Александр Скрягин

Те, что живут рядом

Детективная повесть

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александр Скрягин, 2018

Кто взорвал установку на нефтезаводе? Что забыл в Сибири арабский принц с неестественно желтыми глазами? И при чем здесь Мафусаил?

История дышит в такт вопросам и вскрывает новые загадки в событиях прошлого. Связываются в клубок судьбы наследников времен, которых не было — тех, кто живут рядом.

16+

ISBN 978-5-4490-3266-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Те, что живут рядом
2. 1. Взрыв
3. 2. Кто взорвал колонну?
4. 3. Визит в гнездо Мафусаила
5. 4. Невозможное завоевание Америки
6. 5. Доктор Искра Августовна Сонина
7. 6. Ближневосточные друзья Мафусаила
8. 7. Странное предложение старого пирата
9. 8. Исчезновение Сергея Мизимова
10. 9. Как проиграть войну?
11. 10. Настоящий враг тот, что рядом
12. 11. По следам Сергея Мизимова
13. 12. Погоня
14. 13. Дома и стены помогают
15. 14. Нежданный гость
16. 15. К вопросу о счастливых случайностях
17. 16. Почему Наполеон пошел на Москву?
18. 17. Прогулка на яхте в высшем обществе
19. 18. Бой на воде
20. 19. Почему Наполеон не освободил русских крестьян?
21. 20. Генеральский сюрприз
22. 21. Предложение генерала Болотова
23. 22. Две разные пары
24. 23. Воскресные беседы на фоне ухи
25. 24. Долг платежом красен
26. 25. Схватка
27. 26. Потомки Второй пары
28. 27. Прощание
29. Эпилог

Все события этой книги, относящиеся, как к настоящему, так и прошлому, имели место в действительности. Но автор считает необходимым подчеркнуть, что данное произведение является художественным, а не документальным. Поэтому, все оценки и интерпретация событий принадлежат исключительно автору, и носят совершенно субъективный характер.

Автор

МАФУСАИЛ — дед НОЯ, праведника, спасшегося после Потопа. Согласно Библии, Мафусаил прожил 969 лет. В литературе выражение «Мафусаилов век» употребляется в значении необычно долгой для обычного человека жизни, удивительного долголетия.

Большой энциклопедический словарь.

1. Взрыв

Нефтеперегонная колонна взорвалась в субботу, в шесть утра.

Без всякого звука семидесятиметровая башня, похожая на баллистическую ракету, мягко приподнялась над землей. Презирая притяжение планеты, она неподвижно повисла в воздухе.

Стальной колосс собирал силы для броска в стратосферу. Но не выдержал противоборства с гравитационной мощью земного шара и разорвался на две равные половины с пилообразными краями.

Из глубины этой акульей пасти на солнечный день удивленно взглянула черная космическая тьма. Но она смотрела на солнечный мир всего несколько секунд. Обе половины взбунтовавшейся башни снова сомкнулись и, догоняя друг друга, понеслись вниз.

Раздался громкий звук, похожий на праздничный орудийный салют.

И на месте, где несколько мгновений назад уходила в небо гордая колонна, вырос оранжевый пузырь. Стремительно увеличиваясь в размерах, он втягивал в себя деревья, здания, асфальт и, казалось, остановить его невозможно.

А затем над городом повис гул.

Он был как будто и не очень силен, но человеческий голос растворялся в нем без следа, как сахар в кипятке. Люди, раскрывающие навстречу друг другу беззвучные рты, стали похожи на вытащенных из воды изумленных рыб.

В город пришла тревога.

Нефтеперегонная установка ЭЛОУ — АВТ, имеющая мощность переработки шесть миллионов тонн нефти в год, исчезла с поверхности земли.

Это было начало.

2. Кто взорвал колонну?

Полковник подошел к окну.

За стеклом, беззвучно, как в аквариуме, плавал город. Он потянул на себя ручку и распахнул тяжелую, позапрошлого века деревянную раму.

В кабинет шумно вбежал август. Полковник вдохнул легкий, настоенный на бензине, сохнущих листьях и желтых казахстанских дынях воздух, посмотрел на дразнящие пустотой крыши, тенистые лабиринты улиц и бегущих по своим делам горожан.

После взрыва прошло всего несколько дней, а люди уже забыли о нем.

А вот он принадлежал к тем немногим, кто забыть не мог. И сейчас он должен был найти ответ на вопрос: «Что же докладывать наверх?»

Полковник прошелся по кабинету.

«Могла причиной взрыва быть техническая неисправность? — задал он себе вопрос. Могла. Хотя маловероятно. Системы технологической безопасности на подобных установках, как утверждают специалисты, давно отработаны и надежны. Конечно, все может быть, вон атомные реакторы, где системы безопасности, наверное, не хуже, и то взрываются…

Чеченский теракт? Может быть? Теоретически, может. А, практически, вряд ли. Областная чеченская община хорошо пронизана агентурой, кто-нибудь непременно бы стуканул… Да, и ичкерийская пропаганда что-то молчит… Если бы масхадовцы приложили руку, давно бы кричали по всему миру, какие они сильные и ужасные… Однако, ничего этого нет.

Привет от конкурентов? Может быть? Может. «Таймырнефтегаз» или «Востокнефть». Но вряд ли. У них то же есть заводы, которые горят ничуть не хуже… Чтобы они, живя в стеклянном доме, кидались камнями в соседа? Нет.

Никаких оперативных данных, ведущих хоть в какую-то сторону, пока не обнаруживается. От технической экспертизы тоже вообще-то чего-то особого ожидать не приходиться. Каких-нибудь там следов взрывного устройства или закрытой задвижки… На месте установки образовалась плита застывшего вулканического стекла, площадью в гектар и толщиной в два метра… Что там могло сохраниться?»

Полковник подошел к сейфу. Достал оттуда початую бутылку Омского коньяка «Ермак Тимофеевич» и маленькую пузатую рюмку. Аккуратно наполнив стеклянный бочоночек, он вдохнул концентрированный растительный аромат и, не торопясь, выпил.

Поставил рюмку. Замер.

Ничего не происходило… Ничего… Но, наконец, ожидаемая расслабляющая волна прокатилась от сердца к подошвам. Полковник облегченно вздохнул.

«Да. Хорошо! — произнес он про себя. — Так, что же докладывать наверх? Кто взорвал колонну?»

В дверь кто-то постучал. Полковник точным движением одной руки поставил бутылку в сейф, выверенным жестом второй убрал стаканчик под защиту настольного календаря и занятым тоном сказал:

— Можно.

Дверь открылась и на пороге кабинета выросла секретарь приемной начальника управления Рита Кононович. Она была плотно закована в женский деловой костюм. Впрочем, доспехи заканчивались ладони на полторы выше круглых колен. Да и на груди было большое уязвимое пространство, прикрытое лишь тонкой блузкой.

У Риты имелись два неоспоримых достоинства: странный темно-зеленый цвет радужной оболочки глаз и соблазнительные коленки с ямочками. Она это знала.

— Лев Александрович, — громко произнесла она, повернув голову не к Полковнику, а в сторону коридора, — генерал просил приготовить имеющиеся данные по взрыву на нефтезаводе.

«Оперативное прикрытие проведено грамотно.» — отметил Полковник.

Закончив громким официальным голосом фразу, Рита плотно прикрыла дверь, повернула защелку замка и, стуча каблучками, подбежала к Полковнику. Она привстала на носки и потянулась губами к чисто выбритой полковничьей щеке.

— Лева, ну куда ты пропал? Не заходишь… От тебя коньяком пахнет… Я соскучилась! — упрекающим тоном собственницы запричитала она.

Полковник осторожно положил на ее узкое плечо свою большую, как медвежья лапа, ладонь, изобразил на лице выражение сдержанной мужской радости и утомленным тоном произнес:

— Ни минуты свободной не было… Ты же знаешь, день и ночь взрывом занимаюсь.

— И ночь? — мгновенно вошла в любимую всякой женщиной роль следователя Рита.

— Рита, оперативная работа не знает времени суток… — вздохнул он.

— Ага, ага… — закивала головой Рита. — Знаю я, какой ты ночью оперативной работой занимаешься… Все вы такие, хлебом не корми, дай ночью оперативной работой позаниматься! — зазвенели в ее голосе всегда готовые у женщин к использованию разоблачительные нотки. — Ну-ка, признавайся, кто у тебя появился? — застучала она кулачками по твердой полковничьей груди.

— Рита, ты же знаешь, кроме тебя, меня не способна увлечь ни одна женщина… — стремясь, чтобы голос звучал искренне, произнес он. Эти слова он неоднократно произносил в разных странах мира и знал их волшебную силу.

— Не верю тебе, обманщик!.. — растаявшим голосом пропела Рита.

В знак примирения она прижалась к полковничьей рубашке. При этом она нарочно испачкала ее губной помадой. «Все эти стервы должны знать, что это мой мужчина, что он занят. Раз мой, хочу и пачкаю!» — стояло за этой акцией.

— Генерал сказал, — чуть отстранилась Рита, — он в помощь тебе хочет вызвать группу экспертов из Москвы. Взрыв на нефтезаводе изучать… Велел завтра утром, зайти до общей планерки. И соседи просили их с материалами ознакомить…

Соседями в милиции называли федеральную службу безопасности.

— Генералу утром звонил сам Аврамович, — продолжила информировать Полковника Рита, — так ругался, так ругался! Я немного послушала по параллельному аппарату… Обещал каких-то своих специалистов прислать…

— Сам Аврамович? — переспросил Полковник.

— Ну, да! Роман Алексеевич потом аж три чашки чая выпил! Кошмар какой-то!

— Три чашки! — изумился Лев Александрович.

— Три! С лимоном! — подтвердила Рита. — Ну, ладно, я побежала… — деловито произнесла она. — У меня там, в приемной полно народу… Генерал, наверное, уже по всем закоулкам меня с собаками ищет… Он вообще без меня ни одну бумагу найти не может!

Полковник погладил ее по плечу.

— Позвони мне вечером обязательно. Хорошо? — чмокнула она его в сизую щеку и, простучав пулеметной очередью каблучков, исчезла в темных недрах управления.

И приезжающие столичные эксперты, и соседи из службы федеральной безопасности, подключившиеся к расследованию взрыва, и, тем более, какие-то неизвестные специалисты владельца «Сибпромнефти» Аврамовича, которому принадлежал нефтеперерабатывающий завод, были неприятным известием для Полковника.

Он и только он должен был ответить на вопрос: кто взорвал колонну?

3. Визит в гнездо Мафусаила

В дверь снова постучали.

— Входите. — отвлекся от созерцания суетящегося за окном городского муравейника Полковник и повернулся на стук.

Дверь распахнулась. На пороге вырос старший лейтенант Володя Пилипенко.

Старший лейтенант был озабочен.

— Товарищ полковник, есть новости, — произнес он.

— В Нью-Йорке взорвали статую Свободы? — осведомился Лев Александрович.

— Нет, товарищ полковник. Хуже.

— Что же может быть хуже? — удивленно поднял брови Полковник.

— В субботу вечером, примерно в двадцать три часа, в ночном клубе «Мистер Икс» гражданин Браткрайс Мафусаил Нилович поспорил на сто долларов, что на следующий день на нефтезаводе будет взрыв.

— Ну и что? — осведомился полковник Садовский.

— И выиграл.

«А, правда, ведь взрыв-то был в воскресенье в шесть утра… Да, что же это такое? — подумал Полковник. — Неужели Мафусаил тут замешан?.. Быть не может? Или может?»

Браткрайс Мафусаил Нилович был другом его детства.

…Полковник постоял, пережидая длинный товарный состав. Бесконечная цепь бархатных от налипшей пыли крутобоких цистерн тянулась и тянулась, отгораживая его от окраинного городского района — станции Куломзино.

Суставчатая линия цистерн с надписью «Бензин» и логотипом «Сибпромнефти» казалась бесконечной.

В голову приходила мысль, что она гигантским замкнутым кольцом кружится и кружится вокруг земного шара. И когда вместо нее перед глазами вдруг открылось свободное пространство, у Полковника в груди шевельнулось детское чувство случившегося чуда.

Лев Александрович с наслаждение вдохнул воздух, наполненный острым запахом пропитывающего шпалы креазота. Вдали затихал стук колес. Полковник постоял и шагнул через отполированную вагонными колесами рельсу. Он шел в пристанционный поселок.

Поселок «Куломзино» представлял собой мир, где шла особая жизнь. Отличная от всего остального города. Там были узкие мощеные улочки, одноэтажные домики и жили странные люди.

В то время, как остальные горожане, не мудрствуя лукаво, жарили себе на воскресный обед картошку с мясом, куломзинцы тратили время на изготовление голубцов. Обитатели других городских районов с гордостью ставили на стол купленную в магазине бутылку водки, жители станции — только графин из холодильника. Горожане, без различия в уровне образования и материального положения, с довольным видом пили растворимый кофе. Рядовой куломзинец не стал бы этого делать даже под угрозой административного наказания. Житель поселка всегда варил молотый кофе в турке. И кое-кто даже добавлял туда корицу.

Секрет странного поведения куломзинцев состоял в том, что называется вкусом к жизни.

Откуда он взялся?

Возможно с юга. С низовьев Волги. Из прикаспийской Астрахани. Оттуда в годы войны сюда эвакуировали бондарный завод, делавший бочки для смазочных масел. Ведь Астрахань располагалась в особом месте. Там, на берегах Каспия издавна возникали империи и цивилизации. Не так уж далеко от тех краев некогда цвел Эдемский сад. Вряд ли все это могло пройти для прикаспийской земли и населявших ее людей бесследно.

Попасть в мир станционного поселка можно было только сквозь промежуток в лесозащитной полосе, высокой и широкой, словно крепостная стена. Полковник прошел под непроницаемым для солнечных лучей зеленым сводом и оказался на узкой мощеной улочке.

Забирая вправо, он направился к серой громаде элеватора. Его венчала гордая башня, опоясанная по периметру большими окнами. Заходящее солнце насквозь пробивало окна. Полковник представил, каким неземным алым светом был залит размещенный в башне машинный зал.

Под башней располагалась батарея толстых бетонных цилиндров. В них хранились тысячи тонн твердой сибирской пшеницы. Эта гора растительного белка рождала водопады биологической энергии. Ощущая ее, организм сначала погружался в тревогу, а, потом, начинал наливаться стальной силой. Она легко отбрасывала болезнетворные бактерии и заставляла быстрее расти волосы.

Здесь в вечной тени элеватора стояло одноэтажное кирпичное здание. Склад акционерного общества «Сибхлеб».

Гнездо Мафусаила.

Полковник рванул на себя тяжелую, обитую металлом дверь и заставил застыть в виде фотографического снимка, застигнутую врасплох компанию.

В центре за столом сидел сам Мафусаил.

У него были румяные щеки, пылающий нос и океански-светлые, как рыбья чешуя, глаза. Серебристый ежик прически воинственно топорщился во все стороны света.

Морская тельняшка сидела на его квадратном теле, как влитая. Хотя трижды судимый за мошенничество и хищение чужого имущества гражданин Браткрайс не имел чести служить во флоте.

По обе стороны от Мафусаила сидели две угрюмые личности с сухими и серыми, не поддающимися загару лицами людей, недавно покинувших места заключения.

Из зеленых внутренностей, стоящего в углу дивана, дразнила скульптурными коленями пышная сорокалетняя дама с полной, едва не расплескивающейся через край рюмкой в руках. Экспедитор Ольга Павловна Липовая, так же судимая. Но дважды. И в далекой молодости.

Перед Мафусаилом стояла бутылка капитанского джина местного изготовления. Рядом поблескивала в электрическом свете круглыми боками большая белая фаянсовая супница, приятно благоухающая лавровым листом.

— Здравствуйте, граждане! — поприветствовал всех сразу Полковник.

— Ле-е-ва! — с трудом, но зато бесповоротно ожил фотоснимок Мафусаила Ниловича. — Вот кого не ждали! Проходи! Садись! Гостем будешь! А, если выпьешь с нами, то и хозяином! — засуетился ветеран системы исправительных учреждений.

Полковник посмотрел ему в глаза и явно увидел в них настороженность. В последние семь лет, после окончательного выхода на свободу, совершенно несвойственную Мафусаилу.

— Мафа, у меня к тебе разговор есть. — сказал он. — Пусть твои друзья погуляют.

Друзья вопрошающе посмотрели на Мафусаила: что это за человек, и почему так себя ведет? Особого удивления во взгляде не было. Их богатый жизненный опыт говорил: раз ведет, значит, имеет право.

Мафусаил солидно кивнул, дескать, да, погуляйте.

Ольга Петровна некоторое время раздумывала, относится ли приглашение и к ней, потом решила, что относится. Осторожно, не расплескав, она поставила рюмку на стол, и начала вытаскивать себя из диванных глубин.

— Оля, ты была в пятницу в ночном клубе? — спросил Полковник.

— Ну, была. — не уловив, появилась ли на горизонте опасность, но, на всякий случай, с легким вызовом произнесла Ольга.

— Тогда останься.

Ольга Петровна стала снова погружаться в мебельные внутренности, маневрируя всем телом с таким умением, что обнажились уже не только колени, но и белые трусики.

Полковник подвинул к себе аппетитно пахнущую супницу. Это была его и Мафусаила любимая баранина с овощами в красной помидорной подливке.

«Умеет же устраиваться, проходимец!» — подумал он, а вслух спросил:

— Мафа, ты спорил в клубе с Серым, что на нефтезаводе будет взрыв?

Мафусаил помолчал.

— Ну, спорил. И что? — с видом оскорбленной девственности ответил он после паузы.

— Откуда знал, что установка взорвется?

— Да я не знал. Откуда же, я мог знать? — поджал губы старый пират.

— Почему тогда спорил?

— Да, это не он. — подала из глубины дивана голос Ольга и с силой стала натягивать юбку на колени. — Это я спорила. А Мафусаил Нилович только перед Серым деньгами отвечал.

— А ты откуда знала, что колонна взорвется?

— Да, я не знала. Так, поспорила для смеху и все…

— Кончайте мне голову морочить! — угрожающе произнес Полковник. — Или пеняйте на себя! Кто вам про взрыв сказал?

Мафусаил Нилович вдруг застенчиво опустил глаза, чего за ним опять-таки не водилось.

— Ну, цыганка сказала. Мария с Самарки. — сказала Ольга, но глаза при этом тоже отвела в сторону.

— Мария, говоришь? Это какая Мария? Вереш?

— Нет, Вереш здесь давно живет. — отрицательно покачала головой Липовая. — Она уж и не цыганка почти. У нее обе дочки в музыкальную школу ходят. А то Мария из табора, что у нефтебазы на берегу Иртыша в мае встал. Цыганки, они знают. Дар у них такой. — педагогическим тоном учительницы, разъясняющей тупице очевидные вещи, произнесла Ольга Петровна.

— А табор, конечно, вчера снялся и ушел неизвестно куда?

— Снялся. Ушел. Вчера. — продолжала безнадежную борьбу за удлинение своей юбки Ольга Петровна: она с таким остервенением дергала за ее верхний край, что вот-вот должна была остаться вообще без юбки.

— У меня есть предложение… — вклинился в их диалог Браткрайс. — Давайте сначала покушаем. Немного выпьем, а потом спокойно обсудим все вопросы. Лева, ты не против?

Полковник внимательно посмотрел на заслуженного мошенника и сказал:

— Я — против? Я — «за» двумя руками.

Мафусаил бодро вскочил, подбежал к двери и слегка ее приоткрыл. Из окружающего мира в уютное тепло комнаты потянуло прохладой, и запахом сохнущих листьев. Близкой осенью.

— Ребяты! Ужин заждался. Заходите. Погуляли и хватит.

Через некоторое время в комнату степенно вошли оба серолицых мафусаиловых друга.

На этот раз Ольга Петровна выбралась из диванных дебрей мгновенно, как подброшенная пружиной.

Стол был накрыт, словно по мановению волшебной палочки. Из тумбочки выпрыгнули на стол очень приличные чистенькие белые тарелки. Будто сами собой разложились пять тяжелых сверкающих ложек из нержавеющей стали. И, как грибы, выросли аккуратненькие стеклянные стопочки.

Ольга Петровна большой поварешкой разложила по тарелкам исходящую паром баранину с овощами. Старый пират с важным видом разлил по стопкам капитанский джин и провозгласил:

— Чтобы никто не приставал!

Джин, несмотря на удаленность моря предприятия-изготовителя, оказался хорошим. В меру пахнущим аптечным можжевеловым ароматом. Такой же джин Полковник пил с капитаном румынского сухогруза, когда волею судьбы, вместе со своей напарницей бежал из Ирака, спасаясь от саддамовской контрразведки. Но это было в совсем другой жизни. В той, которой вообще-то и не было.

Баранина была, мягкая, сочная и благоухала лавровым листом. Настроение Полковника заметно поднялось.

— Чего это ты, Лева, в последнее время такой сердитый стал, а? — повернулась к Полковнику раскрасневшаяся Ольга Петровна. — Раньше ты не таким был, я помню… Я все помню… — погрозила она ему пальцем.

— Ольга! — произнес обсасывающий баранью косточку Мафусаил Нилович. — Смотри у меня!

— Лева, вот ты знаешь, как я к тебе отношусь?… — не обращая внимания на предостережение, продолжала плыть дальше Липовая. — Я к тебе очень хорошо отношусь! А ты на меня кричишь! Да, если бы ты, Лева, знал, как я к тебе отношусь!… Ты бы… Ты бы… — заспотыкалась Ольга Петровна не в силах сообразить, какое бы такое грандиозное действие приписать Полковнику.

— Но, но, но!… — погрозил ей большой ложкой Мафусаил. — Ты кого соблазнить хочешь, а? Ты моего друга детства соблазнить хочешь! Друга, который меня спас… Которому я, по-настоящему, жизнью обязан. А ты?

— Неужели ты его спас, Лева? — сделала круглые глаза Ольга Петровна.

— Да, слушай ты его больше! — махнул рукой Лев Александрович. — Он однажды с дебаркадера в воду прыгнул и головой в старую сваю попал. Только, когда я за ним нырнул, он уже сам наверх поднимался. Он и без меня бы выплыл.

— Неизвестно! — вертикально поставил ложку Мафа. — Это еще как сказать. Может быть, выплыл, а, может быть, кормил бы раков в речке.

— Вот он меня точно спас. — сказал Полковник. — Это было! Когда в десятом классе меня пристанские бить решили. За то, что я у Вовы Подолякина мотоцикл без спросу взял. Угнал. — уточнил он, поймав вопросительные взгляды серолицых адъютантов. — Да, к тому же еще и разбил. Неудачно покатался, конечно.

— Да, что там, я спас… — сморщил коричневое лицо Мафусаил. — Ты бы и без меня отмахался. Вон у тебя какие грабки!

— Как бы я в одиночку от десятерых отмахался? Так бы чайник начистили, до сих пор бы блестел. И, главное, ты потом, с Вовой договорился, чтобы дело замять… Знаешь, Оля, он всегда дипломатом был.

— Это, да… — согласился Мафусаил Нилович. — Вот это правда. Я так считаю: любой вопрос надо всегда стараться миром решить! Ну, если уж совсем не получается, тогда и помахаться можно!

Ольга Петровна погладила его по круглому плечу.

Размягченный тремя стопками джина, бараниной и женской лаской Браткрайс откинулся на спинку стула и с важным видом произнес, обращаясь к Полковнику:

— Знаешь, кто нам про взрыв шепнул? Так и быть, скажу.

— Кто? — обратился в слух Лев Александрович.

— Искра сказала. Докторша. Искра Августвовна. Мы ее по дороге в клуб и встретили. Она как раз с работы возвращалась. С завода. Ты ее знаешь. Она тебя лечила, когда ты воспалением легких болел.

«Еще не легче!» — подумал Полковник.

4. Невозможное завоевание Америки

Был вечер.

Лев Александрович готовил себе ужин.

Он налил в высокий пластмассовый стакан купленную в магазине смесь для молочного коктейля, погрузил в нее решетчатую лопасть миксера и включил мотор. Он дождался, пока коктейль покрылся перламутровой пузырчатой пеной и набросал туда фиолетовых ягод сладкого сибирского крыжовника. Потом отрезал толстый ломоть белого батона и вместе с коктейлем отнес его в комнату, где стоял телевизор.

Комната напоминала маленький библиотечный зал. На тянущихся вдоль стен деревянных полках, большом письменном столе и маленьком журнальном столике стояли и лежали книги. Стопка толстых фолиантов высилась и рядом с большим накрытым ворсистым пледом креслом, стоявшим у телевизора. Ни одна женщина не согласилась бы жить в такой библиотеке. Но Историк был одинок, и женские капризы ему не грозили.

Он поставил стакан с коктейлем на пол рядом с креслом, накрыл его ломтем батона и включил телевизор. Немного поколебался, но все-таки не удержался, и открыл лежащий наверху книжной стопки толстый фолиант. В программе новостей мелькали пестрые кадры о событиях, происшедших за последние часы во всех концах света.

Но он не видел того, что происходило на экране.

Его не интересовали сегодняшние события. Он сидел и размышлял о событиях, которые случились очень давно.

Лев Александрович сделал первый, как всегда самый вкусный, глоток коктейля, откусил белую губчатую мякоть батона и оказался за пять веков и двадцать тысяч километров от своей заваленной книгами комнаты.

В Америке, в момент ее завоевания испанским авантюристом Эрнаном Кортесом.

Ко времени прибытия европейцев здесь существовало могучее государство, возглавляемое вождем ацтеков Монтесумой. И армия американской империи совсем не представляла собой беспомощное сборище дикарей, как это иногда думают.

Вооруженные силы ацтеков являлись могучей машиной. Ими руководили профессиональные командиры. При объявлении мобилизации армия могла насчитывать до ста тысяч воинов. Солдаты были закалены в многочисленных войнах, преданы своим богам, отчизне и императору.

Ацтекские военачальники владели тактикой россыпного боя, наступления колоннами и охвата противника с флангов. В предыдущих войнах с соседями Монтесума накопил опыт боевого управления воинскими подразделениями в десятки и даже сотни тысяч бойцов. Под его командованием ацтекская армия выиграла десятки сражений. Сам император отличался хладнокровием и храбростью в бою. Командиры и рядовые воины, естественно, прекрасно знали географически сложный театр военных действий, на котором предстояло дать отпор захватчикам. Горы, ущелья, бурные реки, густые джунгли — являлись для них родным домом.

Правда, у высадившихся испанцев имелись стальные доспехи, почти непробиваемые копьями с наконечниками из вулканического стекла, лошади, которые поражали коренных американцев своим видом, ведь в Новом Свете они не водились, и огнестрельное оружие в виде заряжающихся с дула мушкетов.

Но, все-таки, по совокупной боевой мощи ацтеки намного превосходили высадившийся на их территории отряд Эрнана Кортеса. численностью в 533 человека. Он насчитывал 533 человека. Это были бродяги и авантюристы, не отличающиеся ни дисциплиной, ни воинским мужеством, да и не нюхавших в своей непутевой жизни настоящей войны.

В целом, ацтекская цивилизация также совсем не была отсталой по сравнению с цивилизацией, пришедших в Америку европейцев. Империя коренных американцев насчитывала десятки крупных городов с десятками тысяч жителей. Вся страна была покрыта сетью отличных мощеных камнем дорог, каких, например, в самой Испании еще не было.

В отличие от Европы, здесь давно уже было введено всеобщее образование.

Ацтекские астрономы обогнали европейцев в познании Вселенной. Ученые коренной американской цивилизации знали, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Европейская наука узнает об этом от Коперника только через двадцать лет после высадки Кортеса на побережье Америки. Ацтеки с высокой точностью вычисляли солнечные затмения и имели совершенный годовой календарь, превосходящий по точности существовавший тогда в Европе Юлианский календарь.

Высокого уровня достигло искусство. Золотые и бронзовые статуэтки украшали дома рядовых горожан. А о таком художественном совершенстве ювелирных украшений, что носили обычные ацтекские женщины, европейские дамы могли только мечтать.

Когда испанцы вошли в столицу империи Теночтитлан, они были просто потрясены. Вокруг них лежал бескрайний город. Среди его аккуратных жилых кварталов высились десятки поражающих своими размерами пирамидальных храмов. Во всех направлениях город пронизывали выложенные камнем каналы каналы. На десятках искусственных озер плавали усаженные цветами острова. В Теночтитлане действовал водопровод общего пользования, о котором жители большинства испанских городов и представления не имели.

В виде неоспоримого признака отсталости ацтекской цивилизации обычно называют человеческие жертвоприношения. Жрецы острыми абсидиановыми ножами вспарывали грудные клетки приносимых в жертву богам людей, и вынимали их еще трепещущие сердца.

Но, справедливости ради, надо сказать, что по количеству человеческих жертв, только не убитых ножами из вулканического стекла, а заживо сожженных на кострах, европейская католическая цивилизация не уступала заокеанской. Например, бывший главным инквизитором Испании во времена Колумба и Кортеса Томас Торквемада уничтожил на кострах более десяти тысяч человек, что намного превосходит количество несчастных, заколотых жрецами за всю историю ацтекского государства.

Видимо, всякая человеческая цивилизация на определенных этапах своего развития, к сожалению, не может обойтись без массовых репрессий по идеологическим основаниям. Поэтому, вряд ли человеческие жертвоприношения могут быть поставлены в вину исключительно ацтекскому союзу племен.

Одним словом, нельзя сказать, что Американская империя безнадежно отставала в своем культурном, научном и техническом развитии от Европейских государств. И, разумеется, не могли быть для нее непобедимыми противниками пятьсот потрепанных жизнью испанцев, не отличающихся ни особым мужеством, ни воинским мастерством.

Казалось, в лучшем случае, Кортес мог рассчитывать на быстрый грабеж прибрежных деревушек до того, как на их защиту прибудут регулярные правительственные войска. Однако, все произошло совсем не так.

Могучая ацтекская армия вообще не стала сражаться с интервентами. Напротив, прибывшая из центра делегация с почетом проводила испанцев в столицу ацтеков — город Теночтитлан.

Кортес был тепло принят императором Монтесумой и поселен в его дворце. Император вел себя так, словно он являлся преданным слугой пришельцев.

Пользуясь странным поведением повелителя ацтеков, испанцы уничтожили разогнали центральные органы управления страной, захватили государственную сокровищницу, а с самим Монтесумой обращались, как с пленником.

Через несколько месяцев опомнившиеся индейцы восстают против захватчиков. Но поздно. Государство к этому моменту уже уничтожено. Управленческая элита, стремясь сохранить свои богатства, пошла в услужение к Кортесу. И даже успешные военные действия повстанцев уже не смогли привести к восстановлению рухнувшей державы.

Испанцы высадился на побережье Америки в августе 1519 года. А к началу весны следующего года от империи ацтеков остаются одни воспоминания. Высокоразвитая цивилизация ацтеков исчезает, как будто ее никогда и не было.

Но почему же такое странное развитие событий стало возможным?

Произошло это совсем не случайно. Примерно за сто лет до высадки испанских солдат в один из ацтекских храмов явился сам Великий Бог Кетцалькоатль. Явился он не в своем обычном образе крылатого змея, но, приняв человеческий облике. Бог открыл жрецам Великую Истину. Он сообщил жрецам, что на время покидает страну и улетает за большое море. Но через сто весен вернется к своему народу снова в облике человека. Будет он белолиц, голубоглаз и рыжеволос.

Каким и оказался высадившийся на морской берег Кортес.

Монтесума и управленческая элита великой империи увидела в нем не чужеземного захватчика, но вернувшегося к ним бога, и добровольно, без сопротивления, отдали в его руки страну.

…В программе новостей мелькали пестрые кадры о событиях, происшедших за последние часы во всех концах света.

Но Историк не видел того, что происходило на экране. В этот вечер его не интересовали сегодняшние события. Он сидел и размышлял о событиях, которые случились очень давно.

Сокрушить империю ацтеков группа авантюристов Эрнана Кортеса смогла потому, что кто-то незримый и могучий помог европейским бродягам это сделать. Без такой помощи победа горстки испанцев над огромной и крепкой державой коренных американцев была бы невозможна. Такой странный вывод сделал для себя Историк.

Но кто был этим могучим и дальновидным помощником?

5. Доктор Искра Августовна Сонина

Искра Августовна жила совсем недалеко от элеватора.

После смерти мужа, директора Куломзинского элеватора, она осталась одна в огромной квартире с дворцовыми потолками. Ее единственная дочь Тина умерла в семилетнем возрасте в результате врожденной болезни сердца много лет назад. Других детей у нее не было.

Искра Августовна снесла все внутренние стены и получила большой просторный ангар. Образовавшееся пространство она разгородила китайскими ширмами, свисающими с потолка двигающимися шторами и деревянными полками с комнатными цветами.

Получился странный, постоянно меняющий конфигурацию лабиринт.

Полковник сидел у нее уже час. Пил кофе с корицей, вдыхал странные восточные ароматы и слушал.

Но Искра Августовна не хотела говорить ничего конкретного. Она с такой же ловкостью, все обходя и ничего не задевая, вращалась в создаваемых ей словесных мирах, как и в запутанном лабиринте своего необычного жилища.

Словно материализуясь из воздуха, стройная седая женщина в китайском халате с драконами, неожиданно возникала то из-за одной, то из-за другой ширмы или шторы.

— Искра, но ведь ты же посылала письмо владельцу «Сибпромнефти» Аврамовичу с просьбой возобновить финансирование детского кардиологического центра? — вздохнув, произнес Полковник.

— Левушка, я посылала даже три письма… — печально улыбнулась Полковнику хозяйка.

И он снова немного почувствовал себя мальчишкой, курсантом юридического института МВД. На первых летних каникулах он неожиданно свалился с двусторонним воспалении легких. А молодая выпускница мединститута Искра Августовна Сонина стала его лечащим врачом.

Дела у него тогда обстояли неважно. Его даже поместили в отдельную палату. Она приходила к нему белая, невероятно красивая, пахнущая валерьянкой и тревожными духами. У него несколько дней держалась предельная температура. Он то и дело впадал в полубессознательное состояние и в бреду видел над собой ее склонившееся молочно-белое широкоскулое лицо и ощущал гладкие прохладные руки.

— Искра, в последнем письме, ты же фактически угрожала Аврамовичу… Угрожала сжечь завод… Для чего ты это делала? Ты же должна понимать, это — не шутки! Тебя же могут подозревать… — говорил он, рассматривая Искрино лицо.

«Она не так уж и постарела… Даже в чем-то лучше стала… Теплее, что ли…» — подумал он.

