рассказывал, что мечтал как-то в юности организовать театр механических кукол и бродить по свету с гастролями, но жизнь распорядилась иначе. Жу поднялась на цыпочки, просунула ладонь в щель между стеной и воротами и попыталась надавить на рычажок. Бесполезно — механизм давно заржавел и сломался. Жу покрутилась у ворот еще немного и вернулась на крыльцо.

— Мама, мама, пожалуйста!..

Жу стиснула зубы и со злостью ударила по виску. Что ж, она попыталась. Нет — и не надо, не очень-то хотелось. Да пусть он хоть сгорит, этот дом! Она с досадой дернула за ручку. Внезапно раздался щелчок, и Жу отшатнулась. Дверь приоткрылась сама по себе. Оказывается, она была открыта все это время, или карта сработала с запозданием.

Порыв ветра подтолкнул в спину. Будто призрак отпер для нее замок и приглашал войти. Жу немного постояла на пороге в нерешительности, затем осторожно ступила в темную прихожую. Она закатала рукав куртки и дважды стукнула по запястью — загорелся дисплей Личного Вживленного Электронного Устройства. Или «лички», как ее все звали.

— Фонарик, — шепнула Жу. Голос дрожал, и устройство не распознало команду. Она глубоко вдохнула. — Фонарик. — Запястье засветилось мягким голубоватым светом, который становился все ярче, пока постепенно не рассеял тьму прихожей.

Несмотря на все, что случилось, родной дом запомнился ей большим, светлым и просторным. Сейчас он был неприветлив. Жу оказалась в узком, холодном коридоре. Казалось, с каждым шагом он становился только уже. Стены сдвигались и сдавливали легкие, выжимая остатки воздуха.

Жу оперлась на тумбочку, перевела дух и немного постояла. Когда-то она забиралась на эту тумбочку, чтобы прорепетировать в зеркале речь, заготовленную на случай, если встретится с Высшим министром или еще кем-то важным. Ни слова речи не осталось в голове, но сохранился образ, который она видела в отражении. Лицо насуплено, карие глаза смотрят сердито, тонкие губы поджаты, носик задран. Так, она думала, выглядят серьезные люди.

Вдруг Жу резко отдернула руку и поднесла ее к лицу. Провела большим пальцем по подушечкам остальных четырех и насторожилась. На них не было пыли. Как и на тумбочке. Жу посветила фонариком по углам коридора. Ни пыли, ни грязи, ни паутины. С тех пор как мать и Жу покинули дом, он пустовал пятнадцать лет. Мать перед уходом не сделала ничего, чтобы уберечь его от грязи на годы вперед, ведь она рассчитывала вскоре вернуться, но…

Внезапно из глубины дома раздался приглушенный звон, и Жу поняла, что была там не одна. Она пошарила взглядом по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого. В коридоре было пусто. В сумочке и карманах лишь ключ-карта — не самое эффективное оружие для самообороны. В гараже у отца был тайник, но сейчас до него не добраться.

Она сглотнула и на цыпочках двинулась дальше, завернула за угол. Дверь на кухню была закрыта, сквозь щель внизу на пол лился теплый свет. Жу прислушалась. Изнутри кухни раздавался приглушенный металлический звон. Она быстро пересчитала в голове хороших знакомых и дальних родственников. Получилось всего несколько человек, и никого из них тут быть не могло. В дом — ее дом! — забрался чужак. Жу решительно толкнула дверь плечом.

Кухня осталась почти такой же, какой она ее запомнила. Только дряхлый стол был сдвинут в угол, а на полу разбросаны разные инструменты. Из-под раковины торчали две ноги в поношенных мешковатых штанах серого цвета и слышались приглушенные проклятия.

— Эй! — Жу схватила кусок ржавой трубы, удачно подвернувшийся под руку, и ударила им по кухонной полке. — А ну, вылезай!

Проклятия стихли, ноги под раковиной на мгновение замерли, потом зашевелились вновь и поползли наружу. Вскоре появился и их хозяин. Им оказался высокий, широкоплечий старик с морщинистым лицом, седой бородой и волосами, топорщившимися в разные стороны. Густые брови незнакомца не позволяли понять, удивлялся он или хмурился. Скорее всего, и то и другое.

— Ты что тут делаешь? — голос Жу прозвучал выше, чем обычно.

— Кран чиню.

Жу попятилась, глядя на разводной ключ в могучей руке. В министерстве Мира все сотрудники проходили обязательный курс единоборств, в том числе и работники отдела по связям с общественностью. Жу лихорадочно перебирала в голове приемы, которым ее научили, но из всего курса помнила только то, как группироваться при падении. А как же там делается подсечка, чтобы опрокинуть противника вдвое тяжелее? У инструктора-то тогда не было разводного ключа…

— Ты еще кто? — великан прервал неловкую паузу.

— Я? Это ты кто? — Она сжала обломок трубы крепче. Ржавый металл противно скреб ладонь. — Это мой дом.

— Твой дом? — Он почесал затылок, но ключ из руки не выпустил. — А я тут живу. И тебя вижу впервые.

Жу чуть не задохнулась от наглости самоуверенного незнакомца.

— Я и не говорила, что тут живу. Я сказала, что дом мой.

— Если ты тут не живешь, то почему решила, что он твой?

— Я… Ты… Я сотрудник министерства Мира! — взвизгнула Жу голосом флейты. — Немедленно покиньте помещение, гражданин, или я вызову полицию. — Она поднесла запястье левой руки к губам. — Позвонить в полицию!

— Министерство Мира, значит. — Старик перехватил разводной ключ и покачал головой.

— Ага. Слыхал про такое? — Она отступила на шаг влево, освобождая проход, и кивнула в сторону двери.

Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Капля холодного пота медленно стекала по длинному носу. Жу изо всех сил старалась не чихнуть.

Наконец, после нескольких мучительно долгих секунд, старик обреченно потряс головой и направился к выходу. Жу проводила его взглядом и дождалась, когда тяжелые шаги в коридоре затихнут и хлопнет входная дверь.

Из крана тонкой струйкой вытекала желтоватая вода, барабаня по раковине. За окном проехала машина. Жу отбросила ржавую трубу в сторону и с укором посмотрела на дисплей лички: «На вашем счету недостаточно средств для совершения данного звонка».

— Ой, да что ты говоришь!

Жу оттащила тумбочку из коридора и подперла ею входную дверь. Уж слишком быстро старик ушел. И то, как он посмотрел на нее перед уходом… Что-то подсказывало, что он еще не сдался. Да и кто знает, сколько бродяг слоняется по улице? Ключ по-прежнему не работал, дверь не запиралась. Понятное дело, старик сломал замок, чтобы проникнуть в дом.

Она прошлась по комнатам. Везде чисто. Мебели осталось немного. Меньше, чем когда она уезжала в последний раз. Столик на кухне. Раскладушка там же. В гостиной потертый диван да пара полок на стене — вот и все, за что цеплялся глаз при первом осмотре. Остальные комнаты — пустые коробки, в них ничего не осталось.

Прошло уже полчаса, как автобус, на который она собиралась успеть, отъехал от остановки и двинулся на север, к станции аэропоезда, а Жу все так же бесцельно бродила по дому. Поначалу он не давал ей войти, а теперь отказывался выпускать на свободу.

