Вся наша жизнь — это один большой Зал ожиданий. Мы всё время кого-то или чего-то ждем…
Мы хотим встретить того единственного человека, с которым планируем прожить долгую и счастливую жизнь. Мы мечтаем встретить любовь и удачу, а также побыстрее проводить проблемы и неприятности, вместе с теми, кто нам их причинил.
Зал ожидания, это маленький островок надежды в бескрайнем море человеческих страстей. А море — это стихия! Слово «стихия» — это капля в море слов, которая сама вмещает в себя целое море.
И ещё…
Если разложить это слово, получится: «Стих и Я», значит стихотворения — это отпечатки нашей души, поэтому сборник и начинается со стихотворения: «Дактилоскопии души», а оканчивается «Размышлениями о дороге».
И если Читатель найдет в этом сборнике что-то своё, то «переливанье душ, считайте удалось»…
Дактилоскопия души
Вот так обычно и рождаются стихи…
Как-будто время, взявши «Поляроид»,
Запечатлеть решилось вроде,
Надежды, мысли, промахи, грехи…
Удачи, боли, взлёты и паденья,
А также длинный список, тех потерь,
Что не вернуть уже, а значит «верь — не верь»,
Тот список будет пополняться без сомненья…
Рождается строка… и ты подобно магу,
Пером взмахнул: «Стоп время, не спеши!»
И отпечаток собственной души,
Чернильным следом ляжет на бумагу…
Баллада о пустых стульях
Давно это было, но было,
Много веков назад,
Солнце так же всходило,
И так же пылал закат.
Двенадцатый век на исходе,
Гонимые с многих мест,
Пришли сюда иудеи,
Неся свой тяжелый крест…
Вот и вкралась ошибка,
Хотя так бывает всегда,
С крестом, наверное проще,
Их ношей, была звезда!
Шесть острых углов торчащих,
Сплетаясь в Давидов щит,
От прошлых и настоящих,
Должны были бед защитить…
Но гладкий исход лишь в сказках,
И щит не держит удар,
За карнавалом масок,
Не виден костров пожар!
Лейпциг, конечно Лейпциг!
Ярмарки шум, кутерьма,
Медленно, очень медленно,
Над городом сгущается тьма.
Никто не заметил сразу,
С товаром или просто сама,
В город вползала зараза,
«Черная Смерть» — Чума…
Почти на столетие вымер,
Но словно феникс восстал,
Воротами отгородившись,
Целый еврейский квартал.
Проходит еще столетье,
И изгнан опять народ,
Можно прийти лишь на ярмарку,
Целых три раза в год!
Снова мелькают столетья,
Падает дней листва,
И вот свершается чудо,
Еврей получает права!
Вот наконец-то счастье,
Ты принят, как равный тут!
Правда, через столетье,
Все это вновь отберут…
Четырнадцать тысяч жизней,
С дымом ушли в небосвод,
Терезен, Освенцим, Дахау,
Таков был последний исход.
На месте той синагоги,
Долго горел пожар,
Вместе свечами сгорели,
Те, кто не смог сбежать.
Там ныне поставлен памятник,
Много стульев пустых,
Все без имен и званий,
Те, кто сидел на них.
Шесть миллионов стульев,
Тянуться за горизонт,
Петли, печи и пули,
Вечный людской позор.
Только опять ошибка,
Стулья умеют молчать,
Мы не умеем спрашивать,
Они не хотят отвечать.
Ночью, Лейпцигской ночью,
Когда не слышна капель,
Ветер чуть слышно доносит,
Шепот: «Шма Исраэль»…
Но не исчезнет память,
Не порастет быльё,
Если я буду помнить,
Что место там есть и мое!
Баллада о чугунных башмаках
Впустую время не тратьте!
Вас ожидает сюрприз!
Хотя не найдете на карте,
Где протекает Стикс!
Красивой и голубою,
Должна быть река для Рая,
Но сколько ж невинной крови,
Растворено в Дунае!
Вот группа растерянных жителей,
Всего шестьдесят человек,
Глаза их заполнены ужасом,
Сейчас оборвется их век!
Над набережной плач и стоны,
Пуля всего в девять грамм,
Вмещает в себя три тонны,
И жизнь превращается в хлам…
Все скованны цепью тяжелой,
Сейчас уйдут в никуда,
Выстрел, за ним паденье,
Всплеск, и сомкнулась вода…
Холодно и отчужденно,
У ног их плещет беда,
Стала звездой Харона,
Желтая их звезда.
Туфли сняты заранее,
Зачем пропадать добру,
Кто-то живой их примерит,
Завтра же, по утру….
Качнется истории маятник,
Пройдет шестьдесят всего лет,
Здесь будет значительный памятник,
Имен и фамилий здесь нет…
Свидетели последнего шага,
На бреге красивой реки,
Выстроились не для парада,
Чугунные здесь башмаки…
Вот пара туристов из Дании,
Веселых и молодых,
Сбросив свои сандалии,
Примерить пытаются их.
Такая вот фото-шутка,
О многом нам говорит,
Над мертвой, уродливой туфлей,
Живая нога парит…
Люди хотят избавиться,
От прошлого как от оков,
Как сохранить этот памятник?
На шестьдесят веков!
Шаги, ведущие в пропасть,
Откуда возврата нет,
Обувь как в вечность пропуск,
Это цена за билет…
Туристы галдят на набережной,
Любуясь красивой водой,
И лишь башмаки наполнены,
Забытой чужой бедой…
И все же есть неоконченность,
Нужен последний штрих,
Чтоб навсегда запомнился,
Чей-то предсмертный крик…
И пусть башмаки немые,
Из памяти, чтоб не стерлись следы,
Нужен внезапный звук выстрела,
И сразу же, всплеск воды…
Простой ответ
Я больше не звоню своим друзьям,
Они мне не звонят, я тоже не в обиде,
Плохою рифмой липнет грязь к князьям,
…И жизнь в обычном затрапезном виде.
Вопрос безвкусный, как пакетный суп,
Банально-пресный, как вода в стакане,
«Ну как дела?» мычишь: «Спасибо друг».
А дальше, только титры на экране…
Все меньше есть, о чем поговорить,
Разводы, жены, дети, пашешь до икоты,
Такая жизнь, и надо ее жить!
Однообразие уже не вызывает рвоты.
Смешно перевалив за пятьдесят,
В заброшенном саду искать плоды удачи,
Два раза счастлив, вот и весь улов,
Похоже счастье получил как сдачу…
А из камней, разбросанных в саду,
Не торопясь, спокойно строю стену,
От тех, кого я помню и люблю,
Предпочитая добровольность плена.
Я больше не звоню своим друзьям…
Крошки Любви
Я снежинкой растаю в твоих теплых ладонях,
В них останется только лишь капля воды,
Только капля воды, ничего в ней нет кроме,
Растворенного моря любви и беды…
Время сушит в гербарии воспоминанья,
Наших встреч, уж давно пожелтели листы,
Что уныло кружат на краю мирозданья,
А глаза –маяки безнадежно пусты…
Что сказать? Что спросить?
Ни к чему нам случайные встречи,
Стерт резинкой разлуки ненужный уже телефон,
Только голые ветви, стучаться в окно словно руки,
Только вечер качает луну в небесах в унисон…
Отказавшись от крошек любви,
Что украсили твой подоконник,
Журавлем легкокрылым душа воспарит в облаках,
Лишь синицей бескрылой устало бьется в ладонях,
Мое сильное сердце в твоих нежных руках
Я кричу небесам: «Наконец-то свободен!»,
Ни обид, ни долгов, ни друзей, ни проблем!
Только сердце прошепчет: «Ну, теперь ты доволен?
Ты оставил меня непонятно зачем»…
Где же тот человек…
Если каждый человек это вселенная, почему же мы так одиноки…
Где же тот человек, что мне нужен,
Среди липкой мирской суеты,
Будут лучше, будут хуже,
Но не будет такой как Ты…
Злее нет одиночества стужи,
Как молитва среди пустоты,
«Будут лучше, будут хуже,
Но не будет такой как Ты…»
Я делами по горло загружен,
Но своей не оставлю мечты,
Будут лучше, будут хуже,
Но не будет такой как Ты…
Пусть я с кем-то когда-то был дружен,
Не тебе, подаривши цветы,
Будут лучше, будут хуже,
Но не будет такой как Ты…
Замерзают осенние лужи,
Я вздохну и скажу с высоты,
«Будут лучше, будут хуже,
Но не будет такой как Ты…»
Сон о Париже
И опять мне приснился Париж,
Ощущенье как в небе паришь,
Не касаясь ни шпилей, ни крыш,
Над мечтой, над Парижем царишь!
Дежавю, дежавю, дежавю,
Над Монмартром бушует весна,
И я облаком легким парю,
И во сне мне совсем не до сна!
Сердце бьется в груди словно стриж,
Где мечты, а где грустная явь?
Я тебе покажу МОЙ Париж,
Только веки закрой и представь…
Реквием по мечте
Моим безвременно ушедшим коллегам
Врачи уходят постепенно в НИКУДА,
Долги, разводы, суициды и инфаркты,
Их финиши, похожие на старты,
С забегом в пустоту и в «НИКОГДА»…
Не все, увы, родились Авиценной,
Хотя сейчас не время Авиценн,
Врач — функция в халате, неизменно,
С зарплатой нищих в небоскребах цен.
«Светя другим, я сам — сгораю»,
Две ставки как верблюжьих два горба,
Да мы сгораем или «выгораем»,
Вполне завидная Судьба!
Печально подводить сейчас итоги,
Пишу, пропитанные болью строки,
Мы одиноки и разочарованы как Боги,
А слово «Врач» — звучит сегодня горько…
Жизнь по Эпикуру
Когда бушует в гневе темный океан,
И люди в страхе шепчут Бога имя,
Хоть я и трезв, но всё ж от счастья пьян,
И радует одно, что я не с ними…
Когда бредет устав от жажды караван,
И жизнь вмещается в глоток или кусочек дыни,
Верблюд горбат, горбат песком бархан,
И радует одно, что я не с ними…
Беда стучит в чужую дверь ногой,
Удобней быть слепыми и глухими,
Когда ведут толпою на убой,
Лишь радует одно, что я не с ними…
Жизнь не игра, порой неравный бой,
Среди людей, ты одинок в пустыне,
И счастливы они, что не с тобой,
Это цена твоя, что рад, что не был с ними…
О бесполезности пользы
Клеит больной коробочки,
В каждой — кусочек прошлого,
Так же как в этих строчках,
Мало в этом хорошего.
Взгляд стеклянно-бессмысленный,
Все в прошлом: семья и карьера,
Впрочем, забыто и прошлое,
Только лекарств без меры…
Жизнь сигаретой размерена,
Смысла в ней нет места,
Сколько он коробочек сделает,
Богу не интересно!
Ночной разговор с другом
Михаилу Вингурту
На донышке водка в стакане,
И плавно плывут облака,
Зализаны старые раны,
«Вот только…», выводит рука.