— Ну, Лева, ну, что, значит, угрожала? — Искра поднялась с банкетки и переместилась за вишневую штору, на которой поднимали клювы длинноногие журавли.

— Сначала они мне вообще не ответили. Я написала снова. Тогда какой-то Шаенко, — доносился из-за ширм ее голос, — ответил мне, что план благотворительной помощи утверждается собранием акционеров и детский кардиологический центр в число объектов, подлежащих помощи, не включен. Поэтому, он лично ничем помочь мне не может… Я в ответном письме написала, что детский кардиологический центр финансировался нефтезаводом всегда. И когда он был государственным производственным объединением и когда стал акционерным обществом. Без этого центра многие дети с больным сердцем будут просто обречены на смерть. Умрут… И уже умерли…

Искра неожиданно появилась непонятно откуда с вазочкой печенья в руках.

— Попробуй печенье, Лева… — сказала она. — Я сама испекла…

Он взял маленький темный кругляшек. От печенья исходил слабый аромат какой-то пряной травы. А на вкус оно было горьковатым и солоноватым. Такое он и любил.

— Лева, может быть, ты пудинг хочешь, а? С малиновым вареньем? Ну, хочешь? Мой собственный рецепт… Хоть попробуй, а?

— Ну, дай немного. Только попробовать…

Искра исчезла за высокой китайской ширмой.

— Я написала им, что своим богатством, они обязаны не своим способностям или счастливому стечению обстоятельств, но Богу. Но Он не только дает богатство, но и налагает обязанности…

Полковник не мог понять, с какой стороны слышится ее голос.

— Бог налагает обязанности и за их выполнение строго спрашивает. — неожиданно услышал он у себя за спиной. Он обернулся. Но Искры не увидел.

— И если Он увидит, что эти богатства совсем не служат остальным, а, особенно, больным и страдающим, Он не будет равнодушно смотреть на это. И Его огонь сожжет любое богатство. Например, принадлежащий кому-нибудь нефтеперерабатывающий завод… Разве я угрожала? Я предупреждала.

— Искра, но ты, надеюсь, согласишься, что Бог вмешивается в дела людей не сам. Не собственноручно. Но через обычных смертных людей, их руками? Кто-то же из людей это сделал? — произнес Полковник в пространство.

— А разве это важно, чьими руками Он осуществил наказание? Важно, что он его совершил. Вот, Лева, что важно! — совсем близко прозвучал голос Искры, хотя она по-прежнему оставалась невидимой.

— Искра, но откуда ты узнала число, когда произойдет взрыв?

— А я не знала… Вот пудинг, Лева… Попробуй. Тебе понравиться! — Искра неожиданно выросла прямо перед ним.

Она поставила перед Полковником тарелочку с пудингом.

— Ну, как же не знала? — вздохнул Полковник. — Ты же точно сказала Браткрайсу с Липовой, что взрыв произойдет в выходные дни… Они даже поспорили с кем-то на сто долларов и выиграли… Что, не говорила?

— Почему не говорила?.. — вздохнула Искра. — Говорила. Но я не знала. Я предполагала… Предчувствовала. Ведь в выходные на самой установке не бывает людей, а Он милосерден.

Полковник понял, что ничего путного от Искры не добьется. Он взял ложечку и зачерпнул маленький кусочек пудинга так, что бы с одного бока на нем оказалось варенье.

…Когда он выписывался из больницы, она строго сказала ему:

— Лева, ты уже взрослый мальчик! Считай, что между нами ничего не было! Ничего! Ты еще найдешь свою сверстницу! А про меня забудь!

Он тогда обиделся. И дал себе слово ее забыть. Но не получилось, хотя у него появились другие женщины и даже не мало. Он все равно помнил о широкоскулой белолицей врачице.

Когда примерно через девять месяцев кто-то ему сказал, что у нее родилась дочь, у него возникла мысль, а может, это его ребенок? Но к этому времени она уже была замужем, и отцом ребенка мог быть и законный супруг. Да мало ли, кто… Что, вообще, мужчина, сказал он тогда себе, может знать о личной жизни женщины? С уверенностью — ничего!

Потом они встречались много раз, тем более, что оба жили в тесном поселке, где пересечений на узких улицах просто не избежать, но к тому, что было между ними в районной больнице, даже в разговорах никогда больше не возвращались. К тому же, вскоре после его выписки из больницы, молодая врачица вышла замуж за немолодого вдового директора Куломзинского элеватора.

Если быть точным, он-то пытался раз или два осторожно, издалека завести разговор на эту тему, но она пресекала его таким строгим докторским взглядом, что он терял дар речи. А напрямую, как он мог спросить у взрослой серьезной замужней женщины: «Скажите, а случайно не я отец вашей дочки?»

Правда, был, был один случай, который посеял у него угасшие подозрения.

Это произошло на праздновании векового юбилея железнодорожной станции Куломзино, возникшей вместе со строительством транссибирской магистрали, соединившей полмира — от Варшавы до Владивостока.

После обычной натужно-оживленной официальной части, избранные участники празднования вышли на балкон районного Дворца культуры. Из-за лесополосы должен был вот-вот грянуть праздничный фейерверк.

В холле были накрыты фуршетные столы. Через распахнутые на балкон двери, публика с бокалами и тарелками в руках медленно перемещалась из полного аппетитных запахов помещения в свежий синий вечерний воздух и обратно.

Присутствовавшие чувствовали себя людьми особыми. Это сладкое ощущение заставляло женские глаза пылать, как лампы, а мужчин выпрямлять спины так, что они сразу прибавляли в росте на целую голову.

Полковник тогда был еще лейтенантом, и после окончания высшей школы милиции работал оперуполномоченным в своем родном районе, тоже ненароком оказался среди элиты. Он отвечал от райотдела за соблюдения во время празднования общественного порядка вокруг Дворца культуры.

В связи с праздником на площади перед Дворцом был выставлен дополнительный наряд патрульно-постовой службы. Но, когда он в перерыве вышел на площадь, наряда нигде не было. У него было сильное подозрение, что Мафусаил увел постовых милиционеров в лесополосу у железной дороги с целью распития спиртных напитков. Еще до начала торжественного заседания, он с балкона заметил Мафу, отирающегося около скучающих милиционеров. В руках он держал раздувшийся полиэтиленовый пакет. А один из постовых являлся их с Мафой одноклассником.

Лева стоял у самых дверей на балкон и раздумывал. То ли спуститься на площадь и поискать исчезнувших стражей порядка, и, если его подозрения подтвердятся, намылить им, а, особенно, Мафусаилу холку. То ли дождаться, когда официантка снимет с только что принесенного подноса большое блюдо.

На блюде лежали разрезанные надвое вареные яйца, каждая половинка которых была наполнена черной икрой. Он решил отложить поиски непутевого наряда, а вместо этого в числе первых отпробовать деликатесную закуску.

Тут-то к нему и подошла Искра. Если черный цвет может ослепительно сверкать, то это относилось к ее глазам.

За руку она держала маленькую девочку с большими белоснежными капроновыми бантами на круглой головке. Девочка внимательно смотрела на него большими темными глазами.

— Вот, Лева, это мы с Тиной. — сказала она, улыбаясь. — Мы в этом году в школу пойдем.

— Какая ты взрослая! — сказал он, чуть нагнувшись к Искриной дочке. — Какие у тебя бантики красивые.

— Да. — серьезно ответила девочка, подняла личико и внимательно, как котенок, уставилась на него своими карими глазками

— Тина, ты помнишь дядю Леву? — опустилась, рядом с дочкой, словно большая нарядная птица, Искра. — Помнишь, он к нам приходил?

Тина внимательно вгляделась в него, помолчала, потом утвердительно тряхнула головкой и сказала:

— Помню. У него звездочки тогда были.

— Правильно. Были. Были, золотко мое! — прижалась Искра щекой к дочкиной головке. — Лева, ты ведь тогда в форме приходил… Помнишь?

— Ну, может и в форме.

— Ну, вот, ты сам не помнишь, а она помнит! — поцеловала Искра дочку в щеку. — Умница моя! Помнит, дядю Леву… Запомни, доча, дядя Лева, очень хороший дядя! Самый, самый лучший. Поняла?

— Да. Я поняла. — серьезно кивнула головой девочка.

Искра выпрямилась и вдруг сделала движение, словно хотела прикоснуться к его лицу губами. Но в это время с бокалом шампанского к ним подошел Искрин муж, солидный лысоватый столп местной деловой знати. Он взял Искру под руку и увел смотреть начавшийся фейерверк.

Когда они уходили, маленький человечек несколько раз оглядывался на Полковника и смотрел грустными глазками, как котенок, уносимый из дому.

Что-то в этой сцене было подводное.

«Неужели все-таки чудесная маленькая Тина — его дочь? — спрашивал себя Полковник. — И Искра как бы связывала их незримыми узами. Точнее, постепенно обнажала те узы, которые есть? Или я все это просто придумываю?…»

Не случайным ему показался тогда тот мимолетный разговор. Не простым. Хотя и после него ничего он для себя так и не решил.

…Полковник окинул взглядом странную комнату, и обнаружил изменения. Одни шторы, свисающие с потолка, раздвинулись, обнаружив в дальнем углу письменный стол. Другие плотно задернулись, что-то надежно скрыв.

Лев Александрович положил ложечку, отставил тарелку с пудингом и посмотрел на хозяйку.

По ее щекам убегали на увядающую, но еще высокую шею и дальше на грудь почти незаметные бледно-оранжевые пигментные пятна. Искра теребила рукой отворот расшитого золотыми павлинами красного китайского халата и смотрела в сторону.

Все было сказано. Пора было уходить. Они попрощались. Символически прикоснулись губами к щекам друг друга.

И вот когда он уже оказался лицом к двери, открыл замок и готовился шагнуть на лестничную площадку, вдруг услышал за своей спиной:

— Левушка, ты ведь знаешь, что Тина — твоя дочь.

Он хотел повернуться, но она мягко надавила ему в спину, вытолкнула на лестницу и закрыла за ним дверь.

Полковник потянулся к дверному звонку, но опустил руку. Постоял, глядя в пол, повернулся и пошел вниз.

6. Ближневосточные друзья Мафусаила

Делегация Саудовской инвестиционной компании прибыла неожиданно.

Полковник узнал об этом из выпуска местных теленовостей.

«Неужели ближневосточные миллионеры в аэрокосмическое объединение „Полет“, деньги вкладывать решили?» — спросил он сам себя.

Отметил так, из чистого любопытства.

Никакого отношения к обеспечению работы экономической делегации из Аравийского королевства Лев Александрович, естественно, не имел.

Не имел до определенного момента.

Пока его внештатный информатор, работающий в службе охраны закрытой гостиницы, где разместилась иностранная делегация, не сообщил ему о странных визитах к ближневосточным финансистам, в том числе, в ночное время, одного малоподходящего для таких контактов человека.

Этим человеком являлся трижды судимый гражданин Браткрайс Мафусаил Нилович, работающий ночным дежурным склада готовой продукции акционерного общества «Сибхлеб».

Гостиница стояла в сосновой роще.

Роща лежала среди городских кварталов плотным непроницаемым массивом иной жизни. Ее аристократический хвойный запах накатывался на город тревожными волнами.

Наверное, так пахла Земля миллионы лет назад, до появления на ней мягких лиственных деревьев, в невообразимо далекие времена динозавров и птеродактилей. В роще навсегда поселился мрак.

В двухстах метрах от гостиницы день и ночь шумело моторами, идущее в сторону нефтезаводского района шоссе. А среди медных сосновых стволов стояла пугающая тишина.

Полковник сидел в холле гостиницы среди зарослей монстеры, и переворачивал перед собой необъятный, как парус, газетный лист.

В обычно полупустой и тихой гостинице, принадлежащей областной администрации, царили суета и шум.

В холле кружились в броуновском движении коммерсанты регионального масштаба, журналисты и дамы легкого поведения. Временами в холл со второго этажа, где располагалась ближневосточная делегация, спускались смуглые референты и кого-то провожали вниз, кого-то уводили с собой, наверх.

Бар, отделенной от холла стеклянной стеной, получал невероятные доходы и закрывался далеко за полночь. За стойкой и за столиками в глубине были видны склонившиеся друг к другу лица с исключительно серьезным выражением. Такое выражение обычно вызывает присутствие рядом больших денег. Даже у женщин легкого поведения в глазах появилось светлое выражение Надежды, которое, вероятно, было у пушкинской старухи, неожиданно оказавшейся в двухсторонних отношениях с Золотой рыбкой. Она просила, рыбка давала.

Нет, не зря боролся с непослушным газетным листом Полковник. Информатор не подвел.

По утреннему холлу, насквозь пронизанному толстыми и сильными, как свет прожекторов, солнечными лучами, в режиме шахматного коня передвигалась знакомая крепенькая фигура.

Гражданин Браткрайс.

Проделав сложную траекторию между всех расставленных на шахматном черно-белом полу фигур, он оказался у начала лестницы, ведущей на второй этаж. Ее первая ступенька была подобна государственной границе, которую без приглашения не осмеливался пересечь никто из находящихся внизу.

Воровато оглянувшись, Мафусаил занес ногу над пограничной ступенькой, решительно опустил и мелкими шажками, забирая к левым перилам, быстро помчался наверх.

Будто почуяв грубейшее нарушение установленного порядка, из-за угла коридора второго этажа выдвинулся высокий чернобородый охранник в белой рубашке и строгом двубортном костюме.

Он встал на пути поднимающегося Браткрайса, поднял правую руку, словно бы собираясь хорошим ударом в челюсть отправить нарушителя обратно вниз. Но, вместо этого, к удивлению присутствующих в холле, взял его под локоть, и вместе с ним исчез за углом коридора.

«И, что бы это значило?» — задал себе вопрос Полковник.

Он подождал еще четверть часа. И уже собрался навестить бар, где аппетитно запахло настоящим, сваренным из молотых зерен кофе, как вдруг в холле все пришло в движение.

По широкой лестнице спускалась большая группа людей. Чуть впереди шли два охранника. А за ними в центре свиты высилась могучая, почти на голову выше остальных, фигура главы экономической делегации принца Абдаллаха аль Салаха с клетчатым черно-белым платком на голове. Он что-то энергично выговаривал идущим за ним референтам.

В прежней жизни Полковнику приходилось видеть принца. Несколько раз. И всегда он производил на него странное впечатление.

Что-то в нем было не так.

И только увидев его здесь, в Сибири, попавшего в яркий прожекторный луч августовского солнца, он, вдруг сразу понял, что не так. И удивился, как не замечал этого раньше.

Маленькая восточная бородка придавал принцу типично-арабский вид. А вот глаза у него были другие.

Не томные, маслиноподобные, какие бывают у арабов, а желтые и напряженно-серьезные, как у тигра.

Царственная группа быстро пересекла холл, рождая вокруг людские водовороты, и увлекая за собой отдельных счастливчиков. Пролетев сквозь распахнувшиеся двери, группа выкатилась на улицу, разобралась по черным сверкающим автомобилям и исчезла среди сосновых стволов.

Делегация, как объявил один из секретарей Абдаллаха, отбыла на нефтеперерабатывающий завод компании «Сибпромнефть».

Мафусаил Нилович по лестнице не спускался. Ни с группой, ни после. Ждать его как будто смысла не было. В конце концов, он мог спуститься вниз через один из трех служебных выходов и раствориться в темной сосновой роще.

Полковник немного поколебался и направился в бар.

Он сел за столик в глубине у дальней стены, так, что бы на всякий случай не выпускать из поля зрения часть холла с выходом из гостиницы. По привычке давно ставшей рефлексом, он сел так, что бы обозревать максимально возможное пространство перед собой.

Ничего заслуживающего внимание в секторе обзора он не наблюдал.

Он лишь на секунду опустил взгляд, чтобы сделать глоток кофе, как вдруг от неожиданности чуть не пролил его на столик. Совсем близко он вдруг услышал знакомый голос.

— Лева, можно к тебе?

Да, наверное, во всем городе только обладательница этого голоса и могла вот так, использовав малейшее ослабление внимания, быстро и незаметно оказаться рядом с интересующим ее объектом.

Перед ним стояла солидная полная дама совсем зрелого возраста с чашкой кофе в руках. Владелица лучшего в городе цветочного салона «Белая Орхидея» Оксана Ковальчук. А когда-то, в те времена, которых не было, по оперативной легенде, иорданская журналистка Фатима.

Полковник радостно улыбнулся и встал.

Вот уж кого он, действительно, рад был видеть.

— Что ты тут Лева делаешь? Сто лет тебя не видела… Все охраняешь? — проговорила она, улыбаясь и блестя глазами. — Ну, садись, садись, что ты застыл, как столб, Лева? Конспирацию нарушаешь… Всю квалификацию потерял… — сказала она, осторожно опуская на пластмассовый стул свое большое, обтянутое темно-синим бархатом тело.

— Охраняю! Мышь не проскочит! А ты? Что, на Ближнем Востоке цветов не хватает? Или, наоборот, решила побаловать сибиряков аравийскими розами?

Оксана засмеялась.

— Да, нет, я тут как президент!

— Чего президент? Не Российской Федерации случаем?

— Ассоциации малого и среднего бизнеса. — с достоинством ответила бывшая иорданская журналистка Фатима.

— Ну, ты, Ксанка, даешь! — искренне восхитился Полковник.

— Да, ну, Лева. — махнула большой белой рукой президент ассоциации. — Фигня все это! Вот то, что я бабушка уже стала, вот это, да!

— Ну, поздравляю! — без притворства сказал он. — Молодец!

— Да… А с другой стороны… Кто я теперь? Бабка! Подумать только! Ужас!

— Ну, и что, что бабка!… Ты еще очень ничего. — попытался польстить женщине полковник.

— Да, ла-адно! Знаю я! Знаю я, как я ничего… В машину уже не вхожу! Кроме денег ни одному мужику ничего от меня не надо! — Ксана сокрушенно махнула рукой. — Вот ты, Лева, в правду, не стареешь совсем… Каким тогда был, такой и сейчас. Виски только седые… Так они у тебя, вообще-то, и тогда такие были… Эх, Лева, Лева, как вспомню, неужели это мы были? — по-бабьи оперлась она щекой о ладонь.

…Это было двенадцать лет назад на Ближнем Востоке. По заданию центра они искал в Ираке секретную лабораторию по производству штамма непонятной болезни под условным названием «Месопотамская лихорадка — А»

Болезнь была смертельной. Вирус, ее вызывающий, был неизвестен, и противоядия не имелось. Начиналась болезнь, как обычное респираторное заболевание с легкой температурой, длилась в не вызывающей тревоги форме два-три дня, а потом наступало резкое ухудшение самочувствия и смерть.

По полученным данным, лаборатория, производящая вирусы «Месопотамской лихорадки» находилась на Северо-Западе Ирака, хотя уверенности в этом не было. Не ясно было даже, не дезинформация ли все это вообще? Выяснение истинного положения дел и было возложено на них с Оксаной. Он, по легенде — румынский нефтяник, она — иорданская журналистка.

За плотно зашторенными окнами стояла жаркая, черная ближневосточная ночь. Пахло горячим песком. Полынью. Большой пустыней.

Тогда он еще не знал ее настоящего имени. Для него она была Фатимой и сотрудником Центра, носящим псевдоним «Двойка». До этой ночи она не вызывали у него особого интереса. И, хотя они несколько месяцев работали рука об руку, до этой дикой ночи он как будто и не видел в ней женщину. Ему казалось, что и ей в голову не приходило, ничего подобного.

Но в эту электрическую ночь все стало по-иному. Они ждали решающее сообщение от местного агента. Оно должно было либо подтвердить, либо опровергнуть существование лаборатории близ границы с Иорданией. У обоих внутри звенело предчувствие надвигающейся опасности. Они знали, что здесь на Востоке, все всегда происходит не так, как должно происходить. Не расчет, не профессионализм, а какая-то сверхъестественная интуиция ведет местных контрразведчиков. Оба понимали, что значит попасть в их руки. Тут церемониться не будут. Восток.

И они, неожиданно для самих себя, бросились друг к другу.

Невозможно поверить, но Ксанка тогда была стройная, даже худая, и такая потемневшая за месяцы пребывания в странах передней Азии, что ни у кого и сомнений не могло возникнуть, что она родилась не в Дамаске, а в Сибири. Даже глаза у нее тогда словно бы приобрели слегка миндалевидную форму, хотя, вообще-то у нее от рождения были обычные для украинки круглые карие очи.

По внутренней трансляции отеля передавали восточную музыку. И багдадская флейта повторяла одну и ту же музыкальную фразу, каждый раз как будто новую, но на самом деле неизменную, как сам древний, внешне обновляющийся, но, в сущности, остающийся тем же самым Восток.

Они любили друг друга так, словно это была последняя ночь в их жизни. Собственно говоря, это вполне и могло случиться.

Время от времени восточная мелодия прерывалась, и в их номере звучали мелодии Чайковского. Это означало: в ту ночь в верхних королевских апартаментах отеля находился принц Абдаллах. Русский музыкант был его любимым композитором, и администрация отеля знала это.

Вообще здесь, как и во всем мире, постепенно заполняли эфир американские шоу-звезды. Дети правоверных мусульман, подражая своим западным сверстникам, глотали безвкусные музыкальные чизбургеры. Но это касалось только среднего класса. Элита, вернулась к национальной музыке. А из чужой, предпочитала итальянскую классику восемнадцатого века и русскую — девятнадцатого. Молодые арабы из состоятельных семей искренне считали, что Сергей Рахманинов не мог не верить в аллаха.

Та ночь вполне могла стать для них последней.

К счастью, не стала. Утром законсервированный агент, нарушив все инструкции, сообщил им по телефону, что они раскрыты, в течении месяца находились под наблюдением, а накануне было принято решение об их аресте.

На следующий день они были уже в Дубае, потом на румынском сухогрузе попали в Констанцу, а еще через два дня были в Москве.

В результате долгого разбирательства руководство пришло к выводу, что вина за провал задания лежит на них самих. Был издан приказ, выводящий их из состава разведывательного главка. Им предложили перейти на работу в хозяйственное управление СВР.

Предложение их не устроило. Они подумали, что их карьера во внешней разведке закончена, а, раз так, предстоящая работа за канцелярскими столами теряла всякий смысл.

И они с Оксаной решили поехать в город на Иртыше. Для Полковника он был родным. А у Оксаны там жили родители бывшего мужа, на руках у которых подрастала их общая дочь. С мужем они расстались много лет назад. Сам он жил в Казахстане, и него давно была новая семья.

Майор запаса занялась бизнесом и воспитанием дочери, а его отдел кадров территориального управления безопасности, которому были поручено их трудоустройство, направил в органы внутренних дел. Как ему сказали, для их укрепления. Так он оказался там, где и начинал свою биографию, — в милиции.

После у них с Оксаной никогда ничего больше не было. Они не стали ни любовниками, ни супругами. Но он знал, что, если кому и мог верить до конца, то это ей — Оксане Ковальчук. Вот этой полной женщина со стареющим лицом.

— Что задумался, полковник? — услышал он Оксанин голос.

— Не грусти! Что было, то было… Однако, жизнь продолжается… Ну, я поехала. Ты не теряйся! Звони, хоть иногда… Может тебя подвезти, а, Лева?

Он сначала кивнул, но немного подумал и отказался. Лев Александрович всегда слушался интуицию. Послушался и в этот раз.

Он несколько раз неторопливо прошелся по холлу, продолжающему жить в волнующем режиме ожидания. Краем уха поймал разговор о том, что Абдаллах отправился на встречу с губернатором области. Прогуливаясь, обшарил взглядом все углы, но ничего интересного не обнаружил. Сказал про себя пару крепких слов в адрес своего внутреннего голоса и покинул гостиницу.

В сосновой роще стояла первобытная тишина.

Направляясь в сторону шоссе, Полковник смотрел не по сторонам, а, как учили в детстве, себе под ноги. Но многие мудрые правила надо выполнять избирательно, иногда — с точностью до наоборот.

Что-то словно легонько щелкнуло его в лоб. Он остановился, поднял глаза и посмотрел прямо перед собой.

То, что он увидел между деревьями, его очень заинтересовало.

Впереди, совсем недалеко лежало шоссе. На его обочине стоял легковой автомобиль. Рядом с ним высилась

маякоподобная фигура в темном пиджаке, белой рубашке и галстуке. Похоже, из сопровождения арабского принца. А рядом стоял кажущийся на его фоне совсем маленьким Мафусаил Нилович Браткрайс.

Оба действующих лица были обращены к нему в профиль.

Полковник шагнул за дерево и стал наблюдать.

Браткрайс находился в оживленном диалоге с высоким собеседником. Он то кивал головой, то отступал на несколько шагов, то снова подходил вплотную к собеседнику. Наконец, он даже слегка присел, будто делая дамский книксен, и широко развел в стороны свои короткие руки. Дескать, режь меня, ешь меня, нету у меня ничего.

Высокий собеседник кивнул, подал Браткрайс руку на прощание, затем сложился пополам и вставил свое тело между рулем и сиденьем. Мафусаил напоследок что-то энергично сказал ему и передал кожаную папку для бумаг. Его собеседник кивнул, хлопнул дверцей, и вместе с автомобилем исчез с шоссейного полотна, будто его и не было.

Браткрайс замахал руками, как ветряная мельница, вскочил в первый остановившийся автомобиль и отбыл в противоположную сторону.

Полковник стоял среди сосен и недоумевал.

Он, что бывало с ним не часто, действительно, не понимал, что все это значит?

7. Странное предложение старого пирата

У неба были окна.

Полковник стоял и смотрел на четыре горящих в ночи окна.

И представлял, как среди китайских ширм, свисающих с потолка штор и полок с цветами, движется стройная беловолосая женщина в китайском халате, то растворяясь в воздухе, то возникая ниоткуда. Мелькает она в разных концах гигантской комнаты, летит по своему странному жилищу-лабиринту, пытаясь убежать от самой себя.

Он вздохнул и медленно зашагал в сторону невидимого в ночи элеватора. К Мафусаилу.

Ночь была теплой, как это почти всегда бывает в Сибири в августе месяце. Из-под чернеющих в темноте кустов сибирской акации веяло сыростью и грибами. Обдавая хмельным запахом свежей выпечки, по-медвежьи переваливаясь с боку на бок, мимо него медленно проезжали развозящие хлеб грузовые «газели».

Со стороны железнодорожной станции доносились гудки электровозов, стук катящихся по рельсам вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Женский голос что-то по-учительски строго приказывал, а мужской суровым тоном покорно соглашался.

Когда-то, почти тридцать лет назад, Вова Подолякин сказал, что было бы неплохо вскрыть какой-нибудь товарный вагон, стоящий на станционных путях. Несмотря на некоторые нравственные сомнения, посеянные воспитанием, и страх быть пойманными, они с Мафусаилом не долго сопротивлялись уговорам.

Видимо, решающую роль сыграли показанные Вовой джинсы, которые он якобы стащил из собственноручно вскрытого им контейнера.

Такой же теплой августовской ночью они выбрались из кустов и проникли в лабиринт, состоящий из бесчисленных заполняющих станцию товарных эшелонов. Долго бродили вдоль бесконечно тянущихся в обе стороны вагонов. С замиранием сердца, — вдруг сейчас поезд тронется! — пролезали под вагонами рядом с грозными дисками колес, поблескивающими отполированными о рельсы рабочими поверхностями. Наконец, Вова нашел нужный вагон. Взятыми с собой садовыми ножницами они перекусили проволоку, на которой висела свинцовая пломба, и, навалясь все втроем, сдвинули с места тяжелую дверь.

Вагон был доверху забит картонными ящиками с неразличимыми в темноте надписями.

Ящики стояли друг на друге так плотно, что, несмотря на все старания, им никак не удавалось извлечь их из доходящей до потолка сплошной картонной стены.

Тогда они садовыми ножницами и финкой Вовы Подолякина разрезали боковую сторону одного из нижних ящиков. Мафа пошарил рукой и с трудом вытащил оттуда круглую железную банку. Это оказался индийский растворимый кофе.

И в этот момент совсем рядом они услышали топот и крик «Стой!»

От неожиданности у них отнялись конечности и отключилась центральная нервная система.

«Делаем ноги!» — первым очнулся от паралича Вова и бросился под вскрытый ими вагон. Они с Браткрайсом ринулись вслед за ним в спасительную тьму.

«Стой! Не уйдешь! Стой! Стрелять буду!» — дико кричали за спиной.

Они ныряли под один вагон за другим. Когда казалось, что все, они оторвались от погони, за соседним вагоном, разрывая их сердца, раздалось: «Попались, голубчики, а ну, стой! Руки в гору!»

Они рванули вдоль эшелона в сторону элеватора со скоростью африканских гепардов. Потом снова ныряли и ныряли под вагоны, горячо желая раствориться в чернильном воздухе августовской ночи.

Остановились в лесополосе далеко за станцией. Погоня все-таки отстала.

Сердца вырывались из груди. Воздух не поступал в легкие, а ноги дрожали так, что было непонятно, а смогут ли они теперь вообще ходить.

В те минуты Полковник решил жить так, что бы никогда не приходилось убегать, Мафа — тренироваться в беге для выработки выносливости, а Вова Подолякин посчитал, что ничего особенного не случилось.

Растворимый кофе с тех пор казался Полковнику от-вратительным. Не только из-за своего вкуса и аромата.

Все это случилось невероятно давно. Во времена, которых, возможно, и не было. По общепринятому же календарю, около тридцати лет назад.

…Полковник шел, не торопясь. Он вдыхал теплый, полный растительных запахов ночной воздух и размышлял.

И было над чем. С самого утра день складывался как-то не так. Полковник любил бриться. Каждое утро он с удовольствием срезал хорошей бритвой отросшую за ночь щетину, которая мягко похрустывала под тонким двойным лезвием «Жилета». Затем смазывал сизые щеки лосьоном. Он предпочитал американский «Меннон» или польский «Барс». В этот день, рассматривая в зеркале свое чисто выбритое лицо, он почувствовал нечто странное. Будто из серебристой зеркальной глубины на него смотрел кто-то еще.

Нечто подобное уже бывало в его жизни.

И всегда это было предчувствием опасности.

Так случилось однажды в ближневосточной Хадейде, когда он без особых, внятно объяснимых причин не пошел на встречу с местным агентом. Просто не смог заставит себя выйти из отеля, взять такси и поехать в старый город.

И, как потом оказалось, был совершенно прав.

Агент оказался изменником, а в месте встрече у малой городской мечети его ждали контрразведчики.

Это ощущение наблюдающего за ним взгляда он испытывал всего несколько раз в жизни, и каждый раз оно спасало его от серьезных неприятностей, а, возможно, и потери самой жизни. Это ощущение, казалось, имело даже запах.

Медицинский запах разведенной марганцовки.

Он весь день то и дело прислушивался к себе, втягивал носом воздух и ему мерещился в разных углах этот едва заметный тревожный запах.

Чтобы сбросить напряжение, он решил искупаться.

Прямо в черте города за рекой бил источник теплой минеральной воды. Он находился в густом природном парке на берегу реки. В его зеленой толще прятался реабилитационный корпус областной больницы. Здесь элитные пациенты проходили курс восстановительной терапии или, взяв у своего лечащего врача направление, просто прятались от надоевшей работы или неожиданных проверок.

У источника образовалось небольшое озерко с целебной водой. Вокруг него разрослись ивы. Их тяжелые ветви опускались к стеклянной поверхности, образуя вокруг воды непроницаемую зеленую стену.

В этом озерке и решил искупаться Полковник в обеденный перерыв, надеясь сбить непонятный внутренний дискомфорт.

Он подхватил первую попавшуюся оперативную машину, перескочил на ней через мост и дальше пошел через парк пешком.

Под деревьями стоял такой плотный аромат трав и листьев, находящихся в зените своей маленькой жизни, что у него даже сильнее застучало сердце, легкие расправились и начали втягивать в себя целебный бальзамический воздух.

Погрузившись в зеленое неподвижное озерцо, он заскользил в воде, выставив над поверхностью, словно крокодил, одни глаза. Расталкивая лицом сверкающую поверхностную пленку, разделяющую собой две вселенных — воздушную и подводную, он сам казался себе довольной жизнью рептилией.

После купания тревога испарилась, как капли воды на августовском солнце. Он заключил, что сигнал тревоги был ложным. Он, видимо, просто плохо выспался.

…Дорога от дома Искры до элеватора была не слишком длинной, и вскоре он уже стоял перед дверью, ведущей в конторку склада. В гнездо Мафусаила.

У старого разбойника как всегда был праздник.

Каким-то образом ему удалось уговорить женщин-пекарей засунуть в малую хлебопекарную печь противень с мясными котлетами. В пропитанной запахом печеного хлеба камере, они получались невероятно сочными и вкусными. Только использовать производственные мощности пекарни в этих целях, начальством было строго-настрого запрещено. Но старому мошеннику как-то удалось толкнуть персонал на грубое нарушение приказа.

Откуда-то оказалась в его распоряжении и большая оплетеная лозой трехлитровая бутыль с красным вином. Рядом горбились коричневыми спинками два еще горячих батона. Над одним из них пират занес огромный, как гусарский палаш, острооточенный нож-хлеборез. Остальная компания пока отсутствовала, но, судя по расставленным четырем стаканам, ожидалась с минуты на минуту.

— О, вот уж кого не ждал! — вытаращил свои военно-морские глаза Мафусаил, застыв с поднятым хлеборезом, как пораженный внезапным параличом палач. — Садись, Лева. Выпей. Закуси. У меня сегодня та-акие котлетки. А вино?! Настоящее Киндзмараули из Грузии, не вру.

— А я думал из Саудовской Аравии. Принц Абдаллах как раз и подрядился тебе посылочки возить. Видимо, от тамошних рецидивистов.

— Да, ты что, Лева-а! — еще больше выпучил глаза ветеран исправительных учреждений. — Там вообще алкоголь запрещен! Не дай бог, поймают!… Накинут, как за побег! Нет, это не он, не-ет…

— Так, значит, это не Абдаллах тебе посылочку передал, а ты ему, да?

— Я? Да ты что, Лева! Я и не знаю никакого принца. Ну, сам подумай, откуда я бы его знал, а? Кто он и кто я!

— Вот я и думаю, откуда? И что ты у него каждое утро делаешь, а?

— Я?! — возмущенно вздернул седенькие бровки пират.

— Нет, губернатор области. Ты, конечно! Рассказывай, старый интриган!

Мафусаил изобразил бровями нечто вроде: ну, если так все оборачивается, то пусть.

— Вот ты сердишься Лева, а я ведь это ради тебя к арабам ходил. О тебе думал… — медленно начал Мафусаил.

