Оглавление

ИСТОРИЧЕСКАЯ КИНО­ЭПОПЕЯ

по мотивам романа-дилогии Яныбая Хамматова «Северные амуры» (с добавлениями и историческими уточнениями)

210-­летию победы России в Отечественной войне 1812 г. и освобождения Европы в 1813—1814 годах

На 1-й обложке — цветная акварель «Матвей Иванович Платов» неизв. худ. с ориг. А. О. Орловского. Перв. четв. XIX в.

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА

1-я серия киноэпопеи «ВТОРЖЕНИЕ»

Запад. Белая карта Франции 1789 года, вздыбливаясь, покрывается, под звуки Марсельезы, по­жаром Великой французской революции и резко краснеет. В 1804—1805 годах краснота, неся на себе белый бюст Наполеона под крики толпы «Вива император!», начинает поглощать соседние страны: часть Испании, Италию, множество мелких немецких княжеств, Голландию, Данию, Польшу, попут­но подкрашивая в свой оттенок в 1812 году Австро-Венгрию, Пруссию и другие формально само­стоятельные страны. Краснота зловеще подползает к реке Неман и замирает перед прыжком.

Восток. Зелёная карта Российской империи начала 1812 года. Камера под топот трёх конных полков на марше наплывает от Зауралья, Уфы и Оренбурга через Бакалы, Сим­бирск, Нижний Новгород, Муром, Серпухов, Луцк на запад, к рекам Неман и Буг. Река с карты превращается в реальный берег.

НА БЕРЕГУ НЕМАНА

Атаман Платов командирам полков у штабной карты: «Разверните полки по пограничной реке и организуйте сторожевое охранение». Сторожевые посты башкир Первого Башкирского казачьего полка.

Майская ночь. Буранбай и мулла верхами подъезжают к очередному посту. На противопо­ложном берегу багровеют костры, скрипят телеги, по камням грохочут кованые колеса пушек, ржут лошади.

— Заметно, как стволы ружей сверкают. Костры, — ночь от ночи все гуще, все плотнее — докладывает часовой.

— Топоры стучат — видно, плоты ладят, — добавляет другой джигит.

Первый дозорный: — А как севернее нас, на участке тептярей?

— Заезжал недавно Имсаров, начальник конного разъезда, говорит, что их командир шеф-майор Тимиров ещё 12 мая послал вестового в штаб генерала Тучкова со срочным до­несением, дескать, французы готовят плоты. А позже у них и стычка была с французским разъездом, захватили первого пленного и тоже отправили в штаб.

— Вернёмся и мы поскорее, — доложим обстановку и предупредим — сказал Буранбай.

Южнее их, начальник Почекайского кордона хорунжий Милованов 31 мая тоже сооб­щает командованию важные сведения, собранные разведчиками Второго Башкирского пол­ка: — «На сих днях непременно вступят в пределы герцогства Варшавского австрийские войска, составляющие корпусом двадцати или тридцати тысяч… Из числа оного име­ют прибыть в местечко Скрылов противу кордона мне вверенного Почекайки, числом до пяти тысяч человек».

Арман де Коленкур, хорошо узнавший русских и проникшийся к ним уважением за годы службы посланником Франции в 1807 — 1811 гг., предостерегал Наполеона от нападения на Россию не раз. Последний раз — за день до перехода армии нашествия через Неман, пересказав заявление Александра I в разговоре с ним. Александр 1-Коленкуру, послу Франции в Зимнем дворце Санкт-Петербурга в 1811 году: «Я воздаю должное великим военным талантам императора и буду избегать до пределов воз­можного, меряться силами с ним в открытом бою. Если русские и будут разбиты, то они возьмут пример с испанцев, которые часто бывали разбиты, но не были, однако, ни побежде­ны, ни покорены. Недостаток выдержки погубил другие государства. Я не буду стрелять первым, но скорее отступлю до Камчатки, чем уступлю свои губернии. Или буду приносить жертвы, которые не приведут ни к чему, кроме передышки».

Однако Наполеон делает самую роковую ошибку своей жизни: решает напасть на Россию.

