Вторая книга детективной серии Юлии Яковлевой о сыщике Зайцеве, действие которой разворачивается в тридцатые годы прошлого века в Ленинграде. В центре сюжета здесь смерть на скачках: погибают наездник Жемчужный и чудо советской генетики знаменитый конь Пряник. Чтобы раскрыть преступление, Зайцеву придется оказаться в самых разных местах: на ипподроме и в ветеринарной лечебнице, в кабаке и на вокзале. Закинет его судьба и на охваченный голодомором юг страны. Исторический роман Юлии Яковлевой — о жерновах времени, в которых трудно, но необходимо сохранить себя.
впечатление: длинное сложное описание действия, которое не привело ни к какому результату. Первая книга этого автора читается взапой, на второй поднадоело. Слишком сложные поступки, встречи, беседы и пр. и банальный финал
— Не знаю. На гражданской я тоже видел кое-что. И с белой стороны, и с нашей. Тоже радости мало. Не советчик я, но так скажу: все равно женись. Мужику нужны на шее жернова. Баба, дети. Да, тащить тяжело. Но без них улетишь к чертовой матери. Жизнь такая. Закрутит, с ног собьет, унесет – и пропал. Зайцев почувствовал симпатию. Не любовная путаница, не слабость характера, которая бы мешала Журову развязаться со своими двумя женами, и даже не банальное «можно ли одновременно любить обеих». Журов навесил себе на шею один жернов. А потом понял: еще один. Чтобы потверже стоять на земле. Чтоб не каждому злому жеребцу на спину вскакивать.
Он остановился напротив Журова. — Не сомневайтесь. Это армия. Незаменимых нет. Но голубые глаза спокойно смотрели в ледяные серые. Журов снял фуражку. Движения его были спокойными, плавными. Зайцев знал эту подчеркнутую плавность у ленинградских бандитов. Она предвещала единственное и неизбежное развитие событий. «Сейчас даст ему в морду», — ахнул он. Но Журов не размахнулся. Не сунул коротким жестом кулак в живот. Не боднул противника головой в лицо. Он так же спокойно отстегнул кобуру с пистолетом. Положил ее в фуражку. Протянул товарищу Тухачевскому. Зайцев увидел бледное, совершенно побелевшее лицо Артемова. Он и не знал, что живой человек может так бледнеть — до восковой прозрачности. Журов стоял с фуражкой. Тухачевский не вынул рук из-за спины. Лицо его не дрогнуло ни мускулом. Это был поединок воль. Журов тоже ничуть не изменился в лице. Не сводя глаз, спокойно уронил фуражку плашмя — в пыль, у сверкающих сапог товарища Тухачевского. Рывком отдал честь. Резко развернулся — прямая спина, вздернутый подбородок. И покинул строй. Шаги его, казалось, отдавали в ребрах. Зайцев не сразу понял, что это бухает его собственное сердце.