Оглавление

Птица Сенмурв. Монастырь

Роман-гипотеза, попаданка во времени

Книга вторая

Огромная Птица с туловищем льва, крыльями орла и ликом прекрасной Девы веками сидит у корней Мирового Древа. Она стережет его плоды и караулит семена. Когда они падают, царственная Птица подхватывает их крыльями и разносит по всей Вселенной. Сеет. И нет начала и конца ее работе. Птица-львица, Царь-девица — вот, кто такая Птица Сенмурв.

Из авестийской древней легенды.

Краткое изложение Светланы Сорокиной

Часть I

…Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир. Если он не освещает, то тьма. Стих 29, Евангелие от Фомы Израильтянина (Дидим Иуда Фома)

Глава 1

«Кто я?» Софи случайно дает совет, как спасти замок. Знакомство с оруженосцем Виктора Альбиона. Как собрать мозаику, рисунка которой не знаешь?

1

Очнувшись, я увидела над собой какие-то лица: одно из них принадлежало монахине, другое — полной, пожилой женщине. Где я их видела? Возможно, во сне. Последняя кудахтала надо мной как курица и все время приговаривала:

— Миледи, госпожа Стефания, деточка, Вы слышите меня? Это я, Ваша кормилица! Наконец-то, она открыла глаза — обратилась толстуха к монахине.

— Слава Богу! Миледи, как Вы себя чувствуете?

— Мы так волновались, госпожа, драгоценная Вы наша! У Вас ничего не болит? У Вас большая шишка на голове. Осторожно, там компресс.

Пошевелив руками, согнув в коленях ноги и, почувствовав лишь боль от ушибов и резкую — в плече, я к радости обеих женщин, убедилась в том, что цела и невредима.

— Что случилось? Сколько времени я была без сознания? — задала банальный вопрос, как спасшийся после кораблекрушения. Действительно, у меня болела голова, и я не могла сообразить — где я и что произошло.

Женщины переглянулись.

— Лежите, госпожа, Вам нельзя подниматься! Милостью Божьей, эта минута отсрочена. — Монахиня обменялась быстрым взглядом с толстухой и перекрестилась.

— Вы правы, Матушка Тереза, чем позже она узнает, тем лучше, — закудахтала та.

Обмолвки и таинственность, с которой мои спасительницы переговаривались, мне не понравилась. Я задала вопрос в лоб:

— Выкладывайте все на чистоту, дамы. Ничего от меня не скрывайте. Что произошло, где я, кто вы и… Кто я?

Действительно, я ничего не помнила. Даже то, как меня зовут. Оглядевшись, поняла, что я в чьей-то небольшой, строгой спальне на узкой кровати, где на стене висело распятие. Я напрягала память: почему они называют меня Стефанией, госпожой, Миледи, почему это имя, титул у меня вызывают настороженность?

— Успокойтесь, дитя мое. Сейчас Вам лучше ни о чем не беспокоиться. Сутки Вы были без сознания, но все худшее позади. Вы, — дочь славного, Великого герцога Родзвильского, госпожа Стефания. Я Ваша духовная наставница игуменья Тереза, настоятельница монастыря Святой Екатерины, в котором Вы находитесь, а это… — она показала рукой на толстуху, но та уже не могла сдержать свой эмоциональный порыв и, сделав книксен, перебила монахиню:

— Ваша Первая фрейлина, преданная кормилица Кэтти, нянчившая Вас, госпожа с пеленок вот этими руками, — и она поднесла свои пальцы-сосиски к моему носу. — Вы часто меня называли с детских лет — Кормилица и…

— Но что все же произошло? Вы так и не объяснили мне, — не унималась я, кривясь от головной боли, при этом, все же пытаясь удовлетворить свое любопытство.

— Ах, голубка моя! — запричитала Кэтти — Все так быстро случилось, что мы ничего не поняли! Это был взрыв, ураган, все вместе! Что-то обрушилось на келью, и в яме под полом увидели тебя, деточка, засыпанную обломками досок, камней, без сознания. Балка зависла над Вами, мой ангелочек, и готова была вот-вот рухнуть и… Ох, ох, мне нужно сесть. — Кормилица замолчала и закрыла глаза. Матушка Тереза подставила ей стул и Мамия грузно опустилась на него как мешок с мукой.

«Как я ее назвала? — Поймала себя на мысли. — Кажется, я действительно знаю эту женщину» — довольная собой, отметила про себя первые проблески воспоминаний. Мои размышления прервала монахиня:

— Все действительно так и было. Скорее всего, это было пушечное ядро, угодившее в келью, но при этом, действительно, был, кажется, сильный ветер. — Наставница говорила спокойно, словно взвешивала каждое слово:

— Вы, Миледи, должно быть, шли подземным ходом ко мне в келью. — Она сделала паузу и, вздохнув, продолжила — Мы нашли Вас без сознания. Это правда. Хорошо, что вовремя убрали нависшую балку. Можно сказать, Вы родились второй раз. Сейчас наш город окружен войском графа, и Ваш бывший жених граф, требует… — игуменья набрала побольше воздуха в легкие, перекрестилась и закончила фразу:

— Вашей выдачи. В противном случае, Верхний и Средний город и Ваш родовой замок будут уничтожены, то есть, я хотела сказать, разрушены до основания. И… Но на все милость Божья. — Она перекрестилась и стала молиться. У меня было ощущение, что обе женщины что-то не договаривают. Но что?