Вот только… Строка замирает,
И сыт, и обут, и здоров,
Вот только… И вновь не хватает,
Каких-то особенных слов.
И вроде бы жизнь получилась,
Точнее, как лань пронеслась,
Вот только… Два слова мешают,
Сказать, что она удалась…
Конечно, могло быть и хуже,
Конечно, есть горше удел,
Вот только… Мне сильно мешают,
Как что-то я вдруг проглядел…
Однажды уже появившись,
Та мысль, не дает мне уснуть,
Ведь вроде бы все получилось,
Вот только.… Не надо — Забудь!
Пока живут на свете Старики…
Старики — усталые дети,
На заброшенной детской площадке,
И играть им не с кем на свете,
Разве только со Смертью в прятки…
Старики — усталые дети,
Часто страшно им и одиноко,
Все крепчает Времени ветер,
Их, сдувая в Космос далекий.
Старики — усталые дети,
Не глазами плачут, а сердцем,
Равнодушья зима на планете,
Им у наших бы душ отогреться!
Старики — усталые дети,
Суетливы, по-детски капризны,
Не довольны, то тем, то этим,
Как улитки ползут по жизни.
Старики — усталые дети,
Не дадут за коня полцарства,
Телевизор, да плед из шерсти,
Из игрушек — одни лекарства…
Старики — усталые дети,
Как на руки им хочется к маме,
Не забудьте, свой день разметив,
Что нам тоже быть стариками!
Старики — усталые дети,
В нашей жизни им мало места,
Не бросайте их на площадке,
Это правильно, это честно!
Оптимизм по-чешски…
Илье Айдинову
В долгах и проблемах, как рыба в сетях,
И скалит судьба рот в чеширской усмешке,
Напомни себе: «Все мы только в гостях,
Пока не пошили нам белые чешки…»
Инфаркт, рак, инсульт, суицид или грипп,
Мы в шахматах Бога, не больше, чем пешки,
Но можем легко вознестись на Олимп,
Лишь стоит одеть снежно-белые чешки…
А счастье всегда за соседним бугром,
А вехи пути, просто на просто вешки,
Когда в небесах зарождается гром,
То там маршируют обутые в чешки…
И всё же так хочется что-то успеть,
А жизнь протекает то в гонке, то в спешке,
«Сеат» иль «Феррари» ты будешь иметь,
За тем, чтоб сменять их на белые чешки!
Конечно я верю, все будет путём,
И жизнь наша станет и чище, и лучше,
Когда мы на цыпочках тихо уйдём,
Уйдём в никуда… В белых чешках от Гуччи…
Меня не достать ни врачам, ни больным,
Мне ваши проблемы, разгрызть как орешки,
Поскольку я бизнесом занят иным,
Из вечности шью всем вам белые чешки!!!
Два сердца
Памяти Тобы
Глаза по привычке смотрели в глаза,
Но в них отражалась лишь боль и разлука,
Хозяин вернется домой как всегда,
Собака не знала, что жизнь тоже сука!
А глупые тетки сменяли друг друга,
Она все ждала и ждала у порога,
Собака была мне единственным другом,
И что-то просила Собачьего Бога…
На самом же деле она понимала,
И радость в глазах постепенно угасла,
А драма, как ком все быстрей нарастала,
И душу не грели сосиски и масло…
И рыжее счастье, свернувшись в комочек,
Заснуло обычно на кожаном кресле,
И было тоскливое серое утро,
И было холодным собачье сердце.
Хозяин сжигал сигареты как спички,
И тоже уснул в метро, до конечной,
Но там он не вышел, и врач по привычке,
Вздохнув, проворчал: «Эх, сорвалось сердечко»
Так было ль, так будет, я право не знаю,
Ведь можно же жертвою стать обстоятельств,
Мы вместе гуляем с собакой по раю,
Где косточек море… и нету предательств!
Светает…
Алой бритвой рассвета, вскрыто чрево у ночи,
Мы совсем не другие, мы похожи на прочих,
Мы грустим и страдаем, мы танцуем и пляшем,
Под пятою у Бога, в муравейнике нашем…
Непраздные размышления о празднике
Просто подарите в этот день свою счастливую улыбку,
Что не надо одиноко коротать свой век,
И скажите Богу лишний раз спасибо,
Лишь за то, что есть у Вас ЛЮБИМЫЙ человек!
Несбывшееся
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
А мысль, подобно вялой тле,
Ползла и тлела, тлела, тлела…
Взгляд
Белый снег кружится, падает легко,
На душе так чисто, на душе светло,
Синий ветер плещет, где-то там вдали,
И мечты уплыли словно корабли…
Позабыв обиды, всматриваюсь в даль,
Никого не жалко, ничего не жаль!
Эпитафия современному Дон-Кихоту
Прохожий, тише, пусть он спит,
Но если ты пришел сюда, послушай,
Здесь тот лежит, кто тем лишь знаменит,
Что не давал спать Вашим душам…
Маэстро
След в истории — это не то, сколько ты прожил, а как и для чего.
Констанция больна, а на дворе весна,
Сомненьями звучит судьбы моей струна,
Мой Бог, я так устал, не чувствую весны,
Не музыки хочу — я жажду тишины.
Да… на дворе весна… А денег нет, как нет,
Констанция больна, вот, если бы букет…
Я мог бы ей купить, ну, скажем, алых роз,
Чтоб всю любовь вложить в принцессу моих грёз.
Но нет, не суждено… Как холодно в дому,
Я музыкой горю, я в нотах, как в дыму!
Уж скоро рассветёт, и я, в который раз,
Задумаюсь над тем, кто сделал мне заказ.
Был в чёрное одет мой необычный гость,
По-моему хромал, иначе — к чему трость?
И молча головой кивнув туда-сюда,
Он вдруг меня спросил: «Вы Вольфганг Моцарт? Да?»
Тут я ему кивнул, как будто бы в ответ,
Мой странный визави, по странному одет,
К чему весь маскарад? Ах, все как мир старо.
Пусть бархатный берет, но алое перо?
Как пламени язык, но не об этом сказ.
Он тихо произнес: «Я Вам принес заказ»
— Соната, серенада, концерт, дивертисмент?
— Нет, Реквием, маэстро. Прочувствуйте момент.
Вот Вам, пока, аванс. Что талеры? Вода.
Там должен быть фрагмент труб Страшного суда!
Я Вас не тороплю, но, честно говоря,
Я жду от Вас заказ к началу декабря.
Он тростью постучал по мостовой из плит:
«Вам цифра тридцать шесть о чем-то говорит?»
— семнадцать месс… не то… не десять серенад,
Дивертисментов семь, а сколько же сонат?
Постойте-ка, ну да, конечно, что-то есть…
Соната «Хаффнер», вот, под цифрой тридцать шесть…
Гость улыбнулся мне: «Я просто так спросил,
Я, кстати, восхищен, откуда столько сил?
Фантазии и рондо, мой сударь, извините,
Вы музыкой живете. Когда ж Вы, право, спите?
А, впрочем, ерунда. И вновь я повторю,
Исполните заказ, и точно к декабрю.
Да, сударь, к декабрю. И это тоже факт.
А как бы зазвучал у Вас девятый такт?
Там есть такой момент, он нежен как мимоза,
Там легкая печаль, с названьем «Lacrimosae»
Ну, сударь, мне пора. Я заболтался с Вами,
Вы пишете душой, а я плачу деньгами…»
Так, где мое перо? Здесь будет «фа-диез»,
А может «си-бемоль», иль лучше, все же, без…
Смыкаются глаза, перо мне руку жжет.
Мне надо все успеть, меня заказчик ждет!
Констанция, поверь! Вернется счастье в дом!
Декабрь. Рождество… А после — отдохнем…
Поручик из Харбина
Я вчера и всегда непременно один,
И до боли гляжу в небеса голубые,
Как открою глаза, вижу шумный Харбин,
А закрою и вновь, вижу сны о России…
Что оставил я там, купола, да кресты,
Тишь лесов, гладь озер и цветы полевые,
Лишь руины надежд в черноте пустоты,
Средь которых в бреду бродит красный Мессия…
И от золота пагод, тускнеет погон,
И мелькают то рикши, то кули смешные,
Даже русская речь, здесь похожа на стон,
А величье и честь только в снах о России…
В барабане патрон, лишь щелчок и в Раю,
О тоске вам расскажут глазницы пустые,
Но тревожит одно, у судьбы на краю,
Что уже не увижу я сны о России…
А в России зима, кроет белым дома,
Но снежинки не скроют следы пулевые,
И Россия-тюрьма, и чужбина –тюрьма,
А свобода лишь есть только в снах о России…
Кресты и звёзды
(Прогулки по кладбищу Александро-Невской Лавры в бывшем Ленинграде)
Вы все за что-нибудь погибли,
Мы все здесь будем рано или поздно,
Но время всех здесь примирило,
Кресты и звёзды, кресты и звёзды.
Гербов суровость и идей крылатость,
Застыли в камне чьи-то кровь и слёзы,
А нам в наследство лишь осталось,
Кресты и звёзды, кресты и звёзды.
И крест, неся кто на спине, а кто в петлице,
А звёзды так прекрасны словно грёзы,
Уходит всё, но что-то остаётся,
И это что-то лишь кресты и звёзды…
Красным по Белому
совместно с Сергеем Ивановым
Затерянный хутор в низовьях Дона,
Надежда и вера, рассыпаны в прах,
Плывут по реке золотые погоны,
Под марш похоронный, в усталых сердцах…
В шинели, с неполным георгиевским бантом,
В землянке стоял боевой генерал,
Он с болью вгляделся в своих адъютантов,
На крест помолившись, негромко сказал:
«Безумная буря прошлась по России,
Но близок позорный и страшный конец,
Оплатим грехи и свои, и чужие,
Пусть платой послужит терновый венец!
Не стоит друзья, ни о чем не жалейте,
Ну что ж, коль не сядет орёл на погон…
Не будем об этом, поручик налейте,
В солдатские кружки простой самогон.
До дна и по полной, война отгорела!
Мы тоже уходим, пожалуй пора,
За наши погоны, за честь офицера,
За нас кавалеры, за вас юнкера!
За барышень наших, потерянных где-то,
На страшных дорогах Гражданской войны,
Дай Бог им удачи, в скитаньях по свету,
Пошли им хотя бы красивые сны…
Не хочется верить, что нашим дорогам,
Уже никогда и нигде, не сойтись,
Вы будете вечно, чисты перед Богом,
В какую бы грязь, не толкала вас жизнь!
Мы вовремя скажем последнее слово,
В нагане недаром оставлен патрон,
Пусть каждый исполнит смертельное соло,
Отвесив Отчизне прощальный поклон!
Я всех вас запомнил, безусых мальчишек,
За вами герои и слава, и честь!