Окна детской смотрели на север. Жу села на пол в углу, где раньше стояла ее кровать. Тут она, бывало, могла лежать часами перед сном, глядя на далекие огни Полиса. Она чувствовала, будто находится у подножия горы, искрящейся самоцветами. Прямо как в сказках.

Во все времена люди искали рай на земле, слагали легенды о чудесных местах, где дома выше, воздух чище, одежда красивее, еда вкуснее, а простые смертные счастливее. В былые годы мечтатели и путешественники отправлялись на поиски такого места даже без особой надежды найти его. Не имея при себе ни карты волшебного места, ни определенных ориентиров, но увлекаемые одним лишь манящим образом Города Солнца. Для Жу все обстояло иначе, ей не приходилось выдумывать сказочный Эдем, она точно знала, где он находится. И каждую ночь она засыпала, глядя в окно на сияющие огни его небоскребов.

Теперь не осталось ни той кровати, ни той Жу. А небоскребы стояли на прежних местах. Она с грустью смотрела в ужасно маленькое оконце, которое с годами, казалось, стало еще меньше.

Вдруг все замерло. Машины перестали проезжать мимо дома, ветер больше не свистел, а редкие прохожие куда-то испарились. В наступившей тишине последний луч заходящего солнца пробился сквозь стекло, упал на стену и окрасил ее в алый цвет. Будто кровь стекала с потолка.

— Мама, мама, пожалуйста, пусть собачка перестанет!

Жу ударила ладонью по виску, но голос стал только громче.

— Пожалуйста! Мама, пожалуйста! Пусть она перестанет!

Сердце бешено забилось в груди, как птица, попавшая в силок. Жу бросилась к двери, но споткнулась, замешкалась. Когда она кинула взгляд через плечо, уже все стены заливала ярко-алая кровь. По спине поползли мурашки. Пустая коробка в одно мгновение заполнилась призраками, голодными и жадными. Жу упала на колени и схватилась за голову. Призраки кружились под потолком прямо над ней, все быстрее и быстрее закручивались в шумном вихре, увлекая Жу за собой. Ветер трепал волосы, полы куртки громко хлопали, она почувствовала, как невидимая сила пытается оторвать ее от земли.

— Хватит! — закричала она и закрыла глаза.

Не сразу, но ветер послушался, начал ослабевать, пока не утих совсем, а вместе с ним исчезли и призраки. Жу перевела дыхание, по щекам медленно текли слезы.

Жу была совсем не рада видеть дом, и дом отвечал взаимностью.

— Надо скорее уходить, — пробормотала она. — Скорее. Пока не поздно.

Дом оказался не таким просторным, каким она его помнила. Гараж, кухня, три крошечных комнаты. Детская размером два на три метра, спальня немногим больше. Жалкая халупа не стоила и месяца аренды квартиры Жу. Никто не предложит хорошую цену за клочок земли на окраине города, да и сдавать дом тоже бессмысленно — особенно после того, как бродяга вынес всю мебель.

Инструменты, однако же, он где-то раздобыл. Украл, наверное. Но это не значит, что он за ними не вернется. Жу осмотрела разбросанные на полу кухни вещи и поежилась. Что там говорил инструктор на случай неожиданного нападения? Что-то да говорил. Нужно было слушать и запоминать, но кому нужна самооборона, когда ты — часть министерства? Когда за твоей спиной стоит могучая машина, пятнадцать лет назад сокрушившая Северопорт. Лишь последнее занятие осталось в памяти ярким пятном.

— Запомните главное, — сказал инструктор на прощание, — в жизни у вас не будет второго шанса.

То же самое ей сказала Иллойа во время памятного турне по северным городам, когда одно из посольств устраивало праздничный банкет. Жу работала всего несколько месяцев в министерстве, но ее уже включили в делегацию. Коллеги недоумевали, а Жу радовалась и, хотя на то не было причин, воображала, что Иллойа лично выделила ее среди бездельников из отдела.

— Ты молодец. — Министр подходит к ней с бокалом вина в руке. — Гаридай Март тебя хвалит. Немногие способны подняться с таких низов. — Жу просто стоит и слушает. Похвала от самой Иллойи! — Только и требовать от тебя будут больше. Старайся, — бросает министр, удаляясь. — И не упусти шанс. Второго не будет.

И вот Жу оказалась на полу пустого, мрачного родительского дома, размышляя, как будет драться с мародерами за кучку отверток. Она только начала осознавать, что вылетела из скоростного поезда Полиса на полном ходу, но никто из пассажиров даже не заметил. Поезд продолжит следовать по расписанию, ведь машины не ошибаются и не опаздывают.

Жу встала, тяжело ступая, спустилась в подвальный гараж. Отец чинил там автомобили в свободное от убийств людей время. Ему пригоняли древние аппараты. После того как двигатели внутреннего сгорания запретили производить, осталось мало умельцев, кто мог бы переоборудовать их с бензина на спирт или просто подлатать. Отец разбирался в древней технике и применял знания и навыки за скромную плату. Его высоко ценили в предместьях Полиса, где не каждый мог позволить себе современную машину.

Жу щелкнула выключателем. Три из четырех светодиодных панелей по углам не отреагировали, лишь четвертая тускло засветила. Из-за этого гараж казался мрачным, как склеп, но Жу и не нужно было много света. Три шага вперед от двери, потом один влево. Она отыскала особую плитку на полу, подцепила ее ногтями и потянула. Раздался щелчок.

Хотя скрытность и была одним из необходимых для наемника качеств, от любопытной дочери спрятать тайник с запасами оказалось не под силу даже ему. Перед тем как уехать из дома, Жу так и не решилась проверить тайник. Да, она была любопытна. Но с тех пор как отец погиб, Жу не приближалась к секретному рычагу в полу и даже старалась не спускаться в гараж. Ведь там оставались его секреты. Что угодно могло прятаться под полом: оружие, взрывчатка, координаты наемников. Или хуже — координаты жертв. Ничто из этого не пригодилось бы Жу в новой жизни. Старые секреты стали бы гирей на ноге, тянули бы ее назад, в прошлое, от которого она пыталась избавиться.

Она просунула руку в тайник. Первую находку Жу распознала сразу: жестяная фляга. Отец с ней не расставался. Об этом секрете было известно всему району. Здесь же крылась разгадка, почему неплохие деньги, которые зарабатывал отец, так быстро заканчивались. Однако, помимо фляжки, под полом ее ждали и неожиданные находки. Жу вытащила на поверхность помятый конверт и фотоголографическую панель.

В конверте лежали какие-то пожелтевшие листы. В школе рассказывали, что бумагу когда-то делали из деревьев. Жу видела ее всего несколько раз, хотя родители утверждали, что в их времена никого не удивляли записки на бумаге. Что по-настоящему удивляло Жу, так это то, как нечто твердое и прочное можно превратить в это. Листы были шершавыми и мягкими, время и сырость нещадно поработали над их содержимым, уничтожив многие записи. А те, что сохранились, Жу не могла разобрать в полутьме подвала.

— Бумага. Настоящая бумага, — произнесла она вслух. — Кто бы мог подумать!