В дверь постучали. Вошла молодая послушница и о чем-то шепотом сообщила настоятельнице. Сдержанная Матушка Тереза побледнела. Кормилица всплеснула руками, застыла на секунду и медленно прижала их к вискам:

— Нет! Этого не может быть сейчас! Я не отдам мою девочку! — и она заголосила, моля и попрекая Господа одновременно.

— Возьмите себя в руки! — прикрикнула на нее Матушка Тереза.

— Что она Вам сказала? — Я настойчиво посмотрела своей наставнице в глаза.

— Граф требует Вашей выдачи, Миледи. Немедленно. Если Вы через час не появитесь в Лесной таверне, где они в данный момент празднуют свою победу, то Ваш бывший жених прикажет разрушить замок и Верхний город.

— Но ведь в меня попало ядро! Романтическое приветствие от жениха. Как же, хоть и бывшая, но невеста, сможет показаться своему жениху? — пыталась шутить я, чтобы слегка разрядить драматичную обстановку.

— Узнаю мою воспитанницу! — Воскликнула радостно Кэтти. — Вы всегда, деточка, мыслили необычно. Всегда находили выход!

— Согласна, это прекрасная идея — подтвердила Матушка Тереза. «Что они в моих словах нашли оригинального?» — подумала я, но от вопросов решила воздержаться.

Дальше события развивались еще стремительнее. Настоятельница задержала уже уходившую послушницу:

— Кажется, сегодня утром мы подстригли юную монахиню, а ее косы были такого же цвета, что и волосы Миледи? Не правда ли, сестра?

— Совершенно верно, Матушка.

— Так принеси же их скорее! Пожалуй, принесите с кухни или зарежьте молоденькую свинью, только живо! Город в опасности!

Пока я раздумывала, что бы это все значило, Кэтти и Тереза уже давали распоряжения другим монахиням. Через несколько минут был доставлен гроб, туда уложили платье Стефании, очень красивое, с гербом герцога Родзвильского, вышитое шелком и золотом, которое Кэтти собственноручно набила паклей и частью туши свиньи. Сделали «куклу». Повар принес курицу с отрубленной головой, и Мамия испачкала платье и косы кровью несчастной птицы.

— Даже если покойницу и одели в новое платье, кровь от раны должна продолжать сочиться. Ведь пострадала голова, поэтому ее нельзя узнать! — Произнеся эту речь, кормилица перекрестилась. Изуродовав «голову», она отошла на несколько шагов, чтобы полюбоваться своим произведением. Вдруг спохватилась и… положила туда несколько больших камней, оставшихся от взрыва, предварительно замотав их в ткань.

— Теперь пирог готов! Хорош получился? — спросила она у окружающих, ожидая одобрения. Вместо этого игуменья подала знак. Вошли слуги с эмблемой герцога. В полной тишине пажи взяли гроб, водрузили его на плечи и молча, получив благословение Матушки Терезы, направились в подземный проход. Его уже успели расчистить к этому времени.

Так неожиданно я подсказала идею спасения города и своего родового замка.

Все участники этих событий обещали сберечь тайну, поклявшись на Библии и поцеловав тяжелое серебряное распятие, которое с трудом удерживала в руке хрупкая игуменья.

2

Для города Стефания стала святой и считалась погибшей за его свободу. Гроб с ее останками поверг всех в шок, даже графа. Слуги рассказывали, что он крепко выругался и сказал, что даже здесь, она оставила последнее слово за собой. Все же, как истинный благородный рыцарь, он сдержал слово и уехал, оставив Мавританский замок и город в покое. При этом передал соболезнование отцу бывшей невесты, Великому герцогу Родзвильскому.

Дочь герцога, вернее ее платье и косы монахини похоронили по завещанию, в особом месте возле тропинки, посадив там молодой дубок-прутик. Мамия рассказала мне по секрету, что там я встречалась со своим возлюбленным, при этом вопросительно смотрела на меня, ожидая моих воспоминаний. К сожалению, их не было.

— То место ваших тайных встреч. Недалеко от его охотничьего домика. — Она с интересом и с испугом, как мне казалось, наблюдала за моим выражением лица. Я же по-прежнему не могла ничего вспомнить.

Один раз мою обитель посетил даже Его Светлость Великий герцог — мой отец, но и это не помогло восстановить память. Он был очень красив, деликатен, но суров и сдержан в проявлении чувств, оставив после встречи неизгладимое впечатление. Особенно мне запомнились его белые кисти рук с длинными пальцами в перстнях, бородка клинышком и высокий открытый лоб.

Ночью настоятельница привела Феоду, мою крестную. Кажется, она была лесной жительницей. Под суконным плащом читалась стройная фигура и выглядывала длинная седая коса. Целительница посмотрела на меня пронзительным, но спокойным взглядом и сказала, что последнее испытание я выдержала с честью. Осталось выполнить главное.

— Сейчас, отдыхай, доченька. Пей эти травы, — мило посоветовала она, оставив пучок ароматных трав. Но какое испытание? Что важное я должна сделать? Этого Ведунья не объяснила.

Мне не разрешали выходить из кельи. Ведь для всех я была мертва. Заточение стало пыткой, но хуже дыбы и железного башмака было мое беспамятство. Так дальше продолжаться не могло. Я должна была что-то немедленно предпринять. Но что?