Вы жертвы Судьбы, предначертанной свыше,
А я вас, увы! Не сумел уберечь…
Растаяли звёзды, уж небо светлеет,
Спрессуем что было, в единственный миг,
И я буду первым, я право имею,
Свинцовой тропинкой пройти напрямик…
Тяжёлый от спирта и запаха гари,
Лениво растаял от выстрелов дым,
И алые капли, по блеску регалий,
Приветствие павшим, прощенье живым!
Идут эскадроны, простреляно знамя,
Кровавой зарею начнется рассвет,
Они не прорвались сквозь красное пламя,
Но в Вечность купили последний билет!
Судьба такая…
Михаилу Беляеву
Как устал я от долгой разлуки с собой,
В одиночество тогу, как в саван судьбою укутан,
Обещаньями крепкою сетью окутан,
Из Итаки в атаку, когда же услышу отбой?
Но убит тот трубач, а труба захлебнулась от крови,
Где последний рубеж, да и будет ли он?
И троянских коней слышен храп, где под стенами Трои,
Пал последних Надежд, последний, штрафной легион…
Пала Вера хрипя, под ударами жизненной прозы,
У Любви пополам переломлен хребет,
Цель исчезла, остались одни только грёзы,
И в большом нашем «Да»,
Видно тысячи маленьких «Нет»…
Утопия
Роману Бурштейну
Я нарисую свой мир,
Уже и замысел есть,
И загрунтовано давно полотно,
Там нет чумы, а есть пир,
Там небо словно сапфир,
Там распахнуто любое окно!
Я нарисую страну,
Я нарисую свой дом,
Я нарисую счастливых людей,
Там не знают тюрьму,
Там не помнят войну,
Там нет ликов кровавых вождей!
Я нарисую очаг,
Я нарисую семью,
И спокойный их разговор,
Там позабыли нужду,
Там не верят в беду,
Там не понятен смысл слова «террор».
Но не окончен сюжет,
Хотя прошло сто веков,
И не ясно, когда же итог,
Краски кончились все,
И устало ушёл,
Художник по имени — Бог.
Лицо в толпе
Как мне узнать твое лицо в толпе?
В калейдоскопе лиц и отражений,
Нелепых дней и «дельных предложений»,
С приставкой «не»: не то… не там… не те…
Идти куда? Зачем? Вперед? Не замедляя шага?
Скользя коньками глаз, по льду холодных лиц,
С надеждой, что блеснет душа между ресниц,
И острый взгляд проколет сердце шпагой.
Задача, вроде бы, проста. Решай — не глядя.
Из пункта А, вдруг, вышел человек,
Из пункта Б — навстречу человек,
Была длиной дорога в век…
Ведь жизнь — не лист из ученической тетради!
Вот Ты! Нет, вот, пожалуй, Ты!
Нет, нет, вот Ты, а, впрочем, я не знаю…
А вдруг, пройду и даже не узнаю?
Как душно мне в толпе от пустоты…
А может, я уже прошел, и Ты осталась там?
Там, сзади, за спиной… и стоит мне вернуться?
Догнать, узнать Тебя, не обмануться!
И пусть души Твоей откроется Сезам.
Я с фонарем, как Диоген, ищу при свете дня,
Под нос лишь тихо бормоча, боясь себе признаться,
На самом деле может оказаться,
Страшней всего… Ты ищешь… НЕ МЕНЯ!
Жизнь в иллюминаторе
Наш лайнер из осени в осень,
Протянет белесую нить,
Сквозь неба прозрачную просинь,
А мы все торопимся жить…
И лица друзей и знакомых,
Растают вдруг как в мираже,
Прощаний слова невесомы,
Особенно слово «уже»…
А жизнь интересная штука,
Хотя не из точных наук,
Где «встреча» со словом «разлука»,
Похожи количеством букв…
Безымянная звезда
В каких мирах мне разыскать тебя,
Как отыскать звезду средь множества созвездий.
В ладони взять, согреть, вернуть назад любя,
Я, всматриваясь в небо, жду известий…
Как много ей мне надо рассказать.
Ведь век наш хоть не кроткий, но короткий,
И как порой бывает трудно ждать.
Пока блеснет надежды лучик робкий.
Как это важно знать, что есть она,
Твоя звезда, пусть не пленительного счастья,
Пусть мириады звезд, но лишь твоя — Одна,
Дарить мечту, вот сила её власти…
Не разорвать судьбе мерцающую нить,
И пусть звезда не солнце, но светило,
Где недописанный Ремарк, где «Время жить»,
На «Время умирать», — закончились чернила…
Цвет Любви — Зеленый
Снова небо затянуло серо-свинцовую пленкой,
Снова город, как рыба, трепещется в сетях дождей,
Это пальцами ливень в окно барабанит не громко,
Омывая попутно гранитные лики ушедших вождей.
И щербатый асфальт от дождя так блестит, как от ваксы,
И лениво чернеющим бархатом шепчет с мостами Нева,
И над городом всходит луна, зеленеющим баксом,
Эта белая ночь, получила на Питер права.
И мерцают над городом звезды холодным неоном,
То погаснут внезапно, а то загораются вновь,
Жизнь представлена здесь фантастическим аукционом,
На торги выставляется нынче Большая Любовь.
Ведь Большую Любовь одному, это не справедливо,
Хоть мечтал бы такую иметь, просто каждый из нас,
Но нарежут её на куски, чтоб для всех, расфасуя красиво,
И уходит она, по полтиннику баксов за час…
Возвращение на Итаку
Бархат ночи проеден до дыр,
Это сделала звёздная моль,
Или Бог, что над всем Командир,
Не нарочно просыпал соль.
Лишь слепые бельма машин,
На куски разрезают мрак,
Ты под Аргусом звёзд один,
И Луна блестит, как пятак.
Не пятак, а так, медный грош,
Просто выпав, застрял средь туч,
Он на милостыню похож,
Как в дождливый день —
солнечный луч.
Как мифический Одиссей,
Я Итаку искал много лет,
И асфальтовая река,
Показала, где остров — ответ.
Мой стандартный, как время дом,
В нём и кухня, и спальня стандарт,
Всё стандартно: «кругом-бегом»,
Даже финиш похож на старт.
Отворив дверь фигурным ключом,
Как нежданно–негаданный гость,
К косяку привалившись плечом,
Я повешу рюкзак свой на гвоздь.
Тени прошлого стаей котов,
Окружают мурлыча меня,
Но я к бою всегда готов,
Их сжигая вольфрамом огня.
Как включу телевизора щит,
Одиночество жмётся к стене,
Диктор сумрачно сообщит,
Что паршиво не только мне.
Бархат ночи проеден до дыр,
Это сделала звёздная моль,
Чёрный саван окутал весь мир.
Поглотив в себя горечь и боль…
Житейская история
Стояло весеннее, раннее утро,
Обычно я первая мужа бужу,
Он кофе хлебнет, что-то вспомнит как будто,
И быстро, без лифта, бегом к гаражу.
Вот так дни бежали, не то чтобы мимо,
Муж в комнате курит, а я все лежу,
Он вдруг усмехнулся сквозь облачко дыма:
«Истерик не надо, прощай, ухожу…»
Со сна в голове непонятная каша,
А в доме хлопот-то и невпроворот,
И надо б заплакать: «А как же жизнь наша,
Собака рожает, какой тут развод?»
Да нет, все нормально прошло, без скандалов,
Не надо ни дом и ни денег делить,
Детей тоже нет, их всегда не хватало,
И надо б задуматься, как дальше жить…
Пять лет как от жизни отрезанный ломоть,
Черствея в сухарь превращался наш брак,
Ни съесть и не выбросить, все-таки сдоба,
Хотя и цена ей, дырявый пятак.
Потом я конечно возилась с щенками,
Ни дать и ни взять, как приёмная мать,
С работы домой, и вожусь с сосунками,
Какой там поесть, если хочется спать.
А жизнь возвращается в прежнее русло,
И вечер полощет бельё на ветру,
И лишь иногда вдруг становится грустно,
И больно, и пусто — но ближе к утру…
А годы так мчатся, прости за банальность,
Как воды могучей и быстрой реки,
Любила-ль? Не помню… К чему эта крайность?
Лишь помню, смешными родились щенки…
Достучаться до небес
Брату Боре
Мы по жизни кружимся,
Тужим или тужимся,
То грешим, то каемся,
С крыльями и без,
Все успеть стараемся,
Маем или маемся,
Нам бы достучаться бы,
Только б до небес!
Мы полны желаньями,
Верой и признаньями,
Апперкот по печени
Вдруг нам врежет бес,
К черту добродетели,
И шалим как дети мы,
Нам бы достучаться бы
Только б до небес!
Все хотим попробовать,
Секса или сдобы там,
И попасть на плаху нам,
Нужно позарез,
Жизнь почти что прожита,
Лезем что ж из кожи — то?
Нам бы достучаться бы,
Только б до небес…
За Вас…
Я поднимаю, этот тост за Вас,
Бокал, наполненный расплавленным рубином,
За беспощадность Ваших абсентовых глаз,
За то, что Вы прошли с улыбкой мимо.
За то, что я Вам больше не знаком,
И то, что был знаком, не покажу и знаком,
Я позабуду год, и улицу, и дом,
Но голос Ваш я не смогу забыть однако.
За то, что Вы могли б мне подарить,
Но не подарите уже, я это точно знаю,
За Вашу фразу: «Надо дальше жить,
А не махать рукой ушедшему трамваю».
За то, что я был заменен другим,
За то, что он для Вас и солнце, и рассветы,
За то, что Вам тепло и просто с ним,
За то, что есть у Вас теперь на всё ответы.
А жизнь, Вы правы, движется вперед,
И надо выжить по законам волчьим,
За разделивший нас этот хрустальный лед,
За наше «не сбылось», я просто выпью молча…
Мы из жизни уйдем…
Мы из жизни уйдем, как уходят из дома,
Просто выключим свет, просто выйдем во двор,
Нас уже почти нет… Нет друзей, нет знакомых,
Тает шорох шагов и ночной разговор…
Но на завтра уже, заселяют квартиру,
Кто-то моет окно, дом как новый и краскою свеж,
Только время ушло, ничего не оставили миру…
Только ветер разносит обрывки надежд.
Только наш Часовщик, этот маленький гном-злопыхатель,
Нас проводит к двери… Как прощальный каприз,
Мы усталой рукою, привычно нажмем выключатель…
И повесим табличку: «Сдается на жизнь!»
Мы из жизни уйдем, как уходят из дома,
Просто выключим свет, просто выйдем во двор,
Нас уже почти нет… Нет друзей, нет знакомых,
Тает шорох шагов и ночной разговор…
Дети капитана Гранта
Посвящается 50 долларовой банкноте
Не нужны нам сегодня таланты,
Мы уверенно смотрим вперед,
Курс проложен товарищем Грантом,
Если доллар, как компас не врет…
Мы по баксам, почти как по вантам,
Заберемся к вершинам любым,
Все в душе мы немножечко Гранты,
Цвет зеленый нам станет родным!
