автордың кітабын онлайн тегін оқу  Прокофий Ляпунов

Вильгельм Кюхельбекер

«Разбойный и земской приказ устроить,

Как прежде смут то было на Москве;

А кто кого убьет без приговора

Земского, самого того казнить».

Статья последняя: «Бояр же тех

Для всяких дел земских и ратных мы

В правительство избрали всей землею,

А буде те бояре не учнут

По правде делать дел земских и ратных

И нам прямить не станут, вольно нам

За кривду их сменить и вместо их

Иных и лучших выбрать всей землею».

Вот, Кикин, главное, о чем просить

Земскую думу надоумить должно.

Заруцкий взбесится.

Пускай себе!

И князь не всем доволен будет.

Князь?

Князь Дмитрий Тимофеич, твой товарищ.

Боярин Тушинский!

Так; но в чести

И силе он у всех, кто познатнее,

Кто починовнее, в земских полках;

И, впрочем, добрый человек.

Добрейший!

Из тех, которых только спеси их

Умей польстить любой злодей и вор,

Что лошадь, оседлает и погонит.

Ты весь в отца: как он, смышлен и боек,

Зато, как он, и злоречив. — Где он?

По милости Московского синклита,

Быть может…

На отца надеюсь: их

Он проведет.

Гонсевский не дурак,

Не глуп Михайло Салтыков, пронырлив

Андронов, их делец.

Да князь Мстиславский

Не даст им веры.

Воли им не даст?

Зарезан ими князь Андрей Голицын,

В темнице душной старец Гермоген,

Вся выжжена с конца в конец столица,

Разграблены сокровища царей;

А что Мстиславский? подписью скрепляет

Доносы королю, на первом месте

Сидит в синклите, кормит и поит

Гонсевского… Однако люди нужны, —

Бог не без милости; надеюсь сам,

Захарья ускользнет из их когтей.

Володя, говорим и говорим,

А между тем ведь дяде нужен отдых:

Всех впереди он до ночи глухой

Сражался, бился, разгромил злодеев,

Втоптал их в Кремль, — и что ж? не сняв и лат,

Идет и за перо — и к свету нам

Устав готов спасительный и мудрый.

Рязанцев, Кикин, соберешь, прочтешь

Всем головам и сотникам бумагу,

О мне ни слова, будто от себя.

Признаться, бражничества не терплю;

Да так и быть: пускай зовут на пир

Людей Заруцкого и Трубецкого.

Хозяевам за труд вчерашний дать

Вина и пива.

Чтобы лучше им,

Беседуя с гостями дорогими,

Земское дело вместе обсудить?

Прощайте, дети.

На тебя узду

Накину, наглый атаман, грабитель!

Ты выгнан из Литвы; еще вчера

Ты был разбойником, вторым Лисовским,

И резал православных христиан,

А ныне ты защитник православья,

Боярин, вождь, правитель христиан!

Всевышний да не внидет в суд со мною,

Что для спасения родной земли

Не презрел я подобного орудья!

В наш грешный век кто чист? Сравнить нельзя

С Заруцким Трубецкого: князь Димитрий

Не без достоинств — да! но как же слаб,

И сколько и на нем бесславных пятен!

Что ослепил нас дерзостный расстрига,

Простительно: святое имя он

Употребил, и первый; сверх того,

И человек-то был, каких немного.

Но родовым быть князем, но гордиться

Своими предками, но знать обман —

И подлому обманщику служить,

Мерзавцу, трусу, Тушинскому вору, —

Вот для меня загадка!

Впрочем, я

За слабость никому не судия;

Иной, быть может, и меня осудит,

Пред Шуйским, может быть, и я не прав:

Поверил я, что он убийца сына,

А на поверку вышло — клевета;

Увлекся я горячим, бурным сердцем

И согрешил; все ж не из низких видов.

Заснул ли он?

Боярыня, заснул.

Да! бурно это сердце, но горит

В нем чистая любовь к земле родимой;

В нем нет и места для любви другой…

Прибежищу, покрову всех скорбящих,

Царице неба, деве пресвятой,

Прокофий, за тебя и день и ночь

Я, грешница, молюсь. А ты, жестокий,

Ты, кажется, меня совсем забыл!

Зачем тоской не делиться со мною?

Скажи мне: Ольга злее ль и Литвы

И хуже ль и Заруцкого? — О них

Ты мыслишь целый день и, засыпая,

Твердишь о них, о них… Желать почти

Могла бы я, чтоб ненавидел ты

Сиротку Ольгу… Ты бы хоть подумал

Тогда о ней, хоть раз в неделю вспомнил!