Император отдаёт приказ: «…Россия увлечена роком — да свершиться судьба её! Пойдём вперёд, перейдём Неман, внесём войну в пределы России. Вторая польская война будет столь же славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы за­ключим, будет прочным. Он положит конец тому гибельному влиянию, которое Россия вот уже 50 лет оказывает на дела Европы».

Вторжение в ночь с 11 на 12 июня 1812 г. (по старому стилю). Наполеон с начальником своего Главного штаба маршалом Бертье и свитой наблюдает за вторжением с высокого холма на западном берегу Немана. Его полумиллионная армия идёт на войну, как на парад, — сомкнутыми рядами, с развёрнутыми знамёнами, мерной поступью конских копыт и солдат­ских сапог.

Наполеон удовлетворённо: — Я доволен.

Бертье: — Никто не устоит перед такой армией!

Свита: -Да! Да! Конечно, ваше величество!

Французская армия стремительно продвигается вперёд. Наполеон рассчитывает вскоре дать генераль­ный бой и разгромить русскую армию. Остальные части переходят границу чуть позже, 18 июня и южнее: вице — король Италии Евгений Богарне форсирует Неман со своими войсками у селения Прены, а генерал Жером Бонопарт — у города Гродно. Слева и справа действия этих группировок Великой армии обеспечива­ют два корпуса: прусский — Этьена-Жака Макдональда и австрийский — Карла Шварценберга. Во втором эшелоне стоят в полной боевой готовности войска под командованием Клода Виктора и Пьера Ожеро (показать это на кар­те и эпизодами).

ВИЛЬНО

Под натиском превосходящих сил противника, русские войска вынуждены начать отступле­ние. Сильный бой 16 июня под Вильно. С небольшими перерывами он продолжается с 8 ча­сов утра до 9 часов вечера. Арьергард под командою генерал-майора князя Шаховского, со­ставленный из 20-го Егерского, Лейб-гвардии уланского и Тептярского казачьего полков и полуроты конной артиллерии, сильно преследуем неприятелем. Казаки за­хватывают в плен капитана графа Сегюра и 7 рядовых 8-го гусарского полка. …При отступ­лении из Вильны, войска наши увозят с собой все, кроме 85-ти больных. Последними из штаб-квартиры войск в Вильно с боями уходят гвардейские уланы и тептяри, сжигая за собой ар­сенал, запасные магазины и уничтожая мост через реку Вилию.

БОЙ У ГРОДНО

Первая бой донских казаков Платова и Первого башкирского казачьего полка с противни­ком 15 июня (ст. ст.) близ Гродно. Разведчики докладывают атаману: «По тракту приближается полк французской пехоты, а левее, по просёлку пылит конница». По сигналу Матвея Ивановича Платова горнисты трубят тревогу. Французские солдаты маршируют в плотном строю, как на параде, мундиры нарядные, с иголочки, на киверах золочёные кокарды. Позади них разворачи­вается батарея.

В перелеске вспыхивают сизо-тёмные клубы дыма, через мгновение ядра взрывают зем­лю, покатываются, подпрыгивая. Солдаты противника дают залп из длинных, с примкнуты­ми штыками, ружей.

— Марш-марш! — кричит срывающимся густым баском майор Лачин.

«Ишь, бывалый воин, а тоже волнуется!» — думает Буранбай. А затем понимает, что май­ор торопит джигитов броситься в атаку, чтобы французы не успели перезарядить ружья. И сам, привстав на стременах, вырывает саблю из ножен: — Башкиры! Вперёд! За ним подняли сверкнувшие клинки сотники, призывая джигитов к броску на врага: — Вперёд джигиты! Вперёд!

Французские ядра не долетают до строя полка, но пули пехотинцев оказались дальнобойнее и метче — дико заржали раненные лошади, падают с сёдел убитые всадники — первые жерт­вы нашествия…

«Ура-а-а-а!..» — громоподобно кричат справа казаки, устремившись лавой вперёд, и под­задоренные этими криками джигиты помчались напропалую, горяча и без того ошалевших коней, протяжно завывая: «Ура-а-а-а!». Французы не успевают дать второй залп — в их строй уже врубаются лихие наездники Платова, Лачина и Буранбая.