Были раньше мы — Ильича внучата,
Что смотрел с червонцев так тепло,
А теперь, мы просто дети Гранта,
Баксы — плохо?! Да здравствует зло!
Бизнес к бизнесу, все как напиться,
Бартер, стрелки, откаты и кровь,
Жаль, что в мутной зеленой водице,
Лишь не водится рыбка — Любовь!
Я за счастьем стою самый крайний,
Эй, кому нужен лишний билет,
Ну и что ж, что корабль «Титаник»,
А других, просто на просто — НЕТ!
Незабываемые женщины
В нашей жизни взбалмошной, всё давно размечено,
И о наслаждениях можно лишь мечтать,
Рано или поздно, все мы встретим женщину.
Их всего, как правило, будет ровно пять,
Женщина чудесная, с золотым характером,
Ей судьбой назначено все грехи прощать.
Бескорыстно щедрая, в очень скромном платьице,
Крест несет безропотно. То — Родная Мать.
Номер два — по-разному, сердцу не прикажешь-то…
Бубенцом серебряным зазвенит в душе,
А потом наполнятся ваши дни сарказмами,
Ну, тут одинаково, так сказать, клише.
Жизнь полна сюрпризами и метаморфозами,
И пушистик ласковый, вдруг затащит в ЗАГС.
Обратится лапушка командором бронзовым,
Эрос превращается в серенький абзац.
Женщина четвертая — дама с лютым норовом,
Дохнут даже лошади от общенья с ней,
В большинстве своем, все мы к ней прикованы,
Как рабы-невольники, до последних дней.
Есть еще красавица, все мы с ней повенчаны,
К счастью, познакомиться нам всегда успеть,
Пусть костлява старая, малость покалечена,
Даме не откажешь ведь, если имя — Смерть.
Вот и прокатились мы по сюжетной линии,
Что еще тут можно бы к случаю сказать?
Сколько тебе встретилось с именем «Любимая»?
На каком ты уровне, можешь сосчитать?
Серенада
О, эти Эйфелевы ноги,
Что гордо устремились ввысь,
Мне вдруг попались на дороге,
«Эй, бег секунд, остановись!»
О, эти Эйфелевы ноги,
Я б штурмовал как альпинист,
Победа лишь удел немногих,
А я душою оптимист.
О, эти Эйфелевы ноги,
Я как бессменный часовой,
В три шеи б гнал зевак убогих,
Чтоб не нарушить их покой.
О, эти Эйфелевы ноги,
Шагов весенняя капель,
Изящность этих линий строгих,
Увидя, умер бы Эйфель…
О, эти Эйфелевы ноги,
Воспойте громко, соловьи!
И что имею я в итоге?
Пока я пел… Они ушли!
Бал
Вихрем по залу несутся счастливые пары,
Тени свечей в канделябрах молчанье хранят,
Вальс — это принц вечно юный и вовсе нестарый,
Он окрыляет, и пары по залу летят.
Медленно падая, тают прозрачные звуки,
Времени грань превратилась давно уже в пыль,
Нет в этом зале печали, тоски и разлуки,
Есть только вальс, и любовь в нём прекрасная быль.
Разум как кольца сплетает пытливые взгляды,
В воспоминаниях Вы возникаете вновь,
Помню тот бал, где прошли мои чувства парадом,
Маршем был вальс, а парад принимала любовь.
Годы промчатся, лихой, серебристою тройкой,
Память хранит этот бал, как свечу среди тьмы,
Жаль, но, увы, во вчера нам никак не вернуться,
В зал, где так молоды были и счастливы мы…
Премьера
Премьера, премьера, сегодня премьера,
Спешите, как можно, скорее сюда,
Пусть пьесы похожи на жизнь как химеры,
Но кровь — это краска, а слезы — вода!
Коль театр — корабль, тогда очень просто,
По жизни проплыть без ветрил и руля,
И палубы доски почти как подмостки,
Шут глуп, но умнее всегда короля.
Ты помни, с рожденья начнётся премьера,
Сначала как драма, а после как фарс,
На сцену спешат люди сделать карьеру,
Ни Вы и не я, просто каждый из нас.
И вот мы на сцене в сиянии рампы,
Играем героев, свой славя удел,
У сцены есть край, и когда гаснут лампы,
То шагом вперед, обозначим предел.
И в сумраке зала, всегда полусонном,
На креслах потертых, как прежде сидят,
На сцену с улыбкой глядит отрешенно,
Партер и галерка — дней, прожитых ряд…
Суфлеров здесь нет, вряд ли кто-то подскажет,
Гримасам судьбы, хочешь, смейся иль плачь,
И в роли белил может выступить сажа,
На скальпель — топор, и палач уже врач…
Мы в театрах различных живем и играем,
Кто кукол тряпичных, а кто-то теней,
И в роли друзей постоянно меняем,
И белых коней на троянских коней…
Все люди актеры, и может быть скоро,
Дан занавес, так что, мой друг, торопись,
Так делай добро, где судьба режиссером,
В коротком спектакле с названием:
«ЖИЗНЬ»…
Прощание
Не жди меня, я больше не приеду,
Не жди меня, ни завтра, ни потом,
Не жди меня, весной или к обеду,
Не жди меня к себе, как гостя в дом.
Не жди меня, стеная и рыдая,
Не жди меня, ни в радость, ни в беду,
Не жди меня, я это твердо знаю,
Я никуда отсюда не уйду…
Песенка о серости
Уходят гиганты и это скверно,
Шарик земной, серой сетью опутав,
Ступень за ступенью, всегда постепенно,
На троны карабкаются лилипуты.
Сами они не крупнее ребёнка,
Замыслы их, Бонапарту куда — там,
Знамя заменит им лоскут пелёнки,
Серым на грязном: «Слава стандарту!»
Серое слово и серое дело,
От глав правительств и до педагога,
Всё втиснуть в рамки — ново и смело,
К пропасти легче шагать, если в ногу.
Идут Гулливеры за лилипутом,
Как дети когда-то за крысоловом,
Серый туман наши души окутал,
Слышите? Флейта поёт где-то снова…
Колёса судьбы
Колёса шуршат по дороге,
Но в шелесте шин не уснуть,
Как просто, когда ты не нужен,
Как просто «не жди и забудь»…
И нить километров серых,
Катушкой легла на кардан,
Но от себя не уехать,
Себя не споить в драбадан.
И город, что мною разбужен,
Мигнёт разноцветьем огней,
Пойми, ты ей просто не нужен,
Попробуй не думать о ней…
А может назад повернуть мне,
Бросая вновь вызов судьбе,
Дороги приводят все к Риму,
А где же дорога к тебе?
Колёса шуршат по дороге,
Но в шелесте шин не уснуть,
Как просто, когда ты не нужен,
Как просто «не жди и забудь»…
Реклама
Реклама человеческих достоинств,
Большая распродажа в краткий срок,
В ассортименте: доброта и совесть,
Образование и внешности — всё впрок.
Красивые и стройные, хорошие хозяйки,
Из городов различных из Омска или Томска,
О качествах своих расскажут без утайки,
В рекламе чувств, под вывеской: «Знакомства».
Все пишут одинаково, как будто в семинарии,
Знакомств листы газетные, превращены в гербарии,
Их качества хорошие все те, что в нас заложены,
Нас делают на матрицы газетные похожими.
Бывают перезрелые, Софи Лорен в отставке,
И строки объявлений решающие ставки,
Их качества отменные, расставлены как фишки,
Во всех строках газеты имеются в излишке…
Джульетты и Офелии, Лауры и Мегеры,
Вы в клетке одиночества как чёрные пантеры,
Пусть утверждают близкие, что потуги напрасны,
Как быть счастливой хочется,
Как быть счастливой хочется!
Как быть счастливой хочется…
И вы на всё согласны!
Коллекционер
Я просто собираю корабли,
Триеры, шхуны, бриги и корветы,
Мне не нужны досужие советы,
В каком краю, искать мне край земли.
И пусть волна не билась в их борта,
И пусть ветра не рвали парусину,
Навек прописаны в домашние порта,
Их мачты густо покрывает паутина…
Они красивы, как мои мечты,
Реальны, но почти не достижимы,
«Летучие голландцы» пустоты,
И вечность, морем проплывает мимо.
Я капитан на каждом славном корабле,
С простого юнги дослужив до адмирала,
Я не нашёл, увы, тот берег на Земле,
Где бы Ассоль меня все годы ждала…
И всё-таки, мой флот плывёт вперёд,
Созвездьем флагов равен карнавалу,
Лишь мысль одна давно покою не даёт,
Как передать его другому адмиралу…
А если это так…
А если это так, а если это нужно?!
То значит, всем смертям, наперекор, на зло,
И наплевать уже на домыслы досужие,
И уповать на то, чтоб только повезло.
Не нужен и рюкзак, моих потерь тяжёлых.
Не нужно ждать зари, не нужно ждать весны,
И сбросив кандалы и отворив засовы,
Бежать туда, где явью станут сны
Но некуда бежать — тюрьма всегда с тобою,
И сердце-узник вновь мотает длинный срок,
Играя в чёт — нечёт, с разлучницей судьбой,
Тасуй колоду дней, тасуй колоду строк!
Песенка вечного эмигранта
Не надо лозунгов и агитаций,
Ни слёз, ни крови не надо лить,
Страна устала от демонстраций,
А люди просто желают жить…
Не надо также до смерти драться,
А лучше просто с врагом дружить,
Мы люди с вами, а не паяцы,
А люди просто желают жить!
И если просто вопросом задаться,
А мы имеем ли право быть?
Зачем нам быть, нам хватит казаться,
А люди просто желают жить…
И можно вдрызг как свинья надраться
А можно визу в Штаты купить,
Но не могу я в стране остаться,
Где люди просто желают жить…
В вашем имени эхо…
В вашем имени эхо,
Морского прибоя,
И глаза, словно чайки,
О чём-то кричат,
Над обломками чьих-то,
Надежд и покоя,
На устах же застыла,
Неведомой тайны печать.
Сколько в этих глазах,
Кораблей затонуло,
Ну, куда — там Бермудам,
Ну, прямо скажите куда?
Два пронзительно ярких,
Маяка Вельзевула,
Вас на рифы посадят,
И пухом вам будет вода…
Ветер горестных слов,
Изорвал парус алый,
После шторма — болтанки,
Ни вперёд, ни назад.
Сердце — якорь сорвавшись,
До самого дна не достало,
Только глаз ваших чайки,
О чём безумно молчат…
Мой Ангел
Я по горло в беде как в воде,
И спасенья невидно нигде,
Может быть на далекой звезде,
Место есть недоступно беде.
А вокруг, даже днём — ночь,
Бед моих вороньё в точь,
Нету сил, им сказать — «Прочь»,
Нету сил ни хотеть, ни мочь…
Ангел мой — мой надежный хранитель,
Мне с тобою, легко и светло,
Бескорыстный и добрый спаситель,
Протянувший, как руку крыло.