О, как глупа я! Мной ли заниматься

Ему, когда на рамена его

С своей судьбой оперлась Русь святая!

Впустите. — Прочь! не велено: назад!

Кто тут шумит? покоя не дадут!

Боярин почивает: тише!

Мальчик,

Вели впустить: есть дело у меня

До воеводы.

До утра, земляк,

Повремени: всю ночь писал боярин,

Работал, а вчера до самой ночи

С Литвою бился, не сходил с коня.

Прочь! говорят, впустите! место дайте!

А! что такое?

Мы его держали.

Да, знать, не удержали: молодцы!

За дверь ступайте. Кто ты? Как ты смел

Войти насильно?

Как я смел, ты видишь.

Защитник Брянска, Ржевский?

Брат Иван!

Защитник Брянска, тот, кому господь

За грех ли тяжкий не дал защитить

Бессрамной, древней чести рода Ржевских;

Тот, кто в плену тяжелом изнывал,

А между тем правитель православных,

Избранный на защиту беззащитных,

Сестру страдальца гнусно обольстил

И Ржевских честный дом покрыл бесчестьем.

Мне эта сказка глупая известна.

Но к обольстителю своей сестры

Зачем приходит Ржевский?

В этих жилах

Не кровь, а молоко, когда пришел

Не за твоею кровью я.

Ты искрен

По крайней мере; в польском полону

Ты кой-чему и научился; но —

Мы русские, и поединки, видишь,

Еще у нас в обычай не вошли.

А сверх того, измерь меня глазами:

Под русским небом только одного

Соперника по силе мышц я знаю,

Захарью Ляпунова: он мне брат.

И ты еще смеешься надо мною?

Нимало; только я с тобой не бьюсь.

Сядь, выслушай и будь моим судьею.

Женись на Ольге.

Я на ней женат.

Тогда мне голову вели отсечь

Бессмысленную с этих буйных плеч.

Вопрос последний: где же ныне Ольга?

Здесь.

Здесь?

Бедняжка и дрожит и млеет,

Рыдает — слышишь ли? а все не смеет

К нам подойти.

Что, Ольга? что, душа?

От сердца отлегло ли? К нам, в объятья!

Ты видишь: мы опять друзья и братья!

Как мог ты?

Прочь! мы братья? мы друзья?

Сестра моя в распутном, буйном стане?

Нет, не солгали же; клянуся: в ней

Нельзя признать мне ни жены твоей

Законной, честной, ни сестры стыдливой

Ивана Ржевского!

Ты, брат, строптивый,

Заносчивый безумец. Но, любя

Жену, как душу, пощажу тебя.

К тому же позабуду ль об услуге,

Какую ты, отважен и удал,

Земле родимой в Брянске оказал?

Так слушай: дряхлый твой отец в Калуге

По приказанью самозванца пал…

Не растравляй хоть старых ран сердечных;

И с новых тяжко.

Выслушай меня!

Ей, Ольге, вымолила жизнь Марина,

Взяла ее к себе. Затем и вскоре

Урусовым обманщик был убит;

И вот Мариной завладел Заруцкий.

Я между тем поднялся, кликнул клич:

Сошлись вожди, в числе их и Заруцкий.

Тут у Марины Ольгу встретил я;

Мне стало больно, жаль ее мне стало;

Я от Марины, кто она, узнал

И настоял и выручил сиротку

И — с нею обвенчался.

Уверяй!

Клевещут? повод подаешь к злословью:

Зачем жену за войском водишь ты

Не по обычаям отцов и дедов?

Обычаи отцов, без спору, святы:

Но не всегда возможно и тому,

Кто сердцем предан им, в годину скорби,

Разврата, беззаконья, мятежей,

Без нарушенья сохранить их святость.

России нужен я; а признаюсь,

Не снес бы плена Ольги: здесь и бурно,

Да безопаснее, чем где-нибудь.

Не верю: отпусти ее в Рязань.

Не так ли? чтоб в пути перехватили?

Глупец ты! не гневи меня, ступай!

Умен ты, посрамитель женской чести!

Прощай: глупец идет; однако вести,

И скорой, от меня ты ожидай!

Уходит.

Ты плачешь, Ольга, друг ты мой сердечный?

Несправедлив твой брат; но, даст господь,

Опомнится. Иди в свою светелку,

Молись, и да утешит бог тебя!

Ольга уходит.

Прощай, душа!.. Пойти мне к Трубецкому,

Авось удастся: преклоню его

Уставу не противиться земскому.

Не удалось: не тайно, не врасплох,

Нет, силою к нему вломился Ржевский.

Прогнали молодца. Теперь дурак,