Матушка Тереза и Мамия посещали меня, вспоминая мое детство, юность. Называли имена, которые я должна была бы вспомнить, но все — без результата. Однажды кормилица принесла пушистого белого кота. Кэтти сказала, что с ним мне будет веселей в келье и, хотя она не знает его имя, возможно я вспомню. Перс был найден в заваленном туннеле. Испуганного и шипевшего, его достали из-под обломков.

Перебрав множество имен, кличек, я не назвала ни одну, на которую бы кот откликнулся. Он терся о мои ноги, мурчал, позволял брать себя на руки и гладить. В награду за свое терпение просил еду. Ел он за пятерых своих собратьев. Я назвала его Обжора. Было странное ощущение, что я хорошо знаю этого кота, а может быть, знала в прошлой жизни, до удара?

Единственным развлечением кроме Обжоры была Библия, которую принесла мне Матушка Тереза и узкое, но высокое, готическое окно с густым, кованым переплетом. Через него я могла видеть уголок монастырского сада, с вымощенными дорожками и фруктовыми деревьями. За ним открывался вид на огражденный вечнозеленой изгородью участок с лекарственными травами.

Отныне келья — моя резиденция и тюрьма. Часами сквозь узорчатую решетку я могла смотреть на подстриженные кусты, цветы, облака, слушать пение птиц. Наблюдать украдкой за работой монахинь в саду. В этом вытянутом оконном очертании помещалась маленькая часть большого мира, которым я могла любоваться.

Мне предстояло собрать мозаику, рисунка которой я не знала. С чего начать?

3

В следующий приход кормилицы, я попросила принести одежду, в которой меня обнаружили.

— Надеюсь, Вы не застирали платье до дыр и не выбросили его?

— Нет, моя госпожа, я ведь знаю, как Вы любите переодеваться в мужскую одежду.

— На мне была мужская одежда?

— Конечно, как обычно. Я аккуратно сложила костюм, зная, что Вы можете потребовать его в любую минуту, но время шло, и сегодня я собиралась отдать его в прачечную.

— Ни в коем случае. Принеси мне его, Кэтти.

Исследование костюма ни к чему не привело, но в расшитом кошеле, подвешенном к поясу, я нашла несколько серебряных и золотых монет, серебряный ключ с золотой ручкой, гребень, фиалковые леденцы и клок белой пушистой кошачьей шерсти. Она подозрительно была похожа на шерсть Обжоры. В кожаных, высоких сапогах — небольшой нож. К костюму прилагался дорогой кинжал, что наталкивало на размышления, но отнюдь не на воспоминания. Дополнительные расспросы кормилицы показали, что под обломками остался какой-то холщовый мешок, не представляющий никакого интереса, а так как он оказался слишком завален камнями, его не стали вытаскивать, — дабы не рисковать вызвать обвал.

Первым желанием было воспользоваться найденным костюмом и выйти за пределы кельи. Узнать, что происходит в городе и, возможно, вспомнить и понять — кто я?

Вероятно, по моим хищным взглядам на вещи и по тому, как я принялась рассматривать их пригодность и примерять, Кэтти догадалась о моих намерениях.

— Даже и не думайте, госпожа! Вас любой узнает в этой одежде. А Вы, душа моя, даже не помните кто Вы, и чья дочь… — Голос кормилицы дрогнул и она, зашмыгав носом, украдкой принялась вытирать глаза.

— Полно, Кэтти! Дочь герцога Стефанию похоронили. Вряд ли люди будут всматриваться в меня. Но ты права. Менее рискованно будет показаться на людях в монашеской одежде.

— Не нужно, деточка, Вам покидать пока эту келью. Пусть пройдет время. Кстати, Его Светлость герцог, обещали снова нанести визит. — Она забрала мужской костюм, сделала реверанс, и согласно этикету, не поворачиваясь ко мне спиной, стала пятиться к двери и вышла, еще раз поклонившись.

Задумано — сделано. На спинке стула висело приготовленное для меня монашеское одеяние, — ведь другие в монастыре не носили. Одевшись и кое-как справившись со сложным головным убором, я, как воришка, выскользнула из кельи. Пройдя запутанными длинными коридорами, крытой колонадой, наконец, вышла в сад, проскользнув под оплетенной виноградом аркой.

Монахини работали во фруктовом саду, собирали урожай яблок, груш и слив, подстригали вечнозеленую изгородь из тиса и приводили в порядок огород, находящийся за самшитовыми бордюрами. Солнце еще отдавало свое тепло, но холодный, порывистый ветер напоминал о том, что лето задерживается в гостях и хозяйка осень уже у порога.

— Сестра! Отнеси эту корзину! — Какая-то монахиня, окликнула меня, указывая на полную корзину румяных яблок. Пришлось подчиниться, чтобы не вызвать подозрений. Мощенная камнем дорожка вывела в обширный двор, с которого были видны здания монастыря и храм. Монахини прибирали подворье, пропалывали цветники. Тонкий аромат яблок и запах пыли витал в воздухе. В лучах светила она превращалась в шлейф из золотистой кисеи.

Благополучно пройдя мимо работающих, я оставила у ограды корзину, прихватив с собой несколько яблок. Сняла бесшумно засов на кованой калитке черного входа и вышла за пределы монастыря.