Щедро раздавая направо — налево разящие удары, войсковой старшина пробивается вглубь, радуясь тому, что джигиты не отстают — кромсают, рубят, закалывают пехотинцев. Вдруг неистово взвизгнул его конь, раненный вражеским штыком, поднялся на дыбы, ша­рахнулся в сторону. Ординарец схватил поводья, осадил назад, вытолкнул жеребца к своим джигитам.

— Где майор?

— Впереди!.. Во-он, в самой рубке!

Увидев, что Лачин отбивается от наседавших на него французов, Буранбай перескочил в седло коня ординарца, отдав тому раненного скакуна. Немедленно собирает вокруг себя пять-шесть самых от­чаянных конников.

— Башкиры! Выручим командира! — зычно кричит он.

Заслышав призыв, джигиты с умноженной отвагой обрушивают на врагов клинки: да разве это мыслимо оставить в беде своего корбашы!.. Вскоре, сомкнувшиеся вокруг майора французы рассеяны, Лачин снова в строю полка и вновь командует.

К этому времени противник, не ожидавший такого отпора, начинает отходить, но в пол­ном порядке, — пехотинцы смыкают шеренги, ощетинившись штыками.

Атаману докладывают: «Французы отступают». Он: «Трубите сбор, чтоб не нести излишних потерь. В конце концов, это первый встречный бой, проба сил… Пусть Напо­леон подсчитает потери и поймёт, что затеянная им прогулка по русской земле не со­стоится: за каждую версту придётся расплачиваться кровью…».

Награждение перед строем Буранбая Чувашбаева, рядового Узбека Акмурзина, есаула Ихсана Абубакирова, хорунжия Гильмана Худайбердина и др.

СТЫЧКА У С. ДОВГЕЛИШКИ

Раскрашенная гравюра первой половины 19 века «Стычка казаков с французами у с. Довгелишки 23 июня (5 июля) 1812 г.» вдруг оживает.

Башкир-тептяр с переднего плана гравюры выстрелом из пистолета убивает своего пре­следователя и смело бросается в сабельную рубку с другими. Первая атака отбита. В 18 ча­сов неприятель открывает артиллерийский огонь и возобновляет наступление. Но русская артиллерия под началом Кутайсова останавливает их продвижение. В это время генерал Орлов — Денисов во главе лейб-гвардии Казачьего, 1-го Тептярского, 1-го Бугского казачьих и Елисаветградского гусарского полков при поддержке нашей артиллерии атакует неприя­теля и заставляет его в беспорядке отступить.

«А сам с отрядом своим в совершенном порядке переправляется за реку», — записывает очевидец. Наши войска частично разрушают мост и выстраива­ются за рекой под прикрытием 6 орудий. Погребение на поле боя 150 воинов разных нацио­нальностей.

АРМИЯ БАГРАТИОНА

Багратион оказался в критическом положении — сказывается нехватка сил. 25 июня (7 июля) Багратион получает с гонцом приказ царя в секретном пакете: «Идите через Минск к Витеб­ску». Но уже 26 июня (8 июля) маршал Даву берёт Минск и отрезает Багратиону путь на се­вер. С юга наперерез Багратиону идёт Жером Бонапарт, который должен замкнуть кольцо окру­жения вокруг 2-й армии у г. Несвижа. Корпус Даву (без двух дивизий, выделенных против Бар­клая) насчитывает 40 тыс. человек, у Жерома в трёх корпусах его группы 70 тыс. Багратион же имеет не бо­лее 49 тыс. человек. Ему грозит верная гибель (показать это на карте). 26 июня Платов, тоже испытывающий нехватку сил, из лагеря при Мире рапортует Багратиону: « …Генерал-майору Иловайскому 5-му и полковнику Сы­соеву 3-му, не прикажете ли Ваше сиятельство оставаться со мною, пока прибудет ко мне ге­нерал-майор Кутейников 2-й с полками, с коим большая часть оных, нежели со мною. Ибо при мне осталось теперь только три сотни полка Атаманского и полки: один татарской, один башкирской (1-й Башкирский) и один же калмыцкой, да вторая рота донской конной артиллерии; а притом и другие команды, в разные места отряжённые, ещё не прибы­ли».