— Конечно, о ком же еще ты мог думать! — сказал Полковник и положил на овальный ломоть хлеба толстую, как куропатка, коричневую котлету.

— Ты зря так, Лева, зря. — засеменил словами пират. — Им нужен консультант по вопросам безопасности. И я предложил твою кандидатуру… Прекрасно оплачивается! Я уверен, ты согласишься…

— А мне нельзя. Я государственный служащий. — сказал Полковник и, широко, насколько возможно, раскрыв рот, откусил приготовленный бутерброд.

— Да, ну, никто и не узнает. Так, один-два раза встретишься, поговоришь и все. Я ж не призываю тебя, государственные тайны выдавать! Да, ты никаких таких уж, особых тайн и не знаешь… Проконсультируешь, кого им у нас стоит опасаться из уголовного мира, если они решат здесь свое дело разворачивать, и все… Чего ж здесь плохого?.. Это даже твой профессиональный долг, если хочешь знать.

— Ты мне про мой профессиональный долг не пой. — налил себе в вина Полковник. — Откуда ты эту компанию знаешь, а?

— Ну, случайно. Честное слово, случайно. Клянусь мамой! — прижал коричневые обезьяньи ручки к груди Мафусаил. — С одним арабом в Москве в прошлом году познакомился, а он из авторитетных оказался… Ну, вот, когда они к нам прилетели, меня нашли, да я и не скрывался. Зачем мне скрываться?

Мафусаил замолчал и искоса посмотрел на Полковника, как он относится к его искусству рассказчика? Полковник с выражением глубокого недоверия неторопливо жевал бутерброд. Старый пират набрал воздуху и с новыми силами, бросился в бой.

— Я тому корешу сам адрес давал. Вот они меня так быстро и нашли. Проконсультироваться им нужно было, что, да, как… Не опасно ли дело в городе начинать? Они ж там все русской мафией запуганы. Думают, здесь прямо на улицах из людей мумии делают… Вот они и решили со мной посоветоваться… Я все же в этом деле не последний человек… Специалист. Ты ж не будешь с этим спорить, да, Лева?

— Не буду. — кивнул головой Полковник. Не верил он другу детства Мафе во всей этой истории ни на мизинец. Несмотря на весь его ораторский пыл.

Когда-то в юности Мафусаил побеждал на всех районных математических олимпиадах.

Один раз победил на городской. Его направляли учиться в Новосибирский Академгородок, в знаменитую физико-математическую школу. И, если бы он не подрался с такими же абитуриентами, возможно, его судьба сложилась бы совсем по-другому. Но, как инициатора драки, его не допустили к собеседованию, и он вернулся в родной город.

«Причем тут эти арабы? Неужели прошлые дела? Не должно бы… Столько времени прошло… Да и никаких особых хвостов за мной и не осталось… Но что-то же за этим стоит? Не консультации же, в самом деле?… Или, действительно, консультации и все?»

— Вот ты котлетку томатным соусом полей. Вкуснее будет! — радушничал Мафа и подливал ему в стакан пахнущее курортными романами, отжатое из кахетинского винограда красное вино.

— А горчица есть? — не поддавался опытному подлизе Полковник.

— Ну, а как же! — вскричал Мафа.

Из настенного ящика была извлечена баночка горчицы и с торжествующим видом водружена на стол перед Полковником.

— Для тебя, Лева, у меня всегда все есть! Для тебя мне ничего не жалко. — с честным видом девушки, заманивающей молодого человека в ЗАГС произнес Мафусаил.

— Правды только жалко. Ты вообще последнее время почему-то морочишь мне голову. — сурово сказал Полковник другу детства. И начал сосредоточенно покрывать очередную котлетную толстушку ядреной русской горчицей.

— Лева, когда я тебя морочил? Когда я от тебя что-то скрывал? Когда я тебя обманывал? — запричитал гражданин Браткрайс.

Полковник молчал и внимательно рассматривал друга детства. Но поймать взгляд Мафусаила ему не удалось. Он неудержимо съезжал в сторону, чего вообще-то Мафе было несвойственно.

Хотя, Полковник помнил случай, когда Мафусаил вот так же стыдливо уводил глаза в сторону.

Где-то, классе в восьмом, они оба ходили в районный Дом пионеров и школьников.

Он помещался в старом двухэтажном здании, принадлежавшем до революции владельцу крупяной мельницы купцу Колокольникову. Первый и полуподвальный этаж у него были выложены из кирпича, а второй был деревянным, из толстых лиственничных бревен. На второй этаж вела необычная для Сибири наружная в два пролета лестница с узорчатыми коваными перилами.

Они с Мафой были ребятами активными. Оба играли в районной юношеской футбольной команде.

В Дом пионеров они тоже ходили. Полковник в студию изобразительного искусства, а Мафа в авиамодельный кружок.

В цокольном этаже Дома пионеров помещался тир. Стреляли там только из пневматических винтовок, но и это делало его местом, намазанным медом для всех поселковых мальчишек. Каждый из них мечтал взять в руки «воздушку». Переломить ствол, как делают взрослые мужики у своих охотничьих двустволок. Закрыть затвор, и, прижав приклад к плечу, прицелиться.

Сами пневматические винтовки хранились в специальной комнате на первом этаже в железном ящике, на котором висел большой амбарный замок.

Изостудия помещалась на втором этаже. Ее окна как раз выходили на площадку наружной лестницы.

Однажды Лева дежурил по изостудии.

Было уже темно, все начинающие живописцы и графики разошлись. Распрощался, натянув плоский, как блин, берет, и преподаватель изобразительного искусства старый художник Федор Герасимович Маковский. По совместительству он являлся и директором Дома пионеров. Остальные кружки кончали заниматься еще раньше. Кроме вахтерши бабы Зины, сидевший у входа на первом этаже, в здании никого не оставалось.

Дежурному нужно было подмести пол, собрать испорченные бумажные листы, составить в угол планшеты. Он только начал уборку, когда увидел в окне расплющенный о стекло Мафин нос. Он распахнул закрытую изнутри на задвижку дверь и впустил его в комнату.

— Ты чего, Мафа? Гуляешь?

— Да так, ничего. Мимо шел. Вижу ты тут, я и зашел… — ответил Мафа.

— Ну, подожди. Я сейчас. Посиди пока. — сказал он и пошел с мусорной корзиной на другой конец этажа в туалетную комнату.

Когда он вернулся, Мафы в изостудии не было. Лева уже подумал, что тот не стал его дожидаться и ушел, но через несколько минут друг снова появился.

Лева потушил свет, закрыл изнутри дверь на ключ, и они спустились на первый этаж, где сидела вахтерша баба Зина. Она взяла у него ключ, и они вышли на улицу.

А на следующий день стало известно, что из комнаты, где хранилось оружие тира, кто-то украл одну пневматическую винтовку.

Он прижал Мафу в школьном коридоре.

— Мафа, признавайся, ты взял?

— Нет. Землю есть буду, не я! — клялся Мафа, но вот так же, как сейчас отводил глаза в сторону. — Не брал!

— А, куда ж ты ходил, пока я мусор выбрасывал, а? — напирал он на Мафу.

— Не брал, зуб даю! — выпучивал глаза Мафа.

— Вот что. Из-за тебя директора Дома пионеров Федора Герасимовича с работы снимут. А чем он виноват? Если не отдашь винтовку, так и знай, я тебя убью. — в бешенстве схватил он Мафу за грудки.

— Не убьешь! Побоишься! — шипел полузадушенный Браткрайс.

— Тогда знай, что ты мне больше не друг! Ты мне — никто! Я плевать на тебя хотел! Трус ты и дешевка тогда, вот кто ты!

Ближайшей ночью кто-то подкинул к дверям тира пропавшую винтовку. Дело замяли. Никто не пострадал.

Вместо тонкого железного ящика с грозным навесным замком, который открывался любым гвоздем, был привезен специальный бронированный сейф для хранения оружия с цифровым кругом на передней стенке.

А они с Мафусаилом остались друзьями.

Но тот Мафин убегающий взгляд Полковник запомнил.

И именно его наблюдал он у своего друга детства сегодня…

…Дверь склада распахнулась. Так резко, что через порог в комнату влетели желтые листья.

И в черном проеме появились Мафусаиловы адъютанты — рыжий Эдик и бритоголовый Никита Иванович. За ними полной луной маячило круглое лицо Ольги Петровны. От волнения ее зрачки расширились, глаза потемнели и внешность приобрела словно бы аристократический оттенок.

Даже не особо приглядываясь, Полковник заметил на серой щеке Никиты Ивановича большую свежую царапину. Да и с одеждой у всей троицы был явный непорядок. Рубашки и брюки мужчин были в жирных мазутных пятнах, а Ольга Петровна придерживала рукой разошедшуюся по боковому шву юбку.

Увидев товарищей в таком виде, Мафусаил на несколько мгновений замер в остолбенении. Но лишь на несколько.

— Что, погуляли? — обычным голосом осведомился он. — Вот как раз к ужину поспели. А что это Вы такие зачуханые? Наверное, муку на большом складе разгружали? Ну, молодцы. Правильно. — не дав ничего ответить пришедшим, похвалил он. — А то, что ж, мне старику, что ли мешки таскать?

Друзья, несколько конфузясь, как-то боком, хотя размеры комнаты позволяли идти с широкой морской раскачкой, прошли к столу и молча расселись.

— Оля, может тебе булавку дать? А то у тебя юбка с боку разошлась. Трусики видно. — участливо обратился к самому слабому звену Полковник.

— А, у тебя, что, есть? — обрадовалась и сразу утратила немоту женщина.

— У солдата всегда должна быть с собой нитка с иголкой и булавка. — ответил Полковник. — На войне всякое может случиться.

Он вручил Ольге Петровне отцепленную от подкладки своего пиджака английскую булавку, и Мафусаилова подруга, вертясь на гладкой деревянной скамейке пышным задом то в одну, то в другую сторону, занялась драпировкой своих обширных бедер.

Беседа не налаживалась. Даже Мафусаил, обычно не смущаемый никакими жизненными сюрпризами, после появления своих друзей открывал рот, отдувался, вздыхал, крякал, но так ничего и не произносил.

Полковник догадался, что нужно откланиваться.

— Ну, к сожалению, мне нужно идти. Дела. — сказал он и поднялся.

Ему показалось, что Мафусаил с облегчением вздохнул.

— А, что ты, спешишь? Посидел бы еще… — притворно начал уговаривать его хозяин, но быстро свернул это дело:

— Ну, я понимаю, дела есть дела.

Полковник поднялся, окинул взглядом замершую компанию и направился к выходу.

— Лева, так ты про арабов подумай. Не подводи старика. Я же обещал. И не беспокойся, никто даже не узнает. — провожая его до двери, на прощание сказал Мафусаил.

— Я подумаю. — неопределенно пообещал Полковник и плотно закрыл за собой дверь. Постоял и услышал, как с другой стороны щелкнул замок.

«Однако. — сказал он себе. — Враг не дремлет. Соблюдай режим секретности! А кто же здесь враг?»

Неслышной походкой он завернул за угол и, прижимаясь к стене, проскользил к освещенному окну с распахнутой в ночь форточкой.

За окном, перебивая друг друга, гудели голоса.

Полковник, насколько мог, напряг слух.

«…решили поговорить со Шпаком… Да, с нашим… У Алима шестерит… Алим сам приехал из Казахстана… Да, подожди ты!… Авиационный бензин… Эшелон… Должен поставить Мизимов… На сто тысяч долларов… Они думают, что Мизимов решил их кинуть! А тут они нас засекли! Мы руки в ноги и драпа! Один догоняет, я ему по чайнику… Он… Я по тыкве… Он… Я в торец… Тут Ольга сзади ему по котлу! Мы — через забор… И ноги! Что ты вопишь, как на перекличке? Ну-ка, фортку законопать, а то вся деревня слышит, и давай спокойно и по порядку!…»

Форточка над головой Полковника захлопнулась и наступила тишина, нарушаемая лишь стрекотанием сверчков.

«Странно все это — подумал Полковник. — Что это, Мафа старым ремеслом занялся? Не должен бы… Какой ему смысл?… А еще Мизимов! Мизимов — это уже серьезно!»

Полковник осторожно отошел от окна в ночь и направился к станции.

Сергей Владимирович Мизимов работал заместителем начальника службы безопасности нефтеперерабатывающего завода. В предшествующую взрыву неделю и потом он на заводе не появлялся. Как объяснила секретарша начальника службы, по болезни.

«Не стоит ли, однако, навестить Мизимова.? — задал себе вопрос Лев Александрович. — А также его дорогую супругу?»

И ответил: «Стоит.»

8. Исчезновение Сергея Мизимова

Мизимов всем был хорош.

Высокий рост. Бравый гвардейский вид. Да он и был в прошлом, до сокращения армии, офицером. Мужественное худощавое лицо с маленькими аккуратными усиками. Кончик прямого носа, слегка раздваивался, но это его не портило, а даже прибавляло обаяния.

Всем был хорош Мизимов. И начальство его любило. И женщинам он нравился. Недостаток у него был один..

Сережа Мизимов пил. Мало того, был запойным пьяницей. В иные времена, на одну трезвую неделю у него приходилась обязательная неделя беспробудного пьянства.

Супруга Лена не раз обращался к врачам-наркологам и различным целителям. Все безуспешно. Пока за его лечение в частном порядке не взялась Искра Августовна Сонина. Она смогла сократить его запои до двух-трех дней, а периоды трезвости увеличить до полутора месяцев.

Лена, как и ее муж, работала на нефтеперерабатывающем заводе, в отделе реализации готовой продукции.

Карьера у нее не получилась. Даже с определенного момента устремилась в обратную сторону. Когда-то она поднялась в компании до очень значительной должности начальника отдела реализации. Но не надолго. С приходом нового заместителя генерального директора по кадрам и безопасности Артура Валентиновича Брайзе, почему-то невзлюбившего ее, Лена была понижена до заместителя, а, потом и вовсе до рядового сотрудника отдела.

Мизимов же, наоборот, после появления в его жизни Искры Августовны, начал поднимался по карьерной лестнице.

Как заместитель начальника службы, он отвечал за охрану опасного производства, то есть нефтеперегонных установок. Одна из которых в минувшее воскресенье взлетела на воздух.

Полковник давно знал Мизимова, но никогда не хотел с ним ни приятельствовать, ни даже общаться. Лев Александрович не любил людей, которым в жизни интересно только собственное благополучие.

Крепкий кирпичный дом, в котором жили Мизимовы, находился в Севастопольском переулке, названном так в память об исторической родине одной из многочисленных волн переселенцев в Сибирь.

Переулок был не асфальтирован.

Его покрывала плотная и курчавая, как баранья шкура, трава. По ней важно расхаживали две белых курицы. Они часто наклонялись к земле и после этого внимательно осматривались вокруг, не смеется ли кто над ними. Рядом неподвижно, как памятник самому себе, стоял властный меднокрасный петух.

За дощатыми заборами горели жарким красным цветом маленькие, размером с теннисный шарик, сибирские яблоки. Ниже, сквозь решетки палисадников с любопытством выглядывали на улицу пестрые августовские цветы.

На первый взгляд, в этом патриархальном оазисе не могло случиться ничего плохого. Но когда Полковник окинул неполных пятьдесят метров переулка, они ему не понравились.

Прежде всего, не понравились два молодых человека, с ожидающим видом стоящих напротив дома Сергея Мизимова.

Полковник сделал шаг обратно за угол и порыскал глазами вокруг. Ничего подходящего не попадалось. Он немного прошелся по улице и наткнулся на нужный предмет: в водосточной канавке лежал ржавый отрезок водопроводной трубы с полметра длиной. Полковник завернул его в только что купленную в киоске «Роспечати» газету. В руках у него оказался совершенно мирный сверток: скрутил человек многостраничный еженедельник, вот и получился такой бумажный рулон.

Зажав закамуфлированную железную дубинку в широкой ладони, он неторопливо вышел из-за угла и направился к дому с праздничными голубыми ставнями.

Ожидающие сразу зацепили его взглядами и, двигаясь по мягкой земле к воротам, он чувствовал затылком их недобрые зрачки.

Когда он уже взялся за торчащий из калитки шнурок звонка, за спиной раздалось: «Эй ты, мужик, ну-ка стой!»

«Однако, поступил правильно.» — подумал Полковник и удобнее перехватил невесомый на вид, но, на самом деле, весьма увесистый сверток.

Парочка быстро переходила улицу, приближаясь к нему.

— Тебя Мизимов зовут? — спросил крепенький румяный молодец в майке, обнажавшей накаченные мускулы.

— Ну, допустим. — приготовился Полковник.

— Мы тебя, козла, давно ждем. — разлепил тонкие губы второй, высокий, серый, с вытянутым бритым черепом и раздавленной переносицей.

— А что надо? — осведомился Полковник.

— Деньги надо отдавать вовремя, паучина позорный! — зарычал высокий, а крепыш неожиданно выбросил кулак, целясь Полковнику в лицо.

Многое в жизни подводило Полковника, а вот реакция не подводила никогда. Он уклонился и без размаха, коротко и сильно ударил в лоб газетным рулоном стоящего перед ним крепыша. От неожиданности тот сначала даже не почувствовал боли, просто ощутил, что с разбегу наткнулся на бетонную стену. Потом ноги его подогнулись, он опустился на колени, и из лопнувшей у него на лбу кожи закапала кровь.

Конечно, в драке Полковник справился бы с двумя нападавшими и без подлых приемов в виде хорошо закамуфлированной тяжелой трубы. Но Полковник был стреляным волком, и считал, что противника не следует приучать, к тому, что с ним вообще будут драться. Это пробуждает у противника азарт и ненужный инстинкт спортивного соревнования. Противника нужно приучать к тому, что его просто будут бить. Битье без драки у противника никакого соревновательного инстинкта не пробуждает, а, напротив, пробуждает инстинкт уносить ноги.

— Теперь ты. — сделал Полковник приглашающий жест рукой в сторону высокого.

Тот перевел взгляд на так неожиданно выведенного из строя подельника, потом на газету в руках Полковника, затем снова на капающего кровью бойца и заверещал:

— Да, ты что, мужик? Башкой сдвинулся? Ты ж его убил!

— Может, и выживет. А вообще я не Мизимов. Я другой. В лицо своих должников надо знать. — сказал Полковник и дернул торчащий из калитки шнурок…

Лена осторожно выглянула из чуть приоткрытой калитки. Увидела Полковника, облегченно вздохнула и улыбнулась.

— Это ты, Лева, вот хорошо… — с облегчением произнесла она.

Узнав Полковника, Лена явно почувствовала себя уверенней, вышла из калитки и оглядела проулок.

В дальнем его конце ковыляла несчастливая парочка соглядатаев. Высокий, обняв под руки, помогал идти своему пострадавшему напарнику.

— Ну, проходи, проходи, что же мы застряли в дверях… — засуетилась Лена. — Это я такая хозяйка, гостя на пороге держу…

Они вошли в калитку и направились к дому с застекленной верандой.

Мизимовский двор был чист и аккуратен.

К высокому крыльцу вела дорожка из ровно уложенных бетонных плит, таких же, какие украшали площадь перед областным Сберегательным банком.

Дверь стоящего в глубине гаража была открыта, и оттуда высовывался тупым симпатичным рыльцем новенький семейный малолитражный «Фольксваген».

«Неплохо стали платить в службе безопасности „Сибпромнефти“. — подумал Полковник. — Это мне нужно, если ни спать, ни есть, ни за квартиру платить, года три на такую игрушку работать.»

Уже у самой веранды из свежепокрашенной голубой конуры бесшумно вылезла большая черная немецкая овчарка. Подняв уши торчком, она внимательно уставилась на Полковника круглыми ореховыми глазами.

— Фу, Рэкс, фу! — замахала Лена рукой на собаку, хотя овчарка и не думала проявлять агрессивность и даже, как показалось Полковнику, смотрела на него со спокойным дружелюбием.

Полковник давно знал Лену Лаврову.

И не только по школьной доске спортивных достижений.

Они сели на кухне, заполненной светлым деревом новенького, еще пахнущего лаком гарнитура. Лена сварила кофе. Он был приготовлен, как он любил, в медной турке из молотых зерен.

С утра Лена занималась приготовлением варенья из айвы. В сияющем от солнца медном тазу булькал медовый сироп. В кухне стоял аромат, заставляющий волноваться всех пчел в округе. Самая смелая из них озабоченно ползала по краешку блюдца, в котором остывали снятые с варенья перламутровые пенки.

— Лева, только не ври, что ты ко мне пришел… Ты к Сережке пришел. — присела хозяйка на стул и старательно поправила полы короткого халатика. — Только его нет.

— А где же он? — отхлебнул кофе Полковник.

— В больнице. — вздохнула Лена. — Из-за своей беды.

— А что так? Ведь раньше Искра сама его из запоя выводила? Укол сделает и все. Позвала бы ее.

— Так она приходила. Как чувствовала. У него еще и запой как следует не начался. Пришел чуть-чуть выпивши, я его ругать начала, а тут и Искра входит. Она ему как всегда укол сделала для профилактики, чтобы дальше в запой не ушел. А, видишь, как получилось… У него ночью приступ белой горячки начался. Температура. Бред. Даже меня узнавать перестал… Лева, тебе варенье дать попробовать?

— Дай, конечно!

Лена поставила перед ним блюдечко с только что поспевшим айвовым вареньем.

— Ну, вот, утром я снова Искре позвонила. Она сразу прибежала, опять какие-то уколы сделала, но не помогло… Пришлось скорую вызывать. Он уже совсем не в себе был… какую-то околесицу нес… Про деньги какие-то кричал…

— Про какие деньги? — спросил Полковник и попробовал варенье. Оно было густым и душистыми. Но на его вкус, пожалуй, слишком сладким. — Что за деньги?

Лена опустила свои немигающие стрекозиные глаза за стеклами больших каплевидных очков.

— Да, я точно не знаю… Но, думаю, что про свой проигрыш в казино… Он последнее время в наш клуб «Мистер Икс» начал захаживать… Ну и проигрался. Не так, что бы много, но отдавать-то все равно надо! А у нас как раз сейчас денег нет. Гарнитур на кухню только купили…

«Да и машину. — добавил про себя Полковник. — Причем, вторую.»

Полковник знал, что Мизимов ездил на новенькой вазовской «десятке».

Лена подняла глаза и виновато посмотрела на него.

— Так, наверное, по этому поводу вышибалы под твои-ми окнами дежурят?

— Ну, да! Я ж им говорила, что его нет, что он в больнице… Что его еще долго не будет… Не верят. Ждут. Я им говорила, с головой у него плохо. Помутнение сознания. Врачи говорят, что очень тяжелый случай. Хорошо, если через месяц выйдет… Лева, это ты их прогнал?

— Да, попросил уйти…

— Вот хорошо… А то уж прямо из дома боюсь выйти.

— А ты на машине!.. Пешком-то они тебя не догонят…

— Смеешься… — Лена опустила вниз грустные глаза.

— Почему смеюсь… Хорошая машина. Дорого, наверное, стоит, а?

— Да я точно не знаю… Это Сергей покупал. Им там какую-то премию, за что-то дали. Я точно не знаю…

«Это что ж за премия такая? — задал себе вопрос Полковник. — Может быть, за прошедшую неделю Мизимов первым заместителем Аврамовича стал? Или, не дай бог, самого олигарха подвинул? Так ведь не слышно было… Общероссийская пресса молчит. Что за премия такая размером в три мои, да и его годовые зарплаты?… А уж, чтоб Ленка не знала, какую мужу сумму в карман положили, это уж из области абсолютной фантастики. Вот такого уж точно быть не может ни при каких условиях.»

— Так надолго, ты говоришь, он в больницу попал?

— Врачи говорят, надолго. Помутнение сознания. Самое малое на месяц. — удрученно проговорила Лена.

— Да, ну и дела… Вот бедняга. — посочувствовал Полковник. — А что он про взрыв на заводе говорил?

— Да, ничего не говорил. Ну, расстроился, конечно…

Полковник исподволь рассматривал Лену Мизимову. Выглядела она хорошо. Лицо было свежим, слегка загорелым. Налитые бедра растягивали полы короткого халатика, усеянные мелкими цветами, как солнечные пригорки в лесу.

Они познакомились на дне рождения у Люськи-большой.

Лена была ее подругой. Она училась в политехническом институте. А он был на первом курсе Высшей школы милиции. Они не могли совсем не знать друг друга в лицо. Не слишком широкие Куломзинские улицы этого не допускали. Они учились в одной школе. И хотя Лена была на год старше, но она была чемпионкой города по плаванью, и он ежедневно проходил мимо ее фотографии на доске спортивных достижений.

Но в тот день он ее не узнал. Он сначала увидел ее со спины. И даже принял за другую. «Неужели, Искра?» — мелькнуло у него в голове и сердце ощутимо стукнулось о грудную клетку. Женщина повернулась. И он понял, что это не она. Но молодая женщина очень на нее похожая. После окончания школы Лена Лаврова очень повзрослела и не сразу совместилась в его сознании с той девчонкой, что была спортивной гордостью района.

У нее, как и у Искры, была тяжеловатая фигура античной статуи. Сквозь очки, не мигая, смотрели большие, отливающие фиолетовым стрекозиные глаза.

Они собственно даже не знакомились. А сделали вид, что вспомнили друг друга. День рождения катился быстро и весело, как красное сибирское солнце поздней осенью. Людка-большая выставила водку, настоенную на кедровых орешках. И сварила первые в сезоне намороженные домашние пельмени.

От наполненной хвойными витаминами настойки или от молодости они не пьянели и прыгали по комнате, как рассыпанный горох. Всем не хотелось сидеть, а хотелось движения. Даже непрерывные танцы под магнитофон не могли поглотить переполнявшую их энергию. Вова Подолякин заявил, что он сейчас выйдет во двор и сделает на турнике подъем переворотом. Девчонки его удерживали, а Мафа, конечно, подначивал изо всех сил.

Когда они всей компанией высыпали на крыльцо, в легкие ворвался пахнущий капустной кочерыжкой свежий воздух, наполненный молекулами первого выпавшего снега. Они даже онемели от вошедшего в них вместе с морозным воздухом счастья.

Переворот Вова не сделал, а, едва начав раскачиваться, упал на побелевшую землю. К счастью, он почти не пострадал, если не считать лопнувших по всем швам новых штанов. Девчонки под дикое Мафино ржанье скрепляли их булавками во всех мыслимых местах. Мафусаил вполне мог тогда получить от Вовы по физиономии, если бы прятался за его, Левину, спину. К этому времени в Куломзино уже мало кто из пацанов решился бы с ним сражаться.

Как-то легко и естественно получилось, что весь длинный праздничный вечер они с Леной не отходили друг от друга.

Она жила в домике рядом. Родители отдыхали у родственников в Барнауле. Когда поздно ночью гости стали расходиться, словно бы само собой, как будто по-другому и не могло быть, он очутился сначала у нее на кухне. А потом и в постели.

Оказалось, что к тому времени, Лена уже успела побывать замужем и развестись.

Именно к ней весь первый курс он ходил в увольнение.

Он затруднялся сказать, любила ли она его. Но официального закрепления отношений в ЗАГСе хотела.

Она очень напоминала Искру. Но только внешне. В Искре прятался какой-то свой собственный, непонятный, дразнящий недоступностью мир. Лена, при всей ее мягкости и спокойствии, напоминала ему очень понятного командира его учебной роты.

Сначала ужин. Потом душ. Потом постель. В семь утра подъем. Шаг вправо, шаг влево карается, как побег.

В принципе, в этом не было ничего плохого. Тысячи мужчин живут именно так. Лена Лаврова могла бы стать его женой. Но не стала. Жизнь сама распоряжается судьбами.

Полковник допил кофе и посмотрел на дверь.

— Ты что, Лева? Уже уходить собрался? — Лена ожидающе смотрела на него притягивающими стрекозиными глазами. От нее пахло духами, айвой, уютом. Домом.

— Не обижайся, Лена не могу. Дела. — твердо произнес он, боясь передумать, и поднялся со стула.

9. Как проиграть войну?

Проиграть любую войну очень просто. Надо просто очень не хотеть ее выиграть.

К такому выводу пришел Лев Александрович, размышляя о возникновении Соединенных Штатов Америки.

Он сидел в своей комнате-библиотеке и держал в руках толстый исторический том. Перед ним на журнальном столике дымилась чашка с крепким чаем, и лежал на блюдце бутерброд с двумя золотистыми шпротинами и веточкой петрушки сверху.

За черным окном засыпал город. Лев Александрович сидел в комнате. И в то же время его здесь не было. Он находился за тысячи километров от старого сибирского города и за двести с лишним лет от царящего за окном августа.

В Соединенных Штатах периода их возникновения.

Историк размышлял вот о чем.

Вступая в войну за независимость со своей метрополией — Британской империей, тринадцать североамериканских колоний как будто не имели никаких шансов на победу.

Англия находилась на вершине своего могущества. Ее армия и флот заслуженно считались сильнейшими в мире. Она только что выиграла Семилетнюю войну с Францией. В ходе этой войны, в частности, были наголову разгромлены французские войска в Новом Свете, и Канада из колонии короля Франции Людовика Шестнадцатого превратилась в колонию короля Англии Георга Третьего. На полях этой войны колонисты еще совсем недавно с энтузиазмом сражались на стороне британского экспедиционного корпуса.

Существования вне рамок Британской империи американцы себе не представляли. «Родина–мать» — иначе Англию в ее американских колониях и не называли.

Первоначальным толчком к ухудшению отношений между колониями и горячо любимой матерью-родиной была такая скучная вещь, как налоги.

Но противоречия по поводу их размеров сначала не казались обеим сторонам чем-то неразрешимым и, уж тем более, требующим применения оружия.

Увеличение налогов, из-за которых и разгорелся сыр-бор, в самом худшем случае повышало существовавшие платежи американских колоний Британской короне менее, не более, чем на пять процентов.

При этом, даже после планируемого повышения, выплачиваемые каждым американцем налоги все равно оставались в два раза меньше, чем в самой Англии. Всерьез воевать с метрополией, как будто, было не из-за чего.

И в вначале конфликта даже самые отъявленные патриоты Америки даже не помышляли о войне.

Будущий президент Соединенных Штатов Джордж Вашингтон писал в эти дни своему старому другу: «Что до независимости, то ее не желает ни один здравомыслящий человек во всей Америке.»

Однако, Англия в нарушение всей своей богатой практики управления подведомственными народами почему-то сразу отставила в сторону любые дипломатические средства и объявила свои североамериканские колонии находящимися в состоянии мятежа. Вооруженные силы Британской империи получили высочайшее повеление: навести в них законный порядок.

В Америку стали прибывать регулярные английские войска.

На этом история борьбы североамериканских колоний Великобритании за независимость должна была и закончиться.

У американских колонистов не было никакого желания умирать за снижение не таких уж и высоких налоговых сборов. К тому же, армия колоний не выдерживала никакого сравнения с регулярными английскими войсками. Личный состав американской армии набирался по контракту из низов колониального общества. Они шли служить, в основном из-за денег, и совсем не горели желанием умирать в бою. Дезертирство в этой армии процветало в течение всех семи лет войны. При возникновении трудностей в снабжении или наступлении холодов солдаты бросали свои подразделения и спокойно уходили домой. А трудности эти были почти постоянными. Конгрессы штатов не верили в победу и снабжали своих солдат из рук вон плохо. Почти постоянно у них не хватало не только сапог и хлеба, но даже свинцовых пуль и пороха.

Главнокомандующему армией штатов Джорджу Вашингтону ни в один из шести лет войны не удавалось навербовать в свою армию больше десяти тысяч волонтеров. Обычно же у него под ружьем находилось не более трех тысяч человек.

Противостоял же колониям тридцатитысячный Королевский экспедиционный корпус. Его солдаты были дисциплинированы, отлично подготовлены, в изобилии снабжены всем необходимым. Командиры высадившихся частей являлись настоящими профессионалами с большим военным опытом. Боевой дух личного состава был исключительно высок: солдаты и офицеры горели желанием отстоять честь Британской империи.

Мало того, добиваясь подавляющего численного преимущества, английское правительство прибавило к своим собственным солдатам почти тридцать тысяч профессиональных солдат-наемников из Германских княжеств. По имени одного из германских княжеств их называли гессенцами.

Казалось, американская армия обречена.

В соответствии с этими ожиданиями все и начало происходить.

Высадившись в начале августе 1776 года в районе нынешнего Нью-Йорка на берегу Гудзона, командующий английскими войсками генерал Хоу в первом же боевом столкновении без особого труда разгромил основные силы Вашингтона.

Американские солдаты отступали, бросая орудия, ружья и запасы пороха. Генерал Хоу имел полную возможность полностью уничтожить мятежников.

Но происходит необъяснимое.

Генерал Хоу, неожиданно, не отвечая на недоуменные вопросы своих офицеров, приказывает своим частям остановиться, и уводит на отдых. Армия Джорджа Вашингтона неожиданно для нее самой оказывается спасенной.

Затем, в течение многих дней по какой-то неясной причине Хоу не предпринимает никаких наступательных действий, хотя многочисленные шпионы регулярно доносят ему о тяжелом положении в лагере противника. У американцев не имеется ни продовольствия, но и боеприпасов.

В случае наступления британских войск, солдатам Джорджа Вашингтона просто нечем было бы стрелять.

Только через две недели, не выдержав настоятельных просьб своих собственных офицеров, генерал Хоу разрешает войскам идти в бой.

Английские части железными колоннами двинулись на лагерь мятежников. Не имеющие боеприпасов американцы отступили в сторону Гарлема и скопились на его пологих высотах. Никакого серьезного сопротивления они оказать не могли.

Казалось бы, на плечах отступавших англичане должны были ворваться в Гарлем, уничтожить или пленить потерявшего способность к сопротивлению противника.

Но этого снова не происходит.

Генерал Хоу постоянно останавливает рвущиеся в бой полки. В результате три километра от восточной оконечности Манхеттена до западного, где расположен Гарлем, английские солдаты, не встречая никакого сопротивления, проходят за четырнадцать часов! А когда они, вопреки стараниям своего командующего, все-таки вплотную приблизились к Гарлемским высотам, Хоу под страхом расстрела категорически запрещает штурм.

Похожая история повторяется под расположенными на Гудзоне фортами «Вашингтон» и «Ли». На три тысячи почти безоружных голодных американцев наступают более тринадцати тысяч переполненных боевым задором, сытых, прекрасно вооруженных англичан и гессенцев.

Разбитые отряды американцев отступают. Королевские офицеры считали, что победа вот-вот будет одержана! Но Британский командующий запрещает преследование бегущих отрядов Джорджа Вашингтона.