Она отложила пачку листов в сторону и принялась осматривать панель. Последний раз Жу держала в руках такую штуку много лет назад, когда они были популярны. Кажется, на один из дней ее рождения отец принес похожую панель и показал, как она работает. Устройство сканировало один кубический метр пространства, переводило полученные данные в голограмму и сохраняло ее в памяти. Потом можно было положить его на рабочий стол, включить, и готово: уменьшенная светящаяся фигурка близкого человека, домашнего питомца или особой вещицы будет весь день отвлекать вас от грустных мыслей. В тот день рождения Жу забавлялась с устройством до самого вечера, много смеялась и заснула с ним в обнимку, беззаботной и счастливой.

В тайнике она нашла совсем другую панель. Другого производителя и года выпуска. Будь эта штука механической, Жу не заподозрила бы подвоха. Но отец не стал бы хранить электронное устройство просто так, без надобности. Она покрутила аппарат в руках, нажала кнопку питания, но ничего не произошло.

— Батарейка села, но это не беда, — пробормотала Жу.

Она нажала на запястье, активировав личку, включила режим отдачи энергии и приложила руку к порту зарядки.

— Все равно без денег ты ни на что не годишься, — прокомментировала Жу, наблюдая, как стремительно тает заряд батареи вживленного устройства.

На панели загорелся зеленый огонек.

— Вот и готово. Сейчас узнаем, что ты тут прятал, — в голосе проскользнули зловещие нотки.

Ее уже не беспокоило, что секреты отца повредят репутации. Потому что никакой репутации не осталось. Какими бы грязными ни были тайны, Жу и так уже по уши погрузилась в болото. Но в памяти панели могло оказаться такое, что ей сейчас ох как пригодилось бы: координаты тайника с заначкой, например.

Жу нажала кнопку питания снова. На сей раз все сработало как надо, древнее устройство засветилось синеватым светом, и всплыла голограмма. Поначалу размытая и дрожащая, она становилась все четче, пока не прояснилась и не замерла в воздухе. Ухмылка медленно сползла с губ Жу.

На голограмме была девочка лет пяти. Маленькая, худая, с растрепанными волосами. Отец опустился на одно колено и держал ее за плечи, а девочка подняла руки и растопырила пальцы, как фокусник, который хочет показать, что ничего не прячет в рукавах. Отец смеялся. А девочка… Даже по уменьшенной копии было видно, как сияет искрами ее взгляд. И как же мало тех искр осталось в глазах, которые Жу видела каждое утро в зеркале.

Она не могла оторваться от изображения и сидела на холодном полу, чувствуя, как сжимается сердце. Оно билось словно внутри каменного мешка, который в один миг вырос в груди. По щекам покатились слезы. Она толком не понимала и не хотела разбираться, из-за чего вдруг ей стало настолько паршиво. Она просто хотела чудесным образом перенестись из пустого, мрачного дома куда-нибудь подальше. Неважно куда, лишь бы не оставаться здесь. Жу со всей силы швырнула панель в стену и уткнулась лицом в колени.

Она нащупала на полу фляжку, открутила крышку и сделала глоток. Поморщилась. Потом еще глоток. С улицы не доносилось ни единого звука. Жу привыкла к непрестанному ворчанию большого города, оно успокаивало. Звенящая тишина, напротив, угнетала. В звенящей тиши лучше слышно голоса в голове.

Перевалило глубоко за полночь, когда Жу, держась рукой за стену, наконец встала с пола и вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони. В гараже, так же как и наверху, сохранилось немногое. В углу сырели старые ящики с инструментами и деталями каких-то механических игрушек. А еще грязный моток веревки. Жу, пошатываясь, подошла и подняла его. Длинная, прочная веревка. Как канат, которым привязывают лодки. Забавно: мать всегда говорила, что отец уехал на рыбалку, когда он пропадал на несколько дней, и у маленькой Жу не возникало вопросов. Она узнала, что он наемник, только когда отец не вернулся с очередной «рыбалки».

Похолодевшими руками она завязала петлю на одном конце и огляделась, к чему можно приспособить другой. Долго искать не пришлось: на потолке Жу заметила едва различимый маленький ржавый крючок. Отец использовал его, чтобы вытаскивать двигатели из машин. Этот крючок выдерживал не один десяток килограммов.

Жу покачивалась, стоя на ящике с петлей на шее. Она понимала, что ее слова, какими бы звонкими они ни были, отразятся от бездушных стен и навечно растворятся во тьме, так и не добравшись до людских ушей. Но ей отчаянно хотелось что-нибудь сказать напоследок. Мысли ураганом носились в голове, сталкивались, путались. Жу старалась выудить из этого клубка хотя бы что-то осмысленное, но ничего не выходило. А затем, словно по волшебству, все мысли разом испарились, оставили Жу в полном одиночестве, и ей показалось, что весь мир застыл на миг в ожидании.

— Ай, ну и ладно, — прошептала она и шагнула вперед.

4. Хищники и жертвы

Из окон главного небоскреба министерства Мира открывался захватывающий дух вид на добрую половину Полиса. На сорок пятом этаже находилась платформа аэропоезда, где дипломаты принимали иногородние делегации. Первое, на что гости обращали внимание, ступив на платформу, — грозная батарея крупнокалиберных зенитных орудий у подножия министерства. Конечно, одной батареи было недостаточно для полноценной обороны от серьезного налета, но в самый раз, чтобы несговорчивые гости пересмотрели взгляды на политику своих городов.

Сквозь прозрачный пол семидесятого были видны занимающие десять этажей висячие сады — подарок министерства Здоровья и Науки. Под куполом был воспроизведен тропический климат. Толстые стволы деревьев вгрызались в синтетическую почву с подведенным водоснабжением, широкие листья жадно впитывали искусственный свет. Веточки тянулись к нему, не догадываясь, что их выставляют на всеобщее обозрение как пример торжества человека над природой.

Но лучшей обзорной площадкой по праву считался сто восемнадцатый этаж. Отсюда простирался вид не только на сам Полис и его окрестности, но и на другие города континента: их планы и замыслы, друзей и врагов, торговый, военный и промышленный потенциалы. От сто восемнадцатого этажа невозможно было что-то утаить, ведь именно здесь располагался кабинет министра Мира.

— Как там дела, Гаридай?

Иллойа лениво обратилась к продюсеру, не поворачивая головы от окна. Казалось, ответ ее не интересовал, все внимание министра поглощала соседняя высотка. Рабочие отлаживали на ней голографические установки. Они стояли в хрупкой строительной люльке и выправляли проецирующие линзы.

Стройный мужчина в элегантном костюме, развалившийся в кресле напротив министерского стола, поправил шейный платок, развернул планшет, взмахнул двумя пальцами в воздухе и уставился на экран.

— Ну? Не молчи!

— Пятьдесят четыре и три десятых процента. — Мужчина нахмурился. — Минус две десятые.

Иллойа скрежетнула зубами.

— Зато твой новый сингл по-прежнему на первом месте в чарте. — Он помедлил. — Хотя…

— Что там еще?

— У них уже три песни в первой десятке.

Иллойа рывком поднялась с кресла и зашагала по просторному светлому кабинету. Гаридай с беспокойством следил за бегающим взглядом министра. Она прохаживалась от темно-зеленой стены к салатовой и обратно. Мягкий ковер, имитирующий траву, заглушал шаги. Иллойа сделала круг и остановилась у полок с наградами.

