Отвлечь внимание от вспыхнувшего в одном месте огня можно, лишь раздув его в другом.
Движимый какой-то неведомой силой, каждый человек идет по пути, предначертанному ему судьбой. Но в конечном итоге все оказываются такими же одинокими, как Йоко. Всех жаль…
Почему в таком милом сердцу мире одна только моя душа так печальна и одинока? Почему никто не знает, как успокоить таких, как я?» Крошечные обрывки этих чувств, орошенные слезами, один за другим проплывали в душе Йоко. Она стремилась хоть на время удержать их, но не могла. Между ними росла печаль, темная, глубокая, безбрежная, как беззвездная ночь, как затихшее море, печаль, все окрасившая в один цвет – и любовь и ненависть. Йоко не проклинала жизнь, но ее непрестанно мучила жажда смерти.
Йоко не знала, страдает ли она, наслаждаясь, или наслаждается, страдая.
Йоко не раз пыталась заставить себя жить так, как живут остальные женщины.
Ссоры в доме учащались. Оставшись одна и успокоившись, Йоко обычно раскаивалась в своих необузданных вспышках и старалась быть ласковой с Айко. Чтобы загладить свою вину перед ней, Йоко становилась суровой с Садаё, мучила ее при Айко, как умеют мучить только люди, возненавидевшие тех, кого прежде любили. Йоко понимала, что это нелепо, дико, но ничего не могла с собой поделать. Более того, она ощущала потребность время от времени вымещать на ком-нибудь долго сдерживаемую злобу. Наносить раны кому бы то ни было – не человеку, так животному, не животному, так дереву, не дереву, так самой себе, – доставляла ей истинную радость
Ночь в Такэсиба напомнила Йоко жизнь на «Эдзима-мару». И если бы наутро она оказалась мертвой, это было бы прекрасно. Однако, проснувшись, она уже не думала о смерти
Незаметно стемнело. Лил, не переставая, холодный осенний дождь, влажный ветер колыхал провисшую бумагу на сёдзи.