Через два года странной войны Лондон, наконец, отстраняет Хоу от командования экспедиционным корпусом. Его сменяет генерал Корнваллис. Английские офицеры полагали, что теперь-то война закончится в течении нескольких недель. У американцев нет ни пороха, ни хлеба, ни, главное, никакого желания воевать. Ассамблеи штатов смирились с неизбежным поражением и ничего не делают для снабжения своей армии. Остается лишь ударить по американцам и война будет победоносно завершена.

Но нет. Новый командующий продолжает тот же необычный способ воевать, что и предыдущий.

По крайней мере, трижды английская армия имела возможность полностью уничтожить вооруженные силы колонистов во время зимовок. В эти дни в результате дезертирства численность личного состава армии Вашингтона падала до двух тысяч человек. А у оставшихся не было ни продовольствия, ни одежды, ни боеприпасов.

Главком Вашингтон так описывает положение своих солдат в зимние месяцы:

«У нас нет ни денег, ни кредита, что бы купить хотя бы досок и сделать двери для своих хижин… Если бы солдаты могли, подобно хамелеонам, питаться воздухом или, как медведи, сосать лапу и так перебиться в суровые дни наступающей зимы!… Собрав все наше тряпье, мы едва ли обеспечим их теплой одеждой.»

К началу 1781 года, предпоследнего года войны, сам командующий считал, что война проиграна окончательно:

«Я не вижу ничего впереди, кроме новых бед. Половину времени мы сидим без продовольствия, и так будет дальше. У нас нет складов и нет средств на создание их. Очень скоро мы останемся и без солдат, ибо у нас нет денег, что бы платить им… Мы кое-как держимся, но всему приходит конец. Одним словом, история этой войны — история ложных надежд.» — писал он в новогоднюю ночь.

И все-таки в итоге американцы победили. Победили буквально чудесным образом.

На стороне американцев-республиканцев неожиданно выступает королевская Франция. Людовик Шестнадцатый посылает в Америку свои отборные войска. Он желает отомстить Англии за недавнее поражение и потерю Канады.

Происходит невероятное. Полностью контролируя Атлантику, Британия почему-то ничего не делает, чтобы помешать переброске французских войск в Новый Свет. Более того, английские стопушечные фрегаты прямо-таки в пожарном порядке убираются с маршрутов движения французских транспортных судов.

Высадившись в Новом Свете, доблестные французские мушкетеры в ожесточенной битве при Йорктауне наголову разбивают британский экспедиционный корпус. Американские войска участвую в этом сражении только в качестве охраны тыла и резерва.

Но все-таки оказываются в лагере победителей.

В результате происшедшего американцы, к своему собственному удивлению, выиграли почти проигранную ими войну. Великобритания была вынуждена признать независимость своих колоний в Новом Свете.

После подписания мира в Английском парламенте состоялись слушания, посвященные выяснению причин потери заокеанских территорий. Был заслушан и бывший командующий экспедиционным корпусом генерал Хоу.

Ему задали вопрос, почему он не покончил с армией колонистов в самом начале войны, хотя имел для этого все возможности?

Хоу согласился, что, действительно, разгромить армию американского конгресса не представляло для него большого труда. Но при этом заявил: он не мог этого сделать «по политическим соображениям, которые известны надлежащим людям.»

Что это были за соображения, и кто были эти люди, он пояснил лишь нескольким депутатам в закрытом порядке. Содержание этих пояснений в документах отражения не нашло и до сих пор не известно.

Размышляя об этой загадочной войне, Лев Александрович приходил к выводу, что, в результате естественного хода событий, армия американского конгресса должна была неизбежно потерпеть поражение, и Британской империи предстояло еще долго оставаться владычицей своих заокеанских колоний.

Кто-то организовал победу американской армии и поражение войск Великобритании вопреки естественному ходу вещей.

Авторами этой победы были совсем не американский генерал Вашингтон и даже не английский генерал Хоу. Они сами являлись лишь послушными исполнителями чьего-то грандиозного замысла.

Этот кто-то был настолько могущественным, что мог не считаться ни с решениями правительства Британской империи, ни с неумением американцев воевать.

Существует ли надежный способ проиграть войну?

Да. Это очень не хотеть ее выиграть.

Лев Александрович сидел в своей комнатке-библиотеке и держал в руках толстый книжный том.

За черным окном давно спал город.

Перед ним на журнальном столике стояла чашка с крепким чаем, на блюдце лежал бутерброд с двумя золотистыми шпротинами и веточкой петрушки сверху. Чай давно остыл. А петрушка, засыхая, в негодовании подняла листики потолку.

«Кто же был подлинным автором невероятных событий развернувшихся в Новом Свете? — недоумевал Лев Александрович. — Кто он, этот могущественный и беспокойный невидимка, даровавший Америке независимость?»

10. Настоящий враг тот, что рядом

Окно кабинета было открыто.

В августовском воздухе было растворено столько солнечного света, что он даже казался синим, как хорошая просветленная оптика. Ветерок игрался белой занавеской, словно котенок в хорошем настроении.

Полковник стоял у раскрытого окна своего кабинета и смотрел на манящие тенистые ущелья улиц. Смотрел и не видел. Он размышлял.

Его сейф осматривали.

Осматривали тайно, стараясь не оставлять следов. Почти профессионально. Но какие сейчас профессионалы… Да и против квалификации Полковника трудно было найти в сибирской провинции соответствующих профессионалов.

Все три оставленные им секретки были нарушены. Исчез волос с обратной стороны замка, короткий отрезок черной нитки, вставленный в металлический заусенец наверху внутренней стороны дверцы. Чуть сдвинута, миллиметра на три, лежавшая на самом верху стопки документов черная кожаная папка. Полковник оставил ее так, что правый край закрывал все буквы названия «Журнал учета посещений», кроме последней буквы «й» на лежавшей под папкой тетради. Причем край как бы даже слегка цеплял букву. А теперь между краем черной папки и буквой «й» светилась тоненькая белая полоска.

Кроме того, ему очень не понравился пришедший с докладом о проведенных оперативных мероприятиях по взрыву на нефтезаводе старший лейтенант Володя Пилипенко. Доложил-то он как всегда хорошо. Тем более, что, и докладывать особенно было нечего. Дело уверенно превращалось в «висяк». Но доклад Володя составил грамотно. Осмотрели, опросили, изучили, поручили. Как и положено, на пустом месте была создана иллюзия огромной работы.

Дело было в другом.

В глазах.

В глазах у лейтенанта было непонятное беспокойство.

Беспокойство души — спутник нечистой совести, говорят на Востоке. На Востоке ничего не говорят случайно.

Он подумал. Закрыл сейф. Вышел из кабинета, и, не торопясь, направился в буфет.

Володя Пилипенко сидел за тарелкой с сосисками.

Растворимый кофе Полковник не любил. Чай в пакетиках тоже. Но другого не было. Он налил стакан кипятка, положил туда половину чайной ложки сахарного песку и опустил внутрь стакана два пакетика черного чая. В итоге получился более или менее приемлемый напиток.

Он взял с подноса заварное пирожное, положил его на блюдце, расплатился и направился к столику, за которым обедал старший лейтенант.

— Можно к тебе, Володя? — cпросил он.

— Да, конечно, товарищ полковник. — даже привстал тот.

«Нет, не водилась раньше за старшим лейтенантом угодливости. Не водилось. Нормальный был молодой человек. Даже, можно сказать, приличный. Что же случилось? Что-то же случилось!» — подумал Полковник.

— Что случилось, Володя, а? — вслух произнес Полковник.

— Вы о чем, товарищ полковник? — поднял ясные глаза лейтенант.

— А то, ты не знаешь?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Нет.

Лицо старшего лейтенанта выражало искреннее недоумение.

— А хочешь, я тебе скажу? — наклонился к Володе Полковник.

— Скажите. — едва заметно дрогнул голос у Пилипенко.

— Ты зря беспокоишься, Володя. Зря. Ты же выполняешь свой долг. Ведь ты не сам все это придумал. Ты офицер. Ты просто выполняешь приказ. И все. Разве нет?

— Да. То есть, нет. То есть, я хотел сказать… — сбился лейтенант.

— А зачем ты взял из сейфа коньяк, а? — резко перебил его Лев Александрович.

— Что Вы, товарищ полковник! Коньяк я не брал… — попался в расставленную ловушку Володя, хотя поправился мгновенно: — Да, я и вообще никогда не открывал ваш сейф. У меня же нет от него ключа… Он же только у вас.

— Ну и правильно. Ну и молодец! — сказал Полковник. — Приятного тебе аппетита!

Полковник встал.

— Да, сиди, сиди… — махнул он своей безразмерной ладонью начавшему подниматься лейтенанту. — До завтра. Меня сегодня не будет. Так и будешь отвечать, если меня будут спрашивать. Я по оперативным делам. На нефтезаводе.

Он покинул буфет и направился к выходу из управления.

«Да, Володя в деле. Глаза бегают. Да и вообще лицо держать не умеет. А чего бы он умел? Кто бы его учил? Милиционер же обычный и все. Ему, ему поручили документы посмотреть. Ну, ладно. Если Володе поручили провести его негласную проверку, дела обстоят не так уж плохо. Как говорят на Востоке, когда шайтан известен — это уже не шайтан. На Востоке зря ничего не говорят… А вот, кто поручил старшему лейтенанту посмотреть документы в сейфе — управление собственной безопасности или Соседи из федеральной службы безопасности? Вот это вопрос.»

Полковник вышел на улицу и почувствовал на себе то ли чей-то взгляд, то ли чье-то прикосновение. Провел рукой по щеке и понял, что это просто теплый солнечный луч. Пучок энергетически возбужденных фотонов, покинувших восемь минут назад непредставимо гигантский бурлящий Солнечной шар. За это ничтожно малое время он пролетел через миллионы километров ледяного пространства, и приземлился у него на лице. Мертвая материя, как говорит наука. А кажется, что живой веселый друг. Умеющий посочувствовать и поддержать.

Полковник спустился по широким ступеням и шагнул на тротуар.

Салон «Белая орхидея» находился на противоположной стороне той же площади, где стояло и областное управление внутренних дел. Полковник нырнул в подземный переход и через пять минут оказался у просторной стеклянной витрины. За толстым стеклом лежали тропики.

Среди изумрудных гор зелени и пестрых цветочных лепестков неутомимо сновали покупательницы и продавщицы. Время от времени, рассматривая цветы, дамы нагибались к стоящим на полу горшкам и вазам, и в витрине появлялись аккуратные попки продавщиц, похожие на прижатые друг к другу тугие резиновые мячики, или широкие зады покупательниц, напоминающие объемистые семейные комоды с мягкой ложбинкой посередине.

По углам среди листьев прятались, как занесенные в Красную книгу ленивцы, случайно попавшие в этот женский мир представители сильного пола. Мало кто из мужчин не чувствовал себя лишним в этом чужом для них мире цветочных бутонов, плодоножек, пестиков и женских бюстов.

Посередине этой дамской оранжереи высилась, словно местное божество сама хозяйка салона Оксана Григорьевна Ковальчук.

Она почувствовала его взгляд, пару раз обернулась в сторону витрины, прикрыла ладонью глаза от бьющего в стекло солнца, и, наконец, смогла его рассмотреть.

Хозяйка зеленого царства улыбнулась, в удивлении вздернула брови, и замахала большой белой рукой: заходи!

— Лева, неужели, это — ты? Я уж думала, мне мерещится! В кои-то веки в гости зашел! А ведь сидишь в кабинете через площадь! — блестя глазами, плыла ему навстречу Оксана.

Полковник прижался к ее большой груди, чмокнул в щеку и понял, что царь древних израильтян Соломон пошутил, вырезав на своем кольце: «Все проходит.»

На самом деле, не проходит ничего.

Не было никакой удачливой бизнесменши и хозяйки «Белой орхидеи», а была турецкая журналистка Фатима, соседний по окопу солдат.

— Пойдем, пойдем, не стой, как не родной. Пойдем ко мне в кабинет. Кофе хочешь? — говорила она, распахивая перед ним отделанную под карельскую березу дверь.

— Да, я растворимый не пью, ты же знаешь!

— А вот и не-е-ет! — торжествующе пропела Оксана. — У меня не растворимый! У меня электромангал с песком, вот! Что, Левочка, не ожидал? Все у тебя Ксанка дура, растворимый кофе пьет. Знаешь, какой у меня кофе по-восточному получается-я-я!… Фейсал, — помнишь Фейсала? — от зависти бы помер.

Оксана погрузила в маленькую раскаленную Сахару нижнюю часть медной турки и подвигала ее, нагоняя на ее блестящие бока песочные барханы. Терпеливо дождалась, когда над узким венчиком горла показалась шапка пузырящейся коричневой пены, и ловко разлила кофе по крохотным керамическим чашечкам.

Кофе был густ и тягуч, как масло. Крепок и сладок, как воображаемая удача. Настоящий кофе по-восточному. Ксана не обманула. Завистливому владельцу приморской кофейни Фейсалу точно бы пришел конец.

— Говори, Лева, зачем пришел? Ведь не просто же так? Старуху проведать. — сказала успокоившаяся на широком низком диване Ксана.

— Ксана, прекрати себя в старухи записывать. Я могу подумать, что ты жаждешь комплиментов! — сказал Полковник и сделал маленький глоток оживляющего напитка.

— Да, жажду. Потому, что мне их никто давно уже не говорит! Как бизнесмену говорят. А как женщине — нет.

— Хочешь, я скажу?

— Ну, скажи.

— В эмиратах за такую фигуру не пожалели бы никаких денег. Должность старшей жены в любом гареме тебе была бы обеспечена! Что, скажешь, я опять вру?

— Сомнительный комплимент, Лева. — осуждающе заметила Оксана.

— Почему это? — обиженно спросил Полковник.

— Здесь же — не эмираты! Тут, Лева, всем нужны худые вешалки… Говори прямо, зачем пришел?

— Ну, слушай. — поставил на полированный столик потерявшуюся в его лапе чашечку Полковник.

И он изложил Оксане Ковальчук свою просьбу.

— Только Ксана, если почувствуешь, что это может как-нибудь повредить твоим семейным отношениям, не делай. Не хватало мне еще тебя с зятем поссорить. Или, не дай бог, чтоб его со службы поперли. ФАПСИ все-таки солидная фирма. Какая-никакая карьера!…

— Не учи ученого, Лева. — сказала Ксана. — Що он там кому подписки давал, то я не бачу. А шо он мини, та моей дочке присягу сробил, то так! — замелькали вдруг в Оксанином языке украинизмы почти незнаемой ридной мовы ее предков, эвакуированных сюда в войну из Запорожья. — Та не боись! Он же ж у мини видправляемый!

После разговора с Ксаной Полковник почувствовал себя увереннее. Но до конца беспокойство не исчезло. Не то, что бы он чего-то боялся. В его жизни было столько страха, что его запасы в организме оказались, видимо, израсходованными.

Но вот терпеть поражение Полковник не хотел.

Он медленно пошел по скверу речников, лежащего напротив управления. Постоял у фонтана и сел на скамейку в тени высокого пирамидального тополя.

Ему вспомнился такой же сухой и солнечный день в Болгарии. На загадочных Балканах. В маленьком курортном городке по имени Сандански. Он остановился там, возвращаясь из длительной командировки на Ближний Восток.

Центр задерживал ответ, то ли ему следовать в Москву, то ли, после отдыха в дружественной Болгарии или где-то еще, возвращаться обратно.

Ему кто-то порекомендовал горный курорт Сандански на самой границе с Грецией. Знакомая сотрудница посольства, узнав, что он собрался туда, не советовала ехать. Какое-то нехорошее место. Какие-то предания, что человека там ожидает его судьба, а ее лучше не знать… Вроде, все это объясняется вполне материальными причинами. Истечением из гор радиоактивного газа радона, который как-то воздействует на центральную нервную систему и кору головного мозга.

Полковник взял в прокатной фирме «Фольксваген», и через три часа был в Сандански.

На горе, висящей над городом, стоял одинокий, как рыцарский замок, болотно-зеленый отель «Хилтон».

Был он построен в основном в расчете на приезжающих на местные минеральные воды немецких туристов. Когда их не было, как в те дни, отель был совсем пуст.

Он попросил комнату с видом на горы, получил в полутемной рецепции ключ от номера, прикрепленный к тяжелой металлической груше, и поднялся на второй этаж.

Бросив в номере вещи, он выпил в баре рюмку пахнущей сливами раки и вышел на открытую террасу, висящую над склоном горы. Там работал маленький ресторанчик. Он взял зажаренное на решетке мясо, обложенное черными солеными маслинами, блестящими, как полированные агаты.

Он долго сидел, смотря на кудрявые, темно-зеленые горы, и с наслаждением дышал горным воздухом, казавшимся ему после сухой ближневосточной атмосферы влажным и словно бы, живым.

Уже в сумерках он прошелся вокруг отеля, почувствовал приятную усталость и вернулся к себе в номер.

Не зажигая света, он постоял на балконе, пытаясь различить в темноте обступающие отель громады гор. За ними была уже Греция. Да и сам Сандански находился в исторической Македонии, где когда-то родился завоеватель Востока Александр Македонский. С несколькими тысячами своих солдат он прошел всю малую Азию, древний Египет, еще более древнюю Месопотамию и дошел до земель инопланетной для европейцев цивилизации Индостана.

Стояла тишина, такая же, как и тысячи лет назад. На расстилавшихся перед ним горах не было ни огонька. С их лесистых склонов на отель скатывались массы воздуха, свежие и остро пахнущие, как нашатырь.

Никакого воздействия на себя радона или чего-то еще он не чувствовал.

А вот ночью с ним случилось нечто. Такое, что он до мельчайших подробностей помнил до сих пор.

Он проснулся, как от толчка, и увидел, что стеклянная раздвижная дверь на балкон, полностью открыта, хотя он отчетливо помнил, как ее закрывал. Он вообще на уровне воспитанных рефлексов не мог бы оставить открытым такое большое пространство для проникновение в помещение. Особенно в помещение, где он должен был спать.

Тем не менее, балкон был открыт и в комнату входил крепенький немолодой человек, похожий на обыкновенного восточного — турецкого, палестинского или болгарского — крестьянина с загорелым морщинистым добрым лицом. Крестьяне всех земель вообще похожи друг на друга.

— Лежи, лежи! — как старому знакомому махнул пожилой крестьянин рукой.

Полковник не испытал ни малейшей тревоги.

Он вообще почему-то нисколько не удивился столь странному визиту, будто крестьяне окрестных деревень так и должны ночами заходить через балконы к постояльцам отеля респектабельной европейской гостиничной системы «Хилтон».

— Вот, что хочу сказать тебе, сынок. Ты не бойся, ты иди. Есть люди дома. А есть люди пути. Они разные. Ты не переживай. Ты иди. Путь приведет. Только смотри, — он погрозил пальцем, — не трусь! Жизни нельзя бояться. Она знаешь, как этого не любит! Ты не бойся. Ты иди!

И Полковник вдруг с облегчением понял, что это сон. Все это ему снилось. Он встал, зажег свет, снова потушил.

«А правду говорили, странное место. Сны какие реалистичные…» — подумал он.

И в это мгновение увидел, как с балкона в номер неторопливо входит уже виденный им во сне старичок.

— Ты не бойся! — улыбаясь глазами, говорил он. — Иди прямо и не бойся!

«Это что же, я опять сплю? — запутался Полковник. — Или не сплю?…»

И снова провалился в сон.

Утром он поднялся бодрый и отдохнувший, но в голове царил странный теплый туман.

«Так, что же это было? Сон? Или не сон?» — спрашивал он себя.

В конце концов, все-таки решил, что сон. Хотя утром обнаружил, что раздвижная дверь на балкон, действительно, оказалась открытой до упора. Он подумал, что сам открыл ее вечером, перед тем, как ложиться спать. А то, что совершенно этого не помнил, списал на нервную усталость, накопившуюся за предыдущие два тяжелых года, и отсутствие привычки к национальному болгарскому напитку — ракии.

Но доброе напутствие старого крестьянина запомнил хорошо. Навсегда.

«Иди и не бойся!»

…Полковник посидел на лавочке в сквере. Понаблюдал за стеклянными, наполненными солнцем струями фонтана. За гуляющими молодыми мамами, толкающими впереди себя качающиеся маленькие разноцветные кареты. За выпрашивающими угощение самоуверенными городскими голубями.

Вглубь старых городских кварталов убегали уютные тенистые улицы. Они так и манили в свои краснокирпичные глубины. Полковнику очень хотелось нырнуть в их прохладные ущелья. Но он-то знал, как опасно доверяться этим хитрым змеям.

Они могли закружить, заморочить, запутать неосторожного пешехода так, что только под вечер он мог обнаружить себя в лучах заходящего солнца, сидящим на какой-нибудь лавчонке у старого дома с резными наличниками. Как ни соблазняли они Полковника, и как сам он не хотел быть соблазненным, он не дал себя уговорить.

Он не пошел бродить по старым уютным городским улочкам. Полковник пошел в управление.

И когда он приблизился к его серому зданию, то понял, — предчувствие его не обмануло. Он стал свидетелем любопытной сцены.

Из дверей главного подъезда выходили два человека.

Одним из них был начальник управления генерал Болотов. А рядом шествовал спортивный моложавый светловолосый человек. Он что-то энергично втолковывал генералу. А тот в знак понимания или согласия степенно кивал головой.

Полковнику не понравилась эта сцена.

Он знал этого человека.

Это был начальник Московской головной конторы службы безопасности акционерного общества «Сибпромнефть» Сергей Сергеевич Белковский. Доверенное лицо владельца компании Аврамовича.

В принципе, его приезд в город после взрыва на заводе являлся понятным, ожидаемым.

Не понятным было другое.

Прибыть в город Сергей Сергеевич мог только утренним авиарейсом. Почему за целый день он не нашел возможности встретиться с Полковником, непосредственно отвечавшим за проведение оперативно-розыскных мероприятий по взрыву и располагавшим наибольшей информацией по этому делу? Но нашел возможность встретиться с генералом, который никакой особой информацией по этому делу не обладал?

Полковник умерил шаг. И остановился у милицейского постового «стакана», стоящего у поворота к центральному подъезду управления.

Генерал с Белковским вмести сели в черную «Волгу». Она вырулила на проспект и растаяла в бесконечном потоке автомобилей. Машина ушла в сторону нефтезавода.

Впрочем, это ничего не означало.

По этой трассе можно было попасть не только на нефтеперегонный завод, но, скажем, в гостиницу областной администрации, где мог остановиться Белковский. Или в находящийся недалеко элитный дачный поселок, в котором находилась дача самого генерала. Да, мало ли…

В воздухе стоял запах сохнущих листьев и отработанного бензина. Но Полковник чувствовал в городском воздухе еще один запах.

Запах тревоги.

11. По следам Сергея Мизимова

Полковник ужинал в ночном клубе «Мистер Икс».

Или «Мистер Ха», как его обычно называли обитатели станционного поселка.

Официантка принесла ему фирменное блюдо заведения — горбушу, запеченную в фольге. Сдерживая нетерпение, Полковник неторопливо развернул серебристый лист с коричневыми подпалинами, образовавшимися в жаре духовки, и, зажмурившись, вдохнул сытный аромат горячей красной рыбы, лука и лаврового листа. Ему понравилось. Он налил себе в бокал охлажденного белого «Вазисубани» и приготовился провести приятный час.

Однако, дальше все пошло не так уж хорошо.

К нему, не спросив разрешения, подсела поношенная дама в миниюбке и спросила:

— Мужчина, у Вас закурить не найдется?

— Нет. — коротко ответил Полковник.

— Такой симпатичный и не курите?

— Нет.

— А зачем вы сюда пришли?… Поиграть, наверное, в рулетку хотите, да?

— Нет.

— Ну, а что же тогда? Может быть, хотите нескучно провести время с дамой, а? Хотите?

— Нет. — Полковник приступил к рыбе, которая показалась ему даже лучше, чем обычно.

— Мужчина, ну, что вы заладили — «нет», да, «нет». Признавайтесь, что вы хотите? И я выполню все ваши желания, мужчина!

— Побриться. — сказал Полковник.

Дама задумалась. Потом у нее в глазах мелькнуло удивление.

— Здесь же не парикмахерская… — неуверенно произнесла она. Но после некоторого умственного процесса, пришла к выводу, что над ней, кажется, смеются. Этого она стерпеть не могла.

В ее голосе появились угрожающие базарные нотки:

— А еще серьезный мужчина!… С ним, как с порядочным, а он хамит! Хамло! Фраер дешевый!

Она даже как будто собралась ударить его по щеке. И не сделала этого только потому, что зацепилась взглядом за широкую, похожую размерами на медвежью лапу, полковничью ладонь.

Дама, как значилось в оперативном деле, просмотренном Полковником накануне, была гражданкой Евсеевой Ниной Николаевной. Имела в определенных, примыкающих к ночному клубу «Мистер Икс» кличку «Нинка-стартер». Использовалась для завязывания скандалов со случайными посетителями, производящими впечатление денежных, но не садящихся играть в казино.

После громких криков, обвинения в приставании к девушке и расцарапанных щек, служба безопасности бралась урегулировать конфликт без вызова милиции за более или менее существенную сумму со стороны неосторожного посетителя.

Но, вобщем-то, это была практика прошлого. Теперь владельцы злачных мест поняли, что в условиях конкуренции репутация заведения — главный капитал. Он дороже любых конкретных сумм. Его надо беречь, как зеницу ока. И с такими номерами в основном было покончено. Разве что, подобным, в отсутствие хозяина и без его ведома, по старинке баловалась служба охраны…

Но, в том-то и дело, Полковник видел: хозяин заведения Арчил Гургенович Ламидзе был в клубе. Более того, он определенно заметил Льва Александровича, когда тот заходил в зал. И, вроде бы, даже кивком головы поздоровался. Правда, кивнул как-то невнятно, то ли ему, то ли так, непонятно кому, и сразу скрылся за темной шторой в служебных помещениях.

В зале никого из службы охраны почему-то не наблюдалось. Хотя обычно без присмотра залы клуба они не оставляли.

— Я за тобой пришел. — сказал он Нинке-стартеру. — Вот. Арестовать тебя хочу. У меня и ордер выписан. Здесь лежит. — для убедительности Полковник похлопал себя по боковому карману.

— А, вы что, из милиции? — притихла Нинка. — А, что я такого сделала, что? Я ничего такого и не делала… — в ее голосе появились хорошо отрепетированные плаксивые нотки.

— Не делала? — строго спросил Лев Александрович.

— Не-е-ет — проблеяла Нинка.

— Правда? — насупил он брови.

— Ну, нет же, правда! — добавила в голос девичьей искренности Нинка.

Полковник выдержал большую, как молчание заглохшего мотора, паузу и, наконец, отечески махнул рукой:

— Ну, ладно. Если так, иди! Только никогда так больше не делай. — сказал он, ничего не уточняя конкретно, но, резонно рассчитывая, что искать в памяти противозаконные и аморальные поступки Нинке долго искать не нужно.

Нинка шустро вскочила и приготовилась исчезнуть, но вдруг застыла на месте. И Полковник понял: значит, все это было не случайно. Значит, была у нее инструкция, как себя вести, и она не предусматривала бегство с поля боевых действий. Вот Нинка и замялась.

— Ну! — грозно нахмурил он брови. — А то прямо сейчас в обезъянник! Автозак вон — под окном. Ждет!

Нинка застыла, как изваяние, не в силах нарушить данную ей инструкцию, но и не знающая, что делать дальше.

Она так бы и стояла у его столика памятником служебному долгу, если бы к Полковнику быстрыми шажками не подошел сам Арчил Гургенович. На его мощном коротконогом теле были натянуты белые брюки и черная, блестящая кожаная жилетка. На ней располагалось множество карманов и звенящих при ходьбе металлических замков. Арчил Георгиевич хотел быть красивым.

— Иди. Иди, хорошая моя. — похлопал он Нинку пониже спины. — Тебя в баре друзья дожидаются, а ты хорошему человеку спокойно покушать не даешь…

Освобожденная от выполнения особого задания Нинка-стартер радостно устремилась к барной стойке, где кучковались несколько мужских фигур.

Полковник проследил за ней взглядом и увидел, как она что-то начала рассказывать, наклонившимся к ней трем кавалерам. Те, как по команде, исподлобья уставились на него угольными точками глаз.

Но вдоволь наглядеться странной кампании не удалось. Им помешал гражданин Ламидзе. Он сел за столик и своим могучим торсом загородил Полковника от взглядов чем-то определенно недовольных зрителей.

— Здравствуй, Лева, здравствуй, дорогой! Извини, что сразу не подошел… Дела, знаешь. Такое хозяйство! То одно, то другое. Вот мясо несвежее привезли. Обмануть хотели… Ай-я-яй! — покачал он головой. — Почему люди такие нечестные бывают, а? Ты не знаешь, Лева?

Арчил основательно устроился напротив Полковника и с нежностью посмотрел на оставшиеся от рыбы хрящи.

— Как, нравиться, а? — Это у меня Тофик делает. Ой, ка-а-акой мастер, а! А ка-а-акую бастурму он делает, о-о-ой! Вот придешь в следующий раз, ты бастурму возьми! Не пожалеешь. Это я тебе говорю, Лева!

Закончив тираду, он как-то вскользь, обходя глаза, посмотрел на Полковника. И замолчал. Не очень хорошо замолчал. Насторожено.

— Слушай, Арчил, — сказал Полковник, — это не ты бойцов к Сереге Мизимову присылал, а? Деньги выбивать. Если ты, то зря. Не надо этого.

— Да, что ты, Лева! — вскинулся Арчил Гургенович. — Никого я не присылал. Да, он мне ничего и не должен. Чего ж я у него деньги выбивать буду?

— Да, говорят, он проигрался у тебя в казино и задолжал много.

— Кто? Серега? Мизимов? Да ты что, Лева! Ничего он у меня в казино не проигрывал. Да из него игрок-то какой?… По рублю на кон… Он не столько играет, сколько так, картину гонит!

— Так, может, он не в казино, а где-нибудь еще кому-нибудь из ваших в карты проиграл?

— Да, нет… Если большая сумма, я бы знал. Никому он ничего не проигрывал…

— Не проигрывал?

— Обижаешь, Лева! Разве я тебя хоть когда-нибудь обманывал? — с обидой в голосе спросил Арчил Гургенович. — Скажи, обманывал?

Гражданин Ламидзе обманывал Полковника неоднократно. Хотя и был, в отличие от своих родителей, по рождению совсем не кавказцем, а коренным сибиряком. Собственно, обманывал он всегда, когда мог. А в деле, об отправке в Турцию девушек с целью использования их в качестве проституток, которое некогда раскручивал Полковник, Арчил Гургенович вообще только и делал, что врал.

— Нет. — сказал Лев Александрович. — Не обманывал. Ты знаешь, как я верю тебе, Арчил.

Хозяин ночного клуба обманывал Полковника не один раз. Но сейчас интуиция говорила Льву Александровичу, что Арчил Гургенович говорит правду. И даже почему-то испытывает от этой правды облегчение.

— Слушай, Лева. Давай я тебе хорошего вина принесу. Настоящее! Из Грузии. «Эрэти.» Никому не даю. Сам пью. Хочешь? — почему-то, совсем сбросив тревогу, радушно предложил хозяин ночного клуба.

— Нет, Арчил. Спасибо тебе за все. Идти мне надо. — с сожалением посмотрел на опустевшую фольгу Полковник. — Дела. В одно место еще заглянуть нужно… А насчет бастурмы, спасибо, Арчил, что подсказал. Обязательно закажу в следующий раз.

Он уже хотел подняться со своего места, как вдруг увидел, что в зал вошла молодая женщина, похожая на Риту Кононович.

Лев Александрович присмотрелся. К его удивлению, это была она. Собственной персоной. Только вместо привычного делового костюма, на ней было длинное вечернее платье цвета серого утра. Макияж был непривычно ярок. А в ушах сверкали никогда им ранее на ней невиданные тяжелые золотые серьги.

Полковник слегка передвинулся, так, чтобы широкий торс Арчила прикрыл его и сказал:

В это время Рита что-то спросила у сидящих за стойкой мужчин и, невнимательно окинув помещение бара, быстро прошла в зал казино.

Полковник поднялся, кивнул хозяину заведения и неторопливой походкой подплыл к бару. Не доходя до стойки, повернулся и вслед за Ритой вошел а помещение, где шла игра.

Большая часть игрового зала была погружена в зеленые шевелящиеся сумерки. И только над столами сияли мощные подвесные светильники. В ярких синеватых кругах света бесшумно вращалось колесо рулетки и летали пестрые крылышки карт. Людей было не много, по пальцам пересчитать. Не за игровыми столами, ни в креслах у стен, Риты не было.

«Куда ж она делась? Не испарилась же?» — встревожился Полковник.

Он внимательнее осмотрел игровой зал.

В дальней стене терялся занавешенный темной портьерой служебный ход. Неторопливой, рыскающей в стороны походкой, когда непонятно, куда на самом деле человек движется, он переместился к портьере и протиснулся за тяжелую ткань.

Перед ним лежал узкий, слабо освещенный короткий коридорчик, который через несколько шагов поворачивал влево. Лев Александрович подкрался к повороту и осторожно заглянул за угол.

Дальше коридор тянулся прямым длинным тоннелем. Света здесь было еще меньше, чем при входе.

Метрах в пяти от угла стояла Рита Ковальчук. А над ней высился высокий серолицый мужик с раздавленной переносицей.

Полковник его узнал. Это был один из напавших на него, когда он заходил в дом Лены Лавровой. Мужик держал Риту за плечо и, судя по ее напряженной позе, ей это совсем не нравилось.

— Да не знаю я, где он. Не знаю! Правда, не знаю! Сама его ищу. — говорила Рита.

— Врешь ты все… Все ты знаешь! Подстилка Мизимовская… То, не разлей вода, а то, не знаю! По глазам вижу, что знаешь! Говори, где! Если правда, Мизимов в больнице, то где, в какой, номер палаты? Говори, а то здесь же придушу, как котенка! — прошипел мужик и, так сдавил Рите плечо, что она вскрикнула.

«Опять Мизимов… И чего он всем понадобился?» — задал себе вопрос Полковник, но размышление над ним отложил до более спокойного времени.

Лев Александрович вышел из-за угла и громко произнес:

— Эй ты, безносый, ты когда мне долг отдашь? Забыл про должок-то, а?

Он говорил, а сам неторопливо, не делая больших шагов и резких движений, продвигался к стоящей паре.