Вымощенная булыжником улочка стремительно увлекала вверх, к главной площади Верхнего города, где находились Южные ворота Замка. В ту сторону вверх и вниз шли рыцари с отрядами, ехали кареты с придворными, обозы с провизией, купцы с поклажами, знать с подарками, собиратели податей с тачками. Направлялись группы солдат и отдельные мастеровые. Шли бабы с корзинами, ехали горожанки с прислугой и крестьяне на телегах, понукая уставших лошадей.

На небольшой площади вся эта разномастная масса перемешивалась: перекрикивались извозчики, звенели шпорами рыцари, покрикивая на лошадей и слуг; ругались мастеровые, приглашали в свои лавки торговцы, скрипели колеса карет, ржали кони, громко стучали сапогами о мостовую солдаты, скрежетали их щиты и доспехи, смеялись девушки-служанки, и слегка шуршали шелковыми занавесками в каретах знатные дамы.

Подъемный мост через ров покоился на мощных цепях перед площадью, словно приглашая в замок, но шеренга стражников разрушала видимую легкость проникновения в него. С унынием посмотрев на закрытые дубовые ворота, обитые коваными листами с изображением герба герцогства, я невольно вздохнула. Впрочем, могла бы попасть туда совершено легально, если бы меня недавно не «похоронили». Кажется, я дочь Великого герцога? Впрочем, это нужно было еще вспомнить. А пока можно было походить по площади и прислушаться к тому, что говорят люди.

Может, что-нибудь натолкнет меня на нужные воспоминания?

4

— Пирожки с мясом, бобами, маком! Покупайте, пирожки горячие, хрустящие! — доносился откуда-то мужицкий голос.

— Леденцы! Леденцы мятные, во рту тают, пряники медовые, сладкие! Не проходите, леденец берите! — вторил ему звонкий, мальчишеский. Голос приближался и, наконец, передо мной вырос как из-под земли тоненький мальчишка в короткой курточке с плетеным подносом, держащимся кожаными ремнями на его шее и поясе.

— Матушка, откушайте леденец, Вы такой даже в Раю не попробуете! Мой отец их делает отменно, лучше всех!

— Неужто ли, лучше всех, хвастунишка?

— Истинно говорю! Вот те хрест! Эти леденцы все господа кушали, хвалили и еще заказывали! А дочь герцога Стефания — Карающий Ангел, присылала за ними чуть ли не каждый день. Попробуйте! Выбирайте — вот петушок, конь, кот…

— Уговорил, беру кота, и еще вот этот. А что, Миледи была сладкоежкой? Царство ей небесное! — Я перекрестилась, войдя в роль.

— Ха! Матушка, Вы разве не слышали, что народ говорит?

— Что же он говорит? Я ведь в монастыре живу.

Мальчишка оглянулся с опаской по сторонам и, приблизившись ко мне предельно близко, прошептал:

— А то и говорит, матушка, что Госпожа Молния, наш Карающий Ангел жива и ждет своего часа, чтобы вернуться. Я же думаю, долго ли такая сладкоежка сможет продержаться без моих леденцов? Скоро она придет за ними сама. Неожиданно, как молния, средь ясного неба. Ей богу придет! Я жду ее. — Глаза мальчишки сузились и загорелись бесовским огоньком.

Не желая того сама, я инстинктивно отстранилась от маленького продавца сладостями, поблагодарила, похвалила вкусный леденец и ушла.

Пробираясь по площади между рядами лавок с расставленными корзинами, мешками, телегами, проезжающими каретами, расхваливающими свой товар продавцами, горожанами и расхаживающими солдатами, я чуть не растянулась на каменной мостовой, зацепившись об огромную верейку с овощами. Сильные, мужские руки поддержали меня сзади и вновь поставили на землю.

— Осторожно, сестра — мягко сказал мужской голос рядом. — Негоже невесте Божьей лицом в грязь падать.

Оглянувшись, я поблагодарила своего спасателя, — им оказался высокий солдат с пшеничными усами и большими руками. Намереваясь идти дальше и, сделав шаг вперед, я согнулась и вскрикнула от боли, — нога явно была повреждена.

— Видимо, Отец небесный хочет, чтобы мы с Вами, сестрица, сегодня были неразлучны. Давайте, я Вам помогу. — Он подхватил меня на руки как пушинку и, пройдя несколько метров, усадил поудобнее на скамейке знакомого торговца. Властно, нарочито насупив брови и пытаясь казаться суровым, он приказал показать ему ногу.

— Чувствую, сестрица, из-за Вас в аду мне гореть! Разве мог себе представить, что буду монахине при всем честном народе ножку белую обнажать! — шутил он, улыбаясь в усы. Тем ни менее, солдат ловко делал свое дело. Неожиданно я вскрикнула, когда сустав встал на место. Пошевелив ногой, а затем, встав, от радости чуть не закричала, ведь я снова могла ходить!

— Не знаю, как благодарить Вас за свое исцеление!

— На все Воля Божья. — Скромно сказал мой новый друг. — Но если Вы помолитесь за меня перед Отцом Небесным, чтобы отпустил мои грехи, я буду очень доволен, сестрица. Так же, если Вам понадобиться чудодейственный бальзам для затягивания ран или ушиба — обращайтесь, я сам их изготавливаю по старинным рецептам.

Ненадолго задумавшись, словно смущаясь, он заговорил снова:

— Еще сестрица, у меня будет одна просьба.

— Да, я внимательно слушаю Вас.

— Если уж Вы будете за меня, раба грешного Филиппа молиться, то сначала помолитесь за убиенного моего господина, Славного рыцаря Виктора Альбиона. Еще за его любимую деву, госпожу Стефанию, дочь нашего Великого герцога, недавно усопшую. Если это так, прости, Господи, — солдат перекрестился.