«Куда ни сунусь, везде неприя­тель, — пишет Багратион на марше 3 (15) июля начштаба 1-й армии Ермолову. — Что делать? Сзади неприя­тель, сбоку неприятель… Минск занят, и Пинск занят».

Вестфальский король Жером Бонапарт («король Ерема», как прозвали его русские офице­ры), «наиболее бездарный из всех бездарных братьев Наполеона», в 1812 г. впервые был на войне. Мо­лодой (27 лет), легкомысленный, празднолюбивый, он и в походе, несмотря на то, что Наполеон требует от него «величайшей активности», больше отдыхает, чем действует: 4 дня «отгулял» в Гродно. И далее шёл к Несвижу такой поступью, что французы Э. Лависс и А. Рамбо мог­ли только воскликнуть на страницах своей «Истории»: «Он сделал 20 миль в 7 дней!»

В результате Жером, хотя и имел преимущество перед Багратионом на пути к Несвижу в два перехода, опоздал сомкнуть вокруг русской армии французские клещи. Багратион уходит. Наполеон в ярости: «Все плоды моих манёвров и прекраснейший случай, какой только мог представиться на войне, — отчитывает он Жерома, — потеряны вследствие этого странного за­бвения элементарных правил войны».

Отряд И. С. Дорохова, состоявший всего из двух егерских и двух казачьих полков при 12 орудиях, отрезан противником. Не имея возможности прорваться к своей 1-й армии, он в течение недели идёт с боями по лесам и болотам на соединение с войсками Багратиона. И, потеряв 60 человек, 26 июня соединяется с его 2-й армией.

1-Я АРМИЯ БАРКЛАЯ ДЕ ТОЛЛИ

В лагере под Дриссой при участии Барклая решается наболевший вопрос о том, как выпроводить из ар­мии (разумеется, деликатно и верноподданно) Александра I. Царь всем мешает (Барклаю в особенности), всё и вся путает, но кто может сказать ему об этом прямо?

Барклай-де-Толли Михаил Богданович (1761—1818). Выдающийся русский полководец. С января 1810 по сентябрь 1812 года — военный министр России. В 1812 году — генерал от инфантерии. Ему принадлежит большая заслуга в сохранении русских войск в первый, самый тяжёлый период войны. Командовал 1-й Западной армией. Умело руководя её вынужденным отходом от границы России, Барклай-де-Толли 20 июля (1 августа) привёл армию к Смоленску. 17 (29) августа передал общее командование М. И. Кутузову.

2 (14) июля 1-я армия оставляет Дриссу — и очень своевременно. Наполеон приготовился зайти к ней под левый фланг со стороны Полоцка и заставить её сражаться с перевёрнутым фронтом, но не успел осуществить этот манёвр. Император, осматривая оставленный и разорённый лагерь русских в Дриссе, своему начштаба: «Я не ожидал, что русская армия не останется долее трёх дней в лагере, устройство которого стоило нескольких месяцев работы и огромных издержек».

Государственный секретарь Шишков сговаривается с Аракчеевым и Балашовым и сочи­няет от имени всех троих письмо на имя царя, смысл которого сводится к тому, что царь бу­дет более полезен отечеству как пра­витель в столице, нежели как военачальник в походе. После этого письмо подписывается и 1 июля вручается царю. Александр I, поколебавшись, в ночь с 6 (18) на 7 (19) июля уже на пути ар­мии из Дриссы в Полоцк, оставляет армию. Оче­видец сцены Левенштерн слышит, как царь, садясь в коляску, говорит Барклаю де Толли: «Поручаю вам свою армию. Не забудьте, что второй у меня нет». Из Полоцка царь отправ­ляется в Москву, а Барклай ведёт 1-ю ар­мию к Витебску на соединение с Багратионом.