Нижнюю полку занимали почетные медали и ленты от дипломатов других городов. На среднюю она выставила ордена и награды Новополиса. Иллойа пробежалась по ним взглядом, задержавшись на ордене за победу в войне Трех Городов. Четырехконечная серебряная звезда с гербом Новополиса посередине. Рядом сияла звезда за разгром армии Северопорта. Она была поменьше размером, но зато из золота. Посередине полки стояла уменьшенная копия четырехгранной пирамиды министерства Развития — памятный подарок от Высшего за пять сроков подряд на посту министра.

Верхнюю полку занимали музыкальные награды Иллойи. Она с нежностью улыбнулась, коснувшись рукой большого позолоченного диска в рамке.

— Что это, Гаридай?

— Твоя золотая пластинка, Иллойа.

— Пластинка, Гаридай. Ты слышишь? Пластинка! Ты хоть знаешь, что такое «пластинка»?

— Очень смешно! — Гаридай Март обиженно хмыкнул, поправил шейный платок и закинул ногу на ногу.

— С этого все началось. Вся музыка. А многие даже не в курсе. — Она вздохнула. — Этот город перестал чтить традиции. Когда-то, чтобы стать министром Мира, достаточно было получить золотую пластинку. Обходились же без никчемных конкурсов и голосований. Эту должность мог занять только по-настоящему великий певец. А в наше время? Мне приходится каждые пять лет тратить силы, чтобы доказать, что я лучше всех.

— Ты же знаешь, звезда моя, совет директоров хочет, чтобы население чувствовало большую вовлеченность в управление городом.

Она посмотрела на него в недоумении.

— Мне только сказки не рассказывай, окей?

Иллойа вернулась в кресло и вновь выглянула в окно. Рабочие пропали. В полстены небоскреба светилась голограмма с рекламой будущего грандиозного события. «Кто достоин звания Артиста Новополиса? Решать только вам!» — гласил заголовок.

Сама реклама делилась на две половины. В правой разместили Иллойу в ее лучшем сценическом образе: она стояла на фоне темно-синего неба, усеянного звездами. В белоснежном платье, с воздетыми кверху руками, министр словно спускалась из космоса в грешный, убогий мир. Светлые волнистые волосы развевались на ветру, а на лице не было ни единой морщинки.

Именно такой она себя и помнила двадцать пять лет назад, когда впервые выиграла звание Артиста Новополиса и заняла пост министра Мира. Зрители были очарованы ее нежным голосом и неземным видом. Таким и должен быть представитель Новополиса на междугородной арене. Такой она и должна была для них оставаться.

С левой половины рекламы на Иллойу щурился ее главный соперник. Молодой выскочка, агрессивный и наглый. Он стоял на белом фоне, одетый во все черное. На костюме поблескивали металлические вставки. Высокий воротник-стойка казался таким острым, что порезаться можно. Правый глаз был подведен черной тушью, под левым — татуировка: широкая черная полоса начиналась чуть ниже переносицы и шла до самого уха, повторяя форму скулы. Мальчишка ухмылялся, глядя Иллойе прямо в глаза. На заднем фоне выстроилась его группа. Троица таких же выряженных во все черное выскочек, одинаковых, как из пробирки, но скромнее главаря и не таких нахальных на вид. Все, что от них требовалось, — оттенять фронтмена.

Иллойа отвернулась от окна и со стоном упала на стол. Она провела пальцем по прутьям решетки маленького вольерчика, который стоял на углу. Внутри спал крошечный карманный львенок, выведенный биоинженерами министерства Здоровья и Науки, — личный подарок старого друга.

— Откуда, Гаридай, откуда? — выдохнула она с тем отчаянием в голосе, которое доводилось слышать лишь ее продюсеру.

— Выясняем. — Он положил бледные руки на колено. — Ты же знаешь, мои люди — большие умельцы. Нароют все, что есть. Убийства. Поджоги. Махинации. Просроченные штрафы за парковку. — Гаридай делал паузы после каждого предложения, как бы пробуя их на вкус. Чеканил слова, наслаждаясь их звучанием и своим приятным, убаюкивающим баритоном. — Мы их уничтожим, звезда моя. — Он хлопнул в ладоши и засмеялся. — Прибьем, как муху.

Иллойа даже не улыбнулась, она задумчиво разглядывала сонного львенка. Тот зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок. Маленький, лишенный гривы комочек песчаного цвета. Ему суждено было оставаться львенком, который никогда не повзрослеет и не состарится. Ученые из министерства Здоровья и Науки позаботились об этом. Пока у них получалось останавливать старение только у уменьшенных копий животных. Они обещали возобновить опыты на людях еще пять лет назад, но с тех пор до Иллойи доходили одни обещания и слухи.

— Откуда они взялись? Ты же продюсер, Гаридай. Так скажи мне, может ли независимый лейбл, созданный полгода назад, подписать и раскрутить каких-то ноунеймов настолько, что теперь, — она резко выбросила руку в сторону, указывая пальцем на окно, — мне приходится видеть их рожи каждый раз, когда я выглядываю на улицу?!

— Брось. Ребята не лишены таланта. Но тебе… — Он привстал, положил одну руку на грудь, а другую протянул Иллойе. — Тебе они в подметки не годятся. — Он снова откинулся в кресле. — Подходи к этому философски. Время от времени льву нужно показывать силу, чтобы оставаться королем.

Иллойа задумчиво водила тонкими, длинными пальцами по решетке вольера, наблюдая за тем, как шевелятся вены, выступающие на тыльной стороне ладони. Потом посмотрела на часы.

— Окей, заседание через двадцать минут. Я пошла.

— Удачи!

— Она мне не нужна. Как я выгляжу?

Он поднял большой палец. Иллойа коротко кивнула и открыла дверь. На мгновение она задержалась на пороге.

— Гаридай… — Она помедлила. — Ищи. У меня плохое предчувствие.

Министр вышла. Улыбка постепенно сползала с губ Гаридая. Он отвернулся от двери и щелкнул пальцами. Окно затемнилось. На лицо продюсера упала тень. Он потер переносицу, тяжело вздохнул и открыл личку.

— Знаю, звезда моя, знаю. У меня тоже.

Иллойа как ветер ворвалась в зал совещаний и промаршировала к своему месту. За овальным столом уже сидело четыре человека. Они поднялись, приветствуя министра. Дверь закрылась на замок, снаружи встали двое часовых. Перед присутствующими из стола выдвинулось небольшое устройство с отверстием посередине, и каждый просунул в него руку. Устройство послало сигнал и отключило лички собравшихся. На окна тем временем с шумом опускались металлические жалюзи.

Стандартная процедура для еженедельных заседаний бюро Обороны. Иллойе меры безопасности казались излишними. Каждый из участников подготовил длинный, скучный и предсказуемый доклад для министра. Кому это вообще могло быть интересно? Но она уважала традиции.

Министр нетерпеливо кивнула мужчине с седой бородкой, и тот начал рассказывать, что поставки вооружения с военных заводов сокращаются. Иллойа тем временем просматривала таблицы и графики, всплывающие перед ней на столе. Ничего нового. Новополис был ограничен в ресурсах, большая часть оборудования приходила от давнего торгового партнера — Острова. Города, расположенного далеко на севере, на неприступном острове-крепости посреди океана. Он поставлял многие промышленные товары, а в ответ в сторону Острова шли нескончаемые вереницы барж, груженных зерном с примыкавших к Новополису бескрайних полей. Была лишь одна загвоздка: у Новополиса не было ни барж, ни выхода к морю. Зато у Северопорта было и то и другое.

