С наступлением ночи на небе загораются тысячи звезд, но свету некоторых из них потребовались миллионы лет, чтобы достигнуть нас. Какие-то из них погасли задолго до нашего рождения — даже звезды не живут вечно. И если другой, похожий на наш, мир настолько далеко… Возможно, он уже давно угас, как и эти звезды, оставив после себя лишь холодное сияние на нашем небе.
В планы Мингю не входили поиски себя и смысла жизни — он просто существовал, потеряв счет уходящим дням. Под сиреневым же небом каждая прожитая секунда кажется важнее, чем все, что происходило с ним до настоящего момента. Этот мир заполняет пустоту внутри: людьми, чувствами, ощущением нужности. Прошлое теряет над ним власть и уступает место настоящему, и Мингю перестает оглядываться назад и наконец-то решается жить.
Где-то с середины второй книги, мои глаза не хотели сохнуть вообще. Написано очень нежно и мило, а так же меланхолично.. Переживания героев пропускаешь через себя и не можешь не сопереживать. Особенно, когда тебе это знакомо.. Написано хорошо, никакой пошлости, никаких пи*достраданий на пустом месте. Хорошо описан рост личностей и потрясающая мораль, которую не нужно искать между строк.
Поразительно то, насколько мы уверены в собственном нахождении на дне, в то время как Вселенная, которую мы прокляли тысячу и один раз, спускает тебе веревку. А ты ее то ли просто не замечаешь, то ли не хочешь замечать. И тогда по этой веревке спускается кто-то другой, чтобы подойти и отвесить нам подзатыльник.
Мингю, проснувшись, первым делом почувствовал не игривых бабочек в животе, про которых поэмы слагают, а боль в заднице. А потом выяснилось, что они проспали. И он отпиздил Чонхо подушкой
Ты столько раз пытался вдолбить мне мысль о том, что если ты сломан, то чинить других не в силах, но в итоге… Ты же понимаешь? Неважно, насколько сильно сломан ты сам, – если рядом кто-то такой же поломанный и этот кто-то для тебя важен как никто, тебе будет плевать на собственные надломы. Тебе будет плевать, потому что ты кинешься залечивать чужие раны. Сам того не осознавая.