И тогда я увидела свет,
Я узнала, что боли нет,
Разорвав паутину лет,
После стольких ночей — рассвет.
Только сердцу шепчу — не забудь,
Знаю я, что нелёгок твой путь,
Для меня ты весь мир и суть,
Сколько можешь со мною — будь…
Ангел мой — мой надежный хранитель,
Мне с тобою, легко и светло,
Бескорыстный и добрый спаситель,
Протянувший, как руку крыло.
Обёрточная теория жизни
Мы всё время платим за обёртки!
Миром правят фантики из грёз,
Крутят головы-винты рекламные отвёртки,
А потом весь хлам надежд — в мусоровоз!
Мы рабы красивых оболочек,
От авто до самых топ-девиц,
Квакаем с болотных теплых кочек,
В передаче: «Глупость без границ»
Ах, Багамы, Мазерати и омары,
И бикиневые Барби всех мастей,
Вот бы с ними прокатиться на Канары,
И шампанским поливать своих гостей!
Я такой же, я один из прочих,
Почему ж в душе такая маета?
Чем красивее обёртка, между прочим,
Тем сильней и глубже пустота!
Колючая зарисовка
Заколюченное небо,
Серый ношенный бушлат,
И шагами снова меришь,
Лишь бетонных плит квадрат.
Догорает сигарета,
Но не догорает срок,
Здесь зима сменяет лето,
Словно взведенный курок.
Понедельник здесь как вторник,
Ну, а вторник как среда,
И сидит как вор-законник,
Дней минувших череда…
И в тупом оцепененье,
Окружает пустота,
Здесь сомненья бродят тенью,
Болью скованны уста…
Лязг затворов, скрип засовов,
Ночь полна тяжелых снов,
Верность, счастье, честь и воля,
Цепь пустых, ненужных слов…
Тонет Венеция…
Тонет, Венеция, тонет,
Воды канала мутны,
Стонет Венеция, стонет,
Что дни её сочтены…
Стаи гондол, как пираньи,
Рыщут отставших туристов,
Доллар и в тонущем рае,
Доллар, во веки и присно.
Тонет, Венеция, тонет,
Где же Вы кариатиды?
Вряд ли Венецию вспомнят,
Разве что, как Атлантиду.
Вот и дворец Казановы,
К вечности приговоренный,
Стены молчат, но готовы,
Вспомнить всех дам покоренных!
Тонет, Венеция, тонет,
Воды канала мутны,
Стонет Венеция, стонет,
Что дни её сочтены…
Мрамор дворцовых ступеней,
Лижут зеленые волны,
Пусть не Верона, но город,
Символом стал для влюбленных…
Тонет, Венеция, тонет,
В водах, нарциссом увядшим,
Но карнавал продолжается,
Это, пожалуй, и страшно…
Нищий богач
Ах, какие глаза у Разлуки!
В них берилл есть, и аквамарин,
В них любовь есть и смертные муки,
Что влюбленный в них жаждой томим.
Мрамор кожи и бронза загара,
Меж коралловых губ — жемчуга!
А какие ресниц опахала!
А роскошные бедер луга…
И в бездонных зрачках тонет эхом,
Вечный гамлетовский вопрос,
Голос манит серебряным смехом,
В черный омут душистых волос…
Обладатель несметных сокровищ,
Все поставил на карту любви,
А удача — водой между пальцев,
Что ж ты смотришь на руки свои?
Не они же одни виноваты,
Сам себе ты судья и палач,
Нарекли сестру счастья: «расплатой»!
До свиданья, мой нищий богач.
Птицы
Скворечник — барабан гитары старой,
О сколько разных песен там живет,
Бесхитростный мотив моей гитары,
Рождает музыку души без слов, в полет.
Шесть струн-ветвей и птицы-ноты,
Уже давно готовы в дальний путь,
Внизу оставив компромиссы и заботы,
Вперед Туда, где ни солгать, ни обмануть!
Как много нот, как мало слов порою,
Чтобы сказать и спеть своим друзьям,
Под камертон души гитару строю,
И буду рад и смеху, и слезам…
Фламенко грациозны как фламинго,
Кукушка-метроном считает такт,
Жизнь поле-битвы? Значит, будет битва,
А трудно сделать только первый шаг!
Командировочка
В этой захолустной маленькой гостинице,
Где она находится, даже Бог забыл,
Среди постояльцев, плоховато с принцами,
Лишь бы не кусался, пусть хоть крокодил!
Плохо здесь с Ла-Скалами, плохо здесь с Монмартрами,
В сапогах резиновых много ходит Зин,
Казино по близости, только есть в Лас-Вегасе,
А из развлечений — винный магазин!
Солнышко за стойкой мило улыбается,
И ключи от рая выдать не спешит,
«Номер поменяем, если не понравится»,
«Если есть претензии, мы их здесь решим».
Коридор — чистилище, нет тут даже коврика,
Таракан на плинтусе — рыжий диверсант.
Дверь не открывалась, теперь не закрывается,
А на подоконнике, серой пыли кант.
Бог с ним с этим номером, телек не работает,
И скрипит печальственно старая кровать,
Девушка, поймите, я у вас проездом,
Как бы мне на сутки вашу душу снять?
Девушка, родная, что ж не отвечаете,
Может быть еще раз я загляну сюда…
На лице улыбка, а глаза печальны,
Кем-то забронировано сердце на года!
Тик-так
Коль последний герой белый выбросил флаг,
Если нож за спиной — дружбы фирменный знак,
Значит что-то не то, значит что-то не так,
Только время тик-так, только время тик-так…
Мы гордимся страной, где творится бардак,
Где война за войной, цена миру — пятак,
Значит что-то не то, значит что-то не так,
Только время тик-так, только время тик-так…
Мы идем на убой, нам привычен «теракт»,
И в чем корень проблем — знает каждый дурак,
Значит что-то не то, значит что-то не так,
Только время тик-так, только время тик-так…
И в прозрение слепцов светом выглядит мрак,
Когда вера отцов-это просто пустяк!
Значит что-то не то, значит что-то не так,
Только время тик-так, только время тик-так…
Надо что-то менять, если что-то не так,
Пока сердце тук-тук, пока время тик-так,
Не услышать одно, чтобы нам повезло:
«Ваше время уже истекло…»
Этюд о крыше
Дворец, фазенда, вилла и сарай,
И храмы, те что небоскрёбов выше,
Что сердцу мило, то и выбирай,
Но дом не дом, коль нет в нем крыши…
Пока тебя еще с трудом «крышует» жизнь,
Пока на «чердаке» скребутся мысли-мыши,
Пока в еще в стакане виден оптимизм,
Мы право слово, редко думаем о крыше!
Но водою из крана бесследно уходят года,
Так себе и удобно живем мы: не видя, не слыша,
Только капли ошибок и бремя потерь, как всегда,
Неизменно легко и проворно стекают по крыше…
Так живешь будто все-то тебе не по чем,
Оптимизмом нешуточным пышешь,
Только в рай или ад мы однажды все вместе уйдем,
И подвал, и подъезд, и чердак вместе с крышей…
Где же тот долгожданно-ниспосланный берег,
Что дарован нам грешным спастись, самим Господом свыше,
Черепицей сверкнет полированный временем череп,
Вот пожалуй и все, что осталось от нас и от крыши…
Разговор с зеркалом
Если спросишь меня,
Если спросишь меня,
Ты вдруг спросишь меня,
Как я живу?
Не отвечу тебе,
Не отвечу себе,
Просто молча вздохну и закурю…
А минуты бегут,
А минуты бегут,
Тут хоть волком вой,
Хоть выпью кричи,
Но кричи, не кричи,
Все мои калачи,
Кто-то вытащил давно из печи…
Ты киваешь в ответ,
Ты киваешь в ответ,
Продолжаешь кивать мне в ответ,
Улыбнусь я тебе,
Улыбнешься ты мне,
Отвернусь, а тебя уже нет…
Вот такой диалог,
Вот такой диалог,
Пусть немой, только, всё ж диалог,
Что ответить тебе?
Что ответишь ты мне?
В отражении миров и дорог…
Что ж пора уходить,
Да пора уходить,
Есть тот миг, когда пора уходить,
В небе виден просвет,
Значит скоро рассвет,
Зыбкой гранью между быть и не быть…
А минуты бегут,
А минуты бегут,
Тут хоть волком вой,
Хоть выпью кричи,
Но кричи, не кричи,
Все мои калачи,
Кто-то вытащил давно из печи…
Знакомство вслепую…
Знакомство вслепую, я снова рискую,
Как карты тасую колоду из дней,
И образ рисуя, представлю такую,
Что сразу тоскую, не встретившись с ней…
Хоть бодрый, хоть сонный, звонок телефонный,
Настойчиво-томно меня позовет,
Как хочется верить, но надо проверить,
Что к счастью есть двери и ключ подойдет.
Есть свечи и ужин, нам третий не нужен,
И времени стуже свечей не задуть,
Поднимем бокалы, за солнце, чтоб встало,
За наше начало, за выбранный путь!..
Твой голос усталый, как эхо вокзала,
Уходит помалу, как поезд в ночи,
Слова как колеса, по рельсам вопросов,
Сорвутся с откоса, кричи — не кричи…
И вновь катастрофа, привычно, со вздохом,
Все кончилось плохо, похоже на рок,
И снова попытка, надеждою пытка,
Где раной на сердце лег каждый звонок…
Слово на букву «Л»
Любовь — это теплое, мягкое слово,
Парит в небесах, между тучами плавно скользя,
Но холодно там наверху, одиноко, сурово,
И катятся слезы её уже в виде дождя.
Любовь — это быстрый, красивый корабль,
Но к цели доплыть ему все-таки не суждено,
Когда у штурвала сражаются два капитана,
Последняя пристань, конечно, скалистое дно!
Любовь, иногда это просто дорога,
Там нет ни начала, но там и не видно конца,
А если к вершине, то нужно карабкаться в горы,
Мы к счастью упорно взбираемся в поте лица.
Любовь это чистое, яркое пламя.
Где слово «люблю», заменяет синоним «горю»,
А если любовь, это все-таки знамя,
За знамя влюблённый, солдатом погибнет в бою.
Так значит любовь-это все-таки битва,
Где нет побеждённых, где каждый уже победил!
Любовь-это лестница к небу, с молитвой,
Ступень за ступенью, хватило бы только лишь сил…
Аэропорт
Аэропорт, кто улетает, а кто-то уже прилетает,
Вновь серебристой снежинкой лайнер растает,
Лишь в голубых небесах свою роспись оставя,
Бело-прозрачный, почти — что невидимый след.
Мы расстаёмся с тобою, и это не ново,
Ищем, как прежде, то самое главное слово,
Если у каждого в жизни, хоть раз есть свое Ватерлоо,
Значит, у каждого в жизни и свой есть Париж!