Начальник снабжения закончил доклад о том, что министерства несут убытки из-за транспортных пошлин, наложенных северным соседом, и сокращения поставок, и передал слово маршалу-командору. Широкоплечий военный в форме откашлялся и приступил к докладу. Иллойа снова склонилась над таблицами.

Не прошло и получаса с начала совещания, а у нее уже начинала болеть голова. Разноцветные столбики мелькали перед глазами. Тогда, тридцать лет назад, она разглядывала не графики и диаграммы, а постеры предыдущих министров на стене своей комнаты. В блестящих костюмах, с подтанцовкой на заднем фоне, уверенных в себе. Своими голосами они подчиняли зрителей, заставляли подпевать и раскачиваться в такт. Они решительно вставали на защиту города, когда иногородцам вздумывалось отхватить себе кусочек территории Полиса. Они мудро правили, воодушевляя жителей на подвиги проникновенными речами. Но почему-то не было ни одного постера, где Рыжий Арли со скучающим лицом выслушивает сухие официальные приветствия иностранных послов или Первый Артист, великий Киро Азорра, до изнеможения торгуется с Северопортом из-за жалкой льготы в два процента для импортеров селедки. Иллойа ненавидела селедку.

— Следует признать, что нам до сих пор не удалось восстановить военный потенциал города, — маршал снял очки и перевел взгляд с монитора на министра, — и в данной ситуации любая новая конфронтация с потенциальным противником представляется невозможной. Доклад окончен.

В зале повисла тишина. Иллойа сидела, упершись лбом в кулак, и смотрела на стол. Присутствовавшие не видели ее лица. Маршал-командор переглянулся с начальником снабжения и пожал плечами. Командующий полицией выстукивал пальцами какой-то бодрый марш. Глава секретной службы лениво оглядывал собравшихся из-под полуприкрытых век. Тишину нарушали только поскрипывания стульев и глухие покашливания маршала-командора.

— Пятнадцать лет, — министр наконец нарушила молчание. — Пятнадцать лет прошло с войны, маршал.

— Так точно, госпожа министр. Однако следует признать, что после предательства и исчезновения Штерна, — он сделал паузу и бросил взгляд на Иллойу, — у нас наблюдается недостаток людских ресурсов. После… инцидента с предателем некоторые армии отказались сотрудничать не только с нами, но и с министерствами Новополиса в целом.

— Исчезновения? — тихо проговорила министр, массируя виски большими пальцами.

— Маршал-командор хотел сказать «гибели», разумеется, — встрял начальник секретной службы, скалясь в улыбке.

— Так почему не сказал?

— Он…

— Может, маршал в состоянии отвечать на вопросы сам, не считаете?

— Я… — неуверенно начал маршал.

— Ладно. — Иллойа вдруг резко встала. Собравшиеся переглянулись. — На этом все, господа. Оставшиеся доклады направьте моему продюсеру по зашифрованному каналу.

По залу прокатился тихий ропот. Она быстро подошла к двери и постучала. Ответа не последовало. Иллойа стояла лицом к двери, тяжело дыша. Мигрень накатывала быстро, как морской прилив. Сзади заскрежетали стулья. Она сжала кулак и со всей силы стукнула в дверь еще раз. Министр чувствовала себя как зверь, загнанный в ловушку. Клетка захлопнулась. Со спины приближались шаги охотников, они не должны были видеть ее в таком состоянии. Иллойа колотила в дверь со всей силы.

— Госпожа министр? Что-то случилось?

Толстая дверь распахнулась, и внутрь заглянул удивленный часовой. Иллойа проскочила мимо него и, не говоря ни слова, быстро зашагала к лифту. С каждым шагом на голову будто опускался стальной молот. Иллойа сосредоточилась на музыке, звучащей из колонок. Музыка всегда помогала, вытаскивала с любого дна.

Обратная дорога показалась вдвое длиннее. Лифт, будто нарочно, полз со скоростью улитки. Сто пятнадцатый этаж, сто шестнадцатый…

Министр зашла в кабинет, заперла за собой дверь и рухнула на диван. Несколько минут она лежала неподвижно, тихо и жалобно постанывая. Такие приступы стали накатывать все чаще. Иногда ей удавалось перетерпеть. Тогда Иллойа просто ходила весь день с кислой миной, пряча боль за маской высокомерия. Но с началом предвыборной гонки головная боль превратилась из назойливого писка на фоне в громогласный грохот отбойного молотка над ухом.

Когда приступ острой боли и тошноты притупился, министр скинула туфли и встала. Она добралась до стола, достала упаковку таблеток из верхнего ящика и закинула в рот пару штук. Иллойа чувствовала, как они растворяются под языком, шипя и слегка пощипывая. Доктор Уайтхорс обещал, что они начнут действовать мгновенно. И не обманул, чудо-таблетки подействовали. Она мысленно поблагодарила продюсера, который убедил Иллойу в том, что ей нужен личный врач.

Вездесущий Гаридай Март сам летал на Остров, чтобы предложить всемирно известному доктору работу. Иллойа не могла проявлять слабость на публике, особенно в преддверии конкурса. Доверять здоровье врачу из Новополиса в такой обстановке было слишком рискованно. Но в методах лечения Уайтхорс не сильно отличался от местных, он разводил руками и советовал меньше нервничать и больше гулять. Из-за таких советов Иллойа нервничала еще больше, а гуляла исключительно из угла в угол по кабинету. Но хотя бы он снабжал ее чудодейственными таблетками со своей родины. Лекарства для расширения сосудов были и в Полисе, но Гаридай Март убедил ее, что, так или иначе, в министерстве Здоровья и Науки узнают, что Иллойа пьет их таблетки. Не имеет значения, насколько теплые отношения поддерживают министры, — весь Новополис и все соседи узнают о проблемах министра Мира со здоровьем.

Иллойа почувствовала, как пульсирующая боль в висках отступает. Ноги стали как ватные. Она прилегла на диван, подложила под голову подушку в форме скрипичного ключа и закрыла глаза.

Министр начала мурлыкать под нос мелодию своей песни, вторую неделю подряд державшейся на вершине чартов. Хорошая песня, цепляет. Авторы не зря ели свой хлеб. Но для конкурса нужно что-то другое, мощное и запоминающееся, со взрывным припевом.

Она начала напевать другую мелодию. Ужасно красивую, с необычным переходом от куплета к припеву и вибрато с такой амплитудой, что отличалось от привычного репертуара министра. Теперь для нее стало очевидно: такую вещь могли написать только на юге. Инженеры-композиторы где-то схалтурили и вставили в алгоритмы, пишущие музыку, чужой код. Как же она сама не заметила, что песня ворованная?!

Пришлось сделать крайней ту девчонку из связей с общественностью — дочь пособника предателя, которая давно мозолила глаза министру. Непонятно, как она вообще попала в министерство. Гаридай за нее вступался поначалу, но потом сдался и приказ исполнил. Кому, как не продюсеру, знать, что хорошие авторы на вес золота, нельзя ими так разбрасываться из-за одной ошибки.

Избежать скандала не удалось, только сгладить последствия. Ее главные конкуренты за титул, группа «Гравитация», сократили разрыв до минимального. Впервые за двадцать пять лет журналисты заговорили о том, что министр может проиграть финал «Артиста Новополиса». Если бы не продюсер, Иллойе пришлось бы совсем тяжко. Но теперь о скандале можно было забыть и сосредоточиться на подготовке к конкурсу. Оставалось еще столько дел, но веки тяжелели — не то от тревоги, не то от таблеток. Иллойа задремала.