Все заботы Барклая подчинены одной, главной задаче — обеспечить отступление армии в наибольшем порядке и с наименьшими потерями. И русские, и французские источники свидетельствуют, что 1-я армия отступала образцово. «Барклай на пути своём не оставил позади не только ни одной пуш­ки, но даже и ни одной телеги», — вспоминает Батенев. И «ни одного раненого», — до­бавляет Коленкур. Он не раз возвращается к этой теме: «Лошади и скот — всё исчез­ло вместе с людьми, и мы находились как бы среди пустыни… Его (Наполеона) удив­ляло это отступление 100-тысячной ар­мии, при котором не оставалось ни одно­го от­ставшего, ни одной повозки. На 10 лье кругом нельзя было найти какую-нибудь ло­шадь для проводника. Нам приходилось сажать проводников на наших лошадей; ча­сто даже не удавалось найти человека, который служил бы проводником императо­ру. Авангард был в таком же положении».

ДЕЛО ПОД МИРОМ

Платов Лачину у села Мир: — Хочу поймать кичливых французов в волчий капкан. За­манить их в петлю аркана. В окружение!.. И сделаете это вы, башкиры. У казаков свои бое­вые задачи.

Он по карте разъяснил майору свою хитроумную затею.

— Справитесь?

— Убеждён.

— С богом!..

Вернувшись в полк, Лачин держит совет с Буранбаем и сотниками. Решают: «Первая сотня, самая сколоченная, ввяжется в стычку с аванпостами противника и сразу же отско­чит. Джигиты прикинутся струсившими и ударятся в поспешное бегство к селу Мир, где основные силы полка засядут в засаде полукольцом».

— Разрешите мне быть с первой сотней? — спрашивает Буранбай.

— Охотно разрешаю. Сам хотел просить вас возглавить сотню.

Французы стоят в селе Кареличи, пушки на редутах, пехотинцы в строю. Миг, и затре­щат барабаны, загудят трубы, и шеренга за шеренгой солдаты зашагают в атаку. 27 июня Буранбай нарочно повёл сотню по открытому полю, чтобы противник решил, что она сби­лась с пути и заплутала. Французский генерал Турно попался на крючок, хвастливо возна­мерился: «Пленить опрометчивых конников! — Да много ли их? Какая-то сотня!». И ге­нерал бросает с обоих флангов, из-за домов, польских улан. Переметнувшиеся к Наполеону наряд­ные, в разноцветных мундирчиках, уланы с беспечной самоуверенностью несутся окружать неказистых, в сереньких кафтанах, на низкорослых лошадках всадников.

Буранбай скачет последним, нарочно показывая уланам, как криками и ударами сабли плашмя подгоняет своих охваченных ужасом всадников.

В самоупоении уланы, вздымая завесы пыли, размахивая стягами на пиках, врываются на улицу села Мир. Здесь капкан и захлопнулся. Полукольцо засады сомкнулось в нерасторжимое кольцо. Началась битва на уничтожение — стрелы, а затем сабли и копья джигитов безжа­лостно истребляют поляков. Генерал Турно швыряет в преследование эскадрон за эскадро­ном — все они исчезают в смертной рубке. Чтобы французская пехота не двинулась на вы­ручку, Платов разворачивает бригаду Кутейникова.

Финал: Платов рапортует Багратиону: «Генерал Кутейников ударил с правого фланга моего на неприятеля так, что из 6 полков неприятельских едва ли останется одна душа или, быть может, несколько спасётся. А у казаков потери были совершенно незначи­тельны, потому что перестрелки с неприятелем не вели, а бросились дружно в дротики и тем скоро опрокинули, не дав им поддержаться стрельбою. Бригада генерала Турно разбита наголову». За проявленную отвагу и храбрость рядового Узбека Акмурзина здесь же произ­водят в урядники.

В БАШКИРСКИХ СЁЛАХ

Тем временем, в тылу, с амвона мечети зачитывают царский манифест, наскоро пере­ведённый на башкирский язык с решительной концовкой: «…Я не положу оружия, доколе ни одного неприятельского воина не останется в царстве моём». Мулла, старательно выговаривая каждое башкирское слово перевода, читает о вторжении иноземных полчищ, а затем призывает всех правоверных мусульман к самоотверженному исполнению своего вер­ноподданнического долга:

— Аллах благословляет джигитов на ратное служение царю-батюшке!