— Да, конечно, я выполню Вашу просьбу, — поспешно ответила я, прикрывая свое лицо рукой, — но простите, я слышала, что в дочь герцога угодило ядро, когда она шла по подземному ходу. Разве не тело Миледи положили в гроб?

— То-то и оно, сестрица! — воскликнул, словно обрадовавшись солдат. Оглянувшись по сторонам, тихим голосом Филипп продолжил:

— Ходят слухи, что там, в гробу, — только ее косы. Тело же госпожи не нашли. Странно, однако, получается: ни его тела, ни ее тела найти так и не смогли. Оба в разное время исчезли в лабиринтах подземелья. Всякое в народе говорят. Дочь герцога Стефанию официально похоронили, а у моего господина даже могилы нет. Меня это тяжело удручает. — Филипп тяжело вздохнул. — Знаю, что они хотели бы лежать рядом. Очень друг друга любили. У них было Высокое чувство. Неземное. — Он перекрестился. — Помолитесь, за их души, сестра, где бы они сейчас не находились.

Глаза бывшего вояки стали влажными, а у меня сжалось сердце. Его рассказ настораживал и ужасал, вызывал удивление и восторг.

«Неужели он говорил обо мне, Стефании? Так вот, о чем умалчивали Мамия и Матушка Тереза!»

Глава 2

Сюрприз от герцога на дне сундука. Преображение кельи. Странный сон о Викторе и маге. Мамия устраивает праздник. Мистические узоры-символы в храме монастыря. Тайный кабинет настоятельницы. Серебряный ключ с золотой ручкой

1

Кормилица и монахиня во всем признались. Да, они не желали меня расстраивать после пережитого. Боялись, что вспомнив о смерти любимого, я еще больше буду потрясена. А поскольку голова их «ангелочка» продолжала болеть и память не вернулась, они решили, что не стоит опережать события. Теперь обе готовы рассказать о моем законном, но тайном муже, ребенке (оказалось, что у меня девочка!), объяснить, почему мой суженный погиб и все прочее.

После таких новостей, обрушившихся на мою больную голову, кто угодно бы сошел с ума. Только не я. Реакция была неожиданной даже для меня самой — я расхохоталась. Продолжалось это долго, до изнеможения, до коликов в боку. Игуменья Тереза молча, наблюдала эту сцену, а Мамия утешала, как могла.

Наконец я успокоилась. Матушка Тереза подала стакан воды.

— Мы боялись, что будет хуже, — вздохнула монахиня и перекрестилась, восславив Господа.

— Деточка, Вам уже легче, моя госпожа? — кудахтала кормилица, усаживая меня поудобнее и, подкладывая подушку под спину. — Какие ужасные условия в этой келье для моего ангелочка, — причитала она, адресуя замечания настоятельнице.

После хохота до слез я чувствовала себя опустошенной, обманутой. Будто в душе побывали воры и вынесли оттуда все ценное. Теперь не только разум, но и чувства были мне не подвластны.

Я смотрела в одну точку. Вернее, об этом узнала от Кэтти, продолжавшей меня тормошить. Время от времени, «выпадая» из реальности, я оказывалась в звенящей пустоте. Тогда звуки и все происходящее исчезало. Возможно, это странное состояние было спасением для моих израненных нервов. Неожиданно в ушах зазвенело и потемнело в глазах. Стало легко и безразлично…

— Очнитесь же, госпожа! — кричала Мамия мне на ухо. — Миледи нельзя оставлять одну, — кажется, кормилица обратилась к монахине. Ее голос доносился, словно из глубокого подвала и был едва слышен. Тяжелая «стена» навалилась на меня, мешая дышать. Я задыхалась.

— Откройте окно, пусть войдет свежий воздух! — Это голос Матушки Терезы.

— Деточка, очнитесь! Боже Всемилостивый! — Причитания Кэтти становились все четче. Струйка холодной воды потекла по моему лицу, кто-то мягко похлопывал по щекам. Я хотела сказать, что все хорошо, но не смогла. Наконец, собрав все силы, открыла глаза. Надо мной стояли Кэтти, Матушка Тереза и какая-то сморщенная монахиня.

— Слава Богу! Вы очнулись, моя птичка! Как же Вы нас напугали, госпожа! Вы потеряли сознание прямо у меня на глазах! Несколько дней находились в горячке! — Заплаканное лицо кормилицы склонилось ниже. Тереза читала «Благодарственную» Господу, а незнакомая монахиня поила меня каким-то отваром.

— Это сестра Кристина. Она целитель и знахарка, ее травяные сборы спасли не одну жизнь. Она присмотрит, за Вами, дорогая. Ей можно доверять. — Матушка Тереза

поцеловала меня в лоб и удалилась. Такая нежность с ее стороны была удивительна, и… неужели действительно было все так плохо?

— Отдохните, Кэтти. Уверена, Вы не покидали меня все это время.

— Меня отсюда никто не выгонит. Буду ночевать в этой тесной келье сколько потребуется, но не оставлю, Вас Миледи, моя голубка!

Мамия оказывается, была упряма. К утру у Кэтти болело все тело от ночного бдения на стуле. Почти насильно уложив Первую фрейлину Катарину на мою кровать отсыпаться, я, еще пошатываясь, вышла в сад, — прогуляться перед Утренней.