Были морозы, а значит и будут капели,
Можно рукой дотянутся до башни Эйфеля,
Что это вдруг так печально глаза заблестели?
Вот объявили посадку, а ты все молчишь!
Город мечты и прекрасный, как Парис из Трои,
Хоть я и счастлив, а всё-таки малость расстроен,
Что, оказавшись на пару мгновений героем,
Я ощутил в этот миг, что тебя рядом нет…
Будут, конечно, ещё Триумфальные арки,
Позже поймешь, что Эйфель это не Эверест,
Трудно порой отличить от потерей, подарки,
Так же как трудно понять, в чем судьбы твоей крест.
Надо надеяться, будут и дальше Парижи,
Время, как пес, наши старые раны залижет,
Прошлого тени, все четче, яснее и ближе,
Есть объясненье одно, значит, близок рассвет!
Эскиз
Ты, значит, выглядишь вот так,
Итак, начнём — овал,
Такой простой овал лица,
Чтоб каждый узнавал.
Потом я нарисую нос,
Курносый, нет прямой,
А если надо, не вопрос,
С горбинкой волевой.
За тем глаза, они зовут,
И смотрят на меня,
Они не требуют, не ждут,
Спокойствие храня.
Как этот взгляд к себе манит,
Какой же цвет у глаз?
Нет, не небесно-голубой,
Зеленый в этот раз…
Улыбкой утренней зари,
Чуть трону я уста,
И волны черные волос,
По белизне листа.
Глаза и губы говорят,
Нет, нет, не говори,
Уж лучше, пусть уста хранят,
Тот нежный свет зари.
Но ты твердишь, что я любим,
Ах, всё как мир старо,
И скомкан лист, летит к другим,
В помойное ведро.
Пусть белый лист опять как мрак,
Но это не финал,
Ты, значит, выглядишь вот так,
Итак, начнём — овал…
Танго-Ступени
В нежном сумраке моря,
Где над вымершим пляжем,
Только рокот прибоя,
И прожектор луны,
Мы с тобою кружились,
В ритме страстного танго,
И сердца замирали,
В ожидании весны.
Нам давно уж за тридцать,
И в глазах наших осень,
От потерь и предательств,
И сожженных мостов.
Мы на празднике жизни,
Лишь случайные гости,
И поможет нам танго,
Поверить в любовь!
Ваши нежные руки,
Белоснежные крылья,
Вы как птица сложили,
На моих плечах.
В этом танце разлуки,
Даже тени застыли,
Восковыми слезами,
На горящих свечах…
Страстно пела гитара,
И ей вторила скрипка,
Нить мелодии зыбкой,
По залу плыла,
На лице Вашем маска,
С обнаженной улыбкой,
Тело скрыто под платьем,
А душа обнажена.
Ваши губы шептали,
Что-то пылко и нежно,
Яд смертельный надежды,
Отравлял мою кровь,
Мы уже не вернемся,
Там, где счастливы прежде,
Но зато мы познали,
Что есть Любовь!
Раб Морфея
Мы с тобою сидим в полумраке таверны,
Ты и я, и корсары пьём хмельное вино,
И как мусор лежат золотые соверны,
И как мусор, фрегат украшает песчаное дно.
Вижу в бликах свечей я усталые лица,
Да, пожалуй, нелёгким, был вчера абордаж,
И добычу делить, успевай не лениться,
Делит всё пополам, справедливый палаш.
А мулатки на бочках пляшут огненно — страстно,
И как угли горят флибустьеров глаза,
Только вот их надежды, по-простому, напрасны,
Так как ветер солёный, бригам рвёт паруса…
«Мы с зарёю отбудем…», улыбается Роджер,
Потаскуха — удача, обещает нам фарт,
Наши души так прочно обтянуты кожей,
А каюты милее дворцовых палат…
Вот пожалуй и всё, ночь прошла как мгновенье,
Но когда-нибудь сон, я хоть раз досмотрю до конца,
Я вам всё расскажу, если Вам интересно,
И про шрамы души, и про шрамы лица.
Может быть, я устал; и мой ангел-хранитель,
Измотался вконец, и ушёл свою долю кляня,
Об одном лишь прошу: «Не врывайтесь в святую обитель»
Не будите так искренне-честно меня.
Их было пятеро…
Их было пятеро друзей,
Со школьного двора,
Все взяли в руки автомат,
Когда пришла пора…
Бог дал пять пальцев на руке,
Так было, будет так,
Друзьям открытая ладонь,
А для врагов — кулак.
Десант, учебка в Фергане,
Их ждал уже Афган,
У смерти много есть имён:
Кундуз, Газни, Баграм…
Колонна по ущелью шла,
Взорвалась тишина,
Вот так мизинец отсекла,
Коварная война.
Да, худо палец потерять,
Но кисть ещё цела,
Она сжимает рукоять,
Такие брат, дела!
Потом пошли на караван,
Привычно налегке,
«Три пальца» выстрелом душман,
Оставил на руке…
Три пальца, тоже ничего,
Удержат автомат,
Пусть покалечена рука,
Но жив ещё солдат.
Среди разбросанных камней
И ржавого песка,
«Растяжка» забрала двоих,
И на душе тоска…
Один лишь палец на руке,
Который жив ещё,
Но, нету просто сил нажать
На спусковой крючок…
«Теперь твоя невеста — Смерть,
Чьё саван скрыл лицо,
Что ей могу я подарить?»
И он рванул кольцо…
Когда солдата Марс призвал,
Кровавый Бог войны,
Боец губами прошептал:
«До встречи, пацаны…»
Их было пятеро друзей…
Их было пятеро…
Их было…
было…
Увидеть Снег…
Игорю Левицкому
В Герате, Кандагаре и Кабуле,
Стоит февраль, зиме уж быть пора,
Но вместо снега падают лишь пули,
И вместо холодов, стоит жара…
Здесь пеплом запорошены вершины,
И не грозит им белизна снегов,
Кострами памяти — горящие машины,
И ветер стёр следы от сапогов.
Мгновенья как осколки пролетают,
И что таит ущелье впереди,
Свинцовые снежинки не растают,
А вспыхнут снегирями на груди.
А время всё по-прежнему мотает,
Кровавый бинт дороги на кардан,
Когда свинцом смерть землю засевает,
Лишь чёрный распускается тюльпан,
А может смерть со мною не случится?
И сердце вдруг не остановит бег?
Лишь смежишь веки, мысль в висок стучится:
«Увидеть снег, увидеть просто снег».
В Герате, Кандагаре и Кабуле,
Стоит февраль, зиме уж быть пора,
Но вместо снега падают лишь пули,
И вместо холодов, стоит жара…
И вместо холодов, стоит жара…
И вместо холодов, стоит жара…
Конец фильма
Снова забинтовано небо облаками,
На бинтах кровавые следы,
Чувствуем мы пульс земли бритыми висками,
И до крика хочется воды.
Льет свинцовый дождь как из ведра, из пулемёта,
Не успевши выполнить приказ,
Залегли остатки нашей третьей роты,
И насквозь промокло много нас…
Падали друзья совсем не экране,
Многое успели «не успеть»…
Но не будет дублей и портрет актера в раме,
Вывесит в своей гримерке Смерть.
А в финальной сцене, если вдруг ты уцелеешь,
На глаза положат вместо пятаков,
«За Отвагу» две медали поимеешь,
Любит Смерть героев-дураков!
А статистика войны — всего лишь цифры,
Каждый миг рискуешь головой,
И уже не важно, что твой номер «300»,
Главное, что в титрах ты «живой»!
Просто ещё один день…
Валерию Нугеру
Солнце вылезло из-за дувала,
Снова пекло и скукотень,
В медсанбате, пока без аврала,
Просто ещё один день…
Вот бача, улыбается скучно,
И опёршись слегка на кетмень,
Отвернись, всадит пули он кучно,
Просто ещё один день…
День ползёт без конца и начала,
Что ж затянем потуже ремень,
Горечь в фляжке водою не стала,
Просто ещё один день…
К нам опять поступают шифровки,
Цифры, коды — всё дребедень,
Вот бы хлопнуть сейчас газировки,
Просто ещё один день…
Форма липнет как кожа к телу,
Пот ручьями струится и лень,
Дембель пряжку дугой выгнул смело,
Просто ещё один день…
На жаре звуки выстрелов редки,
Вам подарят прохладу и тень,
Цинк иль зеро солдатской рулетки,
Просто ещё один день…
Где-то, кто-то попал в засаду,
По вертушкам бьёт дух-сволотень,
Те утюжат и наших, и гадов…
Просто ещё один день…
Говорят, сейчас классно во Львове,
И пьянит как обычно сирень,
Здесь у нас запах пота и боли,
Просто ещё один день…
Просто ещё один день…
Пробуждение
Опять полумесяц как корка от дыни,
Что бросил Аллах и ушёл на покой,
И горы кольцом — ожерелье пустыни,
И что-то тихонько свистит часовой…
Армейские сны тяжелы, беспокойны,
И прыгаешь в сон как в окоп,
«Хана, я пробит, отходите, прикрою,
Валерка, оставь пулемёт…»
А утром тягучей, противной сиреной,
Завоет опять муэдзин,
Ты вспомнишь: «Вчера нас ещё было двое»,
А эхо ответит «Один…»
И сердце опять не находит покоя,
Ведь где-то же есть тишина,
И трассеров стая прощально провоет,
Есть слово такое «война…».
Я знаю, что друг не вернулся из боя,
И рядом не будет плеча,
Я точно же помню, что нас было двое,
Но нету «Саламчик, бача!»
Опять полумесяц как корка от дыни,
Что бросил Аллах и ушёл на покой,
И горы кольцом — ожерелье пустыни,
И что-то тихонько свистит часовой…
КрАЗ
Война-это тяжкий труд без прикрас,
Но если есть шанс уцелеть,
Есть страх упустить даже малый шанс,
А смерть, и в Афгане смерть.
Тут с каждой горы взирает Аллах,
Прицелами мёртвых зрачков,
И руки к рулю приковал липкий страх,
Хотя и не видно оков.
Если засыплет каменный град,
«КрАЗа» бесформенный куль.
Станет звездою или крестом,
Мой забинтованный руль…
Смерть пулей стучит в ветровое стекло,
Ей бронежилет не указ,
Ну, вроде бы «в дверь», и опять пронесло,
И к небу ползёт мой «КрАЗ»…
Это не грязь, а такой камуфляж,
Подарок суровых гор,
Моторы хрипят, не уступит кряж,
И хочет выиграть спор.
Ленивым удавом колонна ползёт,
Мимо скалистых вершин,
«КрАЗ» осторожной зверюгой идёт,
Цепляясь лапами шин.
Пусть «КрАЗ» и машина, он мне побратим,
Он вывез меня «под огнем»,
У нас с ним есть выбор, и только один,
Мы вместе на дембель уйдем!