Проснулась она оттого, что услышала, как кто-то открывает дверь своим ключом. Это мог быть только один человек, настроение которого она научилась угадывать заранее по шагам и жестам. Сейчас шаги выстукивали нервно, дергано. Гаридай Март вошел в кабинет, и министр тут же прогнала остатки сна.

— Что такое? — спросила Иллойа, потирая глаза.

— Ты в порядке?

— Да. Так что там? — Она села, разглаживая морщины на лбу и поправляя прическу.

— Точно в порядке? Как голова?

— Будет болеть меньше, когда ты перестанешь меня мучить.

— Хорошо, хорошо. — Гаридай подошел к журнальному столику, налил полный стакан чистой, прохладной воды и осушил его в три глотка. — В общем, я все выяснил.

Он присел возле министра на край дивана и положил руки себе на колени. Вид у него был обеспокоенный. Иллойа встала, прошла к столу и заняла рабочее место, подавшись вперед. В кресле министра на нее снисходила та железная уверенность в своих силах, как у офицера полиции в выглаженной парадной форме, который любуется отражением в зеркале.

— Рассказывай.

— Лейбл, как ты уже знаешь, создан всего полгода назад, — начал Гаридай. — Тогда же основана и компания, владеющая этим лейблом. Больше ничем не занимаются, ведут только одного артиста. — Он говорил на удивление тихо и скромно, без свойственной ему театральной манеры. — Арендуют отличную студию на юго-западе. Ну, помнишь, ты там и сама записывалась лет двадцать назад. Старинное здание, там еще на входе такие гаргульи жутковатые. Особенно вечером.

— И откуда у них деньги? — перебила министр.

— Ну как тебе сказать…

— Словами скажи, Гаридай, словами! — Она приподнялась, опершись кулаками о стол.

— Ты не нервничай только. В общем, имена акционеров тебе ничего не скажут. Обычные люди. Один из них, скажем, охранник.

— Охранник?

— Бывший. Бывший охранник председателя совета директоров Высшего министерства Развития. — Он потупил взгляд и поджал губы. — Как-то так.

Иллойа рухнула в кресло. Она не моргая смотрела прямо перед собой. Туда, где в вольере спал ее карманный львенок. Снова. Ее всегда поражало, как можно столько времени спать. Малыш подрагивал задними лапами. Наверное, сейчас он выслеживал добычу в саванне, крался сквозь высокую желтоватую траву к беззаботно пасущимся антилопам.

— Высшее… Они меня сливают, — тихо пробормотала Иллойа. Трясущейся рукой она достала таблетки из ящика стола. — Меня сливают, Гаридай.

— Извини, — только и проговорил он. В этот раз красноречие покинуло Гаридая Марта.

— Но как же так? — она продолжала разговаривать сама с собой. — Я ведь символ министерства. Я — символ Полиса. Я и есть Полис!

Она со всей силы ударила кулаком по столу. Львенок в вольере вздрогнул и проснулся. Он в недоумении поглядел по сторонам, зевнул, потянулся, разминая затекшие лапы, и, учуяв запах корма, медленно побрел к миске.

— Нет, Гаридай, нет. — Иллойа затрясла головой. Было что-то в ее взгляде, от чего продюсеру стало не по себе. — Ничего еще не кончено. Они хотят войны? Окей. Они получат войну.

— Звезда моя, опомнись! Ты знаешь, Гаридай Март кто угодно, но не трус. Но это же Высшее! Совет директоров не одобрит.

— Нет, друг мой, о нет, я еще не совсем спятила. Мы пойдем войной не против них. Мы докажем, что я не размякла. Что министр Иллойа все еще держит удар. — Она уставилась на продюсера, зрачки ее были расширены. — Ты со мной?

— Ты обидела меня второй раз за сегодня.

Он грустно улыбнулся, Иллойа улыбнулась в ответ. Она повертела в руках коробку с таблетками и бросила их обратно в ящик. Львенок подбежал к краю клетки, заинтересовавшись шумом. Иллойа посмотрела на питомца взглядом строгого, но любящего родителя.

— Гаридай, почему лев ест сухой корм? — Она отвернулась от стола и встала лицом к окну, сложив руки за спиной. — Проследи, чтобы ему давали свежее мясо.

5. На юг за горизонт

Жу идет из школы. Она уже подходит к дому, когда замечает серого пса. Учителя предупреждали, что в их район из Кроми стали забегать стаи бродячих собак.

Обычно взрослые излучают спокойствие и уверенность. Даже когда началась война, они продолжали вести себя как ни в чем не бывало. Но теперь в школе с утра до вечера висит гнетущая атмосфера, которая сгущается с каждым днем. Учителя совсем не улыбаются, а старшие школьники не хулиганят на переменах. И все избегают смотреть друг другу в глаза, будто носят в сердце ужасный секрет. Жу никто не рассказывает, что это за секрет, но она чувствует, что где-то там, далеко, за земляным валом, случилось что-то страшное. Мама тоже стала беспокойной, она много курит по вечерам и часто выглядывает в окно на дорогу.

Пес, которого встретила Жу, должно быть, отбился от стаи. Он поджарый, грязный, с впавшими боками. Свалявшаяся шерсть топорщится клочьями в разные стороны, а местами и вовсе выдрана. Пес опрокинул мусорный бак и копается в нем в поисках съестного. Он не видит Жу, но преграждает путь к дому. Жу цепенеет.

На улице, как назло, ни одного прохожего, тишину нарушают только звуки клацающих в мусорном баке челюстей и монотонный шум каштана за спиной. Она уже видит крышу своего дома впереди. Однако мать на работе. Она должна была встретить Жу из школы, но ей пришлось задержаться. Отец уехал на рыбалку несколько недель назад и до сих пор не вернулся. Позвонить некому.

Где-то на соседней улице раздается гудок автобуса. Пес нервно вздрагивает, поднимает голову, принюхивается, медленно переводит красные слезящиеся глаза на одинокую девочку. Самообладание подводит Жу. Она разворачивается, срывается с места и бежит так быстро, как не бегала никогда. На полпути к каштану она слышит позади злобный лай. Перед глазами плывут темные круги, она не видит ничего по сторонам, только спасительное дерево впереди.

Что-то скрипнуло, и Жу открыла глаза. Вокруг были разбросаны вчерашние находки: отсыревшие бумаги, разбитая фотоголографическая панель, опрокинутый ящик, разбросанные детали механических игрушек. Она слабо застонала и прикрыла один глаз. Сквозь мутное окошко под потолком в гараж проникал свет. Не электрическое свечение уличного фонаря, а теплые солнечные лучи, которые падали прямо на лицо. Наступило утро.

Она попыталась приподняться, но после ночи на холодном полу мышцы не слушались, каждое движение отдавало острой болью в пояснице. Шею жег след от веревки. Голову распирало от выпитого вчера и от роившихся в ней мыслей, которые жужжали будто растревоженное осиное гнездо. Из-за шума в ушах Жу не сразу смогла различить, откуда исходило тихое поскрипывание, разбудившее ее. В гараже был кто-то еще. Она попыталась резко вскочить, но не вышло. Тогда Жу на четвереньках отползла к стене и села, прислонившись к ней спиной. Туман в глазах понемногу рассеивался.