Свежий прохладный воздух наступившей осени приятно освежал. Слегка знобило, и чувствовалась сильная слабость, но близость природы всегда, как лучший живительный бальзам действовала на меня благотворно. Мысли стали упорядочиваться, в голове прояснилось. Реальность такая, какая есть. К ней нужно приспосабливаться. Еще — верить. Даст Бог, все вспомню. А если нет? Прочь мысли, разрушающие и вносящие хаос в душу! Как говорит Матушка Тереза — они от лукавого. Перекрестившись, я пошла по вымощенной дорожке вглубь сада.

Запах опавшей листвы, тонкий аромат хризантем, качающие своими головками анемоны, словно длинноногие барышни в чепчиках доказывали, что осень поселилась в саду. Облаченные в пурпур и золотую парчу деревья, горделиво выставляли свое убранство. Чопорно противопоставляли себя всеобщему ликованию красок самшиты и туи, вечнозеленые силуэты которых вырисовывались сквозь утренний туман.

«Вас не коснулось увядание» — проскользнула мысль, и сердце сжалось от грусти. Но странное интуитивное Знание подсказывало, что я всегда любила и ждала Осень, как давнюю подругу. Всегда, это время года дарило Возрождение.

2

После Утренней службы Кристина-Знахарка принесла свежий куриный бульон, овсяную кашу с медом и мелко нарзанными яблоками. Меня не нужно было уговаривать, — проснувшийся аппетит свидетельствовал о выздоровлении. Мамия ревностно следила за тем, чтобы было съедено все без остатка. Она не могла нарадоваться, когда принимала чистые тарелки. Даже Обжоре на радостях дала двойную порцию молока.

— Теперь, госпожа, Вы пойдете на поправку. Бог милостив и вернет Вам память.

— Если я, дочь герцога и «мертва», как Всевышний воскресит меня к жизни?

Кормилица всплеснула руками, и ее маленькие глазки округлились:

— Действительно, как? — наивно, но искренне произнесла она. — Никто не знает. Но я уверена, что Он все уладит прекрасным образом, — и она указала пальцем вверх.

«Прекрасным образом…» — повторила я про себя в раздумье, но неожиданно это предположение кормилицы, необразованной, но доброй женщины успокоило и вселило надежду.

Дни проходили не спеша, осененные светлой грустью. Ностальгия по летнему солнцу была лишь данью привычке. Прохладные дни давали энергию и вселяли жажду деятельности. Удручала лишь невозможность использовать их по назначению. Меня тяготило подвешенное состояние «между небом и землей». Стефания была мертва, а та, что была когда-то ею, не помнила, что она ею когда-то была. Парадокс и конфликт моего существования были налицо. За эти дни лишь несколько событий нарушили монотонное течение монастырской жизни: визит Великого герцога и …странный сон.

Его Светлость вновь посетил скромную келью монахини, которая была, как он считал, его дочерью. Они явно были обеспокоены моим здоровьем, однако герцог заметил, что я нахожусь в хороших руках и явно иду на поправку. Оглядев келью, он едва заметно сморщил нос, но, обратившись милостиво к игуменье, высказал предположение о том, что знакомые вещи с покоев его дочери, любимое кресло и безделушки, возможно, помогут воскресить ее память.

Матушка Тереза, насупив брови, заметила, что это не по уставу монастыря, но ввиду особых обстоятельств, пребенда — земля или деньги, получаемые духовными лицами для церковных нужд, допускается.

— Вот и хорошо — перебил ее Великий герцог. — Мы всегда знали, что можем рассчитывать на Вашу мудрость, милосердие и понимание, Достопочтенная. Кстати, кажется, монастырь хотел присоединить к своему саду небольшой участок земли, находящийся в моих владениях? Считайте, что он Ваш. А теперь, оставьте нас наедине.

— Дочь моя, — обратился он ко мне, когда все вышли. — Позвольте задать Вам вопрос не из праздного любопытства.

— Конечно, Ваша Светлость.

— Откуда у Вас эти браслеты? Очень давно, еще в юности, я видел такие в древней книге Магических Знаний и Заклинаний. Изображение их было точное и достоверное, как теперь понимаю. Им приписывали какие-то особые магические свойства, но что именно, уже не помню. Думаю, любой ценитель древностей, отдал бы за них полжизни или все состояние.

— Они были на моих руках, когда я пришла в себя в келье Матушки Терезы. Больше ничего не знаю. Но непременно Вам сообщу, Ваша Светлость, как только вспомню.

— Вынужденное Ваше пребывание в монастыре — временное. Лишения и неудобства, которые Вы терпите — так же. Согласитесь, лучшего места не найти для сложившейся ситуации. Когда Вы окончательно поправитесь, Дитя, мое, Мы найдем возможность вернуть Вам то положение в обществе, которое Вы заслуживаете. Распоряжения, относительно преобразования этой кельи я уже дал.

Откланявшись, он направился к выходу, но у самой двери остановился, словно о чем-то раздумывая и, оглянувшись, смотря мимо меня, тихо, но четко сказал:

— Мы должны просить у Вас прощение, дочь, моя.

— Но, … господин мой!

— Именно так. Вы просили Нашего благословения, а вместо этого Мы заперли Вас в башне. Конечно, Мы были в гневе, ведь Вы пошли против Нашей воли и сбежали с вассалом! Но если бы я, как отец, не препятствовал Вашей любви, возможно, Вы не исчезли бы из замка, и мне бы не пришлось хоронить Ваши косы, сударыня. Вы были бы здоровы и счастливы.