А если так, тут слова не нужны,
У смерти не слышно шагов,
Соляркой с кровью –коктейлем войны,
Напоим тогда мы Богов!
Если засыплет каменный град,
«КрАЗа» бесформенный куль.
Станет звездою или крестом,
Мой забинтованный руль…
Груз «200»
Памяти моего поколения
Для нас окончена война,
Мы не взываем к чей-то мести,
Живые носят ордена,
Мы просто стали «грузом 200»…
Нам не нужны теперь слова,
О долге, мужестве и чести,
Худая ль, добрая ль молва,
Не даст воскреснуть «грузу 200»…
Забыты наши имена,
Два слова нас спаяли вместе,
Где Родина, а где страна
Уже не важно «грузу 200»…
Кто нас считал и, кто сочтёт?
Какие время сложит песни,
С судьбой сыграли в чёт — нечет,
Нам выпал чёт под цифрой «200»…
И где теперь ответ найти,
Как передать «оттуда» вести,
Что жизнь начнётся с двадцати,
А смерть начнётся с «груза 200»…
20 лет спустя
Я не умер тогда, наглотавшись свинца,
Не горел в БМП под Баграмом,
Не лежал под огнём, дожидаясь конца,
Кто-то вместо меня принял раны…
Ведь на самом-то деле — романтики нет,
Рембо быть хорошо на экране,
И как небо в колючках, пробитый берет,
Кто-то вместо меня принял раны…
Вдруг заело строку, как заело затвор,
Жизнь как миг пронеслась ураганом,
Он бы лучше сказал, вот о чём разговор,
Тот, кто вместо меня принял раны…
Я там не был вообще, так о чём говорить,
Разве что, не бежал от Афгана,
Но спустя 20 лет, так же трудно мне жить,
Кто-то вместо меня принял раны…
Реквием по крыльям
Памяти Владимира Высоцкого
А конь захлебнулся в пене своей,
Гольфстримом разбавлен хрустальный ручей,
И правда, распята на кресте у лжи,
Кто же подскажет, как дальше нам жить.
Но крылья сломали крылья,
И больше не взлететь моей мечте
Какими сильными они когда-то были,
Теперь они уже совсем не те….
Не добежал бегун в своем рывке,
И сердце барса прострелено в прыжке,
И не заметил кто-то от ножа удар,
И злобной шутки никто не ждал, совсем не ждал…
Но крылья сломали крылья,
И больше не взлететь моей мечте
Какими сильными они когда-то были,
Теперь они уже совсем не те…
Чума переходит на бал с корабля,
И надо б свернуть, только нету руля!
В смертельной схватке заело патрон,
Больной смеется, но он обречен…
Но крылья сломали крылья,
И больше не взлететь моей мечте
Какими сильными они когда-то были,
Теперь они уже совсем не те…
Кое-что о подарках
Петру Глизеру
Жизнь почти как новогодний подарок,
Раскрываем его с радостным смехом,
И без устали жуём, не считая,
Шоколадок, мандаринок, орехов…
А рука-то по мешочку шарит,
Но хватает пустоту — потеха,
Ведь судьба уже не дарит, а дразнит,
Золочёной скорлупой от орехов.
Неизвестно было слово «усталость»,
Как кружилась голова от успехов,
А осталась лишь к себе жалость,
Бесполезной скорлупой от орехов.
А года к земле, смотри, так и давят,
Не стареет лишь одна — Пьеха,
Всё-то выбрано давно без остатка,
И шуршит лишь скорлупа от орехов…
Вот грозит уже зимой — старость,
Вот у счастья б одолжить меха,
Ведь годов осталась самая малость,
Да и те как скорлупа от орехов…
Бардовская ночная
Мир замирает как зрительный зал,
В нём больше не царствуют беды,
Если на сцене трио — вокал,
Гитара, костёр и небо.
Искры и звёзды ведут разговор,
И доводы их серьёзны,
Звёзды, то искры, взлетевшие ввысь,
Искры — упавшие звёзды.
Часто мы ищем звезду в небесах,
А надо б вокруг оглядеться,
Можно найти её в наших сердцах,
Надо лишь в души всмотреться.
Каждый кому-нибудь в жизни звезда,
Этот закон очень старый,
Это докажут сейчас и всегда,
Небо, костёр и гитара.
Осенняя песенка
Дома грустны квадратно,
И улицы пусты,
Ведь между нами пропасть,
И эта пропасть — ты…
И крик, застрявший в горле,
Комочком немоты,
Ведь между нами пропасть,
И эта пропасть — ты…
И руки вдруг застынут,
В пустыне пустоты,
Ведь между нами пропасть,
И эта пропасть — ты…
И надо что-то делать,
И возводить мосты,
Ведь между нами пропасть,
И эта пропасть — ты…
Уже дождём осенним,
Подписаны листы,
Сентябрь, плачет время,
И в каждом звуке — ты…
Вот такие вот детали…
Вот такие вот детали,
Вот такие вот дела,
Жаль, что ближе мы не стали,
И судьба нас развела…
И разводим наши руки,
Словно Невские мосты,
Тают запахи и звуки,
От всесилья пустоты…
Вот листом своим пожухлым,
Клён аллеи все занёс,
Стук кастрюль на нашей кухне,
Мне заменит стук колёс.
Совершив обмен простой,
Хорошо махнув на плохо,
Просто счастья «золотой»,
Разменять на сотню вздохов.
И лежат судьбы детали,
С пеплом горьких сигарет,
Кем могли быть и не стали,
Ветер знает лишь ответ…
Птица Бииньяо
Птица Бииньяо, китайское мифологическое создание, имеющее одну ногу и одно крыло. Для того, чтобы подняться в небо, она должна найти пару и приклеится бескрылым боком. Является олицетворением настоящей любви.
В этом хаосе больших городов,
В этом смраде летящих машин,
В этом лучшем из худших миров,
Человек с судьбой один на один.
И неважно на дворе стоит ночь,
И неважно будет светел ли день,
От себя бежит в испуге он прочь,
А за ним судьба, словно тень.
И когда весь тебе как тюрьма,
И отрезана дорога назад,
Двумя звёздами рассеется тьма,
Их лучи — это твой взгляд.
Ну, а если я ослепну до дыр,
От предательств и обиды пустой,
То на крик ко мне придёт поводырь,
Это эхо-поводырь голос твой.
Если стану я вдруг слеп, глух и нем,
Если тьма меня окутает вновь,
Сердцем-путником пойду на огонь,
Кораблём-души плыву на любовь!
Исповедь
Нет, ты не виноват, что вышел утром рано,
И может быть душа была твоя легка,
Но ты не разглядел меня из-за тумана,
Когда мои ступни повисли у виска,
У твоего виска, прохожий…
Нет, ты не виноват… Почти не виноват,
А виноват лишь день на день похожий,
В ухмылке рот, и безучастный взгляд,
Я много лет ждал тщетно улучшений,
И вот ты видишь наконец исход…
А может мне сейчас вдруг изменить решенье,
И мне трубач судьбы опять споёт отход…
Одеть опять ярмо надежды,
И шоры лжи на честные глаза,
Уж лучше пусть петля, змею обовьётся,
Как винограда гибкая лоза…
Я верил всем, а мне никто не верил,
Я душу открывал, и был за это бит,
Она напрасно билась в Ваши двери,
Ведь доброте туда давно уж путь закрыт,
Друзья меня так часто предавали,
Ведь людям свойственно друг друга предавать,
И предавать они не уставали,
Не уставали… Я устал прощать!!!
И речь лжеца отъявленным глупцам,
И обо всём молчать… Ну, что же…
И как протест, я отправляюсь к праотцам!
Ну, я шучу. Ты понял? Я шу-чу…
Прости, самоубийце эту шутку.
Ты не пойми, что я винить хочу,
Тебя или надежду — проститутку…
Себе я создал маленький свой мир,
Не пожалел на это ярких красок,
Любя людей был по-кротовьи слеп,
Не разглядев на лицах лживых масок…
Ну хватит, всё и к своему костюму,
Примерю новый галстук… Жаль что он,
Так старомоден, груб, неярок, не из ГУМа,
Зато несёт покой и вечный сон!
А может всё начать сначала?!
Всё к чёрту, сызнова, с нуля!!!
Нет, не смогу, душа уже не выдержит…
А вот посмотрим выдержит петля?..
Из милицейского протокола
«…надцатого числа …ря месяца 19… года в глубине лесного массива найден труп молодого мужчины в возрасте 25—30 лет, покончившего жизнь через повешенье.
Мужчина одет в серый костюм. Во внутреннем кармане пиджака находилась предсмертная записка, отражающая состояние потерпевшего в момент перед смертью…»
И через весь лист, размашисто…
«Ценности для следствия не представляет.»
Роль для статиста
Нас никто не вызывает на бис,
Как бы мы удачно не играли,
И на этом пёстром карнавале,
Жизнь — лишь смерти маленький каприз.
Ты даёшь полцарства за коня,
Поднимаешь кубок за удачу,
А удача — это «Волга» с дачей,
Что минует шпорами звеня.
Ты решаешь: «Быть или не быть?»
Восхищён своею прямотой,
А в итоге просто с пустотою,
Ты решаешь: «Пить или не пить»…
Сколько бы ролей ты не сыграл,
Зал на сцену смотрит полусонно,
Занавес ползет, шурша и томно,
В каждой пьесе главное-финал.
Умер тихо или храбро пал,
Ты в лихой пиратской потасовке,
Ты лишь поучаствовал в массовке,
Жаль никто об этом не узнал…
Привыкаем?
Снова взрыв, на этот раз в Иерусалиме,
Снова кровь и слёзы в клочьях дыма,
Правда наша смерть прошла сегодня мимо,
Но она присутствует незримо…
Пусть чума свирепствует сегодня,
Точно так же, как и в прошлые столетья,
Что ни день, то праздник новогодний,
Где на сладкое вам подаются плети!
Пусть чума меняет своё имя,
И сегодня называется «террором»,
Время. нас осудит за молчанье,
Время, будет нашим прокурором!
Даже утром не включая телевизор,
И специально позабыв про «РЭКУ»,
Смерть приходит, ей не надо визы,
Чтобы встретиться с конкретным человеком.
Боль чужую метром не измерить,
Равнодушье как пуховая перина,
Кто-то вместо нас погиб сегодня,
Нам тепло, но в наших душах зимы…
Последний дождь
Дождь стучит по панцирю машины,
И стекают слёзы по стеклу,
Пятна мокрых фонарей прилипли к шинам,
И обрывки фраз: «…тебя люблю»…
Кружат листья красно-жёлтым месивом,
Прилипая к стёклам и дверям,
Ветер разгулялся зло и весело,
И твердит: «Нет бухты кораблям!»
Есть четыре двери, да кругом вода,
А внутри тоска, залила по грудь,
От себя бегу я да в никуда,
Бесконечной болью мой путь!