Мулла Асфандияр возносит молитву за здравие и благополучие джигитов Первого и Вто­рого башкирских полков. Молебен закончился, но люди не расходятся, как обычно, по домам, а с жёнами и детьми шагают к горе, зубчатая вершина которой резко очерчена алой каймою угасающего солнца. Мужчины идут молча, а женщины рыдая, причитают, будто заранее опла­кивая своих мужей и сыновей: ушедших и тех, кому в ближайшие дни предстояло уйти на вой­ну.

У возвышенного подножия горы разводят костёр из хвороста, собранного подростками в пере­леске и оврагах. Поднимается бушующее пламя, тьма сгущается и залегает в ущельях и ложбинах. С телеги снимают связанного по ногам барана. Мулла Асфандияр поворачивается в сторону ки­блы¹, преклоняет колени и, подняв руки, протяжно затягивает:

— Прими, Аллах, нашу чистосердечную жертву! Укрепи силой тело, а сердца наших джи­гитов — отвагой!

Власть твоя, Всевышний, безгранична, — прикажи, чтоб война скорее закончилась победой, и сыновья наши со славой вернулись домой. Мир — народу нашему. Аллаху-акбар!.. В толпе раздались почтительные мольбы:

— Аллааху-акбар!.. Услышь, Аллах, наше моленье!.. Сохрани детей от сиротства!.. Испепели шайтана, накликавшего войну на Расей!..

Ильмурза в яростном гневе воскликнул:

— Шайтану Наполеону — анафема и смерть!

¹К и б л а — направление в сторону Мекки, священного города мусульман.

Толпа подхватила, как заклятье:

— Смерть! Смерть! Смерть!..

Мулла, шепча в бороду «аминь», протягивает Ильмурзе остро отточенный нож.

— Старшина юрта, ты — турэ, тебе по праву и достоинству принести эту жертву Все­вышнему и пророку его!

Ильмурза набожно произносит: «Бисмилла!..», укладывает жертвенного барана головой в сторону киблы и единым взмахом перерезает ему горло. Шкуру, как и полагалось, вруча­ют мулле, а голову, ноги, требуху — бедным старикам. А мясо жарят на вертеле, и куски, соч­ные, с капельками крови, раздают сперва мужчинам, потом женщинам и подросткам: каж­дому надлежит вкусить это причащение кровью и мясом, чтобы умилостивить Аллаха — за­щитника всех смертных… Этот обряд переходил из поколения в поколение и соблюдался башкира­ми неукоснительно, когда начинались войны.

Костер угасает, из аула донеслись первые зычные вскрики петухов, и по благословению муллы верующие, взявшись за руки, пошли домой, то и дело выкрикивая:

— Никто не победит Российскую империю!.. У башкир и урусов — одна судьба!..

Утром в ауле начались хлопоты, суета, сборы — по указанию старшины Ильмурзы жен­щины — матери, жены и старшие сестры — в тех домах, где были взрослые парни — очередни­ки запасных полков, шьют бешметы, варят корот, коптят мясо. Многоопытные старцы шьют полушубки, тёплые сапоги-бурки, шапки, а бывалые охотники мастерят луки и стре­лы.

Старшина Ильмурза досконально осмотрел новые стрелы и решительно забраковыва­ет:

— Это не боевые стрелы, а лучинки!

Мастер, в годах, обижается:

— Позволь, всю жизнь охочусь такими и на дичь, и на зверя!

— Может, против куропаток и диких гусей это оружие верное, но если бы я с такими стрелами вышел в бой, то с войны с Турцией не вернулся бы на коне и с медалью!

— Какими же должны быть боевые стрелы? — спросили парни, завтрашние воины.

— Стрела должна быть ровной и крепкой, как железный стержень. Но и легкокрылой в полете, как молния. Из какого дерева делать стрелу? Я перепробовал и берёзу, и тополь, и клён — не годятся. Наконец нашёл самое лучшее, но держал в тайне. А тут, раз уж война на­чалась, придётся открыть вам секрет.