— Ваша Светлость! Все в прошлом. Вы не должны винить себя.

— Благородство и доброта всегда было отличительной чертой Вашей натуры, дорогая дочь. — Он еще раз поклонился легким кивком головы, а я сделала реверанс, как меня научила моя первая фрейлина.

Герцог сдержал свое слово. Через несколько часов под окнами кельи остановилась повозка, груженная доверху мебелью и тканями. Двое доверенных слуг герцога поспешили все быстро внести в мою келью, чтобы монахини не попадали в обморок, увидев их на территории женского монастыря. Настоятельница прикрыла рукой глаза на этот факт. Видимо, вожделенный кусок земли, на котором она сможет разбить травяной или фруктовый сад, перевесили на божественных весах строгие правила устава монастыря.

С азартом и радостью я принялась распаковывать ящики, развязывать мешки и открывать коробки с аксессуарами. Кэтти поспешила присоединиться, но скоро устала и, удобней устроившись с пушистым Обжорой в прибывшем, «домашнем» кресле, довольствовалась тем, что время от времени вставляла свои комментарии по мере обнаружения вещей с «историей».

— Эту серебряную шкатулку, инкрустированную бирюзой, лазуритом и сапфирами Вам подарил Ваш достопочтенный батюшка на пятнадцатилетие, чтобы Вы, мой ангелочек, складывали в нее свои драгоценности. Вместо этого, моя птичка, Вы хранили там наконечники от стрел, мешочек с порохом и еще, простите, не помню, какую-то гадость.

— А эту восточную кашемировую шаль с чудесной вышивкой Вам подарил индийский Махараджа с другими подарками из золота. Кстати, вон там, в той коробке один из них — золотой кувшин и два кубка. Но больше всего Вам понравился белый священный журавль, которого Вы приручили и кормили из собственных рук в своем саду. В самом большом сундуке Ваша одежда. Откройте его, дорогая. Надеюсь, Его Светлость приказали положить туда хотя бы одно приличное для Вашего титула платье?

На дне сундука под тяжелыми платьями из парчи и шелка я обнаружила несколько томиков книг, вероятно, любимых Стефанией. Среди них — великий французский поэт Пьер де Ронсар, знакомый и мне. Впрочем, не знать этого гениального поэта, — просто невозможно! Герцог оказался внимательным и любящим отцом. Улыбка умиления появилась на моем лице. Кэтти восприняла это по-своему:

— О, госпожа! Ваша улыбка подобна солнцу! Но потерпите еще немного, моя голубка, пока все не утрясется. Впрочем, а кто Вам мешает принарядиться в келье? Красивое платье всегда повышает настроение и спасает от хандры. Видимо, моему ангелочку надоела монашеская ряса!

С этим нельзя было, не согласится, но моя улыбка стала, вероятно, еще шире, когда, порывшись в сундуке, я нашла добротные кожаные сапоги, мужской костюм и большой, с дарственной гравировкой мушкет с порохом в придачу. К нему прилагалась сошка с упором, пыж и кожаная тугая подушечка, пристегивающаяся к плечу, для смягчения отдачи от оружия.

Кормилица светилась от счастья, наблюдая за моей реакцией. Посмотрев в ее сторону и, представляя, как надеваю новый мужской костюм, заряжаю мушкет, я задумчиво произнесла:

— Верно! Платье монахини не для меня! Почему бы мне действительно, не принарядиться? И аксессуары к нему — королевские, — поглаживая рукоять оружия, проговорила я. Неясный план зарождался в моей голове. Спасибо Его Светлости!

3

Матушка Тереза прислала мне в помощь молодую, но сильную послушницу и скоро келья приобрела воистину, царский вид. На стенах появились любимые мною гобелены. Потолок задрапировали золотистым шелком, как и одну из стен. Сверху спускалась роскошная люстра со свечами. Несколько напольных серебряных подсвечников и канделябров я расставила в разных местах кельи. Кровать с балдахином, самая узкая из замковых, если верить комментариям Кэтти, занимала почти всю келью. Пол застлали небольшими персидскими коврами. С трудом удалось втиснуть Венецианское кресло, резной табурет c кожаной обивкой, божественный стул Строцци и маленький столик из красного дерева. На нем едва смогли разместиться несколько шкатулок, песочные часы и овальное серебряное зеркальце.

Сундук с платьями пришлось выставить в коридор и поставить возле двери. Получилось уютно и роскошно.

Кормилица — моя Первая фрейлина, ликовала и радовалась больше, чем я. Она наконец-то почувствовала себя в домашней обстановке. Более того, преображение моей обители вдохновило ее на новую идею. Тут же Мамия «выдала» ее настоятельнице, зашедшей узнать, нужно ли что еще. Выставив гордо подбородок, Кэтти сообщила, что поскольку она находится при мене и лишь изредка наведывается в замок, ей понадобится соседняя келья. Конечно же, комнату надо обставить по ее «скромным» потребностям. Впрочем, много осталось вещей, не вместившихся в мою обитель. Она привезет лишь самые необходимые — кровать, стол, маленькую чугунную печку, на которой можно разогреть чайник. Поставит второе, не вместившееся кресло, да еще пару незначительных вещиц.