Серолицый резко обернулся на его голос. В полусумраке коридора он не мог сразу рассмотреть, кто приближается к нему.

— Какой долг? Ты чего несешь? Ты вообще, кто? — озадаченно произнес он.

И тут он узнал Полковника.

— А, это ты! … Мизимовский бабы хер моржовый… И что ты все под ногами путаешься, паучина долбаный? Ну, смотри… Доигрался ты, ходок! Резать тебя сейчас будут, падаль… — проговорил серолицый мужик, опуская руку в карман и прилаживаясь там к чему-то.

Это была та рука, которой он до этого держал Риту. Поэтому время он упустил.

«Сразу надо было ее плечо отпускать и лезть в карман брюк. А теперь, не успеваешь ты, парень.» — подумал Полковник и резко ударил противника носком правого ботинка по голени. Тот ухнул от боли и согнулся. Своей медвежьей правой Полковник двинул его в челюсть. Бритая голова бойца мотнулась, с глухим звуком ударилась о стену, и серолицый тряпичной куклой сполз по стене на пол.

— Пойдем, Рита. Неприятно здесь оставаться. — сказал Лев Александрович, взял онемевшую подругу под руку и энергично повлек ее к выходу.

Но не успели они сделать несколько шагов, как перед ними выросла приземистая фигура хозяина ночного клуба. Увидев, лежащего у стены мужика, Ламидзе утратил смуглый кавказский цвет кожи и почти сравнялся тоном лица с бледной, как мокрая простыня, Ритой.

— Лева, как же это?… Что же это?… — растерянно забормотал он.

— Что-то у тебя в последнее время гости какие-то странные, Арчил. — сказал Полковник. — Вот один чуть девушку не изнасиловал в извращенной форме… Еле унял.

Говоря так, он тащил за собой плохо перебирающую ногами Риту. Обогнув застывшего посреди коридора Арчила Гургеновича, они вышли в игровой зал.

— Давай, Рита, шевели ножками, пока нам по ушам не надавали… — наклонившись к Ритиному уху, сказал Полковник.

Стараясь и не бежать, но не сбавляя темпа, он вел Риту к выходу из клуба. Лев Александрович ощущал, как напряглись, сгрудившиеся у стойки мужчины в черных кожаных куртках.

«Если сорвутся все вместе, будет плохо…» — подумал он. Затылком Полковник чувствовал их недобрые, как пистолетные стволы, взгляды. Но за спиной как будто никто не срывался с места. Ничего не происходило. Замолкло даже обычное разговорное жужжание. Сзади воцарилась непонятная тишина.

Полковник и Рита вышли в парадную дверь. Почти скатились по высокой лестнице на тротуар и, не задерживаясь, направились в сторону автомобильной стоянки.

Когда они подошли к Ритиной белой «девятке», он перевел дух: «Кажется, пронесло.»

Он ошибался.

12. Погоня

— Ой, а сумочка! — ахнула начинающая приходить в себя Рита. — Я ее, наверное, в коридоре уронила. Там ключи от машины…

«Да, что сегодня за день такой, нефартовый!…» — мысленно ругнулся Лев Александрович.

В принципе при наличии двух женских булавок он мог открыть автомобильную дверцу, а, если постараться, то и завести двигатель. В крайнем случае, можно было просто вырвать провода из панели и соединить их напрямую. Но на это нужно было хотя бы несколько минут. А он опасался, что этих минут у него нет.

«И что я пистолет с собой не взял?… — спросил Полковник сам себя. — А чего его было брать?… — сам себе и ответил. — Вот, думал, в клубе прилично поужинаю. Арчила пугну, что бы к Ленке насчет Мизимовского долга не приставали и все. А тут на тебе!… Какие-то бандиты. Похоже не местные… Кто такие?»

Он опасался, что времени для возни с дверцей у него не будет. И оказался прав.

От здания клуба к ним живо двигалась темная колючая масса.

Путь к центру поселка, где был свет, люди и двухэтажное здание райотдела милиции оказался отрезан. Оставался лишь лежащий за спиной крутой неосвещенный спуск к не действующей речной пристани.

— Чувствую, нам сегодня еще предстоит побегать. — сказал Полковник и, крепко взяв спутницу за локоть, направился в лежащую у реки непроглядную, без единого огонька, тьму.

Они все убыстряли шаги.

А, когда услышали за своей спиной звук шаркающих по асфальту ног, побежали.

— Давай, давай, Рита, прибавь, не спи на ходу… — шипел Полковник.

— Да я и так не сплю, а бегу… Попробуй сам в такой юбке и на каблуках побегай! — ответила задыхающаяся Рита.

«Да, так они нас достанут, — понял Полковник. — Ну, делать нечего. Придется заняться альпинизмом.»

Мимо них вниз по спуску тянулась сплошная линия гаражей.

Подполковник резко затормозил и остановил Риту. Он подпрыгнул, зацепился руками за верхний край одного из гаражей, подтянулся и, рванувшись плечевым поясом, оказался на его крыше.

— Цепляйся! — обратился он вниз к Рите. — Давай руку!

— Ой, я не смогу… — заныла Рита. — Ты что с ума сошел? Я на такую вышину не залезу…

— Давай руку, говорю тебе. — яростно зашипел Полковник. — Не бойся. Не залезешь, пушинкой залетишь…

Рита протянула руку. Полковник крепко обхватил ее маленькую ладошку и, помогая всем телом, потянул вверх.

— Ты мне руку оторвешь! — заныла Рита. — Уже оторвал!

— Так ты ногами-то помогай немного…

«А с виду така малюсенька… — сказал себе Полковник, подражая Оксаниному говору. — А як начнешь тягать, так не дай мини боже…»

— Давай вторую руку. — прикрикнул он

Рита протянула вверх вторую ладошку. Полковник собрался с силами и, не обращая внимания на Ритино нытье, переходящее в тоненький вой, напрягшись всем корпусом, как пробку из бутылки выдернул ее из объятий земного притяжения на плоскую гаражную крышу.

Они побежали по длинному ряду плотно прижатых друг к другу гаражей в сторону реки. Полковник несколько раз оглядывался назад. На гаражных крышах как будто никто не появлялся. Он почти успокоился. Как вдруг, в очередной раз обернувшись назад, гаражей за пять от себя ясно увидел хорошо различимые в лунном свете темные пугалоподобные силуэты. Собираясь в один шевелящийся комок, и снова распадаясь на отдельные фигуры, они быстро двигались в их сторону.

«Молодцы, однако… Нюх у них, что ли? — сплюнул Полковник. — Ну, ничего. Банкет еще не закончен.»

Он оглянулся и потянул Риту за собой. К задней стенки одного из гаражей вплотную примыкала кирпичная стена метра два высотой.

— Ну, уж туда я не полезу! — испуганно зашептала Рита. — Я вообще лазить не умею! Я что тебе, альпинистка?

— Нет, ты — королева-мать. Да, не бойся! Тут пожарная лестница. Давай за мной. — скомандовал Полковник.

— Я впереди тебя и полезу. — сказала Рита. — Я же в платье, а не в брюках!

Лестница привела их на плоскую крышу. Они побежали по ее ребристой шиферной поверхности. На ее противоположном конце была метровая ступень вниз. Видимо, там начиналась какая-то более низкая пристройка.

Над углом пристройки горел чудной грибообразный фонарь, какие раскачивались в старых, чуть ли не послевоенных фильмах. Пространство рядом с фонарем было прикрыто навесом из кровельного железа. Под ним были составлены друг на друге, — верхний ряд ножкам кверху, — стулья с тонкими гнутыми спинками и ножками. Тут же стоял детский трехколесный велосипед.

Они спустились на пристройку и побежали по ней, удаляясь от гаражей.

В непроглядной тени возвышающейся над зданием тополиной кроны он остановил Риту, чтобы перевести дух и оглядеться. Ритины глаза горели, как зеленая подсветка приборов в ночном бомбардировщике.

«Ну, неужели и теперь не оторвались? — подумал он.

За спиной как будто все было тихо.

«Ну, вроде ушли.» — осторожно, что бы не спугнуть удачу, констатировал Полковник.

Рядом с черной мохнатой копной листьев висела азиатская луна, круглая и желтая, как созревшая дыня. Сладковато пахло тлением от старых деревянных балок и дорогой гостиницей от осенних цветов снизу. Стояла тишина, нарушаемая только осторожным домашним стрекотанием сверчков.

Лев Александрович облегченно вздохнул.

И в эту же секунду услышал нарастающий шорох ног.

«Да, что ты будешь делать! Ну, упрямые ребята… Или день сегодня такой?» — заметил себе Полковник.

Он подхватил Риту и они бросились дальше по крыше.

Метров через двадцать крыша закончилась. Рядом находилась кровля другого здания. Расстояние между ними составляло метра полтора.

Но нужно было прыгать.

— Лева, отвернись… Не могу же я с таким подолом прыгать… — вырвала свою ладошку из Полковничьей лапы Рита.

— А, то я тебя без платья не видел… — буркнул Полковник.

— То — совсем другое! — строго заметила Рита.

Она подобрала подол до пояса, открыв сильные спортивные ноги в черных колготках.

Полковник без усилия перешагнул черный провал между двумя постройками и приготовился принять свою спутницу.

Рита подумала, сняла туфли и бросила их Полковнику. Она отошла назад, разбежалась и, придерживая одной рукой подол платья, а второй размахивая, как крылом, с отчаянным визгом прыгнула через дышащую прохладой черную расщелину.

Страхуя, Полковник поймал ее в свои объятия, но это было излишне. Рита, словно ведьма на помеле, легко перемахнула через пропасть.

Преследователей пока не было видно во тьме, но какой-то неясный шум все-таки доносился со стороны оставленных крыш.

Лев Александрович со спутницей во весь дух помчались по железной кровле, перепрыгивая через вертикальные бортики крепления листов. Они старались двигаться, не производя шума, но, все-таки, старая крыша явственно погромыхивала под их ногами. Но тут уж ничего нельзя было сделать.

Они с разбегу залетели в тупик.

С левой стороны тянулся край крыши, а впереди и справа перед ними был угол, образованный двумя сходящимися кирпичными стенами.

Сзади же нарастал неясный и зловещий шум погони.

Они стояли, переводя дыхание, и молчали.

Дальше бежать было некуда.

Рита прижалась плечом к плечу Полковника и замерла. Казалось, выхода не было. Тупик есть тупик. Но угол, образованный двумя разновысотными кирпичными стенами был тупиком только для Риты, но не для Полковника. Потому что это были его родные крыши. Хорошо знакомые с детства его необитаемые острова.

Он подошел к находящейся справа стене, и тогда Рита увидела, что в ней находится небольшая, словно бы комнатная дверь с дверной ручкой. К двери и деревянной раме в стене были прибиты железные скобы. На них висел большой амбарный замок. Полковник взялся рукой за замок, уперся ногой в дверь и изо всей силы дернул на себя.

Раздался какой-то скрип, дверь дернулась, но замок остался на месте. Полковник продолжал тянуть его, стремясь вытащить из двери скобу. Скоба скрипела, трещала, но оставалась на месте.

А за спиной нарастал шум.

Лев Александрович взялся обеими руками и, помогая себе корпусом, изо всех сил налег на скобу. Раздался оглушительный скрип, переходящий в щенячий визг и скоба с разогнувшимися десятиметровыми гвоздями вылетела наружу. Полковник рванул на себя комнатную дверь, и она легко распахнулась, обнажив за собой странное испещренное лунными бликами пространство.

Они вошли в дверной проем, и Полковник аккуратно прикрыл дверь за собой. Перед ними лежала узкая каменная терраса. С одной стороны у нее была сплошная кирпичная стена, а с другой тянулись широкие пустые проемы, разделенные редкими круглыми колоннами. В них и проникал на террасу свет яркой сибирской луны.

Рита не могла знать, что они попали на забитый много десятилетий назад переход между существовавшей до революции мельницей купца Колокольникова и ее складом.

За прошедший век и мельница и расположенные вокруг нее здания складов, магазинов, торговых контор много раз достраивались и перестраивались. В результате здесь образовался до конца не знаемый никем запутанный лабиринт новых и старых зданий, внутренних и наружных переходов между ними. Некоторые, части старых зданий были в незапамятные времена закрыты на замки с давно несуществующими ключами и словно бы перестали существовать. Знали о них лишь вездесущие поселковые мальчишки, выросшие на этих старых крышах. Вот почему об этом давно забытом переходе знал Полковник.

Они быстро пробежали лунную террасу и нырнули в чердачное окно. Здесь царила тьма. Но, все-таки, не полная.

Сквозь слуховое окно проникал свет висящего где-то рядом электрического фонаря. Согнувшись, что бы не врезаться лбами в огромные, держащие крышу лиственничные балки, они почти на ощупь пробирались к двери, выводящей с чердака.

Уже у самого выхода они оба вздрогнули, когда прямо у них из под ног метнулись с отчаяным мяуканием две черные маленькие тени. Чердачные обитатели без остатка растворились в темноте и со всех сторон сразу грозно зашипели на незваных гостей.

Полковник пошатал рукой закрытую дверь. Сначала хотел ее выбить, но потом просто аккуратно снял с петель. Они выбрались на маленький балкончик с кованым ограждением, перелезли через невысокие перила и снова оказались на крыше, только уже совсем низко висящей над землей.

Подойдя к краю, Полковник спрыгнул на козырек, висевший над крыльцом, и помог спуститься Рите. С козырька он спрыгнул на землю. Раскрыв руки, Полковник тихо позвал:

— Прыгай, Рита. Я тебя ловлю.

— Ты меня уронишь. — захныкала Рита. — Смотри, если уро-уро-нишь, — от испуга начала она заикаться, — я тебя убью!

— Прыгай. Не уроню. Я тебя лучше задушу! — сказал Полковник.

— Что? Что ты сказал? — возмутилась Рита и прыгнула ему в руки.

— Теперь вперед! — по-сержантски скомандовал он.

Дальше уже был песчаный берег.

— Я больше не могу… Я сейчас умру! — запричитала Рита.

— Ничего, уже скоро. — сказал Лев Александрович, увлекая ее к высокой черной громаде, высящейся у самой воды.

13. Дома и стены помогают

Они бежали, увязая в сухом песке.

Огромная безжизненное сооружение было похоже на оборонительную башню средневекового города.

Но к фортификационным укреплениям оно никакого отношения не имело. Оно представляло собой промежуточную опору грузового транспортера. Когда-то по его широким движущимся лентам с барж на берег шел золотой поток зерна. Транспортерные ленты и механизмы сняли задолго до того, как Лева с Мафусаилом и другими куломзинскими мальчишками сделали башню своим штабом. С тех пор она и стояла на берегу мертвой горой, высотой с девятиэтажный дом.

Лев Александрович и Рита влетели в пустой дверной проем и оказались в совершенно непроглядной тьме.

Через несколько секунд глаза привыкли, и темнота не стала казаться такой уж абсолютной. В смутном свете далеких огней, проникающих сквозь пустые отверстия окон, вырисовывались какие-то гигантские конструкции и уходящая вверх металлическая лестница, прижатая к кирпичной стене.

Они ступили на ребристую стальную ступеньку и, осторожно поднимая ноги, стали подниматься вверх.

— Лева, куда ты меня тащишь? Я высоты боюсь… — зашептала Рита.

— Лучше б ты боялась по злачным местам ходить. — отозвался Полковник.

— Я Сергея искала… Он куда-то пропал…

— Какого Сергея?

— Сережу Мизимова.

«Интересно, а в городе еще остались люди, которые не ищут Мизимова?» — спросил себя Лев Александрович.

— А зачем ты его искала? — произнес он вслух.

— Ну, он куда-то пропал… Телефон не отвечает… Мы всегда в казино встречались…

Лев Александрович был удивлен. Мало того, огорчен.

«Ну и Рита, тьмой покрыта». — сказал он себе, а вслух произнес:

— Зачем же он тебе так срочно понадобился?

— Надо. — по-женски исчерпывающе ответила Рита. — Ой, я ударилась… Как больно! — заныла она.

— Все. Уже пришли. — сухо сказал Полковник.

Они оказались на площадке второго уровня башни. Всего их было пять. По числу идущих когда-то через них транспортерных лент.

В этот момент в башне громко, отражаясь от пустых стен, зазвучали голоса.

— Да, где-то здесь они… Тут лестница какая-то наверх идет. Наверное, они там… Коля, фонарем посвети… Точно, там, наверху. Больше негде. Эй, вы, там. — крикнул голос снизу. — Нашли мы вас. Лучше сами спускайтесь. А то, когда оттуда вас стащим, на ремни резать будем. Крошить мелко. Слышите меня, а?

Рита начала тихонько всхлипывать:

— Лева, я боюсь… Они нас убьют.

— Не так это просто. — отозвался Полковник. — Не убьют. Я тебе обещаю.

Полковник оставил Ритину холодную ладошку, подошел к краю площадки и громко крикнул вниз:

— Эй, ребята, вы не нас потеряли? Так мы здесь. Давайте сюда, чего вы в темноте без дела торчите? — крикнул он.

— А! Ты там? — отозвались снизу. — Ты только больше не убегай! Ты дождись нас, мужичок! А мы скоренько будем! Не убегай только! А то, ты как заяц по крышам бегаешь… Дождись! И телку свою никуда не отпускай! Ты понял, да? А, мужик?

— Да понял. Чего ж тут не понять? Дождусь. Поднимайтесь. Я тут вам всем чайники и почищу! — присев на краю и нагнувшись вниз, ответил Полковник.

— Лева, ты, что? С ума сошел? Теперь они нас правда убьют… — тихонько заскулила Рита.

— Не убьют. — негромко сказал Полковник. — Не так это просто, Рита-шито-крыто…

Он пошарил руками по краю площадки, повозился там, что-то с усилием выдернул и подошел к сидящей на корточках Рите.

— Все. — сказал он. — Дело сделано. Теперь остается только ждать.

Металл лестницы гудел под тяжелыми шагами.

— Чего ждать? Чего ждать? Когда нас убьют? — начала впадать в истерику женщина.

— Спокойствие, Рита. — ответил Полковник, прислушиваясь к звуку, поднимающихся вверх, к ним на площадку, шагов. — Мы сами, кому хочешь, чурбан на сторону свернем. Или, хотя бы, покалечим…

Шум шагов приближался. Вот он совсем рядом. По стене над ними пополз луч фонаря.

Рита прижалась к плечу Полковника с такой силой, будто хотела просочится в его тело и замереть там тихой мышкой.

Над краем перекрытия показалась черная, будто облитая гудроном, голова. Ни глаз, ни носа, ни рта.

— Вот вы где, голуби… — радостно произнесла голова. — Встречайте меня, суки! Это я пришла, ваша смерть!..

Рита сдавленно всхлипнула.

И в это мгновение раздался, сильный звенящий звук, какой бывает, если изо всей силы ударить железом по рельсе. Голова исчезла под краем площадки, будто ее и не было.

Это обрушился вниз, примыкающий к перекрытию лестничный пролет.

В полупустом колодце башни заметался, словно вспугнутый голубь, отчаянный крик. Снизу долетел глухой звук падения, и на мгновение все смолкло.

Полковник разжал свою широкую ладонь и показал Рите две большие заржавленные железяки.

— Я же здесь родился. — сказал он. — Мне здесь каждый болт, как брат.

Крепление последнего ведущего к горизонтальной площадке пролета лестницы было разъемным. Полковник вытащил удерживающие его болты и под тяжестью поднимающихся тел, лестничный пролет обрушился вниз.

После нескольких секунд тишины снизу раздался мат, стоны, возбужденные голоса.

— Ой, ну ты, Лева, да-да-даешь!… — застучала зубами Рита.

— Я еще не такое могу. Ты меня в зоопарке не видела. — самодовольно заявил Полковник.

— А что ты в зоопарке делал? — испуганно прошептала Рита.

— Медведю голову оторвал. — с лихостью в голосе сказал Полковник.

— Ме-е-едведю? — начала заикаться Рита. — Врешь, конечно… Как же можно медведю голову оторвать? Шутишь, да?

— Шучу, конечно. Разве медведю голову оторвешь? Сама подумай.

— Я сразу поняла, меня не обманешь! — неуверенно произнесла Рита.

— Медведю голову не оторвешь! Вот волку, да. Тому можно. — серьезно заявил Полковник.

— Лева, хватит смеяться! Нашел время шутить! — сердито зашипела, Рита. — Лучше скажи, как мы сами отсюда спускаться будем? Не всю ночь же нам здесь торчать? Вдруг эти козлы какую-нибудь лестницу с собой притащат… Что тогда будем делать, а?

Полковник понял, что, Рита пришла в более или менее нормально состояние. Он внимательно посмотрел ей в лицо. Остался довольным, тем, что увидел, и сказал:

— А вот теперь пойдем спускаться…

Но они стали не спускаться, а наоборот, поднялись еще на один уровень. Полковник подвел Риту к пустому проему в стене, из которого к стоящему в десяти метрах круглому кирпичному зданию заброшенной водонапорной станции шла металлическая эстакада. Когда-то поверх металлической конструкции был положен деревянный настил, но от него давно уже ничего не осталась. Теперь эстакада представляла собой обнаженную решетчатую ферму, сквозь балки которой была видна земля.

— Лева, нам что, здесь идти? — спросила Рита, прижимаясь к нему всеми частями тела сразу.

— Придется. — сказал Полковник. — Лестницу же я сломал.

Рита то ли вздохнула, то ли всхлипнула.

Полковник взял в свою большую, словно китовый ласт, руку ее маленькую ладошку и они, держась за ржавые металлические ограждения, осторожно двинулись по широкой балке в ночь.

Далеко внизу под ними в желтом свете прожектора угольного склада, суетились темные фигуры. Двое из них под руки тащили стонущего соратника.

Путь по скелету железной эстакады между землей и звездами казался бесконечным. Но все-таки после бессчетного числа рождающих головокружение шагов они достигли цели.

Первым, отпустив Ритину руку, соскочил на плоскую крышу водонапорной станции Полковник. Рита с радостным щенячьим визгом бросилась с эстакады в его объятия, как бросается солдат в окоп при бомбежке.

С круглой станции они по пожарной лестнице спустились на длинную, как стадион, крышу конторы угольного склада. С конторской крыши — на широкий каменный забор пожарной части. А уже оттуда спрыгнули на мягкую, усеянную листьями землю.

Они стояли в проулке, ведущем на центральную Куломзинскую улицу. Там ярко горели фонари, неторопливо шли люди, и светилось бдительными окнами районное отделение милиции.

Шла обычная скучная и безопасная жизнь.

Поправляя платье и то, что под ним, ночная спутница сердито зашипела на Полковника:

— Ну, отвернись быстро! Как тебе не стыдно! Какой ты все-таки!…

Лев Александрович облегченно вздохнул: женщина была в нормальном состоянии. Это было верным признаком того, что все закончилось благополучно.

Они не спеша двинулись к Ритиному дому. За лесополосой дышала мощью локомотивов и позвякивала металлом станция. В черном небе над ней, как круглые дырки в сталеплавильной печи, яростно сияли прожектора и домашними голосами переговаривались по громкой связи диспетчеры. Рита висла у него на руке и тихонько вздыхала. А он шел и думал.

«Итак, никаких денег Сергей Мизимов не проигрывал. Арчил, похоже, не врет. Это интересно. А что же тогда за деньги с него требуют? И деньги, видимо, не малые, если даже караул у дома выставили?»

14. Нежданный гость

Рита жила недалеко.

В блочной пятиэтажке у самых железнодорожных путей. Когда-то здесь стоял деревянный дом, в котором помещался знаменитый на все Куломзино ресторан «Золотой якорь». Дом был сложен из вечных бревен сибирской лиственницы. Когда-то, в совсем уж мифологические годы здесь находился пристанционный трактир. В нем сиживали перед отправкой на фронт еще прапорщики и поручики давно забытой первой мировой войны.

Видимо с тех самых пор у входа стояло огромное чучело медведя. Косолапый держал в лапах с пугающими когтями начищенный медный поднос. На него покидающие ресторан посетители, из тех, что кутили на широкую ногу, бросали звенящую мелочь и скомканные бумажные купюры.

Дальше у входа высился большой дореволюционный буфет со стойкой. Здесь посетители могли выпить последнюю — самую сладкую рюмку «на посошок» и приобрести своим дамам коробку конфет «Мокко с ликером». Сюда Лева с Мафусаилом заходили, возвращаясь из школы, чтобы купить горьковатый черный шоколад «Золотой ярлык» или длинные белорозовые брусочки фруктовой пастилы.

Пацанам со своей улицы они с небрежным видом врали, будто заглядывали в ресторан выпить по рюмке армянского коньяку. На самом деле зайти в большой зал с накрытыми белыми скатертями столами, они впервые осмелились только в десятом классе.

Накануне Вовка Подолякин сказал, что в маленьком затончике у угольного склада водятся настоящие раки. И Лева уговорил Мафу пойти их ловить. Предполагалось, что они сразу на берегу сварят их в ведре и попробуют. За компанию с ними пошли девчонки с их улицы — Галька маленькая и Люська-артистка.

Они пол дня ныряли с заброшенного дебаркадера в воду. Она была совсем непрозрачной из-за растворенного в ней желтого ила, который Иртыш сквозь Казахские степи нес из далекого Китая.

В конце концов, хотя было самое начало августа, и вода была теплая, как в Черном море, они продрогли, и оставили это занятие, хотя не только не поймали, но и не увидели ни одного рака.

Правда, у дебаркадерной стенки он нашел и вытащил странный предмет, который оказался покрытым многими слоями ила казаном для плова. Казан они отдали девчонкам, и потом он с удивлением видел у Люськи дома сияющей котел, похожий на шлем крупноголового богатыря.

Ловля раков кончилась тем, что Лева сбегал в магазин на пристани и принес пачку мороженых креветок. Они сварили их в подвешенном над костром оцинкованном ведре. Вместе с креветками он принес четыре бутылки пива — по одной на каждого из участников рыбалки.

Девчонки попробовали красных морских кузнечиков, долго плевались и, забрав казан, убежали домой. Они с Мафой огорчились, но водные процедуры не прошли даром. Если бы они принимали участие в конкурсе на скорость поедания креветок, то, несомненно, заняли бы там призовое место. Но почему-то после того, как они выловили из ведра последнюю креветку, голод в их желудках не только не утих, но даже усилился. Может быть, виной тому были доставшиеся им по две бутылки пива на брата.

Тогда им и пришла в голову мысль подняться наверх и поесть в ресторане, как и положено мужчинам на отдыхе. Что они и сделали.

С тщательно скрываемой робостью, они вошли в зал и заняли столик у окна. Степенно ознакомились с меню в кожаной папке и заказали у немолодой официантки по порции пельменей в бульоне.

Как тогда им показалось, ничего лучшего в своей жизни они не пробовали. Пельмени были маленькие, ручной лепки, и плавали в настоящем крепком курином бульоне, совсем не похожим на тот, пахнущий новыми джинсами, который получается, если сварить в кипятке кубик «Галины Бланка».

За стеной стучали колесами, проходящие мимо грузовые и пассажирские поезда, посвистывали локомотивы, переговаривались по громкой связи мужские и женские голоса диспетчеров.

Они ели пельмени и казались себе, то ли отъезжающими на фронт прапорщиками первой мировой, то ли лейтенантами-танкистами Великой Отечественной, то ли геологами мирного времени, посланными на Тюменский Север искать нефтеносные пласты и газовые месторождения. Одновременно они примиряли на себя роли лихих ребят с финками в карманах, собирающихся прокатиться на поезде до следующего областного центра и по дороге разделать в карты едущего в Крым директора большого магазином. А, может быть, даже и ограбить вагон-ресторан,

Пельмени им страшно понравились, но голод совершенно не утолили. Как ни стыдно им было, но они заказали еще по порции. Официантка, посмотрев на них изучающим материнским взглядом, предложила попробовать что-нибудь другое. И они заказали по свиному эскалопу с картофелем фри.

Свинина, выращенная в Иртышских степях, недаром славилась по всей стране. Эскалопы аж горбились от переполнявшего их сладковатого животного белка. Зажаренная корочка была по вкусу острой, как горчица. А белая внутренность эскалопа после того, как его разрезали ресторанным ножом, истекала дразнящим ароматом.

Из ресторана они выходили раздувшиеся, как крокодилы после охоты у водопоя в засушливый сезон. Денег для расчета хватило в обрез, даже, если быть честным, немного и не хватило. К счастью, официантка, тетя Клава знала их обоих, ее дочка училась в параллельном с ними классе. Она поверила им на слово, что они завтра вечером принесут долг.

Ресторана давно не было. Из вечных лиственничных бревен кто-то давно сложил себе дачу. А на его месте стоял панельный дом, где и жила Рита Кононович.

Они сели на кухне.

Рита пыталась похлопотать по хозяйству, но, наблюдая за ней, он понял, что это может плохо кончиться. Она либо отрежет себе пальцы, либо поскользнется на ровном месте и получит сотрясение мозга. Полковник отобрал у нее нож. Тонко порезал батон, достал из холодильника масленку и стеклянную баночку с красной икрой, которую сам ей недавно и подарил.

Икру привез ему с Дальнего Востока товарищ по старым временам. Это была отобранная понимающими людьми нежная икра самодельного рыбачьего посола. Год назад он собственноручно выбросил из Ритиного холодильника все маргариноподобные замазки, которые она, как большинство женщин, повинуясь рекламе, натащила в дом. И в масленке было настоящее сладкосливочное масло, которым третий век славилась Сибирь. Такое масло в мире и раньше и сейчас могло позволить себе очень небольшое число людей с серьезными доходами. Здесь в Сибири его за копейки можно было купить в любом магазине.

Полковник не удержался и слизнул с ножа маленький шелковистый комочек. Ощутил, как он быстро тает на языке, оставляя после себя сладковатый вкус свежих сливок, и даже причмокнул: бывает же такое чудо!

Он сделал шесть бутербродов, разложил их на тарелку и бросил сверху для эстетической законченности картины три зеленых стебелька петрушки. И сразу почувствовал, как у него поднимается настроение.

Закончив накрывать на стол, Полковник разлил по рюмкам коньяк.

Рита выпила две рюмки подряд и пригорюнилась над третьей.

Полковник свою лишь пригубил. Съев бутерброд с красной кетовой икрой, он уставился в экран стоящего на кухне телевизора.

— Вот ты на меня злишься, а ты не можешь на меня злиться!… — подперев щеку рукой, произнесла Рита. — Почему ты не хочешь на мне жениться, а? Ты же одинокий бобыль… Ты же свободен. Тебе ж ничто не мешает! А вот Мизимов…

— Да, брось ты, Рита. Мизимов свою Ленку никогда не бросит. — не глядя в ее сторону, отозвался Полковник.

— Почему это? Детей у них нет… Что ему мешает?

— Поверь старику. — взялся он за второй бутерброд.

— Какой же ты старик, Лева? — заныла Рита. — Это я вот с вами скоро старухой стану… Вам мужикам хорошо-о-о… И сорок и пятьдесят — все женихи! А у нас раз-два и все… Не нужна никому! А мне, вообще-то Мизимов не очень и нравится… — с вызовом произнесла Рита и отхлебнула коньяк. — Ты, Лева, мне больше нравишься… Я, если хочешь знать, не только Мизимова, я и тебя с обеда искала, вот!

— А что ж такого случилась? Завтра бы в управлении и нашла.

— А вот случилось… — с многозначительным видом заявила Рита. — Я телефон подслушала…

— И что? Мне решили присвоить звание генерала? И ты решила поздравить меня первой? Ты — настоящий друг.

— Вот ты смеешься, Лева, а зря… Тобой Соседи заинтересовались… Они говорили, ты не так по взрыву работаешь, что-то с экспертизой неправильно делаешь… Какие-то журналы учета неправильно изъял. Копают они под тебя, Лева! Вот я и хотела предупредить. А ты меня не ценишь!… Я уж не говорю, что не любишь… И жениться не хочешь! Да и все вы мужики такие. — отвернулась Рита. — Только бы не жениться.

«Вот уж, действительно, не день, а склад неприятностей!» — отметил Полковник.

На цветном телевизионном экране шли местные новости.

Принц Абдаллах сидел напротив губернатора области.

Полковник прибавил звук.

«Саудовские инвесторы ознакомились с работой нефтезавода компании „Сибпромнефть“ и выразили намерение подробнее изучить возможности инвестирования капиталов в экономику области, прежде всего, в нефтеперерабатывающую отрасль…» — звучал за кадром ничего не понимающий уверенный дикторский голос.

Камера задержалась на экзотической голове аравийского гостя. Что-то было в нем странное. И даже не только глаза. Хотя таких желтых кошачьих глаз он в жизни ни у кого больше не видел. Но было и что-то еще.

В той прошлой жизни, которой не было, он видел Абдаллаха несколько раз. Но вблизи лишь однажды.

Это произошло в Северном Йемене. В гостинице при посольстве Хашимитского королевства.

Дни были напряженные, он чувствовал за собой слежку, нервы были напряжены. С наступлением ночи он долго не мог заснуть. А, уж если просыпался, не закрывал глаза до утра.

Так он и проснулся в одну из ночей. Он походил по комнате, нажал клавишу внутренней радиотрансляции и услышал скрипки. Исполнялся Большой скрипичный концерт Вивальди.

Полковнику очень нравился этот генуэзский скрипач восемнадцатого столетия. Но, разумеется, его транслировали по внутренней сети не для того, чтобы угодить его музыкальным вкусам.

Вивальди был любимым композитором Саудовского принца Абдаллаха. И когда по внутренней трансляции вместо ближневосточных дудочек звучали скрипичные концерты — это было верным признаком, что в гостинице по каким-то своим делам находился принц.

Лев посидел, послушал магические колебания, рожденные душой давно исчезнувшего итальянского скрипача, и почувствовал, как к нему возвращается спокойствие. Он вышел из номера и прошел по коридору на большую открытую террасу.

Здесь дышала ближневосточная ночь.

Над горной грядой висела медово-желтая Луна. Вокруг нее было рассыпано невероятное количество звезд, ярких, как фары, идущих по нижней трассе автомобилей. Снизу прилетал слабый, но все же охлаждающий ветерок. Трещали цикады, и мягко ворочалась в темноте древняя Аравийская тишина. За горной грядой на Севере лежало Междуречье. Месопотамия. Страна Тигра и Евфрата, где когда-то и началось История.

В этой стране археологи под лежащими друг на друге культурными слоями, полными битой керамикой и бронзовыми наконечниками, неожиданно наткнулись на совершенно чистый, без всяких следов жизни человека пласт глины. Они решили, что перед ними земля, на которой еще не жили люди. Но ученые ошиблись. Под этой мертвой землей опять пошли бесконечные слои с осколками посуды и костей.