Парни окружили старшину кольцом, жадно слушают, а мастер, подавив обиду, спраши­вает:

— Каков же секрет?

— Ты под каким деревом сидишь? Под липой? — Старшина с торжеством рассмеялся: — Для выделки боевых стрел лучше липы дерева нет.

— Как так? — охнул мастер.

— А вот так! Стрела из липы — самая прямая, самая лёгкая, самая крепкая в ударе! Насладившись произведённым на мастера и молодёжь впечатлением, Ильмурза продол­жает: — Только делайте стрелу из сердцевины! Разрубите дерево пополам, если сердцеви­на слишком толстая, разделите ещё на две части. Не повредите волокна, иначе стрела по­лучится ломкой. Как вырежете стрелы, обтешите, чистенько отшлифуйте и опустите концом в кипяток. Через час-другой надрезайте, пока древесина мягкая, разбухшая, и вставляйте наконечник. Потом другим концом в кипяток, распарили, вставили оперенье — и тогда склеивайте волокна древесным клеем. Стрела подсохнет, сожмётся и станет — словно отлитая из булатной стали.

На следующий день нашли кузнеца. На окраине аула под навесом сложили горн, и звуч­но ударил молот по наковальне. Старшина Ильмурза облегчённо перевёл дыхание: — «Но­вобранцы пойдут в полки с новеньким оружием».

В УФЕ

Военный губернатор Оренбургского края князь Григорий Семёнович Волконский при­был в Уфу. Беседа Волконского с уфимским гражданским губернатором Навзоровым в каби­нете Уфимского дворянского собрания.

— Не вижу вашей помощи Седьмому кантону башкирских казаков, — без предисловия заявил князь.

Наврозов попытался выкрутиться и с покорным видом развёл руками:

— Ваше сиятельство, у гражданского губернатора полномочия, как вы знаете, ограниче­ны. Занимаюсь лишь сугубо штатскими делами. И вообще наше административное право запутано до невероятия!.. Башкирские казаки непосредственно подчинены вашему сиятель­ству как оренбургскому военному генерал-губернатору. И посему я, — он беспомощно вздох­нул, — Седьмого башкирского кантона не касаюсь.

— Это все пустые отговорки, — оборвал его князь. — Война идёт, кровопролитная война, а вы здесь живете спокойно.

— Уфимцы, ваше сиятельство, собрали на нужды войны около пятидесяти тысяч ру­блей, — выложил козырь Наврозов.

— Сумма, конечно, порядочная, но это только десятая часть собранного башкирами, теп­тярами и мишарями. Да и эти 50 тысяч помещики содрали с крепостных мужиков! И вы об этом отлично осведомлены. Так что извольте-ка, ваше превосходительство, потрясти теперь уфимских дворян и купцов-толстосумов. Нужно помочь созданному в Уфе Уфимскому пе­хотному полку и собрать для армии тысячу лошадей!

— Слушаю, слушаю, — поддакивал Наврозов, вдруг его осенило, и он сказал: — В тот день, когда был получен высочайший манифест о вторжении полчищ Наполеона, майор Жмакин заверил уфимцев, что жизни не пожалеет ради победы, и дал вольную тринадцати своим крепостным, а их у него всего-то тридцать восемь… Мелкопоместный! — виновато понизил голос губернатор. — И выложил триста рублей!

— Хвалю! А где остальные уфимские дворяне?

— Э-э… Гм!..

— Вот я вам, ваше превосходительство, и толкую, что и вы лично, и дворяне решили от­сидеться в затишке! — раздражённо произнёс князь.

— Ваше сиятельство!..

— Да что «ваше сиятельство»! Повторяю, извольте шевелиться проворнее.

БОЙ У РОМАНОВО

1 июля корпус Платова прибыл в Романово, где получает приказ. Багратион Платову: «– Во что бы то ни встало, задержите наступление противника на сутки, чтобы дать время 2-й армии организованно отступить и не попасть в окружение».