Уже знакомый старик примостился на табурете у выхода. В одной руке он держал фляжку отца Жу. Пальцы другой руки крутили веревку с петлей на конце.

— Узел неправильно завязала, — пробормотал он, не поднимая головы.

Некоторое время Жу просто сидела и смотрела на непрошеного гостя неподвижным взглядом. В отличие от их предыдущей встречи, она не пыталась вспоминать борцовские приемы. Круглое суровое лицо старика было непроницаемо, широкий лоб и массивная челюсть производили устрашающее впечатление. Жу вдруг поймала его взгляд. Глаза были как у отца — такие же грустные и задумчивые.

— Ясно, — наконец прохрипела она. Собственный голос казался чужим и далеким.

Старик еще некоторое время осматривал узел.

— Могу научить, если не передумала.

Он отбросил веревку в сторону, достал из внутреннего кармана потертого черного плаща пластиковую бутылку и поставил ее на пол, затем встал и направился к выходу. У самой лестницы он обернулся и посмотрел на Жу. Та щурилась, подставив лицо потоку солнечного света. Старик покачал головой и вышел.

Жу сложила руки на животе и вздохнула. Из горла снова послышался скрип, будто медленно закрывалась тяжелая железная дверь со ржавыми петлями. Жу закашляла, подняв в воздух пыль с куртки. Пылинки взмыли вверх и, как крохотные балерины, закружились в причудливом танце, выписывая кульбиты в лучах яркого света. Жу наблюдала за пылинками, пока те не закончили выступление. Она запрокинула голову и снова подставила лицо солнцу. В окошке изредка проскальзывали тени — ноги прохожих. Они спешили по делам: на работу или в школу. Еще недавно Жу и сама была такой торопливой тенью, мелькавшей каждое утро в чьем-то окошке.

С первых недель в министерстве она с готовностью вызывалась ехать в командировки, от которых отказывались коллеги. И когда платформа междугороднего поезда заезжала в вакуумный тоннель с мерным жужжанием, она затыкала уши от вездесущей безликой музыки берушами, откидывала спинку кресла и забывала обо всем. Там, куда она направлялась, ее ждала скучная работа, дома — недописанные отчеты. Но в поезде она могла отдыхать и при этом не чувствовать угрызений совести. Ведь Жу не бездельничала, как сказала бы мать, а неслась вперед на скорости четыре тысячи километров в час, пересекая моря и континенты.

Теперь ее захлестнуло похожее чувство: она сидела на месте и не шевелилась, но одновременно неслась в пространстве с огромной скоростью. Только не вперед, а вниз. Часов в гараже не было, личка не работала. Неизвестно, сколько времени она провела на полу, глядя в одну точку. Если бы не ноющая боль в каждой клеточке тела, она бы не двигалась вовсе.

Жу нехотя поползла к лестнице. В бутылке была зеленоватая вода, отдающая тиной. Жу понюхала ее, пожала плечами и выпила все до последней капли без особой брезгливости. Она отбросила бутылку в сторону. Та несколько раз отскочила от пола и покатилась в угол. Жу поморщилась и взялась за голову. Ей показалось, что бутылка громыхнула как пустая жестяная бочка, которую толкнули с холма.

Охая и держась за стену, Жу побрела наверх.

— Кажется, я тебя прогнала, — прохрипела она осипшим голосом, заходя на кухню.

— Ничего, я не в обиде.

Старик сидел за столом спиной к двери и с аппетитом уплетал из кастрюльки какое-то сероватое варево. Напротив стояла полная тарелка этой же субстанции, больше похожей на сырую глину, чем на приличную еду.

— Это было не извинение. — Жу тяжело опустилась на табурет и осторожно понюхала дымящуюся жижу. Запах оказался не таким омерзительным, как внешний вид. — Просто удивляюсь, что ты вернулся.

Старик полностью сосредоточился на завтраке. Он не торопился, каждое движение было плавным и отточенным и больше походило на священный ритуал, чем на обыденный прием пищи. Соскоблив со дна кастрюли остатки каши, он отправил ложку в рот, облизал ее и довольно причмокнул.

— Могу сказать то же самое про тебя. Ты не похожа на местную. — Он бросил на нее взгляд. — Не-ет, ты не из Кроми.

— А при чем тут Кромь? — опешила Жу. — Да, мы далеко от центра, но, как ни крути, в Полисе. Кромь — это же… — она задумалась, подбирая нужное слово, — трущобы вонючие.

Старик захохотал звонко и заразительно, будто ничего смешнее в жизни не слышал. Первый раз с их знакомства он не хмурился. Жу поддалась порыву и тоже улыбнулась, хотя и не поняла почему. Старик напомнил сказки, которые она слышала в детстве. Про деда с седой бородой, который с наступлением холодов ходит по домам с огромным мешком и дарит детям подарки. Жу, когда была маленькой, всегда думала, что он не приходил к ним домой из-за Станции управления погодой. Холода ведь никогда не наступали.

— Хочу тебя обрадовать. — Старик почесал нос. — Твой дом теперь часть вонючих трущоб.

— И кто же так решил? — прохрипела она. — Кучка бродяг захватила дома, водрузила флаги и постановила, что теперь тут Кромь?

— Никто ничего не захватывал.

Он достал из кармана платок и обмахнул бороду. Затем взял пустую кастрюльку и поставил в раковину.

— Иди отдохни. Я пока кран дочиню. — Он с укором посмотрел на Жу.

Немного помедлив, она пожала плечами, встала из-за стола и побрела в гостиную. Жу рухнула на знакомый диван и шумно выдохнула. Тот приветственно скрипнул пружинами и принял ее в свои объятия. Диван был первым давним другом, который обрадовался Жу. Она прижалась к нему щекой, закрыла глаза и тут же провалилась в глубокий сон.

***

Она стоит посреди незнакомой улицы. Рядом рвутся снаряды. Они летят откуда-то из-за горизонта, со свистом падают на голову, разносят в щепки крыши и стены домов, взрываются, осыпая все вокруг градом осколков, камней и битого стекла. Но ничто не может причинить ей вред. Она, будто привидение, наблюдает за происходящим со стороны.

— Эй, Жу! Не стой столбом! Давай, давай, шевелись!

Она с удивлением смотрит под ноги. «Мячик» из экскурсионного поезда нетерпеливо притопывает ногой в лакированном ботинке и протягивает ей поднос. Но на нем не изящные бокалы с коктейлями, а винтовочные патроны.

Жу не раздумывая хватает поднос и бросается вперед, поминутно оглядываясь. Улица за спиной превращается в руины, снаряды рвутся все чаще. Звуки разрывов сливаются в один непрекращающийся рев. Впереди все затянуто густым дымом. Жу забегает в плотную завесу и останавливается. Теперь гром канонады звучит приглушенно, откуда-то издалека. Она бредет дальше, хотя не может ничего разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Со всех сторон нарастает неразборчивый гул: сначала тихо, а затем все громче и громче.

— Жу, где ты? — вдруг кричит мужской голос.

— Мы тебя ждем, — добавляет женский.

Она на мгновение замирает, а затем бредет на голоса. Гул становится все четче, и вскоре до нее доходят отдельные звуки. По спине бегут мурашки. Тысячи голосов кричат, стонут, ругаются, молят о помощи. Ей слышатся и выкрики знакомых людей, но они растворяются в общем шуме.