Они поняли: между слоями со следами человеческой жизни лежала синяя глина Потопа. На глубине двадцати метров застыла память о катастрофе, после которой выжил только десятый прямой потомок первочеловека Адама — Ной и его семья.

Именно там, в Междуречье, еще до начала Истории находился Эдемский сад, где Творец сначала поселил созданного им Адама, а, затем, создал из ребра ему помощницу — женщину по имени Ева.

В долине Тигра и Евфрата в незапамятные времена люди пытались строить Вавилонскую башню, ведущую на небо. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков немецкие археологи раскопали ее фундамент.

За горным хребтом лежала самая таинственная земля на планете.

Лев стоял, задумавшись, и сначала не почувствовал, как рядом с ним появился кто-то еще.

Услышав шуршание одежды, он повернул голову и увидел в двух шагах от себя закутанного в длинный бедуинский плащ принца Абдаллаха. В этом была необычность. У королевского номера, где жил принц, имелась своя отдельная прогулочная терраса.

На террасе было темно, и лицо принца плохо различалось, но Полковник его сразу узнал. Он впервые стоял от принца так близко и удивился его высокому росту. Полковник сам был далеко не маленьким человеком, но Абдаллах возвышался над ним почти на голову.

Голову принца покрывал арабский бело-черный клетчатый платок — куфие, схваченный черным шерстяным обручем — агалем.

— Простите, я Вам не помешал? — услышал Полковник на хорошем английском.

— Нет, ваше высочество. — ответил он.

— Вы наш гость? — спросил Абдаллах.

— Да, Ваше высочество, я — инженер-нефтяник. Из Румынии.

Абдаллах повернул голову и внимательно взглянул на него. В темноте выражения его лица трудно было разобрать.

— Да? — вопросительно произнес он.

— Из Плоешти. — уточнил Полковник.

Абдаллах помолчал и произнес:

— Румыния — прекрасная страна. Желаю Вам успешного пребывания на нашей земле. Позвольте пожелать Вам спокойных снов. — Он наклонил голову в коротком прощальном поклоне, повернулся и ушел в темноту.

Вот и вся встреча.

Это было давно. В другой жизни.

А в этой Абдаллах на экране телевизора вместе с губернатором области шествовал на фоне уходящих в небо производственных установок нефтезавода, и удовлетворенно кивал головой.

«В результате знакомства с промышленными предприятиями области принц Абдаллах выразил уверенность в том, что двустороннее сотрудничество имеет большие перспективы…»

Полковник убрал звук.

Наступила тишина. Город за окнами совсем затих.

То ли дремала, то ли, уйдя в себя, переживала минувшие события на своем конце стола Рита.

И в это время из темного коридорчика прихожей грянул дверной звонок.

Рита подняла голову и испуганно произнесла:

— Боже мой!… Кто это?… Я никого не жду… Лева, я боюсь. Это за нами. Это бандиты, от которых мы убежали… Она прижала руки к груди.

Полковник поднялся, вышел в темную прихожую и, не зажигая света, взглянул в дверной глазок.

На слабо освещенной площадке стоял Сергей Мизимов.

Полковник покачал головой и открыл дверь.

— Лева, я так и знал, что ты здесь. — сказал Сергей. — Я тебя ищу. Ты мне очень нужен. Только ты можешь мне помочь.

15. К вопросу о счастливых случайностях

От Риты Кононович Полковник выходил уже поздно вечером.

Сразу вслед за Мизимовым.

Лев Александрович вышел из Севастопольского переулка и свернул в неосвещенную акациевую аллею. И тут перед ним выросли черные силуэты.

Видимо, бандиты их с Ритой все-таки отследили.

Впереди стояли двое. С ними бы Полковник справился. Он приготовился к схватке. Но Лев Александрович не видел происходящее позади себя. А как раз там-то его и поджидала настоящая опасность — избитый им в казино серолицый мужик с раздавленной переносицей. В ладони он сжимал резиновую дубинку.

Бандит нанес ему удар в затылок. В глаза Полковнику снизу вверх бросился черный жесткий асфальт.

Он успел инстинктивно прикрыться рукой, на краткое мгновение погрузился в темноту, но через секунду включился и успел левой рукой поставить скользящий блок новому удару летящей сверху вниз дубинки. Правой перехватил бугристый резиновый цилиндр и резко дернул его вниз мимо себя. Нападавший не удержался и упал на Полковника. Он ударил лежащего на нем бандита ребром ладони под ухо и почувствовал, как обмякло лежащее на нем тяжелое, словно мешок с песком, тело.

И тут получил скользящий удар ботинком в голову.

Он поймал своей лапой лодыжку и резко толкнул ее от себя. Противник зашумел, падая в листву. Но еще один нападающий с силой двинул ему ногой по затылку.

Нечетким сознанием, моргающим, словно лампочка с отходящим контактом, он замечал как бы размножение маячивших перед ним силуэтов, какую-то странную суету между образовавшимися двойниками и погрузился во мрак.

Мир для него исчез.

Когда Полковник очнулся, то увидел склоненное над собой лицо Мафусаила. Его выпученные рыбьи глаза обеспокоено поблескивали в слабом свете ближайших окон.

— Ты как, Лева? Жив? Cоображаешь?..

Полковник тряхнул головой и вместо жесткого асфальта ощутил под затылком что-то мягкое и теплое. Голова гудела, затылок ломило, но умеренно. Он попытался повернуть голову, что бы посмотреть, на чем он лежит.

Боль дернулась, кошкой метнулась из одной стороны головы в другую, но почти сразу утихла до терпимого уровня. Он уже медленно, осторожно, как хрустальную вазу, повернул голову — перед ним был мрак, он возвел глаза вверх насколько смог и увидел рядом с чурбанчиком Мафусаила широкое белое лицо Ольги Петровны Липовой.

Его больная голова лежала на ее теплых коленях.

— А мы вот тут, как раз, шли, случайно, — заговорил Браткрайс. — И вдруг видим: О-о-ой! Матушки мои! Нападение! Да на кого! На Леву! Олька первая увидела.

Ольга Петровна осторожно провела большой теплой рукой по его голове и как будто унесла с собой часть звучащего в ней гуда.

Полковник приподнялся и огляделся. Чуть поодаль на тротуаре лежали с заведенными на спину руками две неподвижных фигуры. Около них маячили бледными лицами силуэты Мафусаиловых адъютантов. В нескольких шагах от него со связанными ремнем руками, был закатан под нижние ветки акаций бандит, что ударил его сзади.

— Лева, ты идти сможешь? … — нагнулся над ним старый пират.

— Попробую. — сказал Полковник и начал подниматься со своего уютного лежбища.

— Вот ведь как удачно получилось… Случайно мимо шли… Олька говорит, шум в кустах… Ну, мы лопарей и успокоили, пока они не успели бензозаправку поджечь… Удачно получилось! — бормотал Браткрайс, помогая Полковнику подниматься.

На столе в бытовке Мафусаила красовался тигриными полосатыми боками громадный, как метеозонд, астраханский арбуз. Уникальный образец прикаспийской флоры ожидал белого полусладкого вина, за которым, якобы и ходила в круглосуточный магазин полуночная компания.

Полковник задал вопрос, в какой же магазин они ходили, если круглосуточный магазин расположен как раз рядом с проходной акционерного общества «Сибхлеб», а у Ритиного дома никаких магазинов нет вообще? Ему разъяснили, что есть. Он просто отстал от жизни, да и всегда в ней мало понимал, а на самом деле очень хорошее и недорогое «Ахашени» продается как раз в подвальном магазине недалеко от Ритиного дома.

Мафусаил разрезал арбуз на солидные, как колеса от трактора, горизонтальные круги. Ольга Петровна аккуратно поделила их на ровненькие алые треугольники. Старый пират с выражением сострадания к судьбе друга разлил вино по стаканам.

Вся компания начала дружно говорить о том, что вино с арбузом должны обязательно вылечить пострадавшего. Первым «Ахашени», естественно, отпробовал хозяин. Он со вкусом, не спеша, выпил стакан с соломенным вином, почмокал губами, замер, прислушиваясь к своим ощущениям, выдержал длинную, как полоса невезенья, паузу и, наконец, одобрительно кивнул головой.

Присутствующие восприняли этот жест, как уверение в том, что вино можно использовать в качестве лекарства.

Полковник выпил стакан действительно хорошего, пахнущего спелым виноградом вина, откусил алый арбузный кусок и почувствовал, как окончательно уходит головная боль. На ее место в голову осторожно входил прохладный покой.

— Лева, Искра велела тебе сказать, что Мизимов не скоро оклемается, — сообщил Мафусаил, откусывая сахарный ломтик, — Болен он очень. Может, месяц пробудет в больнице, может два. А может и полгода. Да! Вот так! С головой у него не хорошо. — сочувственно поджал он сладкие губы.

«Да, Сереге сейчас без больницы никак не обойтись!» — сказал себе Лев Александрович. Про Мизимова он уже все знал. Знал и где он в настоящее время находится.

Правым боком Полковник ощущал тепло большого тела Ольги Петровны. Перед собой он наблюдал довольную, заалевшую физиономию старого пирата.

В углу с суровым видом поглощали арбуз Эдик и Никита Иванович.

Лев Александрович физически чувствовал излучение громадной массы растительного белка, висящего над ним в тысячетонных колоннах элеватора. От этого мощного незримого потока таяли полученные им синяки и рассасывались гематомы.

За стеной шумела ни днем, ни ночью, не затихающая станция. Звучали гудки электровозов, стук идущих по транссибу вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Женский голос что-то по-учительски строго приказывал, а мужской покорно соглашался.

Это были не чужие ему голоса.

С их обладателями и обладательницами, их друзьями и подругами он лазил через заборы за маленькими сибирскими яблочками, сидел за школьными партами и субботними вечерами прогуливался по главной куломзинской улице, от районного дома культуры до железнодорожного переезда. С ними выпивал, дрался и дружил. В них влюблялся и провожал домой после танцев.

За стеной Мафусаиловой бытовки дышала его маленькая родина.

В его душе проснулось, и начало весело потягиваться никогда не покидавшее его чувство доверия к жизни. Безосновательное ощущение, что ничего плохого с ним ни при каких обстоятельствах не случиться. Он много раз оказывался на краю. И каждый раз каким-то невероятным способом вылезал. Выкручивался. Выползал.

Иногда сам. А иногда вот так, как сегодня. С подаренной кем-то помощью.

В первый раз он почувствовал это необъяснимое доверие к жизни тридцать лет назад.

Они поспорили с Вовой Подолякиным, кто из них быстрее переплывет Иртыш. Конечно, Иртыш — это не Лена и не Енисей, но все-таки пошире, чем африканский Нил. Ему уже приходилось доплывать до фарватера, проходящего примерно по середине реки, а вот до другого берега — нет. Но здесь отступать было нельзя. Перемигивались и томно закатывали глаза самые видные куломзинские девчонки, включая Галю большую и Люську-артистку. В голове вертелось, что уж победитель-то получит все, восхищенные взгляды, поцелуи и может быть даже больше.

Мафа плавал не хуже их, но от соревнований решительно отказался. «Не с кем мне тут соревноваться!» — высокомерно сказал он. Попытки раскрутить его, подначивая: «Ну, давай, попробуй, только треплешься, а переплыть слабо!» — успеха не имели.

И Лева с Вовой Подолякиным бросились в воду.

Все оказалось не так уж страшно. В горячке они не заметили, как проскочили фарватер и, не успев, как следует устать, почувствовали подошвами дно правого берега. Песка они коснулись почти одновременно и решили не настаивать на персональной победе. Главное, девчонки увидели, какие они мужественные и отчаянные парни.

Беда едва не случилась на обратном пути.

Когда они были на самом фарватере, из-за лежащего посереди реки зеленого острова вынырнула баржа-нефтеналивник. С огромной, как им казалось, скоростью она летела прямо на них. Вова каким-то образом, словно у него невесть откуда взялся водометный двигатель, пролетел фарватер и оказался на безопасном расстоянии, а у него что-то не получалось.

Огромный, как сошедший с ума пятиэтажный дом, белоснежный корпус баржи неотвратимо надвигался. Он уже различал вмятины на эмалевом борту и рыжие потеки под висящим на носу якорем.

Он старался изо всех сил, но, словно в страшном сне оставался на месте. У него мелькнула в захваченном страхом сознании мысль-поражение: прекратить бессмысленно трепыхание.

На корабле их давно заметили. Судно оглушительно ревело, словно оповещая всех о грядущем несчастье.

И тогда к нему неожиданно пришла злость. На себя. На эту некстати появившуюся барж. Могла же она появиться из-за острова на пять минут раньше или позже. На Вову Подолякина, затеявшего дурацкий спор. На судьбу. Он в бешенстве заработал руками, ногами. Всем корпусом, как морской скат. И вдруг заметил, что его положение в пространстве начало стремительно меняться. Ощущая радостное чувство спасения, он удвоил, казалось бы и так уже предельные усилия, и ракетой устремился вперед. К жизни.

И выплыл.

Проскочил под самым носом баржи. Ее борт уходящей в небо стеной бесшумно проскользил мимо. Его лишь мягко подняло на вздыбившийся водяной холм и тут же ласково опустило.

Тогда он впервые попробовал водку. Ее налил ему сам перепугавшийся до потери речи Вова Подолякин.

Девчонкам они ничего не сказали. А сами зрительницы ничего не поняли из того, что только что происходило перед ними на покрытой сверкающей чешуей реке. И хотя девчонки готовы были восхищаться своими героями, ему было не до обниманий и поцелуев.

Ему не понравилась ни водка, ни состояние, возникшее после двух глотков. Ему стало страшно обидно, что он мог вот так глупо, неизвестно для чего, совершенно случайно умереть. Посидев немного, он поднялся, и, не обращая внимания на уговоры, пошел домой спать.

Тогда он впервые по-настоящему ощутил дыхание смерти. Но и обнаружил в себе странную силу, способную вытащить из самой безнадежной ситуации. Ничем непобедимую силу.

— Да, Лева, так как насчет встречи с этим Аравийским принцем? — неожиданно оторвался от сахарного арбузного куска Мафусаил. — Ну не подводи ты старика! Я ж ему обещал!…

— А, что ж ты так спешил, лапа моя? — спросил Полковник. — Мог бы сначала и меня спросить…

— Ну, что спрашивать, что спрашивать? — завозмущался Мафусаил. — Ну, кого бы я еще мог рекомендовать? Лучше тебя никто не справится… Он все-таки принц… А ты, так сказать, опыт общения с ними имеешь!… Ты ж переводчиком у арабов на строительстве электростанции был! Можешь культурно общаться.

— Скажи прямо, деньги уже получил, старый интриган.

— Грубо, Лева. Очень грубо. И это человек, работавший за рубежом переводчиком! — покачал головой Мафусаил.

— Получил, говори прямо?

— Ну, получил. — с видом незаслуженно обиженного альтруиста сказал пират. — И что? Это мои законные комиссионные. — Он искоса посмотрел на реакцию Полковника и ласково продолжал: — Ты же мне не откажешь, а, Лева?

— Откажу. — отрезал Полковник. — И не уговаривай. Не могу! Подписку давал.

«Сильно бы удивился Абдаллах, встретив в Сибири, румынского нефтяника в роли полковника милиции и консультанта по проблемам местного криминального мира…» — подумал Лев Александрович.

— Вот и вся благодарность за спасение! — горестно вздохнул Браткрайс и вылил себе в стакан остатки сухого вина.

16. Почему Наполеон пошел на Москву?

Лев Александрович стоял посредине городского сквера.

Зеленую рощу пересекали извилистые пешеходные дорожки. Рядом с ними лежали цветочные клумбы, яркие, как общее собрание академии попугаев. В центре растительной вселенной бил из послевоенной гранитной чаши робкий фонтанчик.

Гуляющим здесь мамам с колясками и сбежавшим с лекций студентам педагогического университета казалось, что так было всегда.

Однако, Лев Александрович знал, что под толстым ковром из дерна, черного лиственного перегноя и желтой глины лежит тонкий слой речного песка. Им была покрыта находившаяся здесь два века назад крепостная площадь плац-парадов.

Отсюда в 1812 году уходили на Отечественную войну с французами сибирские полки.

Он стоял и пытался ответить себе на вопрос.

Почему Наполеон пошел на Москву?

На первый взгляд ответ был прост. Потому, почему и Гитлер. Что бы победить в войне.

Давая директиву о подготовке плана «Барбаросса» Гитлер указывал свои генералам: Москва — центр, к которому сходятся все нити управления огромной страной. Разрушение этого центра должно решить исход военной кампании.

И, действительно, в Москве работало правительство. Находились наркоматы. Располагалось верховное командование. Здесь размещались десятки важнейших оборонных предприятий, конструкторских бюро и проектных институтов. В Московском военном округе были сосредоточены огромные запасы государственных резервов.

Москва была транспортным центром страны. На нее была завязаны вся железнодорожная сеть, система шоссейных дорог и схема водных коммуникаций, реально превратившая столицу в порт пяти морей.

Захват какого другого города мог быть более эффективным для достижения победы?

Одним словом, расчеты руководства гитлеровской Германии с военно-стратегической точки зрения имели вполне реальные основания.

А вот, зачем на Москву пошел император Франции, было совершенно непонятно. Ведь во времена Наполеона, Москва столицей государства не являлась. Ни юридически. Ни фактически.

Она не была центром государственного управления. Ни в военном, ни в хозяйственном, ни в интеллектуальном смысле.

В Москве не было правительства. Не было генерального штаба. Не было предприятий, производящих вооружения и работающих на армию. Не было даже хоть сколько-нибудь значительных продовольственных припасов. Город жил живым привозом, и даже, в основном, не из соседних губерний.

Москва в это время напоминала собой не промышленный центр, как любая столица или просто крупный европейский город, а, скорее, нечто вроде очень большого дачного поселка для старой знати и служилого дворянства.

Москва не являлась даже символом Российской империи. Она давно уже была для россиян лишь дорогим сердцу экспонатом отечественной истории, таким же, как отец городов русских Киев или столица средневековой России — Владимир.

Юридической и, главное, фактической столицей империи был Петербург. Здесь находился Император и его двор. Располагалось правительство. Размещался главный военно-стратегический орган империи — генеральный штаб и военное министерство. В капитальных казармах квартировала российская гвардия, и готовились в элитных военно-учебных заведениях офицерские кадры.

В Петербурге были сосредоточены гигантские резервы продовольствия и военные арсеналы. На Петербургских окраинах уже тогда дымили заводы, производящие оружие и амуницию для армии.

Из города Петра нити управления тянулись во все концы необозримой империи. Именно Петербург, а отнюдь не спящая Москва являлся в глазах своих подданных символом Российской империи.

Но Наполеон почему-то на Петербург не пошел. Он пошел на Москву. Хотя ее захват, кроме укола по национальному самолюбию россиян, ничего ему не давал.

Зачем же Наполеон пошел на Москву?

Это — загадка. Загадка, тем более трудно разрешимая, что, французские штабные офицеры, прекрасно понимали полную бессмысленность захвата одного из провинциальных русских городов, лишь в силу исторической традиции носящего почетный титул «второй столицы».

И не только понимали сами, но и настойчиво пытались обратить внимание императора на это очевидное обстоятельство.

Однако, Наполеон, любивший и умевший обсуждать со специалистами пути решения стоящих перед ним задач, при попытках обсуждении этой темы, вел себя так, словно его подменили. На просьбы не только обычных штабных офицеров, но и своих любимцев — начальника штаба Бертье и посла в России Коленкура объяснить столь бессмысленную цель похода, он мрачнел, замыкался в себя и прекращал беседу.

Офицеры штаба Французской армии предлагали ему план наступления всеми силами по кратчайшему пути из Пруссии через Ригу на Петербург. Этот план гарантировал уничтожение реального центра управления Российской империи и значительной части ее военно-экономического потенциала.

Данный план учитывал, что именно через Петербургский торговый порт, в основном, и осуществлялось нарушение торговой блокады Англии. А ведь именно оно, по утверждению самого Наполеона, и было главной причиной войны с Россией.

Как раз через Петербург из Англии в Россию и далее в Европу поступали кофе, хлопок, кузнечное оборудование и токарные станки для оружейных заводов. А из России в Англию — хлеб, лес, лен и чугун. Как неоднократно говорил сам Наполеон, именно не перерезанный петербургский торговый канал и спасал туманный Альбион от гибели.

В случае взятия Петербурга, эту торговлю можно было бы немедленно пресечь, обрекая главного геополитического противника — Британию на быструю экономическую, а, возможно, и, в прямом смысле, голодную смерть.

Такая стратегия войны выглядела тем более обоснованной, что именно в уничтожении Англии Наполеон видел главную цель всей своей политики, да и жизни вообще.

В пользу удара на Петербург говорило и то, что между Неманом и столицей Российской империи к началу 1812 года вообще не было русских войск! Они прикрывали западную границу России в Польше и вели на юге очередную войну с Турцией. Перейдя Неман, наполеоновская кавалерия, не встречая никакого серьезного сопротивления, могла дойти до Российской столицы меньше, чем за неделю. И все! Победа одержана! Казалось бы, сама судьба говорила императору Франции: иди и бери Петербург! Препятствий для этого нет никаких!

Но Наполеон по непонятным причинам отказался даже рассматривать вариант удара по Петербургу.

Вопреки военной стратегии и просто здравому смыслу полумиллионная армада отказалась от захвата реальной столицы Российской империи и, неизвестно с какой целью, покатилась по бесконечным русским дорогам на юг — на Москву.

После кровопролитного Бородинского сражения Французская армия в Москву вошла. Цель военного похода была достигнута. Но победа, естественно, не наступила. Россия, как и предупреждали накануне войны французские генштабисты, продолжала борьбу. Ведь в полную силу продолжал функционировать управляющий центр страны — Петербург. Столица продолжала бесперебойно руководить государством, собирая подвластные ей огромные ресурсы для продолжения военных действий.

Измотанная долгим, тяжелым и бессмысленным Московским походом французская армия уже не могла противостоять этим свежим силам. Она была уничтожена почти полностью. Если в июне границу с Россией пересекла полная сил полумиллионная армада, то в декабре обратно в Польшу перебрались около десяти тысяч обмороженных, голодных и полностью деморализованных солдат.

Для чего тогда Наполеон пошел на Москву?

Архива Великой Армии, который, возможно, мог бы дать ответ на этот вопрос не существует.

Во время отступления из России, главный интендант Наполеоновской армии маршал Дарю приказал его уничтожить. Это случилось под Оршей в ноябре, когда у французов не оставалось лошадей, и вышедшие из подчинения солдаты разбивали повозки для того, что бы жечь костры.

Везти архив было не на чем.

Полторы тысячи папок в кожаных переплетах свалили у здания почтовой станции и подожгли.

Огонь разгорался плохо.

А из желтого зимнего заката на окраины Орши накатывались сотни Сибирской кавалерийской бригады. Комендантский взвод жег документы до последней возможности, пока совсем близко не раздались крики и выстрелы наседающих на станцию казаков.

Толстые кожаные папки сжечь не так просто.

Когда хорунжий Сибирской казачьей дивизии Григорий Садовский вылетел со своим эскадроном к почтовой станции, костер на котором горел архив, почти погас. Поворошив нагайкой в большой дымящейся куче, он нашел среди теплого пепла не тронутые огнем два толстых фолианта, затянутые в зеленую свиную кожу. На ней был вытеснен золотой императорский орел и вензель Наполеона — «N» в круге из лавровых листьев.

Как потом оказалось, в этих томах и находилась часть нереализованного плана удара французской армии из Пруссии через Ригу на Петербург.

В те дни беспорядочного бегства властителей Европы из России эти планы казались уже не имеющими никакого значения. Но любознательный хорунжий решил сохранить увенчанные императорским вензелем папки, как память о великой эпохе.

Так эти тяжелые отличной темно-зеленой кожи тома и попали в дом на улице Пристанской в старом Сибирском городе, где и жила семья потомственных казачьих офицеров Садовских. Здесь их через полтора века и прочитал четырнадцатилетний Лева Садовский.

«Так зачем Наполеон пошел на Москву, если это не имело никакого военного значения, и император не мог этого не понимать?» — задал себе вопрос Лев Александрович.

Он стоял на месте, где когда-то располагалась площадь плац-парадов. С нее почти два столетия назад уходили на войну с Наполеоном Сибирские полки.

Между ним и площадью находилось почти два метра, грунта, наросшего за эти два века. И все-таки он чувствовал ее своими подошвами так, будто стоял прямо на ее колючем речном песке.

17. Прогулка на яхте в высшем обществе

Яхта шла малым ходом.

Она, как чайка, покачивалась на желтой, пришедшей из далекого Китая воде.

Мимо бортов неторопливо проплывали высокие глинистые Иртышские берега. Легкий ветерок натягивал маленьким парусом белую занавеску у приоткрытого иллюминатора.

— Ай, Лева-джан, ты такой люля-кебаб нигде не кушал! — говорил человек с суровой внешностью средневекового властителя Азии — Рафик Нургенович Джамалов, начальник службы безопасности нефтеперерабатывающего завода акционерного общества «Сибпромнефть».

Кроме Полковника и Джамалова в салоне яхты находился еще один человек. Прибывший из столицы представитель головной службы безопасности компании Сергей Сергеевич Белковский. Как стало известно всем заинтересованным лицам, он прибыл в город по поручению владельца компании Аврамовича.. Хозяин был крайне озабочен взрывом на принадлежащем компании нефтепе-рабатывающем заводе.

Московский гость был высок, спортивен и тонкогуб.

Салон кают-компании был отделан светлым деревом. На нем блестели рейки, накладки и уголки из космической нержавеющей стали, замаскированной под судовую медь эпохи парусного флота. Сквозь иллюминатор каюту наполнял веселый солнечный свет, призывающий не терять ни мгновения жизни впустую.

На яхте любил плавать по Иртышу сам владелец нефтяного гиганта, включающего в себя, кроме нефтезавода, добывающие предприятия на Тюменском севере, а так же огромное количество дочерних и контролируемых фирм самого различного профиля по всей стране и в оффшорных зонах.

Судно носило имя «Нефертити». Может быть, потому что это слово было созвучно со словом нефть, а, может быть, Аврамовичу просто понравился вынырнувший из тысячелетней тьмы скульптурный портрет красивой древнеегипетской царицы.

У иллюминатора на столике, в специальном металлическом гнезде с фиксирующим финтом была закреплена высокая и узкая керамическая ваза. В вазе стояли бархатные августовские цветы, яркие, словно законсервированный фейерверк.

«Вот биологи утверждают, — почему-то подумал Полковник, — цветам иначе нельзя. Они должны быть красивыми, чтобы привлечь к себе насекомых, которые принесут на своих лапках пыльцу для зачатия плодов. Наверное, они правы. Непонятно только, почему у безмозглых насекомых и людей с их миллионолетней эволюцией, огромным мозгом и тысячелетней культурой оказались одинаковые эстетические вкусы.»

Московский гость смотрел на Полковника недружелюбно. Плохо смотрел.

«Похоже, бывший феэсбешник, — размышлял Лев Александрович. — Возможно, охранник… Нет, вряд ли… У охранника рефлекс сидит — ситуацию сканировать… А этот на себе слишком сосредоточен… Может быть, оперативник?… Нет, опять что-то не то… Слишком ярок для оперативника… Оперативники должен быть, как все… Ну, уж, конечно, и не нашего профиля. Разведчик всегда окружающим симпатичен, а этот от себя отталкивает… Скорее всего, из следственного отдела… — размышлял Полковник. — Да, что-то такое… Наверняка, бывший следователь.»

— Коньячку, Лева? — cпросил Рафик.

— Да коньяк сам по себе сильный вкус имеет. Люля-кебаб после него не почувствуешь. Тогда уж лучше водку. А еще лучше красное вино, Рафик-джан. — отозвался Полковник.

— А, Лева, как скажешь! Слово гостя для нас закон.

Рафик достал из встроенного в переборку каюты бара темную бутылку и торжественно водрузил ее на стол.

— Вот, Лева, французское вино. — с гордостью произнес он.

Полковник повертел бутылку в руках. Это было «бор-до» прошлогоднего урожая. Ну так, простенькая, без претензий, виноградная водичка… Ничего. Пустое место.

— А грузинского вина у тебя, Рафик, нет? — спросил Полковник.

— А чем тебе это не нравиться, Лева? Из Франции привезено, однако.

— Да, нет, что ты, Рафик-джан… — успокоил его Полковник. — Мне нравится… Просто мне грузинские вина, если это не подделка, еще больше нравятся. — Вкус сильнее, аромат интереснее, жизненной силы больше. А у французов что? Слабенький морс. Земля там давно все отдала, вот и виноград давно пустой… Один брэнд, как сейчас говорят. Этикетка. А так… Да, нет, не обижайся, Рафик-джан, это я просто размышляю вслух. Французское, так французское. Открывай.

Полковник выпил полстакана красного бордо. Московский гость пить вообще не стал. Рафик Джамалов посмотрел на своего московского шефа и выпил рюмку коньяка наполовину. В нормальной ситуации подобного издевательства над коньяком он, разумеется, ни за что бы не позволил.

Люля-кебаб благоухал. Полковник обмакнул кусок в густой гранатовый соус и положил в рот. Угощение было выше всяких похвал.

— Понимаешь, Лева, есть у нас к тебе несколько вопросов… — приступил к делу начальник заводской службы безопасности.

— Да, вообще-то, это я должен вам задавать вопросы, — сказал Полковник. — А не вы мне.

Сказал он это, конечно, специально. Чтобы столичный гость не видел в нем такого же подчиненного, как Рафик Нургенович.

Джамалов слегка нахмурился, посмотрел на своего московского начальника. У того перекатились под тонкой светлой кожей желваки, но он ничего не сказал, сдержался.

— Ну, зачем ты так, Лева-джан… — упрекающе развел он руками. — Друг друга давно знаем… Одно дело делаем!

— Не обижайся, Рафик-джан. Это я так, по должности говорю… Задавайте свои вопросы. — слегка отступил назад Полковник.

— Знаете что, уважаемый, Лев Александрович, — сказал московский гость, — а ведь руководству компании угрожали. Угрожали именно взрывом. Вам известно об этом?

«Вот так-так… — подумал Полковник. — А должен я был об этом знать?… Как будто, нет.»

— Нет. Не известно. — ответил он и сделал хороший глоток легкого французского «бордо».

— Что же, ваша хорошая знакомая гражданка Сонина с вами не поделилась? — спросил Сергей Сергеевич.

«Однако, я их недооценил, — подумал Полковник. — Они уже и круг моих знакомых выявили…»

— Если вы имеете в виду ее письма президенту компании, то эти угрозы нельзя принимать всерьез. Немолодая, одинокая женщина, у которой умерла дочь… Все это женские эмоции. Не более того. Не считаете же вы, что женщина-врач предпенсионного возраста взорвала эту установку?

— Не знаю. — изучающе смотрел на него Белковский. — Не знаю. Всякие случаи бывали. А уж обиженные женщины в любом возрасте на все способны… Для взрыва большого ума не надо. Колонна — сама по себе большая бомба. Сунул в нужное место толовую шашку с таймером и — нет установки. Одно вулканическое стекло… Но не обязательно и сама. Почему обязательно она должна была делать это своими руками? Руки, готовые на все, опытная женщина всегда найдет.

«Ты смотри, знаток какой.!» — сказал себе Полковник.

— Следствие идет… Все версии отрабатываем. — вслух заметил он. — Пока никаких диверсантов, не нашли.

— А, может быть, вы не там ищите? — со сталью в голосе произнес Белковский.

«Кажется постепенно подходим к главному». — отметил Лев Александрович.

— Везде ищем. Если у вас есть конкретные соображения, подскажите. Буду только благодарен. — мягко произнес он. Конфликтовать Полковник не хотел.

— Соображения есть. — не только не подхватывая дружелюбный тон Полковника, но, наоборот, прибавляя металла, проговорил Сергей Сергеевич. — Хорошо бы, например, поискать в журнале учета посетителей производственной зоны… Который каким-то странным образом исчез во время оперативных действий по выяснению причин взрыва.

Белковский демонстративно замолчал, не сводя немигающего взгляда светлых глаз с переносицы Полковника.

«Следак… Точно.» — решил Полковник.

Сергей Сергеевич встал со своего места и прошелся по просторному салону. Сильная у него была походка, упругая. Как у скаковой лошади..

«Пока в следователях сидел, судя по походке, чем-то силовым занимался… — размышлял Лев Александрович. — Боксом, например, или борьбой… Нет, скорее какими-нибудь восточными единоборствами… И, видимо, не безуспешно. Похоже на ковре был первым… Интересно, может он владеть системой «парагранум?… — сами собой текли Полковничьи мысли. — Вряд ли… Хотя, сейчас все может быть…»

«Парагранум» был особо секретной системой боевой подготовки, позволяющей создать бойца, который в принципе не мог потерпеть поражение.

Основывалась она не на специальных боевых приемах и не на знании уязвимых точек организма, как все другие боевые системы. А на совсем другом.

Система «парагранум» меняла скорость внутреннего биологического времени человека.

Для владеющего этой системой время начинало течь значительно быстрее, чем для обычного человека. И, в принципе, могло быть ускорено настолько, что боец становился для окружающих людей на какие-то промежутки времени совершенно невидимым. Человеческий глаз не успевал его фиксировать. Как двадцать пятый кадр в кино. Скорость перемещения в пространстве такого бойца превышала разрешающую возможность глазных рецепторов.

Только что человек стоял в одной точке. А через секунду, как будто без всякого промежуточного движения, оказывался совсем в другой. Наблюдателю могло показаться, что он растворился в воздухе и потом снова сгустился из пустоты. Конечно, это было не так. «Парагранум» не имела ничего общего с паранормальными явлениями.

Механизм обучения этой системе в закрытом подразделении военной разведки «Шторм — 2» базировался на развитии скорости нервных реакций человека. Для этого бойцы изолировались в отдельном, недоступном ни для кого блоке, где начинало течь особое время.

Прежде всего, у обучаемых отбирали часы. Все.

А в боксе время начинало течь быстрее. Каждые сутки на одну секунду. Точнее, быстрее на секунду начинали идти развешанные по стенам часы. Что такое секунда? Ничто. Почти ноль. И человеческий организм, не замечая обмана, за ту же минуту без одной единственной секунды, застилал постель, разбирал и собирал автомат, пробегал отмеренную дистанцию, читал страницу текста. И каждый день. Все это он незаметно для себя делал на одну секунду быстрее.

