Сердце забыло, что делать. Жаркое тяжелое горе поднялось из груди в горло и вытекло коротким стоном.
В нашу эпоху, да и всегда, главное – родиться, жить и умереть так, чтобы самому не мучиться и других не мучить. И оставить нужное наследство тем, кого считаешь своими, при этом не оставить никакого беспорядка и мусора. Тогда, может, и впрямь вспомнят.
странно предъявлять претензии и портить настроение человеку, с которым намерена жить до самой смерти и настроение которого неизбежно является и твоим.
Детей готовят к жизни даже не в сегодняшних, а во вчерашних условиях, а жить приходится в завтрашних
среднестатистический избиратель, который пьет, курит, орет на детей, бьет их, любя, до полусмерти, смотрит говно по телевизору и слушает его по радио в машине, украшенной иконками и веселыми наклейками, презирает отсталых азиатов и толерастных гейропейцев, ненавидит американцев и заполняет шкафы и квартиры азиатскими, европейскими и американскими вещами.
Никто его не проклинал, Господь от него не отворачивался. Он просто отдал эту землю нам. А мы ее просрали».
Грубовато, но для склонной к однозначности девочки, наверное, самое то. А дальше-то что?
Дальше тоже банальности: она умрет, если будет ничьей, пора вернуть эту землю себе, если не мы, то кто, лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой, и так далее. И кому как не вам карты с флагом в руки.
Вы не такие как мы, тем более как наши родители. Старики крикливые, мы молчаливые, вы трепливые – и да, мы чуть больше умеем делать руками и четче представляем себе работу механизмов, в том числе социальных. Старики злобнее, мы злее, вы щенки. Потому что мы вышколенные, высушенные и пуганые, а вы нет, мы знаем, что власти надо бояться, различаем тональности цыкания и знаем, когда шутки кончились. А вы не знаете и пугаться не умеете. И вас уже поздно запугивать – только ломать и карать.
Но всех не переломаешь. И если сейчас действительно повтор восьмидесятых годов двадцатого столетия, то новые девяностые будут такими, что мало не покажется. И определять, какими, будете вы. Вне зависимости от того, как сами вы к этому относитесь и как это видят нынешние начальники.
И не надо ныть «А что мы можем, мы еще маленькие». Человечество веками читает книги, поет песни и повторяет мудрые мысли сопляков, которые нам нынешним в дети годятся: тридцатилетних Пушкина и Шекспира, двадцатипятилетних Байрона, Леннона, Летова и Цоя, двадцатилетних Лермонтова и Джаггера. И так было всегда. Поэтому и живем, мы все. А если вы будете ждать, пока вырастете и получите право слова и дела, – вы тупо не вырастете и сдохнете.
нет в организме краника для слива лишних чувств
Оксана, опростав стакан, поставила его на пол, сняла с себя лишнее и, катая сладковатую воду во рту, осторожно, без веса, села Тимофею на бедра. Тимофей поморщился, но не проснулся – дрых самозабвенно.
Иногда Оксана вспоминала Рустика с умилением, иногда – с легкой тоской, но в основном – с раздражением. Должен же даже мол-мол-мол-чел понимать, когда нужно, когда можно, а когда пора уже успокоиться. Спать хочется, на работу с ранья, а он опять «давай-давай». Точно соревнуется или доказывает что-то кому-то.
Но он затрахал во всех смыслах.