И шуршат колёса по дороге,
Тени прошлого мелькают и не вдруг,
Дождь смывает память и итоги,
И прямую замыкает в круг…
Есть четыре двери, да кругом вода,
А внутри тоска, залила по грудь,
От себя бегу я да в никуда,
Бесконечной болью мой путь.
Памяти бардов
Вот и умер последний аккорд,
Погребён и забыт тишиной,
Боль души проступает, как пот,
Но её не утрёшь так рукой.
Пусть гитара уже не звучит,
И на каждой струне по семь бед,
Сердце колоколом кричит,
Но не выкричит нужный ответ.
Бард почти что эквилибрист,
Балансируя на струне,
Раз сфальшивя, сорвётся вниз,
Разобьётся на тысячи «не».
Пусть гитары как саркофаги,
Души бардов в себе хранят,
Только плёнка закрутится в маге,
В мир отпустят — струной звеня…
И струятся лучами с небес,
Песни-исповеди как заклинанья,
Это мост в заоблачный плес,
Между ними и между нами…
Объявленье
Косыми нитями дождя,
Пришито было объявленье,
Надежда, горе и сомненье,
И не прочесть было нельзя.
Как выстрел фраза «Нужен друг»,
За тем сплошное многоточье,
Лишь одиночество в подстрочье,
За чем-то выплеснуло вдруг.
Оно так было через край,
Стояли буквы отчуждённо,
И был писавший осуждённым,
Ад одиночество — не рай.
Оно петлёй вокруг него,
Всё остановилось уже, уже,
И чтобы разорвать её,
Ему, конечно, кто-то нужен…
Бежит людской водоворот,
Бегут поэты и невежды,
А маленький клочок надежды,
Кричит и плачет, и зовёт…
Кричит и плачет,
Кричит и плачет!
Кричит и плачет…
Кричит и плачет, и зовёт…
Косыми нитями дождя,
Пришито было объявленье…
Друзьям
Перрон давно затих и опустел,
До отправления остался взмах флажка,
Часы уже пробили семь,
И не помашет мне знакомая рука!
Плацкарт, купе, каюта и салон,
Ну ж друзья всевышний всё простит,
Мои надежды — это только сон,
Вот сердце почему-то всё саднит.
Я в тамбуре стою, как часовой,
Что будет завтра не положено нам знать,
Ну вот заочно попрощались мы с тобой,
Я не успел тебе про главное сказать.
Плацкарт, купе, каюта и салон,
Ну ж друзья всевышний всё простит,
Мои надежды — это только сон,
Вот сердце почему-то всё саднит.
Оставлены заботы в суматохе,
Хоть во вчера нам больше не попасть,
А за спиной остались радости и вздохи,
О том, что не было я помечтаю всласть.
Плацкарт, купе, каюта и салон,
Ну ж друзья всевышний всё простит,
Мои надежды — это только сон,
Вот сердце почему-то всё саднит.
Когда на чьи-то похороны соберёмся,
И мысль птицей унесётся ввысь,
Ведь это всё… И мысль в крик сорвётся,
Как поздно всё-таки мы вместе собрались.
Плацкарт, купе, каюта и салон,
Ну ж друзья всевышний всё простит,
Мои надежды — это только сон,
Вот сердце почему-то всё саднит.
Автопортрет
Полночный музыкант играет неумело,
Он хочет рассказать, о том, как больно жить,
Когда в твоей душе, всё пусто, всё сгорело,
И протянулась к вам связующая нить.
А нить от слов прочней, и где-то даже зримей,
Как будто бы на гриф натянута душа,
И тает на сердцах, тот полуночный иней,
Ведь где-то выход есть, и где он нам решать.
А нить уже не нить, пульсирует как вена,
Которая сейчас соединяет нас,
И надо передать всё честно непременно,
Как будто бы и в первый и в последний раз.
И вдруг погасло всё, с последней горькой нотой,
Глаза глядят в упор, и в них немой вопрос,
Но если вдруг внутри в вас шевельнулось что-то,
Переливанье душ считайте, удалось!
Джинсовая Лолита
(подражание А. Вертинскому)
Что вы плачете милая деточка,
Все познавшая в жизни, увы,
Вы прекрасны, как будто нимфеточка,
Даже, так же по-детски черствы.
Хоть душа, словно джинсы потертые,
Вы хотите опять и опять,
Все по душам чужим идти вёрстами,
И все так же по-детски пленять.
Чтоб прощали Вам подлости мелкие,
Заливая «Шанелью» мехов,
Чтоб опять, восхищались подделками,
Ваших мыслей, мечтаний и слов.
Вы промчитесь по жизни неистово,
И душой так призывно звеня,
И слова Ваши «искренне» — искрами,
Гаснут в свете текущего дня.
Все пройдет, отболит и со временем,
Канет в Лету, хоть плачь и зови,
И застынет в безвременье бременем,
Горький привкус надежд и любви.
Говорят, всем воздастся по совести,
По заслугам, по добрым делам,
Верьте мне, нет печальнее повести,
Чем вот это, послание к Вам.
А разве не так?
Очередь… Шумно и нервно,
За дефицитом толпится народ,
Каждый хочет стать первым,
Если останется, может, возьмет…
Холодно… Очередь хмуро волнуется,
Многоточие с кислыми минами,
Время и нервы прессуются,
Что б превратиться в марокканские апельсины.
Голос продавщицы прокуренный,
вешает как с телеэкрана:
«Товарищи, по кэ-гэ в руки,
Не хватит, возникнет драма».
Тут подлетел «жигуленок»,
Краснощекий, новенький и умытый,
Оттуда вылез дедок в дубленке,
Благообразный, здоровый, бритый.
Трезво оценив боевую обстановку,
Всем ведь не хватит, если подумать здраво,
Протягивает продавщице корочку «ветерана»,
«Пять килограмм без сдачи, имею полное право!!!»
Волнуется женщина в очереди,
Ей нужно всего пару штук,
Сыну в больницу…
Старик отвечает прямо и резко:
«Я воевал, что б пацан мог лечиться,
Имею осколок в легком, а также другие раны.
Положено по за-ко-ну, вот корочка ветерана».
Конечно, он взял и уехал,
Пять килограмм солнечно-рыжих «мячиков»,
Среди них и те две штуки, для больного ангиной мальчика.
Конечно, он прав, наверное,
Мы тоже. Ведь у всех нервы!
На амбразуру лег грудью Матросов, для этого?!
Чтоб этот был ЗДЕСЬ, за апельсинами — первый!
А в чем виноват дед ребенка,
Лежащего в детской больнице,
Что пал, защищая госпиталь,
В котором ЭТОТ лечился!
Для него тоже была очередь,
Только из немецкого автомата,
Вместо продавщицы — мордатый танк,
А вместо «удостоверения», граната…
У безымянного креста, в поселке энском.
В бессменном карауле лишь осины,
И то, что память, как огонь не вечна,
Напомнили сегодня апельсины…
Январский дождь
Моей Элле
А я так ждала снег, а на утро вновь дождь.
И я вдруг поняла, ты уже не придешь…
Стал чужим этот мир, если можешь, поверь,
Счастье рухнуло в миг, когда хлопнула дверь.
И опять фонари, в одуванчиках желтого цвета,
Невесомы, прозрачны, легки,
Счастье лишь островок, долгожданного теплого лета,
В океане безбрежном, зимы и тоски.
Дождь смывает следы, ну а снег на него не похожий,
Он все черное белым покрасит в единственный цвет,
И на белом снегу, бесполезные черные точки прохожих,
И так холодно вдруг, когда рядом тебя больше нет…
И опять фонари, в одуванчиках желтого цвета,
Невесомы, прозрачны, легки,
Счастье лишь островок, долгожданного теплого лета,
В океане безбрежном, зимы и тоски.
Эскулапики
****
Хорошо китайскому врачу,
Он живет и горестей не знает,
Если император умирает,
Голову врач дарит палачу…
****
Время лечит лучше всяких слов,
Лучше порошков, пилюль, инъекций,
Время — самый вкусны плов,
Без моркови, мяса, риса, специй…
****
Меняются цари, эпохи, государства,
«И-Цзин» сулит большие перемены,
Средь хаоса, что захватил пространство,
Лишь место клизмы в этом мире неизменно!
****
Сколько истерию не лечи,
Ситом, ты не вычерпаешь море,
Об успехе громко не кричи,
Ведь на крик больной вернется вскоре…
Другие четыре слова…
Все корячимся мы не на шутку,
На проблемы бросаемся с криком: «Банзай!»,
А ведь жизнь-это просто и жутко:
«Сел, поехал, приплыл, вылезай!»
В самом деле: победы, потери,
Всё твое, хоть считай не считай,
И длину реки лодкой измерив,
«Сел, поехал, приплыл, вылезай!»
Кто-то штангу толкает, кто –речи,
Но бегом все торопятся в рай,
Если честно, то давят на плечи:
«Сел, поехал, приплыл, вылезай!»
А смысл?
Там, обрываются дороги,
Вдруг упираясь в вышину,
Там все подведены итоги,
Все звуки, слились в тишину.
Там, у последнего порога,
У бездны на краю застыв,
Все, вспоминая имя Бога,
Не успевают попросить…
Там, обрываются улыбки,
Уходит зависть, гнев и боль,
Уходят солнечные блики,
Всё превращая в цифру «ноль».
И вдруг становится понятно,
Что это так, как дважды два,
Что нет уже пути обратно,
И всё — слова, слова, слова…
Вся наша жизнь, лишь цепь мгновений,
И понимаешь поздно истину одну,
Всё здесь поместиться, и в этом нет сомненья,
В длину два метра, столько ж в глубину!
Бессонница
Когда Бог однажды стрелял из «АК»,
И целился прямо в Луну,
Он наделал в небе тысячу дыр,
И тысячу не одну!
И оттуда полился небесный свет,
Он идет испокон времен,
Будет длится он тысячу тысяч лет,
Жизнь проходит под ним как сон.
Вот и Вечность глядит с небес,
Льется звездный мертвенный свет,
Еле слышно в ночи шепчет бес:
«Ты ошибся, времени — нет!»
Снежный этюд
Снег как жизнь, мы — следы на снегу,
Опадают кружась, мириады снежинок-секунд,
Мы с годами под снегом все меньше видны,
Но зато с нами рядом, есть следы и поменьше…
Как из снежного улья, снежинок крутящихся рой,
Зачарован, слежу за смеющейся детворой,
Счастье здесь и сейчас, а не там за горой,
Дети лепят из снега веселого, снежного папу…
Белый этюд
Опять метет по всей земле,
Опять метёт во все ее пределы,
И все по замкнутой петле,
И даже черти стали белы…
Наш путь-Малевича квадрат,
Тот самый-«Белое на белом»,
Который не дано понять,
Пронзая взглядом очумелым.
Понять, пытаясь белое бытье,
От рюмки «белой» до горячки,
Устав от этой дикой скачки,
Как в сон, впадая в забытье…