Когда минута в особом мире начинала равняться сорока реальным секундам, отсеивалась примерно половина обучаемых. Их нервная система не выдерживала. Когда двадцати секундам — еще половина. Потом — еще.

Те же немногие, у которых внутреннее время могло течь в шесть раз быстрее обычного, превращались в бойцов непобедимых. Вот они во время боя и становились практически невидимыми. Их движения не фиксировались зрением обычных людей. Победить их в схватке было уже невозможно никакому мастеру рукопашного боя.

После этого начиналось кодирование.

Человеческий организм не был приспособлен к подобным скоростям. Минута проживания в подобном времени расходовала столько же энергии, как и час обычной жизни. Поэтому, после пребывания в сверхбыстром времени, человеческий организм нуждался в серьезном отдыхе. Через несколько минут после выхода из этого времени человека охватывал непобедимый сон. Бороться с ним было невозможно и даже опасно. Могло отказать сердце или наступить паралич дыхательных путей.

Находясь в закрытом учебном блоке, обучающиеся бойцы проводили во сне около двадцати часов в сутки. Хотя и сами не знали об этом. И это при особом энергетически насыщенном искусственном питании и гипнотической поддержке.

Но им предстояло существовать не в изолированном спецблоке, а в обычном мире. Они должны были жить с нормальной скоростью в нормальном времени. И только в необходимых случаях уметь самостоятельно и быстро ввести себя в это особое быстротекущее внутреннее время. Для этого им вводили в сознание специальный, открывающий путь в ускоренное время ключ — кодовую фразу. Точно так же с помощью особого словесного кода они должны были и выходить из «быстрого времени».

Когда бойцы, обученные по системе «парагранум», покидали разведку, всем им в подсознание вводился код, запрещающий пользование этой системой. В случае нарушения запрета, им обещали кровоизлияние в мозг не долее, чем через полторы минуты, после выхода из быстрого времени.

Полковник Садовский не знал, правда ли это.

Но, судя по тому, что единственный из их группы боец, уехавший в начале государственных перемен в Германию, умер там от кровоизлияния, это вполне могло быть правдой.

«И что это я про „парагранум“ вспомнил? — внутренне удивился Полковник. — не драться же я с ним собрался?»

— Я думаю, журнал учета лиц, проходивших в закрытую производственную зону, непременно отыщется… — сказал он примирительно. — Слишком много суеты было сразу после взрыва… Как это обычно бывает при таких масштабных чрезвычайных ситуациях… Все потеряли голову. Кое-что изымали, не составляя описи, без актов… Хотя не очень понимаю, почему вы придаете такое значение каким-то бумажкам… Что вы думаете, преступник, если он, разумеется, вообще был, настолько неосторожен, что специально для следственной бригады оставил там свой автограф?

Сергей Сергеевич остановился рядом с Полковником. — Как знать! — с неясной угрозой произнес он. — Как знать!.

«Сидел, сидел себе в конторе, а потом контора или бывшие сослуживцы устроили к Аврамовичу… Деньги стал получать, какие раньше и не снились… Это с одной стороны… А с другой все равно в кадрах активного резерва остался, мощь спецслужбы за спиной чувствует и поддержку в необходимых случаях… Да, видимо, еще и Самому понравился… Вот паренек себя любимцем судьбы и почувствовал… И вообразил себя вершителем чужих судеб… Ну, ладно, нам-то это все равно. Нам сейчас о другом думать надо…» — текли в полковничьей голове мысли, пока он изображал на лице доброжелательное внимание.

— Я предлагаю пройти наверх. К нашим женщинам. А то они без нас заскучали, совсем… — дипломатично предложил Рафик Нургенович.

18. Бой на воде

На палубе вокруг накрытого столика сидели три дамы.

Сбрызнутые лаком прически на их головах поблескивали на солнце, а затянутые в синтетику ноги, были обнажены ровно настолько, что уже неизбежно притягивали взгляд, но еще позволяли уделять внимание и женским головам.

Этими дамами были:

Шеф-стюард, хозяйка бытовой стороны судовой жизни, сорокалетняя женщина. Все окружающие называли ее Золотая Зоя, либо мама Зоя. Причиной этого была привязанность к ней Самого. Когда Аврамович бывал на яхте, она находилась здесь неотлучно.

Справа от нее сидела Темная газель Тамара — личная женщина Рафика Нургеновича, употребляемая для выходов в свет.

Слева от мамы Зои к неудовольствию Полковника, сидела, сверкая круглыми коленями, Рита Кононович.

На яхту Риту привел не он. Когда Полковник поднялся по трапу на судно, она там уже находилась. Сидела в нижней каюте и о чем-то беседовала с Белковским, интимно приблизив к нему свой напомаженный ротик.

Как предполагал Полковник, они познакомились еще несколько лет назад. Во время предыдущих визитов в город Белковский заходил к генералу по служебным делам, и, естественно, никак не мог миновать прекрасную секретаршу. Не исключал он и того, что во время визитов Сергея Сергеевича в город, они встречались и вне стен областного управления.

Полковник испытал некоторый укол, вобщем-то почти не знакомого ему чувства, именуемого ревностью.

Пусть слабый укол, но все же.

Яхта почти совсем сбросила ход. Она обогнула длинный остров и вдали за кормой у самого горизонта выросли в бледно-голубом небе пылающие факела нефтезавода. В них сгорал выделяющейся при перегонке нефти попутный газ. Отсюда факела казались не больше зажженных спичек. А вблизи они представляли собой вознесенные на необозримую высоту колоссальные черно-красные горы бушующего огня.

Но настоящие горы состоят из камня, который спокойно лежит на месте, никуда не исчезая. А каждая из молекул этих огненных Эверестов сгорает в долю секунды, и, чтобы они не исчезли, должна восполняться новой. И так без конца. В течении вот уже почти полувека.

Наблюдая эти факелы, Полковник поражался то ли мощи человека, то ли его глупости. Но, во всяком случае, равнодушно смотреть на эти горы огня было невозможно.

Они сели за женский стол. Кира кивнула официантке. Появились приборы. На тарелки была разложена ожидаемая всеми рыба, печеная на решетке. Рафик Нургенович наполнил бокалы белым вином, и, как водится, произнес тост за любовь и дружбу.

Вдоль бортов яхты дул прохладный речной ветерок, а здесь за капитанской рубкой воздух был неподвижен, и покрытая эмалью сталь надстройки излучала тепло.

— Сергей Сергеевич, Вам, наверное, скучно у нас здесь после Москвы? — обратилась Рита к Белковскому.

— Да, нет, напротив, мне у вас очень нравится… Да, и скучать некогда. Очень много работы в этот раз. — многозначительно взглянул Сергей Сергеевич на Полковника.

В этот момент Лев Александрович почувствовал на своей руке чье-то теплое прикосновение. Опустил глаза и увидел унизанную золотыми колечками и перстеньками пухлую ладошку. Ладошка принадлежала Золотой Зое.

— А Вам, Лев Александрович, — пропела шеф-стюард, — тоже у нас после Москвы все скучным кажется?

— Что Вы, Зоя Георгиевна, это же мой родной город. — посмотрел на маму Зою Полковник. — Наоборот, я в других городах скучаю.

Свою руку с его ладони шеф-стюард не убирала.

«Что бы это значило? — спросил себя Полковник. — Собственно говоря, понятно… Хотя несколько неожиданно… Уж, казалось бы, кто еще нужен Золотой Зое, когда у нее в патронах Сам… Впрочем, Сам бывает хорошо, если раз в квартал, а последнее время, и того реже… А другие мужчины в его отсутствие подойти бояться… Ну, как Сам узнает? Так, что с мужским вниманием у Золотой Зои, на самом деле, может быть совсем не так хорошо, как кажется. Зря я удивляюсь…»

Лева посмотрел в ореховые Зоины глаза, обрамленные щеточками черных ресниц, густых от природы и ставших очень густыми благодаря парфюмерной индустрии.

— Знаете, Зоя Георгиевна, таких женщин как у нас, в Москве нет. — сказал он и многозначительно посмотрел ей в глаза. Дескать, я не всех женщин имею в виду. Они мне безразличны. Я именно Вас имею в виду. Такой, как Вы, женщины в столице нет.

Шеф-стюард легонько пожала его руку, словно бы говоря: я поняла и оценила.

— Лева, ты не мог бы мне подать соевый соус! — услышал он преувеличенно громкий Ритин голос.

Высокая бутылочка соевого соуса стояла рядом с Ритой.

Полковник потянулся за бутылочкой всем своим солидным корпусом, и пододвинул ее на два сантиметра по направлению к Рите. Опускаясь обратно, он, как бы случайно коснулся рукой круглого Зоиного плеча.

Рита осуждающе приподняла брови и увела взгляд в сторону кормы. Преследуя яхту, за кормой пересекающимися курсами летали черно-белые речные чайки.

Женский поединок, как водится, вспыхивал и набирал темп стремительно, как пороховой взрыв.

— Ах, Сергей Сергеевич, поживите у нас еще немного… — повернулась Рита к Белковскому. — Нам будет Вас так не хватать…

Полковник опустил глаза, чтобы не смотреть на самодовольное лицо Сергея Сергеевича, и увидел: мама Зоя сняла один туфель и поставила свою небольшую полноватую ступню в светлом чулке на желтое дерево палубного настила. Заметив его взгляд, она поставила ногу ему на ботинок.

Джамагулов снова наполнил бокалы вином и начал произносить новый тост, как вдруг прервал себя на полуслове и замолчал. Полковник поднял взгляд и взглянул на присутствующих. Взгляды всех были устремлены на реку. По направлению к яхте летел мощный глиссер.

Через считанные секунды он оказался у самого борта. Сбросив скорость, катер пошел рядом с неторопливо плывущим прогулочным кораблем. На глиссере поднялся одетый в черный свитер человек. В руках он держал автомат. Как отметил Полковник, старый, надежный «АК-47», пробивающий со ста метров обшивку бронемашины.

Кроме поднявшегося, в катере находилось еще четверо. По крайней мере у двоих так же было оружие — «макаровский» пистолет и помповое ружье.

— Эй, на судне! — крикнул человек с автоматом. — Стопори машину! А то лоханку продырявим и на дно опустим!

Присутствующие на яхте оцепенели.

— А вы, кто такие? Что надо? — крикнул Полковник, беря на себя инициативу.

— Мизимов нужен. — громко ответил человек с автоматом. — Знаем, что он у вас. Давайте его сюда и можете отваливать, куда хотите.

— Да вы кто? — крикнул Рафик, приложив руку ко рту.

— Вот кто! — человек в черном поднял автомат и нажал спусковой крючок.

«АК-47» ударил над головой громовыми раскатами. Очередь зацепила один из держащих мачту крепежных стальных тросов. Он лопнул и, рассекая воздух, со свистом хлестнул по палубе в полуметре от сидящих, упруго подскочил, свертываясь в спираль, и резко ударил по накрытому столу. Брызнули в стороны белые осколки блюдца и красные капли соуса.

«Психологическая артподготовка. — подумал Полковник. — Эх, и чего я пистолет с собой не взял? Ведь хотел…»

— Рафик-джан у тебя пистолет с собой? — шепотом обратился он к Джамалову.

— Нет. В сейфе… Да, я его вообще с собой не ношу… — севшим голосом произнес Рафик Нургенович.

— Да-а… — буркнул Лев Александрович. — Вот и я тоже.

Катер покачивался на воде, направив в их сторону стволы.

— Нет здесь никакого Мизимова! — крикнул Белковский.

— У вас пистолет с собой? — толкнул его в бок Полковник.

— Есть. — после паузы, ответил он.

— Давайте мне. Только незаметно. Я вас закрою…

— Я не могу… — начал Белковский.

— Давайте быстро. Это приказ.

— Вы мне не начальник… — начал было столичный гость.

— Ну! — прорычал Лев Александрович.

Белковский полез рукой под мышку. Фальшборт, идущий вдоль палубы, был не очень высок, доходил им примерно до пояса. Что бы прикрыть Сергея Сергеевича, достающего из оперативной кобуры пистолет, Полковник шагнул вперед и закрыл собой его фигуру.

— А, если отдадим Мизимова, отпустите корабль? — крикнул Полковник, привлекая внимание нападавших к себе.

— А зачем вы нам? Вы нам не нужны! Отваливайте, куда хотите! — ответил человек с автоматом.

— Рафик, — очень тихо сказал Полковник. — ты сейчас проберись наверх к капитану. Как я начну стрелять, пусть дает полный ход. А вы, — стараясь говорить отчетливо, зашептал он в сторону женщин, — как только выстрелю, падайте на палубу. Сразу падайте! И по-пластунски к лестнице в салон… Ясно?

— Вы что, с ума сошли? — вполоборота повернулся к нему голову Сергей Сергеевич. — У них же автомат! Они же всех перестреляют… Здесь же женщины!

— Пускать их на корабль нельзя. Озвереть могут. Знаю я эту публику. А женщин могут с собой утащить… Да, где ж ваш пистолет?..

Полковник почувствовал, как в его опущенную руку ткнулась рубчатая рукоять. Судя по ее форме и весу пистолета, это был «Стечкин».

«Удача! — подумал он. — А то из „Макарова“ то ли в противника попадешь, то ли в соседа. Не угадаешь…»

— Так что, отдаете Мизимова? — крикнули с катера. — Ждем еще десять секунд! Потом — все! Лоханку — на дно! Вместе с бабами, конечно!

Полковник оглянулся.

Рафика на палубе уже не было.

— А зачем вам Мизимов? Можем и отдать, если ничего плохого ему не сделаете. — громко ответил Лев Александрович.

Переговорщик вертел автоматом. Полковник видел, что ствол гуляет из стороны в сторону и уже не направлен точно на палубу а, скорее, в сторону рубки.

— А ничего мы ему плохого не сделаем. Поговорим и все. Вопрос один зададим. Он нам ответит. Всего делов-то!… — радостно крикнул обнадеженный бандит.

Полковник взвел курок. Оглянулся на свою кампанию и тихо произнес:

— Как выстрелю, все на пол.

У Золотой Зои подергивалась щека. Рита стояла с остекленевшим взглядом, а по невозмутимому восточному лицу Тамары определить ее состояние было нельзя. Сергей Сергеевич внешне держался спокойно, но рука вцепилась в спинку стула так, что пальцы побелели от напряжения.

Полковник шагнул к перилам, держа пистолет в опущенной вниз руке, и крикнул:

— Ладно, если так… Сейчас он поднимется. Подождите немного.

Человек с автоматом слегка расслабился. И еще больше сдвинул ствол автомата в сторону корабельного носа. «Вот это — хорошо. — отметил Полковник. — Это дает хотя бы пару секунд опережения до того, как бандит сможет прицельно стрелять в сторону стоящей на палубе группы.»

Полковник ухом уловил некоторое, почти незаметное изменение в работе судового двигателя. Значит, Рафик Джамалов уже добрался до капитана в рубке.

Он прикинул расстояние до автоматчика. Собрался. Резко вынес из-за фальшборта руку с пистолетом и открыл огонь.

Первая пуля попала человеку с автоматом в грудь и слегка отбросила его назад. Вторая и третья попали ему в правое плечо. Он вскрикнул и выронил автомат. Тот ударился о край катера и с тихим всплеском ушел под воду.

Полковник перевел взгляд и выстрелил во владельца пистолета, направлявшего в его сторону черный зрачок ствола.

Он опрокинул его с двух выстрелов.

Затем ударил по владельцу помпового ружья.

Бандит начал заваливаться на бок, внутрь катера.

Полковник переместился вдоль фальшборта и выглядывая из-за него, стал пуля за пулей посылать девятимиллиметровые пробивающие сталь стечкинские пули в тихо рокочущий на малом ходу японский подвесной мотор. Он вроде бы затих, но опять зарокотал.

Качественный движок никак не хотел сдаваться.

Полковник взял чуть ниже, под обрез воды. Мотор сбился с оборотов. Над его кожухом появился сначала пепельный, затем угольно-черный дымок. Двигатель рыкнул, словно раненный хищник, и замолчал.

Один из уцелевших бандитов поднял помповое ружье. Полковник выстрелил в него последним сбереженным патроном и увидел, как тот опрокидывается на спину. Мимо уха как будто что-то свистнуло. Полковник пригнулся, и под защитой фальшборта передвинулся в сторону.

Дизель яхты взревел.

Она стала, разворачиваясь, наваливаться бортом на катер. Резко качнув его на волне, яхта отбросила катер от себя и, набирая скорость, пошла вперед на главный фарватер.

Полковник сел и прислонился спиной к фальшборту. Его соратники по путешествию распластались по палубе и по-змеиному, помогая себе всем телом, ползли к трапу, ведущему, в нижний салон.

В метре от него двигались ноги Золотой Зои в тонких светлых чулках.

Яхта оставила позади себя качающийся на рожденных ей волнах потерявший способность двигаться глиссер. Оттуда неслись крики и матерная ругань. Треснули несколько пистолетных выстрелов. В реве судового дизеля они показались совсем несерьезно-тихими.

Чуть громче рявкнуло помповое ружье.

Но это было уже не опасно.

В ста метрах против судовой стали «Макаров» был не страшен, как и гладкоствольная помповушка. А пробивающий рельсовую сталь послевоенный «АК-47», к счастью, лежал на Иртышском дне.

«Ну, Мизимыч, как только ты расплачиваться будешь!…» — мысленно погрозил невидимому собеседнику Полковник.

— Лев Александрович, вы не ранены? — вдруг услышал он рядом. К нему ящерицей подползла Золотая Зоя. — У вас из головы кровь течет…

Полковник пощупал ухо, подергал его, помял. Вроде ничего. Посмотрел на руку. Пальцы были в крови. Видимо, просто сорвало кожу.

— Знаете, Зоя, вы должны меня перевязать. — сказал он и, как бы невзначай, положил ладонь на ее обнажившуюся ногу над верхним краем чулок.

Яхта, развернувшись на фарватере, торопливо уходила в город.

— Лева-а-а!… — услышал он плачущий голос.

Рита лежала у двери, ведущей в нижний салон с беспомощным видом. — Я ногу подвернула. Сама спуститься не могу… Помоги мне…

Полковник с сожалением оторвался от ног шеф-стюарда, и, уже почти не сгибаясь, направился к бессильно раскинувшейся Рите. Взяв ее на руки, он осторожно спустился по круто падающей лестнице в нижний салон. Сергей Сергеевич стоял у бара и наливал водку в бокал. Лев Александрович уложил Риту на кожаный диванчик и подошел к Белковскому.

— Возвращаю оружие. — протянул он ему пустой «Стечкин».

— Глупость все это большая! — сказал Сергей Сергеевич. — Мальчишество! Зря я вам оружие дал. Никуда бы они не полезли. Не посмели бы. Что они дураки, не понимают, чья это яхта? И, что за это с ними сделают? А вы всех нас под пули подставили! Это хорошо, что все благополучно кончилось. А могло бы и…

Белковский, не глядя на Полковника, спрятал пистолет в оперативную кобуру и полез наверх, на палубу.

19. Почему Наполеон не освободил русских крестьян?

Лев Александрович стоял посредине городского сквера.

Его зеленое толстое тело пересекали извилистые пешеходные дорожки. Из-за поворотов неожиданно выныривали цветочные клумбы, яркие, как заспиртованный праздничный салют. В центре растительной вселенной сверкал на августовском солнце сонный фонтанчик.

Гуляющим здесь мамам с колясками и сбежавшим с лекций студентам педагогического университета казалось, что так было всегда. Однако, он-то знал, что под толстым слоем глинистого грунта лежит тонкий слой речного песка, которым была покрыта находившаяся здесь два века назад крепостная площадь плац-парадов.

Лев Александрович на два метра грунта возвышался над этим утоптанным песком. И все-таки он чувствовал его своими подошвами. Он жег ему ноги.

Отсюда за тридцать семь лет до Наполеоновского нашествия уходил сводный сибирский полк для того, что бы освободить занятый отрядами Пугачева Курган.

«Почему Наполеон не освободил от крепостной зависимости русских крестьян, ведь тогда победа над Российской империей ему была обеспечена?» — спрашивал себя Лев Александрович.

Перейдя Неман, Наполеон оказался в крестьянской Вселенной, где не в далеком прошлом, а совсем недавно, всего тридцать семь лет назад, бушевала беспощадная крестьянская война под руководством Емельяна Пугачева.

Число восставших превышало сто тысяч человек, то есть почти равнялось всей императорской регулярной армии. В разгар восстания орудийный парк Пугачева в полтора раза превышал количество пушек у правительственных войск. В распоряжении Пугачева оказались почти все уральские орудийные и ружейные заводы. Крестьянская армия захватил десятки городов, в том числе, таких крупных, как Саратов, Самара и Красноуфимск. В крестьянской осаде находились Царицын, Оренбург, Уфа, Челябинск. Общая территория, которую контролировали восставшие, в два раза превосходила площадь Франции.

Не успевших убежать из своих сельских дворцов помещиков убивали. В дворянских усадьбах подмосковья царила паника. Сама императрица Екатерина не могла спать. У нее начали неостановимо дрожать руки. Над дворянской империей Романовых нависла реальная перспектива гибели.

На подавление восстания было брошено все, чем располагало государство. Были призваны на военную службу все запасные офицеры-дворяне. Их возглавили лучшие из имеющихся генералов, включая непобедимого Александра Суворова.

Восстание было подавлено. Пугачев казнен. Тысячи крестьян были повешены, запороты насмерть, сосланы в Нерчинскую каторгу. Российское крестьянство было усмирено, но его отношение к своему государству отнюдь не стало лучше. В любой подходящий момент оно готово было снова поднять Пугачевское знамя.

Вот на такую горючую почву вступил Наполеон, перейдя границу России. Вслед его наступавшим дивизиям оборачивались суровые глаза тех, чьи отцы и деды атаковали помещичью империю Романовых. А иногда и тех, кто сам участвовал в боях с правительственными войсками. На французских солдат смотрели тысячи мужчин и женщин, у которых были казнены и замучены отцы, деды и братья. Не было у них никакой любви к этой империи-мачехе. Ненависть к ней стучала у них в груди.

В первые же дни войны среди крестьян родился слух, что Наполеон пришел в Россию, что бы освободить крестьян. Говорили даже, что царь Александр специально пригласил к себе «мужика сердитого», как крестьяне называли Наполеона, чтобы он пришел и дал волю крестьянам, потому что самому царю сделать это не дают генералы и помещики. Слухи эти нарастали, как снежная лавина. И не только слухи.

Уже в июле двенадцатого года в губерниях, лежащих по маршруту движению французской армии, полыхало более двухсот крестьянских восстаний, направленных против своих же помещиков, а совсем не против наступающих чужеземных войск.

В Витебске, где Наполеон задержался на восемнадцать дней, к нему приходили тысячи крестьянских ходоков и ждали, когда же «сердитый мужик» объявит им волю — освободит от крепостной зависимости. За это они обещали привести ему самого «амператора Александра с яво енералами». Россия стояла на пороге новой пугачевщины. Только теперь союзником крестьянского войска в борьбе против дворянского государства могла выступить гигантская армия во главе с лучшим полководцем мира.

Российская регулярная армия состояла из тех же крепостных. И стоило Бонапарту подписать уже подготовленный декрет об освобождении, как одетый в военный мундир крестьянин неминуемо повернул бы штыки совсем в другую сторону. И от дворянской империи Александра не осталось бы камня на камне, а победа упала бы в руки французской армии сама собой.

Это было ясно всем. И правительству Александра и наполеоновским генералам. В первые же дни движения по русской территории пасынок Наполеона генерал Евгений Богарне подготовил проект декрета об освобождении русских крестьян по образцу указов, которые издавались Наполеоном во всех феодальных странах, куда входила французская армия. Он был абсолютно уверен, что Наполеон сразу же его подпишет, и тем самым единым росчерком пера выиграет эту войну.

Но Наполеон этого не сделал.

И этим обрек себя на изгнание из России, отречение от престола и смерть на острове Святой Елены.

Но почему? Почему же он не сделал того, чего ждали от него буквально все? И свои и чужие? Вся Европа? Почему он не сделал того, что единственно могло спасти его лично и обеспечить главное дело всей его жизни — установление гегемонии Франции в Европе и мире?

В выступлении перед французским Сенатом сразу после бегства из России, в декабре 1812 года, сам Наполеон так объяснял это: «Я мог бы вооружить против петербургской власти часть ее собственного населения, провозгласив освобождение крестьян… Очень много деревень меня об этом просили, но я отказался от этой меры, которая обрекла бы на смерть тысячи семейств.»

Впоследствии, пребывая в изгнании на острове Святой Елены, он высказывался в том духе, что, как монарх, не мог подрывать власть над подданными другого монарха.

Но вряд ли эти объяснения можно принять всерьез. Подобные соображения почему-то не мешали ему освобождать крестьян, и отменять феодальные привилегии во всех без исключения странах, куда входил французский солдат. Своими декретами Наполеон уничтожил помещичьи привилегии в Испании, Италии, германских княжествах, расположенных по Рейну, и в занятых его войсками землях Австрийской империи. Наполеон, ни минуты не колеблясь, отменил крепостное право в Польше, Литве и Белоруссии.

Он освобождал крестьян везде, ни мало не беспокоясь о судьбе помещиков и монархов. Везде. Кроме России. Хотя именно освобождение русских крестьян обеспечивало ему выигрыш в войне с Россией, а после этого и — неизбежно — победу над Англией, что Наполеон неоднократно называл целью своей жизни. После ликвидации Британской империи Франция неминуемо становилась бы властительницей Европы и мира.

Так почему же Наполеон не освободил русских крестьян?

Невольно складывалось впечатление, что кто-то невидимый, но могущественный просто не разрешил ему это сделать. Другого ответа Лев Александрович просто не находил.

Он стоял в центре зеленого городского сквера.

Лев Александрович знал, что под толстым ковром из дерна, лиственного перегноя и желтой глины лежит тонкий слой речного песка, которым была покрыта находившаяся здесь два века назад крепостная площадь плац-парадов. Отсюда за тридцать семь лет до вторжения Наполеона уходил сводный сибирский полк освобождать захваченный отрядами Пугачева Курган.

Между ним и песком на площади плац-парадов лежали два метра глинистого грунта. И все-таки он чувствовал этот колючий речной песок своими подошвами. Он жег ему ноги.

20. Генеральский сюрприз

Лев Александрович подошел к окну.

Постоял, опустив голову, и потянул на себя ручку. Тяжелая, позапрошлого века деревянная рама распахнулась, в комнату вошел город.

Полковник вдохнул легкий воздух, настоянный на бензине и сохнущей траве. Глубоко вдохнув, он посмотрел на дразнящие пустотой крыши, загадочные тенистые лабиринты улиц старого города и бегущих по своим делам горожан.

После взрыва прошло всего несколько дней, а город уже забыл о нем. А вот он принадлежал к тем немногим, кто забыть не мог. И сейчас он должен был найти ответ на вопрос: что же докладывать наверх?

Докладывать ему предстояло через несколько минут.

Осторожно звякнул скучный, как булыжник, телефон без диска — аппарат внутренней связи.

— Лев Александрович! Генерал освободился. Вы можете зайти. — произнесла в трубке официальным металлическим тоном Рита Кононович.

Полковник закрыл свой кабинет и неторопливо направился на второй этаж, где располагалась приемная начальника управления генерала Романа Алексеевича Болотова.

Когда Полковник подходил к приемной, ее дверь резко распахнулась, и ему навстречу шагнул Сергей Сергеевич Белковский.

Они сдержанно кивнули друг другу.

«Вот от кого, оказывается, освободился начальник управления и кто все утро сидел у генерала. — сказал себе Полковник. — Впрочем, это вполне естественно.»

В приемной начальника управления, несмотря на теплую погоду, царил привычный кондиционированный холод. Атмосферу немного оживляло круглое Ритино лицо. Но совсем немного. В приемной никого не было. Рита повела глазами в сторону двери, ведущей в генеральский кабинет, и скрестила пальцы, изображая тюремную решетку. Дескать, что, голуба, доигрался? На кичу идешь!

Но это она сделала не со зла. Наоборот, желала его подбодрить.

— Разрешите, товарищ генерал? — шагнул Лев Александрович на ковер, устилающий просторный, как спортивный зал, кабинет.

Прямо перед ним уходил вдаль бесконечно длинный стол для заседаний.

У противоположной стены высился рабочий стол генерала, могучий как средневековая крепость.

— Лев Александрович, проходи! — с начальственной доброжелательностью приветствовал его хозяин кабинета. — Садись.

Полковник прошел по устилающему пол кабинета ковру и опустился на один из солидных, стульев, стоящих перед генеральской крепостью.

— Ну, что, как на яхте покатались? — спросил начальник.

Ответить можно было по-разному. В частности, это зависело от того, что нашел нужным сообщить генералу сидевший здесь все утро Сергей Сергеевич Белковский. Полковник решил, как он частенько делал, последовать рекомендациям Наполеона Бонапарта, который сказал составителям Французской Конституции: «Пишите коротко и неясно. Это надежней всего.»

— Нормально, товарищ генерал. На воде скучно не бывает. — произнес он с озабоченным выражением лица, словно уже настроенным на предстоящий деловой разговор.

— Ну, что ж, это хорошо! Завидую. Я сам отдых на воде предпочитаю любому другому. — искренним тоном, как будто без всякого подвоха, заметил начальник.

«Похоже, Белковский о происшедшем во время прогулки на яхте генералу ничего не рассказал. — сделал вывод Полковник. — Ну и правильно. А то пришлось бы трупы в речке искать и огнестрелы по больницам выуживать. Дырки-то в них из его личного пистолета. Замучился бы объяснительные строчить. Будем и мы молчать.» — решил он.

— Однако отдых отдыхом, а дело делом… — откинулся на спинку кресла генерал. — Хочу тебя спросить. Какие имеем результаты по взрыву установки на нефтезаводе? Сам понимаешь, случай не рядовой.

Генерал был красиво сед, хотя еще не стар. Он был всего на пять лет старше Полковника. Но у Полковника в темных волнистых волосах только кое-где попадались серебряные нити. А у Романа Алексеевича над широким розовым барским лицом распласталось ровное белое крыло прически. Низкий пробор делал генерала похожим на английского лорда или потомственного музыканта-органиста.

Начальник управления был, как и Лев Александрович, куломзинец по рождению. А в молодости — известный в районе футболист. Когда они с Мафусаилом еще бегали в юношеской команде, он уже играл во взрослом составе и был лучшим нападающим.

Быть похожим на Рому-артиллериста, было мечтой всех поселковых мальчишек. Так его звали не за воинскую профессию, а за пушечный удар по мячу правой ногой. Посланный им мяч, хотя и не всегда попадал в ворота, но всегда летел с такой силой, что заставлял мальчишечьи сердца сладко сжиматься от ужаса при одной мысли о том, как такое пушечное ядро попадает им, например, в лоб. «Если Рома-артиллерист в лоб мячом попадет, точно голову снесет вместе с кепкой!» — авторитетно говорили они друг другу.

Полковник многозначительно помолчал, как бы собираясь с мыслями, и осторожно произнес:

— Ну, следствие еще не закончено, товарищ генерал…

— Ладно. — махнул рукой генерал. — Не до формальностей сейчас! Ты мне прямо скажи, что думаешь. Предварительные итоги, так сказать…

— Предварительно, я склоняюсь к версии технологических причин катастрофы… — неторопливо, пытаясь создать ощущение глубокой продуманности своих слов, произнес Полковник.

— Технологических, говоришь? — переспросил генерал, помолчал и неожиданно поднялся из-за стола. — Давай с тобой кофейку попьем, а? Ты не возражаешь?

Полковник представил растворимую дрянь, которую приготовит Рита, и максимально вежливо произнес:

— А чаю нельзя, товарищ генерал?

— Чаю? Можно и чаю. — гостеприимно согласился генерал.

— Рита, организуй нам чайку оперативно. — скомандовал Роман Алексеевич селектору внутренней связи.

Тут Полковник вспомнил, что еще утром сам же попросил у Риты два последних пакетика, а после этого сходить в буфет она вряд ли успела. Да, подставил он Ритку. Ну, ничего, пусть по этажам побегает, чтоб служба медом не казалась…

Однако, Полковник ошибся.

Ни в какой буфет Рита не побежала. Секретарь приемной появилась на пороге кабинета с подносиком в руках так быстро, как будто только и ждала генеральской команды.

Это значило, что распивание чая в сценарии разговора с ним планировалось заранее, и Рита, не отличающаяся хозяйственностью и скоростью в делах, заранее получила соответствующие указания.

Они разместились в углу кабинета, где располагалась специальная зона для не совсем официальных бесед. Здесь стояли два широких, как львиная пасть, кожаных кресла и низкий круглый столик матовой полировки.

— Вот, ты говоришь, технологическая причина… — отхлебнул чай генерал. — А тебе известно, что это уже третий взрыв на предприятиях компании за неполные полгода? В марте на «Химволокне» в Кемерово рванула установка… В июне продуктопровод в Оренбурге… Теперь вот у нас. Не много ли технологических аварий, а?… Ущерб есть. Дай бог какой! А виновных, считай, что и нет… Износ оборудования и все… Ну, инженеров, разве что, можно с работы повыгонять… Поэтому, Аврамович очень обеспокоен… — генерал взял маленькую сушку. — И его можно понять…

Генерал аппетитно хрумкнул сушкой

— А ты во вчерашнем рапорте пишешь, что причиной взрыва «предположительно была до конца не выясненная технологическая причина»… Так, глядишь, вся компания на воздух взлетит, а мы только будем руками разводить — до конца не выясненная технологическая причина! Что прикажешь Аврамовичу говорить, а? А губернатору области? А нашему министру? А? Ущерб-то не то, что в масштабах области или «Сибпромнефти», в масштабе страны заметен…

— Так, что ж поделаешь, если так получается, товарищ генерал. — отхлебнул коричневой водички из своей чашки и Полковник. — Эксперты пока сходятся на том, что, скорее всего, именно, технологическая причина…

— А тебе известно, что непосредственно накануне взрыва на имя Аврамовича пришло письмо, где компании прямо угрожали взрывом? — пристально взглянул на него генерал.

«Далось им это Искрино письмо!» — ругнулся про себя Полковник.

— Да, знаю, конечно, — спокойно произнес он. — Но это все несерьезно. Так бы настоящий преступник и написал письмо, подписываясь своим подлинным именем, указывая настоящий адрес, место работы и все возможные контактные телефоны… Нет, это так, книжное совпадение… Все указывает на технологическую причину.

