Вильгельм Карлович Кюхельбекер
Агасвер
Поэма в отрывках
«Агасвер» — произведение русского поэта и писателя, декабриста В. К. Кюхельбекера (1797–1846).***
Эта поэма, над которой автор работал с 1832 года до конца жизни. Сюжет разворачивается как спор между Агасфером, который разочаровался в идеях Христа, и самим Христом. Получив бессмертие, Агасфер странствует из века в век по странам, становясь свидетелем крупных исторических событий. Автор раскрывает внутренний мир персонажа и собственную внутреннюю драму. В итоге поэма — это проекция авторской души, в которой борются две философские идеи. Агасфер и автор зеркально отражаются друг в друге, упорствуют в своих убеждениях и не могут определиться. Сама история человечества осмысляется писателем в свете той же философской проблемы: все формы религиозной, социальной, политической борьбы — лишь конкретное проявление вечной борьбы мировых стихий, логику которой способен прозревать Агасфер. А он — одинокий скиталец и путешественник «без пути».
Перу Кюхельбекера принадлежат и такие произведения: «Иван, купецкий сын», «Ижорский», «Кассандра», «Любовь до гроба, или гренадские мавры», «Последний Колонна», «Прокофий Ляпунов».
I
Видал ли ты, как ветер пред собою
По небу гонит стадо легких туч?
Одна несется быстро за другою
И солнечный перенимает луч,
И кроет поле мимолетной тенью;
За тенью тень найдет на горы вдруг, —
Вдруг нет ее, вновь ясно все вокруг,
Светило дня, послушное веленью
Создателя, над облачной грядой
Парит, на землю жар свой благодатный
Льет с высоты лазури необъятной
И, блеща, продолжает подвиг свой.
За племенем так точно мчится племя
И жизнь за жизнью и за веком век:
Не тень ли та же гордый человек?
Людей с лица земли стирает время,
Вот как ладонь бы стерла со стекла
Пар от дыханья; годы их дела
Уносят, как струя тот след уносит,
Который рябит воду, если бросит
Дитя, резвясь, с размаху всей руки
Скользящий, гладкий камень в ток реки.
Взгляни: стоит хозяйка молодая
И вот, любимцев с кровель созывая,
Им сыплет щедрой горстью корм она;
На зов ее, на шумный дождь пшена,
Подъемлются, друг друга упреждая,
Спешат, и в миг к владычице своей
Зеленых, белых, сизых голубей
Слетается воркующая стая…
Подобно им мечты слетают в ум,
Подобно им толпятся в нем картины,
Когда склоню пугливый слух на шум
Огромных крыльев Ангела Кончины.
В душе моей всплывает образ тех,
Которых я любил, к которым ныне
Уж не дойдет ни скорбь моя, ни смех:
Они сокрылись, — я один в пустыне.
И вдруг мою печаль сменяет страх,
Вступает в мозг костей студеный трепет,
Дрожащих уст невнятный, слабый лепет
Едва промолвить может: «Тот же прах,
Такой же гость ничтожный и мгновенный
За трапезой земного бытия,
Такой же червь, как все окрест, и я.
Часы несутся: вскоре во вселенной
Не обретут и следа моего;
И я исчезну в лоне Ничего,
Из коего для бед и на истленье
Я вызван роком на одно мгновенье».
Увы, единой вере власть дана
В виду глухого, гробового сна
Спокоить, укрепить, утешить душу:
Блажен, чей вождь в селенье звезд она!
«Нет! Своего подобья не разрушу, —
Так страху наших трепетных сердец
Ее устами говорит творец. —
Потухнут солнца, сонмы рати звездной,
Как листья с древа, так падут с небес,
И бег прервется мировых колес,
Земля поглотится, как капля, бездной,
И, будто риза, обветшает твердь.
Но мысль мой образ: мысли ли нетленной
Млеть и дрожать? Ей что такое смерть?
Над пеплом догорающей вселенной,
Над прахом всех распавшихся миров,
Она полет направит дерзновенный
В мой дом, в страну родимых ей духов».
Бессмертья светлого наследник, я ли
Пребуду сердцем прилеплен к земле?
К ее обманам, призракам и мгле,
К утехам лживым, к суетной печали
И к той ничтожной, горестной мечте,
Напитанной убийственной отравой,
Которую в безумной слепоте
Мы называем счастьем или славой?
Смежу ли очи я, когда прозрел?
Надежд моих, желаний всех предел
Ужель и ныне только то, что может
Мне дать юдоль страданья и сует?
Или души плененной не тревожит
Тоска по том, чего под солнцем нет?
_______
Не пышен, но пространен и спокоен,
Дом Агасвера при пути построен,
Который вьется, будто длинный змей,
Из стен сионских на тот Холм Костей,[1]
Куда, толпою зверской окруженный,
В последний день своих несчастных дней,
Идет, бывало, казни обреченный.
С писаний Маккавеев Агасвер
Подъемлет взоры: вечер; дня светило
Свой рдяный лик на миг опять явило;
Но черный облак быстрый ход простер
И преждевременною тьмою нощи
Грозит задернуть холм, и дол, и рощи,
И град, то погасающий, то вдруг
Златимый беглым блеском. Мрачен юг,
Восток и север мраком покровенны,
И нити мрака, ветром окрыленны,
По тверди тянутся; вот и закат,
Мгновенье каждое затканный боле,
