Печки Тюков класть не умел, и сделать это вызвался его старенький отец, которого все по-прежнему кликали Долькой, Доляком, избегая называть полным и дико звучащим для России именем – Адольф
В сущности, у него была совершенно собачья работа: вся жизнь в лесу, в любую погоду осенью, зимой, весной – в дождь и стужу, летом – когда съедают комары. Не бывал он в лесу, только когда у него случались запои. Колхозное начальство смотрело на это сквозь пальцы – заменить работягу Тюкова было некем. Когда я ходил за грибами, в самых глухих уголках леса встречались следы его деятельности: посаженные ряды елочек, расчищенные завалы, крепкие квартальные столбы. Он показывал мне самые сокровенные лесные угодья, которые и местные жители не знали. Но
Судьба его была по-своему даже более трагична, чем у дедушки Васи. Он был не менее его работящ, мастеровит и обстроил половину деревни, но сам ютился в бедной покосившейся зимовке вместе с женой, старухой-матерью и двумя взрослыми детьми
Но мне казалось, что Нюра Цыганова – мать пятерых детей, потерявшая мужа и сына, беспечная, беспутная, лукавая и простодушная сластена Нюра, столько вынесшая, что любой другой человек свихнулся бы, не знающая себе цены, обидчивая и ни на кого не держащая зла Нюра, легкой, птичьей походкой идущая в сапогах с ведерком клюквы по болотам и топям, и есть – сегодняшняя Россия.
Во всяком случае, когда год спустя у меня родился ребенок и сразу же попал в больницу, моя жена не помнила себя от тоски, да и я жил с ощущением, что если его потеряю, то моя дальнейшая жизнь просто не будет иметь смысла
где-то захватывали заложников террористы, проходили демонстрации и забастовки, готовились к выборам и выбрасывали триллионы рублей на их проведение, вспыхивали военные конфликты и лилась кровь. Появилась масса людей, жаждущих вести за собой толпы с нечистыми целями, но Падчевары никого не интересовали и здесь все было покойно и тихо
Так не особенно оригинально о соотношении временного и вечного я философствовал на этих топких и душистых берегах, поросших мхом, клюквой и голубикой, пил чай из озерной воды, сидел у костра, иногда дремал, а проснувшись, снова благодушествовал и размышлял о том, что еще случится в моей жизни к следующему свиданию с лесным существом, пока однажды не узнал, что несколько лет назад укромное таежное озеро, которому я пророчил бессмертие, едва… не осушили
Как никакое другое место на земле, оно запало мне в душу и казалось свидетелем самой человеческой судьбы – той вечной водой, которая за множество веков до нашего появления возникла в этом котловане и множество веков спустя исчезнет и для которой несколько десятков лет моей жизни, сколько бы значения я ей ни придавал, и даже несколько сотен лет существования Падчевар окажутся лишь крохотным мигом
Подобно умным строителям лесных плотин, я метил этими приходами вехи своей жизни – рождение сына, выход новой книги, наше с женой венчание – и каждый раз испытывал суеверный страх, что больше Чун-озера не увижу
