Он плачет и понимает, что музыка — это не только восторг, но и слезы, когда неожиданно уплывает последняя надежда на счастье.
Он смотрит в небо и играет. И странные в этой весенней ночи звуки вырываются из-под смычка. Вырываются и летят, летят. В них звон ручья и всполохи пережитого, в них блестящий под солнцем последний снег. В них ожидание восторга, а может быть — сам восторг. И что-то ещё, огромное и дорогое, отчего хочется плакать и лететь в манящую бесконечную Вселенную.
Ближе к осени бывали дни, когда я чувствовал себя не просто одиноким человеком, бесцельно прожигающим жизнь, я точно знал: душа моя пуста. Это чувство усиливалось в ясные солнечные дни. Природа создавала тот яркий фон, на котором контрасты желаний и возможностей просовывались особенно отчетливо. Мне хотелось любить и знать, что меня любят. Я был молод и красив, и мне хотелось, чтобы все это замечали. Мне хотелось быть ветреным, веселым и общительным, как все молодые люди в этом восхитительном городе. Но в моей душе жил какой-то маленький, некрасивый и обидчивый тип, склонный к депрессии. Со стороны я мог показаться человеком холодным и флегматичным, хотя внутри меня буйствовал и буянил настоящий психопат. Этот скрытый человек все замечал, всех оценивал, находил нужные ругательства и умело использовал их, он вечно был чем-то недоволен, куда-то спешил, строил заманчивые и неосуществимые планы. Для этого человека внутри меня не существовало праздников, потому что в праздники моё одиночество только усиливалось, только разрасталось до немыслимых размеров.
Я человек с улицы, человек из толпы, которая перетекает из эпохи в эпоху, как ртуть, не оставляя ни следа, ни памяти, ни вех. Эта людская масса растворяется на просторах земных, как песок, который переносится мутными водами истории то туда, то сюда и всегда как будто без видимой цели, зато сообразно неким сложившимся обстоятельствам. И этому движению в веках сопутствует только одно — далекий, пугающий и невнятный гул.
У меня было убеждение, что тут важно не бояться упасть, и тогда действительно не упадешь. Важно не страшиться тяжести тела, потому что сильнее тяжести тела парящая душа. Ведь душа изначально крылата. Может быть, женщина — эльф тоже летала во сне и однажды решила осуществить это наяву. Но город закован в гранит условностей, в гранит здравого смысла и поэтому он не позволил ей взлететь.
Лес — это вселенная. А город — так, пустое место. Груда камней в натеках плесени. Мечта, закованная в гранит.
Причислить меня к стану будущих ловеласов было невозможно, хотя прелюдия скрытой греховности уже жила во мне весьма тучным призраком.
Я ждал этого знакомства, я жаждал его. И оно состоялось.
Мне на какое-то время показалось, что эта женщина видит меня в неверном ракурсе, в неправильном свете. Я действительно был ещё очень нескладен, худ и высок. От меня за версту разило стеснительностью. Я чувствовал себя кисейным и волооким интеллигентом среди пропахших потом мужиков и баб, но я очень хотел быть чистым и искренним…
Да и теперь…
— Сейчас народ другой, — отрезал дядя Леша без обиняков.
— Да я бы…
— Другой, — снова повторил он и посмотрел на меня грозно.
— Ну, может…
А ещё у дяди Леши были громадные руки, которые всегда что-то выражали вслед за голосом, спеша заполнить образовавшуюся паузу тишины многозначительным жестом