Начальник управления поднялся с места, подошел к столу, взял там фотографию и положил перед Полковником. На фотографии был запечатлен искореженный кусок широкой трубы, к которой была приварена решетчатая пирамидальная конструкция с колесом запорного вентиля.

— Знаешь, что это такое? — опускаясь в кресло, спросил генерал.

Полковник, конечно, знал.

— Пока нет, товарищ генерал… — делая вид, что со вниманием рассматривает снимок, ответил он.

— А должен бы знать… — сурово заметил Роман Алексеевич. — Это кусок, отводящей попутные газы магистрали с запорным вентилем.

— Ничего подобного эксперты на месте взрыва не обнаруживали… — сделав несколько удивленный вид, произнес Лев Александрович.

— Это твои эксперты не обнаруживали. — с нажимом произнес генерал. — Твои.

— А что, есть еще какие-то? — стараясь, чтобы вопрос звучал нейтрально, спросил Полковник.

— Да. Есть. Эксперты, которых компания привлекла.

Генерал начальственно поджал губы и, приподняв голову, несколько сверху вниз смерил собеседника взглядом.

— Видимо, их из Оренбурга привез Сергей Сергеевич Белковский?… — спросил Полковник.

— Ты, Лев Александрович не тем бы интересовался, откуда и кто экспертов привез, а тем, что они обнаружили! — отеческим тоном произнес генерал Болотов.

— Жаль, что они меня не проинформировали… — мягко заметил Полковник.

— Зато меня проинформировали. И знаешь, что они обнаружили?

Полковник сделал заинтересованный вид. Хотя, конечно, он сразу, как только увидел фотографию, понял, что обнаружили эксперты.

— При обследовании запорного вентиля специалисты обнаружили, что магистраль, отводящая образующиеся в процессе перегонки нефти попутные газы, была перекрыта. Пе-рек-ры-та! — погрозил пальцем генерал. — Что и создало условия, способствовавшие произошедшему впоследствии взрыву! Она ведь не сама собой закрылась! А кем-то была перекрыта! Кем-то!

Лицо генерала из розового стало багровым.

21. Предложение генерала Болотова

— Но я тебя, Лев Александрович не для этого пригласил. — снова спокойно и доброжелательно, как в начале беседы, произнес генерал. — Мы же с тобой, взрослые люди, Лев Александрович, и должны говорить серьезно…

Начальник опустился в кресло.

— Мы ж с тобой понимаем, что от экспертизы до обнаружения виновника — расстояние, как до Луны… Не докторшу же эту, в самом деле, колоть… Себя только в глупом виде выставим… Дама бальзаковского возраста — преступник-диверсант! Смех, да и только!

Роман Алексеевич приблизил свое лицо к Полковнику.

— А виновники нужны! Мы ж с тобой не дети, Лев Александрович… Ой, как виновники нужны!…

«Еще бы! — подумал Полковник. — Если бы не это, поил бы ты меня сейчас жидким Риткиным чаем.»

— Так вот, Лев Александрович, слушай меня… — дружеским тоном произнес генерал. — Наши оперативники тут одного типчика взяли… У нас по учету, как наркоман проходит. Хотя, он вроде бы курс лечения прошел и будто бы с этим делом завязал, но я в их завязки не верю! Так вот, он два года назад на нефтезаводе работал. Оператором установки был. У него дома толовую шашку обнаружили. Ну, говорит, конечно, что приобрел у незнакомого на базаре для дальнейшей перепродажи. Так вот, ты, Лев Александрович, давай не изобретай велосипед… Бери его в оборот. И чтоб через пару-тройку дней он признался! Мотив тут налицо. Обида, что с завода уволили.

Генерал взял сушку. Но ко рту не понес. Сломал двумя пальцами и маленькие дужки снова бросил в вазочку.

— Им-то уже все равно… Какие это люди, так, плесень, только жизнь нормальным людям портят… Вон в сводке, что ни преступление, — хоть убийство, хоть изнасилование, — все по этому делу. Деньги на наркотики ищут или потом обдолбанные на людей кидаются. Вот хорошо, у тебя, Лев Александрович детей нет… А у меня две дочки. А теперь вот уже и внучка родилась. Как представлю, что вот такая мразь может, не дай бог, что-нибудь с ними сделать, веришь ли, сердце останавливается… И город от этакой мрази избавим… И Аврамовичу будет, что доложить. Договорились?

Генерал поднялся со своего места и направился к сейфу. Он повернул торчащий в дверце ключ, достал из сейфа бутылку тольяттинского коньяка «Тайный советник» и две рюмки.

Солнечный луч, пробившийся сквозь белую оконную занавеску, ярко высветил золотые осенние листики на воротнике генеральского кителя. Держа бутылку в одной руке, и просунутые между толстых пальцев рюмки в другой, он, медленно ступая по ковру, направился к столику.

— Товарищ генерал, разрешите вопрос? — не ответив, на генеральское «договорились?» — спросил Полковник.

— Давай свой вопрос… — спокойным дружелюбным голосом, но насторожившись, произнес Болотов.

— А, как в суде дело развалиться? Особенно, если адвокаты умные будут…

— Да, откуда у этих наркоманов хорошие адвокаты? — ударил сжатым кулаком по подлокотнику кресла генерал. — С каких таких барышей? Хорошему адвокату и деньги хорошие нужны… А у них откуда? Что и было, все на заразу ушло. Да, и вообще, это для нас уже никакого значения не имеет. Ну, даже и отправит суд дело на доследование или вообще этого козла оправдает, нам-то что? Нам с тобой надо сейчас Аврамовичу виноватых назвать. Сейчас! А что будет потом, и что там суд решит это нам уже все равно! Ты понял меня, Лев Александрович?

Генерал отвинтил крышку и начал разливать коньяк в рюмки.

— Понял. Хотя я бы предпочел версию катастрофы, случившейся по неустановленной технологической причине…

— Ну, не начинай снова, Лев Александрович, ты же взрослый человек!

— Я подумаю, товарищ начальник управления. — упрямо произнес Полковник.

— Что значит, подумаю? — вскинул лицо генерал и снова начал багроветь. — Чего тебе еще не ясно?

Роман Алексеевич опустил бутылку с коньяком на стол.

— Знаешь, Лев Александрович, когда ты к нам из-за рубежей своих вернулся побитой собакой, хоть и с министерским направлением, я ведь тебя с дорогой душой взял… А мог бы и не брать… Да! Сослался бы на отсутствие вакансий в штатном расписании, и никто бы мне слова не сказал! А я тебя взял! Потому, что рассчитывал на тебя! Ты же наш — куломзинский! Мы ж с тобой по одним улицам бегали… На одних огородах росли! Твой же батька меня в школе математике с физикой учил… Что ж ты так себя ведешь? Забыл, кому по жизни обязан?

Зря это сказал начальник управления.

Не считал Полковник себя обязанным генералу Болотову. И благодеянием свою работу в милиции тоже не считал.

Не то, что он вообще был человеком не благодарным. Отнюдь, нет. На свете существовало много людей, по отношению к которым он чувствовал себя должником. Существовали на земле люди, ради некоторых он готов был рискнуть и жизнью. Как, например, Оксана Ковальчук. Но генерал Болотов в их число не входил.

— Будут у нас виновные или нет? — глухо спросил генерал.

Лицо Болотова приобретало уже не багровый, а фиолетовый цвет.

— Виновных пусть определяет суд. А мы должны установить истинную картину происшедшего. — произнес Полковник пустые слова, которые обладали только тем достоинством, что к ним невозможно было придраться. — Разрешите идти?

— Идите. — глядя на Полковника, как смотрят на смертника, произнес генерал.

Полковник поднялся.

— Идите и подумайте. Хорошо подумайте на досуге, полковник! — услышал он за спиной, когда уже брался за ручку двери. — Не ошибитесь только. А то досуга у вас может стать очень много!

«Кажется, пенсия для меня стала уже не близкой перспективой, а очень близкой. Точнее, завтрашней… Ну, что ж поделаешь! Может быть, это и к лучшему… Как говорится, все, что мог ты уже совершил…» — сказал он самому себе и вышел из кабинета.

22. Две разные пары

Лев Александрович готовил себе ужин.

По телевидению шла передача, посвященная глобальному потеплению. Дикторский текст долетал из комнаты и к нему на кухню.

На всей планете климат сходил с ума.

Пастухи и альпинисты с удивлением обнаруживали, что горные ледники, словно испугавшись какой-то страшной опасности, поползи вверх, в космические убежища, подальше от земной жизни.

Извлеченные из недр планеты моря нефти и горы угля образовали внутри земной коры колоссальные пустоты. И гигантский волчок с радиусом в шесть тысяч четыреста километров начал менять наклон вращения в соответствии с новым распределением материи внутри себя. Ученые обнаружили, что ось вращения Земли пришла в движение и стала смещаться к югу. Компьютерные программы выдавали страшные прогнозы. В итоге этого движения Северный полюс должен был оказаться в центре Аравийского полуострова. Европу ожидало похолодание, а Америку — превращение в порытую ягелем тундру.

Прогнозы с грифом «секретно», как это часто бывает, недолго оставались в сейфах и очень скоро выпорхнули из темноты на свет. Очень давно было тонко подмечено, что нет ничего тайного на свете, и все скрытое, в конце концов, обязательно станет явным.

Благополучным людям сначала представлялось, что эти апокалиптические прогнозы составлены для того, что бы среди однообразных буден было чем пощекотать нервы. Все эти предсказания казались похожими на компьютерную игру, страшную лишь внутри дисплея. Выключил компьютер, вот и нет никаких ужасов.

Но эти леденящие прогнозы вдруг начали сбываться.

Были затоплены неожиданным и непонятным наводнением Прага и Дрезден. В Соединенных Штатах заполыхали Калифорнийские леса. На Атлантическое побережье Мексики обрушились невиданные тайфуны, а на Тихоокеанском — выпал невиданный в этих краях снег.

Везде становилось хуже.

И лишь здесь на юге Западной Сибири, на самой границе с Казахстаном, климат почему-то вел себя иначе. Он становился все лучше и лучше. Ощутимо смягчились суровые сибирские зимы. Обычные в недалеком прошлом многодневные сорокоградусные морозы считались уже легендами напрашивающихся на внимание прессы старожилов.

На дачных участках не только отдельных фанатиков-садоводов, а у обычных трудолюбивых горожан замелькали желтые дыни и полосатые, словно одетые в армейский камуфляж, арбузы. Урожаи малины, смородины и крыжовника становились год от года обильней, а ягоды вкуснее. Сухой и бедный микроэлементами воздух сердцевины материка, удаленной от всех морей планеты на тысячи километров, вдруг ощутимо повлажнел. В Сибирь вдруг устремились массы атлантического воздуха. Они несли с собой животворный морской воздух. В степях запахло водорослями, и степняки получили неожиданный подарок в виде йода, фтора и калия, которых здесь всегда недоставало.

Глаза у людей заблестели, волосы стали гуще, а участковые врачи с удивлением обнаружили, что их пациенты стали меньше болеть простудными заболеваниями.

Речные иртышские чайки из худосочных копий своих морских сестер превратились в сытых крупных аристократок с раскидистыми крыльями и крепкими черными клювами.

Лев Александрович обжарил помидоры, потом добавил на сковородку порезанные кубиками чернильно-синие сибирские баклажаны и кольцами — сладкий лук. Не ограничивая себя, поперчил и тщательно перемешал овощи деревянной лопаточкой. Прикрыл сковородку крышкой и убавил газ до самого маленького огня.

По кухне сначала медленно расходиться дразнящий овощной аромат.

Как всякий одинокий мужчина он любил свою кухню. Обеденный стол, полки и стулья он собрал собственными руками из выброшенной новоселами старой мебели. Не то, что он не мог приобрести кухонный гарнитур. Нет, как-нибудь вытянул бы, несмотря на свои не такие уж большие доходы. Но его привлекало сухое, выдержанное за годы стояния в чьих-то квартирах дерево и возможность сделать то, что хочется самому.

Он разобрал старые шкафы, столы и стулья. Очистил деревянные детали от краски и покрыл светлой морилкой. Несколько дней обдумывал конструкцию, вымерял линейкой размеры деревянных брусков и, в конце концов, свинтил из находящегося в его распоряжении отличного дерева длинные, занимающие всю кухню полки. Собрав конструкцию, он тщательно покрыл ее корабельным лаком. Оставшиеся не занятыми полками стены он завесил светлыми деревянными панелями, а углубления между щитами залил темно-вишневой краской.

И теперь вечерами имел возможность ужинать в лаковой восточной шкатулке, о которой всегда мечтал.

Съев последний стожок овощного рагу, он поставил тарелку в раковину. Мытьем посуды он решил заняться где-нибудь через полчасика. Удовлетворенно потянувшись, Лев Александрович взял чашку со свежезаваренным чаем и направился в заваленную книгами комнату, где стоял телевизор.

Сев перед черным ящиком, он взглянул на экран. В программе новостей мелькали кадры о климатических аномалиях, случившихся за последние недели во всех концах света. Но Лев Александрович почти не видел то, что происходило на экране. Его не интересовали сегодняшние аномалии. Он сидел и размышлял о событиях, которые случились очень давно.

Ему не давал покоя вопрос: почему в Библии дважды описывается создание человека?

В первой главе Ветхого Завета говорится, что Бог одновременно сотворил мужчину и женщину. И сразу отправил их жить на землю. Перед ними Творец поставил одну цель — плодиться и размножаться. Для выполнения этой задачи, он разрешил им владычествовать над «рыбами и зверями морскими, над всем скотом на земле и над всяким животным, пресмыкающимся по земле».

Во второй главе снова описывается создание людей. Но почему-то совсем иначе. И не в мелочах иначе, а по существу.

Во-первых, Бог создает сначала только мужчину. И в этом акте создания подчеркивается то, о чем не говорится в первой главе. Наделение человека Живой Душой. «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».

И не отправил Творец его на землю, как в первом случае, а поместил в особое место — специально созданный для человека Рай. «И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал.»

Долгое время мужчина живет один. Женщина, в отличие от первого рассказа, пока не создана Богом.

Лишь после какого-то времени пребывания в раю, Творец решил создать мужчине спутника и помощника — женщину.

«И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному, сотворим ему помощника, соответственного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон, и, когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотью.

И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.»

Это и были известные всем Адам и Ева.

Их и соблазнил вставший на путь борьбы со своим создателем падший ангел в образе хитрого змея. Соблазнил, толкнув на нарушение Божьего запрета есть яблоки с древа познания добра и зла. Только после всего этого Адам и Ева были изгнаны из рая и оказались на земле.

Таким образом, в Библии содержатся две различные, очень не похожие друг на друга истории создания людей.

Принято считать, что в этих двух первых главах речь идет об одном и том же событии. Только описанном с разных сторон. Такое объяснение, конечно, возможно.

Но Льву Александровичу после долгих размышлений стало представляться верным собственное объяснение:

В первых двух главах Ветхого Завета описывается не одно, а два различных события. Создание Творцом двух совершенно разных пар людей. Первая пара сразу оказалась на земле и приступила к ее освоению, а вторая присоединилась к ее потомкам значительно позже, после пребывания в Раю.

И тогда сразу становится понятным одно из темных мест Ветхого завета, где говорится, что изгнанный из семьи за убийство своего брата Авеля, старший сын Адама и Евы Каин, оставив своих родителей, ушел в другую страну, где женился, основал город и назвал его именем своего сына Еноха.

Для кого он построил целый город и на ком женился?

Ведь, если следовать общепринятой версии, кроме семьи его собственных родителей — Адама и Евы, никаких других людей на земле еще не было.

Телевизионные новости давно закончились. Начался отечественный сериал. Но Лев Александрович не переключал канал. Он все равно ничего не видел. Лев Александрович не мог оторваться от своих мыслей. Настолько странными были выводы, к которым он приходил.

Ведь, если Творец создал две различные пары перволюдей, значит, было создан не один, а два вида людей. С разной судьбой и разными жизненными целями. И даже с разной продолжительностью жизни. У первой пары и ее потомков она не отличается от обычной. А вот у второй, «райской» пары — Адама и Евы и их наследников, она была значительно большей. Судя по библейскому тексту, продолжительность их жизни на порядок превосходила срок обыкновенных людей.

Так, сам Адам, согласно книги Бытия, прожил 930 лет. Его третий, после Каина и убитого им Авеля, сын Сиф — 912 лет. А его потомок Мафусаил, как сказано в Библии, умер в возрасте 969 лет. Он даже вошел в историю, как символ жизненного долголетия.

Все это наводило на интересное предположение.

А не продолжают ли существовать внутри человечества прямые потомки этой второй пары? Потомки, обладающие наследственным долгожительством? Не живут ли они среди обычных людей в виде скрытой обособленной группы? Словно маленькая матрешка в большой? И не они ли направляют, благодаря своему жизненному опыту и способностям, все развитие человеческой истории?

Кто еще мог задолго до вторжения испанцев в Америку изготовить и вручить индейским жрецам документ, предсказывающий появление на берегах ацтекской империи бога Кетцалькоатля, как две капли воды похожего на приплывшего к ним через сотни лета Эрнана Кортеса?

Кто, кроме них, мог заставить могучую Британию проиграть войну с небоеспособной армией американского конгресса?

Кто, если не они, заставили Наполеона совершить со всех точек зрения бессмысленный поход на Москву? Кто запретил ему освобождать от крепостного права русских крестьян, и тем самым похоронил для Франции возможность стать властительницей Европы и мира?

Лев Александрович неподвижно сидел в кресле и смотрел на экран телевизора.

Чай в его чашке давно стал холодным.

На экране телевизора негромко шелестела непроглядная белая метель.

23. Воскресные беседы на фоне ухи

Лучший день недели — воскресенье.

А лучший час воскресенья — полдень.

Полковник стоял на берегу и смотрел на железнодорожный мост. Его тысячетонные стальные конструкции висели в синем воздухе невесомым геометрическим чертежом. Через мост медленно полз длинный состав из нефтеналивных цистерн.

«Дизельное топливо или бензин. — подумал Полковник. — Вторая шестимиллионная колонна продолжает работать.»

Река незаметно двигалась в своем просторном глиняном русле. На речной песок накатывались крошечные прозрачные волны.

На песке горел уютный костерок. На нем варилась уха.

Воскресенье. Полдень.

Накануне, в субботу, как будто никто не откликнулся на приглашение Мафусаила пообедать ухой на берегу реки. Но к назначенному часу под старым угольным складом собралась большая компания. Кроме самого Мафусаила, на берегу находились: Полковник, Лена Мизимова, Искра Августовна и штатные Мафусаиловы адъютанты — Эдик с Никитой Ивановичем, а так же экспедитор Ольга Петровна Липовая

Инициатор обеда со значительным видом алхимика, выплавляющего золото, колдовал над стерляжьей ухой. Он бросал в кипяток, то целую неочищенную золотисто-коричневую луковицу, то разрезанные пополам картофелины, то крохотные горошки черного перца.

Вдыхая плывущий от котелка аромат, присутствующие понимали, что пришли не зря. Уха обещала много приятных минут впереди.

Полковник стоял в стороне от остальных, смотрел на тянущийся через кружево моста состав и размышлял.

Накануне ему позвонила в управление Оксана и сказала, что она очень устала и хочет выпить пива. Это означало, что для него есть информация.

Они встретились в сквере речников. Полковник пришел первым, сел за столик в тени, взял для Оксаны бокал пива «Золотая корона». Сам он пива не любил за приносимое ощущение расслабленности. Себе Лев Александрович купил запотевшую бутылочку Кока-колы из холодильника. К ней он попросил у барменши высокий стеклянный бокал, поскольку пить газированную Коку из горлышка считал издевательством над вкусовыми рецепторами.

Оксана появилась значительная, как Екатерина Великая на поздних портретах. Осторожно, словно пробуя надежность несерьезной конструкции, опустилась на белый пластиковый стул, нагнулась к Полковнику и тихо произнесла:

— Товарищ полковник, майор Ковальчук по Вашему приказанию прибыла. Информация получена. Разрешите доложить?

— Докладывайте. Слушаю Вас, майор Ковальчук. — улыбнулся Лев Александрович. Оксана давно была в запасе, и, естественно, ни в каких должностных отношениях с ним не состояла. Да и его собственное звание шло теперь по совсем другому ведомству.

— Докладываю. — четким официальным голосом произнесла Оксана. — Источник — капитан ФАПСИ Кармацкий. Родственные связи — зять. В результате агентурной беседы удалось выявить, что за вами, товарищ полковник, установлено оперативное наблюдение с прослушиванием служебного и домашнего телефонных аппаратов. Как сообщает мой личный агент Синицкая, в девичестве Рубанова, работающая в отделении защиты особо важных экономических объектов Федеральной службы безопасности, наблюдательное производство проводится по факту взрыва, приведшего к уничтожению нефтеперегонной установки ЭЛОУ — АВТ 6М нефтеперабатывающего завода, входящего в акционерное обществ «Сибпромнефть». Причины оперативной разработки на настоящий момент выяснить не удалось.

Оксана замолчала, отхлебнула пиво и уже обычным немного усталым голосом замотавшейся немолодой женщины добавила:

— Вот все, Лева, что удалось узнать.

— Спасибо, за службу, майор. — уже не стремясь показать, что он шутит, сказал Полковник.

— Готова выполнить любые поставленные задачи. — совершенно серьезно ответила Оксана.

Они помолчали.

— Слушай, Лева, скажи честно, ты в деле о взрыве на нефтезаводе кого-то выгородить хочешь? — сделав глоток «Сибирской короны», спросила Оксана.

— Если честно, хочу. — ответил Полковник.

— Тогда ясно. — кивнула Оксана. — А то я чую, что-то ты вокруг этого взрыв крутишь… Ну, смотри, Лева, будь осторожен… Не мне тебя учить, но все же… — она участливо тронула своей белой пухлой ладонью медвежью лапу Полковника.

В тот момент он подумал, что, у него, кроме Оксаны, и не сейчас товарища, которому он бы мог верить до конца… Разве что, Искра… Да, и то… Что Искра?… Искра сама по себе. Если бы не дочка, еще не известно, как бы она к нему относилась… Это же он ее до сих пор любит, а не она его… Ей, вообще, может быть, просто ребенок был нужен с хорошими генами. Вот и все.

Ну, может быть, еще Мафусаил… Раньше был… А в последнее время старый друг Мафа врет мне, как сивый мерин… Как же я могу ему верить?

— Разрешите идти, товарищ полковник? — услышал он Оксанин голос. — Знаешь, столько работы! Сейчас из областной администрации должны приехать… На прощальный банкет для Саудовской делегации цветы подбирать.

— Спасибо тебе, Ксана. — сказал Полковник и поднялся со стула. Он стоял и смотрел, как от него степенно уходит полная женщина в бархатном платье, и чувствовал забытую теплоту в груди.

…Мафусаил продолжал колдовать над ухой, приговаривая себе под нос:

— Помидоры вместо картошки — это нет!… Не заставите… Помидор, он же любой вкус перебьет. И не просите, нет… Вот картошечка, это да, она вкус лишь улучшит, умягчит… А то помидоры! Глупости какие… И не уговаривайте! — изо всех сил отбивался он, хотя никто его ни в чем и не убеждал, потому что никого рядом с ним и не было.

По краю воды бежали друг за другом, разбрызгивая сверкающие капли, Эдик и Никита Иванович. Что-то кричала им вслед экспедитор Ольга Петровна. Присев на корточки, высматривала на мокром песке цветные камешки Искра.

В стороне от всех стояла, скрестив руки на груди, Лена Мизимова.

По реке мягко, как по маслу скользила низкая и эмалево-белая, как медицинская кювета, самоходная нефтеналивная баржа.

Вокруг ухи все сильнее растекался запах, рождающий приятные мысли. Он, словно магнит, медленно, но неотвратимо, стягивал присутствующих к кипящему котелку.

Из кипящей воды один за другим выныривали куски стерляди, стыдливо показывая то серую вороненую спинку, то белую слоистую середину. Они недовольно толкали бестолково крутящийся на поверхности лавровый лист, и снова уходили в непроницаемую глубину, где совершалось волшебство сотворения ухи.

Старый пират зачерпнул уху большой деревянной ложкой, вытянул губы трубочкой, попробовал и молодецки гикнул, словно призывая идти на абордаж:

— Уха готова! Граждане, отдыхающие, к столу!

Мафусаиловы адъютанты вытащили из реки бутылку «Пшеничной», изготовленной из особо чистого спирта марки «Люкс». Старый пират аккуратно разлил содержимое в маленькие походные металлические стаканчики. Их бока сразу покрылись капельками влаги.

— За нас всех! — по праву хозяина провозгласил тост Мафусаил и первым поднес стаканчик ко рту.

Полковник выпил свою стопку, почувствовал, как холодный шарик побежал внутрь организма, и влил в рот горячую ложку ухи.

«Эх, хорошо!» — выдохнул он и замер, уходя из внешнего мира во внутренний.

«Да, уха это — уха!» — сказал он себе, чувствуя мягкое расслабление всех нервов и мышц.

По лицам участников обеда разлилось умиротворение. От женских щек и коленей в свежем речном воздухе повеяло теплом, какое исходит в окружающий мир от только что вынутых из печи хлебных булок.

Но не даром говорят, что первая рюмка для здоровья, вторая для веселья, а третья для глупости. Особенно это касается женщин. Не следовало рыжему Эдику доставать из Иртыша вторую бутылку. Не надо им было пить третьей рюмки, не говоря уже о четвертой и пятой.

— А, знаешь, Искра, — вдруг высоким голосом произнесла Лена, — я думала всю ночь и хочу тебе сказать, а ведь ты вполне могла взорвать колонну…

Лена в упор темными глазами смотрела на Искру Августовну.

Все разом замолчали.

— Ты же была на колонне в пятницу, как раз перед взрывом. Занималась проверкой санитарного состояния рабочих мест… Всю неделю проверяла! А что там было проверять?

Искра Августовна, не мигая, смотрела на Лену.

— А на «Сибпромнефть» ты давно обиду затаила! — раздувая крылья носа, продолжала Лена. — За то, что «Сибпромнефть» детский кардиологический центр отказалась финансировать! Это ты всем за дочку мстишь! Как будто кто-то в ее смерти виноват! Когда она умерла, кардиологический центр еще работал!

— Мою дочку уже не вернешь… А чужих дочек центр может спасти… — тихо произнесла Искра Августовна.

Ленины стрекозиные глаза утратили невозмутимость красивого насекомого. Они отливали темно-сизым. Как сталь на ружейном стволе.

— Я думаю, Сергей догадался, что это ты… взорвала колонну! — прищурившись, как во время прицеливания, посмотрела она на Сонину.

Искра Августовна внешне была совсем спокойна, но Полковник видел, как билась у нее на виске тонкая синяя жилка.

— Это ты Сергея в «дурку» и отправила, чтобы он тебя не выдал! Кто знает, что ты ему там колола! — крикнула разъяренная женщина.

Ленины щеки разгорелись так, что казалось, только прикоснись к ним, — получишь ожег, сопровождаемый обугливанием тканей. В правой руке она сжимала металлический стаканчик, и Полковник был готов в любой момент предотвратить его полет в Искрину сторону.

— Лена, уймись! — увещевающим тоном произнес Мафусаил. — Глупости не говори! Искра Августовна завод взорвала! Смешно даже!

— А, правда, смешно! Разве наша докторша такое может сделать! Там же люди пострадать могли! Она же у нас гуманистка! — Лена развернулась к Браткрайсу всем телом. — А вот ты, Мафусаил Нилович вполне мог! Для тебя же человеческая жизнь ничего не стоит! Тебя же паханы в твоей тюрьме так учили, а?

— Я? — удивился старый пират. — Я-то тут причем?

— Очень даже причем! Ты ведь тоже был на заводе в пятницу, накануне взрыва! — погрозила пальцем Лена.

— Я накануне взрыва был на заводе? — вздернул седые бровки Мафа.

— Ты! — Ленины глаза горели злым огнем.

— Я?! — с видом крайнего изумления воскликнул пират.

— Да ты. Ты. Я тебя видела!

— А, ну, да, ну, да… — будто припоминая, возвел глаза к небу Мафусаил. — Я же в пятницу сахар привозил. в заводскую столовую… У меня экспедитор отсутствовал. Оля, тебя же не было, правда?

— Меня не было. — закивала головой Ольга Петровна. — Я болела. Мне больничный лист выписали.

— Вот! Мне самому и пришлось поехать. — облегченно вздохнул Мафа. — Мы же коммерческая организация! У нас, знаете ли, Елена Алексеевна, взаимозаменяемость! У нас иначе нельзя. Бизнес!

— Так, наверное, там твой сахар не очень ждали. Не любят на заводе сладкого. Сахарного диабета, наверное, боятся…

— Это почему не ждали? — вскинулся заведующий складом.

— Что ж ты его целый день сдать не мог?

— Почему это не мог?

— Потому что приехал ты на завод в десять утра, а уехал в восемь вечера… Вот почему! Что ж ты его целый день сдавал? Что там сдавать-то!… Пару мешков сбросил, накладные подписал и поезжай на своем каблучке обратно. — склонила Лена голову набок.

— А-а! Так, у меня ж на заводе друзья в охране работают! Я ж с друзьями старыми в кои-то веки встретился! Мы посидели, поговорили, старое вспомнили… Сначала в столовой, потом у них в караулке, а потом в леске за колонной… Беленькую раздавили. Время незаметно и пролетело… Когда со старыми друзьями встречаешься, знаешь, как время бежит! Ты, Лена, в мужской психологии мало что понимаешь, хоть и замужем!

— Где уж нам, женщинам, вас понять! Мы вообще в ваших мужских делах мало понимаем… Лева, — неожиданно обратилась она к Полковнику, — вот скажи мне, женщине, ты-то уж должен знать! Правда, что взрывчатка, которая гексогеном называется, на сахар похожа, а?…

Полковник не отвечал.

Лена взяла ложку, зачерпнула уху прямо из котелка и осторожно, стараясь не капнуть на платье, понесла ее ко рту.

— Лена, так ведь и ты могла колонну взорвать. — неожиданно произнесла Искра Августовна.

— Я? — ложка в руке Мизимовой дрогнула и она пролила уху на платье..

— Ты. — Искра Августова подняла с песка и бросила в костер сухую ветку. — Ты — инженер отдела реализации, так? Допуск в производственную зону у тебя есть, так?

— Есть. Только зачем мне ее взрывать? Зачем? — всплеснула полными руками Лена.

— Тебе что, мотив сказать? Да, пожалуйста! Ты раньше кем была? Начальником отдела реализации нефтепродуктов? А потом? Заместителем начальника. А сейчас? Рядовым специалистом. А дальше что, если такая тенденция наметилась? На улицу! Ты ведь сама мне говорила, Брайзе, заместитель генерального по кадрам и безопасности, уже намекал, что скоро в вашем отделе ожидаются большие сокращения, и старым работникам, вроде тебя, придется искать себе другую работу… Так?

Ленины глаза стали черными.

— Вот и мотив — обида за сломанную карьеру! — спокойно продолжала Искра. Но Полковник видел, как неистово билась на ее виске тонкая жилка.

— И не только обида… — продолжала Искра. — Тут борьба за себя. За свою жизнь. После такого происшествия, как взрыв колонны, Брайзе на посту вряд ли не оставят. А кто самый вероятный кандидат на его замену? Да, твой муж, вот кто! Джамалова все равно не поставят. Все знают, что профессионал он не важный, да и на пенсию ему скоро… И знаний у тебя для того, чтобы колонну взорвать, вполне хватает! Ты по образованию инженер по спецоборудованию. Тебе и взрывчатки никакой не надо, чтобы колонна полетать захотела! Ты-то понимаешь, где открыть или завинтить надо, чтобы установка сама в небо поехала!

Искра Августовна закончила говорить и отвернулась к реке.

Все молчали.

Лена Мизимова сидела, не поднимая глаз.

— Ну, Искра… — наконец, не поднимая взгляда, чужим голосом произнесла она. — Не шути так!

— Не буду. — спокойно пожала плечами Искра Августовна.

24. Долг платежом красен

Из-за ажурных парабол моста на Куломзино надвигалась огромная сизая туча.

На ее фоне высоченный портовый кран казался хрупким белым кузнечиком. Солнце, сияющим кружком, размером с монету, зацепилось за край тучи, и, прощаясь, протянуло вниз тонкие нити лучей. Мгновение — и оно исчезло. Без солнца мир стал грустным. Где-то словно заработал огромный кондиционер, и погнал на берег холодный воздух.

Участники воскресного обеда и без того уже не были расположены к веселью, а теперь и вовсе помрачнели.

В эти предгрозовые минуты сверху, с дороги, осторожно протискиваясь между ивовых стволов, скатились два черных внедорожника. Они остановились у песчаного края пляжа.

Двери машин распахнулись, как крылья у готовящихся взлететь майских жуков, и на берегу возникла темная человеческая группа. Увязая подошвами в речном песке, они двинулись к тем, кто сидел вокруг котелка с ухой.

В центре вышагивал невысокий, худощавый человек с узкими глазами, прикрытыми складчатыми монгольскими веками, — вожак. Сразу за ним — не по погоде одетый в тяжелый двубортный пиджак квадратный порученец. В руке он держал короткий десантный автомат.

Семеро сидевших на берегу — четверо мужчин и трое женщин поднялись и встали рядом с костром.

Приехавших тоже было семь.

Они молча стояли друг против друга.

Узкоглазый вожак обвел всех равнодушным взглядом и остановился на Лене Мизимовой.

— Отдай деньги. — тихо произнес он, тяжело глядя ей в переносицу.

Лена молчала, опустив глаза в песок.

— Деньги отдай. Пока прошу по-хорошему. — повторил вожак.

Лена по-прежнему не поднимала глаз.

— Эй, командир, скажи, что за деньги? Может быть, я отдам. — обозначил шаг вперед Полковник.

— А у тебя есть? — обратил свой черный взгляд на Полковника вожак.

— Скажи сколько, может быть, найду. — ответил Полковник.

— Сто тысяч долларов. Ее мужик взял у нас сто тысяч за поставку эшелона авиационного бензина. Бензина нет.

— Алим, послушай, — подняла голову Лена, — ну, ты же знаешь, на заводе был взрыв. Колонна, на которой его перегоняли, взорвалась. Его просто не на чем делать… — Лена проникновенно посмотрела на монгологлазого вожака. — Ну, подожди еще немного! Переналадят на авиационное топливо вторую установку и будет тебе через полмесяца, в крайнем случае, через месяц авиационный бензин… Разве Сергей вас когда-нибудь раньше подводил?

— Через полмесяца мн