Мы пришли огромной толпой. Нас было много. Мы бегали, кричали, обижались, хлопали дверьми, ссорились, плакали. Мы радовались, смеялись и восхищались. Мы были – по отдельности и вместе. Так живут клетки в едином теле.
А через год подростков осталось только четверо. Оказалось, что замысел посадки был не умен, и мы навтыкали березы аккурат на линию теплотрассы. Там, естественно, прорвало какую-то трубу, приехал бульдозер и…
Они валялись в рыжей грязи, поломанные, молоденькие, только научившиеся по-настоящему шуметь листвой.
А вдруг и правда – у деревьев что-то есть… там, под грубой корой, и… они помнят. Помнят, как их вытаскивали из скользкого сырого оврага, из родной глуши, обрывали тонкие корешки, пугали, ранили; помнят, как в тумане заливисто пели птицы, как мы хохотали, как были счастливы…
Боже, как красиво. Мы медленно идем сквозь звездный сумрак. Над нами сияют фонари – невероятные живые шары рассеянного белого, желтого и голубого света. Свет ощутим, осязаем – он висит в воздухе, переливаясь, медленно подрагивая…
– Пап, давай погуляем.
– Околеем.
– Не околеем.
– Мама с ума сходит.
– Она, наверное, уже сошла. Давай!
– Давай.
Мы бредем по пустынным улицам. Пар восходит от лица и сливается с туманом. Тишина и пустота. Машин нет, и мы шагаем прямо по проезжей части. Световые шары медленно плывут мимо нас.
– Пап, тебе меня жалко?
– Еще бы. Вообще дурдом!
– А я все сдала…
Медленно-медленно – сквозь звездную пыль. Молча. Каждый – о своем. Все позади. Это награда. Я поднимаю голову и провожаю глазами последний шар молочного света. Мы почти у дома.