Жу бредет дальше, дыхание учащается, взгляд лихорадочно бегает по сторонам. Она пробирается сквозь густой дым, не разбирая дороги.

Вдруг она спотыкается и падает. Поднос выскальзывает из рук, и патроны с металлическим звоном разлетаются в разные стороны. Жу пытается встать, но нога в чем-то крепко застряла. Она присматривается. Сквозь плотную пелену дыма проступают очертания человека, лежащего на земле лицом вниз. Он держит ее за щиколотку обеими руками. Под ним растекается красное пятно. Лужа становится все больше и больше, и ее край уже подступает к Жу. Она пытается выдернуть ногу и отползти, но у нее ничего не получается. Где-то вдалеке жалобно воет собака.

***

Жу проснулась и долго не могла прийти в себя. Страшное видение стояло перед глазами. У нее до сих пор тряслись руки и звенело в ушах от взрывов. Первые мгновения после пробуждения всегда были самыми тревожными. Она постепенно отделяла кошмары от реальности, насильно вытаскивая себя из сна. Но на этот раз и то, что произошло за последний день в реальности, больше походило на абсурдный кошмар. Особенно новое знакомство в старом доме. Жу начала сомневаться, что старик вообще существовал.

— Проснулась? — Старик зашел в комнату бодрым шагом и развеял сомнения. — Держи. — Он бросил на пол пару поношенных синих кроссовок. — Эта обувка лучше подойдет, чем твоя.

— Для чего подойдет?

— Работу тебе искать будем.

— У меня есть работа, вообще-то. — Она села и потерла глаза.

— Тогда что ты тут делаешь второй день подряд?

— Второй день? — По спине пробежал холодок.

— Ну да. — Старик пожал плечами. — Ты проспала почти сутки.

— А у тебя есть где зарядиться?

Он вышел и через минуту явился с маленькой черной коробочкой. Жу поднесла руку, и на запястье появился индикатор зарядки.

— А электричество откуда? — Она покосилась на старика.

— Ворую, — невозмутимо ответил тот и почесал нос.

— Логично.

— У соседей. Они в курсе. — Он пожал плечами. — Я помогаю им, они — мне.

Пока заряжалась ее личка, Жу присмотрелась к старику. Теперь он не казался ей таким уж и старым. Морщины никуда не делись, но он держал спину прямо, двигался легко и достаточно проворно, хотя и сильно припадал на левую ногу. Бородка его была аккуратно пострижена. Если бы не потрепанный плащ с поднятым воротом и выцветший свитер крупной вязки, он мог бы сойти за одного из престарелых воротил Полиса, которым открыты двери во все министерства, а по субботам они летают на Остров на личном самолете, чтобы сыграть партию в теннис с тамошними аристократами. Но будь он хоть бездомным, хоть аристократом, слово «работа» в его устах звучало одинаково противоестественно.

Батарея зарядилась, и Жу дважды стукнула по запястью. Она проверила баланс банковского счета, вздохнула и скрепя сердце перевела абонентскую плату за телефон. На дисплее тут же всплыли уведомления о десятке пропущенных звонков и нескольких сообщениях. Она вздохнула еще раз и открыла последнее сообщение.

— Все еще не нужна работа? — Старик заглянул ей через плечо.

Жу цокнула языком и с досадой взмахнула рукой, отключая дисплей.

— Что мне нужно будет делать?

— Я заплачу.

Старик пошарил по карманам и вытащил пластиковую карту. Водитель автобуса покосился на странную парочку и немного помедлил, прежде чем закрыть двери. Они прошли в заднюю часть полупустого салона.

На одном из сидений спал человек. Он тихо похрапывал, взобравшись на спаренные кресла с ногами. Свисавшая до пола рука крепко сжимала пустую бутылку. Когда Жу проходила мимо, в ноздри ударил характерный запах.

— Еще же только утро! — возмутилась она вслух.

— В Полисе на работу просыпаются ближе к обеду? — обернулся старик. — Ну так привыкай. Мы встаем рано.

— Да нет, я не про себя, я имела в виду… — Она многозначительно кивнула в сторону пьяницы. — Ладно, забудь. — Она махнула рукой, поймав недоуменный взгляд старика.

— Я ничего не забываю. Память как у слона. — Он постучал по голове. — Видела слонов когда-нибудь?

— Видела. В министерстве.

— Карликовых?

— Ну да.

— Нет, это не то. — Он слабо улыбнулся. — Я видел настоящих. На востоке.

Настоящих слонов. Старик либо врал, либо… Война и последовавшая эпидемия выкосили большую часть фауны. Но и до того слоны не водились по эту сторону Стены. Она посмотрела на старика. Ну и в какую компанию ты вляпалась на этот раз, Жу?!

— О, Дед! Здорово! — полный мужчина с завидным проворством вскочил с одного из кресел. — А я слышу, голос знакомый.

— Приветствую. — Старик крепко пожал протянутую руку. — Как жена?

— Лучше. Спасибо.

— Рад слышать. — Он кивнул Жу в сторону свободных кресел в самом конце салона и снова обернулся к мужчине. — Если еще что нужно будет, скажи Рени, он меня найдет.

Жу устроилась у окна. Снаружи моросил мелкий дождь. Автобус ехал на юг через тот самый зловещий пустырь, на который ей с детства запрещалось заходить. Это были дикие, неизведанные земли, опасные и загадочные. Теперь же она видела перед собой самый обычный пустырь, обнесенный забором из ржавой сетки. Сухая, выжженная земля. Кое-где торчали редкие пучки желтоватой травы, ветер носил из стороны в сторону пластиковые пакеты.

Старик распрощался со знакомым и сел рядом с Жу.

— Дед? — Она кивнула в сторону недавнего собеседника старика. — А он не староват для твоего внука?

— Меня все так зовут. Ты тоже можешь.

Жу усмехнулась. Она работала в министерстве Мира, присутствовала на дипломатических приемах, ее обучали этикету. Но за два дня она так и не спросила, как зовут старика.

— Ладно. А я — Жу. — Она посмотрела на Деда. Тот крутил в руках пластиковую карточку, которой расплачивался за проезд. — А у тебя нет лички, что ли?

— Нет. — Он покачал головой. — Была. Теперь нет.

— Ты, случаем, не из этих, — она закатила глаза и покрутила рукой у виска, — не из Отрицателей?

— Нет. Хотя знаю пару человек, и они не такие уж и сумасшедшие, как о них говорят.

Автобус тряхнуло. Он переезжал пути наземной железной дороги — верный признак того, что промышленная зона близко. Наземные поезда использовались только для транспортировки грузов и оборудования.

Теперь их окружали угрюмые кирпичные здания. Жу почувствовала, как ей становится труднее дышать. В горле запершило. Автобус на секунду остановился на перекрестке, и Жу бросила взгляд в даль широкой, прямой улицы, которую они пересекали.

По обе стороны дороги стояли два одинаковых вытянутых здания, уходящих в горизонт. Где-то там, вдалеке, они заканчивались двумя зеркально стоящими трубами. Бордовые, с черной полоской копоти на вершине близнецы-великаны выпускали вверх клубы дыма, заволакивающего небо над Кромью.

— Долго еще? — спросила Жу, не отворачиваясь от окна.

— Уже надоело? — Дед удивленно поднял брови. — Мы только в начале пути.