Широкие брови настоятельницы взметнулись вверх, губы сжались в тонкую полоску, а накрахмаленное сооружение на голове, казалось, взлетит к небу от той волны негативной энергии, которая поднималась в ней спиралевидным тайфуном. Вероятно, Матушка Тереза переживала битву с самой собой. Кэтти, я и послушница замерли, ожидая ее решения.

Резко развернувшись, Святая Тереза направилась к выходу. Уходя, она что-то ворчала себе под нос о сдаче монастыря внаем для отпрысков королевских кровей. Победил здравый смысл и будущий цветущий садик на дополнительной территории. Возле двери игуменья остановилась и, оглянувшись, милостиво бросила через плечо, как бросает золотой королева нищим:

— Я распоряжусь на счет кельи — нехотя, но с достоинством произнесла настоятельница и удалилась своей стройной походкой. — Мы облегченно вздохнули.

— Кэтти! — обратилась я к кормилице с укором.

— Знаю, знаю, дорогая! Я не должна была просить об этом. Но в мои годы я не могу спать на кресле, как кот и, должен же кто-то позаботиться обо мне!

Теперь это был укор мне. Скоро я с благодарностью вспоминала предусмотрительность Мамии.

В тот вечер, наконец, выпроводив кормилицу отоспаться в замок, я осталась в кельи одна. Уговорить было Кэтти не сложно. Ведь она скоро надолго поселиться здесь по соседству.

Наглухо закрыв единственное окно из круглых полупрозрачных стекол, я зажгла свечи в канделябрах, и достала потрясшее меня оружие. Сапфиры и рубины, как капельки крови и воды играли множеством оттенков, переливаясь при отблесках свечей на деревянной рукояти. Сама она была сделана из дорогого дерева и инкрустирована золотой ажурной пластинкой, на которой была выгравирована надпись: «Доблестному, Славному рыцарю Виктору Альбиону от Его Светлости Великого герцога Родзвильского Мак-Грегора за отвагу и верность».

«Так вот чье это оружие! — Подумала я. — Герцог признает свою ошибку, и подарил его бывшей возлюбленной и супруге Виктора. На память. Возможно, этот мушкет был найден на месте смерти рыцаря в подземном ходе, и его передали герцогу. Кажется, тот солдат Филипп на площади перед замком сказал, что Виктор и Стефания в разное время исчезли в лабиринтах подземелья. Значит, тело его не было найдено.

Стефанию официально похоронили. Вернее, похоронили косы юной монахини и куклу, которую соорудила Кэтти и Матушка Тереза. Сама Стефания исчезла в лабиринте. Ее ждал граф в таверне. Как же она называется? Таверна находится в лесу… «Лесная таверна»? Кажется, название что-то напоминает. Впрочем, оно весьма банально. Да. С дочерью герцога что-то случилось. И вот тут находят меня без сознания в подземелье после попадания ядра в стену часовни. Дальше я все помню. На первый взгляд — логично. Значит, пока я — Стефания и это оружие моего возлюбленного? Возможно, герцог хотел, чтобы я вспомнила этот мушкет, свое чувство к его обладателю, чтобы пробудить мою память. Очевидно одно — он знал, что я буду рада оружию и смогу при случае себя защитить. Тогда напрашивается вопрос — от кого?»

Вновь и вновь мысленно я прокручивала все пережитое, увиденное и услышанное за это время. Перебирала в уме все возможные варианты на тему: кто я и как оказалась в подземелье. В результате вопросов было больше, чем ответов. Наконец, устав, взяла наугад одну из книг, переданных герцогом для его дочери. Это оказался томик стихов менестрелей двенадцатого века. Прекрасные песнопения любви и восхищения Дамой сердца постепенно успокоили меня.

Было поздно. Нехотя я встала, затушила свечи и впустила лунный свет. В зеленоватом мерцании комната казалось воистину королевской, и ее маленькие размеры были почти незаметны. «Откуда у меня такая любовь к роскоши?» — спросила мысленно себя, удобней устраиваясь на мягкой перине и укрываясь пуховым одеялом. — Впрочем, разве для красивой девушки это не естественно?»

Обжоре новая постель так же пришлась по вкусу. Он уже мирно похрапывал у меня в ногах, свернувшись клубочком. Улыбаясь за долгое время, я провалилась в сновидения.

Сон приснился тревожный. Мои пальцы с жадностью и удовольствием ласкали деревянную рукоять и дуло мушкета, золотую табличку с надписью. Я хотела насладиться тонкой работой сполна и, наклонившись, с наслаждением втянула ноздрями запах эбонитового дерева. Оружие принадлежало моему любимому, стоявшему рядом со мной и с улыбкой, посматривающего на мои действия.

— Не хотите ли, Миледи, откушать это блюдо? — Подшучивал он надо мной. Это меня слегка злило и забавляло.

— Почему бы и нет, сударь? — Засмеялась я в ответ и здесь же легко зарядила оружие порохом, вставив пыж, будто всю жизнь только этим и занималась. Виктор подбрасывал вверх деревянные палки, бруски, а я на лету стреляла в них, причем на некоторых, уже было по нескольку отметин. Неудобство было в том, что мушкет был громоздким, тяжелым, и его нужно было каждый раз перезаряжать. Мой друг с восторгом подбадривал меня, и когда почти весь порох был израсходован, страстно заключил в свои объятия. Мы целовались стоя на берегу реки. Руки переплетались в созвучии страсти. Просторы лугов и полей окружа